Текст книги "Десять тысяч небес над тобой (ЛП)"
Автор книги: Клаудия Грэй
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)
И Тео. Она нарисовала его идеально, захватывая и его интеллект, и его озорство в выражении глаз. Тепло, которое она вложила в этот рисунок говорит о том, что Тео ей близок, и что их отношения не случайный, неосторожный поступок.
– Красиво – тихо говорит Тео. Он смотрит мне через плечо на другую версию себя – версию, у которой отношения со мной, которых у него никогда не будет.
Итак, разобью ли я сердце Тео в этой вселенной, когда наконец-то встречусь с Полом?
Потому что лица Пола не видно на этих эскизах.
Осторожно привожу рисунки в порядок и кладу их на стол. Я иду к окну, чтобы взглянуть наружу; открывается вид на задний двор и вижу целый огород. Это что-то новое. Мама любит домашние растения, но кроме нескольких горшков со свежими травами на кухне, она никогда не беспокоилась о выращивании растений для еды.
Отлично, вы узнали, что в этом мире выращиваете морковь на заднем дворе. Уверена, это именно та информация, которую хочет получить Ватт Конли. Вы спасли Пола в кратчайшие сроки.
Я делаю глубокий вдох и пытаюсь сосредоточиться. Может, Конли отправил меня не в ту вселенную. Очень разнородные миры иногда «математически похожи»—поэтому иногда требуется пара попыток добраться туда, куда ты хочешь попасть.
Тогда Тео шепчет:
– Посмотри.
Я оглядываюсь через плечо и понимаю, что стоит в дальнем углу комнаты – компьютер.
Настоящий компьютер, не какая-то древняя вещь размером с холодильник с лентами и мигающими огнями. Тонкий чёрный прямоугольник экрана спрятан так глубоко в тени, что я не увидела его раньше. Это кажется странно неуместным, но главное, что теперь у меня есть шанс узнать намного больше об этом мире. Чтобы выяснить, где я должна или не должна быть. Где искать Пола.
Я касаюсь экрана, но ничего не происходит. Тео бросает на меня взгляд перед тем, как схватить мышь.
Один клик и экран загорается. Вместо обычных папок на обоях с сержантом Пеппером, есть плоская красно-серая папочка с заголовком ARPANET. Курсор мигает над строкой, запрашивая пароль, которого я не знаю.
– Можешь ли ты войти в систему?
Тео кивает.
– Возможно, дай мне время. Я хочу начала осмотреть всё, потому что через несколько неудачных попыток входа, учетную запись заблокируют.
ARPANET. Я знаю это слово, не так ли? Затем я вспоминаю студента, который преподавал нам с Джози историю вычислений. ARPANET был по сути первой версией интернета, версией, которая существовала только для военного использования.
Когда мои родители стали военными? Они и Тео?
Тогда я замечаю, что висит на одном из крючков у двери. Я встаю на ноги и не могу поверить тому, что вижу, пока не прикасаюсь к ней и не чувствую тяжёлую резину и толстые пластиковые линзы.
– Что там? – Спрашивает Тео, не в силах увидеть, что за моим плечом.
– Это противогаз
– Зачем нам нужен противогаз?
Части загадки внезапно объединяются, решение, немедленно формируется перед моими глазами. Противогазы, дешёвая бумага, огород кажется, в этой версии принадлежат вооруженным силам…
Сирена начинает вопить так громко, что вибрация может разбить окна. Мы зажимаем руками уши. Это не очень помогает.
Оповещение о цунами, моя первая мысль. Или пожар, или торнадо. Вот что обычно значат сирены дома.
Но мы не дома.
– Какого черта… – начинает говорить Тео, но в этот момент папа вбегает в гостиную в пижаме.
Вместо того, чтобы спросить, почему Тео здесь после полуночи, и мы оба помяты, мой отец кричит:
– Давайте! У нас нет времени!
Мама бежит следом за ним, на ней простой бежевый халат, завязанный поверх ночной рубашки. Она бросается к столу и раздвигает панель на системном блоке, чтобы снять жёсткий диск.
– Чего вы ждете? – спрашивает она. – Двигайтесь!
Я бегу за ними, Тео шагает позади, когда мы выходим из дома. Джози выбегает последней и несётся мимо нас с шлемом под мышкой.
