Текст книги "Секрет ее счастья"
Автор книги: Клаудиа Дэйн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)
Да, поскольку это случилось, Луиза чувствовала себя по-другому. Она чувствовала себя развратницей. Теперь она была такой же, как и все.
– Ей это совсем не навредило, – тихо сказал Айвстон.
– Я бы сказал, она даже похорошела, – подтвердил Крэнли.
– Постарайтесь замолчать, – ответил Блейкс. – Мне не очень хочется, чтобы вы обсуждали мою будущую жену.
– Я же твой брат, – возразил Крэнли.
– Вот именно, – сказал Блейксли. – Братья – не самые подходящие люди для обсуждения женщин, на которых собираются жениться.
– Зато всех прочих обсуждать не возбраняется, – подытожил Джордж.
– Возможно, – сказал Блейкс. – Но гораздо лучше не обсуждать женщин вообще.
– Что может быть лучше, чем оставить разговоры и просто обесчестить их поцелуями и жениться? – вставил Крэнли. – Все ясно!
По всей вероятности, его братьев невозможно было заставить не разговаривать о Луизе по крайней мере ближайший месяц. И похоже, их невозможно заставить не разговаривать с Луизой ближайшие две декады. В этот момент Блейкс осознал, что, показав братьям свою любовь к Луизе и радость от того, что он доведет ее к алтарю, он дал им пищу для разговоров до конца своих дней. Вряд ли это его порадовало, так как он предпочитал, чтобы частная жизнь оставалась таковой, а братья почаще помалкивали. Особенно – по поводу женщин. И определенно – по поводу его женщины.
Тем более его невесты.
Он не совсем понимал, как это произошло; что заставило Луизу столь охотно последовать за ним в Желтую гостиную (ведь это так легко было предотвратить!), а затем целовать его, как заядлая распутница, которую совсем нелегко остановить. Ему пришлось даже защищаться.
Блейкс предпочитал думать, что начал защищаться вовремя, давая ей предупредительный сигнал, желая уберечь Луизу от бесчестья. Но он не хвастался этим.
Он хотел ее, хотел долгие месяцы, которые уже не мог сосчитать. Обнаружить, что она тоже хотела его, хотя бы чисто физически, было несказанным счастьем, которого он до беспамятства желал. То, что она так явно хотела его физически, было лучшим вариантом, какой он только мог себе представить.
Блейксли нисколько не сомневался в том, что из Луизы получится очень страстная жена. Ее страстность во всех начинаниях была только к лучшему. Это было одной из чар, тем, что он всегда считал занимательным и даже интригующим – безрассудством в поступках. Как много знакомых ему женщин оказывались слишком предусмотрительными и правильными во всех отношениях! Взять, например, кузину Луизы Амелию – все так предсказуемо и так скучно.
Луиза не была скучной никогда.
Едва достигнув совершеннолетия, Блейксли обнаружил, что скука может стать слишком частым компаньоном и, упрочившись однажды в своих правах, очень неохотно покидает выбранную жертву. Совершенно точно было одно (хотя он уже о многом мог судить, думая об их будущем браке) – Луиза ему никогда не наскучит.
Никакого сомнения, что она будет его воодушевлять.
Точно так же, как воодушевляет его и сейчас.
Джошуа засмеялся, взглянув на слишком очевидно натянувшуюся ткань на древе жизни Блейксли, и разговор продолжился.
– Тебе придется его куда-нибудь скоро посадить, – сказал Джошуа.
– Проваливай обратно в Париж, Джош, – сказал Блейкс. – Ты слишком непристоен для Лондона.
– Поехали со мной, и мы будем сажать деревья вместе. Для этого в Париже очень плодородная почва, – сказал Джош, все еще посмеиваясь.
Блейкс повернулся спиной к братьям, которые теперь тихо посмеивались, и сказал отцу:
– Я уверен, болтовня утихнет за едой. Не вернуться ли нам к ужину?
