Текст книги "Вслепую"

Автор книги: Клаудио Магрис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц)

Уже поздно. Не знаю, почему и как такое произошло, но стало слишком поздно. Кто теперь знает, какой сейчас час: лавка моего отца тоже сгорела, часы с маятником и без обращены в прах. Под расслабленной векой огненное пятно отступает, сменяется белым – башенные часы-хронометр Зала Кавалеров.

Мне нравится та пустота, я бы хотел создать такую вокруг и позади меня. Во время пожара все пытаются спасти уцелевшие вещи, я же, наоборот, помогаю огню, постоянно что-то в него подбрасывая, и смотрю, как это что-то превращается в дым. Если бы только всё могло вдруг улетучиться, растаять, позволить мне дышать полной грудью…

Пламя справедливо, оно уничтожило Содом и Гоморру и точно так же сметёт до основания новые адские города. Очистить пространство, устроить исполинский костёр, внутри и снаружи, в сердце и перегруженной, запруженной мыслями голове. Должно быть, там и для Марии нашлось бы место: горизонт, ветер, набитый кишащей, варящейся в собственном соку человечиной трюм. Разве я смог бы взять её с собой, заточить и задушить в той давке?

Я вновь прижимаю пальцами веки и вижу под ними точки, диски и глобусы; их число увеличивается, они кружатся вихреобразно, будто в воронке, меняют цвета и формы. Шарик рулетки крутится всё быстрее, не останавливаясь. Оно и лучше: так или иначе, но выпал бы неверный номер, ошибка нарастает в прогрессии. Слишком много чисел, чрезмерно много искр и вещей. Жизнь – это назревший чумной бубон, который вот-вот норовит лопнуть. Я открываю глаза: дымка рассеивается, погода проясняется, на базальтовых стенах опять появляется светлый диск; это не часы, это снежный ком. Наконец-то белый цвет, Исландия, спокойствие ледяных озёр, мирная белая пустыня, ничего нет, ничто не происходит, сплошная застылость вечности. Какое облегчение: наполненное водой ведро оказалось решетом, вода просочилась из дыр, и я налегке, я свободен. Нет, это не снег, это белый флаг. Теперь, слава Богу, его наконец-то можно водрузить на флагшток.

Конец войны близок, языки пламени лишь дотрагиваются, лижут, ласкают, исследуют обезоруженный город. Под пушечными канонадами английского флота Копенгаген подаёт сигнал о капитуляции, сейчас Нельсон прикажет прекратить огонь и начнётся процесс перемирия. Раненые смогут залечить свои раны, а кораблям заделают пробитые ядрами и искореженные до неузнаваемости корпуса.

Я снова лёг навзничь – идеальная поза сдавшегося в плен и просящего о пощаде. В вышине блестит ослепляющий солнечный диск. Сейчас последует команда о прекращении огня. Вдруг белый солнечный диск чернеет. Уставившийся на меня чёрный глаз – Нельсон смотрит в подзорную трубу перевязанным глазом и, не видя белого флага, не отдает заветное распоряжение задраить жерла орудий. Так и происходят катастрофы, из-за проблем со зрением, из-за недоразумения: корабль попадает на риф, потому что рулевой смотрел в другую сторону. Смерть – это старый, покалеченный на один глаз пират: не видя ничего перед собой, он выкрикивает приказы вслепую.

Тот глаз продолжает пристально на меня смотреть и становится всё ближе и больше. Солнечное, земное затмение, мира больше нет, он исчез за чёрным кругом, потерялся в чёрном, как вороново крыло, дуле пушки. Выстрел, огнями рассыпается темнота, по краям тёмного диска блестят разноцветные искорки, они же части потухших, взорвавшихся и разбросанных в темноте космоса звёзд.

