Текст книги "Золотой Будда"

Автор книги: Клайв Касслер

Соавторы: Крейг (Крэйг) Дирго
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)

Клайв Касслер, Крэйг Дирго
«Золотой Будда»

Прелюдия

31 марта 1959 г.

Цветы, окружающие летнюю резиденцию в Норбулинке, скоро должны были распуститься. Парковая часть дворцового комплекса была весьма примечательна. От окружающего мира ее отделяла высокая каменная стена, внутри росли сады, а в центре возвышалась еще одна стена желтого цвета, чуть пониже внешней. За нее мог заходить только сам далай-лама, его советники и несколько избранных монахов. Здесь разместились тихие пруды, обитель далай-ламы и храм для молитвы.

Это был островок порядка в центре страны, погруженной в хаос. Недалеко, на склоне холма, чудом держался внушительного вида зимний дворец Поталы. Массивное строение, казалось, вот-вот соскользнет вниз со склона. Дворец был построен много сотен лет назад. Подход к зданию заслуживает отдельного описания. Каменные ступени ведут со средних уровней семиэтажного дворца и обрываются около гигантского камня. Один к одному уложенные камни выстроились в стену примерно восьми футов высотой. У основания стены была довольно широкая поляна, на которой собрались десятки тысяч тибетцев. Эти люди, как и еще одна большая группа у Норбулинки, пришли сюда, чтобы защитить своего духовного лидера. В отличие от ненавистных китайцев, вторгшихся в их страну, крестьяне не принесли с собой винтовок, они вооружились ножами и луками.

Против артиллерии тибетцы стояли безоружные. Они были рады погибнуть, но защитить своего наставника.

За желтой стеной далай-лама молился Махакале, своему личному покровителю. Китайцы пообещали переправить его в штаб ради его же безопасности, но он знал, что на самом деле их намерения были иными. Это были те самые китайцы, в защите от которых он так нуждался. Ясность внесло письмо, только что полученное от Нгабо Нгаванга Джигме, губернатора Чамдо. После обсуждения с генералом Таном, китайским военным министром, Джигме был уверен, что китайцы планируют начать артобстрел толпы, создать панику и рассеять людей.

Если это произойдет, людские потери будут ужасны.

Поднявшись с колен, далай-лама подошел к столу и позвонил в колокольчик. Почти сразу дверь отворилась, и в проеме возникла голова Кузуна Депона, личного телохранителя далай-ламы. Через приоткрытую дверь ему были видны несколько его подчиненных. Полицейские являли собой устрашающее зрелище. Каждый из них был выше шести футов, носил усы и был одет в черный свободный костюм.

Несколько тибетских мастифов вскочили и сделали стойку.

– Пожалуйста, пригласите оракула, – тихо произнес далай-лама.

Прямо из своей резиденции в Лхасе Лэнгстон Оверхольт третий наблюдал за порядком, наставлял, советовал. Он стоял рядом с радиооператором.

– Ситуация критическая, конец связи.

Радиооператор покрутил диск, чтобы уменьшить помехи.

– Поверьте, красный петух все-таки проберется в курятник, конец связи.

Оператор тщательно сверил частоту.

– Срочно нужна поддержка, конец связи.

Снова задержка, пока оператор приводил в порядок диск.

– Я рекомендую орлов и верблюдов, конец связи.

Лэнгстон молча стоял, пока радио заливалось соловьем, а зеленые точечки разбегались и снова соединялись в маленьких зеленых змеек. Все слова уже были сказаны; от них теперь больше ничего не зависело. Оверхольту прямо сейчас были нужны самолеты.

Оракул, Дорье Дракден, находился в состоянии глубокого транса. Последние лучи заходящего солнца проникли через маленькое оконце высоко под самым потолком и проложили узенькую дорожку к кадильнице. Клочки дыма причудливо танцевали среди теней и света, а в воздухе таинственно витал запах корицы. Далай-лама сидел на подушке напротив стены, подвернув под себя ноги, в нескольких футах от Дракдена, который сидел на коленях, согнувшись пополам и уткнувшись лбом в деревянный пол. Внезапно оракул заговорил, его голос звучал словно из-под земли.

