Текст книги "Ужасы"

Автор книги: Клайв Баркер

Соавторы: Джозеф Хиллстром Кинг,Брайан Ламли,Дж. Рэмсей Кэмпбелл,Дэвид Моррелл,Чайна Мьевиль,Стивен Джонс,Кэтлин Кирнан,Роберта Лэннес,Адам Нэвилл,Брайан Ходж
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 34 страниц)

В результате постоянного напряжения Криск начал страдать от периодической бессонницы. И все же он почувствовал некоторое облегчение, хотя бы потому, что рота телефонных звонарей-энтузиастов "Глипотеха" наконец прекратила трезвонить ему по вечерам. Но зато Криску начало казаться, что и на работе, и по пути домой он ловит на себе напряженные, исполненные ненависти взгляды окружающих. Более того, он никак не мог избавиться от ощущения, что у большинства из тех, с кем он сталкивается на улице, происходит что-то неладное с лицом. У тех, на ком задерживался взгляд Криска, глаза внезапно начинали утопать в глазницах и постепенно превращались в темные пятна грязи, одновременно с этим их руки, пальцы и ногти становились пугающе длинными.

Вскоре к припаркованному напротив подъезда Криска фургону присоединился грузовик с материалами для возведения строительных лесов. На бортах открытого кузова также значился логотип "Глипотеха". Итак, решил Криск, эта компания к своему постоянно растущему списку предприятий прибавила еще и возведение строительных лесов. Наблюдая за тем, как выполняются контракты по обновлению большей части домов в городе, о чем писалось в газетах, Криск испытывал смутное чувство тревоги. Теперь, куда бы он ни кинул взгляд, можно было увидеть решетки строительных лесов с матово-белыми пластиковыми щитами с логотипом "Глипотеха" на фасаде.

Хоть Криск и надеялся, что новое направление деятельности умерит активность "Глипотеха" в области псевдопсихологического перепрограммирования людей, тем не менее он старался обходить стороной окруженные строительными лесами здания. Из-за скрывающих леса матовых щитов отчетливо доносился скрежет, словно десятки длинных ногтей скребли и скребли по стеклу, кирпичу и бетону.

Чтобы успокоить разыгравшиеся за день нервы, Криск частенько заглядывал на пару часов в бар, что находился в переулке неподалеку от издательского дома «Маре». Никто из его сослуживцев больше не коротал время в этом заведении, по протоколу «Глипотеха» все напитки заменялись чаем. Это было тихое местечко, с полутемным залом, располагающее к неторопливым размышлениям.

Криск потягивал пиво, и в этот момент в бар вошел человек с забинтованной головой. Криск старался не смотреть на вошедшего, но не мог не испытывать к нему сочувствие. Должно быть, этот мужчина попал в жуткий переплет. Незнакомец, вместо того чтобы подойти к барной стойке, направился прямиком к столику Криска и рухнул на стул напротив него.

– Как дела, Криск? – спросил он каркающим голосом, и Криск опознал в нем бывшего сотрудника "Маре" Дэвида Хогга.

– Есть свои трудности, – отвечал Криск. – Но, думаю, они – ничто по сравнению с вашими. Я полагаю, с вами произошел несчастный случай. Это очень неудачно, особенно если учесть ваше недавнее увольнение.

Глаза Хогга в дырах бинтовой повязки увлажнились. Казалось, за наслоениями бинтов нет ничего, ни носа, ни скул, только глубокие дыры.

– Я знаю, – снова подал голос Хогг, – что те, кто не стал жертвой промывания мозгов "Глипотеха", могут позволить себе время от времени заглянуть сюда и немного выпить. Обращенные, естественно, алкоголь не переносят. Но, должен признать, я и подумать не мог, что вы лично сможете отказаться от семинара, вы ведь такой лояльный сотрудник.

Криск не мог понять, делает ему Хогг комплимент или, наоборот, пытается принизить.

– "Глипотех" отвратительная организация, – сказал Криск, – нападает на свободу мысли, преследует тех, кто выступает против этого. Любой человек чести, который знает, что такое долг, поступил бы так же, как я.

– Не купишь мне выпить, Криск? Извини, что прошу. Но у меня совсем нет денег, а выпить очень надо. А я тебе за это дам один совет. Поверь, он стоит гораздо дороже, чем выпивка!