Нет, я не думаю, что слышал именно треск откалывающейся от корабля полены, хотя именно она в итоге на меня и рухнула. Естественно, я не стал уворачиваться от удара; может, я тогда спал на том самом руне, которое мгновение спустя в очередной раз пропиталось свежей кровью. Я не помню, должно быть, в этом месте затёрлась кассетная плёнка, повреждение в записи очевидно. Источенная червями фигура поддалась времени, ненастьям, абразии от ветра, дождю и солоноватому воздуху: море истощает. Странно: с тех пор, как я отдал «Арго» во власть Посейдона, бросив его гнить на берегу, к нему постоянно приходили люди и что-то подправляли, чинили, латали, – так корабль вечно оставался дряхлым, но в то же время новым, нетронутым и бессмертным, другим, но тем же, как я, как боги. И действительно, позже тот корабль был вознесен в олимпийские небеса. Постоянно соскальзывая вниз, он, наконец, вскарабкался на небо, к хвосту и лапам созвездия Пса. Однако он пуст: на нём нет экипажа, нет аргонавтов, даже полены нет; вероятно, её сбросили вниз во время путешествия ввысь, к богам, чтобы освободить корабль от ненужного балласта и дать ему возможность достичь цели. Говорят, что на небе будто бы есть созвездие почти без звёзд. Как бы то ни было, с пляжа корабль, в самом деле, исчез.

Или я его просто отсюда не вижу: из этой точки пространства почти ничего не разглядеть. Даже когда я оттираю приставшую к стеклу грязь, липкий гумус, всё остаётся будто покрытым матовой плёнкой. Да разве есть кто-нибудь ещё, кто смотрит в это окно? Тот кусок желтоватой ткани со скатавшимися ворсинками кажется сдувшимся шаром, вода его касается и очень скоро унесёт далеко в море. Шар из ошмётков, бесформенная сфера. Полагаю, это Навсикая предложила сферу как модель Вселенной, после того, как подслушала разговоры аргонавтов, которые, в свою очередь, узнали это от кентавра Хирона. У Ньютона тоже, кстати, об этом упоминается… Навсикая играла сферой на морском берегу, но кто-то пнул её шарик, и он исчез в волнах и колючих брызгах мелкого мокрого снега. Мне было бы весьма интересно узнать, где теперь тот мяч из лоскутков, но я ничего не улавливаю, там, в глубине, черным-черно, ничего не разберу, бесполезно ещё сильнее тереть это мутное стекло.

Тереть и ничего не видеть, тереть с новым пылом и продолжать ничего не видеть, в тёмном трюме это ни к чему. Тереть, грести, кликать, выключать, включать, перематывать плёнку, говорить, повторять и смеяться, набирать текст, надиктовывать, стирать, вырезать, перемотка, вперёд, опять перемотка, прослушивать сказанное… Особенно прослушивать, контролируя, не закрались ли в запись нежданные сюрпризы. Я бы не хотел случайно удалить Ваши чистые и чёткие ответы вместо моих расплывчатых вопросов, объяснений и комментариев. Это кто говорит? Когда это он говорил? Разве это он говорит? Назад. Нет, это не он, хотя только что я не узнал, что это был не его голос, а, может, мой… «Трудно отличить в гуще шумов собственный голос, никогда не знаешь, как он звучит для других», – это нахальное сообщение на мониторе точно его. Доктор, когда Вы на мгновение отвлекались, я нажимал кнопку и удалял сам себя, исчезал в своей свободе, вечно преследуемый, но никогда по-настоящему не пойманный; наконец-то я свободен, дорогой доктор Ульчиграй. Партия коммунистов, пардон, ПК, персональный компьютер, мало чем Вам поможет. Об этом позаботился вирус, та беззаботная программка с поздравлениями, это она удаляла все данные. Табула раза. Прощайте. Продолжайте запускать по кругу кассетную запись, если Вам так нравится слушать самого себя. Но где, – теперь я узнаю свой голос, – давайте попробуем перемотать назад, там снова я…, и вперёд, еще разок назад, – ничего не поделаешь, и здесь я.