Глава 17
Ужин был сокращен, горячие блюда остыли, чему никто не придал значения, зато сплетни подавались с пылу с жару. Еда могла подождать, а такое событие случалось раз в сезон в лучшем случае. То, что дважды за неделю две девушки из хороших семей были обесчещены в гардеробной Хайд-Хауса, было чем-то сверхъестественным в обычном понимании, и хотя оба события были абсолютно противоположны по существу, это, разумеется, никого не волновало.
Как и ожидалось, люди продолжали выходить из-за стола и исчезать в гардеробной, достаточно большой комнате, как и полагалось, но все-таки всего лишь гардеробной.
Хайды сочли необходимым поставить крепкого лакея на входе в гардеробную комнату из Желтой гостиной. Когда этого оказалось недостаточно, герцог приказал дворецкому назначить другого, побольше, на входе из спальни в гардеробную.
Да, вот до чего дошло.
Если бы и этого оказалось мало, оставалась только назначить плату за вход, хотя Хайды вряд ли обрадовались бы такой идее. С другой стороны, Молли в такой ситуации могла бы прийти к мысли, что если возможность получить выгоду появлялась сама собой, только дурак ею не воспользуется.
Вот что так нравилось Софии в Молли. Она не удержалась от соблазна предположить, что все дело в их американском воспитании, но тут же отбросила эту мысль как невероятную, так как они просто не могли получить одинакового воспитания.
София обвела внимательным взглядом стол, демонстрируя полное удовлетворение, что, как она знала, ужасно бесило Уэстлина, а ее заставляло улыбаться еще шире. Действительно, все так хорошо шло, что даже Уэстлин, попавшийся ей на глаза, казался душкой.
– Если девушка выйдет замуж сразу же, как только будет дано разрешение, то, кажется, я буду ей не нужен, – сказал Эденхем.
– Не говорите так, ваша светлость, – сказала София, попивая свое вино.
Сидящий по другую сторону широкого стола Эденхем вызывал в ней сочувствие своим умением все несколько преувеличивать. Идеализм и юношеское преувеличение были по-своему милы, но невозможно было постоянно терпеть их, как нескончаемую диету. Эти молодые девушки и их свадебные надежды, будучи изначально занимательными, вскоре начинали удручать.
– Герцог всегда нужен.
Эденхем тихо засмеялся, рассматривая ее в отблесках свечей. Ей доставляло удовольствие, что он использует эту возможность. София точно знала, что выглядит особенно хорошо при свечах.
– Иногда мужчина хочет быть, чем-то большим, чем герцог, – сказал Эденхем.
– Королем? – улыбнулась ему София.
– Мужчиной,– ответил Эденхем.
– Но вы всегда им были, ваша светлость. Или вы сомневаетесь в этом?
– Я лишь не хочу, чтобы вы в этом сомневались, а уж тем более – забыли.
– Едва ли это возможно, – сказала она, осторожно польстив ему. – Я еще не впала в маразм и не роняю зубы в суп вопреки всяким слухам.
– Могу вас успокоить, я ничего не слышал о потере зубов. Напротив, они, кажется, становятся все острее с годами.
– Подозреваю, затачиваясь о чьи-то кости, – сказала София, безмерно наслаждаясь собой.
Когда в последний раз она так дружелюбно скрещивала шпаги со столь красивым мужчиной, располагающим солидным доходом?
О да, сегодня утром, с лордом Руаном.
Что ж, женщина может увлечь сразу нескольких мужчин, если они послушны и уступчивы. А разве есть исключения?
– Не хотите ли вы погрызть меня, леди Далби? Ваш аппетитеще не удовлетворен? – сказал он, явно наслаждаясь собой так же, как и она.
Прелестный мужчина.
– А когда он бывал удовлетворен? – спросила она, приятным дополнением к чему стали возмущенные взгляды Уэстлина.
– Вы развращаете меня, – перебил Блейксли, сдерживая усмешку. – Что же мне будет сниться сегодня?
– Разве вы будете спать? – спросила Блейксли София. – А вот мне придется очень постараться.
– Постараться – это не то слово, которое я хочу услышать сейчас, леди Далби. Меня просто распирает.
– Вас или ваши бриджи? – сказала она смеясь.
– Сдаюсь, – смирился он. – Но только потому, что моя мать умеет читать по губам и позже будет бранить меня. Брань просто лишает меня сил.
