Текст книги "Айсберг"

Автор книги: Клайв Касслер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

На свете есть множество удивительных зрелищ, но даже тридцатиэтажная ракета, уходящая в космос, или острый нос сверхзвукового самолета, летящего по небу вдвое быстрее звука, – ничто не показалось бы Питту таким невероятно прекрасным, как скрытый в черных складках тучи старый трехмоторный «форд», прославленный «Жестяной гусь», раскачивающийся на порывистом ветру. Борясь с усиливающимся ветром, Питт внимательно наблюдал, как старинный самолет, изящный в своем уродстве, облетает ферму Андурссона; потом пилот сбросил скорость, на высоте в десять футов перевалил через изгородь и сел на лугу; широкие колеса остановились в двухстах футах от точки касания.

Питт повернулся к Андурссону.

– Что ж, прощайте, Голфур. Спасибо за все, что сделали для меня… для США.

Голфур Андурссон пожал Питту руку.

– Это я должен благодарить вас, майор. Большая честь помочь братьям. Храни вас бог.

Питт не мог бежать, не позволяли ребра, но он добрался до самолета меньше чем за тридцать секунд. А когда оказался у фюзеляжа с правой стороны, открылась дверца, высунулась сильная рука и втащила его в салон.

– Вы майор Питт?

Питт увидел великана с загорелым лицом и светлыми бачками.

– Да, я Питт.

– Добро пожаловать в ревущие двадцатые, майор. Дьявольская идея – использовать это летучее ископаемое для спасательной экспедиции. – Он протянул руку. – Капитан Бен Халл.

Питт пожал массивную лапу и сказал:

– Лучше улететь, если мы хотим опередить снег.

– Верно, – басом согласился Халл. – Нет смысла нарываться на штраф за добавочное время парковки. – Если Халла и удивило избитое лицо Питта и его необычная одежда, он хорошо это скрыл. – Рейс без второго пилота, место оставлено за вами, майор. Мы решили, что вы захотите сидеть в первом ряду, иначе кто же нас угробит?

– Прежде чем купить билет, я кое о чем попросил адмирала Сандекера…

– У меня для вас новость, майор. Этот старый тюлень всюду носит с собой большую страшную палку. Он всех поставил на ноги, чтобы доставить это на борт.

Он достал из кармана парки пакет и вопросительно приподнял бровь.

– Убейте меня, не пойму, зачем в таком рейсе бутылка русской водки и коробка сигар.

– Для друзей, – ответил Питт, принюхиваясь. Он повернулся и прошел мимо десяти человек, которые в разных позах сидели и лежали на полу большого салона, отдыхая, – все спокойные, целеустремленные, в специальном арктическом обмундировании, все специально обученные погружениям под воду, прыжкам с парашютом, умению выжить в пустыне и владеющие всеми способами оказания помощи и первичной хирургии. От одного их вида Питт почувствовал прилив уверенности.

Пригнув голову, чтобы пройти в маленькую кабину, он с трудом опустился на потертое скрипящее сиденье рядом с местом пилота. Пристегнувшись, он повернулся и увидел улыбающееся лицо сержанта Сэма Кешмана.

– Здравствуйте, майор. – У Кешмана округлились глаза. – Боже всемогущий! Кто топтался по вашему лицу?

– Расскажу как-нибудь за рюмкой. – Питт быстро осмотрел приборный щит, знакомясь со старомодными устройствами. – Я немного удивлен, что вижу…

– …в таком деле сержанта, а не офицера-летчика, – подхватил Кешман. – У вас не было выбора, майор. Я единственный на всем острове, кто летал на этом старом автобусе. Красавчик, верно? Дайте ему возможность, он взлетит и сядет на долларовую банкноту.

– Хорошо, сержант. Вы здесь командуете. А теперь давайте поставим старую птичку на крыло и поднимем ее в воздух. Идем точно на запад вдоль реки, пока я не скажу повернуть на юг.

Кешман лишь кивнул. Он искусно развернул «Жестяного гуся» на сто восемьдесят градусов, и тот оказался против ветра на дальнем конце луга. Потом Кешман продвинул вперед три рукояти, и старый авиалайнер, содрогаясь, с грохотом покатил по полю в сторону изгороди, до которой было не больше трехсот ярдов.

