Текст книги "Ужасы"

Автор книги: Клайв Баркер

Соавторы: Джозеф Хиллстром Кинг,Брайан Ламли,Дж. Рэмсей Кэмпбелл,Дэвид Моррелл,Чайна Мьевиль,Стивен Джонс,Кэтлин Кирнан,Роберта Лэннес,Адам Нэвилл,Брайан Ходж
сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 34 страниц)

Задвинув за собой дверь, она прошла к огню погреться и спросила:

– Что это ты говорила, мама? Что-то о странных обитателях?

Джилли пожала плечами:

– Мы с мистером Джемисоном говорили о своем, милая, так что не будь любопытной.

На том и конец: появление Энни оборвало разговор. Но Джемисон, задвигая шторы на веранде, невольно обратил внимание на унылый, понурый силуэт на песчаных дюнах: Джеф, отбрасывая длинную уродливую тень, возвращался в деревню.

Пора было отвезти домой и Джилли с Энни.

Неделю простояло ненастье. Джеймс Джемисон посиживал в кресле у раздвижного окна и поглядывал через дюны и пляж, на бурный ревущий океан. Но сколько бы ни лил дождь, как бы ни грохотал прибой, как бы ни раскалывали небо молнии и сколько бы ни перекатывался гром, рано или поздно на пляже появлялась унылая фигурка. Молодой Джеф, как предпочитала называть его Джилли. Несчастный деревенский парень.

Иногда мальчик, вернее, пожалуй, молодой человек волочил ноги вдоль линии прибоя. Случалось, он подходил слишком близко к воде, и гребень прибоя окатывал его пеной. Джемисон упорно наблюдал за ним в дорогой сильный бинокль и временами наводил резкость на лицо Джефа.

Нависший лоб и почти лысая голова; широкие мясистые губы, глаза навыкате и чешуйчатый выступ подбородка с пробивающейся щетиной; грубая кожа и особенно эти странные складки или гребни между ушами и воротником…

Однажды к вечеру под конец недели, когда немного распогодилось, Джемисон высмотрел на пляже и Джона Тремэйна. Проселки снова размыло, так что директор на пару дней был свободен от своих обязанностей и мог уделить время любимому увлечению. Разумеется, шагая вдоль берега, он то и дело нагибался и осматривал тот или иной кусок плавника. Но в то же время на пляже появился и "деревенский придурок", и их пути пересекались. Встреча развернулась в перекрестье бинокля Джемисона.

Тремэйн присел на корточки перед темной кучей водорослей, а Джеф вышел к нему из-за дюны. Вот и встреча: директор замечает парня и резко вскакивает, отшатывается от него и, кажется, грозит узловатым концом ободранной от коры ветви! Второй растерянно останавливается и стоит, бессмысленно всплескивая руками, безмолвно шлепая губами в молчаливом протесте.

Что двигало Тремэйном: отвращение, ненависть или ужас? Или его просто ошеломила внезапность столкновения? Так или иначе, по-видимому, неприязнь директора к строптивым юнцам удваивалась в отношении тех, кто был не столько строптив, сколько, скажем, несчастен.

Тем, впрочем, все и кончилось: вряд ли это можно было назвать стычкой, и они сразу разошлись, вернее, Тремэйн зашлепал к дому, а Джеф остался стоять, глядя ему вслед. Конец. Кстати, сценка напомнила Джемисону, что он обещал зайти посмотреть резьбу по плавнику, – по меньшей мере одна причина для ответного визита.

На выходных Джемисон позвонил Тремэйнам по телефону, чтобы узнать, остается ли приглашение в силе, и воскресным вечером преодолел на машине пустынную милю до соседнего дома. Машину он оставил на обочине. Поскольку, кроме него, Тремэйна и Джилли, у покрытой рытвинами дороги никто не жил, вряд ли она могла создать помеху движению.

– Видел вас на днях на берегу, – обратился он к Джону, когда его усадили и вручили бокал. – Прочесывали пляж, а?

Тремэйн кивнул:

– Наш разговор снова меня завел. Нашел пару очень славных корешков.