– Меня направили на базу! – кричит она, огибая маленькую чёрную машину, которая, должно быть, наша. – Я люблю вас!
– Мы тоже тебя любим! – говорит папа, на мгновение оглядываясь через плечо.
К этому моменту десятки людей присоединяются к нам на тротуаре, все они бегут как из Ада. Родители держат маленьких детей на руках, чтобы выиграть время; маленький мальчик, лет, может быть, девяти, прижимает котенка к груди. Никто не переоделся из одежды для сна. Никто ничего не нечет, кроме мамы с её жёстким диском. И все идут в одном направлении.
– Что, чёрт возьми, происходит? – кричит Тео, его голос почти теряется в визжащей сирене.
– Я не знаю, – говорю я, – но я думаю… я думаю, что это воздушная атака.
– Что?
Вот тогда мы слышим жужжание. Гром, который на самом деле не гром. Огонь в небе освещает облака, так что мы видим очертания самолетов над головой.
Бомбардировщики.
Я поняла, как только увидела противогаз – этот мир в состоянии войны.
Глава 07
Я бегу так быстро как могу, но этого недостаточно.
Крики и даже эхо этих криков разносятся по улицам, пока мы несемся к тому месту, которое считается безопасным. Сотни людей присоединяются к этой давке. Если бы я сейчас споткнулась и упала, меня бы насмерть затоптали.
Хуже всего то, что я слышу отдалённый гром бомб.
– Что мы делаем? – кричит Тео.
– Следуем за мамой и папой!
– Я имею ввиду… мы остаёмся здесь? Или уходим? Что?
Он надеется, что я скажу, что мы должны покинуть эту вселенную, уйти и избежать последствий бомбежки. Пойти домой.
Когда одна из версий меня в беде, я чувствую себя обязанной остаться, чтобы они не столкнулись с последствиями моих действий. Хотя этой Маргарет будет плохо несмотря ни на что. Я ни в коей мере не ставлю её под угрозу, просто это реальность её мира.
Но если мы оставим это измерение не завершив работу Ватта Конли, не заберем этот осколок души Пола, тогда Пол будет потерян для нас навсегда и Тео может умереть.
– Продолжай бежать! – кричу я ему. – Держись!
Если всё будет достаточно плохо, я отправлю Тео обратно в безопасное место, и столкнусь с тем, что грядёт.
Сирены кричат всё громче, звук, отражаясь от каждого здания, и у меня начинают болеть уши. У меня сложилось неопределённое впечатление от этой улицы как о брошенной и захудалой; только теперь я понимаю, что эти постройки не развалились с течением времени. Они подвергались бомбардировке.
– Давайте! – кричит мужчина, стоящий у дверей здания, похожего на склад. На нём ярко-красная повязка и шлем, что, надеюсь, означает, что он знает, что делает. – Мы закроем двери через четыре минуты!
Люди в отчаянье напирают. Мама пытается дотянуться до меня, но давка разделяет нас. Внезапно я оказываюсь втиснутой десятками незнакомцев в ночном белье, а некоторые даже в нижнем белье; я даже не пытаюсь вырваться, меня несёт вперёд поток тел вокруг. Трудно дышать. Задыхаясь, я пытаюсь сдвинуться к двери, только получаю локтем по подбородку от кого-то, кто даже не понял, что я была там.
– Эй! – доносится голос Тео сквозь крики. Я поворачиваю шею, чтобы увидеть, как он направляется ко мне. Его рука обвивает мою талию, так крепко, что даже эта толпа не может разделить нас. – Ты в порядке?
– Да, – что даже близко не к истине, не когда бомбардировщики летают над головой, но благодаря Тео, я могу по крайней мере оставаться в вертикальном положении.
Я дергаюсь вперёд и каким-то образом успеваю проскользнуть через двери. Спускаюсь по бетонным ступеням в подвал. Хотя пространство огромное, оно переполнено людьми, все они тяжело дышат, рыдают или всё сразу. Единственное, что мы можем сделать, это попытаться добраться до стены, чтобы нас не задавили.
Как только моё плечо касается одной из стен бомбоубежища, я делаю глубокий вдох. Сохраняй спокойствие. Теперь ты ничего не можешь сделать, только ждать.
