Текст книги "Четыре степени жестокости"

Автор книги: Кит Холлиэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)

42

Следующим вечером я села за руль в сильном нервном возбуждении. Погода ухудшилась, дорогу покрывала толстая корка льда, и поездка до Дитмарша казалась почти непосильной задачей. Я настояла, чтобы Руддик тоже поехал туда. Хотела быть рядом, когда он передаст наркотики. Я не могла снова подвести Фентона, даже из-за снежной бури. Ссутулившись, сидела за рулем и всю дорогу, словно молитву святому Христофору [7]7
  Святой Христофор – христианский мученик и святой. В католицизме – покровитель путешественников и автоводителей.


[Закрыть], повторяла: «Черт, черт, черт». Я выключила радио, чтобы полностью сосредоточиться и ни на что не отвлекаться.

Дорога была ужасной, и я с трудом удерживала машину на узкой колее между снежными заносами. На обочине я заметила пять автомобилей, брошенных своими владельцами. Некоторые почти полностью занесло снегом, другие были оставлены совсем недавно. Мокрый снег прилипал к лобовому стеклу и замерзал, закрывая обзор. С каждым разом «дворникам» было все труднее работать – иногда они залипали, а затем снова продолжали движение, словно кто-то подталкивал их. Когда вдалеке я увидела стены Дитмарша, то одновременно почувствовала страх и облегчение. Скоро все должно закончиться.

Зайдя внутрь, я сбила снег с ботинок. Ноги стали постепенно согреваться. Выложенный плиткой пол весь был покрыт стаявшим снегом, а воздух, как всегда, пропитан сильным запахом аммиака. Брайен Честер посмотрел на меня из-за своего стола. Я ожидала, что он по привычке начнет шутить по поводу того, как мало народу смогло добраться до работы и как не повезло ребятам, которым придется застрять здесь после смены. Но вместо этого Честер сказал, что Уоллес немедленно хочет меня видеть.

«Господи, – подумала я, – опять».

Неужели Уоллес поймал Руддика?

Я сказала себе: «Разворачивайся, садись в машину и уезжай». Но, помедлив секунду, поняла, что чувство долга действует на меня как сила земного притяжения. Я прошла через металлоискатель. Точка невозврата пройдена.

Стучась в дверь смотрителя, я внутренне приготовилась встретиться с человеком, которого пыталась похоронить. Ожидала увидеть мрачное и мстительное выражение лица. Но Уоллес неожиданно улыбнулся. Он сидел за столом и смотрел на меня так, словно с большим нетерпением ждал моего прихода. Напротив него со спокойным и несколько отстраненным видом сидел незнакомый мужчина. Он выглядел как модель с обложки мужского журнала, и по его внешнему виду я поняла, что он гражданский. Незнакомец был одет в брюки цвета хаки, стильный охотничий жилет со множеством карманов, явно не для охоты предназначенный, и хлопковую рубашку с расстегнутым воротом. Некоторые идиоты любят наряжаться подобным образом для визитов в тюрьму. Уоллес предложил мне сесть на третий стул. Теперь мы с этим модником напоминали учеников, которые ждут в гости президента, а Уоллес – наш директор школы.

– Кали, это Барт Стоун, журналист из «Пресс таймс».

Если бы он назвал этого человека Санта-Клаусом, это вызвало бы у меня меньше удивления. Нас посетил сам Барт Стоун.

Я представляла его иначе. Достаточно крепкий, он скорее походил на военного корреспондента, чем на журналиста городской газеты. У него были светлые волосы, загорелая кожа и немного съехавший набок нос, видимо, сломанный когда-то в драке. После всех его статей мне ужасно хотелось сказать ему какую-нибудь колкость, но вместо этого я неожиданно пожала ему руку.

Затем Уоллес стал расписывать меня Стоуну как примерного сотрудника. Он хотел, чтобы Стоун получил обо мне полное представление и понял, что я – образцовый надзиратель современного исправительного учреждения. Я получила образование в колледже, прошла военную подготовку, умна, хорошо разбираюсь в психологии, в особенностях субкультуры заключенных, целеустремленная и дисциплинированная. Но при этом достаточно гибкая, умею найти выход в экстремальной ситуации, сохраняю хорошую физическую форму и не боюсь даже самых матерых уголовников.

