Текст книги "Слово на букву «Л»"
Автор книги: Клер Кальман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)
– Я работаю над картиной, Уилл. Ты сам виноват. Это была твоя идея – послать меня в ту галерею. И ты сам велел мне ставить живопись на первое место.
– Послать?Значит, я виноват в том, что подставил тебя под удар успеха и признания? Какой я все-таки негодяй. Не знаю, простишь ли ты меня. – Он подался к ней. – Конечно, ты должна ставить живопись на первое место, моя хорошая. Я имел в виду, если ты ничем не занята.
– А можно я заскочу на чай и просто поздороваюсь?
– Мм-м. Что ж, можно. Бросай старине Уиллу крошки с барского стола, он и тому рад.
– Могу вообще не приходить. – Она хотела отвернуться.
– Нет, не можешь. Ты что, не читала свои должностные обязанности? Тогда слушай. Девушка Уилла – Официальные Обязанности. Номер 1: любить меня безумно. Номер 2: безостановочно заниматься со мной сексом. Номер 3: встречаться с моей семьей. Сама видишь, я не собираюсь мучить тебя номером 54: встречаться с моей занудной кузиной из Уксбриджа. Я только хочу, чтобы встретились две женщины, которых я люблю больше всего на свете. Это для меня очень важно.
– Ладно, ладно, успокойся. Я же сказала, что заскочу.
– Трибуны безумствуют! – Уилл заскакал по комнате.
– И когда ты только повзрослеешь?
– Боюсь, я уже опоздал.
Элен пересадила младенца себе на бедро, прижала его одной рукой и поздоровалась с Беллой другой.
– Прощенья просим. Не помню, когда в последний раз у меня обе руки были свободны. Кажется, одной я все время держу одного, а второй – хватаю другую – она так и норовит куда-нибудь залезть.
Белла взглянула на маленького, и тот посмотрел на нее в ответ.
– Его зовут Лео, ведь так?
– Точно. А вот та обезьянка, которая берет приступом Пик Уильяма, это Абигайль. Аби, иди поздоровайся.
Аби оглянулась, увидела незнакомую тетю и спрятала личико в дядиной штанине.
– Не обращай внимания. У нее сейчас тот период, когда она всех стесняется.
– Ничего. У меня он и до сих пор не закончился.
Абигайль растянулась на полу в окружении листов бумаги и карандашей. Белла взяла Лео за ножку и легонько ее пожала.
– Привет, Лео. – Она шутя надула щеки. На его маленьких щечках тоже заиграла улыбка в ответ.
– На-ка, подержи его минутку. Господи, он уже такой тяжеленный. Я только принесу чашки.
Такой маленький, а такой тяжелый, подумала Белла. Какие крохотные ручки с маленькими ноготочками и пальчиками – словно уменьшенная реплика настоящих. Как будто какой-то умелый ремесленник сделал сначала точную модель, а потом уж перешел к настоящей задаче. Лео обхватил ручонкой ее палец. Сильный!
– Смотри, оторвет. – Уилл выставил вперед руку с одним спрятанным пальцем. – Видишь, что он со мной сделал на прошлой неделе.
Личико младенца сморщилось, что-то ему не нравилось. Белла начала тихонько, переступая с ноги на ногу, укачивать его. Наклонившись к нему, она тихонько запела:
– Баю-бай, усни малютка, баю-бай, дальше не помню, слова давай...
Лео довольно заулыбался; он почти заснул. Она подняла голову и встретилась глазами с Уиллом. Ни он, ни она не сказали ни слова.
Элен ворвалась в комнату с чашками в руках.
– Если слишком тяжело, посади его на бедро. О, смотри-ка, ты ему понравилась. Обычно он выдирается как может, да, толстячок? – Она нежно прикоснулась к его носику.
Элен начала разливать чай.
– Ну, а ты что, скоро собираешься заводить спиногрызов? Ждешь не дождешься испытать Радость Материнства или рассудила здраво и решила пока пожить спокойно? Радость Материнства – это здорово, как мать тебе говорю. Особенно, если ты спокойно относишься к тому, что на тебя все время какают, и к тому, что ты так устаешь, что к концу дня собственного имени не помнишь.
– Думаю, мать из меня выйдет никудышная.
– Неправда! – громко произнес Уилл.
Хелен кашлянула и подмигнула Белле.
– Кто-то, не будем говорить кто, уже созрел.