– Там, – Тео указывает дальше по стене, где стоят мои родители. Мама наваливается на отца, когда видит нас, как будто она ослабела от облегчения. Но воздушный налет ещё не закончился, так что я не знаю, чему она обрадовалась.
Просто тому, что я вошла, предполагаю я. Тому, что у меня есть шанс.
Я жду указаний что делать, но в этой ситуации мы можем сделать только одно: ждать.
Мы все дружно прижимаемся, ловим дыхание друг друга; несколько человек всё ещё плачут, а другие пытаются отвлечь расстроенных детей. Мужчина рядом шепчет молитву. Холодный воздух ранней весны исчезает в жаре сотен тел, прижатых слишком близко друг к другу. Тео по-прежнему держит руку на моей талии. Интересно, пытается ли он успокоить меня или успокаивается сам.
Я и раньше боялась за свою жизнь. Это ужасное чувство, когда в кишечнике формируется холодный узел, а сердце бьётся о рёбра. В фильмах показывают, что люди паникуют и кричат как идиоты. В действительности – это совсем не так. Когда ты боишься за свою жизнь, ты преодолеваешь всё это. Каждую секунду ты просчитываешь шансы. Ты придумываешь варианты и ищешь возможности, которые ты никогда бы не рассматривал в обычное время. Ты понимаешь, как никогда раньше, что твоя жизнь – это единственное, что является абсолютно и по-настоящему твоим. В нас есть сила, которую мы не можем постичь до тех пор, пока она не понадобится. Мы по своей сути настроены на выживание.
Хуже всего бояться за кого-то другого. Мы можем столкнуться с собственными опасностями с невероятным спокойствием. Опасность для людей, которых мы любим? Она делает нас глупыми. Она сводит нас с ума. Страх и надежда по очереди нашёптывают нам ложь за ложью, каждая из которых менее правдоподобна, чем предыдущая. Наше воображение убивает того, кого мы любим, в нашем сознании снова и снова, и мы должны быть этому свидетелями. Но почему-то даже это не так невыносимо, как глупость надежды. Это надежда, которая заставляет нас верить в чудеса, которые не произойдут. Надежда, которая сокрушает нас невыносимой правдой.
Никакая опасность, с которой я могу столкнуться, не мучает меня так сильно, как осознание того, что люди, которых я люблю, находятся в опасности. Мама, папа, Джози и Тео – любой из них может быть разорван в клочья прямо передо мной, и я ничего не смогу сделать. И Пол, где бы он ни находился в этом мире, находится в наибольшей опасности из всех.
Стоять здесь, ожидая, взорвут ли нас – это самое беспомощное, разочаровывающее и пугающее чувство в мире. Присутствие Тео – это мой единственный островок спокойствия, но даже это не помогает. Спустя пару минут, я больше не могу. Хорошо, не теряй время. Оглянись вокруг и посмотри, что можешь узнать об этом мире.
Наблюдение за окружающими меня людьми не очень помогает, потому что все расстроены, и никто не одет нормально. Но я замечаю одну старую женщину, одетую в слишком большую для неё военную куртку, она должно быть, схватила её при выходе из двери. Флаг пришитый на рукаве – это не американские звёзды и полосы, или флаг любой другой страны, который я когда-либо видела раньше. Видимо, геополитическая ситуация в этой вселенной существенно различается с нашей. Я делаю мысленную заметку, что нужно найти книги по истории.
Я загораюсь, когда вижу, что мужчина рядом со мной засунул газету в карман халата.
– Можно я посмотрю? – спрашиваю я его, указывая на свернутую газету. Несколько человек смотрят на меня; несомненно, они думают, что бомбардировка – странное время для чтения новостей. Но парень вручает мне её, едва взглянув на меня.
– Хорошая идея, – шепчет Тео, когда я открываю её. – Посмотрим с чем мы имеем дело.
На первой странице написано: «Сан Диего остаётся сильным: Южный Альянс был отражён в горах Сан-Исидро». На зернистой монохромной фотографии изображена береговая линия Южной Калифорнии, но вместо обычных лежаков и пляжных зонтиков, на песке лежат мёртвые солдаты. Это выглядит настолько реалистично, что я не могу поверить, что они разместили это в газете.