А вот и нет, Вы ищите, доктор, ищите. Где же он? Палата пуста, на кровати никто не спал, покрывало не тронуто. Как это могло произойти? Как ему это удалось? Всё было настолько тщательно продумано: хорошо проветриваемые палаты находились под постоянным контролем, убежать или умереть было невозможно технически. Если бы только можно было понять, каким образом… прямо из-под носа у охраны… Тюремная наука, наука о концентрационных лагерях, о перевоспитании, о сегрегации – это, прежде всего, теория, и нас интересует именно она. Если кто-то должен был умереть, но не умер, или наоборот – это ничего. Нас интересуют причины, каким образом план был претворён в жизнь, согласно каким принципам. О том, что убийца беспрепятственно проник в запломбированную комнату и убил свою жертву или что заключённый также без малейших проблем покинул камеру, можно забыть. Скажите лишь, как им это удалось, назовите слабое звено структуры, организации. Как это случилось, как он сумел совершить побег из концлагеря, избежать клонирования, которое продолжается даже после смерти, ускользнуть от бесконечной серийной репродукции человеческой особи, от сети?

И всё же хоть какие-то зацепки должны быть, наводящие приметы, следы… Давайте посмотрим и поищем… Гнилой корабль, почти труха, полена… Холодно, ещё холоднее, – как говорилось в той детской игре, когда ты продвигался в поисках запрятанной вещи в неправильном направлении… Снова ты? Тебе весело, да? Ну-ка посмотрим… Дворец всё так же в огне… Тепло, теплее, мы на правильном пути… Горячо… Вот и я! Лучше быть принятым в божественный пантеон как величайший из аргонавтов, сожжённый на погребальном огне и ветром принесённый на Олимп Геракл. Очень удобно сказать, что того, кого искали, раздавило поленой, что он где-то уже похоронен, не исключено, под одной из лавочек в парке; в этом убедили себя и биографы, они-то и распространили с незапятнанной совестью данную версию; я же остался в вечной мерзлоте в ожидании призыва к службе. Прекрасный номер, ловкий трюк, нужно признать. Каторжников, действительно, по обыкновению не кремировали: на практике их хоронили на Острове Мертвых.

А получается…, кто бы мог подумать… Должно быть, это был Энди Блэк. Он сдержал данное мне слово, заплатил должок. Вернул воде когда-то вырванную из её объятий жертву-утопленника, причём отдал её в неузнаваемом для всех, включая самую воду, виде. Энди ловко управлялся с огнём: он с детства разжигал в лесу костры. Ему было не сложно сжечь тело и ещё проще пустить прах по течению Дервента, в том месте, где, как и предустановлено, река-море устремляется к ледникам Антарктиды. Наконец-то невиновные и невинные, не нужно никакой вечной мерзлоты, никакого пермафроста: пламя истребляет всё, даже чипы, кремниевые карты памяти, моей памяти, чужой памяти, памяти всех, откуда я знаю… Их тоже уничтожили, так, на всякий случай. Не сохранилось ничего, что могло бы быть законсервировано во льдах под густым снежным покровом, ничего из того и никто из тех, что и кого захотели бы получить коменданты концлагерей завтрашнего дня, возжелавшие разбудить мертвецов и обречь их на муки вечной каторги. Кибернавт утонул, его поглотили рыбы, прожевали, переварили, а затем очистили от него желудок; от него ничего не осталось. Центральный Комитет децентрализован, распущен, расщеплён. Бог везде и нигде одновременно, Я(-хве) повсюду, на свидетельстве о мнимой смерти есть все необходимые печати по официальному образцу – не подкопаешься, состряпан без сучка и задоринки, – он вызывает бурное ликование тех маниакальных идиотов, для кого внешняя форма важнее содержания.