Когда они катили мимо крыльца Голфура Андурссона, и переднее колесо самолета еще оставалось на земле, Питт начал смутно представлять себе, о чем думал Чарльз Линдберг, когда в 1927 году поднимал тяжело нагруженный «Дух Сент-Луиса» с земляного летного поля Рузвельт-Филд. Питту казалось невероятным, что какой-то летательный аппарат, кроме вертолета или легкого двухместного самолета, способен взлететь с такого пятачка. Он покосился на Кешмана и увидел только полное спокойствие и расслабленность. Кешман что-то беззаботно насвистывал, но из-за грохота двух двухсотсильных моторов Питт не мог разобрать мелодию.

Никаких сомнений, подумал Питт. Кешман определенно похож на человека, умеющего водить самолет, особенно этот.

Когда две трети поля остались позади, Кешман чуть отжал руль высоты, подняв колесо, потом снова взял на себя, и самолет полетел в нескольких футах над землей. Потом, к ужасу Питта, Кешман вдруг снова опустил самолет на землю, всего в пятидесяти футах от изгороди. Ужас Питта перешел в изумление, когда Кешман снова дернул руль, прижав его к груди: старый «Жестяный гусь» буквально перескочил через изгородь и начал подъем.

– Где вы этому научились? – спросил Питт, с облегчением переведя дух. И только тут он разобрал, что насвистывал Кешман: мелодию из старого фильма «Воздушные приключения». [26]26
  Английский фильм 1965 года режиссера Кена Аннакина.


[Закрыть]

– Когда-то опылял всходы в Оклахоме, – ответил Кешман.

– А как оказались механиком в Военно-воздушных силах?

– Однажды развалина, на которой я летал, сильно раскашлялась. Я сел на пастбище одного фермера и убил его быка-чемпиона. Весь округ предъявлял мне иски. Но я их перехитрил – записался в армию.

Питт не мог сдержать улыбку, глядя через лобовое стекло на реку в двухстах футах под собой. С такой высоты он легко разглядел пологий холмик, на котором его нашел Андурссон. Но увидел он и кое-что такое, чего никак не ожидал: почти незаметную ровную линию на местности, уходящую на юг. Он чуть приоткрыл боковое окно и снова посмотрел. Так и есть: темно-зеленая полоска на фоне более светлой тундры.

Его собственные отпечатки. Погружаясь в мягкую растительность, ступни оставили след, идти по которому так же легко, как по белой осевой.

Питт поймал взгляд Кешмана и показал вниз.

– На юг. Летите по этой темной полосе на юг.

Кешман повернул самолет и выглянул в боковое окно. Потом в знак того, что понял, кивнул и развернул нос самолета на юг. Пятнадцать минут спустя он мог лишь дивиться явственно видному следу, оставленному Питтом на пути к реке. Не считая нескольких небольших отклонений на неровностях поверхности, полоса, оставленная человеком на земле, было ровной почти как отвес. Пятнадцать минут – ровно столько понадобилось летающей древности, чтобы покрыть расстояние, которое Питт преодолел за много часов.

– Вижу! – крикнул Питт. – Вон – похожее на трещину углубление там, где кончается мой след.

– Где сядем, майор?

– Параллельно ущелью. Тут с востока на запад плоский участок примерно в пятьсот футов.

Небо начало темнеть от падающего снега. Когда Кешман заходил на посадку, за стеклом показались первые хлопья; потоком воздуха их уносило в небо.

Питт выиграл гонку, но в самый последний миг.

Посадка, учитывая неровную местность и сильный ветер, прошла благополучно. Кешман так рассчитал приземление, что дверь кабины самолета оказалась в десяти ярдах от крутого спуска.

Едва колеса самолета успели остановиться, как Питт выпрыгнул из кабины и начал спускаться на дно ущелья. За ним люди Халла методично выгружали припасы и раскладывали их на влажной земле. Два фельдшера размотали тросы и опустили их за край, готовясь поднимать выживших.