Но я в мире, где практически каждый человек втянут в эту войну. Подобные образы утратили свою силу и не могут шокировать.
– Что за Южный Альянс? – Тео смотрит на меня; я знаю, что ему интересно это также как и мне, но это не тот вопрос, который мы можем задать вслух, не обратив внимание окружающих на то, что что-то не так. Перелистывание страниц не даёт ответов. Конечно, нет. Все здесь знают о Южном Альянсе. Это слишком очевидный факт для печати в газетах; это как если откроешь страницу CNN, чтобы найти большую статью, объясняющую, что такое Франция.
Эта газета гораздо больше… сосредоточена на новостях, чем большинство газет, которые я видела. Нет спортивного раздела, нет гороскопов. Они хоть и не печатают списки фильмов, но я улыбаюсь, когда вижу рекламу какой-то мелодрамы. В главных ролях Леонардо Ди Каприо и Кира Найтли. Люди стремятся найти свою судьбу, независимо от того, в каком мире они живут.
Это означает, что Пол должен быть физиком, по крайней мере учёным. Мама и папа, должно быть, слышали о нём, или услышат. Может, я попрошу их узнать о нём. Какое оправдание я могу придумать для этого? Надо придумать что-то.
Странно, что есть статьи о технологиях, о том, как военные расширяют использование беспроводного интернета, строят беспилотники для боевых действий, улучшают спутниковую навигацию, чтобы лучше направлять войска. Всё это звучит совершенно современно.
Тео читает статью через моё плечо и шепчет:
– Почему их телефоны до сих пор подключены к стене?
По той же причине почему они выращивают собственные овощи. По той же причине яйца нормированы и бумага слишком тонкая. Эта война требует каждого человека, каждый ресурс. Они добились тех же успехов, что и мы, но эти технологии зарезервированы для военного использования.
Мои родители имеют доступ к этому, они занимаются Жар-птицей. А это значит, что в этом мире мои родители делают то же самое, что Ватт Конли: они пытаются найти технологии, которые позволят им доминировать. Управлять. Выигрывать.
Я думаю, что Конли делает это только ради прибыли. Мои родители же просто пытаются удержать свою страну от уничтожения. Совершенно разные мотивы.
Большой взрыв сотрясает комнату и несколько человек стонут в ужасе. Тряхнуло не так уж сильно, больше похоже на одно из тех землетрясений, которые вряд ли заметишь, пока всё не закончится. Самолёты не слишком близко к нам. Пока.
Я пытаюсь представить, что там происходит. В моей голове появляются кадры из плохих фильмов или старых кинохроник о Второй мировой войне, ни одна из них не помогает мне представить это. Я понимаю, что дрожу только тогда, когда Тео обнимает меня крепче. Закрыв глаза, я кладу лоб на его плечо и делаю медленный, глубокий вдох.
Ещё один взрыв громче и ближе. Цементная пыль падает с потолка бункера, а удар сотрясает нас настолько, что некоторые люди падают на пол. Тео удерживает нас на ногах, но едва-едва.
Где Пол сейчас? Что, если он не ученый? Пол в этом мире может быть солдатом. Он может быть в этой же битве и его жизнь может быть в опасности даже сейчас.
Если он будет убит с частью души моего Пола внутри, этот осколок будет навсегда потерян. Я никогда не смогу воссоздать его душу, пробудить его. Это тоже самое, как если бы он умер…
То, что я слышу меньше всего похоже на взрыв, больше похоже, что звук захватывает весь мир. Пол под нашими ногами бьётся в конвульсиях. Я оказываюсь в горизонтальном положении, прежде чем я могу это осознать, я оказываюсь одна в клубке бешеных, дезориентированных людей. Я изо всех сил пытаюсь встать, держась за Тео, потоки воды бьют по моим ногам. Должно быть что-то сломалось. Я представляю, как вся комната заполняется, а все мы изо всех сил пытаемся плыть и дышать последним дюймом воздуха.
Но вода течёт не так быстро. Несмотря на то, что большая часть толпы всё ещё плачет или визжит, я могу сказать, что убежище остаётся более или менее нетронутым. Это было близко, но на данный момент мы в порядке.
Тео смотрит на меня.
– Ты уверена, что нам следует тут оставаться?