– Совет? Объяснитесь, пожалуйста.

– Когда нальешь, – отвечал Хогг.

Криск отошел к стойке и вернулся с очередной пинтой пива для себя и с виски с содовой для Хогга. Тот судорожно глотнул из стакана янтарную жидкость, несколько капель упали на забинтованный подбородок.

– Как далеко ты продвинулся на семинаре? – спросил Хогг и поставил наполовину пустой стакан на стол.

– В первый день отсидел приблизительно часов пять. Ушел, когда…

– Я просидел весь первый день, – перебил Криска Хогг, – и второй почти до конца. Это было еще до того, как я пришел в "Маре". С предыдущей работы я ушел потому, что увидел, к чему семинары "Глипотеха" привели людей моей компании. Но "Глипотех" не позволил мне отказаться от своего предложения. Они без конца названивали мне домой, а потом мои сослуживцы за то, что я не вписался в эту историю, подвергли меня остракизму. С тобой, наверное, сейчас происходит что-то похожее.

Криск кивнул. Ему стало очень стыдно оттого, что он так сильно недооценивал Хогга.

– Они мне больше не звонят, – ответил он.

Казалось, эта новость не успокоила, а, наоборот, взволновала Хогга еще сильнее.

– Ты понимаешь, что у них в действительности нет руководящего центра? – возбужденно продолжал Хогг. – То есть они, конечно, говорят, что такой центр есть. Но это всего лишь расположенный неизвестно где пустой, заброшенный офис, в котором стоит стол, на столе телефон и нет никого, кто бы ответил на звонок. Звонки, которыми тебя донимают, идут не оттуда. Я даже не знаю, бывал ли хоть раз в этом офисе этот свинья Эббон. Спрашивать, где находится центр, против протокола.

Забинтованный Хогг ухватил стакан со скотчем и одним махом опрокинул его себе в глотку.

– Повторить? Как вы? – спросил его Криск.

– Бери бутылку, – выдавил Хогг и закашлялся.

Они изрядно напились.

– А знаешь, – сказал Хогг, с трудом ворочая языком, – что происходит на второй день? Они рассказывают тебе о своей ментальной технологии. Эти ублюдки повторяют свою пропаганду снова и снова до тех пор, пока она не перестает казаться бессмыслицей, пока, как они говорят, ты не достигнешь понимания. Это называется суицидная решимость. Правда, забавная чернуха? Суицидная решимость. Когда ты проглатываешь этот финальный кусочек пазла, ты принадлежишь им целиком и полностью. Я не проглотил эту дрянь. Суть того, что они говорят про эту суицидную решимость, есть секрет извлечения максимума радости из жизни. Живи так, говорят они, будто каждый твой день последний, потому что скоро этот день и правда наступит. И у каждого к этому моменту мозги промыты настолько, что все верят.

– Это слишком! Это уже какая-то фантастика – разве можно убедить людей убить самих себя? – отозвался Криск. – Такого не может быть, разве только в самых низкопробных страшилках. А почему вы не поставили в известность полицию?

– Ты не понимаешь, они ВСЁ держат под контролем, – глотая слова, отвечал Хогг. – В любом случае ты ведь не зашел так далеко, как я. На второй день ты бы проглотил все, что они говорят. Промывание мозгов действует, только когда жертва отказывается признать, что ей промывают мозги. Суицидное решение, конечно, плохо, но то, что следует после этого, еще хуже. Суицид – не конец, это только начало. Их технология каким-то образом воздействует на те области мозга, которые мы обычно не используем. Благодаря ей они гарантируют твое "возвращение", чтобы они могли продолжать процесс реконструкции, продолжать его даже после твоей смерти. "Глипотех" никогда никого не отпускает. Никогда. Никого и никогда.

Хогг тыкал пальцем в забинтованную голову. Криск заподозрил, что он сошел с ума.

– Говорю тебе, Криск, они едва меня не достали! Уходи, пока есть возможность. Не болтайся тут, как я. Эти вурдалаки умудрились добраться до моего лица до того, как я…

Криск, пошатываясь, встал из-за стола. Его не волновало, правду говорит Хогг или нет, с него было достаточно. Ни разу не оглянувшись, он вышел из бара.