Питт не обращал на это внимания. У него было лишь одно страстное желание: оказаться первым в адской пропасти. Он сразу увидел лежащего на земле Лилли; Тиди склонилась над ним, держа его голову у себя на коленях. Она что-то говорила Лилли, но слов Питт не различал: Тиди говорила хриплым шепотом; она старалась улыбнуться, но губы сложились в болезненную гримасу, и ни в голосе, ни в глазах не было радости. Питт подошел и осторожно коснулся ее влажных волос.

– Кажется, вы стали близкими друзьями.

Тиди повернулась и ошеломленно посмотрела на стоящего над ней человека.

– Милостивый боже, вы вернулись! – Она коснулась его руки. – Мне казалось, что я слышала звуки самолета. Боже, как замечательно, вы вернулись!

– Да. – Питт слабо улыбнулся и кивком показал на Лилли. – Как он?

– Не знаю, – устало ответила Тиди. – Просто не знаю. Полчаса назад потерял сознание.

Питт наклонился и прислушался: дыхание медленное, стабильное.

– Выживет. У этого парня кишки десять миль длиной. Главный вопрос – сможет ли он ходить.

Тиди прижалась лицом к руке Питта и заплакала, судорожно, порывисто дыша, на нее волнами накатывали шок, боль и облегчение. Питт обнимал ее и молчал. И продолжал прижимать к себе дрожащее тело и гладить Тиди по волосам, когда подошел капитан Халл.

– Поднимите девушку первой, – сказал Питт. – У нее сломаны лодыжки.

– Мои люди развернули наверху пункт первой помощи в палатке. Там топят печь. Ей там будет удобно, а потом ее заберет исландская спасательная служба и переправит в Рейкьявик. – Халл устало потер глаза. – Сейчас машины службы идут по нашему радиосигналу.

– А по воздуху ее нельзя эвакуировать?

Халл покачал головой.

– Простите, майор. Старый самолет за один рейс может забрать всего восемь человек на носилках. Боюсь, сначала нужно увозить тяжелораненых. Это случай, когда женщины идут последними. – Он кивком показал на Лилли. – Насколько тяжел этот?

– Разбиты плечи и таз.

Подошли два человека Халла с алюминиевыми носилками-корзинами.

– Забирайте этого человека первым, – приказал Халл. – И осторожнее. Он тяжело ранен.

Санитары осторожно уложили неподвижное тело Лилли на носилки и прикрепили веревку для подъема из предательского ущелья. На Питта произвели впечатление их четкие уверенные действия. Он был глубоко благодарен этим людям. Три минуты спустя Халл вернулся за Тиди.

– Хорошо, майор. Беру барышню.

– Будьте с ней осторожны, капитан. Она личный секретарь адмирала Сандекера.

По-видимому, удивить Халла было невозможно. Лишь на мгновение в его глазах что-то мелькнуло.

– Ну, ну, – сказал он. – В таком случае я буду лично сопровождать даму.

Халл нежно подхватил Тиди сильными руками и отнес к ожидающим носилкам-корзине. Верный своему слову, он поднялся с ней до самого верха, убедился, что ее уложили на постель в теплой палатке, и лишь тогда вернулся к руководству спасательной операцией.

Питт достал из-под руки пакет, медленно прошел по неровному дну ущелья и остановился перед русским дипломатом.

– Мистер Тамарецов, как ваши дела?

– Русским холод только приятен. – Он набрал горсть снега, лежавшего на груди. – Москва не Москва без снежной зимы. Для меня снег все равно что песок для араба: для всех проклятие, а для него часть жизни.

– Вам больно?

– Старый коммунист никогда не уступает боли.

– Жаль, – сказал Питт.

– Жаль? – повторил Тамарецов и подозрительно посмотрел на Питта.

– Да, потому что я собирался предложить вам средство для облегчения лихорадки, головной боли и несварения желудка.

– Опять юмор янки, майор?

Питт чуть заметно улыбнулся.

– Сарказм янки, – ответил он. – Вот главная причина, почему вы часто неверно оцениваете людей из других стран. У среднего американца есть в душе сарказм, который умом не понять. – Он сел рядом с Тамарецовым и достал бутылку водки. – Вот, например, перед вами результат моего похода в винный магазинчик за углом.

Тамарецов мог только смотреть на него, не веря своим глазам.

– Дал слово – держи. – Питт велел раненому русскому запрокинуть голову и поднес к его губам горлышко бутылки. – Вот, хлебните-ка.

