Текст книги "Айсберг"

Автор книги: Клайв Касслер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

Питт мог бы пролежать без сознания несколько часов, если бы в его мозгу не прозвучал далекий сигнал тревоги. В ответ на этот призыв глаза невольно открылись – всего минут через двадцать после того, как закрылись. Картина изменилась: облака по-прежнему висели в небе, но перед ним что-то появилось. Питту потребовалось время, чтобы его взгляд сфокусировался, и он разглядел окруживших его пятерых детей. Они без страха смотрели на Питта и Ханневелла.

Питт приподнялся на локте, заставил себя улыбнуться – это далось очень нелегко – и сказал:

– Привет, отряд. Рановато встали, верно?

Дети, словно по команде, посмотрели на старшего из них. Этот мальчик несколько секунд медлил, подбирая слова, потом сказал:

– Мои братья, сестры и я пасли коров на лугу над утесами. Мы видели, как ваш… – он замолк, не зная, как продолжить.

– Вертолет? – подсказал Питт.

– Да, он самый. – Лицо мальчика прояснилось. – Вертолет. Мы видели ваш вертолет в океане. – Легкая краска появилась на его безупречно белой скандинавской коже. – Мне стыдно, что мой английский такой плохой.

– Нет, – мягко сказал Питт. – Это мне должно быть стыдно. Ты говоришь по-английски, как оксфордский профессор, а я и двух слов не свяжу по-исландски.

Мальчик радостно улыбнулся похвале и помог Питту встать.

– Вы ранены, сэр. У вас голова в крови.

– Ничего мне не сделается. Вот мой друг ранен серьезно. Надо побыстрей доставить его к ближайшему врачу.

– Я послал младшую сестру за отцом, когда мы вас нашли. Он приведет грузовик.

В этот момент Ханневелл негромко застонал. Питт склонился к нему, поддерживая лысую голову. Старик был в сознании. Глаза его закатились, он мельком взглянул на Питта, потом посмотрел на детей. Он тяжело дышал и пытался что-то сказать, но слова не выходили из горла. В глазах его появилось странное спокойствие. Он схватил Питта за руку и с отчаянным усилием произнес:

– Господь с тобой…

Потом вздрогнул и затих.

Доктор Ханневелл умер.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Фермер и его старший сын отнесли Ханневелла к лендроверу. Питт ехал в кузове, держа на коленях голову океанографа. Он закрыл остекленевшие, невидящие глаза и пригладил длинные пряди седых волос.

Большинство детей испугались бы смерти, но мальчики и девочки, окружившие Питта в кузове грузовика, сидели молча и спокойно; на их лицах не было страха, только принятие того, что, без сомнения, ждало впереди каждого.

Фермер, рослый, красивый мужчина, закаленный постоянным пребыванием на свежем воздухе, медленно ехал по узкой дороге через луг на утес; за откидным задним бортом висело облако красной вулканической пыли. Через несколько минут он остановился у небольшого дома на окраине деревни из белых сельских построек, над которыми посреди двора возвышалась типичная для Исландии церковь.

Вышел серьезный маленький человек с ласковыми зелеными глазами за толстыми стеклами очков без оправы, представился доктором Йонссоном и, осмотрев Ханневелла, провел Питта в дом, зашил и перевязал ссадину длиной в три дюйма на голове и заставил переодеться в сухое. Позже, когда Питт пил сваренный доктором крепкий кофе пополам со шнапсом, вернулись мальчик с отцом.

Мальчик кивнул Питту и сказал:

– Мой отец считал бы за великую честь отвезти вас и вашего друга в Рейкьявик. Если вам нужно туда.

Питт встал и несколько мгновений смотрел в теплые серые глаза отца.

– Скажи отцу, что я глубоко благодарен и что это мне он окажет честь.

Питт протянул руку, и исландец крепко пожал ее.

Мальчик перевел. Отец просто кивнул, и оба вышли, не добавив ни слова.

Питт закурил и вопросительно посмотрел на врача.

– Вы представитель странного народа, доктор. Внутри вы переполнены теплом и благородством, но внешне совершенно бесчувственны.

– Вы увидите, что жители Рейкьявика более открыты. Это ведь сельская местность, мы рождаемся на уединенной и суровой, но прекрасной земле. Исландцы, живущие не в городах, никогда не сплетничают; мы читаем мысли друг друга чуть ли не раньше, чем заговорим. Жизнь и любовь – обычные происшествия, смерть – неизбежная банальность.