Понизив голос, он повторил:
– Неправда. Зачем ты так? Ты будешь прекрасной матерью.
– Нет, я знаю, из моих детей вырастут дерганые психи, они будут десятилетиями ходить к психотерапевту, а счет пришлют мне. Или наоборот, из меня выйдет мать-наседка. Всю ночь я не смогу сомкнуть глаз, все буду вскакивать посмотреть, дышат ли мои ненаглядные цыплятки, они ведь у меня такие слабенькие!
– Поверь, после нескольких бессонных ночей ты и в супермаркете уснешь. А дети, они только кажутся хрупкими, а на самом деле они очень живучие. Вот наша мама говорит, она до сих пор о нас беспокоится, а ведь мы уже взрослые, – кивнула она на Уилла. – А твои родители как? Тоже постоянно вмешиваются в твою жизнь? Или у вас типично английская семья, которая встречается всего лишь пару раз в году?
– Папа немножко вмешивается, но от чистого сердца. А мама... Она хотела бы, но она никогда не выражает своих чувств до конца, так что не поймешь, то ли ей все равно, то ли она просто такая деликатная. Она настоящий дипломат, ее уровня не достичь и годами упорных тренировок. Хотя ясно, что ей больше всего хочется, чтобы я наконец как-то устроила свою жизнь. Тогда ей было бы не стыдно перед соседями. А так, что ж, дочь – старая дева.
Лео заплакал, и Элен забрала его у нее и прижала к себе.
– Перестань, Белла, – сказал Уилл.
– Это правда. Если меня завтра задавит грузовик, то единственное, что ее будет беспокоить, это то, как реагировать на сочувственные взгляды соседей.
– То, что ты говоришь, – ужасно, – тихо произнес Уилл.
Элен молчала.
– Просто не верю, что ты могла такое сказать, – добавил он.
Белла передернула плечом. Она хотела просто рассмешить их, но выбрала слишком сильную гиперболу. Вслух это звучало совсем-совсем не смешно.
– Ты говоришь очень зло, Белла, – заметил Уилл.
– Не надо со мной разговаривать, как психотерапевт с пациентом, Уилл. Я не за этим сюда пришла.
Элен долила в чашки чаю.
– Это, конечно, не мое дело, – начала она, – но я бы тоже так говорила, если бы думала, будто моейматери на меня наплевать. Да и ты тоже, Уилл. Да, да, не спорь. Ну да ничего, Белла, не расстраивайся насчет своей мамы – бери нашу! Она в тебя по уши влюбилась. А после того, как Уилл тебя к ней свозил, проела мне всю плешь своими рассказами, какая ты распрекрасная. Я даже заревновала.
Неужели она действительно говорила с такой злостью? Белла уже не знала, что и думать. Ее мать – мама, хотя для Алессандры это звучало слишком по-домашнему, – всегда вела себя так, что Белле не оставалось ничего другого, как подчиняться. А к чему привыкаешь в детстве, то потом становится таким... нормальным. И сомневаться в этом начинаешь только тогда, когда встречаешь в жизни что-то совсем иное, не похожее на твой опыт.
Она в гостях у Сары, пьет чай. Они уже съели по сэндвичу с яйцом. А теперь каждая держит по куску воздушного пирога, обсыпанного цветным сахарным горошком. Они запивают его апельсиновым соком, разлитым в стаканы с красной и желтой полоской по краю. Когда они едят пирог, разноцветные горошинки, тихонько стуча, сыплются им в тарелки красочным дождем. Сара смеется и, послюнив палец, пытается стащить у Беллы упавшую горошинку. Белла тоже наклоняется к тарелке подружки, но неловко задевает стакан. Сара пищит, увидев, как сок заливает стол и начинает капать на пол.
У Беллы перехватывает дыхание. Сейчас мама Сары накричит на нее, обзовет неуклюжей. Ее стащат со стула и выпроводят из кухни. Ей придется бежать в сад, прятаться среди кустов с фиолетовыми цветочками, там, где порхают бабочки.
Мама Сары вытирает стол полосатой тряпкой.
– Хоп-ля! – говорит она. – Вот так. – И наливает Белле другой стакан апельсинового сока.
Белла смотрит на нее в ожидании, едва дыша. Вот сейчас...
– Понравился пирог? – говорит Сарина мама.
Белла медленно кивает и начинает подбирать горошинки, чтобы съесть каждую по отдельности.
