Текст книги "Секрет ее счастья"
Автор книги: Клаудиа Дэйн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)
– Межполые... Такое слово есть? – задумался лорд Айвстон.
– О, я уверена, что есть, – весело ответила София.
– Может быть, это и будет наше пари? Подходит ли сюда слово «межполый» или нет? – чрезвычайно невинно сказал Блейксли.
Невинность была несвойственна лорду Генри Блейксли, как и важность тете Мэри.
– Но кто будет судить об уместности слова? – спросил герцог Кэлборн, хулигански сверкнув глазами.
– Вульгарно, – пробормотала Мэри, задыхаясь.
Она не осмелилась открыто порицать герцога.
– Думаю, это будет очевидно, – сказала София.
– Это и так очевидно! – резко сказала Мэри. – Слишком очевидно.
София лишь посмеялась над острым тоном и взглядом тети Мэри. В этот момент чистейшего, невыразимого раздражения даже нос тети Мэри заострился. Горькая правда, что Луиза видела этот острый взгляд уже много раз. То, что отец выбрал именно тетю Мэри на роль наставницы, не было несчастной случайностью. Он точно знал, какой строгой может быть Мэри. Но не знал, какой очаровательно мягкой и податливой Мэри становилась, стоило ей соприкоснуться с выпивкой, и как легко ее было к этому склонить. Побыстрее бы она к этому приступила. Луиза зашарила глазами по гостиной в поисках спасения.
– В соседней комнате, – тихо подсказал Блейксли.
Во время беседы он переместился так, что был справа от нее, а лорд Айвстон оказался почти вплотную рядом с Амелией. Блейксли всегда умел сделать такие прекрасные одолжения, не важно, что он при этом говорил. Она даже подозревала, что он менее циничен, чем хочет казаться.
– Тогда пойдемте в соседнюю комнату, – прошептала в ответ Луиза. – Я уже теряю надежду поприсутствовать при таком важном... разговоре... если она продолжит в том же духе.
Она чуть не проговорилась, что надеялась улучшить свои дела в отношении Даттона. Однако Луиза никогда не откровенничала с Блейксли о своих брачных намерениях и не собиралась делать этого сейчас. Она прекрасно знала, что Блейксли не был ничьим шутом, но будучи в курсе ее целей, он был слишком постоянен, чтобы не помешать ей. Все равно что вклиниться в ее планы, просто чтобы повеселиться. Ну и странные же вещи его забавляли.
– Кстати, – тихо сказал Блейксли, его дыхание колыхнуло волосы у ее уха.
Луизе оставалось только надеяться, что он не испортит ее прическу. Она очень тщательно добивалась вместе со служанкой, чтобы именно этот локон лежал именно так. Непозволительно, если бы он примялся, но еще хуже было бы, если бы он распрямился. Даттон совсем не выносил прямых волос, но миссис Энн Уоррен, казалось, не вызывала в нем неприятия ни с прямыми волосами, ни со взлохмаченными.
Луиза чувствовала, как с каждой минутой отвращение к Энн Уоррен в ней возрастало.
– Да? – откликнулась она, но общая беседа снова их захватила, не давая шанса ответить.
– Дорогая! – обратилась София к Мэри, и ее нос при этом заострился, подобно кинжалу. – Вы неправильно меня поняли. Очевидно, никто из нас не сможет судить об уместности этого слова. Мы должны доверить это абсолютно нейтральной стороне. Тому, кто не получит никакой выгоды от результата.
– И кто бы это мог быть? – спросил Кэлборн.
– О, это было бы так просто и к тому же приятно, мне кажется, – сказала София. – Вы не разрешите наш спор, лорд Айвстон? Это ваш день и ваш праздник. И вам должна быть предоставлена честь установить условия.
– Я не хотел бы обидеть леди Джордан, – сказал Айвстон.
При этих словах Амелия посмотрела на тетю Мэри, затаив тревогу в голубых глазах. Мэри могла оказаться настолько опрометчива, чтобы оскорбить хозяина и прямого наследника одного из прекраснейших герцогств Англии. Луиза ни секунды не сомневалась в том, что Амелия... Амелия... В общем, она была уверена, что Амелия с наслаждением отомстит их тете, защищая свое доброе имя. Амелия была в этом достаточно искусна, не совсем честна, но невообразимо привлекательна.