– Мне было любопытно, почему дети совершенно не реагировали на то, что сидели рядом с трупом.

– Смерть для нас – обычное расставание, к тому же кажущееся. Вот посмотрите, – доктор показал на большое окно, за которым видны были могильные камни кладбища, – те, что ушли до нас, все еще здесь.

Питт несколько мгновений смотрел на могильные плиты – все они торчали из зеленой, похожей на мох травы под разными углами. Потом его внимание вернулось к фермеру, который нес к лендроверу самодельный сосновый гроб. Фермер с силой и нежностью отца к ребенку поднял тело Ханневелла и уложил в традиционный, заостренный с обоих концов гроб.

– Как зовут этого фермера? – спросил Питт.

– Мандссон. Торстейн Мандссон. А сына – Бьярни.

Питт смотрел, как гроб с телом устанавливают в кузов.

Потом отвернулся.

– Я все время думаю: был ли бы доктор Ханневелл еще жив, если бы все делал по-другому, более правильно.

– Как знать? Помните, мой друг, если бы вы родились на десять минут раньше или на десять минут позже, ваш жизненный путь, возможно, никогда не пересекся бы с его путем.

Питт улыбнулся.

– Я понял вашу мысль. Но дело в том, что он вверил мне свою жизнь, а я действовал неудачно и погубил ее. – Он замялся: перед глазами вновь появилась эта сцена. – На берегу, перевязав ему руку, я на полчаса отключился. А если бы остался бодрствовать, он не истек бы кровью.

– Пусть ваша совесть успокоится. Ваш доктор Ханневелл умер не от потери крови. Это все шок: рана, катастрофа, падение в ледяную воду. Я уверен, что вскрытие покажет: сердце не выдержало задолго до того, как он потерял много крови. Он был немолод и, судя по тому, что я вижу, не был натренированным, спортивным человеком.

– Он был ученым, океанографом – лучшим из всех.

– Тогда я ему завидую.

Питт вопросительно посмотрел на деревенского врача.

– Почему вы так говорите?

– Он был человеком моря и умер у моря, которое любил; может быть, его последние мысли были спокойны и безмятежны, как вода.

– Он говорил о боге, – сказал Питт.

– Ему повезло… Однако я чувствую, что, когда придет мое время, буду счастлив лечь вон там, на церковном кладбище, в ста шагах от места, где родился, среди людей, которых любил и о которых пекся.

– Хотел бы я разделять вашу склонность к оседлости, доктор, но среди моих далеких предков были цыгане. Я унаследовал их склонность к бродяжничеству. Мой рекорд жизни на одном месте – три года.

– Любопытный вопрос: кто из нас счастливее?

Питт пожал плечами.

– Как знать? Мы с вами слышим бой разных барабанов.

– В Исландии говорят: мы клюем на разную наживку.

– Вы ошиблись с призванием, доктор. Вам следовало бы стать поэтом.

– Да, но я и так поэт, – рассмеялся доктор Йонссон. – У нас в каждой деревне четверо или пятеро поэтов. Нужно долго искать, чтобы найти более литературную страну, чем Исландия. Двести тысяч человек – все наше население – покупают в год больше пятисот тысяч книг…

Он замолчал: дверь отворилась, и вошли двое. И остановились – спокойные, деловитые, очень уверенные, в полицейских мундирах. Один из них приветственно кивнул доктору Йонссону, и Питт неожиданно увидел всю картину.

– Почему вы не сказали, что вызвали полицию, доктор Йонссон? Мне ни от кого ничего не надо скрывать.

– Не обижайтесь. Но рука доктора Ханневелла изуродована пулями. Я лечил достаточно раненых охотников, чтобы понять это. Закон на такой случай совершенно ясен, как, я уверен, и в вашей стране. Я обязан сообщать обо всех пулевых ранениях.

Питту все это не понравилось, но выбора у него не было.

Стоящие перед ним мускулистые полицейские вряд ли воспримут всерьез рассказ о призрачном черном реактивном самолете, который изрешетил фюзеляж «Улисса» десятками пулевых отверстий, а потом, после тарана, сам упал в море. Связь между погибшим судном внутри айсберга и этим самолетом – не совпадение и не случайность. Теперь Питт был уверен: то, что начиналось как простой поиск пропавшего корабля, превратилось в непрошенное вмешательство в сложный и разветвленный заговор. Питт смертельно устал от всей этой истории, устал лгать, и у него в голове крутилась только одна мысль: Ханневелл мертв, и кто-то заплатит за это.