– Уходи сегодня вечером! Пора.

Затем, так и не раскрыв глаз, не выйдя из транса, он поднялся, направился к столу, и остановился, когда между ним и столом осталось не больше фута. Он протянул руку, взял перо, обмакнул его в чернильницу и нарисовал подробный план на листке бумаги. Закончив, оракул опустился на пол.

Далай-лама бросился к оракулу, приподнял его голову и похлопал по щекам. Очень медленно человек начал приходить в себя. Далай-лама подложил ему под голову подушку и поднялся, чтобы принести воды из источника, который бил прямо из-под земли. Он поднес чашу к губам оракула.

– Выпей, Дорье, – тихо произнес он.

Очень медленно старик переместил себя из горизонтального положения в вертикальное. Как только далай-лама уверился в том, что с оракулом все в порядке, он подошел к столу и уставился на чернильный рисунок.

Это был детальный план его бегства из Лхасы прямо к индийской границе.

Оверхольт с самого рождения знал, кем он будет. Все Оверхольты служили в разведке. Его дед был шпионом во время Гражданской войны, отец – во время Первой мировой, а Лэнгстон третий начинал в разведке во время Второй мировой войны, прежде чем попасть в ЦРУ, основанное в 1947 году. Сейчас ему было тридцать три, пятнадцать из которых он посвятил шпионажу.

И до сих пор ни одна из ситуаций не казалась Оверхольту настолько зловещей.

Ведь это не король или королева, попавшие в опасное положение, не понтифик и не диктатор. Это духовный лидер. Это человек, божественный владыка, живое божество, предводитель, чей род вел свое начало с 1351 года нашей эры. Если ничего не произойдет в ближайшее время, коммунистическая кара вскоре превратит его в пленника. В этом случае партия будет проиграна для всего человечества.

В Мандалае, Бирма, послание Оверхольта было получено и переправлено в Сайгон, откуда его перевели в Манилу, затем секретным подводным путем в Лонг-Бич, в Калифорнию, а оттуда прямиком в Вашингтон, округ Колумбия. Ситуация в Тибете продолжала ухудшаться, и ЦРУ начало стягивать силы к Бирме. Группа была недостаточно сильна, чтоб долго защищаться от китайцев, но ее вполне хватало, чтобы сдержать их, пока более хорошо вооруженные отряды будут переброшены на помощь.

Передовой отряд, названный Гималайскими военно-воздушными силами, состоял из четырнадцати «С-47», десять из которых могли сбрасывать бомбы, а четыре были оснащены стандартными пушками. Основную угрозу представляли шесть истребителей «Ф-86» и тяжелый бомбардировщик «Б-52».

Ален Даллес сидел в Овальном кабинете и, попыхивая трубкой, разъяснял сложившуюся ситуацию президенту Эйзенхауэру. После этого глава ЦРУ откинулся на спинку кресла и дал президенту возможность обдумать все вышесказанное. На несколько мгновений кабинет погрузился в тишину.

– Господин президент, – наконец произнес он, – ЦРУ взяло в свои руки расстановку сил в Бирме. Одно ваше слово – и самолеты поднимутся в воздух в течение часа.

После выборов в 1952 году Эйзенхауэр столкнулся со слушанием дела Маккарти, с первыми совещаниями по Вьетнаму и с сердечной недостаточностью. Ему пришлось приказать десятитысячной армии оказать давление на объединение в Литл-Рок, штат Арканзас; стать свидетелем того, как Советский Союз занял лидирующее положение в космосе; его вице-президента забили камнями враждебно настроенные толпы в Латинской Америке. Зато теперь у Кубы появился свои коммунистический лидер, и это происходило всего в девяти милях от границы Соединенных Штатов. У него не осталось сил.

– Нет, Ален, – помолчав, тихо произнес он. – Нам следует держаться от ситуации в Тибете в стороне.

Даллес поднялся и, пожимая Эйзенхауэру руку на прощание, произнес:

– Я предупрежу своих людей.