– Однажды я поехала повидаться с отцом. С нашим настоящим отцом. Помнишь, Уилл? – рассказывает Элен.
Он кивает.
– Я столько лет его ненавидела. После того как он бросил маму, он ни разу не поинтересовался, как у нас дела. Конечно, Хью к нам очень хорошо относился, но мне нужно было, чтобы и настоящий отец меня любил. Когда мне исполнилось восемнадцать, я поехала к нему в Йоркшир. Мама дала мне денег на дорогу. Не думаю, что ей эта моя затея нравилась, но меня не отговаривала. Она понимала, что мне нужно было его увидеть.
– Ну и каким он оказался?
– Он был такой... Немного напыщенный. Какой-то несостоявшийся, словно он так и не вырос. Наша встреча оказалась совсем не такой, как я себе представляла. Он так неуклюже меня обнял, что я почувствовала, ну, жалость. Он просто не стоил той злости, которую я в себе копила все эти годы. Неожиданно мне показалось, что это он был обделен, а не мы. Он так и не увидел, как мы росли и все такое. Я больше не могла его ненавидеть, мне было просто неинтересно. Иногда я посылаю ему открытки, как дальнему родственнику. По кому я действительно скучаю, так это по Хью.
Лео уснул. Во сне его крохотное личико было совершенно спокойно. Элен осторожно переложила его на диван, устроив посередине двух подушек, и сама села рядом.
– Ты когда-нибудь пробовала рассказать маме о том, что ты чувствуешь, о том, что она делает с тобой? – спросила она.
– К чему? Даже если я ей расскажу, она вряд ли изменится как по мановению волшебной палочки.
– Может, и нет. Но я не ее имела в виду. Я имела в виду тебя. Это ты можешь измениться. Если ты поговоришь с ней, ты лучше поймешь, почему она такая. Что тебе терять, поговори.
_____
Подошла Абигайль и что-то прошептала Элен на ухо.
– Не шепчи, золотце. В чем дело?
Она снова зашептала.
– Спроси у нее, думаю, она согласится.
Абигайль лишь уткнулась Элен в рукав.
– Белла, Абигайль просит, чтобы ты посмотрела на ее рисунки. Подозреваю, что ей просто нужен еще один поклонник.
Белла и Абигайль рисовали, лежа на полу, а Элен кормила Лео. Уилл мыл посуду.
– Ну, что еще нарисуем? – спросила Белла.
– Меня, меня. Давай меня!
На листе не замедлила появиться маленькая фигурка; волосы-пружинки, как у Уилла, каштановые волосы, красные хлопчатобумажные штанишки, синяя маечка.
– Нарисовать рядом с тобой братика?
Абигайль, взвешивая предложение, закусила губу.
– Нет, – ответила она.
Белла рассмеялась.
– Нет, так нет.
Уходя, Аби вручила Белле свой рисунок. Это был портрет Беллы, Абигайль нарисовала ей огромные глаза и красный улыбающийся рот.
– Спасибо большое. Я повешу его в своей студии, а ты приходи ко мне на чай – мы еще нарисуем.
_____
– Смотри, как похоже. – Уилл показал на волосы, которыми ее наградила Абигайль. На рисунке они были похожи на спутанное вязание.
– Да ну тебя. – Она сжала его руку. – Я рада, что пришла. Спасибо.
– Я знал, что тебе понравится. Ну, что, помчишься домой, к «делам» или побудешь со мной? Наедине? Совсем-совсем наедине...
Она посмотрела на часы.
– Хм-м. Вообще-то пора идти.
– А может, не пойдешь? – Он потянул ее к лестнице. – Я тебе кое-что покажу... Наверху.
– Уж ты покажешь. Ладно. Я останусь, но при условии, что мне можно будет посмотреть «Джейн Эйр» – она начинается через сорок минут.
– Не обольщайся, – потащил он ее дальше, – четыре минуты и не больше. Мы друг друга так давно знаем, что на прелюдию время тратить не будем. – Он начал расстегивать ее платье.
– Хорошо, дорогой. Тогда я просто лягу, а ты делай свое грязное дело.
Платье упало на пол.
– Сорок минут, хм-м? Слушай, она все равно в конце концов его заполучит, что там смотреть? – Он притащил ее к ванной. – Пойдем лучше, примем вместе душ.
