Текст книги "Потерянная империя"

Автор книги: Клайв Касслер

Соавторы: Грант Блэквуд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)

ГЛАВА 2

Мехико, Мексика

Застыв у огромного панорамного окна Куаутли Гарса, президент Мексиканских Соединенных Штатов и глава партии «Мешика-теночка», задумчиво обвел взглядом площадь Сокало, на месте которой когда-то возвышался Великий храм. От храма остались лишь руины, правда, слегка «облагороженные» – теперь сюда стекались миллионы туристов, жаждущих поглазеть на печальные останки прекрасного города Теночтитлана и ацтекский Камень Солнца, базальтовую глыбу двенадцати футов в диаметре, весом в двадцать тонн.

– Цирк… – раздраженно обронил Гарса, глядя на слоняющиеся толпы людей.

И борьба с этим цирком до сих пор особого успеха не имела. Нет, разумеется, за время правления Гарсы мексиканцы лучше узнали свою родословную и подлинную историю родной страны, едва не уничтоженную испанским империализмом. Однако даже эпитет «ацтекская», столь часто употреблявшийся репортерами по отношению к партии «Мешика-теночка», заключал в себе оскорбительную ложь. Ацтеками коренных жителей назвали ведомые Эрнаном Кортесом кровожадные испанцы-конкистадоры – по имени мифической прародины племени мешика, Ацтлана. Пока приходилось с этим мириться: современным мексиканцам слово «ацтек» было понятнее и ближе. Ничего, со временем Гарса им все разъяснит…

Хотя Гарса и партия «Мешика-теночка» пришли к власти на волне патриотических настроений, связанных с великим прошлым страны в доколумбову эпоху, надежды на то, что вся Мексика немедленно переймет новый взгляд на историю, начали таять. Вскоре стало ясно, почему удалось выиграть выборы: отчасти благодаря некомпетентности и коррумпированности прежнего правительства, отчасти благодаря «талантливой ацтекской пиар-кампании» партии «Мешика-теночка», как выразился один известный политический обозреватель.

Пиар-кампания! Бред какой-то.

Он ведь давным-давно сменил испанское имя Фернандо на индейское Куаутли! И детей своих переименовал. И министры, все до единого, носили индейские имена! Кроме того, стараниями правительства из школьной программы постепенно вычищали упоминания о конкисте – в литературе, искусстве; названия улиц и площадей также изменили на индейские; при учебных учреждениях открылись курсы по индейскому языку науатль и подлинной истории Мексики. Несколько раз в году проходили традиционные мексиканские торжества, религиозные празднества. Увы! Согласно опросам, мексиканцы до сих пор воспринимали это как нововведения – очередной повод отдохнуть, выпить да подебоширить. Впрочем, результаты опросов также давали надежду, что изменения со временем могут по-настоящему укорениться. Вот бы остаться еще на один президентский срок… Нужно лишь покрепче прижать к ногтю Сенат, Палату депутатов и Верховный суд. За столь короткий срок президентства – шесть лет без права переизбрания – Гарса не успевал осуществить задуманное, не успевал дать стране то, что нужно: полную, истинную историю, не оскверненную ложью об испанском завоевании и массовой бойне.

Шагнув от окна к письменному столу, Гарса нажал на пульте кнопку. Из-под карниза опустились шторы; вместо ярких лучей полуденного солнца бордовый ковер и тяжелую деревянную мебель озарило сияние встроенных в потолок светильников. Каждой деталью убранство президентского кабинета напоминало о великом прошлом мешиков. На стенах висели полотна и гобелены, воспроизводящие в рисунках историю ацтеков. Здесь же хранилось изображение ацтекской богини Луны Койольшауки, а также искусно выписанный двенадцатифутовый кодекс, подробно повествующий о том, как на болотистом острове озера Тескоко вырос город Теночтитлан. Стену над камином в дальнем конце комнаты украшал очередной огромный гобелен: наблюдающие за людьми боги Вицлипуцли, Волшебник-колибри, и Тескатлипока, Дымящееся Зеркало. На стене за столом Гарсы играла красками написанная маслом картина «Чикомосток» – или «Семь пещер» – так называлась легендарная прародина народов, говорящих на языке науатль.