Несколько месяцев назад я непременно растаяла бы от подобной лести, но теперь неподвижно сидела на своем стуле и смотрела на них с абсолютно равнодушным видом.

Свою речь Уоллес закончил заявлением о том, что недавно я была удостоена особой чести и пополнила ряды элитного Отряда быстрого реагирования, став третьей женщиной-надзирательницей в тюрьме, которая может участвовать в подавлении мятежа. Он не упомянул, что этому назначению предшествовала моя жалоба о дискриминации, где упоминалась его фамилия.

Стоун заговорил хриплым голосом любителя курения и музыки в стиле кантри и сообщил, что рад познакомиться со мной.

– Признателен за то, что вы согласились показать мне тюрьму.

Показать тюрьму? Я покосилась на Уоллеса.

– Извините, я немного не в теме. – Я изобразила радость и удивление.

– Я уже несколько недель общаюсь с мистером Стоуном. С тех самых пор, как он написал свою первую статью о нас. Я пытался немного просветить его, рассказать правду о нашей работе, о том, с какими трудностями и опасностями нам приходится сталкиваться. Чтобы получить лучшее представление о нашем учреждении, мистер Стоун попросил устроить ему экскурсию по тюрьме. Но он не хочет, что называется, проторенных дорожек. Ему интересно пройти в тюремные блоки. И я не смог найти более подходящего человека, способного провести эту экскурсию, чем вы, офицер Уильямс. Думаю, это прекрасная возможность для мистера Стоуна познакомиться с вами.

Затем Уоллес несколько минут рассказывал Стоуну обо мне, о нас и о том, что мы делаем. У меня возникло чувство, что он использует меня как приманку, чтобы выяснить, как далеко Стоун намеревается зайти в своих репортажах и каковы его планы относительно меня. Возможно, он считает меня совсем уж никчемной и бесхарактерной.

Уоллес попытался объяснить Стоуну мое смущение:

– Я ничего не говорил офицеру Уильямс о вашем визите. Хочу, чтобы она провела свое обычное дежурство без всякой дополнительной подготовки, а вы будете сопровождать ее во время обхода. Так вы лучше сможете понять принцип работы тюрьмы. – Затем Уоллес обратился ко мне: – Мистер Стоун будет следовать за вами во время обходов, будто он – новый надзиратель на своем первом дежурстве. Постарайтесь вести себя как обычно, будто с вами никого нет. Это позволит мистеру Стоуну увидеть, чем мы занимаемся на самом деле, как работаем с зэками и с какими трудностями сталкиваемся постоянно. – Уоллес пожал плечами с мрачным видом. – К сожалению, ночь сегодня не очень спокойная. Хотите – верьте, хотите – нет, но непогода сильно взбудоражила зэков. Но поскольку мистер Стоун все же приехал к нам, мы подготовились к его визиту и начнем сразу после того, как все камеры будут закрыты. То есть через сорок минут. Я не хочу, чтобы вы лично сталкивались с зэками, мистер Стоун, это необходимая мера предосторожности, но, думаю, вы получите максимально объективное представление о жизни в тюрьме, которое доступно большинству гражданских. Должен, однако, предупредить: ваше присутствие в тюремных блоках может спровоцировать враждебность и грубость со стороны заключенных. Офицеру Уильямс предоставлена полная свобода в оценке безопасности той или иной ситуации, и последнее слово всегда остается за ней.

Стоун счел своим долгом высказаться:

– Так всегда и бывает. Стоит появиться репортеру, как жизнь в тюрьме меняется кардинальным образом.

Ну конечно, мир вращается исключительно вокруг тебя, засранец. Все эти шуточки слишком явно направлены в мой адрес. Естественно, я не сдержалась и попросила смотрителя о возможности переговорить с ним с глазу на глаз. На несколько секунд в комнате повисла неловкая пауза, затем Стоун хлопнул себя по коленям и сказал, что ему нужно наведаться в уборную перед тем, как мы отправимся на экскурсию.

