Текст книги "Ужасы"

Автор книги: Клайв Баркер

Соавторы: Джозеф Хиллстром Кинг,Брайан Ламли,Дж. Рэмсей Кэмпбелл,Дэвид Моррелл,Чайна Мьевиль,Стивен Джонс,Кэтлин Кирнан,Роберта Лэннес,Адам Нэвилл,Брайан Ходж
сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 34 страниц)

– Так что ты еще хочешь узнать?

– Очень многое, – задумчиво протянула Энни, – только я пока не знаю, как спросить. Надо все хорошенько обдумать. – И тотчас же снова насторожилась. – Вы сказали, мой отец сменил имя?

– О да. В порядке веселой гонки, которую он задал нам… вернее, мне. Я ведь гонялся за ним все эти годы. Но в конечном счете украшения его выдали. Всю эту зиму, разъезжая по округе, я скупал их в соседних городках. Удалось вернуть почти все. А что касается имени… по-настоящему его звали не Байт, а Уэйт: он дальний, очень дальний потомок инсмутских Уэйтов. Один из его – и моих – предков плавал с торговыми судами Обеда Марша в Полинезию. Впрочем, я хронологически ближе к тем старым мореходам, чем был бедняга Джордж.

Она моргнула, ошеломленно помотала головой; старик впервые застал ее врасплох и улыбнулся ее удивлению.

– Вы тоже Уэйт? – спросила она. – Но ведь… Джемисон…

– Ну, на самом деле это означает "сын Джеми", – поправил он. – Сын Джеми Уэйта из старого Инсмута. Я тебя поразил? Неужели так страшно узнать, что родство, которое ты ощущала, существует в действительности?

И после коротенькой заминки, снова вглядевшись в его лицо, она ответила:

– Нет. – И покачала головой. – По-моему, я давно догадывалась – отчасти. А Джеф, бедный Джеф… Да ведь значит, вы ему тоже родной, и, по-моему, он тоже знал! Видно было по глазам, когда он на вас смотрел.

– Джеф! – Старик помрачнел и пожал плечами. – Какая жалость. Но с ним был безнадежный случай, развитие навсегда осталось бы незаконченным. Всего лишь рудименты жабр – бесполезных, недоразвитых, атрофированных. Атавизм, линия, которую мы считали окончательно вычищенной, и все же она иногда проявляется. Бедный мальчик представлял один из таких случаев: он оказался в ловушке между наследством предков и своими – или отцовскими – генами, перестроенными научными методами. И два облика противоборствовали, вместо того чтобы слиться.

– Атавизм, – повторила она. – Какое ужасное слово.

Старик со вздохом пожал плечами:

– Да, но как еще назвать то, чем был и как выглядел Джеф? Но со временем, девочка моя, наши посланники – наши агенты – будут ходить среди людей, неотличимые от них, и будут приняты в их среде. Пока наконец мы, Морские Существа, не станем одной расой – истинной расой земноводных, изначально задуманной природой. Мы были первыми… да ведь мы вышли из моря, из колыбели самой жизни! Со временем и земля, и море будут принадлежать нам.

– Посланники, – повторила Энни, вслушиваясь в звучание слова. – А на самом деле агенты. Шпионы, "пятая колонна".

– Наш авангард, – кивнул он. – И, как знать, ты можешь стать одной из них. Во всяком случае я об этом думал.

Она погладила свое горло и вдруг встревожилась:

– Но ведь мы с Джефом были ровесниками и одной крови. Если его… жабры? Те складки ведь были жабрами? Но… – Энни продолжала гладить или, вернее, ощупывать свое горло, пока он не поймал ее за руку:

– Твои скрыты внутри, как и у меня. Генная модификация в тебе, как и во мне, выразилась в совершенстве. Вот почему дезертирство твоего отца нас так разочаровало и зачем, среди прочих причин, я выслеживал его. Я хотел посмотреть, как он будет размножаться и окажется ли потомство удачным. В твоем случае так и получилось. Но не с Джефом.

– Мои жабры? – Она снова погладила горло и тут вспомнила: – А! Ларингит! Когда в декабре у меня болело горло и вы меня осматривали! Две-три таблетки аспирина в день, сказали вы маме, и пусть четыре-пять раз в день полощет горло теплой водой с растворенной в ней ложкой соли.