– Следует ли предположить, что вы довольно регулярно лишаетесь сил, лорд Генри? Как леди Луиза могла бы этим распорядиться? Точно уж не бранить, могу поспорить. Должен быть другой, более приятный способ обессилить вас.
– Уверен, мы хорошо поладим, – сказал Блейксли, оканчивая их двусмысленный разговор, который, разумеется, свидетельствовал о любви и привязанности, столь необходимых ему.
– Я совершенно уверена в этом, – согласилась София. – Вы довольны своим браком?
– Полагаю, вам не стоит даже спрашивать, леди Далби, – ответил Блейксли, и в его прищуренных глазах блеснул некоторый сарказм. – Но если еще раз процитировать меня – я очень доволен.
– Вы поговорите с Мелверли? – тихо спросила она.
– Да, – ответил Блейкс. – Непременно.
– Не думаю, что смогу вас упросить позволить мне пойти с вами и посмотреть. Мне так нравится наблюдать, как мужчина впадает в негодование. Никто не делает этого более отчаянно, чем Мелверли.
Блейксли пристально посмотрел на Софию. Он был очень наблюдателен, а с такими следует быть осторожнее. К счастью, наблюдательные мужчины были скорее исключением, чем правилом, поэтому ей почти никогда не приходилось проявлять осторожность.
– У вас особая привязанность к Мелверли? – спросил Блейксли.
– Милорд, я либо наслаждалась, либо терпела привязанность многих мужчин, – сказала она улыбаясь. – Вам нужны подробности?
Здесь следовало прекратить расспросы.
– Должен сказать «нет», чтобы отдать дань воспитанию, но так заманчиво сказать «да». Расскажите, о чем сочтете возможным, и я не попрошу большего. Вы терпели Мелверли или наслаждались? – спросил Блейкс.
– Нужно перебороть себя, чтобы вспоминать об этом, – начала София.
– Не очень-то многообещающее начало, – заметил Блейкс, усмехнувшись.
– Но я полагаю, – продолжала она, – что приходилось терпеть и терпеть, чтобы добиться наслаждения. Не так уж и просто, но, в конце концов, я нашла способ.
Уэстлин, жадно прислушивавшийся к каждому слову, уронил свою вилку в тарелку. Раздавшийся резкий звук притянул к себе неодобрительные взгляды соседей по столу, что несколько смутило Уэстлина и принесло Софии наиприятнейшее чувство удовлетворения.
В самом деле, если нельзя помучить своего злейшего врага и свершить любовное завоевание, то в чем тогда смысл жизни?
– Рад это слышать, – сказал Блейксли.
– Рады за меня или за него? – спросила она.
– Скажем, за всех мужчин, – ответил за лорда Генри Эденхем, вклиниваясь в разговор, – ибо какому же мужчине доставит удовольствие узнать, что он не может сотрудничать, тем более с таким прекрасным партнером? Если бы леди Далби не нащупала твердую почву, что осталось бы тому, кто пойдет той же дорогой?
– Вы хотите сказать, мужчины любят ходить по проторенному пути? – любезно поинтересовался Блейксли.
– Только если это обещает доставляющее удовольствие путешествие. Безусловно, это то, в чем сходятся и мужчины и женщины, – сказал Эденхем, отдавая Софии честь сдержанным поклоном.
– Я даже не могу представить, как можно не согласиться с этим, ваша светлость, – сказала она, кивая в ответ. – Доставляющее удовольствие путешествие. А что касается лорда Генри и леди Луизы – они быстро найдут правильную дорогу.
Генри Блейксли любезно кивнул, но его пронзительные голубые глаза смотрели на Софию пристально, с неприятной сдержанностью. Наблюдательные мужчины – и впрямь бич в жизни женщины. София не уставала благодарить Господа, что их так мало.
И если на то пошло, не применить ли ему свою наблюдательность где-нибудь еще?
– Вы, наверное, думаете об особом разрешении, лорд Генри, чтобы ускорить свадьбу, – сказала она, указывая бокалом в сторону Луизы, которая сидела, окруженная вниманием лорда Пенрита и ее племянника Джорджа. – Джордж, быть может, и уступил вам леди Луизу, но я не могу быть уверена в лорде Пенрите. Он выглядит более решительным, чем можно ожидать, хотя, наверное, вам лучше судить об этом.