Пепельница, стоящая на столе недалеко от радиорубки на командном пункте в Лхасе, была переполнена окурками от сигарет без фильтра. Текли часы, но ничего, кроме подтверждения о прошедшей радиопередаче, не приходило. Каждые полчаса тибетские наблюдатели докладывали оперативную обстановку. Видеоразведка доложила, что толпы растут с каждой минутой, но вычислить точное количество крестьян наблюдатели были не в состоянии. Тибетцы продолжали спускаться с гор, людской поток лился непрерывно, как живая река, вооруженная ножами, палками и камнями. Миллионная толпа будет отличной мишенью для хорошо вооруженных китайских солдат.

Хотя китайцы ничего не предпринимали, наблюдатели заметили отряды, продвигающиеся по направлению к городу. Оверхольт уже был свидетелем чего-то подобного пять лет назад в Гватемале. В тот раз толпа, поддерживающая антикоммунистических бунтовщиков под предводительством Карлоса Армаса, внезапно вспыхнула, как порох. Воцарился хаос. Войска, преданные президенту Джейкобу Арбенсу, открыли огонь по толпе в надежде восстановить порядок, и прежде, чем успел рассеяться пороховой дым, госпитали и морги были переполнены ранеными и умирающими. Оверхольт организовал то выступление, и воспоминания о том печальном опыте надолго остались в его памяти.

В то же мгновение затрещало радио.

– Верхушка против, конец связи.

Сердце Оверхольта сделало пируэт и вернулось на место. Самолеты, за которыми он посылал, до сих пор не прибыли.

– Папа Медведь согласен подмести тропинку, если это будет необходимо во время охоты. Совет отбывать с последующим путешествием, конец связи.

Оверхольт понял: Эйзенхауэр приказал не атаковать Лхасу, но Даллес согласился лично прикрывать бегство из Тибета, если, конечно, до этого дойдет дело. Если он все провернул правильно, то ему не придется рисковать своей задницей – вот какие мысли крутились в голове Оверхольта.

– Сэр? – ожил радиооператор.

Оверхольт вынырнул из своих мыслей на поверхность.

– Они ждут вашего ответа, – тихо произнес оператор.

Оверхольт дотянулся до микрофона.

– Подтверждено и согласовано, – прокричал он, – и поблагодарите Папу Медведя за его жест. Мы выйдем на связь на дороге. Сворачиваемся, конец.

Радиооператор уставился на Оверхольта.

– Что ж, будь что будет. Разбейте здесь все, – тихо сказал Оверхольт. – Мы уходим с минуты на минуту.

За желтой стеной подготовка к бегству далай-ламы шла свои чередом. Оверхольт спокойно миновал охрану и теперь ждал аудиенции. Пять минут спустя далай-лама, облаченный в свой желтый балахон и очки в черной оправе, появился в приемной. Духовный лидер выглядел усталым и покорным.

– Я вижу по вашему лицу, – тихо произнес он, – что помощи ждать не стоит.

– Прошу прощения, ваше святейшество, – ответил Оверхольт. – Я сделал все, что было в моих силах.

– Конечно, Лэнгстон, я в этом не сомневаюсь. Однако ситуация от этого не изменилась к лучшему, – заметил далай-лама, – поэтому я решил покинуть страну. Я не могу рисковать, когда моим людям угрожает бойня.

Оверхольт прибыл с намерением использовать всю свою власть, всю данную природой силу убеждения, чтобы уговорить далай-ламу спастись бегством, – и обнаружил, что такое решение уже принято. Он ожидал другого. За годы общения с далай-ламой он ни разу не видел ничего, что могло бы заставить его оставить своих людей.

– Мои люди и я сам будем рады сопровождать вас, – предложил Оверхольт. – У нас есть карты местности, радиопередатчики, и мы неплохо вооружены.

– Мы будем рады быть вашими попутчиками, – сказал далай-лама. – Скоро выступаем.

Далай-лама повернулся к выходу.

– Я бы хотел сделать больше, – произнес Оверхольт.

– Жизнь такова, какой она должна быть, – оглянулся далай-лама, стоя около двери. – Однако сейчас вам следует собрать ваших людей и встретиться с нами у реки.