Стоя с ним под душем, Белла смотрела, как струи воды сбегают по его груди. Она намылила руки и принялась мыть его ноги, спину, ягодицы. Он обнял ее одной рукой, прижимая другой прохладный брусок мыла к ее груди. Его ладони заскользили по ее коже, обхватывая живот, лаская пупок. Он повернул ее и прижался к ней сзади, не переставая гладить ее тело. Белла подалась назад и положила голову ему на грудь, мокрые волосы разметались по его коже. Изогнув руку, она коснулась его, и его дыхание на ее шее вдруг стало горячим. Его ладонь опустилась ниже и, накрыв ее руку, направила ее меж ее бедер.
– Продолжай пока без меня. Я сейчас вернусь. – Уилл выпрыгнул из душа. Она услышала, как он в спальне гремит ящиками.
– Где эти чертовы резинки?
– Под подушкой!
Он прибежал обратно.
– Хорошо тебе там одной? Можно я присоединюсь?
– Залезай скорее, балда. – Она снова прижалась к нему.
– Так на чем мы остановились?
Они лежали в его постели, зарывшись в перепутанные полотенца, подушки и одеяла.
– Толстомордик, слышишь меня? – позвал Уилл.
– Хм-м? – она перевернулась к нему и коснулась рукой его щеки.
– Я, – он поцеловал ее в нос, – люблю, – еще, один поцелуй, – тебя, – поцелуй, – сильно-пресильно.
– Сильно-пресильно? – Она подкатилась к нему поближе и потерлась щекой о его грудь.
– Сильно-сильно-пресильно. Я знаю, у нас все получилось как-то очень быстро и интенсивно... Я не имею в виду только секс. Он хоть и интенсивный, но, надеюсь, не слишком быстрый... В общем, я...
– Что-то ты темнишь, Уилл.
– Нет-нет, просто я хочу кое-что сказать тебе, но боюсь напугать.
– Смелее же, мистер Генералдж, смелее! – произнесла Белла голосом персонажа из фильма Dad ' s Army .
– Не надо, не шути сейчас. – Он нежно взял ее за руки.
– Ой. Неужели мне придется прямо сейчас стать серьезной? – Похлопав себя по щекам, она добавила: – Вот. Вся внимание.
Уилл кивнул.
– Я правда не хочу тебя пугать. Ты сама знаешь, как я к тебе отношусь.
Он взял ее руку в свою, легонько сжал ее, опустил голову и, рассматривая ее так, словно видел впервые, провел рукой по костяшкам ее пальцев. Затем он поднял голову и посмотрел ей прямо в глаза:
– Выходи за меня замуж.
На какую-то долю секунды ей показалось, будто ее захлестнула теплая волна. Наверно, лицо ее в этот момент сияло. А из глаз – на одно только мгновение – словно заструился свет.
Да, да. Люби меня, женись на мне. Да.
Но тут холодное дуновение коснулось ее шеи, пробежало вниз. Она поежилась. Кожа ее стала липкой, она побледнела, рот пересох. Белла прикрыла глаза и увидела Патрика. Тот стоял, повернувшись к ней спиной. Но она не отважилась прикоснуться к нему. Что увидела бы она в его глазах? Она лишь стояла рядом, сжимая и разжимая кулаки, впиваясь ногтями в ладони.
– М-м, твое молчание означает, что ты должна подумать? Или ты до того обалдела, что не можешь и слова вымолвить? А может, ты согласна, но хочешь меня помучить?
– Я бы не стала тебя мучить.
– Я тоже так подумал. Черт, так я и знал, что не надо торопиться. Какой же я все-таки придурок! Забудь обо всем, что я сказал.
– Как я могу такое забыть? Но ты не волнуйся, все хорошо. Правда. Я польщена. Просто я еще не уверена. Прости.
Почему, почему не может она сказать то, чего ей на самом деле хочется? Да, да. Люби меня, женись на мне. Да.
Он состроил вымученную улыбку.
– Но ты хотя бы подумаешь? Хоть когда-нибудь, как ты говоришь?
– Когда-нибудь. – Улыбнувшись, она поцеловала его в щеку. – Спасибо.
– Прекрати ты эти вежливости. Иди лучше сюда, обними меня. Желаю получить утешительный приз.
_____
В понедельник они вышли с Вив пообедать: сидели на скамейке в парке и ели сэндвичи.