– …Сваливай из города, Криск! – кричал у него за спиной Хогг. – Если они перестали тебе звонить, значит, решились на крайние меры.

На следующий день Криск навсегда ушел из «Маре». В том, что ему наговорил Хогг накануне вечером, был некий зловещий смысл, даже если не принимать каждое слово за чистую монету.

Теперь уже и в своих коллегах Криск стал замечать те самые физиономические мутации, которые раньше наблюдал у прохожих на улице. Возможно, это было какое-то заболевание, но Криск недоумевал, почему никак не комментируется факт его распространения.

Он уволится, не подавая заявления, пойдет домой, упакует кое-какие вещи в пару чемоданов и уедет из города на первом же поезде. Криск чувствовал: если не предпринять решительных действий, он переступит грань разумного и, как Хогг, окончательно сойдет с ума. Никого не посвятив в свои планы, он, как обычно, покинул "Маре" в шесть часов вечера.

Его уход заметил только О'Хара. Криск с ужасом увидел, как шеф поднял руку с ненормально длинными пальцами и ногтями и несколько театрально помахал ему на прощание. Под темными пятнами глаз змеилась жутковатая понимающая улыбка.

От работы до дома было десять минут ходу неспешным шагом, но Криск постоянно сбивался на бег и тормозил, только когда не хватало дыхания, и в результате преодолел это расстояние в два раза быстрее. Мысленно он уже решил, что возьмет с собой: самое необходимое, наличные, отложенные на крайний случай, туалетные принадлежности и, возможно, пару дорогих сердцу вещей, которые он приобрел в Киото, – чайный набор и чашечки для саке. Да, в них живет дух ваби,[43]43
  Ваби (яп.) – ключевое понятие японской эстетики и философии. Стиль ваби.


[Закрыть] их нельзя оставлять.

Криск старался не смотреть ни на прохожих, ни на дома, ни на улицу. Дорогу домой он мог найти и с закрытыми глазами. Когда Криск наконец-то добрался до дома и увидел, что весь фасад здания до самой крыши застроен лесами "Глипотеха", его охватила паника. Грузовик с противоположной стороны улицы исчез, однако грязно-зеленый фургон остался. Правда, охранников "Глипотеха" в кабине фургона не было видно.

Криск уже готов был отказаться от идеи подняться в квартиру, но он нуждался в наличных, которые лежали в ящике бюро. Немного постояв у подъезда, Криск осторожно приблизился к укрытым за щитами лесам и напряг слух. Он прождал несколько минут, но так ничего и не услышал. Возможно, если действовать быстро, ему удастся незаметно проскочить в дом и так же незаметно выскользнуть обратно. Криск всегда закрывал окна на щеколды и был уверен, что любое вторжение снаружи обязательно привлечет внимание, поэтому он мог не бояться, что кто-то может поджидать его в самой квартире.

Криск вошел в подъезд, прошел по коридору и начал подниматься по лестнице. Лампочка на втором этаже перегорела, и ему пришлось в кромешной темноте миновать два пролета, прежде чем он добрался до третьего этажа, где и располагалась его квартира. Криск тихо повернул ключ в замке, приоткрыл дверь и, протянув внутрь руку, щелкнул выключателем справа от входа. Потом вошел.

Криск с облегчением отметил, что после его ухода на работу все предметы в квартире остались на своих местах, окна закрыты, щеколды задвинуты. Мутно-белые щиты на строительных лесах закрывали привычный вид из окна. Но на самих лесах никого не было. Дверь в квартиру Криск на случай внезапного отхода оставил приоткрытой.

Переложив наличные из бюро в бумажник, Криск начал торопливо паковать чемоданы. Сложнее всего было с чайным набором и чашечками для саке, эти хрупкие предметы необходимо было завернуть каждый в несколько слоев газет.

А потом он услышал за окном громкий топот и звуки ударов. Казалось, группа людей, толкаясь, спешит подняться вверх по лесам. Они направлялись к окну Криска, в этом не было никаких сомнений. Оставался один путь к спасению… Криск развернулся вокруг оси и увидел ухватившиеся за косяк омерзительно длинные пальцы, будто кто-то собирался толкнуть дверь и войти в квартиру. Он рванулся через комнату и бросился на дверь, стараясь придавить жуткую тощую руку. Криск навалился плечом на дверь, перевес был явно на его стороне, паучьи пальцы судорожно задергались. Дверь наконец закрылась, и фаланги отделились от пальцев, словно были вылеплены из сырой оконной замазки.