Высоко над Норбулинкой небо переливалось мириадами звезд. Луна, полная каких-то несколько дней назад, поливала землю желтым прозрачным светом. Тишина, покой. Даже ночные птицы, которые обычно распевали в это время свои песни, молчали. Животные сбились в странную группу – олень, горные козы, верблюды и павлины – все они зябко ежились. Легкий ветерок, долетавший сюда с гималайских вершин, принес с собой возбуждающе-свежий запах соснового леса. На холме недалеко от Лхасы мелькнула в лунном свете тень снежного барса.

Далай-лама пристально разглядывал окрестности. Затем он на мгновение прикрыл глаза и мысленно воспроизвел все только что увиденное. Вместо привычного балахона он был одет в брюки и черное шерстяное пальто. Винтовка на длинном ремешке была переброшена через его левое плечо, а старинная церемониальная туника, вручную расшитая шелковой нитью, прикрывала правое.

– Я готов, – обратился он к управляющему, Чикьяху Кенпо. – Вы уже уложили статую?

– Да, она тщательно запакована и надежно охраняется. Ее будут беречь как зеницу ока, как вас.

– Так тому и быть, – мягко произнес далай-лама.

Две фигуры прошли через ворота в желтой стене и растворились в темноте.

Чикьях Кенпо нес большую, сверкающую драгоценными камнями кривую саблю. Вложив ее в висящие на поясе ножны, он повернулся к своему хозяину и одними губами произнес:

– Держитесь как можно ближе.

Затем, следуя за Кузуном Депоном, они прошли через наружные ворота и растворились в толпе. Процессия быстро двигалась по скользкой грязной тропинке. Отряд Кузуна Депона разбился на пары и замыкал шествие. Воины передавали по цепочке, что преследователей нет и можно спокойно двигаться вперед. По той же схеме действовали пары в авангарде, и таким образом отряд обезопасил себя от внезапного нападения. В небольшой повозке, которую тащил за собой огромного роста монах, покоилась статуя. Этот монах очень напоминал японских рикш, когда трусил рысью по тропинке, волоча за собой повозку. Звук от большого количества бегущих рысью людей напоминал глухие хлопки ладонью о ладонь.

Запах сырости настиг их одновременно с шумом воды. Они уже подошли совсем близко к реке Кичу. Процессию немного задержал крутой подъем по каменным ступеням, но вскоре и это препятствие осталось позади, и отряд продолжил свой нелегкий путь в неизвестность.

На другом берегу реки Кичу, переступая от беспокойства с ноги на ногу, Оверхольт уставился на циферблат своих наручных часов. Несколько дюжин воинов Кузуна Депона, которые только несколько часов тому назад добрались до лагеря, теперь возились около лошадей и мулов. Таким образом Оверхольт надеялся ускорить их бегство. Они смотрели на светловолосого американца, и в их глазах не было видно ни страха, ни злости – только покорность.

Несколько вместительных лодок, которые недавно переправили воинов через реку, теперь ожидали прибытия самого далай-ламы. Оверхольт перехватил взглядом легкий отсвет, мелькнувший на том берегу. Это был условный сигнал, значит, путь свободен. В лунном свете ему было видно, как быстро заполнялись лодки, а через несколько мгновений послышался плеск весел о воду.

Первая лодка ткнулась носом в изрытый песок, и далай-лама перелез через борт.

– Лэнгстон, – сказал он вместо приветствия, – кто-нибудь видел, как вы покидали столицу?

– Ни одна живая душа, ваше святейшество.

– Все ваши люди с вами?

Оверхольт кивком указал на семерых членов своей команды. Они стояли в стороне около небольшой кучи снаряжения. Достигнув противоположного берега, Чикьях Кенпо выбрался из лодки и стал рассаживать передовой отряд на лошадей. В руках всадники держали длинные копья, украшенные шелковыми лентами. Их лошади были укрыты одеялами и попонами, взятыми из храма. Протяжный птичий крик пронесся над рекой и окрестностями, он напоминал крик диких уток, летящих к югу. Это был сигнал к отступлению.