– Ты не хотела показываться никому другому, – напомнил старик. – Интересно, почему? Почему ты выбрала меня?

– Потому что не хотела, чтобы меня осматривали другие врачи, – ответила она. – Только вы.

– Родство, – повторил он. – Ты сделала правильный выбор. Но можешь не беспокоиться: твои жабры – пока это чуть заметные розовые щели у основания гортани – столь же совершенны, как у любого зародыша или младенца Морского Существа, рожденного на суше. И останутся такими… о, очень долго, так же долго или даже дольше, чем оставались – и останутся – мои, пока я не буду готов. Тогда они проявятся снаружи. Месяц или около того они, развиваясь, будут очень чувствительны, а трубочки, вроде пустых вен, будут доставлять воздух твоим сухопутным легким. В это время в море ты будешь чувствовать себя так же свободно, как на суше. И это будет чудесное время, милая!

– Вы хотите, чтобы я… ушла с вами? Стала бы…

– Но ведь ты уже стала! Тебя окружает слабый, но отчетливо уловимый запах, Энни. Да, и меня тоже, и так же пахло от твоего сводного брата. Но его можно ослабить, принимая разработанные нами таблетки, и полностью перебить особым одеколоном.

На этот раз молчание длилось гораздо дольше, и девочка снова взялась за его руку, погладила голую кожу от локтя к запястью. В этом направлении кожа казалась совершенно гладкой, а вот снизу вверх…

– Да, – сказала она. – Наверное, вы правы. У меня кожа такая же, как ваша… чешуйки не заметны. Они тонкие, розовые и золотистые. Но если мне придется уйти с вами, как же мама? Вы так и не сказали мне, что с ней.

Теперь старик, так долго говоривший правду, вынужден был солгать. Должен был, потому что она никогда не приняла бы правды или, вернее, приняла бы, но это разбило бы ее веру. Но другого выхода не было.

– Твоя мама… – Старик понурился, отвел взгляд и начал заново: – Твоя мама, твоя милая Джилли… боюсь, что ей недолго осталось жить. – Это по крайней мере было правдой. Но ладонь Энни взлетела к губам, и потому он поспешно продолжил: – У нее БКЯ, Энни, – болезнь Крейцфельда-Якоба, так называемое коровье бешенство, и болезнь зашла очень далеко. – И это тоже была правда, но не вся правда.

Энни смотрела на него, приоткрыв рот:

– Она знает?

– Как я мог ей сказать? А ты сможешь? Она, может быть, уже никогда не придет в себя. А если придет, то будет беспокоиться только о тебе. И мы никак не можем рассказать ей о… о… Ты меня понимаешь. Нет, Энни, не смотри на меня так. Ничего нельзя сделать. От этого не существует лекарств, и никакая больница ей не поможет. Я хотел, чтобы она до конца пробыла здесь, с тобой. И конечно, я останусь и буду помогать до конца. Тот врач из Сент-Остелла со мной согласился.

К девочке наконец вернулся голос:

– Значит, ваши таблетки ничем ей не помогали.

– Плацебо. – Теперь Джемисон лгал. – Сахарные пилюли, приносившие ей некоторое облегчение, потому что она думала, будто я ей помогаю.

Нет, это было не так, и он не пытался помочь Джилли. Она никогда не отпустила бы дочь. И дочь не согласилась бы уйти, пока жива была мать. Так что те таблетки содержали синтетические прионы – простые белки, неотличимые от вируса коровьего бешенства у человека, разработанные в тайных лабораториях старого Инсмута. Они и теперь разъедали мозг Джилли, с каждым днем все быстрее.

Энни отняла руку от лица:

– Долго?

Он покачал головой:

– Не долго. После того что случилось вчера, скажу – уже недолго. Может, несколько дней. В лучшем случае месяц. Но мы с тобой будем здесь. И, Энни, то, что она не дожила, останется нам. Тебе, как и мне, предстоит долгая… о, очень долгая жизнь.

– Значит, это правда? – Она взглянула на него, и Джемисон взглянул на Энни, но не увидел ни слезинки в ее совершенно не отличающихся от обычных глазах. – Правда, что мы живем очень долго? Но ведь не вечно?

Он покачал головой:

– Не вечно, хотя иной раз кажется, что так. Я часто теряю счет своим годам. Но я твой предок, это правда.