– Вы пилот разбившегося вертолета, сэр? – спросил один из полицейских. Несомненный акцент, вежливый тон, но это «сэр» кажется чуть принужденным.

– Да.

Вот все, что сказал Питт.

Этот сдержанный ответ как будто на мгновение поставил полицейского в тупик. Он был светловолосый, с грязными ногтями, из рукавов торчали запястья, из брюк – щиколотки.

– Как ваше имя и имя погибшего?

– Питт, майор Дирк Питт, Военно-воздушные силы США. Человек в гробу – доктор Уильям Ханневелл, Национальное агентство подводных и морских работ.

Питту показалось странным, что ни один из полицейских не потрудился записать его ответ.

– Ваша цель? Несомненно, аэропорт в Кефлавике?

– Нет, вертолетная посадочная площадка в Рейкьявике.

В глазах светловолосого полицейского мелькнуло удивление. Оно было едва заметно, но не ускользнуло от Питта. Спрашивавший повернулся к напарнику, смуглому, полному мужчине в очках, и что-то сказал по-исландски.

Он повернул голову к стоявшему снаружи лендроверу, заметно нахмурился, потом снова повернулся к Питту.

– Можете назвать пункт вашего вылета, сэр?

– Гренландия… город не назову. В названии двадцать букв, и для американца оно совершенно непроизносимо. Мы с доктором Ханневеллом участвовали в правительственном исследовании и наносили на карту айсберги в Восточно-Гренландском течении. Нам надо было пересечь Датский пролив, заправиться в Рейкьявике и вернуться в Гренландию параллельным курсом, но на пятьдесят миль северней. К несчастью, нам не хватило горючего, и мы разбились у берега. Вот все, если не считать незначительных подробностей.

Питт солгал, сам не зная почему. Боже, подумал он, это входит в привычку.

– Где точно вы потерпели крушение?

– Если бы я знал, – нелюбезно ответил Питт. – Пройдите три квартала мимо коровьего пастбища и сверните налево на Бродвей. Вертолет припаркован между третьей и четвертой волнами. Он желтый, вы его не проглядите.

– Будьте благоразумны, сэр. – Питт с удовлетворением заметил, как покраснело лицо полицейского. – Мы должны указать в отчете начальству все подробности.

– Тогда почему бы вам прямо не спросить о пулевых ранениях доктора Ханневелла?

Казенное выражение лица смуглого полицейского резко изменилось; он раскрыл было рот, но изобразил подавленный зевок. Питт посмотрел на доктора Йонссона.

– Вы говорили, что они здесь по вашему звонку?

– Мой долг – информировать представителей закона.

Йонссон как будто не очень хотел говорить.

– Допустим, вы объясните раны вашего друга, – сказал Грязные Ногти.

– У нас было с собой ружье для стрельбы по белым медведям, – медленно сказал Питт. – Оно случайно разрядилось при крушении, и пуля попала доктору Ханневеллу в локоть.

Насколько мог судить Питт, исландские полицейские никак не реагировали на его сарказм. Они стояли неподвижно, глядя на него с нетерпеливой расчетливостью, как будто были готовы схватить его, если он откажется выполнять их требования.

Долго ждать не пришлось.

– Простите, сэр, но вам придется проехать в отделение для дальнейших выяснений.

– Единственное место, куда вы можете меня доставить, это американское консульство в Рейкьявике. Я не совершил никаких преступлений против граждан Исландии и не нарушил ваши законы.

– Я знаю наши законы, майор Питт. Нам совсем не нравится выбираться по утрам из постели, чтобы проводить следствие. Дальнейшее выяснение необходимо. Ваши ответы на вопросы нас не устроили, поэтому мы обязаны отвезти вас в отделение и установить, что произошло на самом деле. Оттуда вы сможете позвонить в свое консульство.

– Всему свое время, офицер, но вначале, пожалуйста, назовитесь и предъявите удостоверения.

– Не понимаю. – Полицейский холодно смотрел на Питта. – Зачем нам представляться? Совершенно очевидно, кто мы. Доктор Йонссон подтвердит.

Он не предъявил ни документы, ни полицейский значок. Только свое раздражение.

– У нас нет сомнений в ваших официальных полномочиях, – виновато сказал доктор Йонссон. – Однако обычно нашу деревню патрулирует сержант Амарсон. И, мне кажется, вас я в нашей деревне никогда не видел.