– У вас, верно, на них глаз, – заметил старик, не скрывая лести. – Да, я вижу, у вас и здесь несколько "славных корешков", не считая законченных работ. Но, простите, по-моему, это не столько резьба, сколько скульптура, созданная ветром, волнами и песком… Вы умудрились вдохнуть в нее новую жизнь с помощью наждака и лака, воображения и бесконечного искусства. Вы вернули им собственную, полную драматизма жизнь!

– В самом деле? – Тремэйн был ошеломлен обилием похвал.

Он не распознал за лестью намерения втереться к нему в доверие. Ведь Джемисон, видя, в какой крошечный мирок он попал, не сомневался, что директор школы и его жена наверняка осведомлены обо всем происходящем здесь. Они знают ответы на вопросы, которых он не мог задать Джилли в ее теперешнем состоянии.

Потому что старик подозревал – более чем подозревал, – что обстоятельства довели Джилли Вайт до грани нервного срыва. Но что это за обстоятельства? Здесь оставались оборванные нити, которые Джемисон должен был связать, прежде чем принять твердое решение или выбрать определенный образ действий.

Потому отставной врач и посетил этим вечером Тремэйнов. Как-никак те были ближайшими соседями его и Джилли и ближе всего по положению в обществе. Между тем как жители деревни – хотя бы они по праву и считались солью земли – относились совершенно к другой категории. К тому же молчальники… Из них ничего не вытянешь.

– Да, действительно, – возвращаясь к плавнику, ответил наконец старик на польщенный, хотя и удивленный вопрос Тремэйна, – я имею в виду хотя бы вот этот стол, за которым мы сидим и выпиваем; стол из выброшенного волнами дерева – но как выделяется узор, какая тонкая полировка! – На деле стол был довольно уродливым. Джемисон кивнул на противоположную стену. – И как не восхищаться той подставкой для цветочных горшков, настолько черной, что дерево кажется лакированным.

– Лак для яхт, – надулся от гордости Тремэйн. – А черная потому, что это эбеновое дерево.

– Диоспирос, – подсказала Дорин Тремэйн, выйдя из кухни с подносом. – Очень тяжелое тропическое дерево. Бог весть сколько его носило по морю, пока не выбросило сюда.

– Поразительно! – воскликнул Джемисон. – И не только подставка. Ваши познания – не только в древесине, но и во многом другом, как я заметил, – делают вам большую честь.

Жена напыжилась и засуетилась не меньше мужа:

– Надеюсь, вы любите палтуса, а, Джеймс?

– И весьма, – не остался в долгу Джемисон. – Насчет рыбы не беспокойтесь, милая леди. Я не из тех, кто воротит нос от доброго куска рыбы.

– Я покупаю в деревне у Тома Фостера, – отозвалась она. – Мне нравится его рыба, но не его общество. – И Дорин наморщила нос.

– Том Фостер, – повторил, покачав головой, Джемисон. – Нет, по-моему, я его не знаю.

– И не надо вам его знать, – сказал Джон и помог старику встать и пересесть к обеденному столу. – Может, Том и хороший рыбак, но больше в нем ничего хорошего нет. Ни в нем, ни в его цыганистой жене.

Джемисон, усаживаясь, моргнул старческими глазами и с любопытством спросил:

– У него жена – цыганка?

– Она не цыганка, – покачала головой Дорин. – Нет, вовсе не цыганка, хоть и похожа. Кажется, у нее прабабка из Полинезии. Здесь, в Девоне и Корнуолле, во многих прослеживаются черты предков – женщин, завезенных к нам из Индии и Полинезии, во времена, когда туда часто ходили торговые суда. Так или иначе, Фостеры – опекуны того самого молодого Джефа. Впрочем, спасибо и на том, что хоть кто-то взялся о нем заботиться.

– Хм! – буркнул Джон Тремэйн. – Заботиться полагалось бы его матери. А еще лучше – отцу… Хотя, как мы знаем, это уже невозможно.

– И всегда было невозможно, – добавила Дорин. – Во всяком случае не обошлось бы без жалоб, обвинений и осложнений всякого рода.

Глядя, как она раскладывает рыбу, Джемисон признался:

– Боюсь, я совсем запутался. Не могли бы вы… Я хочу сказать, нельзя ли объяснить?

Тремэйны переглянулись и дружно воззрились на старика.