Энни вздохнула и поднялась. Смахнула с платья песок и протянула ему руку, помогая встать:

– Тогда пойдем побудем с мамой… дедушка.

Теперь он улыбнулся по-настоящему широко, как улыбался только близким, показав маленькие острые рыбьи зубы.

– Дедушка? – переспросил он. – Собственно, нет. На самом деле я прапрадед твоего отца. А тебе, Энни… тебе придется добавить еще одно "пра".

И рука об руку они пошли по песку к дому. Юная девушка и старый — очень старый – человек?..

Рэмси Кэмпбелл
Победитель

Среди последних работ Рэмси Кэмпбелла новая версия романа «Тайные истории» («Secret Stories»), изданная «Tor Books» под заголовком «Тайная история» («Secret Story»), романы «Усмешка тьмы» («А Grin of the Dark») и «Воровской страх» («Thieving Fear»).

К своей постоянной колонке в журнале "All Hallows" Кэмпбелл добавил новую – "Ramsey's Ramblers" в "Video Watchdog".

Рассказ "Победитель" был написан для тематической антологии Килана Патрика Верка "Таверна Мертвецов" ("Taverns of the Dead").

"Мне приходилось бывать в столь же неуютных пивных, и, возможно, воспоминания о них отложились у меня в подсознании. Самым неприятным был паб в Биркенхеде: войдя туда, человек тут же начинал чувствовать себя так, словно назвался евреем на презентации книги Дэвида Ирвинга".

Пока Джессоп вел машину по набережной, он думал в основном о ветре, гнавшем залитые лунным светом тучи. Когда его «мини» оставила позади последнее из пустых конторских зданий, он увидел корабли, кренившиеся, как городские высотки при землетрясении. Машины круто разворачивались перед въездом на паромный причал. Несколько минут Джессон мрачно боролся с баранкой руля, подводя машину к воротам против ветра, всем весом отбрасывавшего ее назад. У самой эстакады с ним разминулась «тойота», набитая вопящими детишками, втиснутыми во все промежутки между багажом.

– Дублин не принимает, – сказал ему водитель с сильным ольстерским акцентом. Джессопу приходилось напрягаться, чтобы понять его. – Говорят, приезжайте через три часа.

– Я так и не поужинал! – возмутился один из сыновей, а его сестра недовольно добавила:

– Могли бы остаться у дяди!

Джессоп подумал, что и он мог бы на денек отложить поездку, но теперь уже забрался так далеко на юг, что не стоило поворачивать обратно. А мог бы вылететь из Лондона этим утром и обогнать непогоду, если бы не вздумал сэкономить. Он послал слова благодарности по ветру вслед "тойоте" и принялся выискивать убежище на предпортовой улице. Пивных хватало, но перед ними не было мест для парковки, не было и указателей на соседние стоянки. Джессон искал отель, где можно неторопливо перекусить и посидеть часок-другой, но сообразил, что все отели остались за пределами портового терминала.

Проскочив очередную пивную и доехав до другого конца переулка, Джессон резко развернулся под аккомпанемент возмущенных гудков. Он втиснул машину в узкий проезд между двумя ветхими домами с террасами, выходившими прямо на тротуар. Два ряда столь же унылых жилищ, с оконцами узкими, как дверные проемы, теснили ряд стоящих машин. Он заметил несколько табличек "Продается". Джессоп припарковался перед "Мореходом", под единственным уцелевшим уличным фонарем, и, прежде чем запереть машину, достал с заднего сиденья свой портфель.

В дальнем конце улочки виднелись открытые катера, плясавшие вокруг якорных канатов. Из пивной доносился невнятный гул голосов. Оконные стекла были мутными, но сквозь них читались налепленные изнутри плакатики: "НЫНЧЕ НОЧЬЮ. ПОЕМ ВСЮ НОЧЬ. НОЧЬ ВЕСЕЛЫХ КОНКУРСОВ". Он предпочел бы обойтись без подобного веселья. Впрочем, надо думать, найдется там укромный уголок, где можно поработать. Лампа и луна отбросили тень от его руки, когда он толкнул толстую исцарапанную дверь.

Сумрачное, задымленное помещение словно запуталось в сетях. Те, что наверху, слишком ярко блестели желтоватыми отблесками лампы, зато те, что в углах, напоминали непомерно разросшуюся паутину. Джессоп как раз убеждал себя, что и жалкая нищета может быть трогательной, когда дверная створка закачалась на ветру и, протолкнув его внутрь, захлопнулась.