– Амарсона срочно вызвали в Гриндавик. Он попросил нас поездить по вызовам, пока он не вернется.

– Вас перевели на наш участок?

– Нет, мы просто проезжали мимо, ехали на север, забрать заключенного. Остановились, чтобы поздороваться с сержантом Амарсоном и выпить кофе. К несчастью, не успел кофейник согреться, как почти одновременно поступили ваш звонок и вызов в Гриндавик.

– Тогда разве не разумно майору Питту подождать здесь, пока не вернется Амарсон?

– Нет. Так мы ничего не добьемся. – Он повернулся к Питту. – Прошу прощения, майор. Не сердитесь, что мы, как говорят в вашей стране, заметем вас в кутузку. – Он обратился к Йонссону. – Думаю, вам тоже следует отправиться с нами, доктор, на случай, если у майора возникнут осложнения в связи с его ранами. Это простая формальность.

Странная формальность, подумал Питт, учитывая обстоятельства. Но выбора не было, оставалось только подчиниться требованиям полицейских.

– А как же доктор Ханневелл?

– Попросим сержанта Амарсона прислать за ним грузовик.

Йонссон улыбнулся почти дерзко.

– Прошу меня простить, господа. Я еще не закончил с ранами на голове майора. Чтобы он был готов к поездке, нужно наложить еще два шва. Прошу, майор.

Он отступил, пропустил Питта в свой кабинет и закрыл за ним дверь.

– Мне казалось, вы кончили меня резать, – добродушно заметил Питт.

– Эти люди самозванцы, – прошептал Йонссон.

Питт ничего не ответил. На лице его не было удивления, когда он подошел к двери, прижался к ней ухом и прислушался. Довольный тем, что слышит голоса в соседней комнате, он вернулся и остановился перед Йонссоном.

– Вы уверены?

– Да. Сержант Амарсон не патрулирует Гриндавик, это не его участок. К тому же он никогда не пьет кофе, у него аллергия. Он даже на кухне его не держит.

– Ваш сержант… он ростом пять футов девять дюймов и весит примерно сто семьдесят фунтов?

– Точно до дюйма, а вес – в пределах пяти фунтов. Он мой старый друг. Я много раз его осматривал. – В глазах Йонссона появилось изумление. – Как можно описать человека, которого вы никогда не видели?

– На том типе, что все время говорит, форма Амарсона. Если приглядитесь, увидите вмятинки на рукаве, где были сержантские нашивки.

– Не понимаю, – шепотом сказал Йонссон. Он побледнел. – Что случилось?

– У меня и половины ответов нет. Шестнадцать, а может, девятнадцать человек погибли, и убийства продолжаются. Думаю, сержант Амарсон стал последней жертвой. А следующие – мы с вами.

Ошеломленный доктор в отчаянии и недоумении сжимал и разжимал руки.

– Вы хотите сказать, что я должен умереть, потому что видел убийц и разговаривал с ними?

– Боюсь, доктор, вы просто невинный свидетель. Вас придется устранить просто потому, что вы можете потом узнать их.

– А вы, майор? Зачем такой сложный заговор, чтобы убить вас?

– Мы с доктором Ханневеллом видели то, чего не должны были видеть.

Доктор Йонссон смотрел в бесстрастное лицо Питта.

– Невозможно убить нас обоих, не вызвав смятение в деревне. Исландия маленькая страна. Беглец не может здесь далеко убежать или спрятаться.

– Эти люди в вопросах убийства несомненно профессионалы. Кто-то им платит, и платит хорошо. Через час после нашей смерти они, вероятно, будут с бокалами в руках расслабляться на борту лайнера, летящего в Копенгаген, Лондон или Монреаль.

– Для профессиональных убийц они кажутся довольно беспечными.

– Они могут себе это позволить. Куда нам деваться? Их машина и грузовик Мандсона стоят перед домом. Они легко срежут нас, стоит нам открыть дверь. – Питт повернулся к окну. – Исландия – открытая страна. На пятьдесят миль здесь не сыщется и десяти деревьев. Вы сами сказали, доктор: здесь некуда бежать и негде спрятаться.

Йонссон молча покорно склонил голову, потом бледно улыбнулся.

– Тогда единственный выход – дать бой. Трудно будет отнимать жизнь, когда тридцать лет старался спасать ее.

– У вас есть оружие?

Йонссон тяжело вздохнул.

