Текст книги "Слово на букву «Л»"

Автор книги: Клер Кальман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 15 страниц)

Ник восхищенно присвистывает и целует ее в щеку.

– Ну, показывай свое искюйство.– Он делает такой жест, как будто вытирает нос рукавом.

Она подводит их к своему разделу выставки и указывает на две картины в окне.

– Мне кажется, этот очень похож на Уилла, – говорит Вив. – Не то чтобы совсем его лицо, но что-то есть в его позе, в том, как он стоит. Черт, да ты хорошопишешь. И зачем ты валяла дурака все эти годы, когда ты просто гений? Ну, по крайней мере, ты развязалась с этим твоим «Скротум дизайном»?

– Ш-ш-ш. – Белла кивнула в сторону Селин.

– А где же гордые родители? – спрашивает Джейн, ее подруга из Лондона.

– Их нет.

– Ой, я, кажется, влезла не в свое дело, прости.

– Ты ведь приглашалаих, а, Белла? – встревает Вив и смотрит на Беллу, сузив глаза.

– Я приготовила им приглашение. – Белла берет еще одно канапе. – Но до сегодняшнего утра все забывала отправить...

– Ну, конечно, забывала. Бессовестная, не морщи свой нос – так ты похожа на поросенка. Они бы с удовольствием приехали. Ну, ты сама себя наказала, они бы что-нибудь купили.

_____

Это должен быть один из лучших вечеров в ее жизни. И почти все так и есть. Вокруг нее хорошие друзья. Ее работы выставлены в лучшей частной галерее города, их хвалят. Приятное возбуждение охватывает ее. Люди осыпают ее комплиментами, которые с трудом доходят до ее сознания. Она скептически относится к ним, они скатываются с нее, как вода с клеенки. Они просто вежливы Они считают необходимым сказать что-то приятное. Они слишком много выпили.Она улыбается, благодарит, подшучивает над собой, стараясь не чувствовать себя слишком довольной.

Но она думает только об Уилле. Она рада, что его портрет выставлен в окне, лицом к улице, и ей не приходится все время натыкаться на него взглядом, когда она оглядывает зал. Белла все думает о том, как ему понравился бы этот вечер, что бы он сказал: его бы рассмешил вон тот человек, который рассматривает ее работы, почти уткнувшись в них носом. Она представляет себе, как Уилл касался бы ее рукой, проходя мимо нее, как он небрежно убирал бы волосы с ее лица. Ему понравился бы Доналд Макинтайр с его сухим юмором и острым умом. Здесь была куча канапе и много других закусок. Уилл любил еду на палочках. («Разве тебе не нравится слово gourjons ?Оно такое пухлое,как твои руки», – поддразнивал он ее. «Они совсем не пухлые», – шутливо отбивалась она от него. «Пухлые, пухлые», – настаивал он, покусывая их.)

– Подпиши мне, пожалуйста, картину на обратной стороне, Белла, – говорит Селин, – а то на ней только инициалы.

Селин купила картину. Потратила деньги (и довольно много) на картину, написанную Беллой, человеком, которого она знала. Как можно воспринимать всерьез работу человека, с которым ты каждый день споришь, ссориться из-за шоколадного печенья и у которого занимаешь «Тампаксы»?

– Но они такие дорогие, не надо было покупать их здесь. Ведь цены устанавливает галерея, а у них такие высокие комиссионные. Я должна написать для тебя что-нибудь другое.

Селин просит ее заткнуться и не переживать.

– Мне она нравится, и у меня есть для нее отличное местечко, так что позволь мне получить это удовольствие. – Она улыбается. – И я подозреваю, что выгодно вложила деньги.

Белла замечает, как Ник выписывает чек, и хочет остановить его, а Фиона обещает запереть ее на кухне:

– Следовало предположить, что люди будут покупать картины. Для того и проводятся выставки.

Белла ловит Вив.

– Вы это делаете, потому что жалеете меня? Признайся.

– Совершенно верно. И даже собираемся повесить ее над камином, настолько нам тебя жалко. Не будь дурочкой. Ник ничего не делает просто из вежливости, ты же это прекрасно знаешь.