Тамарецов залпом осушил четверть бутылки, прежде чем Питт отнял ее. Кивнул и что-то пробормотал. И вдруг в его глазах появилось теплое, проницательное выражение.

– Родная, настоящая советская, родная… Как вы сумели? – спросил он.

Питт пристроил бутылку в руки Тамарецову.

– Была распродажа, – сказал он. И встал, собираясь уходить.

– Майор Питт.

– Да?

– Спасибо, – просто сказал Тамарецов.

Весь укрытый белым снегом, он пустым взглядом смотрел на облака, когда Питт нашел его. Лицо спокойное и строгое, как у человека, не испытывающего боли, счастливого, довольного, нашедшего упокоение. Рядом склонился врач, осматривая его.

– Сердце? – спросил Питт тихо, почему-то опасаясь разбудить.

– Учитывая возраст, скорее всего, сэр. – Врач повернулся и обратился к стоявшему в нескольких футах Халлу: – Эвакуируем, капитан?

– Пусть лежит, – сказал Халл. – Наша задача – спасать живых. А этот человек мертв. И пока мы можем помешать остальным присоединиться к нему, надо заниматься ими.

– Конечно, вы правы, – устало сказал Питт. – Командовать вам, капитан.

Тон Халла смягчился.

– Вы знали этого человека?

– Я бы хотел знать его лучше. Его звали Сэм Келли.

Очевидно, имя ничего не сказало Халлу.

– Пора поднять наверх вас, майор. Вы и сами плохи.

Питт ответил:

– Нет. Я останусь здесь с Сэмом.

Он в последний раз закрыл Келли глаза и отряхнул снег со старого, морщинистого лица. Потом взял сигару – он узнал особый запас Сандекера – и вложил Келли в нагрудный карман.

Халл целую минуту стоял рядом, пытаясь найти слова. Начал что-то говорить, но передумал и просто кивнул с молчаливым пониманием. Потом вернулся к работе.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Сандекер закрыл досье, положил его и подался вперед, словно собирался прыгнуть.

– Если вы просите моего разрешения, ответ категорический: нет!

– Вы ставите меня в неловкое положение, адмирал.

Это произнес сидевший перед Сандекером человек, низкорослый и такой широкий в плечах, что едва помещался в кресле.

На нем были невзрачный черный костюм, белая рубашка и черный шелковый галстук. Очень часто он машинально проводил рукой по лысой голове, как будто искал существовавшие когда-то волосы, и невозмутимо смотрел серыми глазами, не мигая под пронзительным взглядом Сандекера.

– Я искренне надеялся, что между нами не будет разногласий. Но поскольку не получилось, должен сообщить вам, что мое присутствие здесь продиктовано исключительно вежливостью. У меня уже есть приказ о переводе майора Питта.

– Кем он подписан? – спросил Сандекер.

– Министром обороны, – небрежно ответил его собеседник.

– Не покажете ли мне этот приказ? – спросил Сандекер. Он вводил в бой последнюю фигуру и знал это.

– Хорошо. – Его оппонент вздохнул. Раскрыл свой дипломат, достал стопку документов и протянул Сандекеру.

Адмирал молча прочел их. Его губы изогнулись в сухой улыбке.

– У меня не было ни шанса, верно?

– Совершенно верно.

Сандекер снова посмотрел на бумаги у себя в руках и покачал головой.

– Вы просите слишком многого.

– Мне это тоже не нравится, но сейчас мы не можем позволить себе даже простую вежливость. Весь этот план, очень наивный, порожденный «Хермит лимитед», совершенно непрактичен. Признаю, он кажется вдохновляющим и все прочее. Спасти мир, построить рай. Кто знает, может, Ф. Джеймс Келли нашел решение для будущего. Но в данный момент он вожак банды безумцев, убившей почти тридцать человек. И планирует ровно через десять часов убить двух руководителей государств. Наши действия определяет один-единственный факт: Келли нужно остановить. А майор Питт – единственный, кто способен узнать его наемных убийц.

Сандекер бросил бумаги на стол.