За спиной Криска чьи-то ногти скребли по оконной раме. Он обернулся и увидел прильнувшие к стеклу смертельно бледные лица. Полдюжины безумных существ царапались в окно.

Криск схватил телефонную трубку и, бешено тыча пальцем, набрал номер оператора. Его тут же, не сказав ни слова, переключили на другую линию, и начались знакомые бесконечные гудки. Может, если удастся пробиться в "Глипотех", если он сможет убедить их в том, что передумал, надеялся Криск, может, тогда у него еще останется хоть один шанс.

– Ответь же, – бормотал он, – ответь, ответь…

И за секунду до того, как окно разбилось вдребезги и существа полезли через подоконник в комнату, расцарапывая все на своем пути, Криск представил пустой, давно заброшенный пыльный офис, где на ничем не занятом столе звонит и звонит телефон…

Холли Филлипс
Голодная

Холли Филлипс живет и пишет книги в небольшом доме с видом на реку Колумбия в Западной Канаде.

Филлипс является автором нашумевшего сборника рассказов "В чертогах покоя" ("In the Palace of Repose") и романа в жанре темного фэнтези "Горящая девушка" ("The Burning Girl"), изданных в "Prime Books". Многочисленные рассказы и поэмы писательницы публиковались в "The New Quarterly" и "Asimov's". В настоящее время Филлипс перерабатывает фэнтезийный роман "Дитя машины" ("The Engine's Child") и одновременно готовит следующую книгу – роман в жанре слипстрим "До эры чудес" ("Before the Age of Miracles").

"Я написала "Голодную" за два серых дождливых июньских дня 2002 года, – вспоминает Филлипс. – Тогда исчезла моя любимая кошка Калипсо, которая жила у меня в доме семь лет. Пусть люди и события в этом рассказе – плод моего воображения, зато ощущение одиночества самое настоящее. Тема охотника и жертвы тоже списана с реальности: судя по всему, моя Калипсо, ловкая охотница на мышей, сама стала чьей-то жертвой. Хотя койоты, рыси и кугуары редко показываются на холмах за домом, мы все равно знаем, что они там водятся".

Когда она вошла в подземный переход, соединяющий авеню с парком, там, в испарениях мочи и плесени, в свете флуоресцентных ламп, как обычно, болтался Рэз с парочкой своих дружков. Рэз, неизвестно откуда, знал ее имя.

– Секси Сейди, – напевал этот сутенеришка строчку из одной старой песенки. – Секси-и-и-и… Сей-ди-и…

Она посмотрела прямо перед собой и, надев маску бесстрашия, зашагала туда, где лестница поднималась к темной траве и осенним деревьям.

– Эй, Сейди, ты еще не проголодалась? – шепнул один из дружков Рэза у нее за спиной. Туннель перехода усиливал звук его голоса, звук ее шагов и рычание машин у них над головами. – Еще не проголодалась?

– Секси-и Сей-ди…

Насколько она ненавидела туннель перехода, настолько она любила выныривать из него на свободу, в парк. Люди говорили – с наступлением темноты парк превращается в опасное место, место, где рыщут маньяки и психи, подпитывая свое безумие алкоголем и дешевыми наркотиками. Ночь – это время, когда бездомные дети собираются в стаи, чтобы обворовывать и грабить выходящую из ресторанов и кинотеатров публику, а потом делить выручку и сводить счеты в каком-нибудь холодном ангаре пустующего склада. Вместе безопаснее. Но Сейди ненавидела жмущиеся друг к другу вонючие тела, ненавидела невнятное бормотание торчков и грязные прихваты. Она ненавидела свору и ненавидела страх, который удерживал стаю попрошаек вместе, поэтому, услышав шепот: «Маллейн-парк, в пятницу вечером», она твердо решила прийти туда, и плевать на Рэза, плевать на всякие тени.