– Нет, мое увлечение не охота, а рыбалка. Единственное мое имущество, которое можно назвать оружием, – хирургические инструменты.

Питт подошел к белому стальному шкафу со стеклянной дверью, в котором были аккуратно разложены инструменты и лекарства, и открыл его.

– У нас только одно преимущество, – задумчиво сказал он. – Они не подозревают, что мы раскрыли их маленький заговор. Поэтому мы познакомим их со старой доброй американской игрой под названием «Прикрепи ослу хвост». [5]5
  В этой игре рисуют на доске осла без хвоста, хвост делают из чего-нибудь, а потом дети с завязанными глазами должны прикрепить этот хвост. В результате хвост оказывается то на голове, то на спине.


[Закрыть]

Прошло всего две минуты, а Йонссон уже снова открыл дверь кабинета: Питт сидел на стуле, прижимая бинт к окровавленной голове. Йонссон подозвал светловолосого, говорившего по-английски.

– Не поможете? Боюсь, мне понадобится третья рука.

Тот вопросительно поднял брови и взглянул на напарника, который сидел, полузакрыв глаза; было очевидно, что мысленно он в тысячах миль отсюда.

Йонссон, стараясь не вызвать подозрений, нарочно оставил дверь полуоткрытой, но так, чтобы видна была лишь небольшая часть кабинета.

– Если подержите голову майора обеими руками, чуть наклонив, я быстро закончу. Он все дергается, не дает наложить ровный шов. – Йонссон подмигнул и добавил по-исландски: – Эти американцы как дети, когда дело доходит до боли.

Лже-полицейский рассмеялся и подтолкнул доктора локтем. Потом остановился перед Питтом, наклонился и обеими руками сжал его виски.

– Ну, ну, майор Питт. Несколько швов – ерунда. Что, если добрый доктор ампутирует вам…

Все дальнейшее происходило беззвучно, в течение четырех секунд.

С кажущимися равнодушием и беззаботностью Питт вскинул руки и ухватил светловолосого за запястья. На лице незнакомца на мгновение появилось удивление, потом потрясение: Йонссон закрыл ему рот плотным бинтом и одновременно всадил в шею шприц; потрясение сменилось ужасом, человек застонал, но стон нельзя было расслышать, потому что в это время Питт громко выбранил доктора за несуществующий шов. Взгляд над белым бинтом поплыл, человек сделал отчаянное усилие, пытаясь откинуться назад, но Питт держал его запястья, как в тисках.

Глаза светловолосого закатились, и он молча упал на руки Йонссону.

Питт быстро наклонился, достал из кобуры потерявшего сознание человека служебный револьвер и неслышно подошел к двери. Так же беззвучно и быстро он прицелился и распахнул дверь во всю ширь. Несколько секунд второй, в очках, сидел неподвижно, ошеломленно глядя на стоящего в двери Питта. Потом рука его двинулась к кобуре.

– Замри! – приказал Питт.

Приказ не был выполнен, и в маленькой приемной прогремел выстрел. Многие утверждают, что рука быстрее глаза, но мало кто скажет, что рука быстрее летящей пули. Револьвер вылетел из руки поддельного полицейского: пуля Питта попала в деревянную рукоятку, зацепив и большой палец.

Никогда раньше Питту не приходилось видеть такого удивления, сменившегося шоком. Наемный убийца смотрел на обрубок большого пальца. Питт начал было опускать револьвер, но снова поднял его, заметив, как рот противника сжался в тонкую белую нитку. В прищуренных глазах за стеклами очков была черная ненависть.

– Застрелите меня, майор! Стреляйте!

Здоровой рукой он ударил себя в грудь.

– Так, так, значит, вы говорите по-английски. Поздравляю вас: за все время разговора вы не дали мне ни малейшего намека, что понимаете его.

– Застрелите меня!

Эти слова словно вызвали в маленькой комнате эхо и бесконечно повторялись в ушах Питта.

– К чему спешить? Весьма вероятно, что вас повесят за убийство сержанта Амарсона. – Питт оттянул затвор для одного выстрела. – Я правильно предполагаю, что вы его убили?

– Да, сержант мертв. Теперь, пожалуйста, отправьте меня следом.

Глаза были холодные, но молили.

– Как-то вы слишком торопитесь умереть.

Выглянул Йонссон, но ничего не сказал. Сбитый с толку, он пытался приспособиться к новым обстоятельствам, к полному пересмотру всех прежних ценностей. Врач, он не мог стоять и смотреть, как человек теряет кровь, не получая помощи.