Само собой, что Блейксли тут же перевел взгляд к Софии на противоположную сторону стола, туда, где сидела Луиза. Пенрит и в самом деле был решительно настроен в отношении Луизы, из-за чего Блейксли был вынужден тоже сосредоточить свое внимание на ней.
Все шло прекрасно.
Все шло отвратительно.
Можно было подумать, что такое скандальное происшествие отобьет у мужчин охоту заигрывать с обесчещенной девушкой. Так нет же, все было как раз наоборот. Луиза просто не могла отбиться от ужасающе кокетливых замечаний лорда Пенрита. Мистер Грей, который ранее был очень заботлив, теперь сидел совершенно расслабленно и наблюдал за всем этим с диковатой улыбкой на лице, возмутительно подмигивая ей своей ямочкой.
А лорд Даттон! Луиза просто не узнавала его. Последние два года, в погоне за его вниманием, она готова была, потеряв терпение, ударить чем-нибудь по такой симпатичной ей голове. Зато теперь, когда она была опозорена, Даттон, казалось, не мог перестать рассыпать ей знаки внимания.
Маркиз Руан едва ли был лучше, хотя и не настолько разговорчив. Он только пристально смотрел на Луизу со всепонимающей улыбкой на изрезанном морщинами лице, отвлекаясь лишь для того, чтобы с усмешкой взглянуть на Даттона.
Это было уж слишком. Сегодняшнего вечера было достаточно, чтобы в будущем всячески избегать щекотливых ситуаций. Весь этот поток мужского внимания был вызван исключительно ее падением.
Почему ее никто не предупредил?
Итак, Амелия ей не помощница. Она сидела, скованная изумленным молчанием, пока Даттон, Пенрити время от времени Руан говорили о скорой свадьбе Луизы с Блейксли, как о деле решенном, но не в той степени, чтобы отказаться от дальнейших действий. То есть они склоняли Луизу отказаться от свадьбы с Блейксли и вместе с тем говорили с ней так, словно она перешла в разряд падших женщин.
Ей было очень неловко. Она не могла сообразить, как вести себя в данной ситуации. Поскольку не было очевидным, что они ведут себя должным образом, Луиза решила подать им пример, насколько это в ее силах.
Вот только в данный момент это вряд ли было возможно.
– Не знаю, испортит ли это вам удовольствие, лорд Даттон, но я не заинтересована в посещении театра в качестве вашей гостьи. Если бы я собиралась в театр, то, как вы знаете, у Мелверли забронирована ложа на этот сезон, и я бы ею воспользовалась.
– Полагаю, вам не очень хотелось бы делить ложу с вашим отцом, – сказал Даттон. – Я не думаю, что вы с Мелверли в таких близких отношениях, чтобы делить одну ложу в Королевском театре.
– Я его дочь, – язвительно напомнила Луиза.
Действительно, было очень грубо с его стороны намекать, что она не очень-то стремилась проводить время с отцом в его ложе, ведь это было само собой разумеющимся делом, потому что если ее отец находился в ложе, он был там не один и вовсе не из любви к сценическому искусству. Нет, ее отец занимался там другими делами.
– Не обращайте на него внимания, Луиза, – сказал Пенрит, омывая своим прославленным голосом ее слух.
Забавно, но с тех пор как она поцеловалась с Блейксли, это почти не действовало на нее. Луиза и не думала, что поцелуй имеет такую силу.
Может быть, лишь поцелуй Блейксли был способен на такое?
Жаль только, что ей никогда не представится возможность проверить свою мысль на практике, ведь она не сможет целовать никого, кроме Блейксли, до конца своих дней. Она была вынуждена признать это, ибо если допустить иной вариант, это могло привести к распутству, а она не собиралась уподобляться своему отцу.
– Он просто хочет превзойти Блейксли, – продолжал Пенрит, и Луиза поймала себя на том, что загляделась на его поразительно глубокие зеленые глаза. Некоторые вещи просто невозможно не замечать. – Не дайте себе стать инструментом в его руках.