Воздух под кронами деревьев пах сожженной листвой. Рейни – вот кто шепнул ей на ухо эти слова. (Как случилось, что она их встретила? Рейни, Лео и Тома? Должно быть, они заговорили с ней первыми, она была слишком стеснительной, слишком пугливой для того, чтобы первой подойти к незнакомым людям. Но она наблюдала за ними с тех самых пор, как оказалась на авеню. Неделями она тосковала по их чистоте, восхищалась их независимостью, тянулась к их загадочным взаимоотношениям. Они были яркими, как пылающие клинки, и сверкали, как драгоценные камни.) Рейни – гибкая, тонкая блондинка – продефилировала мимо угла, где попрошайничала Сейди, и, то ли что-то обещая, то ли поддразнивая, шепнула: "Маллейн-парк, в пятницу вечером". И этот ее запах, запах мыла и чистой кожи, пробудил в Сейди желание. Желание, но не смелость. Смелость – это пламя, которое требует топлива, а Сейди была слишком голодна, чтобы поддерживать в себе этот огонь. Голодна для этого огня и недостаточно голодна для… Секси-и Сей-ди…

Легкий ветер срывал с деревьев сухие, подмерзшие листья. Шорох листвы приглушал шаги и голоса. Сейди поплотнее запахнулась в кардиган с чужого плеча и зашагала по гравиевой дорожке. Маллейн-парк занимал целый квартал. В парке было много высоких фонарей, которые разливали круглые лужи света, и много деревьев, стволы которых окружали широкие черные тени. Эта троица могла быть где угодно, если они вообще пришли в парк, если Сейди не явилась слишком рано или слишком поздно или если вообще все поняла правильно. Чего она не могла понять, так это почему она удостоилась их предложения.

Кто-то бежал прямо на нее, силуэт вырывался из темноты, превращался в человека и снова нырял в тень. Сейди мельком увидела его лицо – борода, сморщенная кожа, глаза слезятся от страха, – потом мужчина исчез в темноте. Все, что от него осталось, – это то, что остается от любого человека во мраке ночи, – запах пота, давно не мытого тела да шлепанье картонных подошв по уходящим в туннель ступеням.

А потом рассмеялась женщина. Звук ее смеха был отражением страха Сейди, искоркой тепла в ее пустом желудке. Вся троица внезапно появилась в круге света и шла прямо к ней. Рейни – высокая и гибкая, с платиновым пучком обесцвеченных волос и серебряным колечком пирсинга на извивающейся в улыбке губе. Том, под стать своему имени, большой, румяный с размеренной походкой и невозмутимым взглядом. Лео, с непослушной копной соломенных волос, с сильными руками и грацией атлета. Тепло внутри Сейди начало разрастаться, робко, но достаточно для того, чтобы зажечь улыбку.

– Сейди! – воскликнула Рейни.

– Сейди, – проурчал Том.

– Сейди, – сказал Лео и дружески протянул руку.

И она среди них. Рейни смеется и приобнимает ее рукой за плечи.

– Настоящее имя произнесено трижды, – говорит Рей-ни. – Теперь ты наша, Сейди.

Сейди не понимает смысла сказанного, но это звучит как шутка, и потому она смеется.

Они повели ее к дому на другой стороне парка. Это место она едва знала. Старые дома, какие-то совсем заброшены, другие отремонтированы и выглядят как новые, многие в этом месяце украшены подсвеченными тыквами с вырезанными рожицами – тыквы приветствуют детей, но не бездомных или потерявшихся. Даже в компании новых друзей она немного поеживается в своих жалких одежках. Стань невидимой, подсказывает ей инстинкт. Сделайся такой маленькой, чтобы тебя нельзя было увидеть. Она идет, волоча нош по хрустящим листьям, а троица Рейни спускается с тротуара и направляется по дорожке к дому.

Рейни тянет ее за рукав, серебряная улыбка поблескивает в свете уличных фонарей.

– Идем, Сейди, не стесняйся. Переоденешься во все новое, и тебе нечего будет бояться.

– Но у меня нет другой одежды.

Рейни смеется. У нее легкий, переливающийся смех, счастливый и искренний.

– Поверь сестренке Рейни, – говорит она. – Мы раздобудем все, что тебе нужно.

– Не волнуйся, – с пониманием в голосе добавляет Лео. – Хозяин – наш друг. Он разрешает нам держать здесь свои вещи.

– И он одолжит тебе маску, – подытожил Том.