Однако президент не смыкал по ночам глаз из-за иного сокровища: в углу кабинета, на хрустальном постаменте, в кубе из полудюймового стекла стоял Кетцалькоатль, Пернатый Змей, один из главных богов ацтекского пантеона. Разумеется, этого бога изображали где только можно – на керамических изделиях, на гобеленах, в бесчисленных кодексах, – но Гарса владел уникальным артефактом. Статуэткой. Четыре дюйма в высоту, семь дюймов в длину. Единственной в своем роде. Шедевр неизвестного мастера, выточенный тысячу лет назад из цельного куска полупрозрачного нефрита.

Обогнув стол, президент сел в кресло перед драгоценной фигуркой, озаренной галогенной подсветкой. На мерцающей поверхности как будто кружил водоворот, завораживающие извивы и цветовые разводы казались игрой воображения. Взгляд Гарсы заскользил от перьев на голове, по чешуйкам, к кончику хвоста Кетцалькоатля, а точнее, к расширенному зубчатому краю статуэтки. Фигурку божества, видимо, отломили от более крупного артефакта, лишив ее при этом традиционного змеиного хвоста – по крайней мере, такую теорию выдвинули ученые. И с этой теорией президент всеми силами боролся.

Статуэтка представляла собой элемент более крупной скульптуры. Гарса знал, какой части не хватает, – вернее, знал, что недостающая часть никак не связана с ацтекским пантеоном. Тревожная мысль лишала его сна. Как-никак именно изображение Кетцалькоатля, неизменный символ партии «Мешика-теночка», всколыхнуло волну патриотизма, которая и забросила Гарсу в президентское кресло. Если зародятся сомнения… Нет, даже думать не хотелось о проклятом корабле, затонувшем черт знает когда, в девятнадцатом веке. Все, все пойдет прахом, стоит только снорклеру найти какую-нибудь безделушку или артефакт! Он покажет вещицу знакомому историку-любителю, тот обратится к специалисту… Эффект домино. И возрожденное в народе чувство гордости погибнет.

Из задумчивости президента вывел зажужжавший телефон внутренней связи. Выключив галогенный свет, Гарса поднял трубку:

– Слушаю.

– Он здесь, господин президент.

– Пусть войдет, – ответил Гарса и сел за стол.

Спустя миг в распахнувшиеся двустворчатые двери широким шагом вошел Итцли Ривера. Высокий, костлявый, с резкими чертами лица, крупным ястребиным носом, издалека Ривера казался почти хрупким: при росте шесть футов он весил сто пятьдесят фунтов. Однако при ближайшем рассмотрении становилось ясно, что эта «хрупкость» обманчива, – по твердому взгляду глаз, по жесткой линии рта, уверенной, целеустремленной поступи, упругим мышцам и сухожилиям обнаженных предплечий. Проницательный наблюдатель сразу разглядел бы в нем человека, привычного к невзгодам. Ну а Гарса это знал наверняка. С невзгодами его главный агент был на короткой ноге. Немало их выпало на долю некоторых людей стараниями Итцли – в основном политических оппонентов, не разделявших представления Гарсы о будущем Мексики. К счастью, проще найти девственницу в публичном доме, чем некоррумпированного чиновника. Умело нащупав слабое место жертвы, Ривера уничтожал врага одним точным ударом. Истинный сторонник партии «Мешика-теночка», он сменил испанское имя Эктор на индейское Итцли, что означало «обсидиан». Хорошее, подходящее имя, считал Гарса.

Оставив военную службу, Ривера, в прошлом майор Аэромобильных войск специального назначения и секретарь второго разведывательного отделения S-2, стал телохранителем президента. Вскоре Гарса понял, что тот способен на большее, и назначил его начальником личного управления разведывательного обеспечения операций.

– Доброе утро, господин президент, – официальным тоном поздоровался Ривера.

– Доброе, доброе… Садись. Что-то нужно? – спросил Гарса.

Ривера отрицательно качнул головой.

– Так по какому поводу пришел?

– Нам попалось видео, которое может вас заинтересовать. Секретарь сейчас поставит.

Взяв со стола пульт, Ривера включил висящую на стене пятидесятидюймовую «плазму». Гарса опустился в кресло. Спустя несколько секунд на экране, на фоне океанской лазури, появились мужчина и женщина лет тридцати пяти. Журналист, оставаясь за кадром, начал задавать им вопросы. Гарса прекрасно говорил по-английски, но техотдел на всякий случай добавил субтитры на испанском.