– О-о, какое у тебя непроницаемое лицо. – Глаза Вив сузились. – Что произошло? Ты случайно не поссорилась с Уиллом?
– Не-а, – помотала головой Белла. – Даже наоборот. Он сделал мне предложение.
– Предложение? Ты имеешь в виду выйти замуж?
– Нет, пробурить у меня в саду нефтяную скважину. Конечно, выйти замуж, что же еще? Просто смешно.
– Смешно? Да это же прекрасно! – Вив сжала Беллу в объятиях. – Я такрада, ты себе не представляешь. Боже мой, венчание, у вас будет венчание! Я сейчас заплачу.
Вместо этого она откусила от сэндвича кусок и принялась его с аппетитом жевать, потом спросила:
– Подожди-ка, а почему тогда ты не бьешься в экстазе? Ты ведь сказала «да», надеюсь?
– Не совсем.
Вив замерла с открытым ртом.
– Не поняла.
– Понимаешь, это все произошло так быстро. Я думала, хоть ты проявишь здравомыслие и поддержишь меня. Ты должна мне сейчас рассказывать, что не стоит торопиться, что надо поразмыслить, что это самое важное в жизни решение, и все такое. Бога ради, посмотри на себя! Сколько лет ты уже живешь с Ником? Четыре? Пять? А что-то я не видела у вас вышитых салфеток с вашими инициалами под подвенечными колокольчиками.
Вив покраснела.
– Извини, – сказала Белла. – Это я погорячилась.
Вив до сих пор не вышла замуж за Ника только потому, что ее родители ни за что не явились бы на венчание вместе. Со времени их шумного развода прошло уже около восемнадцати лет, но они до сих пор отказывались находиться в одной комнате.
Вив дернула плечом.
– Ладно, проехали. Но ты, почему тыему отказала?
– Не знаю, мисс учительница. – Белла извлекла из сэндвича салатный лист и, уперевшись носком в пятку, скинула туфли.
– Бел? Это... Это из-за Патрика? Ох, моя хорошая. Ты извини меня тогда.
Белла замотала головой, крепко зажмурив глаза:
– Я не знаю, не знаю. Я просто не смогла, не смогла, и все.
– Белла, можно попросить тебя об одолжении? – позвал ее с кухни Уилл.
– Конечно. А почему таким официальным тоном? – Она сбежала вниз. – Ты что, хочешь попросить у меня взаймы все заработанные тяжким трудом сбережения?
– Нет. Не злись, только... Только не могла бы ты убрать отсюда фотографии Патрика? Перенести их в свою студию, например?
– О боже, Уилл, ты же не ревнуешь к покойнику? Я и не подозревала, что ты такой нервный.
– Спасибо. Я не ревную. Просто, знаешь ли, неприятно каждый раз, заходя в кухню, видеть тебя в постели с другим.
– Уилл, мы же в оленьих рогах! Это не очень-то похоже на эротический снимок, как ты считаешь?
– Ты нарочно уводишь разговор в сторону. Если уж говорить начистоту, я думал, что мне не придется просить тебя убрать эти фотографии, что у тебя достанет такта самой это сделать.
– Это у тебя не хватает такта, по-моему.
– Пусть так, но я не вижу в моей просьбе ничего странного. Я же не прошу тебя их порвать. Просто убери их, чтобы я не видел.
– Если тебе так хочется, я могу торжественно сжечь их на костре.
– Почему ты все время передергиваешь? Я не многого прошу. Но, поскольку мы уже практически живем вместе, я думал, что...
– Мы не живем вместе.
– Ах, вот как? Прошу прощенья. Какая досадная ошибка. А как же тогда назвать то, что мы вместе спим, вместе проводим выходные, то, что у тебя в шкафу лежат мои рубашки? Что в прихожей висит мой пиджак, а в ванной лежит моя бритва? Или все дело в Патрике?
– Не надо на меня орать. Ты меня просто обижаешь.
– Прости. Я не хотел. Она пожала плечами.
– Ничего. Я все равно хотела их убрать.
– Нет. Оставь. Пусть висят.