– Маску? – Тут Сейди остановилась. – Но сейчас не Хэллоуин… – Однако она не знала точно, какое сегодня число, возможно, конец месяца был ближе, чем ей кажется.

– Самое время, – улыбаясь, сказал Лео. – Хэллоуин ждешь весь октябрь, как в детстве.

– Только веселья больше, – промурлыкала ей на ухо Рейни, и Сейди каким-то образом снова двинулась по дорожке и дальше вверх по ступенькам на крыльцо.

Входная дверь была застекленной, и когда она открылась, перед глазами Сейди мелькнула картинка из цветного стекла – красно-зеленая морда какого-то то ли хохочущего, то ли рычащего существа с белыми клыками и кошачьими глазами. Сейди шагнула через порог и оказалась в доме.

В холле было темно, если не считать света, который проникал в приоткрытую дверь. В воздухе витал запах меда, а может, воска для балясин, которые блестели и пускали желтых зайчиков. После проведенного в уличной толчее лета это место казалось таким необычным, что у Сейди голова пошла кругом, и она едва понимала, где находится. Сейди глянула на улыбающегося Лео, на невозмутимого Тома.

– Пошли. – Рейни взяла Сейди под руку. – Нам еще надо успеть помыться и переодеться, пока все не приехали.

Мыться? Переодеться в чистое? Она позволила Рейни увлечь себя вверх по лестнице, голова у нее все еще кружилась, но теперь уже от счастья, тепла и сладкого запаха, разлитого в этом доме. Розыгрыш? Или приглашение развлечься и получить удовольствие? Нельзя спрашивать.

Толстые свечи оседают под собственным пламенем. Глубокая ванна, горячая вода, пахнущая ванилью мыльная пена. Овальное зеркало во вращающейся раме. Сейди водила по телу влажной губкой и наблюдала за Рейни, которая принесла в комнату костюмы и примеряла их перед зеркалом. Пламя свечей вспыхивало и едва не угасало от каждого движения Рейни, в зеркале таинственно мерцало ее отражение. Сейди зачарованно смотрела, как девочка-подросток превращается в двадцатилетнюю кокетку в обтягивающем костюме, расшитом бирюзовым бисером, в леди эпохи Ренессанса в украшенном вышивкой корсаже, в пирата в кожаной жилетке и платке попугайской расцветки.

Сейди отжала губку, пристроила ее на край ванны и только после этого с серьезным видом захлопала в ладоши.

– Идет? – Рейни-пират кивнула в сторону зеркала. Похоже, ее больше интересовала реакция Сейди, чем собственное отражение.

Сейди завязала мокрые волосы в узел на затылке и потянулась к стойке с полотенцем.

– Идет, – серьезно ответила она.

Рейни на секунду перестала позировать, чтобы передать Сейди полотенце, и снова повернулась к зеркалу. В какой-то момент ее лицо потеряло всякую выразительность, буквально омертвело, только внимательные глаза оставались живыми. А потом, когда Сейди встала в ванне и пар заклубился в пламени свечей, Рейни уперла кулаки в бедра, надменно запрокинула голову и расхохоталась:

– Идет!

В следующей комнате их ждала бутылка белого вина. И бокалы тоже нашлись. Рейни-пират пила из горлышка, и Сейди, временами переставая рыться в большом сундуке с нарядами, следовала ее примеру. От сундука исходил удивительный аромат – пахло дорогими тканями, выветрившимися духами и едва уловимо – теплом человеческой кожи.

– Ваш друг, наверное, часто устраивает вечеринки, – сказала Сейди, выныривая из сундука с охапкой одежды.

– Ему это нравится, – отвечал пират, прихлебывая вино из бутылки. – Он живет ради этого времени года.

Сейди разложила на кровати отобранные вещи. Эта двуспальная кровать, с медным каркасом и покрывалом цвета темного вина, была единственным предметом обстановки в комнате. Голое, без штор, окно выходило на задний двор. Сейди было немного неловко, ей казалось, что кто-то подглядывает за ними из темноты, но Рейни это совсем не беспокоило, и Сейди притворилась, будто ей тоже все равно.

– Вот, – сказала она, прикладывая платье к обернутому в полотенце телу. Платье было элегантным, как у Джинджер Роджерс,[44]44
  Роджерс Джинджер – знаменитая американская актриса и танцовщица 1930–1950-х гт.