Интервью длилось не больше трех минут. Досмотрев видео, президент перевел взгляд на Риверу.

– И что тут важного?

– Это Фарго. Сэм и Реми Фарго.

– Имя ни о чем мне не говорит.

– Помните прошлогоднюю историю о винах из «утраченной коллекции Наполеона»? Ну, сокровище спартанцев?

Гарса закивал.

– Д-да… да, припоминаю…

– Так вот Фарго принимали в той истории самое активное участие. Они хорошо знают свое дело.

Президент заинтересованно подался вперед.

– Где снято интервью?

– На Занзибаре. Компания Би-би-си. Возможно, все это случайное совпадение…

– Я не верю в случайности, – отмахнулся Гарса. – Как и ты, друг мой. Иначе ты не стал бы показывать мне интервью.

Впервые за время разговора на лице Риверы отразилась тень эмоций: по губам скользнула тонкая хищная улыбка: глаза же по-прежнему смотрели холодно и бесстрастно.

– Верно.

– Как вы вышли на запись?

– После… неожиданного открытия мой техотдел создал специальную программу – она прочесывает Интернет, выискивая заданный ряд ключевых слов. В данном случае «Занзибар», «Танзания», «Чумбе», «кораблекрушения» и «клад». Вот по последним двум пунктам Фарго и специализируются. В интервью они утверждают, что просто отправились в отпуск, понырять, но…

– Слишком напоминает последний случай… с англичанкой…

– Сильви Рэдфорд.

«Рэдфорд», – повторил про себя Гарса. К счастью, та дурочка даже не подозревала о значимости своей находки – просто бродила по Занзибару и Багамойо, пытаясь выяснить у местных, что это за безделушка. Как ни печально, от досужей туристки пришлось избавиться. Ривера, как всегда, оказался на высоте. Уличное ограбление, завершившееся убийством, – к такому выводу пришла полиция.

Собственно, мисс Рэдфорд зацепила кончик лишь одной из тончайших нитей – чтобы она не оборвалась, понадобилось бы тщательное профессиональное расследование. А вот Фарго – другое дело… Они, похоже, знали, как по отдельным ниточкам распутать клубок… как на ровном месте докопаться до сенсации.

– Она могла разболтать кому-нибудь о находке? – спросил Гарса. – Возможно, у Фарго есть команда осведомителей. Не почуяли ли они, откуда ветер дует? – Сузив глаза, он в упор посмотрел на Риверу. – Итцли, ты ничего не пропустил?

В ответ на испепеляющий взгляд, приводивший в трепет не одного секретаря и политического оппонента, агент лишь пожал плечами и невозмутимо обронил:

– Вряд ли. Но возможно.

Гарса кивнул. Скверно, конечно, если мисс Рэдфорд сообщила кому-то о находке, но хорошо, что Ривера не отпирается, признает вероятность своего промаха. Президентов обычно окружают льстецы и подхалимы, однако Итцли заслуживал доверия: он всегда говорил правду и улаживал самые трудноразрешимые вопросы, – словом, ни разу не подвел.

– Так выясни, – приказал Гарса. – Отправляйся на Занзибар. Разведай, почему Фарго там крутятся.

– А если они на острове не случайно? Тут не разберешься легко и быстро, как с англичанкой.

– Ты-то разберешься, я уверен, – ответил президент. – Как показала история, Занзибар – опасное место.

ГЛАВА 3

Занзибар

Немного вздремнув после разговора с Сельмой, Фарго приняли душ, переоделись и, оседлав мотороллеры, помчались вдоль океана к Каменному городу, в свой любимый прибрежный ресторан танзанийской кухни «Экунду кифару» (что на языке суахили означает «красный носорог». Ресторан располагался между зданием таможенного поста и Большим деревом, огромной старой смоковницей, под которой ежедневно толпились мастера-лодочники и чартерные капитаны, предлагающие прогулки к островам Призон или Баве.