К счастью, Мэри достаточно хорошо поняла происходящее и удержалась от резкостей.
– Вы никоим образом не обидите меня, лорд Айвстон. Пожалуйста, веселитесь и наслаждайтесь своим праздником.
– Вы уверены? – спросил Айвстон.
Он явно был не искренен, что усердно пытался скрыть. Удовольствию Луизы не было предела. Тетю Мэри стоило наказать за попытку разрушить ее планы.
– Решительно не нахожу, что возразить, – ответила Мэри.
Не самый вежливый ответ, но он сработал. Что и требовалось Луизе.
А что же Даттон. Где же он?
– Тогда я предлагаю разрешить наш спор о межполости, – сказал Айвстон.
Ему явно нравилось произносить слово «межполый» при любой возможности. Амелии он казался немного непонятливым, даже несмотря его будущий герцогский титул. Но не настолько, чтобы какая-то мелочь вроде этой могла помешать ее планам.
– Я предлагаю, – снова сказал он, – чтобы ставкой стал выпитый залпом бокал крепкого вина для тех, кто за межполость, и воздержание в течение всего вечера для тех, кто против.
– Удивительно логично, – сказал Кэлборн, почти потонув в ворчании тети Мэри о том, что герцоги, и нынешние, и будущие, настолько вульгарны и аморальны.
Никого не волновало, что говорила тетя Мэри, пьяная или трезвая, что было облегчением в самом деле. Неудивительно, что она не добилась ничего лучшего, чем мужа в лице нищего барона.
– Итак, кто же будет нашим судьей? – спросил Айвстон, глядя на Софию, хотя Луиза не могла понять, почему решение должно было остаться за леди Далби.
Мужчины так и цеплялись за нее при любой возможности.
Это было почти смешно.
Луизе хотелось бы знать, как ей это удается.
– Я думаю, мой кавалер на сегодняшний вечер прекрасно с этим справится, – сказала она, скользя пальцем по краю лифа.
Луизе было неприятно наблюдать за мужчинами, находившимися на расстоянии шести футов до абсолютно очевидно предлагаемой Софией цены за внимание.
– Я его сейчас не нахожу, – сказала она, поворачиваясь то туда, то сюда, давая рассмотреть, надо отметить, безупречную ложбинку между грудей. Бедная Амелия выдохнула от досады поражения. – А вот и он!
Как и ожидалось, вся их маленькая компания обернулась, чтобы увидеть, о ком она говорила. Луиза подумала, что София для такого случая приберегла своего сына, графа Далби, но его нигде не было видно.
Вместо него она разглядела в толпе Энн Уоррен, ее рыжие волосы поблескивали в свете огня, и белоснежная кожа выглядела слишком идеально. Но что еще хуже, миссис Уоррен, эта выскочка, мило и чрезвычайно непринужденно общалась с мистером Джорджем Греем – индейцем.
Мистер Грей обернулся, словно услышал слова Софии, что было невозможно, ибо он находился в сорока футах, и взглянул на Луизу.
В желудке у Луизы все похолодело. Блейксли шепотом произносил ругательства.
Проклятие. Он всегда лез не в свои дела, не так ли?
Глава 10
Мистер Джордж Грей, в соответствующем вечернем костюме, если не принимать во внимание неподходяще взъерошенные волосы и поблескивающие серьги, придерживая миссис Уоррен за локоть в белой перчатке, вел ее через гостиную к их компании.
Разумеется, Джордж Грей даже в вечернем костюме выглядел слишком диким в глазах любой благоразумной женщины. Кроме того, он раздражал Луизу слишком пристальным вниманием. Тот факт, что он так навязчиво любезен, да к тому же сопровождает Энн Уоррен, означал, что Луиза должна избегать его общества любой ценой.
А заодно и общества Энн Уоррен.
К черту пари, она не собиралась заставлять себя вести любезную беседу с женщиной, которая осмеливается посягать на внимание лорда Даттона. Она могла бы вынести неотесанность индейца – он все-таки относился к семейству Далби. Луиза не могла пересилить себя. Но она точно никогда не сделала бы такого одолжения миссис Уоррен. Совершенно не скрывалось, а следовательно, общеизвестно, что мать миссис Уоррен принадлежала к полусвету, точнее, к его печальной и недоходной стороне.