– Прошу прошения, – обратился Джессоп к бармену и дюжине пивших и куривших за черными чугунными столиками.

Ответа не последовало, зато, пока он шел по обшарпанному деревянному полу к стойке, все провожали его взглядами. У человека за стойкой маленькие глазки, нос и рот уместились на тесном пространстве, оставленном на лице длинным подбородком. Он выглянул из-под провисшего куска сети и объявил:

– Один есть!

– Это ты, скажу тебе, прав, кэп, – проворчал мужчина, выигравший бы конкурс на самые крупные габариты у любых соперников.

– А и будь он не прав, ты сказал бы то же самое, Джо, – не вынимая из зубов сигареты, прокаркала его подружка, не многим уступавшая ему в размерах, и загремела браслетами, похлопав его по руке.

– Прошу прощения? – удивился Джессоп.

Она подняла руку – поправить падавшие на плечи рыжие пряди.

– Мы бились об заклад, что вы не попали на паром.

– Надеюсь, заклад был большой.

– Это он к тому, чтоб ты побольше выиграла, Мэри, – пояснил Джо. – Он тебе проиграть не желает.

– Верно, – согласился Джессоп и повернулся к бармену. – Что вы мне посоветуете?

– Ничего, пока я вас не знаю. Мы тут беремся угодить на всякий вкус, мистер.

– Джессоп, – ответил Джессоп и только тогда догадался, что его имени не спрашивали. – Для начала попробуем "Капитанское".

Пока бармен возился со скрипучим краном, он рассматривал облупленную, липкую стойку бара. Миниатюрная афишка призывала: "ВЫИГРАЙ ПУТЕШЕСТВИЕ В НАШЕМ КОНКУРСЕ", а вот меню нигде не было видно.

– У вас кормят? – спросил он.

– Жалоб в последнее время не было.

– Что вы готовите?

– А вы заказывайте.

– Карри можно? Что-нибудь в этом роде.

– А чего у вас на юге в него кладут?

– Все, что съедобно, – ответил Джессоп, чувствуя себя все более неловко. – На то оно и карри, верно? Тем более корабельное.

– Матросское рагу не желаете?

– Никогда не пробовал. Если оно готово, попробую.

– Храбрый парень, – кивнул бармен и подтолкнул к нему кружку с коричневой жидкостью. – Поглядим, как вы это осилите.

Джессоп как мог изобразил удовольствие от глотка пресного напитка с металлическим привкусом. Полез было за бумажником, но бармен его остановил:

– Расплатитесь перед отходом.

– Мне здесь подождать?

– Это чего же? – спросил бармен и тут же улыбнулся всем, кроме Джессопа. – А, вы про свою миску. Садитесь уж, мы вас найдем.

В этом Джессоп не сомневался, потому что никто здесь даже не пытался скрыть взглядов, провожавших его с портфелем в единственный свободный угол, дальний от двери. Когда он примостился на рваной кожаной табуретке и прислонился к отслоившимся обоям под сетью, дополненной паутиной, женщина, которая могла бы сойти за натуральную блондинку, если бы не темные усики над верхней губой, заметила:

– Хороший будет вечер, я вам скажу.

– Спорить не стану, Бетти, – сказал ее спутник, мужчина, у которого на груди лежала то ли спящая крыса, то ли борода, которую он и наставил на Джессопа. – Она права, Джессоп?

– Зовите меня Пол, – предложил Джессоп, хотя ему от этого не стало уютнее. – Часа два точно.

– Два часа – не вечер, Том! – фыркнул мужчина, у которого под рукава старого бурого свитера заплывали вытатуированные на запястьях рыбы и не столь миловидные морские жители.

– А что ж тогда, Дэниель?

– Не спорьте из-за меня, – попросил Джессоп, словно обращался к паре школьников. – Вполне может быть, что вы оба правы. Вернее, любой может оказаться прав.

Наверное, от обиды Дэниель ткнул корявым пальцем в сторону человека, накрытого черной помятой кепкой:

– Он уже Пол. Еще имена есть, чтоб уж нам знать, кто есть кто?

– Другими я не пользуюсь.

– Уж окажите любезность, откопайте ради нас.