Для Сэма и Реми Занзибар (или Унгуджа на языке суахили) олицетворял Старый Свет, Африку. Многие века островом правили военачальники и султаны, работорговцы и пираты; торговые компании размещали тут штаб-квартиры; тысячами стекались сюда европейские миссионеры, исследователи, охотники. Именно с Занзибара сэр Ричард Бёртон и Джон Хэннинг Спик отправились разыскивать истоки Нила. И знаменитые поиски упрямого Дэвида Ливингстона Генри Мортон Стэнли начал с лабиринта улочек Каменного города. А воды вокруг острова, как считается, бороздил на своем корабле капитан Уильям Кидд: то пиратствовал, то гонял пиратов.

Каждый переулок, каждый дворик Каменного города имел историю, каждая постройка хранила будоражащую воображение тайну, так что всякий раз Фарго покидали остров с новой порцией восхитительных впечатлений.

Когда они въехали на парковку, солнце уже стремительно клонилось к закату, рассыпая по волнам золотисто-красные блики. В воздухе стоял запах запеченных на гриле устриц.

– Мистер Фарго, миссис Фарго! С возвращением! – поприветствовал их парковщик и знаком велел двум служащим в белой униформе отогнать мотороллеры.

– Добрый вечер, Абаси.

Танзаниец пожал Сэму руку, потом тепло обнял Реми.

С неизменно улыбчивым Абаси Сибале они подружились шесть лет назад, когда впервые приехали на Занзибар, и теперь каждый раз, отдыхая на острове, по меньшей мере однажды ужинали в кругу его семьи.

– Как дети, как Фараджа? – поинтересовался Сэм.

– Спасибо, живы-здоровы. Заглянете поужинать?

– Непременно, – улыбнулась Реми.

– Думаю, вас уже ждут, – сказал Абаси.

В дверях ресторана стоял другой старый знакомец Фарго, метрдотель Элиму.

– Добро пожаловать, добро пожаловать! Вот ваш любимый столик с видом на гавань.

– Спасибо, – поблагодарил Сэм.

Элиму проводил их к угловому столику, озаренному красным светом фонаря. Сквозь распахнутые по обе стороны от стола окна виднелось море. Внизу, в Каменном городе, начали загораться огни.

– Вино? – спросил Элиму. – Принести меню?

– У вас еще есть то самое, «пино-нуар»… «шамони»?

– Разумеется. Есть девяносто восьмого года, есть двухтысячного.

Сэм вопросительно глянул на жену.

– Вино девяносто восьмого… ммм… незабываемо, – промурлыкала Реми.

– Желание дамы – закон, Элиму.

– Хорошо, сэр.

Метрдотель мгновенно удалился.

– Как чудесно… – вздохнула Реми, устремив взгляд на океан.

– Не могу не согласиться.

Обернувшись к мужу, она с улыбкой сжала его руку:

– Ты немножко обгорел.

Обгорел Сэм Фарго весьма странным образом – порозовели только переносица и кончики ушей. Впрочем, завтра обожженные места наверняка приобретут бронзовый оттенок.

– Потом будет чесаться.

– Да уже чешется.

– Ну и?.. – спросила жена, доставая ромбовидную монетку. – Есть какие-нибудь предположения?

Монетку удалось частично отчистить: сперва она «промариновалась» в десятипроцентном растворе азотной кислоты, затем полежала в изготовленном по секретной формуле Сэма растворе белого уксуса, соли и дистиллированной воды; довершила процедуру мягкая щетинка зубной щетки. Между оставшихся пятен налета виднелся женский профиль и два слова: «Мари» и «Реюньон». Новые сведения о монетке Фарго перед уходом передали по телефону Сельме.

– Ни одного, – ответил Сэм. – Форма только странная.

– Может, негосударственной чеканки?

– Возможно. А качество отличное. Ровные края, хорошая обработка, приличный вес…

Рядом со столиком снова появился Элиму. Метрдотель декантировал вино, налил Сэму и Реми немного попробовать, а затем, после их одобрительного кивка, наполнил бокалы как положено.

В пряном южноафриканском красном вине «пино-нуар» чувствовались нотки гвоздики, корицы, муската и… что еще – Сэм не мог определить.

Реми сделала второй глоток.

– Цикорий, – подсказала она.

Зазвонил мобильник. Глянув на экран, Фарго беззвучно проартикулировал: «Сельма» – и принял вызов.