– Правда. – Ник наливает вино. – Меня не проведешь. Мы, циничные коллекционеры, скупим твои картины по дешевке. Ну, не так чтобы уж совсем по дешевке...

– Заткнись. Возьми-ка лучше вот этот, с грибами.

На следующий день время на работе у Беллы пролетело быстро. Энтони, вернувшись с обеда, приносит берет и нахлобучивает ей на голову:

– Теперь ты признанный художник и должна носить его, не снимая.

Вернувшись домой, она падает на диван и снова вспоминает вчерашний вечер. В дверь звонят.

Это всего лишь Свидетели Иеговы, говорит она себе, приостанавливаясь перед зеркалом, чтобы поправить волосы. Наверное, это кто-нибудь собирает вещи для бездомных. Или это Вив хочет узнать, как просеивать муку.

Она открывает дверь.

– И что же это такое, позвольте узнать, мисс Крейцер? – Джеральд машет перед ее носом приглашением на выставку.

– А, привет, папа. Это приглашение. – Ее плечи опускаются от разочарования. – На выставку. А ты что, просто проходил мимо?

– Очень мило. И когда же состоялось открытие? И почему приглашения не дошли до нас вовремя?

– Не имею представления. Это почта так работает. Ужас, да? – Она цокает языком и качает головой.

За плечом отца она видит мать. Алессандра топчется на улице, словно не решаясь войти в берлогу к медведю.

– Привет! – Белла не узнает собственного голоса, так пронзительно и натужно весело он звучит. Откашлявшись, она повторяет: – Э-э, привет, мам. Заходи, заходи скорее.

– Спасибо, дорогая. – Алессандра осторожно вступает в прихожую. – Представь, дорогая, на приглашениях стоял почтовый штемпель – вчерашним днем! Галерейщики просто обязаны были разослать их гораздо, гораздо раньше.

– М-м-м. – Белла помогает ей раздеться. – Просто недосмотр, не обращай внимания.

– Мы все-таки сходили посмотреть, – говорит Алессандра. – Великолепно! Нам очень, очень понравилось.

Н-да. Конечно.

Джеральда не остановить. Почему она им раньше не сказала? Должно быть, она на седьмом небе от счастья. Он-то точно на седьмом небе. Нужно обязательно организовать частный просмотр, только для них двоих. А картины! Они потрясающие, просто потрясающие. Незабываемые. И зачем они повесили рядом чужие работы, они все равно теряются на фоне ее картин.

Он замолкает, только когда Алессандра перебивает его, но и она не лучше.

– Картины великолепные, – говорит она, – а какие цвета! А как выписаны поверхности, так и хочется прикоснуться.

Они спорят, какую купить. Потому что они – естественно! – должны купить хотя бы одну. Они бы купили ее картину, даже если бы она не была их дочерью. А молоденькая девушка там, в галерее, такая милая. Когда они сказали ей, кто они, она предложила им кофе и вообще развела вокруг такую суету!

Алессандра купила одну картину Джеральду на день рождения – заранее. Поэтому не будет ли Белла так добра привезти ее с собой в следующий раз? Если только она собирается приехать, конечно. Если, конечно, у нее есть время.

После этих слов наступает тишина. Джеральд покашливает.

– Не хотим мешать, вдруг ты сейчас занята. – Он оглядывается вокруг. – Но нам так хотелось увидеть дом. Надеюсь, для этого не надо ждать официального приглашения, как на выставку?

– Да вы что? – Пораженная Белла скрещивает руки, но тут же опускает их. – Чай или кофе?

– Чай, пожалуйста, – говорит Джеральд.

– Кофе было бы замечательно, – говорит Алессандра.

Но тут ее глаза встречаются с глазами дочери.

– Чай тоже пойдет.

– Или кофе, – добавляет Джеральд.

Белла сгребает с кресла кучку газет и сваливает их на край дивана.

– Если бы я знала, что вы приедете, я бы прошлась везде с пылесосом.