Так выразилась Мэри, с хрипотцой в голосе, объяснявшейся, по всей вероятности, курением. Короткое молчание, и Джессоп услышал собственное смущенное бормотание:

– Десмонд.

– Матросское рагу, – объявил бармен, непонятно, к кому обращаясь. Может, он повторял заказ, а может, и нет.

Чтобы не приходилось поднимать голову, Джессоп, щелкнув, открыл портфель. Он выкладывал на столик бумаги, когда уличная дверь широко распахнулась, впустив только ветер. Ему пришлось прихлопнуть листки ладонью, пока бармен шел к двери и подпирал ее табуретом. Остальные продолжали рассматривать Джессопа.

– До сих пор студент, а, Дес? – поинтересовалась Бетти.

Он втайне ненавидел это имя с тех пор, как узнал, что оно ему принадлежит, но сокращение оказалось еще хуже. Дес Джессоп – такое имя учитель презрительно цедит сквозь зубы. Он почувствовал себя низведенным до чьего-то представления о себе и ощутил угрозу стать незначительным в собственных глазах. В то же время он ответил:

– Надеюсь, вечный студент.

– Хотите до самой смерти жить за наш счет? – с полной уверенностью предположил Джо.

– Я хочу сказать, всегда остается, чему еще учиться. Я бы сказал, это верно для всех.

– Мы уж всякого повидали, – буркнул Дэниель. – Насмотрелись.

– Простите меня, если со мной иначе.

– Это ни к чему, – заявила Мэри, – тут у нас всепрощающих не водится.

– И не надоест вам столько читать? – спросила Бетти.

– Совсем наоборот.

– Я из книг ничего не узнала, – объявила она, закончив хихикать над его словами. – Но и вреда они мне не сделали.

– А вот почитала бы чего-нибудь, так знала бы, что два часа – не вечер, – уколол ее Джо.

– Отвали от моей девчонки со своими шуточками, – предостерег его Том.

Все, кроме Джессопа, почему-то взвыли от смеха. Джессопу показалось, что нервная усмешка появилась у него на лице оттого, что губы крючками растянули к ушам. Он неуверенно поднимался на ноги, когда бармен крикнул:

– Не давай нам себя спугнуть, Дес! Прости, им надо повеселиться.

– Я просто… – Джессоп подозревал, что любое выражение, какое он выберет, непременно спровоцирует всеобщее веселье. – Где у вас…

– Корма, она всегда у тебя позади, скажешь, нет? – торжествующе, но не без издевки объявила Бетти.

Он оглянулся, еще не зная, считать ли это шуткой. На расстоянии вытянутой руки за ним располагалась дверца, столь неприметная, что он принял ее за кусок стены. Когда Джессоп толкнул ее, тусклый свет выявил два лица, вырезанные из дерева: резьба была такой грубой, что женское лицо отличалось от мужского только копной волос. Двери разделяло пустое пространство, оказавшееся, когда он обнаружил болтавшийся на проводе выключатель, коридором. Светящаяся гнилая груша лампочки высветила короткий проход, ведущий к выходу, заставленному ящиками с пыльной пустой тарой. Перегороженная дверь содрогалась от порывов ветра и, к его изумлению, от невнятного говора телевизора. У него не было времени на любопытство. В каждой стене имелась дверь, украшенная пародией на лицо, и он уже отвернулся от мужского, когда изображение на противоположной двери предупредило его, что длинные волосы на голове мужчины были пучком черной грибницы. Стараясь прикасаться как можно меньше, он толкнул дверь мужского туалета.

Выключатель в коридоре, как видно, включал все лампочки разом. Под чешуйчатым потолком трещала лампа дневного света, изливая бледное мерцающее сияние. В комнатушке едва уместились два забитых писсуара, где плавали размокшие окурки, и одна кабинка, напротив пегой от грязи склизкой раковины. Стена за писсуарами густо поросла зеленой плесенью. Символическое оконце рядом с кабинкой было забрано ржавой решеткой, колыхавшейся от старой паутины. Джессоп ногой отворил дверцу кабинки.