[Закрыть] с опушкой из перьев по краю и на плечах.

Рейни скривилась и отрицательно покачала головой. Перья нежно щекотали кожу, но Сейди отложила платье в сторону.

– А вот это? – Еще одно кокетливое платье с павлиньими перьями.

– Нет, – сказала Рейни и указала ей за спину. – Это.

Сейди увидела в зеркале свое изумленное лицо. Шелковое бело-голубое платьице, расшитое золотом, с чуть длинноватыми рукавами, немного узкие в бедрах штанишки той же расцветки плюс кружевной воротник и туфли с пряжками. Этот костюм, несмотря на раскиданные по плечам спутанные каштановые волосы, делал ее похожей на девушку при дворе какого-нибудь из французских Луи. Сейди моргнула, тряхнула головой и дернула за ленточку на рукаве. У нее за плечом появилась голова пирата в пестром платке, пират улыбнулся и ткнул локтем в бок, предлагая уже практически пустую бутылку.

Юноши ждали их возле лестницы – Том в алом китайском кимоно, расшитом драконами, Лео – жизнерадостный Гамлет в черном камзоле и чулках. Холл внизу все еще не был освещен, но сквозь открытый дверной проем лился яркий свет, слышались приглушенный гул голосов и меланхолическое треньканье цыганской гитары. Завидев Сейди и Рейни, Лео захлопал в ладоши. Том, мягко ступая, обошел девушек кругом, одобрительно кивая. Удовлетворенная оценкой товарищей, Рейни встала в гордую позу, а Сейди присела в книксене, она немного захмелела от вина, от счастья и старалась не задаваться вопросом: почему я?

Кто-то еще присоединился к аплодисментам Лео. Сейди вспыхнула и выпрямилась, она успела забыть о хозяине, которому еще не была представлена. Он был высок, выше, чем Лео, и так же, как и Лео, одет во все черное. Но нарочито простой крой и насыщенный черный цвет костюма хозяина превращали Лео в жалкого подражателя оригиналу. Гладкое каре черных волос и маска. Сейди не могла отвести глаз от его лица – облегающий черный бархат, с блестками вокруг прорезей для глаз, и рот, очерченный красным цветом.

– Это Сейди, – сказала Рейни и подтолкнула ее в спину.

– Сейди… – Человек в маске развел руки в стороны, белые кисти резко выделялись на черном фоне. – Сейди, – задумчиво повторил он и улыбнулся, обнажив белые зубы. – Добро пожаловать, Сейди.

– Благодарю, – сказала она, припоминая манеры из другой жизни. – Очень мило с вашей стороны, что пригласили меня.

– Всегда рад друзьям Рейни. – Смех хозяина был темным и бархатным, как его маска. – Кто друг Рейни – тот и мой друг.

И вот тогда Сейди почуяла нечто зловещее в окружающей ее атмосфере. Она невольно заметила, как Рейни вдруг замерла без движения у нее за спиной, как внимательный Том отвел взгляд в сторону, а улыбка Лео растянулась и стала фальшивой. Впрочем, Сейди не могла бы сказать точно, от чего именно мурашки побежали у нее по спине. Это связано с Рейни, внезапно подумала Сейди и, заглянув в прорези для глаз в маске хозяина, поняла, что права. Рейни в опасности, а не она! Облегчение, яростная вспышка желания защитить друга (а в это мгновение Рейни стала ее другом), непреодолимое любопытство, объединившись, оттеснили волну накатывающего страха. Выпитое вино, вероятно, тоже сыграло свою роль.

– Благодарю, – повторила она.

А потом хозяин отвел их выбирать маски.

Лео: черное домино, бубновые прорези для беспокойных глаз.

Том: рычащий дракон, красный с золотом, скрывающий невозмутимость хозяина.

Рейни сомневается, подхватывает одну маску, теребит завязки другой, прикусывает губу, разглядывая третью, – и наконец усыпанная блестками кошка, с разбегающимися в стороны полосами, из-за которых глаза ее кажутся уже не испуганными, а дикими.

Выбор за Сейди. Комната завалена масками, они кругом – на столах, на полках, на крючках на стенах. Пустые орбиты глазниц и замершие прорези ртов ждут соприкосновения с жизнью. Все это было так странно и чуждо, а потом лица друзей скрылись под масками, и только ее лицо осталось на виду.