– Мы должны! – шепчу я.
– Маргарет, мы не спасём Пола, если умрём здесь.
– Держи одну руку на своей Жар-птице. Мы не уйдём, пока не будем вынуждены. До последней секунды. Хорошо?
– Да. Понял.
Потом сквозь цемент я слышу самолёты. Звук мог доноситься до нас, только если бомбардировщики были прямо над головой.
Я оборачиваюсь к Тео, его глаза встречаются с моими. Он сжимает мою руку крепче и говорит:
– На всякий случай – я люблю тебя.
И мир становится белым и исчезает.
Все те фильмы, где вы видите, как герои круто уходят в то время как здания взрываются прямо за их спинами? Это полная чушь.
Когда что-то взрывается рядом с тобой, стена горячего воздуха бьёт тебя как камень. Твои барабанные перепонки, кажется, разрушаются, словно бомба взорвалась у тебя в голове, ты не слышишь ничего, кроме унылого рёва и звона. Взрыв сбивает тебя, иссушает твою кожу.
Мне удается подняться на локтях, поверх большинства оглушенных людей, лежащих вокруг меня. Дым держится в воздухе, и я смотрю вверх, чтобы увидеть открытое ночное небо, окаймлённое обломками, которые, должно быть, были зданием, в котором мы прятались. Наверху мерцает огонь, но здесь ничего не горит. Мои ладони жжёт, они в царапинах и крови, но я не думаю, что сильно ранена. Рядом со мной лежит на спине Тео, задыхаясь от дыма, он хватается за живот. Рядом я вижу маму, сидящую прямо и трясущую головой, как будто она пытается очистить уши от звона. Папа стряхивает каменную пыль с волос.
Когда воздух немного рассеивается, я вижу, что у людей на другой стороне комнаты сорвана кожа, неестественно согнуты конечности и они в крови. Как много крови.
– Нам нужна помощь! – кричит кто-то. Не то чтобы я имела представление о том, как справляться с чрезвычайными ситуациями, но невозможно смотреть на это и не чувствовать необходимости что-то делать. К тому моменту, когда я достигаю некоторых раненых, несколько медсестёр и один врач уже работают, чтобы им помочь, поэтому я присоединяюсь к ним и следую их примеру. Следующие несколько минут как в тумане: разрывание на части одежды, чтобы использовать в качестве повязки, ведь перевязка людей в любой позе позволит им защитить сломанные конечности и испытать наименьшую боль. У пожилой женщины, кажется, сердечный приступ, но без лекарств, которые я могла бы ей дать и без скорой помощи, всё, что я могу сделать, это сидеть рядом и говорить с ней.
– Дышите медленно и глубоко. Постарайтесь успокоиться.
Она посмотрела на меня как на полную дуру. Да, я понимаю, что успокоиться, когда над головой кружат бомбардировщики, невозможно. Но мы должны попытаться.
Когда она настолько пришла в себя, насколько возможно, я оглядываюсь и обнаруживаю Тео, стоящего позади меня.
– Что я могу сделать? – спросил он сквозь шум и треск пламени над головой.
Конечно, он может чем-то помочь, но состояние раненных и паникующих людей напоминает мне картины Хиронимуса Боша: нелепые и гротескные. Кто может сказать что мы должны или не должны делать?
– Просто держись.
В воздухе раздаётся свист, я слышу, как падает другая бомба. Мы с Тео в панике смотрим друг на друга, и я сжимаю его руку. Но следующий удар происходит дальше. А потом ещё дальше. Мы дышим немного легче, и окружающие нас люди, заметно расслабляются. Тео бормочет:
– Это значит, что мы пережили это?
– Надеюсь.
Только тогда я понимаю, что мы всё ещё держимся за руки, и я отпускаю его. Мы не смотрим друг другу в глаза
Рядом с нами маленькая девочка спрашивает свою маму:
– Это всё?
– Мы скоро всё узнаем, – говорит женщина. – Подожди и увидишь.
Из-за странных взглядов, которыми награждают её окружающие, я могу сказать, не всё так оптимистично, как она говорит, но я не слышу бомб и воспринимаю это как положительный знак.