– А, Сельма, добрый вечер.

Жена подалась вперед, чтобы лучше слышать разговор.

– У меня, между прочим, утро. Только что подошли Пит и Венди, штудируют танзанийское законодательство.

– Отлично!

– А вы сейчас… попробую угадать… созерцаете закат из окон «Экунду кифару»!

– Ага, мы такие. Рабы привычки, – улыбнулась Реми.

– Есть новости? – спросил Сэм.

– Ну да, монета… – Вондраш откашлялась. – Поздравляю, вы загадали себе очередную загадку.

– Минуточку, – прервал ее Фарго, заметив приближающегося официанта.

Приняв заказ – самакаи ва кусонга, вали (рыбные крокеты, рис, хлеб чапати) и н’дизи но кастад (банановый крем по-занзибарски) на десерт, – танзаниец ушел. Сэм возобновил разговор с Сельмой:

– Продолжай! Я весь внимание.

– Монета отчеканена примерно в начале девяностых годов семнадцатого века. Всего было изготовлено пятьдесят штук, но их никогда не пускали в обращение. Собственно, эти деньги – символ любви, по-другому не скажешь. Имя «Мари» – часть названия французской общины Сент-Мари, обосновавшейся на северном побережье острова Реюньон.

– Никогда о таком не слыхала, – заметила Реми.

– Ничего удивительного. Он ведь крошечный! Расположен в четырехстах милях к востоку от Мадагаскара.

– А кто эта женщина? – поинтересовался Сэм.

– Аделиза Молинье. Ее супруг, Демонт Молинье, возглавлял общину с тысяча шестьсот восемьдесят пятого по тысяча семьсот первый год. По слухам, к десятой годовщине свадьбы он расплавил личные запасы золота и выковал монеты с профилем жены.

– Вот это подарок! – восхитилась Реми.

– Число монет символизировало годы. Именно столько лет Демонт надеялся прожить с Аделизой. До самой смерти. Его мечта почти осуществилась. Оба умерли в течение одного года, незадолго до сороковой годовщины супружеской жизни.

– Как же монетка добралась до Занзибара? – удивился Сэм.

– А вот тут начинается путаница. Где правда, где вымысел, ничего неясно, – ответила Сельма. – Вы, наверное, слышали о Джордже Буте?

– Об английском пирате?

– О нем самом. Большую часть времени он разбойничал в Индийском океане и Красном море. Начинал на «Пеликане» канониром примерно в тысяча шестьсот девяносто шестом году, затем перешел на «Дельфин». В тысяча шестьсот девяносто девятом британская военная эскадра настигла его корабль у острова Реюньон. Часть команды сдалась, остальные, включая Бута, сбежали на Мадагаскар, где вскоре объединились с другим капитаном-пиратом Джоном Боуэном. Совместными силами они взяли штурмом перевозившее рабов пятидесятипушечное судно водоизмещением четыреста пятьдесят тонн под названием «Спикер». Бут стал капитаном корабля и в тысяча семисотом году привел его к берегам Занзибара, чтобы запастись провиантом. На острове высадившихся пиратов атаковали арабы. Бут погиб. Уцелевший Боуэн ретировался со «Спикером» в мадагаскарские воды, а спустя несколько лет умер на Маврикии.

– Говоришь, «Дельфина» настигли у Реюньона? – уточнил Сэм. – Насколько далеко от французской общины?

– В нескольких милях от берега, – ответила Сельма. – Якобы Бут и его команда как раз совершили набег на Сент-Мари.

– И улизнули с монетами Аделизы, – добавила Реми.

– Так гласит легенда. Впрочем, говорят, Демонт Молинье направил французскому королю Людовику Четырнадцатому официальное письмо с жалобой, в котором написал то же самое.

– Что ж, давайте это выясним! – сказал Сэм. – Итак, беглецы с «Дельфина» под предводительством Бута увозят монеты Аделизы, встречаются с Боуэном, захватывают новое судно «Спикер» и отправляются на Занзибар, где… что? Прячут добычу на острове Чумбе? Сбрасывают на мелководье, надеясь вернуться за награбленным добром позже?

– А если «Спикер» так никуда и не уплыл? – задумчиво проговорила Реми. – Вдруг это пустые россказни? Может быть, корабль затонул в проливе?