Водянистый звук стал громче – он решил, что неравномерные всхлипы издает бачок. Он заставил себя устроиться на пьедестале без сиденья. Едва он опустил взгляд, только отвращение к заляпанным грязью стенам помешало ему ухватиться за них. Что бы ни пялилось на него из черной воды разинутой пастью, оно наверняка было мертво: то ли утоплено кем-то, то ли выплыло по трубам из канализации. И конечно, не его предчувствия, а колеблющийся свет заставлял жадно шевелиться бледную глотку и серые толстые губы. Он натянул на руку рукав и дернул рычажок шаткого бачка. Когда поток мутной воды унес пасть в глубину, Джессоп отступил к первому писсуару и, зажав ладонью рот и нос, наполнил грязный фарфоровый овал до нижней кромки.

Он вывалился из мигающей комнаты и был уже почти у двери в бар, когда его заставил остановиться затихающий взрыв сердитых голосов. Он оборвался стуком мебели, и хриплый голос, принадлежавший, кажется, Бетти, приказал:

– Вот здесь и сиди!

Установилось неприятное молчание, и он осторожно приоткрыл дверь.

Бар выглядел более пустым, чем Джессоп его оставил. Двоих занимавших немалое пространство мужчин, сидевших прямо перед ним, на месте не оказалось. Табуретка, подпиравшая дверь, стояла как раньше. Не могут ли они подстерегать его, притаившись по сторонам двери? Он успел разозлиться на себя за нерешительность, но тут его заметил бармен.

– Еда сейчас будет, – объявил он.

Мэри появилась в поле зрения, придерживая рукой волосы, и обнаружила Джессопа:

– Вы чего не выходите? Прятки затеяли?

Когда смущение выгнало Джессопа из укрытия, он увидел, что Дэниель просто пересел. Его притиснули в угол двое, оставившие свободный столик, и выглядел он встрепанным, будто попал в ловушку.

– Он хотел влезть в ваши бумаги, Дес, – объяснила Бетти.

– Господи боже, да я вовсе не против. Там ничего важного.

– Для нас важно.

Когда Джессоп вернулся в свой угол, Том спросил:

– У вас на борту милашка? Сладенькая?

– Его красотка живет за океаном, – уверенно вмешалась Мэри и стала напевать.

– Ничего подобного! – огрызнулся Джессоп, обращаясь, впрочем, лишь к самому себе и занимаясь кружкой, которую в его отсутствие наполнили доверху. Когда хор умолк, он осторожно проговорил: – Нет, они все здесь.

– Все – это сколько? – заинтересовался Джо. – Вы, похоже, любитель женщин?

– По девушке в каждом порту, – вставил Том.

– Собственно говоря, ни в одном, – возразил Джессоп, рискнув засмеяться в надежде, что никто не усомнится: он смеется над собой.

– И у нас то же самое, – сказал Дэниель, снисходительно посматривая на остальных.

Микроволновка за баром звякнула, возвестив конец работы, и Джессоп с облегчением перевел взгляд на бармена, который нагрузил поднос и подал ему ужин. Когда серое варево в тарелке перестало колыхаться, Джессопу пришлось развернуть рваную салфетку, чтобы достать завернутые в нее вилку и ложку. Он выловил ложкой какой-то черноватый комок, и Бетти спросила:

– Что вы об этом думаете, а, Дес?

Ее вопрос показался Джессопу последним, но не первым из неуместных.

– А вы что думаете?

– Да мы уже ели. Так и заглотили.

– Наворачивайте, Дес, – посоветовал Дэниель. – Там, куда вы направляетесь, такого будет много.

Значит, это ирландское блюдо? Джессопу ничего не оставалось, как поднести ко рту капающий соусом комок. Вероятно, неизвестный овощ или мясо, разварившиеся до полной неузнаваемости в общем котле.

– Вкусно? – спросила Мэри.

Все наблюдали за ним.

– Гм… – По крайней мере набитый рот избавлял его от необходимости давать внятный ответ.

Он проглотил комок целиком, как устрицу, и тут же задумался, сколько повторений на бис потребуется, чтобы опустошить тарелку. Он жевал кусок, над которым пришлось серьезно поработать челюстями, когда Джо объявил:

– Раз вы не студент, ручаюсь, что вы учитель!

Джессопу наконец удалось проглотить и удержать в себе жесткую порцию пищи.

– Лектор, – поправил он.

– А какая разница?

– Я бы сказал, некоторая разница есть.

– Все равно учите, не так, что ли? Все равно живете за счет работяг.

– Брось, Джо, – вмешалась Мэри, – не то наш новый приятель не захочет с нами остаться.