– Физически годен. Проклятые слова, в которых нет ни капли живого чувства. – Он вскочил с кресла и начал расхаживать по комнате. – Вы просите меня отдать приказ человеку, который мне все равно что сын, человеку, который побывал на пороге смерти. Он должен встать с больничной кровати и выследить банду злобных убийц за шесть тысяч миль отсюда?

Сандекер покачал головой.

– Вы не отдаете себе отчета и в половине того, что требуете от бренной плоти. У человеческой храбрости есть пределы. Дирк уже сделал больше, чем от него ожидали.

– Согласен, трудные испытания могут подточить храбрость. Согласен и с тем, что майор сделал больше, чем считалось возможным для человека. Видит бог, у меня мало людей, если они вообще есть, способных провести такую операцию спасения.

– Возможно, мы зря спорим, – сказал Сандекер. – Майор Питт, возможно, не в состоянии покинуть больницу.

– Боюсь, ваши опасения – или мне следовало сказать: надежды? – беспочвенны. – Лысый мужчина просмотрел бумаги в своей папке. – У меня с собой донесения наших агентов, которые, кстати, охраняют майора.

Он помолчал, просматривая бумаги, потом продолжил:

– Отличная физическая подготовка, телосложение быка, прекрасный контакт с… гм… с медсестрами. Пятнадцать часов отдыха, интенсивная терапия и массированные инъекции витаминов плюс массаж у лучших врачей Исландии. Ему наложили швы, провели массаж и перевязали. К счастью, единственные серьезные повреждения – трещины ребер. В целом он, конечно, плох, но выбирать не приходится. Я заберу его, даже если его уложат в гроб.

Лицо Сандекера стало холодным и враждебным. Он повернулся к секретарю посольства, просунувшему в дверь голову.

– Майор Питт здесь, сэр.

Сандекер сердито посмотрел на толстяка. В его голосе звучало удивление.

– Мерзавец, вы с самого начала знали это!

Толстяк пожал плечами и ничего не ответил.

Сандекер весь напружинился. Он негодующе смотрел толстяку в глаза.

– Хорошо, пусть войдет.

Питт вошел и закрыл за собой дверь.

Он неуклюже прошел по комнате к пустому дивану и очень медленно опустился на мягкие подушки. Все его лицо было в бинтах, в щелках торчали только глаза и нос да черные волосы на макушке свидетельствовали о жизни под белыми повязками.

Сандекер попытался заглянуть под бинты. Взгляд темно-зеленых глаз, которые он увидел, не дрогнул.

Сандекер сел за свой стол, откинулся в кресле и сложил руки за головой.

– Врачи в больнице знают, что вы здесь?

Питт улыбнулся.

– Думаю, они хватятся через полчаса.

– Полагаю, вы знакомы с этим джентльменом.

Сандекер показал на толстяка.

– Мы говорили по телефону, – ответил Питт. – Но официально не знакомы… по крайней мере, под истинными именами.

Толстяк быстро обошел стол и подал руку:

– Киппманн. Дин Киппманн.

Питт пожал протянутую руку. Он не обманывался. В этом рукопожатии не было ничего слабого и рыхлого.

– Дин Киппманн, – повторил он. – Глава Национального разведывательного управления. Приятно поиграть с игроками из высшей лиги.

– Мы высоко ценим вашу помощь, – тепло сказал Киппманн. – Не возражаете против небольшого перелета?

– После Исландии немного южно-американского солнца мне не повредит.

– Солнцем вы насладитесь. – Киппманн снова погладил лысину. – В особенности южно-калифорнийской его разновидностью.

– Южная Калифорния?

– Сегодня в четыре часа дня. В «Диснейленде».

– В «Диснейленде»?

Сандекер сказал:

– Я понимаю, что ваши слова не всегда совпадают с тем, что у вас в голове. Но вы могли бы обойтись без повторов. При всем нашем уважении, сэр, мы не понимаем.

– Час назад я говорил то же самое, – ответил Киппманн.

– Но что у вас в голове? – спросил Питт.

– Вот это.

Киппманн достал из своего бездонного дипломата новую пачку бумаг и бегло просмотрел их.

– До того как мы получили возможность расспросить вас и тех уцелевших, кто в состоянии отвечать, у нас было только смутное представление о целях «Хермит лимитед». Мы знали о существовании этой компании, и нам удалось проследить некоторую ее деятельность, но главная цель, мозг, финансы за всей операцией – все это оставалось загадкой…

Питт осторожно перебил:

– Но у вас была нить. Вы подозревали доктора Ханневелла.