– А чего хотите вы, лорд Пенрит? – сказал мистер Грей, откидываясь назад в своем кресле, чтобы взглянуть на Пенрита у нее из-за плеча.
– Похоже, того же, что и все, – ответил Пенрит. – Быть честным с женщиной из нашего круга.
– Разве это то, чего мы хотим? – иронически спросил Руан. – Мне всегда было интересно. Как хорошо, что все, наконец, прояснилось.
– Я знаю леди Луизу гораздо дольше, чем вы, лорд Пенрит, – сказал Даттон. – Не приписывайте мне лишнего.
– Вы знаете ее гораздо дольше, – согласился Пенрит, – и все же так и не убедили ее пойти с вами в театр... Как вы медлительны, Даттон!
– Вероятно, на сцене пока не ставили того, что она хотела бы посмотреть? – с откровенным сарказмом осведомился Руан.
Луиза подозревала, что Руан, вполне возможно, старше, чем София Далби. А это в ее глазах было сравнимо с возрастом Адама во дни грехопадения. В условиях такой неуместной словесной перепалки он был более чем достойным противником для Даттона и Пенрита, вместе взятых.
Совершенно очевидно, что и Даттон, и Пенрит это понимали. Пенрит устранился. Даттон спасовал.
Все эти месяцы наблюдений за каждым жестом Даттона, количеством еды на его вилке и другими подробностями Луиза ни разу не видела, чтобы он вел себя столь по-дурацки и неуклюже. Как она могла так заблуждаться? Что-то было явно не так, и она не могла понять, что именно.
Еще более странно – она никак не могла заставить себя даже заинтересоваться этим.
– Я слышала, в Королевском театре выходит новая пьеса, – мягко сказала Амелия, стараясь вернуть беседу снова в тихое русло, как это было раньше.
– Пьесы тут ни при чем, – возразил Даттон, глядя на нее через стол, – тут все связано с пари.
Черт возьми! Неужели все в этом обществе связано с пари?
– Вам следует следить за своими словами! – грозно сказал мистер Грей.
Луиза бросила быстрый взгляд на мистера Грея; он выглядел так же грозно, как и его голос. Видимо, в связи с тем, что он был индейцем, у него была неблагополучная склонность по любому поводу принимать грозный вид. Наверное, это свойство было очень полезно в нью-йоркских лесах, но здесь оно все-таки в меньшем ходу.
Даттон посмотрел на мистера Грея и сглотнул, его губы плотно сжалились в тонкую линию.
Что ж, может быть, неплохо обладать грозным видом на любом континенте.
– Мне нужно поговорить с вами, леди Луиза, – произнес Даттон довольно проникновенно.
Это производило впечатление. Честно говоря, Луиза еще никогда не слышала, чтобы Даттон говорил так убедительно и даже страстно ни с кем и ни при каких обстоятельствах, что слегка ее будоражило. Это очень важно отметить на случай, если бы пришлось сравнивать с ощущениями, которые вызывал у нее Блейкс.
– Наедине, если позволите.
Если она позволит? Луиза два года пыталась заставить Даттона поговорить с ней хоть на какую-то тему и в любом окружении. Теперь он отчаянно хотел поговорить с ней, и притом наедине...
Представится ли еще когда-нибудь подобный случай?
Очевидно, все было написано на ее лице, и очень некстати, поскольку Амелия сказала:
– Я бы сочла это весьма безрассудным, Луиза.
Конечно, это было безрассудно, и если бы она не была уже полностью скомпрометирована, то и не подумала бы об этом. Но Луиза была обесчещена. Она собиралась выйти за Блейкса, если не откажет ее отец, чего он не сделает, ведь ее отец был далеко не дурак, да и любой отец был бы очень рад выдать свою дочь за мужчину, который ее обесчестил, поэтому не стоило и волноваться.
Словом, Луиза решила, что абсолютно ничего не потеряет от встречи с Даттоном в отдаленной части дома, а скорее даже приобретет, ну, скажем, возможность побыть с ним наедине и послушать о том, что за неотложное дело заставило его решиться на интимное свидание.