О сеть, где твои петли? О клонирование, где твой безмолвно разящий кинжал? Очередной вздор, призванный сбить всех с толку, пустить по ложному следу самих себя, скинуть с плеч тяжкий груз. Здравая идея – избавиться и от «Арго», отправив его сюда, в Европу, поднять, вернее, спустить к богам, в их могилу, где никто уж его не потревожит. Море – плащаница, под которой давно никого нет и никогда не будет; тех песчинок, соринок, веяний когда-то бывшего телом праха больше нет, их никто отныне не сумеет поймать, они от всего убежали и превратились в неуловимые всплески морской пены, бессрочный белый билет; революция одержала победу, Закона впредь и навеки не существует, кодексы – королей, народных трибунов, уголовные и административные, семейные и трудовые – сожжены. Да и генетический код спалён, улетучился, нет его, упразднили.

Идеальный побег. Наверное, у него был сообщник, ему помог некто из отделения: кто-то запустил вирус в компьютер, распространил его в системе и перепутал все кассетные плёнки, этот кто-то, кстати, талантливо имитирует наши голоса. Конечно, немножко неприятно, щекотливая сложилась ситуация; из картотеки пропала даже папка личного дела, может, она понадобилась для разведения того огня, костра, проведения кремации… Кто-то же, в конечном счёте, должен отвечать за неявившегося на перекличку, за покинувшего помещение без разрешения, за сбежавшего без положенной справки о выписке, без заявления об увольнении или отставке… Когда это заметит Когой, он же наш заведующий…, – мне кажется, что я уже слышу его любезную интонацию и невозмутимые нотки голоса, но пока он входит, в неведении, снимая на ходу очки, в мою пустую палату…, – мы-то, дорогой Ульчиграй, что делать будем?

Об авторе

Клаудио Магрис родился 10 апреля 1939 года в г. Триесте, космополитическом городе, порте, на перекрестке итальянской, славянской и немецкой культур. На протяжение веков Триестом правила династия Габсбургов, затем город вошел в состав Италии. Мать Магриса из Далмации, принадлежала к греко-венецианскому роду. Дед по отцовской линии переехал в Триест из исторической области Фриули. В 1962 г. Клаудио Магрис с отличием закончил Туринский университет по специальности «Немецкий язык и германские культуры». В возрасте 24 лет защитил диссертацию, которая получила известность после опубликования отдельной книгой под названием «Габсбургский миф в современной австрийской литературе» (Il mito absburgico nella letteratura austriaca moderna,1963) в престижной серии издательства Эйнауди.

С 1978 года и до настоящего времени Магрис – профессор Триестинского университета (кафедра германской и австрийской литературы), приглашаемый лектор и почетный доктор ряда университетов Европы и мира. В 2001–2002 гг. он читал лекции в Коллеж де Франс. Магрис – член многих итальянских и зарубежных академий, Кавалер Ордена искусств и словесности Французской Республики (1999); Кавалер Большого креста Итальянской Республики (2001).

Сенатор Итальянской республики в рамках XII легислатуры в 1994–1996 годах, Магрис придерживается левоцентристских политических взглядов. Вместе с Умберто Эко и некоторыми другими видными интеллектуалами регулярно выступает с критикой политики правящей партии, сохраняя независимость взглядов и суждений в отстаивании общечеловеческих ценностей, культуры, демократии и уважения человеческой личности, за что пользуется заслуженным авторитетом в Италии и за её пределами.

Глубокие аналитические эссе и статьи Магриса по самой разнообразной тематике – от религии, этики и литературы до бытовых зарисовок и заметок о путешествиях – часто появляются в национальной и зарубежной печати, на постоянной основе он уже более 20 лет является сотрудником крупнейшей итальянской газеты «Коррьере делла сера».

Магрису принадлежат переводы на итальянский язык произведений немецких и австрийских писателей, среди которых Генрих фон Клейст, Артур Шницлер, Франц Грильпарцер, Георг Бюхнер и другие, а также норвежец Генрик Ибсен. Литературно-философские эссе Магриса, посвященные Гофману, Рильке, Кафке, Музилю, Роту, Ибсену, Звево приблизили итальянскую аудиторию к австро-германской культуре и стали весомым вкладом в историю критики. Не остаются вне поля зрения автора и представители романской, славянской и англосаксонской традиций, будь то Борхес, Достоевский и др.