– Я рад, что вы не догадались раньше, майор. Да, НРУ следило за доктором Ханневеллом. Никаких конкретных улик, конечно. Потому мы и отпустили его – в надежде, что он приведет нас к верхушке организации.

– Похороны «Лакса» – отличный отвлекающий маневр, – сказал Питт. – Ваша козырная карта. Ханневелл должен был участвовать в расследовании. Когда адмирал попросил его участвовать, он не мог поверить в совпадение… Решил, что просто повезло. И сразу вызвался добровольцем – не чтобы исследовать обстоятельства смерти своего друга Кристиана Файри: он и так уже о них догадывался, и не чтобы ознакомиться с феноменом корабля во льду. Ему нужно было узнать, что стало с его драгоценным подводным зондом.

– И опять: да, майор.

Киппманн протянул Питту несколько глянцевых фотографий.

– Эти снимки сделаны с подводной лодки, которая почти три недели наблюдала за «Лаксом». На них видны необычные особенности экипажа.

Питт не слушал. Он спокойно и пристально смотрел на Сандекера.

– Правда наконец выходит наружу. «Лакс» нашли наши корабли, и за ним следили, пока он не сгорел.

Сандекер пожал плечами.

– Мистер Киппманн счел возможным сообщить мне об этом любопытном маленьком факте только вчера вечером.

Натянутая улыбка на его лице, похожем на морду грифа, адресованная Киппманну, была почти дружелюбной.

– Укоряйте меня сколько угодно, – серьезно отозвался Киппманн, – но было совершенно необходимо, чтобы вы как можно дольше оставались в стороне. Если бы Келли, или Рондхейм, или в особенности Ханневелл догадались о вашей связи с нами, операция сорвалась бы. – Он взглянул на Питта и понизил голос: – Майор, вы должны были просто пилотировать самолет, на котором Ханневелл отправился осматривать «Лакс». Потом вам следовало отвезти его в Рейкьявик, где мы возобновили бы наблюдение за ним.

– Но получилось не совсем так, верно?

– Мы недооценили противоположную сторону, – откровенно сказал Киппманн.

Питт выдохнул сигаретный дым и смотрел, как он поднимается к потолку.

– Вы не объяснили, как «Лакс» оказался в айсберге. И не пролили свет на то, что случилось с пиратским экипажем, даже не намекнули, как Файри, его ученые и экипаж исчезли больше чем на год, а потом вдруг на судне обнаружились их сожженные тела.

– Ответ на оба вопроса очень прост, – сказал Киппманн. – Экипаж Файри не покидал судна.

Сандекер извлек руки из-за головы и медленно наклонился, упираясь ладонями в стол. Взгляд его стал твердым, как камень.

– Матаджик сообщил об экипаже из арабов, а не из светловолосых скандинавов.

– Верно, – согласился Киппманн. – Думаю, если вы, джентльмены, посмотрите на эти фотографии, вы поймете, что я имел в виду.

Он передал снимки Сандекеру, а второй экземпляр тех же снимков – Питту. Потом сел поудобнее в кресло, вставил в длинный мундштук сигарету и закурил. Он казался совершенно спокойным. Питт начал думать, что, если бы этого человека ударили в пах, он только зевнул бы.

– Прошу: фото номер один, – сказал Киппманн. – Сделано в перископ через очень мощный телескопический прицел. Как видите, отчетливо видны десять членов экипажа, занимающиеся своими делами в разных частях корабля. Среди них нет ни одного смуглого.

– Совпадение, – осторожно сказал Сандекер. – Арабы, которых видел Матаджик, могут находиться внизу.

– Маловероятно, но возможно, адмирал, если бы мы ограничились только этим снимком. Однако другие снимки делались в другое время и в другие дни. Сопоставляя их, мы насчитываем примерно четырнадцать человек, и среди них ни одного араба. Несомненно, джентльмены, если бы на корабле был хоть один араб, за три недели наблюдения он бы показался. – Киппманн замолчал и постучал мундштуком по краю пепельницы. – К тому же мы определенно опознали лиц на снимках: именно эти люди отплыли на «Лаксе» незадолго до его исчезновения.