– Вот, – произнес их хозяин; все это время он стоял в темном углу комнаты и наблюдал за тем, как они выбирают себе маски.

Белая рука протянула Сейди смеющуюся, кривляющуюся матово-бледную маску – мордочка шаловливого чертенка, веселого демона. Маска не страшная, но Сейди предпочла бы что-нибудь другое, что-нибудь соответствующее ее костюму, отражающее блеск двора "короля-солнце".

Но…

– Возьми, – сказал хозяин. – Я настаиваю. – Он произнес это так, словно она растерялась оттого, что ей оказали великую честь.

Итак, она взяла маску и надела ее.

Глаза маски ярче глаз на незащищенном лице. В них больше жизни, больше ума, больше выразительности, они – вход в сущее, окна души. Глаза… И рты – губы натянутые или мягкие, морщинки от смеха, похотливые языки. Льющиеся из прорезей голоса. Извивающиеся губы выплескивают смех, который подтверждает ложь. Слово в присутствии сияющих глаз утверждает правду.

Прикосновение маски. Сначала она показалась прохладной и влажной, но очень быстро превратилась во вторую кожу и подарила свободу. Сейди сама – сцена, каждый ее вдох, каждый выдох – спектакль и в то же время (в этом и есть волшебство) абсолютная правда. Маскарад заполнил ночь, и любая игра, любое притворство, флирт или коварство – а зал ими полон – реальны, как острые ножи. Фальшивое лицо повседневности, которое скрывает реальность под плотью и кожей, прячется за фантазией – она и есть наш самый настоящий образ. Сейди всегда была пуглива и осторожна, инстинкт самосохранения постоянно приказывал ей оставаться маленькой, незаметной. Она и не подозревала, что в ней живет чертенок, пока не надела его маску себе на лицо.

Конечно, он жил в ней, прятался где-то глубоко внутри. А иначе что подтолкнуло ее к Рейни, к Тому и Лео? Что помогло преодолеть опасный путь до места встречи, а оттуда сюда, в этот загадочный дом?

Чертенок…

Как узнать, где тебя ожидает свобода? И теперь это действительно – свобода.

Сейди-чертенок, в платьице и в маске, превратилась в самого настоящего гермафродита, и в этом-то и заключалась вся суть ее игры. Грубоватый мужчина с седыми волосами, заплетенными в старомодную косу, в маске усталого ангела, угощает ее крошечным печеньем (печенье с сыром и специями, она такое обожает и жадно слизывает крошки с кончиков пальцев). Потом он стоит пораженный, наблюдая за тем, как она – сама жадная юность от спутанных волос до пряжек на туфлях – выпрашивает у полуобнаженного бога Кали глоток вина. И это только одна мизансцена, их еще дюжины, Сейди разыгрывает их без остановки, пока не пресыщается, и тогда…

Она танцует, звон гитар и бой барабанов несравнимы с механическим ритмом, как пьянящее кровь вино с пресными таблетками, которые она глотала на улице. Нет, это здесь, здесь настоящая жизнь, здесь разгоряченная вином кровь бурлит в ее венах. Она танцует, чертенок-Сейди танцует с мужчинами, с женщинами, танцует сама по себе… вот она в объятиях дракона-Тома, который плавно движется по паркету… вот уже хозяин (или это просто его маска мелькнула в кружении тел), весь в черном, держит ее в руках, красный блестящий рот растягивается в улыбке, сверкают белые зубы… вот она вместе с Рейни, чей смех звучит, как льющееся из бутылки вино, как вода, утекающая в сточную канаву… потом, потом они уже не танцуют, музыка приглушенно звучит у них за спиной, они бегут через залитый лунным светом парк, парк превращается в дикий лес, осенний лес занимает целый городской квартал, они бегут, нет – они охотятся (но и танцуют одновременно, а может, это сон?) чертенок, дракон, кошка и подпрыгивающий Гамлет преследуют жертву… бедный неуклюжий косматый мишка заблудился в нескончаемом лесу-квартале, воет, когда они валят его на землю… потом еще вино, оно льется из бутылки, которую чертенок открывает своими острыми как иголки зубками и передает по кругу… вино играет у них в крови…