Джессоп мог бы сказать ей, что это уже случилось. Он раздумывал, сколько можно оставить в тарелке, чтобы с достоинством удалиться и поискать другое убежище от урагана, и обязан ли он еще соблюдать вежливость, когда Том резко спросил:

– И что у вас за лекции, Дес?

"Для студентов!" – мог бы огрызнуться Джессоп, но вместо этого показал на партитуру Бетховена, приготовленную для вступительной лекции:

– Мой предмет – музыка.

Он стал нашаривать ложкой последний кусок, когда Мэри спросила:

– И какую отметку вы поставите за наше пение?

– Я вообще-то не оцениваю выступлений. Я скорее теоретик.

Том не удовлетворился пренебрежительным фырканьем Джо и спросил:

– Должны же вы отличать хорошее от плохого, раз вы этому учите?

– Шесть, – сказал Джессоп, чтобы покончить с темой, но тем самым привлек к себе все взгляды настороженных глаз, – Семь, – поправился он, – Добрые семь. Это из десяти. Отметка, которой порадовались бы многие профессионалы.

Бетти рассмеялась, ясно дав понять, почему остальные сидят с насмешливым видом.

– Вы ведь нас еще не слышали, Дес. Надо послушать.

Пока она готовилась начать, Джессоп успел понадеяться, что ему предстоит вытерпеть выступление хора. Бетти, пошатываясь, поднялась на ноги, выпятила грудь, укрепив в нем неприятное ощущение разницы в размерах ее молочных желез, и пошла на приступ мелодии. Что она предлагала сделать с пьяным моряком? Ее дикция и голос, достаточно надтреснутый, чтобы называться фальцетом, делали загадку неразрешимой. Джессоп позволил себе большой глоток "Капитанского" в надежде, что напиток сделает его более снисходительным. Бетти, задыхаясь, опустилась на место.

– О, – поспешно сказал он, – мне кажется…

– Еще рано говорить, – возразил Дэниель. – Прежде надо послушать всех.

Джессоп склонил голову – не в последнюю очередь ради того, чтобы не видеть Мэри. Кривобокость Бетти теперь представилась ему знамением злой судьбы. Слушать Мэри было достаточно тяжелым испытанием – голос ее звучал еще пронзительнее, чем у подружки, а ответ на вопрос песни остался еще более невразумительным.

– Ну вот, – сказала она, добравшись до слишком далекого конца, – кто следующий?

Пока Джо вставал, притопывая, возможно, чтобы привлечь взгляд Джессопа, тот набрал полную ложку матросского рагу, оправдывая свое внимание к тарелке.

Едва ложка попала ему в рот, стало ясно, что ее содержимое слишком упруго, чтобы разжевать, и слишком обильно, чтобы проглотить. Не успел еще Джо прореветь первую строку, когда Джессоп, пошатываясь, поднялся на ноги. Он отчаянно помахал ладонью на раздутые щеки и ввалился в дверь туалета.

Перспектива посещения мужской уборной заставила его зажать рот ладонью. Открыв локтем вторую дверь, он обнаружил, что женская выглядит не более заманчиво. Обломки почерневшей мраморной раковины валялись на неровном бетонном полу под ржавым протекающим краном на перекрученной зеленоватой трубе. Джессоп бросился в первую из двух кабинок, плечом толкнув дверь. Рваная дыра в блестящей асфальтовой заплате отмечала место, где располагался пьедестал. Что он должен был думать о странной субстанции, медузой раскинувшейся по ее краю? Не успел он рассмотреть ее в неровном свете, как масса съежилась и ускользнула в темную глубину. Этого зрелища хватило для того, чтобы заставить его выплюнуть в дыру все, что было во рту, и отступить в коридор. Отчаянно выискивая на стене менее заляпанный участок, чтобы к нему прислониться, Джессоп услышал голоса – продолжение телевизионной трансляции из-за задней двери, и более отчетливо – разговор в баре:

– Не пора уже сказать Десу?

– Бетти права, скоро надо будет.

– Мне не терпится увидеть его лицо!

– Я еще помню, какое было у тебя, Мэри.

Не только слова заставили его похолодеть – хуже было другое: быть может, утомленные пением, оба голоса перестали притворяться. Он наверняка принял бы их за мужские, не сбей его с толку прежние имена. Если ему случилось попасть в заведение такого рода – ему здесь совершенно не место. Постаравшись изобразить на лице полную невинность, для чего ему пришлось проглотить застрявший в горле комок, он смело вошел в бар.