– Но как же Матаджик? – спросил Сандекер. – Он был крупным ученым и умел вести тщательные наблюдения. Он был уверен в том, что видел.

– Матаджик видел людей, которые должны были походить на представителей других национальностей, – ответил Киппманн. – Когда корабль обнаружили, его экипаж уже должен был научиться маскироваться. Вспомните, ведь они заходили во много портов. И избегали риска, что их обнаружат. Конечно, это лишь догадки, точно мы никогда не узнаем, но разумно предположить, что экипаж заметил, как О’Рейли наблюдает за ними, и замаскировался раньше, чем на борт поднялся Матаджик.

– Понятно, – спокойно сказал Питт. – А что дальше?

– Об остальном можете догадаться сами, если еще не поняли. – Киппманн поглядел на мундштук и продолжил: – Нетрудно предположить, что кельтиний-279 возгорелся и «Лакс» превратился в плавучий пожар. Наша подводная лодка могла только беспомощно наблюдать: все произошло слишком быстро, выживших не было. К счастью, капитан подводной лодки умел думать и быстро принимать решения.

Приближалась буря, и капитан знал: теперь только время решало, когда корпус «Лакса» остынет и сожмется, плиты разойдутся по швам и морская вода затопит его, тем более что на горизонте уже собирались тучи, сулящие восьмибалльный шторм.

– Поэтому капитан превратил свою лодку ценой двадцать миллионов долларов в буксир, подвел горящий корпус к подходящему айсбергу и подождал, пока судно вплавится в лед.

Питт весело смотрел на Киппманна.

– Ваша теория совершенно справедлива, майор, – сказал Киппманн.

– Это теория не моя, – ответил Питт, – а доктора Ханневелла. Это он высказал предположение о раскаленной кочерге во льду.

– Понимаю, – сказал Киппманн, хотя было ясно, что он не понял.

– Следующий вопрос, который интересует меня лично, – Питт помолчал и раздавил сигарету в пепельнице, – зачем вы послали нас с Ханневеллом в Северную Атлантику искать конкретный айсберг, после того как сами же убрали отличительные отметки? Зачем отправлять Ханневелла на поиски «Лакса», а потом мешать его найти?

Киппманн бесстрастно смотрел на Питта.

– Из-за вас, майор, мои люди отморозили задницы, срубая с айсберга красный маркер, просто потому, что вы явились на два дня раньше намеченного срока.

– Вы собирались тщательно прочесать «Лакс», но не успели: на сцене появились мы с Ханневеллом. Верно?

– Совершенно верно, – ответил Киппманн. – Никто не думал, что вы поведете вертолет в бурю.

– Значит, ваши люди там были… – Питт замолчал, долго, задумчиво смотрел на Киппманна и негромко продолжил: – Все то время, что мы с Ханневеллом осматривали «Лакс», ваши агенты скрывались на айсберге.

Киппманн пожал плечами.

– Вы не дали им возможности уйти.

Питт привстал с дивана.

– Вы хотите сказать, что, когда мы с Ханневеллом едва не свалились в море, они ничего не делали – не бросили веревку, не подбодрили, не помогли… ничего?

– В нашем деле приходится быть безжалостными, – с усталой улыбкой сказал Киппманн. – Нам самим это не нравится, но приходится. Это в природе нашей игры.

– Игра? – переспросил Питт. – Интригующая задумка? Спорт, в котором один вымышленный пес пожирает другого? Какое грязное занятие!

– Замкнутый круг, друг мой, – ядовито ответил Киппманн. – Не мы его начали, не мы сделали таким. Америка всегда была хорошим парнем. Но мы не можем играть без наколок, когда другие используют все существующие грязные приемы.

– Конечно, мы страна простаков, мы верим, что добро всегда побеждает зло. И куда это нас приводит? Назад в Диснейленд?

– К этому я перейду в свое время, – сдержанно сказал Киппманн. – Судя по вашим сведениям и словам других выживших, «Хермит лимитед» сделает свой ход примерно через девять часов сорок пять минут, считая с этой минуты. И первым шагом послужит убийство главы того латиноамериканского государства, которое она намерена захватить. Я прав?