Относительно этого вопроса Луиза должна была бы пребывать в неведении, но имея такого отца, как Мелверли, трудно избежать подобных знаний. В то же время Луиза Керкленд даже не пыталась их избегать. Черта характера, которая, по здравом размышлении, указывала на фамильное сходство.
Утешало то, что Луизе несвойственно было предаваться любого рода размышлениям. Что, собственно, составляло предмет ее гордости. Действие – вот что нужно, как вчера, так и сегодня.
Едва она повернулась к лорду Айвстону, чтобы извиниться, как в гостиную вошел лорд Даттон. Она почувствовала, что он вошел в гостиную, – точно почувствовала этот момент, потому что все её тело обмерло, а дыхание замерло на устах. Вот что творит с ней Даттон.
И она обожала его за это.
По правде говоря (а почему бы и не сказать правду?), она собиралась выйти за него рано или поздно. Луиза обожала в нем все: его тлеющий взгляд, самодовольную усмешку, подтянутую фигуру, мягкую поступь льва. Луиза была полностью уверена в том, что эти чары покоряли всех его знакомых женщин, а она была той самой женщиной, которая собиралась его поймать.
Долой любые сомнения.
Мистер Грей и миссис Уоррен, наконец, добрались до них и были представлены, но Луиза едва ли заметила это. Она была слишком занята изучением прекрасных линий ног Даттона и его превосходного костюма. Пока она подбирала повод для того, чтобы покинуть нынешнюю компанию и направиться к Даттону, он высмотрел ее и немедленно к ней устремился.
Сердце Луизы подпрыгнуло.
– Не падайте в обморок, ладно? – попросил Блейксли.
– Не несите чушь, – шепнула она, выпятив бюст и надеясь, что блеск свечей будет красиво оттенять ее довольно скромные достоинства. – Я никогда не падаю в обморок.
– Вам непременно все удастся, если вы не будете так выпячивать грудь, – сказал Блейксли, не понижая голоса.
– Замолчите! – прошипела она, хотя немного расслабилась и позволила своей груди принять более естественное положение.
В конце концов, у миссис Уоррен грудь была не больше, чем у нее.
– С чего женщины взяли, что мужчины заинтересованы только размерами их лифа? – пробормотал Блейксли ей на ухо.
Луиза снова понадеялась, что он не испортил ее безупречный локон.
– Что на вас сегодня нашло? – прошептала она в ответ, прикрывая рот веером.
Совершенно не нужно было, чтобы Даттон думал, что она испытывала к лорду Генри Блейксли что-нибудь, кроме самых теплых дружеских чувств; она была свободна и желала, чтобы Даттон знал об этом.
– Разумеется, мужчины абсолютно поглощены объемами женского лифа. Что же еще нужно мужчине, если не это?
– Ну, например, – протянул он, прежде чем поклониться миссис Уоррен, – ласковый нрав...
Ничего более абсурдного она в своей жизни не слышала. Луиза постаралась принять милое выражение лица, когда к ним приблизился Даттон. Само собой, она и не подумала сделать хоть сколько-нибудь приятное лицо для мистера Грея и миссис Уоррен.
Было совершенно очевидно, во всяком случае, ей, что мужчинам вроде Джорджа Грея, индейца, нисколько не нужно ее приятное выражение лица. Он смело пялился на нее и, похоже, вовсе не был раздосадован тем, что видел.
А это Луизу полностью устраивало. Она выглядела, как бы нескромно это ни прозвучало, потрясающе: платье было безукоризненно, локоны сегодня лежали безмятежно, что было в высшей степени элегантно и соблазнительно.
Если Блейксли не сдул эту аккуратно уложенную прическу, то так оно и было.
Он был из тех мужчин, кто портил прически девушек ради шутки. Луиза посмотрела на него поверх своего веера. Взгляд голубых глаз говорил о том, что Блейксли готов повеселиться и становится опасен.