Я продолжаю делать всё, что в моих силах, а это не так уж и много. Спустя час, доктор, который взял на себя руководство, говорит мне, чтобы я успокоилась на несколько минут. Вздохнув, я прислоняюсь к стене и кладу руки в карманы.
В моем левом кармане что-то лежит. Я вытаскиваю и вижу, что это фотография, на обороте которой написаны слова: «Со всей любовью, навечно.»
Я переворачиваю фото, чтобы увидеть Тео в форме, улыбающегося мне.
– Что это? – спрашивает Тео со своего места отдыха. Он даже не бросает взгляд, он просто пытается поддержать разговор.
– Ничего, – я убираю фото в карман.
Нас держат в напряжении ещё несколько часов. К этому времени всё мое тело затекает, я проголодалась, и солнечный свет снаружи настолько ярок, что, кажется, может сжечь мои глаза. Оказавшись на улице, я спотыкаюсь, щурясь на сцены, развернувшиеся вокруг нас. Большая часть окрестностей выглядит так же – за исключением районов, которые были мгновенно и полностью уничтожены. Там, где были здания, сейчас тлеют дыры. Вдалеке я вижу дым от нескольких новых пожаров.
Парень с красной повязкой кричит в мегафон:
– Все коммерческие и производственные работы на день приостановлены. Возвращайтесь в свои дома и ждите дальнейших инструкций.
– Слава богу, что это случилось ночью, а не днём, когда вы были бы на работе, – говорит мама, когда мы идём домой по разрушенным улицам. Вокруг нас в дыму темнеет рассветное небо. – Мне не хотелось бы беспокоиться о вас на заводе боеприпасов в такое время.
Моя работа в этой вселенной – это производство бомб? Как я должна выкручиваться из этого? На данный момент, я не могу себе представить ничего, что я бы меньше хотела сделать, чем сделать ещё одну бомбу в этом мире.
Здания, которые я видела всего час назад, теперь лежат на улице рассыпавшись в тлеющие груды кирпича и арматуры. Большинство домов были пусты, конечно, из-за сирен о воздушном налёте, но я не могу быть уверена. Когда я вижу трёхколесный велосипед вверх дном в каком-то щебне, я вынуждена закрыть глаза на мгновение.
По мере того как четверо из нас достигают нашего дома, неповреждённого, нетронутого, папа смотрит на Тео.
– Знаешь, рядовой Бек, во время войны эмоции усиливаются. Мы живём так, как будто завтра не будет. Так что мы упускаем из виду то, что обычно не упустили бы, например, молодого человека, покидающего комнату нашей дочери глубокой ночью.
На этот раз Тео промолчал.
Папа продолжает.
– Я сейчас испытываю что-то вроде амнезии. Я понятия не имею, как тебе удалось найти нас во время бомбёжки, так как, конечно, ты не был рядом со спальней Маргарет, когда всё началось. Однако я подозреваю, что у твоего командира такой амнезии не будет, если ты в ближайшее время не появишься на базе.
– Да. Конечно. Всё верно, – рука Тео тянется в карман к кошельку, в котором мы надеемся есть адрес военной базы, на которую он должен отправиться. – Я, пожалуй, пойду. Я сделаю это. Сейчас.
Мама заговорщицки улыбнулась ему.
– Разве тебе не нужен твой велосипед?
Тео смотрит на наш дом, и я высматриваю велосипед, который видела прошлой ночью. Он тяжело вздыхает и я знаю, что он хочет свой Понтиак.
– Да, мэм. Маргарет, я зайду позже, хорошо?
Мой единственный ответ – это кивок. Я вспоминаю о последних словах, которые он произнёс до падения бомбы, о том, что он хотел сказать мне, если бы это были наши последние секунды жизни. Он улыбается, а затем разворачивается, чтобы уйти.
Как только мы входим в дом, мама и папа ведут себя так, как будто всё нормально. Для них это нормально. Мой отец предлагает приготовить завтрак, пока мама принимает душ. Я просто сижу за кухонным столом, не в состоянии двигаться или думать. В носу до сих пор стоит запах гари.
Спустя всего пару минут я слышу, как хлопает дверь, и тяжёлые сапоги приближаются к нашей кухне. Папа вздыхает с облегчением.
Джози входит на кухню со знакомой ухмылкой на лице.