Да, она только выиграет от этого.
Итак, во второй раз в течение одного и того же ужина Луиза Керкленд попросила извинить ее и оставила свой ужин остывать на столе. Она вышла в Красную гостиную, стараясь не привлекать к себе внимание, что вряд ли было возможно, так как все увидели ее, а затем и Даттона, покидающих Голубую гостиную, и обратили взоры на лорда Генри Блейксли, который, в свою очередь, наблюдал за всем этим с трудно поддающимся определению выражением лица, а потом заметили, как София Далби, известная своими довольно откровенными замечаниями, шепнула что-то Блейксли. Отсутствие Луизы и Даттона заставило лорда Генри покинуть свое место за столом, что отразилось плохо скрытым раздражением на лице Молли, герцогини Хайд, а лорд Генри невозмутимо проигнорировал это, и все посчитали, что так и должно быть, ведь Луиза – почти что его невеста, а Молли – только мать.
И последним, что все заметили, пока дела окончательно не покатились к чертям собачьим и грохот драки не донесся из-за плотно закрытых двойных дверей, была довольная кошачья улыбка на лице Софии Далби.
Глава 18
Естественно, Луиза не предполагала оказаться наедине с Даттоном в гардеробной Хайд-Хауса.
Разумеется, нет.
Как это случилось, осталось для нее загадкой. Луиза догадывалась, что все дело в атмосфере тайны и интереса, которыми Даттон окружил себя с той самой минуты, как они встретились наедине в Голубой гостиной. Наедине – это слишком сильно сказано. Поток лакеев и горничных, снующих туда-сюда со следующим блюдом ужина, – вряд ли кому-то из них было дело до того, что репутация женщины в опасности.
Рядом с Даттоном, наедине, в полутьме, созданной тремя свечами красивого серебряного подсвечника, свидание начинало казаться Луизе все менее интересным и все более дурацким поступком. Трудно отрицать притягательность Даттона, привыкшего побеждать во флирте.
Она не приняла этого в расчет, позволив Даттону вести себя в гардеробную, потому что в Голубой гостиной им могут помешать, и в Желтой тоже, и даже в музыкальном салоне, где им было бы гораздо предпочтительнее оставаться. Похоже, она слишком рано списала со счета его талант обольстителя.
– Вы не можете выйти за Блейксли, – сказал Даттон, при свечах его голубые глаза казались слишком красивыми, его темные волосы ниспадали, как всегда, романтической прядью на его бровь. – Не из-за глупого пари, на которое я пошел только из-за того, что был пьян.
Он взял ее руку в свою, она не отняла. Как долго она мечтала о прикосновении руки Даттона...
Странно, это не подействовало на Луизу в той степени, как она ожидала.
Возможно, если бы она сняла перчатки... Но как она могла это сделать, не показавшись поспешной? Хотя вряд ли женщинам, встречающимся с мужчинами в гардеробной, стоит беспокоиться о поспешности.
Она знала, что в эту минуту поступает нелепо, но ничего не могла поделать. Конечно, все шло к тому, чтобы опозорить имя Мелверли, и скорее всего именно поэтому Луиза ничего не предпринимала для того, чтобы удалиться из гардеробной.
Мелверли и так уже много сделал, чтобы стереть лоск с респектабельности своего титула; могла ли она как-то ухудшить положение?
Луиза не могла найти причины не остаться. Опять же, будучи обесчещенной, просто нечего терять.
Даттон явно понимал это, что объясняло, почему он настоял на встрече именно в гардеробной. Она уже была с Блейксли в этой же гардеробной... Хотя не исключено, что заточение в гардеробной комнате во время ужина с двумя разными мужчинами по отдельности могло нанести более чем значительный ущерб репутации. Сейчас она была просто обесчещена, а рисковала стать скандально обесчещенной. Быть обесчещенной – уже достаточно плохо; Луиза не хотела допустить, чтобы сюда примешался еще и скандал.
– Как это любезно с вашей стороны, – сказала она, твердо решив в этот момент выйти из гардеробной комнаты. – Я, разумеется, в курсе пари. Блейкс был предельно честен. Но спасибо за ваше беспокойство, лорд Даттон. Я вам признательна.