Алессандра, как всякая хорошая хозяйка, лезет во все кухонные ящички и шкафчики. Она говорит, что кухня, конечно, небольшая, но очень удобная, в ней удобно и приятно готовить. А Белла готовит или ей некогда, она все больше рисует? Глядя через балконную дверь, мать и отец поочередно восклицают, как прекрасен сад. Сейчас он эффектно подсвечен, так что виден весь архитектурный замысел. На стенах играют ажурные тени. Затем они, как актеры на сцене, бросаются хвалить занавески, открывают их, хвалят вид, хвалят светлый и уютный дом, каждую деталь интерьера, камин, боже, как здесь просторно и красиво!

– Можно я выйду? – Отец уже стоит у балконной двери, не в силах больше сдерживаться.

Белла открывает ее и выпускает его наружу:

– Тебе видно? Можешь заодно и с тяпкой пройтись.

Они с матерью остаются одни.

– Иди тоже посмотри, если хочешь.

– Может быть, через минутку.

– Еще кофе?

– Да, пожалуйста. – И Алессандра идет вслед за ней на кухню.

– Прости меня. В прошлый раз... Я не хотела. – Белла заставляет себя оторвать взгляд от чашки в руках. – Я не имела в виду... Я немного перегнула палку. То есть сильно перегнула. Просто у нас с Уиллом не ладилось, и я... Хотя, конечно, это меня не извиняет.

– Я не знала. Прости и ты меня. Если бы я знала, я бы вела себя немного... – Алессандра по-итальянски передернула плечом.

Белла мысленно заканчивает фразу за нее: «...немного... по-другому?»

– Ничего, – говорит она вслух.

Алессандра как-то особенно нервно поправляет и без того безупречную прическу.

– Твой отец говорит, я должна тебе кое-что рассказать. Наверно, я должна была рассказать тебе это давным-давно.

– Я что, приемная дочь? Я единственная внучка погибшего царя? Я родилась мальчиком? Папа не мой настоящий отец? На самом деле мой отец – молочник, оттого-то у меня такие кудри и я умею свистеть?

Алессандра молча ждет, когда остроты иссякнут.

– Извини, – говорит Белла.

– Теперь это все кажется не таким уж и важным. Может, и глупо было скрывать это все эти годы.

Алессандра спрашивает, помнит ли Белла, как в детстве у нее все время спрашивали, почему у нее нет братиков и сестричек.

– На самом деле я однажды забеременела. Когда тебе исполнилось три. Но я чувствовала себя совсем по-другому. – Она поерзала на стуле. – Прошло шесть, почти семь месяцев, а ребенок так и не двигался.

Она обвела глазами лицо дочери:

– А ты, ты была такая непоседа, все время пинала меня изнутри.

Она снова посмотрела на дочь.

– Со мной все было в порядке. Но она – это была девочка – родилась мертвой.

Алессандра начинает рыться в своей сумочке.

– Вот, возьми. – Белла оторвала клочок бумажного полотенца.

– Теперь это все неважно, – повторяет Алессандра и, раздражаясь на себя, встряхивает головой. – Вот. Теперь уж так, наверно, не делают. Но тогда... тогда меня заставили рожать. Мертвого ребенка.

Она словно съеживается на стуле.

– Какой ужас, – едва может произнести Белла. – Как они могли?

Девочку назвали Сюзанной.

– Ты пробовала еще иметь детей?

Алессандра медленно качает головой.

– Мне сказали, что никаких противопоказаний нет. И твой отец очень хотел. Я видела это по его лицу, хотя он старался не показывать.

Она неожиданно громко сморкается в бумажное полотенце и смеется:

– Не очень-то элегантно, да? Нет. Я не могла себя заставить. Нет. Боялась. А вдруг...

Она щелкает пудреницей и припудривает щеки.

– Ну, где кофе?

Белла расставляет кофейные чашечки и достает из шкафа подставку для печенья. Раскладывает на красивой тарелке маленькие сладости. Алессандра одобрительно кивает.

– Ты поправилась? – тихо спрашивает Белла.

На мгновенье Алессандра задумывается, смотрит на печенье, как будто это самая интересная вещь на свете, и забывает про дочь.