Магрис – лауреат самых весомых и престижных литературных премий, в том числе: Багутта («Дунай», 1986), Стрега («Микромиры», 1997), Эразмус (2001), Премии Принца Астурийского за вклад в Литературу (2004), Государственной Премии Австрии по литературе (2005), Премии мира «Friedenspreis» Немецкой Ассоциации Книготорговли во Франкфурте (2009), Европейской премии Шарля Вейонна за эссеистику (2009).

В последние годы выдвигается в качестве основного претендента от Италии на Нобелевскую премию по литературе.

В самом общем виде творчество Магриса разделяется на два ключевых потока: эссеистика (авторские сборники: «Итака и далее» (1982), «Кольцо Клариссы» (1984), «Дунай» (1986), «Утопия и разочарование» (1999), «История не окончена. Этика, политика, светское общество» (2006), «Алфавиты» (2008) и др.) и художественные произведения – романы, новеллы и пьесы («Размышления о сабле» (1984), «Штадельманн» (1988), «Другое море» (1991), «Микромиры» (1997), «Выставка» (2001), «Вслепую» (2005) и др.).

Личность героя романа «Вслепую» двоится, троится в зеркалах Истории, предстает в образах престарелого пациента психиатрической клиники города Триеста, коммуниста, партизана и бойца-подпольщика Сальваторе Чиппико, сражавшегося за алое знамя и Партию в разных уголках земли, в застенках тюрем и концлагерей, безвестного свидетеля битвы при Ватерлоо, эпического короля Исландии Йоргена Йоргенсена, сменившего ледяной ад севера на кандалы и каторжное пекло Острова Антиподов – Тасмании, мифического Ясона, аргонавта в вечном странствии по океанам в погоне за призрачным руном, анонимных собеседников в интернет-чатах, сотен беглецов, авантюристов, мятежников, исследователей континентов и мореплавателей, революционеров и предателей, оставивших след в памяти и сгинувших безвестно, тоскующих по любви, бегущих от нее, находящих её на мгновение, теряющих и разрушающих её навсегда…

***

На русском языке опубликованы роман «Другое море» (СПб.: Симпозиум, 2005; пер. В.П. Любина), рассказ «Ты был» из сборника «Совсем другие истории» под редакцией Надин Гордимер (М.: Открытый мир, 2006), эссе «Литература и право: противоположные подходы ко злу» («Иностранная литература», 2008, № 10; пер. В.П. Любина), главы из книги «Дунай» («Иностранная литература», 2004, № 3).

Роман «Вслепую» продолжает знакомство российского читателя с миром образов и идей выдающегося итальянского писателя.

Игорь Левин

О романе «Вслепую»

…Распухшее от слов, отчаянное, душераздирающее, замогильное творение, насыщенные краски, зловоние гангрены на одних страницах, исключительная поэзия на других… отдельные пассажи лишь намечены, эскизны, но незабываемы…

Путешествие в пространстве и времени, монолог, исповедь о совершенных преступлениях и безрассудных деяниях, непомерных амбициях и попытках изменить человека, вершить правосудие, соединить ложь и цинизм с милосердием; демонстрация эрудиции и культуры, приправленная каплей мудрости, четвертушкой безумия, брызгами рома и чайной ложечкой истрийской граппы, подавать в бокалах из богемского хрусталя или в керамических чашечках, вылепленных аборигенами на островах полуденного зноя, потерять сердце и разум, проглатывая эту микстуру за решетками тюрьмы или во тьме трюма, в чреве парусника, бороздящего океаны, меняющего курс и идущего то по маршруту Ясона, то Одиссея, один другого стоит, да и Адриатика подходит для этого, море остается морем и чернеет везде, точно кровь, фонтаном бьющая из горла жертв. Так жизнь расширяется в безумный универсум, и ты отчетливо понимаешь в конце, что понимать в общем-то нечего и что умирать так же бесполезно, как и жить.