Обычно Луиза была не прочь присоединиться к Блейксли, но не сегодня, когда Даттон так близок, и совет Софии звучал у нее в ушах. Сегодня... сегодня все было возможно.
– Я нужен тебе, София? – спросил Джордж у леди Далби, но его глаза не отрывались от лица Луизы.
Она настолько привыкла к его вызывающему поведению, что даже перестала краснеть, что было очень кстати. Луиза с удовлетворением вздохнула и чуть задержала дыхание, отчего ее бюст устремился вверх, создавая выгодные преимущества.
Блейксли тихо фыркнул от изумления.
– Да, Джордж, – сказала София, – мы заключили пари и нуждаемся в судье.
– Пари? – переспросила Энн Уоррен, ее хорошенький ротик улыбнулся.
Луиза никогда не любила Энн Уоррен, но даже она заметила, какой у нее хорошенький ротик. К сожалению, это было не единственным ее достоинством. У миссис Уоррен было безупречное кремово-белое лицо, блестящие орехово-зеленые глаза и гладкие рыжие волосы.
Крайне неприятная женщина.
– Каковы же условия? – спросила миссис Уоррен, вмешиваясь в чужое пари без какого-либо приглашения.
Этим было сказано все о ее генеральском характере и бросающейся в глаза грубости манер.
Не так уж и плохо, что миссис Уоррен продемонстрировала это при Даттоне. Но он, видимо, не оценил ситуацию и продолжал смотреть на Энн Уоррен тем беззастенчивым взглядом, который был так хорошо знаком Луизе. Который она так ненавидела. Которого она так ожидала. И который говорил о том, что Даттон – тот еще мерзавец.
Что, разумеется, придавало ему невероятное очарование.
– О, еще один участник, – сказал Кэлборн. – Нет ничего более интересного, чем вовлеченные в спор женщины. Это всегда ведет к интересной развязке.
– Не слушайте его, миссис Уоррен, – сказал лорд Айвстон. – Это абсолютно невинный спор с совершенно разумными условиями. Проигравший должен выпить бокал напитка залпом. Сама простота.
– Сама простота, – сказала миссис Уоррен, – за исключением того, что бокал – огромная бутылка, а напиток, должно быть, крепкий джин.
– Леди, похоже, уже заключала такие пари, – сказал Кэлборн. Амелия еще больше поникла, ее бюст с каждым вздохом опускался все ниже и ниже. – Она предусмотрительна.
– Миссис Уоррен живет у леди Далби, – сказала Луиза. – Видимо, ее научили быть осмотрительной.
Она говорила импульсивно, скорее ради того, чтобы отвлечь внимание Даттона от Энн Уоррен, а его внимание определенно было сосредоточено на ней. Что ж, едва ли он мог посмотреть на кого-то еще с тех пор, как присоединился к их маленькой компании среди безграничной Голубой гостиной Хайд-Хауса. Импульсивно, да и, возможно, немного жестоко.
Ладно, пусть жестоко, но что же остается делать молодой женщине, когда мужчина, которому она поклоняется, стоит рядом и не удосуживается даже взглянуть на нее? Внимание, которое было уже лишним для Энн Уоррен, отдавалось Софии Далби. Им с Амелией нужно быть бронзовыми статуями, чтобы в подобной ситуации не проявить чувств. Тяжелые времена требовали тяжелых сравнений.
Ах да – и немного жестокости.
Весь ужас в том, что действовала Луиза не столь уж безоглядно. Она ожидала помощи от Софии, и помощь подоспела.
Установившаяся неловкая тишина позволила всем оценить замечание по достоинству. Но тут София обратила свой темный влажный взгляд к Луизе и сказала:
– Как вы умны, леди Луиза, и как правдивы ваши слова. Миссис Уоррен и впрямь до сих пор находилась под моим заботливым попечительством. И оказалась хорошей ученицей. Я думаю, доказательством этого, не считая ее великолепной свадьбы с лордом Ставертоном через две недели, является то, что она весьма осмотрительно хочет узнать все условия данного соглашения как можно точнее, прежде чем прийти к какому-либо заключению.
Последнее колкое замечание было, безусловно, адресовано Луизе.
– У вас какие-то дела с леди Далби? – приглушенным голосом сказал Блейксли, стараясь увести ее от компании.