Оверхольт со своими людьми, выстроившись в линию, следовали за далай-ламой. Когда первые лучи восходящего солнца осветили отряд беглецов, они уже были очень далеко от Лхасы.

Через два дня путешественники, преодолев шестнадцать тысяч футов и переправившись через реку Цангпо, остановились переночевать в монастыре Ра-Ме. За время пути их настигли вести из Норбулинки. Китайцы открыли огонь по безоружным толпам, тысячи человек были убиты. Эта новость добила далай-ламу, и без того удрученного вынужденным бегством и подавленного утомительным переходом.

Оверхольт доложил по радио об их местонахождении и добавил, что они не нуждаются в дополнительной помощи. Это было сделано исключительно ради того, чтоб избежать возможного конфликта с китайцами. Он и его люди были истощены и измучены, но они без задержек преодолели сложный участок пути в Непале. Теперь городок Лхунтса-Дзонг и деревенька Джора остались далеко позади.

До Карпо-Паса, пограничного с Индией, теперь оставалось не более одного дня пути верхом.

И вдруг пошел снег. Метель с пронизывающим ветром, низкие облака над Мангмангом – так их встретил последний тибетский городок перед индийской границей. Далай-лама, и без того раздавленный сознанием того, сколько жизней сложили его соплеменники и сколько их еще погибнет, заболел.

Чтобы облегчить путешествие, его посадили на странное животное – дзомо, родившееся от скрещивания яка с лошадью. Пока дзомо взбирался по крутому склону, далай-лама в последний раз с тоской смотрел на Тибет, где оставалась большая часть его души.

Оверхольт направил свою лошадь поближе. Он выждал, пока далай-лама вернется из своих горьких дум, и лишь тогда заговорил.

– Моя страна никогда ничего не забывает. Однажды мы поможем вам вернуться. Далай-лама кивнул и похлопал по шее своего дзомо. Замыкающий колонну мул, который тащил тележку с бесценным сокровищем, подвернул ногу, пока пересекал ущелье, и устремился вниз. Шестисотфунтовый вес, такой неподъемный, пока они карабкались вверх по ущелью, наконец вырвался на свободу. Колеса весело подскакивали на камнях.

Глава 1

Наши дни

Восемь вечера. С юга, похожее на странное насекомое, скользящее по гладкой поверхности синей скатерти, прокладывало свой путь через карибские просторы старое, видавшее лучшие времена грузовое судно. Тонкая струя дыма, идущая из его единственной трубы, растворялась в легком бризе, а солнце, уже тронувшее край горизонта на западе, повисло, как огромный оранжевый шар.

Это было одно из последних суден, которые еще бороздили океанские просторы, навещая самые отдаленные и экзотические порты мира. Их осталось совсем немного. Они не следовали по стандартным маршрутам. Их расписание зависело от того, какой груз они перевозили и от того, кому этот груз принадлежал, поэтому их тактика менялась от порта к порту. Они причаливали к берегу, разгружались и растворялись в ночи.

В двух милях от берега покачивалась на волнах маленькая лодка, она не подходила к кораблю, а старалась держаться параллельным курсом. Лоцман захлопнул крышку люка, когда сбросили трап.

Лоцман, пятидесятилетний загорелый моряк с густой седой шевелюрой, с интересом уставился на старое судно. Черная краска местами облупилась и висела клочьями. Корабль сильно нуждался в ремонте. Громоздкий якорь, крепко сидящий в своем гнезде, был полностью изъеден ржавчиной. Лоцман с трудом разобрал буквы, написанные на борту. Старое фрахтовое судно называлось «Орегон».

Хесус Моралес изумленно потряс головой. Удивительно, что старая калоша не пошла ко дну еще лет двадцать назад. Судно выглядело брошенным на произвол судьбы и совсем не походило на действующий грузовой корабль. Интересно, бюрократы из министерства транспорта представляют себе хотя бы на треть состояние корабля, с которым они заключили контракт по перевозке химических удобрений для сахарных и табачных плантаций? Трудно было представить, что корабль в таком состоянии сможет пройти даже самую терпимо настроенную инспекцию.