– Ох! – сказал он. – Не коснулся ли я какой-нибудь мрачной тайны? Ну что ж, если мне этого знать не положено, то и не говорите. В конце концов, я недавно в этих краях…

– Нет, – остановила его Дорин, – дело не в том. Просто…

– Больной вопрос, – пояснил Джон. – Вернее, теперь уже не больной, но дело не из тех, о которых приятно поговорить. Тем более когда оно касается вашего соседа или даже бывшего соседа.

– Моего соседа? – нахмурился Джемисон. – Джорджа Вайта? Да, он был вашим соседом, но никак не моим. Так что за тайна?

– Вы ничего не почувствовали? – опять вмешалась Дорин. – Я о бедняжке Джилли… Не удивлялись, почему они с Энни так заступаются за…

– За того проклятого деревенского придурка, – уловив паузу, закончил Джон.

Старик неторопливо кивнул.

– Кажется, начинаю понимать, – сказал он. – Есть некая связь между Джорджем Байтом, Джилли, Энни и…

– Да, и Джефом, – подтвердила Дорин. – Но давайте сначала закончим есть? Я не вижу никаких причин скрывать от вас. Вы ведь врач или были им – и наверняка сталкивались с такими случаями и даже с более тяжелыми… но мне не хочется портить аппетит.

Так что они поели более или менее молча. Кулинарное искусство Дорин Тремэйн не вызывало нареканий, как и ее выбор белого вина.

– Это было пятнадцать-шестнадцать лет назад, – начал Джон Тремэйн, – и мы тогда были почти новичками в этих местах примерно как вы сейчас. В то время здесь было довольно многолюдно: рыба хорошо ловилась, и деревенька процветала: в летние месяцы на пляже и в магазинах бывало полно народу. Сейчас-то остались только почта, пивная да булочная. На почте продают расхожий товар и ведется большая часть дел, и на причале можно купить свежую рыбу, прежде чем ее загрузят для отправки вглубь страны. Вот и все. А тогда…

– Они даже построили несколько новых домов – деревня росла. В том числе этот дом и ваш тоже. Потому они более современные. Но дорога заканчивалась у вашего дома, и ее с тех пор толком не ремонтировали. Дом Джилли и Джорджа, наверное, лет на двадцать старше: и стоит он ближе к деревне, не так одиноко. Они собирались продолжить дорогу и застроить ее новыми домами, но не получилось. Цены на стройматериалы рванули вверх, лето не приносило больше особого дохода, и уловы быстро падали.

– Байты жили здесь уже год или два. Они познакомились и поженились в Ньюки и переехали сюда по той же причине, что и мы: жизнь здесь дешевле, чем в больших поселках. Джордж, кажется, нигде не работал. Он получил по наследству коллекцию великолепных золотых изделий и понемногу распродавал их скупщикам в Труро. А Джилли брала редакторскую работу в местных издательствах.

Снова взяла слово Дорин:

– У Джорджа были замечательные ювелирные изделия из золота. Я купила у него брошь и время от времени надеваю ее. По-моему, это уникальная работа. Красивая, хотя очень странная. Не хотите ли взглянуть?

– Очень хочу, – согласился старик. – Покажите, пожалуйста.

Она ушла за брошью, а Джон продолжил рассказ:

– Словом, Джилли в то время была беременна Энни, но Джордж был не из домоседов. У них имелась машина – та же развалюха, что и сейчас, больше стоит, чем ездит, – и он выбирался на ней в Сент-Остелл, Труро, Ньюки и бог весть куда еще. Отсутствовал по два-три дня, а часто целыми неделями. Совершенно не думал о Джилли, у которой уже подходил срок. Но позвольте мне не вдаваться в подробности. По-видимому, Джордж давно уже был порядочной гнидой. Едва Джилли забеременела, он начал-начал…

– Гоняться за женщинами? – Старик выпрямился в кресле. – Распутничать, вы хотите сказать.

Дорин вернулась с коробочкой в руках.

– Да уж, Джордж Байт был распутник, тут и говорить нечего! – вступила она. – Страшный распутник, просто негодяй. И все время беременности бедняжки Джилли он распутничал по окрестным городам.

– В самом деле? – спросил Джемисон. – Вы говорите с такой уверенностью… Но как вы узнали?