Она покачала головой и, осторожно вытащив булавки, сняла фотографии и понесла их наверх. Поднявшись в студию, поколебалась, выбирая между ящиком стола и каминной полкой. Взглянула на снимки еще раз: на одном они вместе, а на другом промокший до нитки Патрик стоит на берегу озера в Шотландии. Как странно, фотография – вот она, а человека, изображенного на ней, больше нет. Как будто вся его жизнь была лишь выдумкой, киношным сюжетом, а теперь в зале кинотеатра зажегся свет, и от нее не осталось и следа. Она подумала, что, наверное, надо съездить к нему на могилу, попрощаться окончательно. Но тут же отмела эту идею; не стоит так собой упиваться. Ей его – настоящего – на кладбище не найти; он ей становится гораздо ближе, когда она просто заказывает китайскую еду на дом. Однако мысль о кладбище заставила ее испытать чувство вины – она слишком давно не была на его могиле. С тех самых пор, как на ней установили надгробный камень.
* * *
Стоя у могилы, Белла чувствует себя немного неловко. Много раз она видела такие сцены в кино и знает, как и что она должна делать. Смотрит на памятник и пытается отринуть все лишние мысли, которые скопились у нее в голове, как выброшенные на берег обломки.
Могила огорожена бетонным поребриком, внутри него насыпан мелкий гравий. Такой же, каким засыпают дорожки, подмечает она. Патрик всегда говорил, что по тому, насколько мелок гравий на дорожках, можно определить, кто богат, а кто – нет.
Она напоминает себе, что пришла сюда, чтобы сказать Патрику какие-то важные, серьезные слова. Сказать, что жизнь без него уже никогда не станет прежней, но что она борется, и его свет ведет ее, как маяк. Но как такое скажешь какому-то дурацкому гравию для дорожек? Да и к чему произносить все это вслух? Ведь он ее больше не услышит. Он и при жизни не очень-то к ней прислушивался.
И разве существуют на свете слова, которыми можно было бы описать то, что она чувствует? Нет, это все не то, не то...
Надгробный камень сужается кверху, словно окно в соборе. Он украшен барельефом с изображением ангела, к счастью, не слишком пошлым. Как сказал бы Патрик, ангел был «приемлемым». Это было его любимое выражение. «Вино более чем приемлемое», любил он говорить. Или, вечером, в постели, чтобы ее позлить: «Ты сегодня выглядишь вполне приемлемо».
Она сосредоточенно прочла надпись:
Здесь покоится
ПАТРИК ДЭРМОТ ХЬЮЗ
Надо же. А про Дэрмота она и забыла. Он просто ненавидел это свое второе имя и наверняка бы страшно разозлился, увидев его здесь: «Ты себе не представляешь, они небось еще и заплатили за эти чертовы шесть лишних букв!»
Ниже начертаны даты его рождения и смерти. Между ними почти нет промежутка, и это говорит куда больше, чем если бы здесь было еще добавлено что-то вроде «безвременно ушедший».
Еще ниже написано:
ЛЮБИМЫЙ, ОПЛАКИВАЕМЫЙ,
НЕ ПОКИНЬ НАШИХ МЫСЛЕЙ
R.I.P.[26]
R.I.P. RIP. Какое жестокое слово. Но и правильное. Ведь смерть жестока. Она уничтожает все, к чему прикасается. Разрывает и разрушает жизни, оставляя лишь ошметки. Срывает с людей кожу, рвет их мышцы, убивает тела. Раздирает на них одежду, распинает, как бабочек на булавках, выставленных всем напоказ, чьи хрупкие мертвые крылышки колышет ветер. R.I.P. Что еще кроется за этими зловещими буквами? Раненая И Печальная? Раскрой мне Истину, Патрик? Ребячливый И Противный? Нет, покойники – абсолютно безответственные люди. От них всего-то и требуется – лежи себе и в ус не дуй. За все приходится расплачиваться тем, кто остался.
Она неуклюже опускается, чтобы положить на могилу принесенный с собой букетик еще не распустившихся роз. Ей кажется, что она актриса и за ее плечом стрекочет нацеленная на цветы камера. Резкость наводится на отдельный бутон, на одну-единственную слезу, оброненную на лепесток. Потом идет крупный план его печального лица. Патрику все это не понравилось бы. «Цветы? Зачем деньги тратить? Иди лучше в паб, выпей за упокой моей души».
* * *
Взглянув еще раз на фотографии, она поставила их на каминную полку.
24
– Я же знаю, что еще пожалею об этом! – Белла повесила трубку и притворно насупилась. Уилл тут же поцеловал ее и обхватил ладонью за шею.
– К чему такие переживания? Все мы немного стесняемся своих родителей. На то они и родители. Должно же у них быть хоть какое-то предназначение в жизни? Ты же пережила знакомство с моей матерью, а она – женщина со странностями, еще с какими!