– Так сказал тот человек, – кивнул Питт. – Они начнут с Боливии.

– Не следует верить всему, что слышишь, майор. Келли использовал Боливию только в качестве примера. Ему и его группе не хватит сил для захвата такой большой страны. Он слишком делец, чтобы начинать, не будучи на девяносто процентов уверенным в успехе.

– Целью может быть любая из полудюжины стран, – сказал Сандекер. – Откуда вам знать, какая именно?

– У нас тоже есть компьютеры, – с явным удовольствием ответил Киппманн. – Обработка данных свела выбор к четырем. С помощью майора Питта мы свели его к двум.

– Вы меня запутали, – сказал Питт. – Как я мог?..

– Макеты, которые вы извлекли из моря, – быстро оборвал его Киппманн. – Один из них – точная копия здания законодательного собрания в Доминиканской Республике. Вторая – здание правительства и законодательных органов во Французской Гвиане.

– Пятьдесят на пятьдесят, в лучшем случае, – медленно сказал Сандекер.

– Не совсем, – возразил Киппманн. – По заслуживающему внимания мнению НРУ, Келли и его небольшое войско гонятся за двумя зайцами.

– Обе страны одновременно? – Сандекер вопросительно посмотрел на Киппманна. – Вы серьезно?

– Да, мы серьезно. Если простите за такое выражение, смертельно серьезны.

– Но чего Келли добьется, разделив свои силы? – спросил Питт. – Рискованно пытаться играть одновременно в Доминиканской Республике и во Французской Гвиане.

Киппманн достал из папки карту и разложил ее на столе Сандекера.

– На северном побережье Южной Америки есть Венесуэла, а также Британская, Немецкая и Французская Гвиана. Дальше к северу – в дне плавания и в нескольких часах лета – расположен остров, а на нем Гаити и Доминиканская Республика. Стратегически превосходная ситуация.

– В каком отношении?

– Предположим, – задумчиво сказал Киппманн, – только предположим, что диктатор, правящий Кубой, одновременно владеет и Флоридой.

Сандекер с напряженным лицом посмотрел на Киппманна.

– Клянусь богом, действительно превосходно. Только вопрос времени, когда «Хермит лимитед», орудующая на том же острове, задушит экономику Гаити и захватит и эту страну.

– Да, а потом, используя остров как базу, они смогут одну за другой подчинять другие латиноамериканские страны.

Голос Питта звучал спокойно и невыразительно.

– История свидетельствует, что Фидель Кастро пытался проникнуть в страны континента, но всякий раз неудачно.

– Да, – согласился Киппманн. – Но у Келли и «Хермит лимитед» будет то, чего не было у Кастро, – плацдарм. Келли будет владеть Французской Гвианой. – Он помолчал, ненадолго задумавшись. – Такой же надежный плацдарм, какой был у союзников, когда они в 1944 году высадились в Нормандии.

Питт медленно покачал головой.

– А я считал Келли безумцем. Ублюдок мог бы добиться своего. Осуществить свой фантастический план.

Киппманн кивнул.

– Скажем так: с учетом всех фактов букмекеры сейчас принимали бы ставки на Келли и «Хермит лимитед».

– Может, пусть его, – сказал Сандекер. – Может, он действительно хочет создать утопию.

– Этого не будет, – спокойно ответил Киппманн. – Никогда.

– Завидная уверенность, – сказал Питт.

Киппманн посмотрел на него и чуть улыбнулся.

– Разве я не сказал? Один из тех, кто пытался убить вас в кабинете того врача, решил сотрудничать. И сообщил много интересного.

– Похоже, вы многое забыли нам рассказать, – ядовито заметил Сандекер.

Киппманн продолжал:

– Великое предприятие Келли обречено на провал. – Он помолчал, его улыбка стала шире. – Как только «Хермит лимитед» закрепится в Доминиканской Республике и во Французской Гвиане, среди директоров начнется борьба. Близкий знакомый майора Питта Оскар Рондхейм намерен устранить Келли, Маркса, фон Хуммеля и остальных и стать единоличным хозяином совета. Мне жаль говорить это, но намерения мистера Рондхейма благородными не назовешь. И состраданье здесь тоже ни при чем.