– Знаем, – сказал Джон, – потому что его видели! Кое-кто из местных видел, как он заходил… скажем так, в дома с дурной репутацией. И кое-кто из местных бобылей с не слишком высокими представлениями о морали знал, какую репутацию составил Джордж в этих… э… заведениях. Но вы знаете, Джеймс, – а я уверен, что, как врач, вы не можете этого не знать, – что посеешь, то и пожнешь. В случае с Джорджем это подтвердилось неоднократно.

– Тут разговор заходит в слишком деликатную область… – Дорин встала, – А у меня есть дела на кухне. Так что простите… – И, оставив коробочку с брошью на столе, она покинула комнату, прикрыв за собой дверь.

– Джордж что-то подхватил, – тихо сказал Джон.

– Что он сделал?

– Ну, я не могу объяснить по-другому. Он подхватил страшную отвратительную заразу, вероятно, от одной из женщин, с которыми… э-э… общался. И это еще не все.

– Чего же еще? – Джемисон покачал головой. – Бедная Джилли.

– Вот уж верно, бедная Джилли! Потому что малютке Энни не исполнилось и несколько месяцев, когда эта шлюшка из Ньюки появилась в деревне со своим омерзительным младенцем – и объявила Джорджа Байта его отцом.

– А! – понимающе кивнул Джемисон. – И этим младенцем был Джеф, не так ли?

– Конечно! Тот самый кретин, усыновленный Фостерами, который и теперь шляется по деревне. Умственно отсталый пятнадцатилетней мальчишка – хотя по силе и по виду ему можно дать все восемнадцать, – и на самом деле он незаконный сын Джорджа Байта и сводный брат Энни. А мне очень нравится Джилли… вот почему я нахожу это… это существо несносным!

– И даже опасным, – вставил Джемисон.

– Что? Это как же? – опешил его собеседник.

– Я был у себя на веранде, – пояснил старик, – как раз вчера, и видел вас с этим… молодым человеком. Между вами, кажется, вышла небольшая стычка?

– Вот именно! – сказал Тремэйн. – Объявился вдруг – я и не заметил, откуда он взялся, – и кто знает, что творится в его уродливой башке. Так можно напугать человека до смерти. Высовывается из-за дюны и пыхтит, как выброшенная на песок рыба. Надо сказать, чертовски большая рыба. Ух! А между прочим, Том Фостер его использует.

– Как? Как использует? – Джемисон не скрывал удивления. – Вы говорите о физическом насилии?

– Нет, ничего такого! – махнул рукой Тремэйн. – Нет, но вы видели, как этот дебил плавает? Мой бог, не будь он полоумным, его бы взяли в команду олимпийцев! А что? В воде он настоящая морская свинья! Вот так Фостер его и использует.

– Боюсь, что я все-таки не понимаю, – признался Джемисон, выражая полное недоумение, – Вы хотите сказать, что этот Фостер как-то использует мальчика для ловли рыбы?

– Да, – кивнул рассказчик. – И будь погода немного получше, вы бы не так часто видели нашего придурка на берегу. Нет, он бы чаще выходил в море с Томом Фостером на его лодке. Парень плавает – кажется, в любую погоду – и приводит рыбу для своего выродка-опекуна.

Джемисон громко рассмеялся, но вдруг резко оборвал смех и спросил:

– Но… неужели вы в это верите? Что человек может пасти рыбу? Ведь это совершенно неправдоподобно!

– Да ну? – отозвался Тремэйн. – Вы так думаете? Тогда не верьте мне на слово, а зайдите, когда в следующий раз будете в городе, выпить в "Приют моряка". Поболтайте с любым из местных рыбаков и порасспросите, как получается, что у Фостера улов всегда лучше, чем у других.

– Но загонять рыбу… – начал возражать старик.

Тремэйн перебил его:

– Нет, этого я не говорил. Я сказал, что он приводит рыбу, – каким-то образом он ее привлекает. – И он добавил со слабой улыбкой: – Да, я понимаю, конечно, как глупо это звучит. Однако… – Он поджал губы, пожал плечами и умолк.

– Так, – подытожил Джемисон. – Отчасти правда, отчасти слухи… но что касается меня, я все еще не все понимаю. Например, что за ужасную болезнь подхватил, как вы говорите, Джордж Вайт? Что вы подразумеваете под "ужасной"? Все венерические заболевания достаточно ужасны.