Оставшись наедине со смотрителем, я не знала, что сказать. Как говорить с начальником, которого пытаешься уличить в незаконной деятельности? Но я считала, со мной обошлись несправедливо, и это подтолкнуло меня к действиям.

– Мне не нравится эта идея. По графику у меня сегодня дежурство в «Пузыре». Я не должна делать обход.

Мне нужно оказаться в «Пузыре». Я должна находиться там в тот момент, когда Руддик совершит передачу. Я хотела наблюдать за ним с безопасного расстояния и убедиться, что сделка состоялась.

– И вы не можете просить меня сопровождать репортера, который пишет обо мне гнусную ложь.

Уоллес кивнул, словно хотел показать, что полностью согласен со мной, а затем, к моему изумлению, предпринял попытку извиниться:

– Знаю, знаю. Это выходит за рамки твоих обязанностей. Я старался отменить этот визит из-за плохой погоды. Но не смог дозвониться до Стоуна. Если честно, я думаю, он специально не отвечал на мои звонки, потому что очень хотел проникнуть сюда. Его должен был сопровождать Дроун, но он застрял в дороге.

– А как же моя смена в «Пузыре»

– Ты возьмешь на себя дежурство Дроуна. Катлер посидит в «Пузыре», пока не приедет Дроун.

Я рассмеялась.

– Значит, вы и не собирались делать из меня гида? Я была лишь запасным вариантом.

Его лицо снова приняло суровое выражение. Я понимала, что спровоцировала эту реакцию.

– Я хочу, чтобы ты кое-что поняла, Кали. Ты – не запасной вариант. Ты прекрасно справляешься с работой. Если бы в нашем штате было десять Кали Уильямс, я мог бы спать спокойно.

– Почему-то не верю, что вы говорите искренне, – усмехнулась я. – Вы отклонили мою просьбу, и по вашей милости я целый месяц пыталась выбраться из дерьмовой истории с Хэдли, хотя не делала ничего дурного. – Горечь переполняла меня, я не смогла удержаться и выплеснула все наружу.

– Отклоняя твою просьбу, – медленно заговорил Уоллес, – я думал только о твоих интересах. Когда же дал ход делу, я поступил так лишь потому, что у нас не было выхода.

– Не понимаю, объясните. Для меня это очень важно. – Я никогда еще не позволяла себе обращаться к Уоллесу в столь неуважительном тоне.

– Тебя обвинили в избиении заключенного. Я находился в пятнадцати метрах от тебя и ничего не видел, но я понимаю, такое вряд ли могло случиться на самом деле. Я хорошо знаю тебя, полностью доверяю, но это не значит, что я не могу ошибаться. Один мой старый друг работал начальником полицейского участка в Аризоне. Однажды его офицер застрелил вооруженного подозреваемого, который пытался скрыться от полиции. Семья погибшего заявила, что оружие было подброшено. Это казалось абсурдом. Жертвой оказался семнадцатилетний парень, член преступной группировки, который привлекался несколько раз за незаконное ношение оружия и отбыл срок в тюрьме для несовершеннолетних. Поэтому мой друг вступился за того офицера и прикрыл его. Так вот, прошло шесть месяцев, и в ходе расследования полиции штата выяснилось, что оружие действительно было подброшено. Более того, жертва работала на офицера, который возглавлял сеть молодых наркодилеров. Он находил их в тюрьмах для несовершеннолетних, где его брат работал педагогом, и принуждал к сотрудничеству. Доверие общественности к полиции города было подорвано, и на довольно приличный срок. Поэтому я считаю, мы можем вытерпеть некоторые трудности, а иногда и двусмысленность положения, чтобы здесь не случилось ничего подобного. Пусть даже наша колония зэков сильно отличается от общества благопристойных граждан. Я думаю, это входит в обязанности офицера исправительного учреждения. Мы не можем все время покрывать друг друга, нам необходимо научиться принимать и негативные стороны нашей работы.

Я предпочла смолчать. Вспомнила, что когда-то восхищалась высокими моральными принципами Уоллеса и считала, что однажды смогу им соответствовать.