Корабль ложился в дрейф, а Моралес стоял на палубе и ждал, пока не услышал скрежет, с которым его лодка задела борт грузового судна. Новая волна, осыпав его брызгами, ударила о борт. Моралес соскользнул по мокрой палубе, ухватился за веревочную лестницу и вскарабкался на борт корабля. За это утро он раз двадцать прокручивал в голове сложившуюся ситуацию. Все происходило именно так, как он себе представлял. Двое из экипажа корабля уже поджидали его наверху, чтобы помочь подняться на палубу. Оба являли собой довольно интересное зрелище, но утруждать себя приветствиями они не стали. Один из них просто указал на лестницу, ведущую на капитанский мостик. Затем они как по команде развернулись, и Моралес оказался на палубе в гордом одиночестве. Глядя им вслед, Моралес счел необходимым помолиться Богу, чтобы, не приведи Господь, не встретиться с ними снова где-нибудь в темном переулке.

Он немного помедлил, прежде чем карабкаться дальше наверх на капитанский мостик.

Он перевидал на своем веку много разных кораблей и мог на глаз определить размеры и водоизмещение. Сейчас он безошибочно мог сказать, что этот корабль был 560 футов длиной и 75 шириной, водоизмещением примерно 11000 тонн. Пять подъемных стрел, две за трубой и три на верхней палубе, ожидали погрузки. Он насчитал шесть держателей с двенадцатью люками. Скорее всего, в молодости это был быстроходный грузовой лайнер. Он даже предположил, что его спустили с доков в начале 1960-х. Флаг был итальянским. Наверняка без регистрации, Моралес с этим сталкивался довольно часто.

«Орегон» выглядел очень потертым, если на него смотреть с воды, но при взгляде с верхней палубы он казался просто убогим. Ржавчина покрывала палубу ровным слоем, начиная от перил и заканчивая якорной цепью, все было ржавым от старости и сырости. Однако, как ни странно, механизмы выглядели на удивление жизнеспособно.

На палубе был навален кучками всевозможный хлам. То тут, то там выглядывали рукоятки инструментов, разряженные аккумуляторы и еще Бог знает что, каким-то чудом попавшее на корабль. За все годы службы лоцманом Моралесу еще ни разу не приходилось видеть корабль в подобном состоянии.

Он вскарабкался по лесенке, ведущей на капитанский мостик, прошел мимо балок с облупившейся и висящей лохмотьями краской и дошел до иллюминатора, петли которого скрипели и скрежетали в такт качке. Он немного помедлил и прошел внутрь через распахнутую настежь дверь. Изнутри рубка выглядела совсем скверно, хотя после вида верхней палубы Моралеса уже трудно было чем-либо удивить. Рулевое колесо и когда-то полированная поверхность приборной панели управления были изъедены следами непогашенных окурков. Помещение выглядело необитаемым, это впечатление усиливали подоконники, покрытые толстым слоем пыли и сморщенными трупиками дохлых мух. Окончательно испортил настроение Моралеса внешний вид капитана, который отлично вписывался в удручающую атмосферу, царившую на этом судне.

Моралеса приветствовал странного вида субъект с огромным, болезненного вида животом, нависающим над форменным капитанским ремнем. Лицо пересекал уродливый шрам, а нос был настолько неудачно сломан, что как-то странно кривился по направлению к левой щеке. И это обстоятельство совсем не прибавляло капитану ни обаяния, ни красоты. Довершали картину жидкие черные волосы, прилизанные назад с помощью какого-то жирного геля, и жиденькая бороденка в форме клина. Особую живописность вносило разнообразие цвета в облике капитана. Красные воспаленные глазки плохо сочетались с желто-коричневыми прокуренными зубами, завершали картину большие волосатые руки, сплошь покрытые голубыми татуировками. Старая поношенная капитанская фуражка украшала его макушку. Тропическая жара и отсутствие кондиционера делали свое дело, и Моралес пришел к заключению, что капитан не принимал ванны как минимум месяц. Не каждая собака рискнула бы подойти близко к этому человеку.

Он протянул потную грязную руку Моралесу в качестве приветствия и заговорил по-английски.

– Рад приветствовать на борту. Я капитан Джед Смит.