– Да, наверное, – ответил Тремэйн, – но не так ужасны. Есть ужас и ужас, а эта болезнь просто чудовищна. К тому же он передал ее своему придурковатому отпрыску.

– Что вы говорите?

– Посмотрите на Джефа, и вы узнаете, как выглядел Джордж перед тем, как…

– Умер?

– Нет, – мрачно покачал головой Тремэйн, – не так просто. Джордж не просто умер. Он лишил себя жизни.

– А, – сказал старик. – Самоубийство?

Тремэйн кивнул:

– Понимаю, что это ужасные слова, но для подобного человека – с его сексуальными аппетитами – это только к лучшему. С подобной болезнью… да он стал ходячей бомбой с часовым механизмом!

– Боже мой! – воскликнул Джемисон. – Но разве он не обследовался? Вы не знаете, что это была за болезнь? Кто его лечил?

– Он не желал обращаться к врачу. Джилли настаивала, но он только все больше уходил в себя. И ей одной известно, каково ей жилось с ним в последние несколько недель. Но ведь она уже пятнадцать лет держалась, наблюдая, как это постепенно проступает в нем… Господи, какая сильная женщина!

– Ужасно, ужасно, – пробормотал Джемисон и вдруг нахмурился. – Но Джили и ее ребенку – я говорю об Энни, – по-видимому, ничего не передалось?

– Слава богу, нет, – сказал Тремэйн. – Думаю, можно предположить, что, как только Джилли узнала о болезни Джорджа, она… они перестали… ну, вы меня понимаете.

– Да, – кивнул Джемисон, – конечно понимаю. Они оставались мужем и женой только по названию. Но если Энни и Джеф родились с разрывом всего в несколько месяцев и если молодой Джеф страдает, скажем так, врожденными дефектами… в самом деле, Энни очень посчастливилось.

– Именно так, – подтвердил Тремэйн. – И что удивительного, если у ее матери так плохо с нервами? Мы с женой знакомы с Байтами гораздо дольше, чем вы, Джеймс, и я могу вас заверить: ни одна женщина так не тряслась над своим ребенком, как Джилли над Энни.

– Не тряслась?

– Да, – сказала вернувшаяся с кухни Дорин. – Стоит девочке чихнуть или кашлянуть, да хоть бы у нее прыщик вскочил, как мать начинает суетиться вокруг нее. Вообще-то у Энни безупречная кожа, но если будущим летом увидите их вместе на пляже и кожа у девочки хоть чуть-чуть покраснеет или начнет шелушиться от солнца и песка – обратите внимание на реакцию Джилли.

– Просто чудо, – заключил Тремэйн, – что она вообще выпускает девочку из дому.

Перешли на другую тему. Разговор продолжался, и примерно через полчаса Джемисон взглянул на часы.

– Мне уже пора, – сказал он. – Я еще хотел посмотреть несколько программ по телевизору. – Он обратился к Дорин: – Пока Я не ушел, может быть, вы покажете мне вашу брошку? Вы во время нашего разговора были… э-э… заняты на кухне, а мне не хотелось без вас открывать коробочку.

– Да, – кивнула она. – Вы очень любезны, что дождались меня.

Дорин открыла маленькую, выстланную бархатом коробочку и передала ему. Брошь была приколота к подушечке на дне, и старик не стал ее вынимать, просто поворачивал коробочку в руках, рассматривая украшение со всех сторон.

– Вы совершенно правы, – заговорил он через минуту-другую. – Она, несомненно, красива и в то же время очень необычна. Но я не в первый раз вижу подобную работу по золоту. И вы знаете… – Он помолчал и нахмурился, как видно подбирая слова.

– О? – откликнулась женщина. – С ней что-то не так?

– Ну, – начал Джемисон и снова остановился, прикусив губу. – Видите ли, просто… не знаю. Может, не стоит об этом упоминать.

Дорин забрала коробочку с брошью и возразила:

– Но теперь вы просто обязаны высказаться до конца. Обязаны! Вы думаете, с моей брошью что-то не так? Но что в ней может быть плохого? Или это подделка? Золото низкой пробы? Или вовсе не золото? – Ее голос звучал с каждым словом все пронзительнее, срываясь на крик. – Что такое, Джеймс? Меня обманули?

– Относительно цены, которую вы за нее заплатили? Может быть, и нет. Дело в значении этой вещицы. В том, что она означает. Дорин, она приносит несчастье.