Обстановка изменилась больше, чем он думал. Джо перенес свою тушу на табурет, загораживавший уличную дверь. Джессоп притворился, что не заметил, и тут же понял, что обрек себя притворяться, будто это не имеет значения. Он продолжал старательно притворяться, собирая партитуру и укладывая ее обратно в портфель.

– Ну, – выговорил он настолько непринужденно, насколько позволяли ставшие непослушными губы, – мне, пожалуй, пора.

– Погодите еще малость, Дес, – сказал Джо, всем весом привалившись к двери. – Послушайте-ка!

Джессоп не понял, относится ли это к новому порыву ураганного ветра или к словам.

– Мне нужно кое-что взять из машины.

– Скажите нам что, и мы вам принесем. Вы одеты не по погоде.

Джессоп пытался найти слова, которые позволят ему уйти, и решал, каким тоном их следует сказать, когда Дэниель заметил:

– Все ваше пение отпугнуло Деса и от нас, и от ужина.

– Тогда давайте послушаем вас, Дес, – слишком настойчиво предложил Джо. – Ваша очередь петь.

Может, им больше ничего и не нужно? Джессоп поймал себя на том, что бормочет:

– Я не знаю, что исполнить.

– А то же, что и мы, – отозвался Джо.

Джессоп сжал за спиной потные ладони и втянул побольше воздуха, надеясь, что это поможет удержать внутри воскресший вкус съеденного. Он повторил вопрос про моряка, и его ослабевший голос вернулся к нему, а слушатели покачивались из стороны в сторону, видно желая его поддержать. Бармен обнаружил очередной стакан, который стал тереть с особой страстью. Когда Джессоп закончил, всей душой желая, чтобы уже действительно настало утро, когда он окажется на пароме, голос его сорвался.

– Чудесно! – прокричала Бетти, поправив упавшую грудь, – Еще!

– Я больше ничего не помню. В сущности, я не разбираюсь в подобной музыке.

– Научитесь, – пообещал Дэниель.

– Уведи его повидаться с ней, – напела Бетти, – и он протрезвеет враз.

– Дай послушать ему, как она поет, и он больше не станет пить, – добавила Мэри, кажется с торжеством в голосе.

Они просто подсказывают строчки, убеждал себя Джессоп. Может быть, те самые, что они пели. Эта мысль не помогла ему продержаться под множеством глаз, глядящих из темноты, что сочилась сквозь сети. Ему почудилось, будто его заманили в пещеру, где в темноте невозможно даже защищаться. Вокруг виднелись и все более беспокойно шевелились тяжелые тени. Мэри пальцами расчесывала свои рыжие пряди, словно подумывала с ними расстаться.

– Давай, Дес, – произнес Джо таким тоном, что Джессоп на мгновение поверил – его направляют на выход. – Не стоит чураться компании.

– У нас всего одна ночь, – добавил Том.

– Так что нам придется всех устроить, – сказал Дэниель.

Джессоп только и понимал, что не желает понимать. Его пробил озноб, так что чуть не разошлись стиснутые ладони. Дрожь лишила его остатков самообладания – и тогда он увидел, возможно, свой последний шанс.

– Вы правы, Джо, – сказал он, позволив им заметить, как он дрожит. – Я одет не по погоде. Надо переодеться.

Держа перед собой портфель в доказательство своих намерений, он устремился к двери туалета. Мэри пропищала:

– Не стесняйся, Дес. Переодевайся прямо здесь.

– Спасибо, лучше не надо, – пробормотал Джессоп, собрав последние остатки уверенности и заковыляв по коридору.

Как только дверь захлопнулась, он подпер ее портфелем. Даже если он решится расстаться с вещами, дверь это не удержит. Он на цыпочках, шатаясь, пробежал в конец коридора и опустил на грудь верхний ящик. Вернулся обратно, стараясь не звенеть бутылками. Подставил ящик под петли углом и унес с собой портфель. Не слушая смутного бормотания телевизора из-за двери, снял следующий ящик. Сколько он успеет переставить, пока кому-то покажется, что его слишком долго нет? Возвращаясь за третьим ящиком, услышал возню у дверей в обоих концах коридора.