– Хесус Моралес. Лоцман припортового офиса в Сантьяго. – Моралес чувствовал себя как-то некомфортно. Смит говорил по-английски с явным американским акцентом – совсем не этого он ожидал, поднимаясь на борт итальянского судна.

Смит тем временем протянул ему пакет с бумагами.

– Здесь наша регистрация и документы на груз.

Моралес мельком бросил взгляд на бумаги. Официальные уполномоченные изучат их более детально. Его делом было выдать кораблю разрешение зайти в порт. Он протянул капитану обратно пакет.

– Приступим?

Смит махнул рукой в сторону деревянного руля, который выглядел неправдоподобно старомодным для корабля, построенного в шестидесятые.

– Судно в вашем распоряжении, сеньор Моралес. К какому доку вы собираетесь нас пришвартовать?

– Все доки заняты до вторника. До этого вам придется постоять на якоре посередине залива.

– Еще четыре дня? Проклятье! Встреча уже назначена. Мы не можем сидеть сложа руки и ждать, когда же наконец разгрузят наше судно.

Моралес пожал плечами.

– Это не мое дело. Кроме того, доки забиты судами, стоящими на разгрузке нового оборудования для ферм и автомобилей. Наконец сняли эмбарго. У них явное преимущество перед вами.

Смит, будто бы сдаваясь, поднял руки над головой.

– Ничего не поделаешь! Нам не впервой заставлять наших заказчиков ждать разгрузки. – Он криво ухмыльнулся. – Надеюсь, мне и моей команде будет хотя бы позволено сойти на берег и поближе познакомиться с вашими кубинскими дамами!

У Моралеса пошел мороз по коже. Не глядя на капитана, он шагнул к штурвалу и приказал дать полный вперед. Лоцман почувствовал, как задрожала под ногами палуба, как ожило железное нутро корабля. Скрипя, старое судно стало набирать ход, и лоцман направил его в узкий проход залива Сантьяго, отделенного от моря высокими острыми скалами, вертикально торчащими их пучины.

Без опытного лоцмана нечего было и думать попасть в эту запертую в рифах гавань. Старый форт Морро Касл сурово встречал гостей, глядя вниз с двухсотфутовой высоты.

Моралес заметил, что Смита и его разношерстную команду явно заинтересовали оградительные сооружения, возведенные по приказу Фиделя Кастро, когда он ожидал, что Соединенные Штаты будут атаковать Кубу. Они изучали пушечные гнезда и оружейные склады с помощью дорогих суперсовременных биноклей.

Моралес усмехнулся себе в усы. Пускай себе рассматривают на здоровье, все равно большая часть оборудования вышла из строя. Только два небольших укрепления да группа солдат были готовы отразить внезапное вторжение непрошеных гостей с моря.

Моралес аккуратно и быстро провел корабль мимо опасных скал, о присутствии которых можно было только догадываться, глядя на небольшие водовороты то там, то здесь. Перед ними во всей красе открылась круглая гавань, окруженная портовым городом Сантьяго. Штурвал вызывал у него странное, похожее на беспокойство чувство. Это чувство он уже испытывал не раз, и никогда еще оно его не обманывало. Как только он чуть-чуть поворачивал штурвал, корабль, вместо того чтобы немедленно повиноваться, казалось, ждал еще какого-то сигнала, и лишь спустя несколько мгновений ложился на заданный курс. Он сделал небольшой вираж в сторону, прежде чем направить корабль прямиком в порт. И точно, небольшая, как отголосок, задержка не заставила себя ждать. Эти задержки явно не были связаны с неповоротливостью двигателя, нет, дело было в чем-то другом. Источник промедления находился где-то рядом. Когда сигнал наконец достигал машинного отделения, реакция была быстрой и точной. Но отчего же все-таки задержка?

– Ваш штурвал отличается норовистым характером.

– Да. – Смит издал звук, напоминающий хрюканье. – Последнее время он сам не свой. В следующем же порту я распоряжусь, чтоб на борт поднялся человек и отрегулировал его.