– Он не должен был говорить вам о пари, – сказал Даттон, перекрыв рукой выход из гардеробной в Желтую гостиную.
Эта большая гардеробная была на самом деле лишь очень маленькой, скромно отделанной комнатой, но даже в этом случае было совершенно непонятно, как мужчина, пусть и такой большой, мог запросто сделать так, чтобы комната оказалась слишком маленькой, а дверь совершенно недоступной.
– А где же благородство?
– Какое благородство, лорд Даттон, может быть в пари о женщине и ее жемчуге? – язвительно спросила Луиза.
– Но это мои жемчуга, Луиза, и я пытался найти способ вернуть их вам.
– Думаю, просто отдать их мне было бы гораздо проще.
– Возможно, но разве Кэролайн не из-за этого подверглась обесчещиванию однажды? Я пытался уберечь вас от этого.
Что ж, в любом случае она могла быть обесчещена, а значит, это нелепый и совершенно бессмысленный аргумент. Все дело в том, что ей хотелось вернуть свои жемчуга, Кроме того, записывать женщину в книгу Белой гостиной в качестве предмета спора совсем не казалось способом, призванным спасти от позора. Мужчины никогда не придавали значения подобным пустякам в отличие от женщин. Им, очевидно, мешал тот неоспоримый факт, что они мужчины.
– А что же теперь будет с моими жемчугами? – сказала она, отступив назад.
Был и другой выход из гардеробной, который вел в Золотую спальню – комнату, позолоченную сверху донизу, величественно и со вкусом демонстрировавшую нескончаемые богатства. По крайней мере, Луиза надеялась, что Блейксли обладали нескончаемыми богатствами, потому что не хотелось бы выйти замуж за мужчину, который мог стать бедняком или, что еще хуже, вынужден был бы заняться торговлей.
– Вас в самом деле только это и волнует? – мурлыкал Даттон, его глаза потемнели и стали очень чувственными. Да, она знала, как выглядит чувственность; теперь, после поцелуя с Блейксли, как ей не знать? – Пари включает в себя нечто большее, или Блейксли вам не все рассказал?
Естественно, ее тоже заинтересовал этот вопрос.
Было видно, что Даттон прямо-таки сгорает от желания рассказать ей все.
Всегда, когда мужчина, в особенности такой, как Даттон, сгорал от желания говорить, Луиза чувствовала, что нужно предоставить ему эту возможность. Сгоравшим от желания мужчинам следует предоставлять любые возможности и всяческие свободы.
Конечно, она только что до этого додумалась, но, казалось, как раз вовремя.
– Я уверена, что все, но вы явно убеждены в противоположном, – сказала она, пристально взглянув на Даттона. – Может, вы расскажете мне все, а затем, если мы решим, что станет с жемчугом, можно покинуть гардеробную и вернуться к ужину. Не думаю, что Блейксли будет в восторге от подобных встреч при таких обстоятельствах. Вы человек определенной репутации, лорд Даттон, полагаю, для вас это не новость.
Луиза была вполне довольна собой, подачей темы и выбором слов. Конечно, по большей части слова заимствованы из пьесы, просмотренной в прошлом сезоне, но уж точно она была актрисой получше, чем Салли Бейтс, игравшая невинную мисс с поразительным, судя по размеру ее груди, недостатком невинности.
– Для начала я хотел бы попросить у вас прощения за это пари. Оно было совершенно необдуманно.
Под обаянием его синих глаз и того, как его чудные волосы снова каскадом упали на красиво очерченные брови, Луиза простила все.
– Так и есть, – сказала она несколько более хрипло, чем сама ожидала.
Ее игра, кажется, перестала выполнять свое назначение. Прямо как корсаж у Салли во втором действии.
– Поймите, я бы никогда не хотел поставить вас в такое неловкое положение, – сказал он, снова взяв ее за руку и все еще загораживая дверь.
Интересно, как это мужчинам удается становиться такими ужасающе огромными, когда требуется?
– Но я совсем не ожидал, что все это выльется в вашу помолвку с Блейксли.
Да уж, а кто ожидал?