– М-м-м. Физически – да. Я полагаю. Я приехала тогда домой. Из больницы. Мы пошли и забрали тебя от миссис Меллорс, нашей соседки. Ты протянула ко мне ручки; ты была такая хорошенькая, такая... маленькая. Понимаешь? Такая маленькая. И я... Я не могла этого вынести. Джеральд всегда мне говорил, что после того я уже относилась к тебе совсем по-другому.

Печенье во рту у Беллы – как пригоршня сухих крошек. Мучная пыль, словно цемент. Она не может сглотнуть. Отвернувшись, она прикрывает рот клочком бумажного полотенца и потихоньку сплевывает наполовину пережеванную массу. Похлопывает себя по губам, словно навсегда закрывая, запечатывая их.

– Ну что, пойдем к папе, в сад? – Алессандра поднимается па ноги.

У двери на балкон она останавливается и легонько прикасается к Беллиному плечу.

– Я рада, что все-таки рассказала тебе.

– И я.

– Но лучше... Лучше, если мы не будем об этом больше говорить. Я не... Я правда не могу... – Она склоняет голову набок и смотрит на дочь широко распахнутыми, словно у ребенка, глазами. – Ты меня понимаешь?

– Конечно. – Белла накрывает руку Алессандры своей ладонью и улыбается ей.

– Ну, хорошо. Боже, как здесь красиво! Какое освещение! Magnifico !Джеральд, дорогой, ты, наверно, уже весь позеленел от зависти.

Белла замечает, как Алессандра кругами ходит по комнате. Она словно что-то ищет. Вот черт, лампа. Ее подарок – на новоселье. В любую секунду она, обводя комнату рукой и словно подразумевая, что у Беллы неважно со вкусом, может спросить: «А что, лампа не подошла?» Белла начинает судорожно придумывать ответ. Она упала со стола и разбилась. Она в ремонте, шнур немного болтался. Белла забрала ее на время в студию, чтобы написать с нее натюрморт. Лампа так понравилась Вив, что та позаимствовала ее, всего на неделю, чтобы Ник оценил и разрешил купить такую же.

– Какие элегантные светильники, – показывает Алессандра на настенную подсветку.

– Если ты ищешь, где твоя лампа, так и скажи. Я отвечу – она сюда совсем не подошла.

Она вглядывается в лицо матери, ожидая увидеть обиду или, наоборот, ярость.

– Ну, ничего. – Джеральд улыбается, радостно подняв брови. – Я же дал тебе тогда квитанцию, чтобы ты могла ее обменять.

Белла опускает скрещенные было руки.

– Просто она была не в моем вкусе. Извините.

– Ну и на что ты ее обменяла? – Алессандра озирается, как будто надеется догадаться.

Лицо Беллы проясняется.

– Вот. Идите посмотрите. – И она ведет их наверх.

В ее спальне все трое становятся полукругом, как будто оценивая конкурсную работу.

– Знаете, у меня никогда такого не было.

Неожиданно для себя самой Белла чувствует смущение. Как девочка-подросток, когда показывает любимую куклу и стесняется, что ведет себя, как маленькая.

– Это я должна была тебе подарить такое, – произносит Алессандра. – И как я не додумалась? Такая вещь должна быть у каждого.

Джеральд выходит вперед и останавливается перед большим зеркалом, где видит себя в полный рост. Поправляя лацканы, он говорит:

– В таком зеркале я кажусь себе настоящим джентльменом.

Белла и Алессандра стоят чуть позади, по обе стороны от отца. Мать робко, словно девушка, которую впервые пригласили на свидание, улыбается дочери, и та улыбается в ответ. Джеральд, заслоняя им весь вид, поворачивается и обнимает их.

Когда все они спустились вниз, Алессандра заметила на каминной полке старые снимки – она вместе с Беллой.

– О, хорошо, что не забыла. – Она открывает сумочку и шарит в ней длинными изящными пальцами. – Какие красивые фотографии, и ты на них так хорошо получилась. Джеральд, дорогой, надо бы нам их вставить в рамочки. Но ты ни за что не догадаешься, что я нашла в ящике туалетного столика, когда убиралась. Подожди минутку. Вот, смотри.