Но поскольку в компании присутствовал лорд Даттон, Луиза уперлась и ни за что не позволила бы, чтобы ее сдвинули с места.
– Едва ли, – тихо сказала она, прикрывшись веером.
Она хотела настоять на том, чтобы Блейксли перестал с ней разговаривать, потому что ей было сложно пустить в ход все свои чары, прикрываясь веером. Она знала, что ее рот был одним из ее главных достоинств, а ее зубы были почти что чудом природы. Стоило бы пустить это оружие в ход, чтобы сразить Даттона.
– И все же? – настаивал Блейксли, взяв ее за локоть.
Она отдернула локоть, подняв руку и прикоснувшись к своей шее. У Луизы была хорошенькая шейка. Хотя, наверное, не такая тонкая, как у Энн Уоррен. Но зато такая же белая.
– Не о чем разговаривать! – прошипела она.
– Все равно расскажите! – тихо прорычал Блейксли.
Его, кажется, не интересовали нормы приличия, так же как и ее рука на шее; лорд Генри Блейксли наступил сзади на подол ее платья, так что она не могла двинуться. По какой-то странной договоренности о передвижении лорд Айвстон повернулся и переместил свой вес с одной ноги на другую так, что за долю секунды они с Блейксли отделились от спорящей компании. Компании, в которой был лорд Даттон.
– Что вы творите? – сказала она, поворачиваясь к Блейксли, насколько это позволяла сделать стоящая на ее подоле нога.
– Это я у вас хотел спросить, леди Луиза, – сказал он. – Будьте добры, ответьте.
Группа снова переместилась, и теперь между ними было три человека, барьер из лорда Хартли, его непривлекательной и потому неудивительно, что незамужней, дочери и его третьей жены, не то Миллисент, не то Маргарет, или что-то вроде того.
Черт побери.
– Там ведь спор, в котором мы должны участвовать! – сказала Луиза, поворачиваясь к нему лицом.
Блейксли все еще стоял у нее на подоле. Потянув еще, Луиза рисковала платьем.
– Там спор, в котором мы участвуем, – сказал он, убрав ногу и освободив ее.
Луиза чуть не потеряла равновесие, но Блейксли поддержал ее за локоть так, что она ничуть не пошатнулась. Спасибо хотя бы за это.
– Мне нужно поговорить с вами, Луиза.
– Вы уже говорите со мной, лорд Генри, – сказала она, пытаясь сквозь толпу протиснуться к самому высокому человеку в любой гостиной – герцогу Кэлборну.
Они все еще не разошлись. Она разглядела рыжие волосы Энн Уоррен и приятно светящиеся белые волосы Амелии. Индейца, Джорджа Грея, она не рассмотрела. Кажется, он уже отошел. Возможно, похищать столовое серебро.
– Я прошу вас, выслушайте меня, – сказал Блейксли, – я пытаюсь вернуть ваш жемчуг.
Это привлекло ее внимание.
– Как? – сказала она, наконец-то полностью повернувшись к нему.
Луиза никогда прямо не смотрела на Генри Блейксли, потому что его взгляд был неудобно проницательным и режущим. Она так же редко, если это вообще когда-нибудь было, стояла к нему так близко, как сейчас, поскольку такая близость всегда вызывала у нее ощущение дискомфорта.
Никто не обращался к Блейксли за утешением. Некоторые обращались к нему ради веселья самого вялого и циничного образца. Сейчас он не выглядел цинично, а она и не думала о развлечении. Луиза хотела вернуть жемчуга, несомненно, и если бы она снова завладела ими при помощи Блейксли или при помощи сомнительного союза с Софией Далби, ситуация могла бы стать более обнадеживающей.
– Вы сказали, что мы – часть спора? – после некоторой паузы спросила Луиза. – Пари, касающегося нас с вами? Что же это за пари, в котором мы могли быть замешаны? Это вы заключили его, Блейксли? Если это так, то это было некрасиво с вашей стороны. Я бы совсем не хотела стать предметом дурацкого мужского спора. Он значится в списке Белой гостиной? Я бы хотела надеяться, что вы не упоминаете мое имя в мужском клубе.