– Хоть так, хоть эдак, все одно, – отозвалась Сельма. – В любом случае монетка ваша из партии, отчеканенной для Аделизы.

– Интересно, – задумался Сэм, – а колокол, часом, не со «Спикера»?

ГЛАВА 4

Занзибар

Шторм, обрушившийся на остров ранним утром, к рассвету стих, наполнив воздух бодрящей прохладой и разбросав вокруг бунгало влажные, блестящие от дождя листья. Сэм и Реми завтракали на задней веранде с видом на пляж: фрукты, хлеб, сыр, две чашки крепкого черного кофе – как обычно. В кронах деревьев время от времени пронзительно вскрикивали невидимые птицы.

Неожиданно по ножке стула на колени к Реми взбежал маленький геккон, шмыгнул на стол и, скользнув между тарелок, спустился по стулу Сэма на землю.

– Наверное, ошибся адресом, – сказал Фарго.

– Любят меня пресмыкающиеся, – улыбнулась Реми.

Выпив еще по чашке кофе, они убрали со стола тарелки, сложили рюкзаки и отправились на пляж к пришвартованному катеру. Сэм перекинул рюкзаки через перила, затем помог подняться жене.

– Якорь! – напомнила она.

– Сейчас.

Он передал Реми выкорчеванный из песка якорь-бур. Жена исчезла, слышалось только мягкое шлепанье ног по палубе. Спустя миг заурчавшие двигатели, прочихавшись, перешли на холостой ход.

– Малый назад!

– Есть малый назад! – отозвалась Реми.

Заплескалась вспененная гребным винтом вода. Ступни Сэма утонули во влажном песке. Фарго, присев, с силой толкнул катер. Судно подалось назад, немного… еще немного… и наконец свободно закачалось на волнах. Он ухватился за нижнюю перекладину, закинул пятку за планшир и, подтянувшись, взобрался на борт.

– Остров Чумбе?! – крикнула Реми в открытый иллюминатор рулевой рубки.

– Остров Чумбе, – подтвердил муж. – Разберемся с нашей загадкой.

В нескольких милях к северо-западу от острова Призон – Сэм как раз разбирал на палубе вещи – зазвонил спутниковый телефон. Сельма.

– Есть хорошие новости, есть не очень, – с ходу объявила она.

– Давай хорошие.

– По нормативным документам танзанийского Министерства природных ресурсов колокол лежит за пределами заповедника. Там нет кораллового рифа – защищать нечего.

– А те, что не очень?

– Закон относительно морских трофеев по-прежнему в силе. Запрещены «механизированные раскопки». Это переходная зона. Однако теннисными ракетками колокол, похоже, не откопать. Пит и Венди аккуратно выясняют, как можно получить разрешение на проведение работ.

Неизменные ассистенты Сельмы Пит Джеффкот и Венди Корден – молодые белокурые калифорнийцы, без ума влюбленные друг в друга, – помогали им во всех расследованиях. Пит недавно окончил археологический, Венди получила диплом социолога.

– Превосходно, – отозвался Сэм. – Держи нас в курсе.

В начале пути Фарго задержались у причала Каменного города – дозаправились, запаслись провизией, – а затем часа полтора неспешно курсировали у берегов Занзибара, лавируя среди мелких островков, пока на GPS-навигаторе не высветились координаты отмели с затонувшим колоколом. Сэм прошел на нос и бросил якорь. Погода стояла безветренная, над головой синело чистое, без единого облачка, небо. Занзибар лежал ниже экватора, так что июль тут считался скорее зимним месяцем, чем летним – выше восьмидесяти с небольшим градусов по Фаренгейту температура не поднималась. Отличный денек для дайвинга! Сэм поднял дайверский флаг – красное полотнище, пересеченное белой полосой, – и вернулся к Реми на корму.

– Акваланг или обойдемся трубкой? – спросила жена.

– Начнем с трубки. – Колокол лежал на глубине всего в десять футов. – Осмотримся хорошенько, тогда и сменим тактику.