Она вручает Белле маленькую коробочку из мягкого синего бархата и кивает:

– Открывай.

– Это что, фамильные драгоценности? – спрашивает Белла.

Внутри, на нежно-розовой подстилке, словно это драгоценный камень или дорогое кольцо, лежит раковина.

Белла берет ее в руки и нежно проводит пальцем по краешку, там, где раковина начинает загибаться; он розоватый и очень гладкий. Она вертит и вертит раковину в руках, потом говорит:

– Красивая. Откуда она?

– А ты не помнишь? – Алессандра улыбается и хмурится одновременно. – Ты нашла ее на море, когда была маленькая, и подарила мне. В тот самый день, когда был сделан этот снимок. Я думала, ты помнишь.

Она кивает, глядя на фотографию:

– Да, в тот самый день. Мне как раз сказали, что я снова беременна. – Она опять кивает.

И ты все время держала это в себе?

Иногда ей снятся эти дни. Как ее обнимают теплые руки, как от мамы пахнет жасмином, пудрой и морем. Как они трутся носами.Оказывается, эти сны на самом деле были ее воспоминаниями.

* * *

Небо чистое-чистое и такое голубое, как бывает только в лучшее лето детства. Оно такое яркое, что на него почти больно смотреть. И все же она закидывает голову и впитывает, втягивает в себя все небо целиком, чтобы этот цвет навсегда остался с ней. Она закрывает глаза и, как маленький краб, переваливается по пляжу, проверяя. Да, он здесь, этот яркий голубой цвет, притаился у нее под веками.

– Хочешь, я покажу тебе, как строить замок из песка?

Мама опускается рядом с ней на колени. Она с верхом набирает песок в новенькое желтое ведерко и показывает Белле, как нужно его прихлопывать красной железной лопаткой.

– Ну вот. – Она одним ловким движением опрокидывает ведерко и ликующе произносит: – Та-даам!

Возвращается папа. Он принес три порции мороженого и держит их так бережно, как будто они – лучшие хрустальные мамины бокалы. По одной его руке стекает клубничное варенье, по другой – шоколад. Он стряхивает капли и облизывает пальцы. Мама отламывает у своего мороженого кончик и показывает Белле, как сделать из него маленький рожок. Она выдавливает из него по чуть-чуть мороженого и клубничного варенья, а потом обсасывает кончик. Белла смотрит с восхищением и повторяет за ней, только у нее мороженое капает на щеки, размазывается вокруг рта и в конце концов она вся перепачкана.

– Ты похожа на клоуна, – смеется папа, а мама достает из сумки салфетку и вытирает Белле личико.

Они строят еще три башни, по одной в каждом углу большого квадрата, а потом соединяют их крепкой и надежной стеной из песка, аккуратно прихлопывая ее сверху. Вокруг замка вырыта канавка, из которой они брали песок. Папа говорит, что это будет ров и надо соединить его с морем.

Замок расположен в нескольких футах от моря, но папа быстро роет соединительный канал. Он начинает от кромки воды, а когда подходит к замку, вручает совок Белле. Она разрушает последнюю преграду и расширяет стенки канала.

Море хлынуло в просвет, разделилось на два рукава и снова сомкнулось, заполнив весь ров.

– Вот так. Теперь никто не сможет проникнуть в замок. – Папа, потирая щеку, поднимается с колен и отходит, чтобы оценить их работу со стороны.

Белла серьезно кивает и тоже потирает щечку:

– Только те, кого мы сами пустим.

– Какая красота!

Мама, как крохотного мышонка, держит раковину на ладони. Это причудливая витая ракушка, почти белая, высушенная солью и солнцем. Она не больше маминого пальца. У основания она гладкая и, словно персик, розоватая, как мамина кожа.

– Украсишь ею свой замок? – Мама протягивает раковину обратно.

– Нет, – отрицательно качает головой Белла.

Она смотрит на маму, а не на раковину, иначе ей не устоять перед искушением. А ведь она уже решила.

– Это тебе.

Теплые руки обнимают ее. Запах жасмина, пудры и моря. Мама крепко-крепко прижимает ее к себе. Они трутся носами. И начинают весело хихикать.