В самом деле, дочь Софии занесла ее имя в список посетителей Белой гостиной. Луизу это нисколько не ущемляло. Сама София настойчиво утверждала, что это пари – идея Кэролайн. Очевидная нелепость, принимая во внимание великолепную партию, которую она сделала...
– Прекратите, ладно? – выпалил Блейксли, немного подталкивая ее в конец приемной, где очень заманчиво скрывалась за панелями маленькая дверь.
Что ж...
– Если бы вы заставили себя успокоиться и забыть о том, что поблизости Даттон, я думаю, вас смогло бы заинтересовать то, что я хочу рассказать.
Смешно было бы ждать от Блейксли сочувствия.
Они были в самом конце комнаты. Луиза оценила затруднительность положения, как только он перестал волочить ее за собой, как мешок с шерстью.
– Я слушаю, – сказала она и не смогла удержаться, чтобы гневно не скрестить руки на груди.
– Я вижу, – сказал он, поморщившись. – Вам очень нравится принимать такие позы, когда вы готовитесь услышать то, что может взбесить.
Она опустила руки настолько непринужденно, насколько это было возможно, и поправила локон. Он, кажется, совершенно обвис. Еще бы.
– Так лучше, лорд Генри? Я бы совсем не хотела принимать позу, которая вам не понравится.
– Да, нравиться мне – всегда было вашим величайшим преимуществом.
– В этом пари? Что я всегда веду себя так, чтобы нравиться вам? Боже, кого же можно было найти, чтобы рассудить этот спор?
Уголки рта Блейксли вздернулись в самой что ни на есть циничной улыбке. Хотя и улыбкой это трудно было назвать. Это скорее был оскал. Цивилизованный оскал.
Блейксли мог делать все, что угодно, но неизменно цивилизованно.
– Нам не нужен арбитр, не так ли, Луиза? Все остается по-прежнему.
Что, черт побери, все это значило? Конечно, между ними все остается по-прежнему. А как еще? Из всех волнений ее жизни, из всех проблем с отцом и ловлей Даттона только время, проведенное с Блейксли, было для нее желанной передышкой.
– Не возьму в толк, о чем вы говорите, лорд Генри. Это имеет какое-то отношение к пари, которое вы упоминали? Вы этим занимались весь день? Заключали пари обо мне?
Он снова улыбнулся – на сей раз мягкой улыбкой, которая тем не менее ранила. Блейксли совсем не похож на себя в этот вечер, что было очень некстати, ведь она надеялась хоть на какую-то помощь в отношении Даттона.
– В этом и состоит пари, Луиза, – сказал он, наклоняясь вперед, сияя острой улыбкой, – и даже не пытайтесь падать в обморок, краснеть или рвать на себе корсаж. Не знаю, как я смогу объяснить это своей матери.
Что ж, в самом деле, Блейксли мог быть очень язвительным, когда хотел этого. Луиза не удержалась и посмотрела в ту сторону, где стояли герцог и герцогиня Хайд, принимая своих гостей. Случайное совпадение, она почти не сомневалась. Но в этот момент Молли Хайд пристально смотрела в ее сторону с нескрываемым подозрением.
– Мой корсаж вас не касается, лорд Генри.
Луиза умудрилась ни капли не покраснеть. Она была слишком зла, чтобы терять время на такие мелочи.
– Как мне это знакомо, – пробормотал он.
После этого она, конечно, покраснела.
– Мы можем закончить? Я хотела бы поговорить с Амелией до ужина.
– Об охотничьем сезоне, не сомневаюсь, – сказал он, глядя поверх ее головы туда, где стояли Амелия и, нужно снова заметить, Даттон.
Блейксли стоял очень близко к ней, слишком близко. Если бы он не был для нее кем-то вроде брата и если бы он не был так публично известен в этой должности, это могло бы выглядеть слишком интимно. Даже со всеми оговорками Луиза не очень ловко чувствовала себя в такой близости. Она чувствовала легкую смесь запахов его льняной рубашки и шерстяного сукна, а с этими до боли знакомыми и невероятно приятными запахами – и запах его кожи.
Ее это очень отвлекало.
Как хороши этим вечером были его волосы, отблескивавшие благородным золотом в свете свечей, а взгляд, ощупывающий толпу гостей, был как у волка в наступающих сумерках – пронизывающим насквозь.