– Ладно, ты сам напросился. И помни – это была твоя идея!
– Тебе просто хочется опять оказаться правой, вот и все. Ну, что плохого может быть во встрече с родителями?
– Что плохого? Что плохого?– Он что, издевается?
Белла припомнила, как первый раз познакомила с родителями Патрика.
* * *
– Очень элегантно. У тебя что, была сегодня встреча? – спрашивает Белла, оглядывая Патрика.
Он принарядился – клетчатый костюм а-ля принц Уэльский, крахмальная сорочка и шелковый галстук.
– У тебя еще есть время переодеться до того, как мы выедем.
– Я уже переоделся, – снимает он с рукава невидимую соринку.
– И зачем ты так вырядился? Ты же не руки моей просить собираешься, не надо так стараться.
Он поджимает губы.
– Честно говоря, ты так беспокоилась насчет этого знакомства, что я решил немного постараться.
Это было так мило с его стороны, но стоило только представить, что ее мать наговорит об этом костюме...
Я очень надеюсь, Патрик, Белла не заставила вас ради нас наряжаться.
Или:
Ая думала, вы придете в спецовке, Патрик. Вы ведь строитель?
Может, ей тоже немного приодеться, просто чтобы поддержать его? Она выбирает элегантный серый брючный костюм и черные замшевые туфли. Волосы зачесывает наверх, подобрав тяжелой серебряной заколкой, в уши вдевает подходящие к ней спиральные серьги, которые качаются в такт ее шагам. Но, посмотрев на себя в зеркало, она снимает серьги, надевает вместо шикарного серого пиджака шерстяной коричневый. Замшевые туфли уступают место паре старых шлепанцев темно-красного цвета.
_____
Алессандра окидывает взглядом Патрика и его костюм.
– Надо было нам тоже переодеться к ужину, Патрик. Вы нас просто устыдили своей элегантностью.
Она нарочито захватывает его лацкан между большим и указательным пальцами и улыбается, словно искушенная в интригах придворная дама.
– А ты почему в брюках, Белла? С таким эскортом надо было надеть юбку.
– Эскорт! – тихонько шепчет Белла. – Как будто я тебя наняла.
– Обычно я так не одеваюсь, – оправдывается Патрик, – просто сегодня у меня была важная встреча...
– Ах, мужчины, мужчины. Вам всегда приходится думать о делах, о повышении... Вот он, мир бизнеса.
– Он не из мира бизнеса. Он строительный инспектор и ни о каком повышении не думает. Он и так партнер в своей фирме.
Патрик бросает на нее сердитый взгляд и отворачивается полюбоваться гравюрой в раме, висящей на стене.
Дорога была поделена на равномерные отрезки рассказами Беллы о странностях ее отчего дома.
– А в туалете на первом этаже такие тонкие стенки, что людям, проходящим мимо нашей задней двери, все слышно. Так что, сидя в туалете, можно петь или мычать что-нибудь – недостатка в аудитории не будет.
– Ладушки. Пункт 312б: в туалете на первом этаже молчать не положено. Понятно. А есть список разрешенных к применению мелодий? Мне, например, нравится Fascinatin Rhythm .
– О, о, пока не забыла. Это самое важное. Не забывай хвалить стряпню моей матери. Это не трудно, она – выдающийся повар...
– Да? А знаешь, ты впервые сказала о ней хоть что-то хорошее.
Белла пожала плечами:
– Ты и вправду записывал? Тебе что, делать больше нечего?
– Сам удивляюсь. Но почему-то трачу на тебя все больше и больше времени.
– Так, ладно. Но, говоря о ее стряпне, ты должен точно сказать, что тебе понравилось. Не говори просто «очень вкусно», а то она догадается, что это я тебя подговорила. И задавай вопросы, дай ей раскрыться.
– Надо было все-таки надеть смокинг. Тогда я мог бы писать шпаргалки на манжетах.
– А как мне ее называть? – Уилл зверски разодрал упаковку фруктовых пастилок, но все-таки нашел ту, которую хотел.
– Ты уже все красные выбрал, поросенок! Поскольку у нас неформальная встреча, называй ее просто: «Ваше Совершенство».
– Хорошо. А я тебе говорил, что предпочитаю, чтобы ко мне обращались «Небесный Бог Секса»? Так меня называют близкие друзья, но поскольку они мне, как семья...