Эудженио Скальфари «La Repubblica»

***

Если под шедевром понимать произведение, которое является одновременно целью и результатом творческой деятельности, обладая такой структурной плотностью и концентрацией мысли, что время послужит лишь дальнейшей ферментации значений, то я не испытываю ни малейших колебаний, называя роман «Вслепую» шедевром.

Эрманно Пакканьини «Corriere della Sera»

***

Этой единственной в своем роде книгой, пронизанной драматизмом, болью, но и желанием жить, Клаудио Магрис вернул миру старые долги, воздав по справедливости и наказав по совести.

Коррадо Стайано

***

Эпический и ироничный, утопический и трагичный, – этот роман грандиозен и велик. Он дарит ощущение щедрого привкуса моря, фона его историй и мифов.

Марилия Пикконе «Stradanove. Libri»

***

В этом необыкновенном романе, который не укладывается ни в какие эпитеты и комментарии, доминируют два цвета: черный и красный. Черный – цвет слепоты, того, что мы не видим, «поднося подзорную трубу к скрытому повязкой глазу», черные рубахи фашистов, коричневые – нацистов. Красным становится обагренное кровью руно, удушающий алый платок на шее, красное знамя, за которое слепо, но с мужеством и гордостью можно страдать и умирать. Ход жизни и повествование о ней – это пересечение времен и мест, идентичностей, выборов, необходимых и внезапных, которые определяют особый человеческий тип пораженца, проигравшего, оказывающегося всегда «на неверной стороне в неудачный момент» Истории, однако именно в нем – эпическая мощь и величие.

Грация Казагранде

***

«Вслепую» – книга, в которой кипят, как в золотом котле, чудеса и ужасы мира, мужчины и женщины, героизм и предательство, низость и подлинный масштаб, высота и парение, прошлое и настоящее. Великая книга о нашей с вами жизни.

Это роман о приключениях, где столетия сливаются воедино, переплетаются, а люди любят, ненавидят и убивают друг друга, есть и рассказчик, который является всем, всеми и никем конкретно. Это и сеанс психоанализа, допрос в полиции, судебный процесс. Во время чтения мне казалось порой, будто меня утягивает за собой отлив, поток морской воды, и мне оставалось только поддаться ему.

Новая книга Клаудио Магриса, на мой взгляд, это некий остов вьющейся лозы, от которой ответвляются длинные и короткие побеги, а потом сплетаются снова. Читая, ты улавливаешь смыслы, перечитывая, обнаруживаешь уже совсем иные значения.

Это прекрасная поэма жизни, многих жизней, очищенных Клаудио Магрисом от зла без удовольствия и предубеждения, освобожденных им от терзающей боли. Телесный, роман наполнен ароматами и запахами гниющей плоти, смерти, цветами, приспущенными красными флагами. Околдованный, очарованный, вовлеченный в действо читатель становится участником событий дня Последнего Суда.

Коррадо Стайано

***

«Вслепую» – великолепное свидетельство смелости и интеллектуальной свободы, проницательное размышление о двойственности Истории и о безднах, открывающихся за любой утопией, но, прежде всего, это отличный роман, полный пленительных приключений и любви, пронизанный драгоценной прозой, способной непринужденно спуститься с вершин литературного языка к повседневной речи, хромающему в паузах монологу, потоку сознания. И отчаянный, безутешный, да, жестокий, как и все хорошие романы.

Патрик Карлсен

***

Роман о пустоте, следовательно, воспроизведение настоящего времени, современного мира вокруг нас, насилия и боли в нем. Миф о Ясоне и Медее довлеет над всеми остальными. Ужасающая жестокость этого мифа, рассказывающего о предательствах, крови и смерти, возводится в символ XX века – столетия, наблюдавшего концлагеря и гулаги, измену идеалам революции, обернувшейся угнетением, безмятежные островки, превращенные в обитель смерти… А Ясон постепенно вырождается в кровожадного деспота, переступающего через всех, кто любил и верил в него.