Потом их взгляды встретились, и Луиза невольно ответила льдистую голубизну глаз Блейксли, прекрасно замечающих все, что она пыталась скрыть. Блейксли был слишком проницателен.
– Это никакой не охотничий сезон, – сурово ответила она.
– В Лондоне всем это известно, – с презрением сказал он. – Отсюда и вывод. Лучше перестаньте отвлекать меня, хорошо?
– Я ничего не сделала, чтобы отвлечь вас! Я пытаюсь показать вам то, что вы явно упустили, лорд Генри.
– Верно, – сказал он, любезно кивая, хотя она чувствовала, что Блейксли не до любезностей. – Должно быть, это ваши волосы отвлекли меня. Они выглядят сегодня особенно прелестно. И этот локон, вон там, – сказал он и коснулся локона, который она уложила для Даттона, локон, который он сдувал с того самого момента, как она ступила на порог Хайд-Хауса.
Он дотронулся до него пальцем, почти небрежно и почти ласково, и локон стал принадлежать ему. Луизе это совсем не понравилось.
– Этот безупречный локон, – тихо выдохнул он, – ласкающий вашу шею, бьющийся о вашу кожу, изящно скользящий по вашему прелестному ушку...
Прелестное или нет, но ее ушко покорно загорелось и залилось краской. Дыхание Блейксли касалось ее кожи, щекотало ей ухо и горячило ее лицо, разрумянившееся от неловкости и смущения. Он никогда не говорил так. Они поддразнивали друг друга, но никогда не флиртовали. Сейчас он флиртовал с ней. Она выходила уже два сезона и отлично представляла себе, что такое флирт.
К тому же она не раз наблюдала за тем, как флиртовал Даттон.
То, что с ней никто ни разу не флиртовал, вовсе не значило, что она не знала, как это выглядит. В конце концов, она достаточно наблюдательна.
И за отсутствием вариантов, она практиковалась во флирте перед зеркалом.
Эта кокетливость была ей несвойственна. Она чувствовала, как в животе у нее что-то переворачивалось и извивалось под ребрами.
Не то чтобы ей это нравилось.
– Мои волосы вьются сами по себе, как вам известно, – сухо ответила она, выгибая шею и убирая от него локон.
– И правда, превосходный локон.
– Можно даже подумать, что вы самый банальный романтик, лорд Генри, когда так говорите.
Он фыркнул, выразив тем свое отношение ко всему романтическому.
– Вы же знаете, что я ничуть не романтик, не так ли, Луиза?
– Я слишком хорошего мнения о вас, чтобы считать вас таковым. Вы чрезвычайно умны, чтобы вами управляли чувства.
– Спасибо, – тихо сказал он, его умные голубые глаза смотрели на Луизу со смущающей пристальностью. – А что управляет вами, Луиза?
– Я бы не хотела думать, что мной вообще что-то управляет.
– Я прекрасно это знаю, – слегка улыбнулся он. – И все же каждым из нас что-то управляет, какой-то идеал желаний, что-то, что двигает нас вперед, вплоть до разрушения. Попытайтесь сказать, что вас разрушает, Луиза? Или может, мне сказать вам?
Последнее Блейксли прошептал – шепотом боли, сказала бы она. Если бы у нее в душе были нотки той самой романтики. Но к счастью, у нее это напрочь отсутствовало. Жизнь не награждает романтиков, а она претендовала на свою награду. Всякий романтизм отодвигал ее. Цель была поставлена, и план достижения – ясен. Вот только бы Блейксли подвинулся и освободил дорогу, ведущую к Даттону.
Однако этот плен и уединение казались слишком хорошо просчитанными, чтобы быть случайностью. Не пылился ли Блейксли отгородить ее от Даттона? Ради чего? Нет, нелепая мысль. Блейксли ничего не добился бы этим.
– Мое разрушение? – спросила Луиза, пытаясь отойти от него, но ей мешала стена за спиной.
Казалось, Блейксли навис над ней. Это было очень неприятное ощущение, и она не собиралась больше терпеть.