Белла внимательно посмотрела на него. Кок семья.Он коснулся ее щеки тыльной стороной ладони.
– Так что, мне называть их по имени?
– Папу зовут Джеральд. Он бы тебя не понял, если бы ты стал обращаться к нему «мистер Крейцер» или Джерри. У него есть такие серповидные очки для кроссвордов, и когда он смотрит на тебя поверх них, такое впечатление, что он не совсем понимает, что он делает на этой совершенно не знакомой ему планете и как он сюда попал. А Джерри – это такое имя, которое больше подходит человеку динамичному, который носится туда-сюда в полосатой рубашке с чашечкой эспрессо в руке и знает, что означает слово «маркетинг».
Уилл взглянул на нее:
– Я еще не встречал никого, кто мог бы столько увидеть в крохотной детали. Это просто потрясающе. А что ты скажешь насчет Уилла? Если сравнивать с Уильямом, например?
– Ну, Уильям – это скорее финансовый советник... или мальчик из начальной школы, который носит домашние джемперы навырост. Уильям – это что-то надежное, стабильное. Такое немножко влажное. Мальчик с таким именем все время шмыгает носом. Что не сексуально. А Билл – это слишком короткое имя. И оно какое-то подозрительно гениальное, вроде дядюшки, который все время улыбается, но к которому не хочется садиться на коленки.
– Но Уилл тоже короткое имя. Имей совесть!
Белла склонила голову набок и посмотрела на него оценивающим взглядом.
– Да, но оно не звучит, как сокращение. Оно более уверенное, расслабленное. С Уиллом чувствуешь себя в безопасности. Он надежный, но не скучный. И достаточно озорной, чтобы быть сексуальным.
– Да, я такой. Ну ладно, вернемся к нашим стариканам. Значит, не Джерри. Как насчет Капитан или Отец-командир?
Она шлепнула его по бедру.
– А вот маму тебе придется называть миссис Крейцер. Я знаю, что это звучит нелепо, но так ты доставишь ей несказанное удовольствие, пока она, как леди Баунтифул, не соизволит разрешить обращаться к ней по имени. Но смотри, ни в коем случае не используй уменьшительное Сандра, это имя кажется ей ужасно пошлым и вульгарным. Ты и оглянуться не успеешь, как она скормит твои кости Хунду.
– А кто это – Хунд? Огнедышащий дракон или, может, сумасшедшая тетка, запертая на чердаке?
– Это золотистый ретривер, папина охотничья собака, – хотя я сомневаюсь, что он хоть раз в жизни поймал что-нибудь, кроме шоколадного бисквита. Хунд – по-немецки означает собака, как тебе конечно же известно. Такое уж у папы чувство юмора.
Они проехали через ворота, сбитые из пяти окрашенных в белый цвет досок, и свернули на подъездную дорожку. Оповещая об их прибытии, по гравию зашуршали шины. Из-за угла дома навстречу им выскочил Хунд, и вышедшая из машины Белла наклонилась обнять пса.
– Привет, Хунд, – почесала она его за ухом. – Хорошая, хорошая собака. Ну, как такого не полюбить?!
Уилл взглянул на нее и тут же заскулил по-собачьи, тоже требуя внимания.
– О господи, – закатила она глаза.
Он высунулся посмотреться в боковое зеркало и пригладил волосы ладонью, которые тут же распрямились обратно.
– Ну, Пружинкин, добро пожаловать в логово льва.
Алессандра улыбнулась и приветственно протянула руку.
– Вы, должно быть, и есть Уильям. Входите же. Мы так малоо вас слышали.
Она засмеялась своей шутке, и Уилл засмеялся вместе с ней.
Белла выступила вперед и обменялась с матерью двумя поцелуями в щеку.
– Его зовут Уилл, – сказала она. – Уилл, а не Уильям.
– Да это все равно, – отмахнулся он.
– Не хотите ли шерри? – Алессандра взяла его под локоть и препроводила в гостиную. – ПоследнийБеллин парень очень, очень его любил.
С моей дочерью любой станет алкоголиком.
Она так это сказала, как будто Патрик пил беспробудно. А кто, интересно, отказался бы от стаканчика? Или бутылки, если уж на то пошло? Запри добропорядочного квакера на выходные один на один с Алессандрой, и тот накапал бы себе в какао денатурата.