– Как это – несчастье?

– Ну, мое хобби – этнография, я увлекаюсь ею так же, как ваш муж – работой по дереву. И, судя по необычному стилю и туземному исполнению… полагаю, можно сказать, что эта брошь привезена из Южных морей и изготовлена, возможно, местным знахарем-колдуном.

– Что? Колдуном? – Дорин невольно взялась за горло.

– О да, – кивнул Джемисон. – Такие выплавляются из сплава местного золота с другими блестящими металлами, чтобы наложить на них проклятие и затем позаботиться, чтобы вещица попала в руки врага. Своего рода симпатическая магия – с точки зрения несчастной жертвы, весьма несимпатичная.

Дорин, не в силах оторвать взгляд от содержимого коробочки, призналась:

– Она мне никогда особенно не нравилась. Я и купила ее, только чтобы как-то помочь Джилли, чтобы сказать себе, что хоть немного поддержала их дом деньгами. Учитывая похождения Джорджа, у них наверняка было туго со средствами.

Муж забрал у нее коробочку, прищурившись, рассмотрел брошь и сказал:

– По-моему, вы не ошиблись, Джеймс. Вещица очень неприятного сорта. Совершенно неземная. Эти сложные узоры совсем не похожи на земные растения, а скорее… на что же? На переплетение водорослей или щупалец? И края гребенчатые, как у некоторых раковин. Я хочу сказать, она, конечно, поражает взгляд, пока не присмотришься получше. А потом – да, вы совершенно правы. Она выглядит грубым изделием какого-нибудь дикого островитянина!

Он возвратил украшение жене, но та заявила:

– Я немедленно ее продам! Кажется, я знаю, кому из ювелиров Джордж Вайт сбывал остальные. – Она покосилась на старика. – Не подумайте, будто я суеверна, но лучше не рисковать. Никогда не знаешь, Где побывала эта вещь.

– Милая леди, вы совершенно правы, – уверил ее Джемисон. – Но сам я, интересуясь подобными изделиями и будучи знахарем совершенно иного сорта… я нахожу вещицу очаровательной. Так что если вы решите ее продать, прежде чем обращаться к скупщику, предложите ее мне. И сколько бы вы за нее ни заплатили, в убытке не останетесь.

– Это так любезно с вашей стороны, – сказала Дорин, провожая его до дверей. – Но вы уверены?

– Абсолютно, – ответил старик. – Позвоните мне утром, когда все обдумаете, и скажите, сколько я вам должен.

Тремэйны проводили его до машины.

Зима пришла скоро и оказалась суровой, заперла почти всех деревенских жителей по домам. Рыбацкие лодки спрятались за молом, и только "Приют моряка" еще приносил какой-то доход.

Направляясь по размытой дороге в Сент-Остелл и объезжая вечно залитые водой рытвины, директор колледжа Джон Тремэйн проклинал день, когда он купил свой дом: а) ради дешевизны и б) ради уединения и дикой, драматической красоты. Уединение оказалось отменным, но без диких зим вроде этой он вполне мог обойтись, а уж драматизмом был сыт по горло. Дождаться весны и сколько-нибудь пристойного предложения, и они с Дорин переедут в куда более удобное жилье в Сент-Остелле. Там дороже, но какого черта… продаст машину, будет ездить на работу на велосипеде и сэкономит деньги на бензине и ремонте.

Что касается Байтов: Джилли с Энни более или менее привязаны к дому, но их теперь постоянно навещает этот американский джентльмен. Джеймс Джемисон привязался к ним почти как к родным и никогда не показывается на пороге без какого-нибудь гостинца. Чаще всего приносит еду: свежий пирог из булочной, хлеб с головкой сыра, иной раз бутылку хорошего вина. Оно и к лучшему, потому что на старенькую машину Джилли нельзя полагаться, а Энни надо посещать уроки языка и игры на фортепиано. Джемисон безропотно возит девочку туда и обратно и не желает взять ни пенса за свою любезность.