Паоло Тарджони

***

В многослойном романе сливаются миф и действительность. Его сквозной образ – полена – скульптурная фигура на носу корабля: море, легенда, любовь, сопротивление отчаянию и поражению, загадка, пограничное состояние между истиной и ложью. Это символ Истории, идущей вперед «вслепую», метафора лжереализма, верящего в вечность мига. Мятежник, бунтовщик, еретик, подхваченный валами Истории и Времени, – вот герой романа, сюжет которого напоминает бесконечную череду китайских шкатулок или русских матрешек и в котором красной нитью проходит идея связи идентичности и памяти.

Мара Пардини

***

«Вслепую» – последний на сегодняшний день роман Магриса – являет собой непрестанное и мучительное странствие по мрачному морю Истории, которая, словно лютое и разъяренное божество, дарует своим подданным лишь коварные сумерки и тьму взамен лучезарных рассветов благосклонного к ним будущего.

Алессандро Мелаццини

***

Магрису удалось написать свой лучший «несовершенный» роман, ставший великим итальянским романом нового тысячелетия.

Джованни Паккьяно

***

Магрис ведет рассказ, применяя декантированное письмо, изобилующее информации, далекими пейзажами, эксцентричными людьми, событиями, приобретающими значение из-за их беспрецедентной, не изношенной маргинальности.

Лоренцо Мондо

***

Благодаря невероятной гамме регистров и шифров роман Магриса – шедевр, поскольку он конденсирует мир, создает его образ силой слов, их пронзительной щемящей поэзией. Шедевр также с точки зрения стиля, сжатого, компактного, как монолит, устойчивого к упрощениям и выборкам: монолог, страницы которого подталкивают, нагоняют друг друга изумительным ритмом и зажигательным лиризмом, ослепляющим и захватывающим без остатка, цитата следует за цитатой, и все под абсолютным контролем безупречной риторики.

Джованна Иоли

***

Роман сложный, чарующий, магматический, с мощным этическим зарядом, увлекающая в лабиринт история-наваждение, полифония голосов, инкрустация из нарративных нитей, разветвляющихся и расходящихся во всех направлениях, дабы внезапно встретиться и слиться вокруг загадки жизни и смерти, мифа и любви… Эпически бессвязный роман Магриса, единственно возможный сегодня, рожден на обломках гражданских и политических иллюзий, из пепла ужасов двух столетий войн, убийств, пыток и мучений, где герои, несмотря на их лихорадочные метания, точно знают, что им суждено окончить свои дни на Острове Мертвых или просто исчезнуть без следа.

Массимо Романо

***

Плавание в духе Конрада, устремленное к невозможному спасению.

Мануэлла Грасси «Panorama»

***

Полифонический роман… в нем лирическая мощь поэзии и неисчерпаемая страсть фантастической саги.

Марко Бельполити «L'Espresso»

***

Сложно не застыть в изумлении перед романом Клаудио Магриса, трудно не онеметь, в ошеломлении открыв рот, так ослепителен его свет.

Чезаре де Микелис «Corriere del Veneto»

***

Великая книга, глубокая, взыскательная. Великолепный роман о крахе иллюзий, идентичностей, политических идеалов.

Серджо Буонадонна «Stilos»

***

Своеобразный гиперроман, содержащий невероятное множество историй, замыкающихся в круг и сгорающих.

Ренато Миноре «Il Messaggero»

***

Книга о распаде гражданских иллюзий… центральная тема, над которой всегда работал Магрис в качестве германиста: проблема идентичности.

Гуидо Давико Бонино

***

В романе воплощен ритм бытия, ритм жизни.

Россана Россанда «Il Manifesto»

***

Роман, где есть всё, словно на пляже после шторма.

Антонио Д'Оррико

***

Стремительный, неудержимый Клаудио Магрис выпытывает у мира и человеческой души секрет огонька разума и смысл жизни.

Альберто Синигалья «Specchio – La Stampa»

***

Составление и перевод Игоря Левина