Щелкает фотоаппарат.

33

За время частного просмотра было продано пять картин (Дональд Макинтайр лишь приговаривал «хорошее начало, хорошее начало» и одобрительно кивал). Еще одну купили на следующий день ее родители. Но она ума не приложит, как продать еще хоть несколько. Ее картины – это ведь не дешевые, бессмысленные безделушки, вроде миленьких вазочек. Дональд говорит, что ее работы не навязчивые, но люди их замечают. И, раз увидев, приходят за ними опять.

Галерея все равно по пути. И рядом с хорошей рыбной лавкой, так что в любом случае имеет смысл туда зайти. Да, ей определенно нужно купить рыбы, а по пути она заглянет в галерею.

В витрине выставлены две ее картины: одна маленькая, самая первая, которую она нарисовала, и другая, побольше, – она сделала ее на основе наброска с Уилла. Картина так и осталась словно незаконченной. Необычно видеть свои работы выставленными в галерее. Словно, зайдя в магазин с одеждой, вдруг натыкаешься на вешалку с вещами из собственного шкафа. В этом есть что-то слегка стыдное. Она почти готова к тому, что люди подойдут и скажут: «Мы знаем,какая ты. Мы видели все твоими глазами. Бессмысленно скрывать от нас что-либо».

Белла рассматривает картину с Уиллом, как будто видит ее в первый раз. Ее радует, как передан разворот его плеч, как схвачен наклон головы – это так похоже на настоящего Уилла; она не думала, что у нее выйдет так хорошо. А за ним – стена, протяни руку и ощутишь каменную прохладу. Его лицо наполовину в тени, свет падает из-за спины.

– День добрый, – приветствует ее Фиона, – зашла проверить, что еще ушло?

– Нет, просто проходила мимо.

– Ага, как же. Да не стесняйся. Я бы на твоем месте названивала сюда каждые полчаса. Кофе?

Белла прошлась по выставочному залу, отмечая красные значки на проданных вещах. Она насчитала восемь среди своих собственных картин. Это не так уж и много, но она знает, что не может ожидать большего в первые дни. Тем не менее тайком она подсчитывает продажи у других трех участников выставки. Это никакое не соревнование, одергивает она себя, но продолжает считать. У одного продано шесть, у другого три, а вот у третьего нет ни одного красного почетного значка. Как ужасно! Но не удивительно. Впрочем, если бы с ней такое случилось, она дала бы Вив денег и подослала ее в галерею.

Фиона проверяет расчетную книгу.

– Девять. Неплохо, очень неплохо. Когда ты в следующий раз выставишься – с сольной выставкой, – она наверняка будет удачной.

В следующий раз.

– Девять? А я насчитала только восемь.

– Да? А ту, что в витрине, ты посчитала?

– Наверно, продалась маленькая картина? Это хорошо, она была моим первенцем.

– Нет, большая. Вообще-то, я уже собиралась тебе звонить. Я не нашла к ней ценник. Но думаю, что она стоит столько же, сколько остальные такого же размера. Какой-то дядька вчера утром внес за нее залог. Она мне больше всех нравится, кстати. Нравится, как ты умеешь показать, что знаешь, о чем думает парень на картине, знаешь, но не все. У меня прямо мурашки по коже.

Большая? Но ведь не та, где Уилл?

– Это, должно быть, ошибка. Она не продается. Дональд знает, я его предупредила. Но он сказал, что все равно выставит ее в витрине, ему показалось, что она будет привлекать прохожих.

– Ой. А мне он не сказал.

Фиона лезет в витрину и приподнимает картину.

– Видишь, никакого стикера. Ой, черт. – Она поднимает что-то с пола и предъявляет Белле палец с прилипшей к нему белой бумажкой, на которой написано: НЕ ДЛЯ ПР.

Бедная Фиона не знает, как извиниться. Может, художница все-таки передумает?

Белла успокаивает себя. Это всего лишь картина. К чему так переживать? И вообще, если повесить ее дома, она только будет ее расстраивать. Но...

Но это все, что у меня осталось.

– Дело в том, что... – начинает было она.