– Не знаю, что с вами такое сегодня, лорд Генри. Ваше поведение в высшей степени неприемлемо и странно. Создается впечатление, будто вы не слишком доброжелательно относитесь к своему брату, раз так странно ведете себя с его гостями.
– Странно веду себя? Вы находите странным то, что я увожу вас, чтобы создать хоть какое-то уединение, насколько возможно в этой обстановке?
Что бы это могло значить? Блейксли все больше подрывал ее рассудительность и рациональность в этот момент. А ведь Луиза искала знакомства именно с ним, потому что он занимал такое хорошее положение в обществе, а главное, до сих пор сам позволял воспользоваться собой в благородной погоне за Даттоном. Сейчас его невозможно было понять. Он перескакивал с одного на другое и выражался двусмысленно и туманно. Этому могло быть только одно объяснение.
– Лорд Генри, мне кажется, вы навеселе.
Лорд Генри Блейксли засмеялся очень неприятным мехом. Вряд ли кто-нибудь мог счесть подобный смех основанным. Ясно, что Блейксли мог найти много поводов посмеяться над ней, но где же логика?
Похоже, вечер выдался особо мучительным и совершенно не таким, как она ожидала, когда так искусно укладывала локоны.
– Все в этом разговоре мне кажется странным, лорд Генри, – сказала она, недовольная тем, что ее буквально вжали в стену. – Я совершенно не привыкла быть припертой к стене и...
– И, – прервал он, склоняясь над ней абсолютно варварским образом, – вы совершенно не привыкли быть загнанной мужчиной в укромный уголок гостиной, так подходящий для самого искусного обольщения.
Обольщение?
– Я думаю, Луиза, пришло время все изменить. Я не тот, кто будет сопротивляться переменам, и мне не нужно выпивать, чтобы их совершить. Я не пьян, – сказал он тихо, но очень сурово.
Когда это Блейксли успел научиться быть суровым? Хотя и нельзя утверждать, что он когда-то был мягок.
– Мужчинам вовсе не нужно напиваться, чтобы считать ваше общество интересным. С чего вы это взяли?
Тысячи ответов сразу же пришли ей на ум, но странно, ни один не сошел с ее уст. Возможно, первый раз в жизни она была ошеломлена настолько, что не могла вымолвить ни слова.
Его лицо было близко, слишком близко. Она чувствовала эту близость, как огонь в холодном помещении, его волосы пламенно отливали золотом, его голубые глаза пронизывали насквозь. Это был не тот Блейксли, которого она знала. Это был не тот Блейксли, каким она хотела его знать. Это был самый что ни на есть мужчина, хотя ей было больно признаться самой себе в том, что она была неопытна в обращении с ними. Она не София Далби, и это – горькая правда.
– Вы проглотили язык, Луиза? – съязвил он. – Я не предполагал, что такое возможно.
И дар речи, естественно, снова к ней вернулся.
– Лучше бы вы были пьяны, лорд Генри. Это могло послужить хотя бы слабым оправданием такого самонадеянно неприличного обольщения. Я полагала, вы достаточно хорошо меня знаете, чтобы понимать, что я совершенно не заинтересована в том, чтобы меня соблазняли. Вы ошиблись. Если вы не пьяны, то вам следует напиться при первой же возможности. Я бы так и сделала, только чтобы смыть это воспоминание настолько тщательно, насколько это возможно.
Хорошая речь. Даже прекрасная. Она была и умна, резка – сочетание, которое ей весьма нравилось. Очень жаль, что Блейксли не ответил соответствующим образом, что было бы в его духе. Только ухмыльнулся, скривив губы. Безумец.
– Как здорово, что вас не интересует ни респектабельность, ни соблазнение, леди Луиза. В таком случае предложение будет идеально для вас. У вас не будет проблем ни с приведением себя в порядок, ни с перечнем условий пари, – сказал он.
Она и не пыталась понять, о чем он говорит. Но ясно, вечер шел не по плану. Да и когда у нее все шло как надо?
– Мы опять о пари? Я думала, вы его выдумали, чтобы поговорить со мной наедине, – сказала она с сарказмом.
Едва ли их положение можно было назвать уединенным. Гостиная была почти заполнена, но Луиза была далеко от Даттона. Вряд ли это соответствовало ее нам.