Но Моралесу это уже было неинтересно. Перед кораблем лежал залив, окруженный огнями города, и лоцман, глядя на открывшуюся его взору картину, выкинул из головы всю эту мистическую ерунду. Он официально запросил порт по судовому радио и проинформировал его о выбранном курсе, затем дождался ответных рекомендаций.

Моралес указал Смиту возможное место, чтобы пристать, и приказал сбавить скорость на самый малый вперед. Затем приказал стоп машинам. «Орегон» медленно закачался на волнах между канадским грузовым судном и ливийским нефтяным танкером.

– Можете бросать якорь, – обратился он к Смиту, который, выразив свое согласие кивком, придвинул к себе громкоговоритель.

– Отдать якорь! – крикнул он команде. Спустя несколько мгновений вместо ответа до них долетел грохот якорной цепи о борт корабля, а затем сильный всплеск возвестил о том, что якорь благополучно оказался на морском дне. Разлетевшаяся пыль и ржавчина покрыли еще более толстым слоем грязи и без того давно не мытую палубу.

Моралес положил руку на вытертую от старости поверхность штурвала и обернулся к Смиту.

– Вы, конечно, оплатите услуги лоцмана по прибытии в порт.

– Зачем ждать? – фыркнул Смит. Он залез в карман сюртука и вытащил на свет свернутый в трубочку рулон американских стодолларовых чеков. Он отсчитал пятнадцать банкнот, немного помедлил, глядя на немое удивление, отразившееся на лице Моралеса, и произнес: – Не будем мелочиться, полагаю, стоит округлить до двух тысяч долларов.

Не тратя времени на лишние раздумья, Моралес взял протянутые деньги и спрятал их в свой бумажник.

– Вы очень щедры, капитан Смит. Я доложу береговым властям, что пошлина уплачена сполна.

Смит подписал требуемые бумаги и бросил взгляд на нависший над водой причал. Затем он приобнял Моралеса за плечи тяжелой ручищей.

– Так как насчет девочек, где тут какое-нибудь заведение получше да повеселее?

– В кабаре на берегу вы найдете выпивку и недорогих девочек на любой вкус.

– Пойду порадую ребят.

– Всего доброго, капитан.

Моралес не стал подавать руки, его и так преследовало чувство брезгливости от нахождения на борту; он не мог заставить себя пожать руку этому неприятному субъекту. Свежий бриз овевал его лицо, и Моралес не мог дождаться, когда же он наконец покинет борт этого негостеприимного судна. Выйдя из рубки, он ловко соскользнул по лесенке вниз на палубу и махнул, подавая сигнал поджидающей его лодке. Он все еще находился под впечатлением самого странного корабля из всех встретившихся на его пути. Интересно, что хозяева «Орегона» думают о своем судне.

Если бы Моралес более детально изучил внешний вид корабля, он бы непременно пришел к выводу, что эта видимость нужна лишь для отвода глаз. «Орегон» бороздил воды океанов медленно благодаря специальным отсекам, которые, будучи заполненными водой, создавали видимость присутствия груза на борту судна. На этом странном корабле было механизировано все, даже вибрация и шум работающего двигателя монтировались специально. А сам двигатель работал бесшумно и не создавал никакой вибрации.

Что же касается обшарпанных бортов с облупленной краской и покрытой ржавчиной палубы – это была ювелирно выполненная маскировка.

Уверившись, что и лоцман, и его лодка благополучно отошли на безопасное расстояние от «Орегона», капитан Смит шагнул по направлению к поручню, вмонтированному прямо в палубу, в котором, казалось бы, не было никакой нужды. Он взялся за поручень и нажал на скрытую от посторонних глаз кнопку, вмонтированную с внутренней стороны. Квадрат палубы, на котором стоял капитан, вдруг начал медленно опускаться, пока не остановился в просторном, ярко освещенном помещении, заполненном компьютерами и автоматическими системами слежения. Там же находились несколько отсеков, заполненных всем необходимым для связи, и даже стояли огнестрельные установки. Палуба в командном отсеке была застелена богатым ковром, стены обиты панелями из экзотического дерева, а мебель, казалось, только что привезли с выставки какого-то модного дизайнера. Эта комната и была настоящим сердцем «Орегона».