– Давайте я займусь его рукой, – предложил Йонссон.

– Держитесь за мной и не вмешивайтесь, – сказал Питт. – Человек, готовый умереть, опасней загнанной в угол крысы.

– Но, милостивый боже, нельзя же просто стоять и глумиться над его болью, – возразил Йонссон.

Питт не обратил на него внимания.

– Отлично, четырехглазый. Я с тобой договорюсь. Следующая пуля пробьет тебе сердце, если ты назовешь имя человека, который вам платит.

Хищные глаза за стеклами не отрывались от лица Питта. Человек медленно покачал головой и ничего не сказал.

– Сейчас не военное время, приятель. Ты не предаешь своего бога и свою страну. Верность нанимателю вряд ли стоит жизни.

– Вы убьете меня, майор. Я вас заставлю.

И он двинулся к Питту.

– Надо отдать вам должное, – сказал Питт. – Вы настырный ублюдок.

Он нажал на курок, снова прогремел выстрел, и пуля тридцать восьмого калибра пробила левую ногу «полицейского» выше колена.

Питту редко приходилось видеть на лице человека такое недоверие. Наемный убийца медленно опустился на пол. Левой рукой он сжимал раненую ногу, пытаясь остановить кровотечение, правая неподвижно лежала на плитках пола, окруженная растущей красной лужей.

– Кажется, нашему другу нечего сказать, – заметил Питт.

Он снова оттянул затвор для нового выстрела.

– Не убивайте его! – взмолился Йонссон. – Не стоит отягощать свою совесть его убийством. Умоляю вас, майор, отдайте револьвер. Этот человек больше не сможет причинять неприятности.

Питт несколько мгновений колебался, раздираемый сочувствием – и мстительностью. Наконец он медленно протянул револьвер Йонссону и кивнул. Йонссон взял оружие и положил руку на плечо Питту, словно показывая, что понимает его.

– Я в отчаянии, что мой соотечественник способен принести столько боли и горя, – устало сказал доктор. – Я позабочусь об этих двоих и немедленно свяжусь с властями. А вы отправляйтесь с Мандссоном в Рейкьявик и отдохните. Рана на голове выглядит скверно, но на самом деле она не тяжелая, если, конечно, вы будете вести себя правильно. Вам нужно не меньше двух дней провести в постели. Это приказ вашего врача.

– Похоже, ваши предписания наталкиваются на небольшое препятствие. – Питт криво улыбнулся и показал за входную дверь. – Вы были на сто процентов правы, когда сказали о волнении в деревне.

Он кивнул в сторону дороги, где молча стояло человек двадцать деревенских жителей с самым разнообразным оружием: от винтовок с оптическим прицелом до небольших дробовиков. Все стволы были направлены на дверь дома доктора. Мандссон легко держал ружье на сгибе руки; он стоял на нижней ступеньке крыльца, а рядом – его сын Бьярни со старым «маузером».

Питт поднял руки, так чтобы их легко было видеть.

– Думаю, доктор, сейчас самое подходящее время дать рекомендации: эти добрые люди не знают, кто здесь хороший парень, а кто плохой.

Йонссон встал перед Питтом и несколько минут говорил по-исландски. Когда он умолк, ружья одно за другим начали опускаться и несколько сельчан отправились по домам; остальные остались ожидать дальнейшего развития событий. Йонссон протянул руку, и Питт пожал ее.

– Искренне надеюсь, что вы найдете виновника стольких бессмысленных убийств, – сказал Йонссон. – Но эта встреча смертельно опасна. Вы не убийца. Будь вы убийцей, в моем доме сейчас лежало бы два трупа. Боюсь, ваша забота о жизни приведет вас к поражению. Умоляю, друг мой, не мешкайте, когда наступит решающий миг. Да будут с вами Бог и удача.

Питт попрощался с доктором и спустился по ступенькам на дорогу. Бьярни открыл для него пассажирскую дверцу лендровера. Сиденье было твердое, спинка прямая, но Питт об этом не думал: все его тело затекло. Мандссон включил зажигание, выбрал передачу, и грузовик по ровной дороге покатил в Рейкьявик. Питт легко мог бы уснуть мертвым сном, но какая-то искорка в глубине сознания препятствовала этому. Как песня, которую никак не можешь вспомнить, но ее название вертится на кончике языка.

Наконец он сдался и задремал.