Но Фиона прерывает ее. Она попробует позвонить покупателю, объяснить ему ситуацию. Возможно, он согласится взять другую картину, и у них даже не будет убытков. Она позвонит прямо сейчас, только проверит, есть ли у них его номер, по которому его можно застать днем. Пусть только Белла минуточку подождет.

– Алло? О, доброе утро. Это Фиона, из галереи Макинтайер. Могу я поговорить с мистером Хендерсоном?

Мистер Хендерсон? О боже, боже мой. Уилл.

– ...узнать, вы хотите именно эту картину?

Уилл.

– ...недоразумение.

Уилл.

– ...быть может, возьмете другую?

Белла отчаянно жестикулирует, хватает ручку и пишет: ПУСТЬ ЗАБИРАЕТ.

– Хм, простите, мистер Хендерсон. Очевидно, все разъяснилось. Да. Это моя ошибка. Мне ужасно неловко, что оторвала вас.

Она смеется. Сколько раз она этим своим смехом заставляла и Беллу смеяться тоже.

– Да. Извините еще раз. Да. В любое время, после шести. Спасибо. До свиданья.

– Фу-у, – в шутку утирает Фиона пот со лба. – Хороший мужик, но в картину вцепился, как зверь. Спасибо тебе, что передумала. Иначе Дональд всю неделю смотрел бы на меня волком.

_____

Белла почти уходит, когда Фиона спрашивает, не желает ли она взглянуть на отзывы. Отзывы? Какие отзывы? Однако Фиона действительно вручает ей Книгу отзывов. В ней указана дата частного просмотра, а ниже стоят подписи посетителей. Некоторые из них оставили рядом краткие пометки. Вив: «Потрясающе! Достойно Национальной Галереи». Ник: «Покупайте, пока не расхватали». Джейн: «Я не очень разбираюсь в искусстве, но эти работы – просто прекрасны». Селин: «Полная настроения и внутреннего напряжения живопись». Энтони: «Вермеер – вдребезги!» И даже родители – пространные замечания отца и экзальтированные восклицания матери: « Magnifico !В мире искусства появилась новая дива».

Есть и несколько отзывов абсолютно незнакомых людей. Живые, из плоти и крови люди посвятили несколько минут своей жизни тому, чтобы оставить отзыв о ее работах, о ее творениях. Ее охватывает странное чувство, будто всю жизнь она была всего лишь призраком, тенью, и только легкое колебание воздуха говорило об ее присутствии, а теперь она превратилась в настоящую, живую женщину, и все вдруг повернулись посмотреть на нее. Она просматривает оставшиеся отзывы, и ей хочется записать их на память, но неудобно. Внимательно, прищурившись, смотрит она на каждый из них, словно фотографируя, укладывая на полки своей памяти: «незабываемый и радостный опыт», «волшебство», «словно мечта или сон», еще два раза «полная настроения живопись»...

Она перелистывает страницу назад. Уилл Хендерсон. Поверхность бумаги под ее пальцами внезапно становится ощутимой. Там, где он писал, остались маленькие вмятинки от ручки. Глядя на его подпись, она понимает, что даже такая мелочь заставляет ее плакать. Она ведет пальцем по оставленной им строчке:

Я все еще люблю тебя.

34

Воскресное утро. Обычно я до обеда валялась бы в постели, но не сегодня. Сегодня я должна кое-что сделать. Идти мне недалеко, да и небо чистое. Но чем ближе я подхожу, тем больше робею. Словно мне предстоит экзамен или выход на сцену, и я страшно боюсь, что опозорюсь, что забуду слова и буду стоять там, моргая от яркого света направленных на меня софитов, и лишь немо, как вынутая из аквариума золотая рыбка, разевать рот.

Я звоню в дверь и жду. Ничего не слышно, кроме оглушающего стука моего собственного сердца. Конечно, нужно было сначала позвонить, но что бы я сказала? А теперь... Как-то глупо нести пакет обратно домой. Может быть, оставить его под зеленым навесом и потом позвонить?