Вода у берегов Занзибара, как обычно, поражала своей прозрачностью; варьировались лишь оттенки цвета – от бирюзового до темно-синего. Сэм кувыркнулся через планшир, за ним последовала Реми. На несколько секунд они неподвижно замерли на поверхности, выжидая, пока рассеются пузырьки воздуха и пена, а затем резким толчком рванулись к белому песчаному дну. Свернув вправо, Фарго добрались до края отмели и вновь спикировали вниз. Уперевшись коленями в дно, для зацепки они воткнули в песок ножи.

Впереди колыхалась плотная серо-коричневая завеса, граница Прощальной зоны: ночной шторм не только прибавил течению мощности, но и взбаламутил донный мусор. С одной стороны, это было хорошо – не нагрянут акулы. С другой, плохо – течение уже от отмели тянуло в пролив.

Сэм, постучав по своей трубке, указал пальцем вверх, Реми кивнула, и оба вынырнули на поверхность.

– Почувствовала?

– Ага! Точно невидимая рука пыталась нас ухватить.

– Держись ближе к отмели.

– Слушаюсь!

Фарго снова нырнули. Сэм сверился с GPS-навигатором, определил их местонахождение и, указав на юг, дал жене знак: тридцать футов. Поднявшись на поверхность, они двинулись гуськом к намеченному месту. Сэм плыл впереди, одним глазом посматривая на дисплей GPS-навигатора, другим следя за собственным курсом. Наконец он остановился и указал пальцем вниз.

Там, где прежде торчал бок колокола, теперь темнела небольшая впадина. Фарго с тревогой огляделись по сторонам. В десяти футах от себя Реми вдруг обнаружила на дне округлую лунку, соединенную с другой лункой кривой, точно след змеи, полосой. От второй лунки тоже тянулся след – он-то и привел их к темному холмику. К колоколу.

Долго гадать, что произошло, не пришлось: за ночь отмель размыли штормовые волны. Медленно, но верно море выгребало из-под колокола песок, пока тот не сверзился с насиженного места. Потоки воды прокатили его еще дальше, а там уж до окончания бури свою работу делали физика и время.

Сэм и Реми, переглянувшись, обрадованно кивнули друг другу. Одолеть препоны танзанийского закона помогла мать-природа!

Не успели они проплыть и половину пути к заветному трофею, как Сэм жестом велел жене остановиться. Впрочем, Реми указания не требовались – она увидела то же, что и он.

Колокол застыл на краю обрыва: талия, поясок и корона зарылись в песок, а звуковое кольцо и устье смотрели в пропасть.

Они вынырнули на поверхность отдышаться.

– Колокол слишком велик, – вдруг сказала Реми.

– Слишком – для чего? Чтобы его сдвинуть?

– Нет, для «Спикера».

Сэм задумался.

– А ведь ты права. Я что-то не обратил внимания.

Водоизмещение «Спикера», как значилось в документах, составляло четыреста пятьдесят тонн. По нормам той эпохи колокол такого судна весил бы не больше шестидесяти фунтов, а их находка весила явно больше.

– Все страньше и страньше… – заметил Сэм. – Давай на катер. Надо разработать план.

Уже на подходе к «Андреялю» Фарго услышали сзади нарастающий рокот дизельных двигателей. Уцепившись за трап, они обернулись – в ста ярдах от них мчался катер береговой охраны. Они торопливо взобрались на борт и скинули оборудование.

– Улыбаемся и машем, – пробормотал Сэм.

– Нам грозят неприятности? – изобразив улыбку, прошептала жена.

– Не знаю. Сейчас выясним, – отозвался он, не переставая дружески махать танзанийцам.

– Я слышала, танзанийские тюрьмы – не слишком приятное место.

– Любая тюрьма – не слишком приятное место. Все в мире относительно.

В тридцати футах от Фарго катер береговой охраны – усовершенствованное китайское сторожевое судно шестидесятых годов типа «Юйлинь» – изменил курс и встал параллельно «Андреялю» борт к борту. Им и прежде доводилось видеть тут такие суда, поэтому интересующийся кораблями Сэм успел выяснить все его технические характеристики: сорок футов в длину, водоизмещение десять тонн, силовая установка трехвальная, два дизеля мощностью в шестьсот лошадиных сил, две спаренные палубные орудийные установки калибром 12,7 миллиметра на носу и на корме.

На кормовой части палубы и полубаке стояли две пары вооруженных автоматами матросов в камуфляжной форме. Из рубки показался высокий чернокожий мужчина в белом – явно капитан.