– Я также верю и надеюсь, – продолжал Уоллес, – что мы сможем использовать присутствие Стоуна в наших интересах. Тебе необходимо продвижение по службе, Кали. Хорошие отзывы о тебе в прессе, всего лишь несколько слов восхищения, могут быть высоко оценены администрацией тюрьмы. Ты даже не представляешь, как внимательно там изучают прессу. Пока не знаю, какой из тебя получится лидер. Но все, что я видел в последнее время, натолкнуло меня на мысль, что я сильно недооценивал тебя. Но я также подозреваю, что ты сердишься на меня и все еще не можешь прийти в себя из-за недавних событий. Поэтому я готов предоставить тебе еще один шанс. Но в ответ я хочу спросить: готова ли ты сделать то же самое по отношению ко мне?

Я ничего не ответила. Не могла произнести ни слова.

Уоллес немного смягчился:

– Возможно, я эгоист. В глубине души я устал оттого, что мы не получаем должного признания. Всякий раз, когда в прессе появляются упоминания о надзирателях, они полны лжи. Обычно это происходит либо из-за скандала, либо из-за жестокого обращения с заключенными. И никто не пишет о том, какая тяжелая у нас работа. Возможно, благодаря Стоуну люди узнают о нас более позитивные вещи. Поэтому я и подумал о тебе. Соглашайся, ты все равно ничего не теряешь.

«Могу ли я что-то потерять? Не знаю, что делать: рассмеяться или сразу во всем признаться», – возразила я про себя.

А вслух произнесла:

– Я с удовольствием сделаю все, что вы хотите.

Мы даже обменялись рукопожатием.

Мы сидели в комнате отдыха, пили кофе и пытались как-нибудь убить время, ожидая, пока закроют камеры. Мы были не одни. В комнате находилось еще несколько офицеров охраны, и я с воодушевлением объявила о том, что наш местный репортер пишет статью и поэтому будет сопровождать меня весь вечер, чтобы познакомиться с настоящей жизнью Дитмарша. Я держалась дерзко и раскованно, губительное чувство свободы опьяняло меня. Коллеги, похоже, уловили мое настроение. Они стремились показать нашему наблюдательному гостю, что мы все боевые товарищи, одна команда. Хотели произвести на него впечатление мужественностью и осведомленностью. Если Стоун мечтал написать очередную сенсационную историю, ему нужно было просто включить диктофон и ждать. Феган показал Стоуну, как надевать наручники, как держать дубинку под подбородком у заключенного и где можно промыть глаза после того, как тебе в лицо прыснули химическим раствором. Катлер подробно рассказал, из каких ингредиентов обычно состоит этот раствор. Баумард назвал нас всех «девчонками» за наше желание развлечь заезжего репортера. Похоже, его слова спровоцировали Стоуна задать мне несколько провокационных вопросов в присутствии мужчин. Как заключенные относится к надзирателю-женщине? Что я делаю в первую очередь в случае непредвиденных ситуаций? Почему надзиратели не носят при себе никакого оружия, кроме дубинок? Я отвечала коротко и с нескрываемым сарказмом, и мои коллеги могли в полной мере оценить мою стервозность. Они смотрели на меня с нескрываемой гордостью. Я была таким же крутым надзирателем, как и они.

Затем в комнату вошел Руддик. Он по-прежнему был в темной парке с капюшоном и в тяжелых ботинках, и я никогда еще не видела его таким сосредоточенным. Феган, продолжая играть роль гостеприимного хозяина, искренне предложил ему присоединиться к остальным, вместо того чтобы подпирать косяк. Но остальные не последовали его примеру. Руддик положил куртку и ботинки в свой шкафчик и надел форму, в то время как мы пристально наблюдали за ним. Даже я, которая всего несколько ночей назад лежала с ним в одной постели.

Когда Руддик вышел из комнаты, я сказала Стоуну, что вернусь через минуту, и последовала за ним. Я старалась обставить мой уход как можно естественнее, но понимала, что поступаю неправильно.

На разговор с Руддиком ушло совсем немного времени. Мы говорили быстро, как только могут общаться коллеги. Он пожаловался на погоду и сказал о том, как трудно было добраться сюда. Я сообщила, что мне поручили сопровождать репортера: «Это тот самый засранец, который писал обо мне и Шоне Хэдли». Я осторожно дотронулась до кисти его руки и просунула пальцы в его сложенную ладонь. Он кивнул мне, пожелал удачного дежурства и отправился по своему рабочему маршруту.