– Эй, похоже, у нас по-прежнему есть дом.
– К счастью, – говорит папа. – Это удобно, не так ли? Иначе я понятия не имею, где я буду держать обувь.
Они оба притворяются, что все наши жизни не были в опасности во время налёта; им приходится. Если бы они не притворялись, страх был бы слишком большим, чтобы жить. Я не была здесь достаточно долго, чтобы соответствовать их браваде, но я кое-как могу улыбнуться сестре.
Папа берёт сковородку и лопатку.
– Настоящая яичница. Последняя на ближайшее время, так что наслаждайтесь.
– Разве мы не можем обменять ещё карточки? – морщится Джози. – Искусственные яйца такие ужасные.
– Не жалуйся, Джозефина. Мы и так получаем больше, чем большинство людей, – мама заходит на кухню, и нет ничего более странного, чем видеть её в военном пиджаке, юбке и галстуке.
Пока мои родители обнимают друг друга, и шипит сковорода, Джози наклоняется ко мне и шепчет:
– Эй, мама и папа может и разрешают делать тебе перерыв на любовь в военное время, но не могли бы вы с Тео быть потише? Мне нужен сон.
Боже мой, моя сестра слышала как я занимаюсь сексом, нет, нет, нет.
– Прости.
Джози сменила тему.
– Знаете что нам нужно? Кофеин.
– А вот и он, – говорит папа, ставя перед нами кружки с чем-то тёплым и коричневым. Но пахло как-то неправильно. Чтоб бы он ни дал мне, это был не настоящий кофе. Когда я сделала глоток, он оказался настолько горьким, что я с трудом заставила себя его проглотить.
– Может тебе стоит меньше пить кофе, Маргарет, – усмехается Джози. – Ты плохо спишь в последнее время.
Мама приходит на помощь, осознанно или нет, мне всё равно.
– Хорошо ли леталось сегодня утром?
– Лучше тебе считать, что хорошо, – отвечает Джози. Пока она говорит, я понимаю, что моя сестра не просто в армии. Она, блин, лётчик-истребитель.
Сначала это кажется невозможным, но потом я понимаю. Моя старшая сестра – это воплощение искателя острых ощущений. Сёрфинг, сноубординг, спуск на подвесном канате – тебе нужно подписать отказ от ответственности, если ты хочешь сделать это, Джози думает, что это весело. Независимо от того, насколько другое это измерение, моя сестра всё ещё находит способы получения адреналина.
– Хотел бы я, чтобы кто-нибудь позвонил нам по поводу лаборатории, – бормочет папа, занимаясь яичницей.
– Вероятнее всего, телефонные линии не работают, – отвечает мама. – Они отправят кого-нибудь. А до тех пор бесполезно беспокоиться об этом.
Она всегда говорит так, даже дома. А отец всегда отвечает:
– Я волнуюсь не потому, что это полезно. Я волнуюсь, потому что не могу ничего с собой поделать.
Мама хлопает его по плечу.
– Просто завтракай.
– Давай, папа, – я хочу, чтобы он перестал говорить о войне. Я хочу, чтобы он сел и пошутил над едой, как всегда. Казалось странным, когда они все начали делать вид, что мы никогда не были в опасности, но теперь я хотела бы, чтобы они снова к ней вернулись.
Они не возвращаются.
– Мы должны двигаться вперёд, – говорит папа, когда кладёт яичницу маме на тарелку. Он разговаривает с ней, а не со мной. – Мы могли бы делать больше теоретической работы, но, если проект Жар-птица когда-нибудь поможет войне, мы должны создать прототип в ближайшее время.
Мама кивает.
– Я знаю. Мы должны начать завтра. Нам в любом случае дали неделю. Сомневаюсь, что генералы готовы ждать дольше.
– Ты сможешь, Софи, – говорит папа. – Мы сделаем это. Это наш последний шанс.
Вот тогда меня осеняет. Конли отправил меня сюда, чтобы саботировать работу моих родителей над Жар-птицей. Иначе я не смогу вернуть Пола. Я не смогу вылечить Тео.
Но если я украду эту технологию у моей семьи в этом измерении, я возможно обреку их всех на смерть.
Кто-то стучит в дверь.
– Это, должно быть, кто-то из лаборатории, – говорит мама.