– Ахой! – крикнул танзаниец, подойдя к перилам.

В отличие от остальных береговых стражей, с которыми прежде доводилось иметь дело Сэму и Реми, этот был хмур, неулыбчив и, похоже, недружелюбен.

– Ахой, – ответил Сэм.

– Обычная проверка. Сейчас подойдем к вашему борту.

– Пожалуйста.

Двигатели громко заурчали и вновь перешли на холостой ход, едва «юйлинь» приблизился к судну Фарго на расстояние в десять футов. Покачиваясь на волнах, патрульный катер медленно подплыл к борту «Андреяля». Для амортизации матросы перекинули через борт автопокрышки и, взявшись за перила, стянули борта. По-кошачьи мягко капитан перепрыгнул на палубу к Сэму и Реми.

– Вижу, у вас дайверский флаг, – сказал он.

– Мы занимаемся снорклингом, – ответил Сэм.

– Катер ваш?

– Нет, взяли напрокат.

– Документы.

– На судно?

– И дайверские сертификаты.

– Сейчас принесу, – сказала Реми и торопливо спустилась в каюту.

– Цель путешествия?

– На Занзибар или непосредственно в это место?

– Обе, сэр.

– Обычный отдых. А место просто понравилось. Мы здесь вчера ныряли.

Тут подоспела с документами Реми. Внимательно прочитав договор аренды и дайверские сертификаты, танзаниец перевел взгляд на лица супругов.

– Сэм и Реми Фарго?

Сэм кивнул.

– Кладоискатели…

– Можно и так сказать, – развела руками Реми.

– Ищете клад на Занзибаре?

Фарго улыбнулся.

– Нет, мы приехали не за этим. Но… посматриваем по сторонам.

Он поднял взгляд над плечом капитана и вдруг заметил темный силуэт, вырисовывающийся за тонированным иллюминатором рубки «Юйлиня», – неизвестный как будто наблюдал за происходящим.

– Так высмотрели что-нибудь?

– Монетку.

– Вам известны законы Танзании относительно подобных находок?

Реми кивнула:

– Разумеется.

С «Юйлиня» донесся легкий стук по стеклу.

Капитан оглянулся.

– Секундочку. – Вновь перепрыгнув на свой катер, он вошел в рубку, а спустя минуту вернулся к Фарго. – Опишите-ка монету.

– Круглая, медная, – уверенно начала Реми, – размером примерно с пятьдесят шиллингов. Вся в наростах. Ничего не разобрать.

– Монета сейчас у вас?

– Нет, – ответил Сэм.

– А затонувшие суда, определенные клады вы, значит, не ищете?

– Совершенно верно.

– Где вы остановились на Занзибаре?

Врать смысла не было. Информацию наверняка проверят и перепроверят.

– Бунгало на Кендва-Бич.

Капитан отдал бумаги, козырнул.

– Всего хорошего!

Перемахнув через поручни на «Юйлинь», танзаниец исчез в рубке. Заработали двигатели, матросы оттолкнули борт; развернувшийся катер направился на запад в сторону пролива. Сэм быстро сбегал в рубку за биноклем, навел его на «Юйлинь». Опустил секунд через двадцать.

– В чем дело? – поинтересовалась Реми.

– В рубке кто-то был. Капитан выполнял его приказы.

– А! Ты о стуке в иллюминатор? Не разглядел, случаем, того типа?

Муж кивнул:

– Не чернокожий. В гражданском. Похож на латиноамериканца. Возможно, уроженец Средиземноморья. Худой, густобровый, с ястребиным носом.

– Хм… Кто же из иностранцев может командовать танзанийским катером береговой охраны и его командой?

– Какой-нибудь толстосум, – мрачно усмехнулся Сэм.

Фарго всем сердцем любили Танзанию, Занзибар и местных жителей, но отрицать повсеместную коррупцию не имело смысла. Подавляющая часть танзанийцев зарабатывала лишь несколько долларов в день; немногим больше получали военные.

– Ладно, не будем торопиться с выводами. Все равно пока ничего не известно. Кстати, Реми, почему ты соврала о монетке?

– Инстинктивно, – ответила она. – А по-твоему, мне следовало…