К тому же, когда Энни слегла с больным горлом, а ее мать чуть не сошла с ума от беспокойства, Джемисон тщательно осмотрел девочку и поставил диагноз – легкий ларингит. Прописанные им средства – принимать таблетку аспирина три раза в день, а в промежутках полоскать горло соленой водой – оказали чудодейственное влияние и на мать, и на дочь. Но его врачебные услуги на этом не кончились. Несколько раз повидав Джилли в состоянии, когда нервы ее были совсем расстроены, старик и ей назначил лечение, хоть и поворчал, что не надо бы, поскольку он оставил практику. Тем не менее прописанные таблетки помогли, успокоив нервы, хотя все, что она принимала прежде, не помогало. Правда, они не избавили ее от беспокойства и страха за Энни, но теперь, даже когда она тревожилась и суетилась, руки ее почти не дрожали и она способна была гораздо дольше удерживать внимание на одной мысли. И кошмары стали сниться гораздо реже, так что Джилли с удовольствием объявила, что ей лучше спится.

Временами, в более мягкую погоду, Энни пешком ходила к учительнице музыки, в старенький домик мисс Хардинг на дальнем краю деревни. Джилли обычно провожала дочь до полдороги и заодно заходила в булочную или покупала бакалейные товары на почте. Но зима стояла морозная, и такие дни выдавались редко: гораздо чаще Джеймс Джемисон подъезжал как раз к тому времени, когда Энни пора было на урок, и подвозил ее в деревню. Дошло до того, что Джилли стала его ждать, а Энни, обычно столь замкнутая, относилась к нему почти как к отцу или дедушке.

Однажды в середине января, когда ветер высоко вздымал прибой над пляжем и нес с моря колючую снежную крупку, старик с юной пассажиркой, прибыв к дому мисс Хардинг, нашли там взволнованно дожидавшегося их Тома Фостера. Точнее сказать, тот ждал Джемисона.

Старик пару раз сталкивался с Томом Фостером в "Приюте моряка" и находил его угрюмой, бородатой, обветренной скотиной, имевшей привычку с размаху грохать пустой кружкой по стойке бара, чтобы привлечь внимание бармена и заказать следующую. У него было мало друзей среди других рыбаков: более необщительного человека Джемисон еще не встречал. Однако сегодня ему понадобился друг… вернее сказать, понадобился врач.

Старая дева, мисс Джулия Хардинг, заставила Фостера дожидаться в маленьком зимнем садике перед дверью: он был не из тех, кого прилично пригласить в дом. Однако Фостер, еще стряхивавший брызги с волос и нетерпеливо приплясывавший на месте – расхаживать туда-сюда не позволяла теснота, – бросился к Джемисону, едва мисс Хардинг ввела его в сад.

– Мой парень, – прохрипел он и схватил Джемисона за руки, – спать не может, так чешется. Знал, что вы Девку возите к училке, вот и ждал. Но вы зайдите поглядеть на парня. Окажите услугу, а уж Том Фостер услуг не забывает. Только это больше для Джефа, чем для меня. Он всю шкуру расчесал, вот как. А у меня машины нет в город его везти… да он и не хочет к городскому доктору. Но насчет вас он не прочь, ежель вы его посмотрите.

– Вообще-то, я больше не практикую… – Старик явно растерялся и не знал, что делать.

Но Энни взяла его за другую руку.

– Пожалуйста, сходите, – попросила она. – Ну пожалуйста, сходите посмотрите Джефа. И я с вами пойду!

Мисс Хардинг погрозила Энни пальцем:

– А как же ваш урок, юная леди? – Но, обратившись за поддержкой к Джемисону и Фостеру, она не встретила одобрения и, тут же замотав головой, укорила себя: – Да о чем это я думаю? Если с бедным мальчиком стряслась беда, это, уж конечно, важнее музыки. А с ним наверняка беда, раз мистер Фостер здесь, уж он-то по пустякам беспокоиться не станет – он и вовсе ни о чем не беспокоится, разве что о рыбе, да и то нечасто!

– Эт-точно, – промычал Фостер, то ли не заметив укола в словах сплетницы, то ли пропустив его мимо ушей. И посмотрел на Джемисона. – Идемте?

– Ну что ж, – вздохнул тот, – думаю, не будет вреда, если я осмотрю мальчика, а старую докторскую сумку я всегда вожу в багажнике… хотя теперь в ней не так уж много лекарств. Однако… – Он махнул рукой и провел Энни и Фостера обратно к машине, повез их к дому Фостеров, стоявшему напротив мола на набережной.