Я поднимаюсь на ноги прежде, чем она успеет это сделать.
– Я открою.
Сейчас мне просто нужно что-то сделать. Что угодно
Или так я думаю, пока не открываю входную дверь, за которой стоит Пол.
Глава 08
Пол сидит в нашей семейной гостиной, на самом неудобном стуле. В помещении он снял форменную шляпу, когда вошёл внутрь, он вполне мог сойти прямо с рекрутингового плаката. Тёмно-синий пиджак обрамляет широкие плечи; брюки наглажены. Даже его туфли сияют. Его осанка настолько прямая, что интересно, не болит ли у него спина.
Я хочу побежать к нему, использовать напоминание и захватить этот второй осколок души Пола на полпути! Почти готово! Но я не могу. В этом измерении он и мои родители знают, что такое Жар-птица; они поймут, что я делаю, и что я из другой вселенной. Другими словами, меня просто накроют.
Тёплых отношений, между мамой, папой и Полом, к которым я привыкла, отсутствуют. Здесь мои родители, кажется, его начальники, не более того.
– Что с электронным микроскопом? – спрашивает мама.
– Незначительные повреждения, – говорит Пол, – или повреждения были бы незначительными, если бы мы получали запасные части быстрее.
Папа прячет лицо в ладонях.
– Чёрт возьми.
– Всё в порядке, Генри. Мы всё равно можем провести резонансный тест. Но не здесь, – это странно, видеть, как моя мама ведёт себя так официально, особенно с Полом. – Лейтенант, объект в Сан-Франциско готов?
Пол кивает.
– Очень близок к готовности, мэм. Я мог бы поехать в город завтра, чтобы лично контролировать доработки. Через пять дней мы будем готовы. Не больше недели.
– Тогда нам нужно пересмотреть планы, – говорит мама. – Обычно мы делаем это на базе, но я надеюсь, вы не возражаете, если мы встретимся сегодня здесь, лейтенант Марков.
Несмотря на то, что это совершенно другая вселенная, совершенно другой Пол, что-то в моём сердце всё ещё поёт, когда я слышу эти два слова: лейтенант Марков.
Смогу ли я вернуть этот осколок его души? Если мама и папа поймут, что я делаю, будет это так ужасно?
Да, так бы и было. Моё сердце опускается, когда я представляю реакцию родителей. Этот мир в состоянии войны; я захватчик, тот, который носит кожу их дочери. Если они доложат обо мне властям, я могу оказаться в военной тюрьме. Кроме того, как только они узнают, что я путешественник из другого измерения, у меня не будет шанса саботировать их работу. Если я не смогу доказать, что я это сделала, когда я попаду в офис Триады, Конли не даст мне окончательные координаты или лекарство для Тео.
– Конечно, нет, мэм. Я расположусь за этим столом, – Пол тянется к вещам, лежащим перед ним, мой альбом открыт на портрете Тео. Он колеблется. – То есть, если вы не возражаете, Мисс Кейн.
Мисс Кейн?
– Нет, конечно, – я шагаю вперёд, чтобы забрать свои инструменты самой. Моя рука случайно задевает его, но Пол реагирует на это. Его взгляд ищет мой, надеясь на что-то.
Я знаю это выражение его лица. Мне потребовалось время, чтобы его понять. Но как только я его узнала, я никогда не смогу забыть.
Он любит меня. По крайней мере, у него ко мне серьезные чувства. И очевидно мы с Полом знаем друг друга уже давно в этом измерении.
Так почему же «Лейтенант Марков» и «Мисс Кейн»?
Более того если Пол есть в моей жизни, почему я с Тео?
Наш дом превращается в импровизированную лабораторию, что для меня не ново. Но мои родители не так теплы и гостеприимны в этой вселенной. Не то, чтобы они недружелюбны к Полу или что-то ещё, все почти мучительно вежливы, когда работают. Но тепло, с которым мои родители встретили Пола с самого начала, любовь, которая заставила их испечь торт к его дню рождения и купить ему приличное зимнее пальто, в этом измерении я не вижу никаких признаков этого. Может быть, в этом разница между университетом и военными. Преподаватели, которые оказали бы поддержку в учебной программе, должны держать дистанцию, как военное руководство.