Я открываю боковую калитку и по дорожке иду в сад. В воздухе стоит обморочный запах цветущей калины. Я не сразу вижу Уилла, но уже слышу клацанье садовых ножниц и его дыхание, когда он сражается с какой-то особенно упрямой веткой. Он стоит там, за садовой скамейкой, до пояса скрытый высокими растениями, он словно вырос вместе с ними. Я различаю его силуэт за штакетником – прямоугольники черных джинсов и серую рубашку. Она мне никогда не нравилась. Но теперь я хочу, чтобы он вообще ее не снимал, так он запечатлелся в моей памяти навсегда. Он работает, повернувшись ко мне спиной, и некоторое время я просто стою и наблюдаю за ним. Точные и плавные движения, он то налегает, то отходит, и ножницы так и летают в его руках.

Какое искушение – подкрасться к нему, напугать неожиданным и нежным прикосновением, одним из тех, которые отличают только любовников. Но я не уверена, что он поймет, что он откликнется. И я просто говорю:

– Ты столько пропустил.

Он слегка вздрагивает, останавливается и затем медленно поворачивается, в точности так, как я нарисовала его на той картине, что сейчас у меня в руках.

Он смотрит на меня и молчит, и я тоже молчу.

Я подхожу к нему и протягиваю пакет. Он улыбается, поняв, что в нем, разрывает обертку и смотрит на свое собственное изображение. На картине он стоит у стены с росписью, в моем саду, за ним полуразрушенная арка, а дальше – обещание солнечного света.

– Я столько раз хотела тебе позвонить.

– И я.

– Того же мнения.

Он протягивает руку, чтобы вынуть травинку, застрявшую в волосах.

– Ну, ты здесь просто как посыльный или в гости пришла? Может, зайдешь на чай?

Я, затаив дыхание, опускаю взгляд на часы.

– Хм-м, лет пятьдесят у меня есть.

– Значит, да?

– Значит, да. ДА размером с небольшой небоскреб. – Я поднимаю руку и провожу пальцем по его брови, той, где шрам.

– А я тебе говорила, что я тебя... все на букву «л», и сильно-пресильно? Тебя это не пугает?

– Да уж справлюсь как-нибудь. – Он улыбается и заключает меня в объятия.

Я двумя руками держу милое, дорогое лицо и поднимаюсь на цыпочки, чтобы поцеловать его:

– Давай начнем с чистого листа?

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

[1] Никогда не унывающая девочка, героиня детских произведений Элеаноры Портер.

[2] Испанские разнообразные легкие закуски.

[3] Лепешка.

[4] Сеть продовольственных магазинов.

[5] Игра слов: «скоттон» переводится как «шотландский», тогда как «скротум» означает «мошонка».

[6] Сваха.

[7] Звонок (англ.).

[8] Вишневый напиток (англ.).

[9] Блюдо из мяса птицы или дичи.

[10] Превосходный (итал.).

[11] Сеть английских мебельных магазинов, славящихся высоким уровнем дизайна.

[12] Дрожь, особенно от предвкушаемого удовольствия (фр.).

[13] Поэма известного английского поэта Альфреда Теннисона из цикла «Королевские идиллии», основанная на легендах о короле Артуре.

[14] Стилтон – сорт сыра.

[15] Обман зрения (фр.) – художественный прием в живописи и архитектуре, основанный на создании иллюзии реального пространства.

[16] Герой романа Шарлотты Бронте «Джейн Эйр».

[17] Шипучка с запахом самца (англ.).

[18] Решетчатая аллея, решетка для вьющихся растений.

[19] Блюдо из риса, рыбы и приправы карри.

[20] Помада ярко-багряного цвета.

[21] Концертный зал в Лондоне.

[22] Волчник.

[23] Индейский обычай дарить анонимные подарки.

[24] Выражение, означающее переход к сути проблемы.

[25] Просторен, от «мисс».

[26] Rest in peace – покойся с миром (англ.). Rip – разрывать, рвать (англ.).

[27] Вид итальянского салатного цикория.

[28] Сорт салата.

[29] Блюдо из картофеля, порезанного тонкими ломтиками и запеченного слоями.

[30] Густой крем из сливок, желтков и белого вина.

[31] Оксфордская комиссия помощи семьям, имеющая свои магазины.