Жена Фостера, маленькая, черноволосая, смуглая женщина, все же далеко не такая уродливая и хмурая, как ее муж, вытерла руки о передник, чтобы пожать Джемисону руку, впуская его в дом. Она ничего не сказала, только показала на распахнутую дверь спальни.

Джеф лежал в комнате, грубое одеяло топорщилось на нем, и в помещении отчетливо пахло рыбой, впрочем, как и во всем доме. Наморщив нос, Джемисон оглянулся на Энни, но та как будто не замечала вони; девочка думала только о здоровье Джефа. Когда она приблизилась к кровати, лежащий, видимо, почувствовал ее присутствие: раздувшаяся уродливая голова показалась из-под одеяла, и на нее уставились светящиеся зеленые глаза. Но…

– Нет-нет, девонька, – проворчал Том Фостер. – Знаю, он твой дружок, но тебе здесь нельзя. Он голый под одеялом, и расчесы на вид гадкие. Так что ты выходи, а мамаша Фостер там за тобой присмотрит. – И эта грубая скотина почти ласково вытолкнула ее из комнаты.

Когда Фостер закрыл за ней дверь, Джемисон придвинул стул к постели и заговорил:

– Ну, молодой человек, давай-ка попробуем успокоиться. Я пришел посмотреть, что с тобой такое. – И он стал отворачивать край одеяла.

Неуклюжая ладонь с короткими пальцами и толстыми перепонками тут же вцепилась в край одеяла и натянула его обратно. Джемисон заметил кровь под острыми ногтями, дрожь исковерканного тела под одеялом и ужас в огромных влажных, о, таких глубоких глазах.

Фостер тут же шагнул вперед.

– Эй, ты, это… не надо, парень, – сказал он. – Это ж доктор. Друг твоей девчонки и ее мамки. Ты дай, он посмотрит, как ты расчесался.

Существо по имени Джеф (вблизи его никак нельзя было назвать человеком) приоткрыло рот, и Джемисон увидел зубы: маленькие, но острые как иголки. Впрочем, в оскале не было угрозы: просто губы обиженно приоткрылись, как будто в безмолвной мольбе, и пальцы медленно разжались, позволив старику отогнуть одеяло.

Фостер не отходил от врача, но, сколько ни присматривался, не приметил ни малейших признаков отвращения к открывшемуся зрелищу: к этому чешуйчатому телу, которое еще пять лет назад специалист в Сент-Остелле признал тяжелейшим из виденных им случаев ихтиоза, а за прошедшее время положение стало по меньшей мере в два раза хуже, – к этому телу под шеей с толстыми складками, к расчесанным до мяса пятнам на руках и на груди с клочьями грубой серой кожи. Когда старик открыл свою сумку и потребовал горячей воды и чистых полотенец, Фостер удовлетворенно кивнул. Да, он все правильно сделал, и этот Джемисон – хороший, настоящий врач, готовый помочь всякому живому существу, даже такому, как это, под одеялом.

Но когда Фостер собирался выйти, чтобы исполнить приказания доктора, тот придержал его за локоть и спросил:

– Том, он вам дорог?

– А? – буркнул Фостер. – Да ведь мы с моей старухой пятнадцать лет его растили. А за пятнадцать лет ко всему привыкнешь, даже к такому, в котором все только хуже делается. А уж насчет людей – пусть они даже искорежены, как мой бедолага, – да уж со временем и такого полюбишь, как же иначе!

Джемисон кивнул и посоветовал:

– Тогда присматривайте за ним получше.

И он отпустил Фостера.

Энни видела, как миссис Фостер вынесла из комнаты Джефа влажные порозовевшие полотенца. А потом Том Фостер позволил ей войти.

Старик складывал свои инструменты в сумку. Девочка сразу бросилась к кровати. Теперь под одеяло была подложена чистая белая простыня, подоткнутая под раздутый подбородок Джефа. На шее у него была повязка, придерживавшая компресс на левом ухе; правая рука лежала поверх одеяла, и на бинтах проступали розовые пятна просочившейся крови.

– Что же это? – выдохнула Энни, прижав руку ко рту и круглыми глазами уставившись на Джемисона. Лицо ее вытянулось и побледнело, став еще бледнее обычного. – Ох, что же это такое?