– Хотя я полагал, что у вас были ко мне какие-то чувства, – закончил он.
Луиза надеялась, что это последний аргумент. Ситуация становилась чудовищно неудобной. Она даже и не знала, что сказать, и ни одна пьеса не могла в этом помочь. Для такого случая явно следовало посмотреть что-нибудь французское.
– Вы должны знать, что я почитала вас в высшей степени, лорд Даттон, – сказала она. Это казалось достаточно безопасным, а кроме того – чистая правда. – Но я не могу понять, как это связано с вашим необдуманным пари.
– Только так, что это включает в себя условия пари. Понимаете... – мягко сказал он, целуя ее руку, что совсем ее не трогало.
Опять перчатки. Ей и впрямь нужно было найти способ снять их, если эти приемы обольщения Даттона вообще оставляли ей хоть какую-нибудь возможность двигаться. Она распутница или нет? Было очень похоже, что все-таки да, пришла она к неутешительному выводу.
– Я думал, даже обладая жемчугами, вы предпочтете меня, а не его. Но это не так. Или все же?.. – спросил Даттон и, освобождая ее от затруднения, соскользнул пальцами по шву перчатки, аккуратно стянув с руки до запястья.
Он наклонился, его волосы защекотали ее кожу, а его губы прикоснулись к тыльной стороне ее запястья там, где виднелись вены.
У Луизы перехватило дыхание.
Он потянул ее, заставив невольно шагнуть прямо к нему в объятия. Даттон снимал с нее перчатку, палец за пальцем, от большого к мизинцу, целуя ее запястье и руку с нежной и чувствительной внутренней стороны. Он оставил Луизу без перчаток, без дыхания и без слов.
Да, перчатки явно мешали.
Определенно, губы Даттона знали тайны женского запястья.
– Лорд Даттон!.. – собравшись с духом, выдавила из себя Луиза.
Наверное, ей лучше было бы вообще молчать; казалось, он готов был довольствоваться запястьем, пока она сама не напомнила о существовании губ.
– Луиза... – сказал он тем тихим и настойчивым голосом, который она и представляла себе ночами. Естественно, гардеробная в мечты не вписывалась. – Простите меня. Я не думал, что это приведет к браку с мужчиной, которого вы не можете любить и не слишком уважаете.
Его слова коснулись ее ушей в тот самый момент, когда его губы прикоснулись к ее устам. Необычная комбинация, которая совсем не понравилась Луизе. Его поцелуи были достаточно приятны, но, конечно, не шли ни в какое сравнение с жаркой настойчивостью Блейксли. Как будущая жена лорда Генри, она гордилась тем, что его поцелуй был пушечным выстрелом по сравнению с вялой стрельбой Даттона. В самом деле, выждав минуту-другую атаки, Луиза ощутила подступающую скуку.
Ей надоело.
Если бы она не знала, что поцелуи могут быть совсем иными, ее могло бы постигнуть горькое разочарование. Но был Блейкс, и были его губы, и, как она теперь разглядела, гораздо более голубые глаза, и более острый ум, и прекрасное тело... насколько она успела понять, целуясь с ним... А что в самом деле имел в виду Даттон, говоря о невозможности ее любви и уважения к Блейксли?
Луиза заговорила, еще не успев отстраниться от него, что очень поспособствовало отражению атаки.
– Я настаиваю, чтобы вы не смели так говорить о лорде Генри, – сказала она, стараясь вырвать свою смятую перчатку из рук Даттона и одновременно оттолкнуть его от себя.
Этот маневр не увенчался успехом. У нее было так мало опыта в делах подобного рода. Действительно, в случае с Блейксом она старалась приблизиться к нему, а не оттолкнуть, но это совсем разные вещи.
– Без сомнения, я люблю его. Или вы вообразили себе, что я из тех, кто целует, не любя, в погоне за браком?
Даттон опустил взгляд на ее перчатку, затем посмотрел на нее и вздернул бровь.
– Вы даже не можете сравнивать! – сказала Луиза гораздо более горячо, чем было прилично, хотя она давно уже не беспокоилась о приличиях. – Я целовала Блейкса, а вы – меня! Наверняка вы понимаете, в чем разница.