Когда я вернулась в комнату отдыха, то поняла по царящему там молчанию и брошенным на меня взглядам, что вызвала всеобщее подозрение своей одновременной с Руддиком отлучкой. От всеобщего воодушевления не осталось и следа. С кислым видом я подошла к Стоуну и заставила покинуть компанию его новых приятелей.

– Пойдемте. Кое-кому из нас некогда пить кофе, нужно заниматься делами. И сейчас вы увидите, какими именно.

Мы вошли в главный зал, и я объяснила, как работают основные подразделения и как осуществляется связь между основными корпусами. Показала, где находятся образовательный центр и блоки. Затем я махнула рукой в сторону туннеля, ведущего в лазарет и изолятор, после чего показала выход во двор. Я положила руку на стену «Пузыря» и похлопала по ней, рассказывая, что он является главным центром управления и опорным пунктом в случае серьезных сбоев в системе безопасности. Потом я замолчала.

– Расскажите мне, как это делается, – произнесла я наконец.

– Что вы имеете в виду? – поинтересовался он.

– Если я скажу магические слова «не для прессы», будет ли это означать, что вы не станете писать, о чем мы сейчас говорим?

Стоун улыбнулся, как хитрый бармен.

– Так скажите эти слова.

– Хорошо. Все, что я вам говорила, – информация не для прессы.

Он пожал плечами:

– Как хотите. Вы устанавливаете правила. Но все, что увижу во время обхода, я буду использовать по своему усмотрению.

– Речь шла только о том, что я говорила сейчас. Пока объясняла вам все. Это не для печати.

– Разумеется, – согласился он, и в его голосе не было ни насмешки, ни тревоги.

– Вы ведь писали о моем так называемом столкновении с Хэдли? Кто рассказал вам об этом?

– Репортер скорее сядет в тюрьму, чем выдаст свой источник информации, не так ли?

– Но вы-то уже в тюрьме. – заметила я.

Он рассмеялся.

– Со мной связался адвокат, передал мне письмо от Хэдли.

– Он состряпал хорошую версию, – кивнула я. – Но вам не приходило в голову проверить факты?

Он стоял, горделиво выпрямив спину, и я видела, сколько в нем было нарциссизма, как он пытается казаться крутым парнем и настоящим профи. Ему наплевать на мои переживания.

– У меня был еще один источник.

Какой-нибудь долбаный надзиратель.

– Вы знаете кого-то здесь? – спросила я. – У вас здесь работает брат, или кузен, или приятель по гольфу?

– Я не играю в гольф.

– Вы написали слабый материал. Вы понятия не имели о том, что здесь произошло, а просто сочинили эффектную историю, основываясь на жалобах лживого зэка.

– Поставьте себя на мое место, – парировал он спокойно. – Тюрьма отгорожена от мира толстыми стенами. И я могу узнать о том, что здесь происходит, только если кто-то расскажет мне об этом.

– Но вы поверили в их версию, ведь так?

– Я никому не верю. Если человек сообщает сведения, которыми не должен делиться, значит, у него есть на то причины. И как правило, они прекрасно знают, что произошло на самом деле. Но если ты раскапываешь дерьмо, то скоро и от тебя начинает вонять, как от сточной канавы.

Я вспомнила Мелинду Рейзнер и то, как она оправдывала необходимость работы с информаторами.

– У меня такое ощущение, что вам абсолютно все равно, что я вам покажу и как буду себя вести. Вы в любом случае напишете то, что сочтете нужным.

Он намекнул, что пора заканчивать со вступительной речью и приступать к обходу, а все разногласия уладим позднее. Я только рассмеялась. Это было даже лучше, чем послать его.

Я отвела его в изолятор, где все зэки послушно сидели в своих камерах. Однако наш приход взбудоражил их. Некоторые даже вскочили и приникли лицом к окошечкам на дверях. Меня это насторожило. Кто-то из них крикнул:

– Спроси меня, если хочешь знать, что здесь на самом деле происходит!

У меня сложилось впечатление, что им было известно, кто такой Стоун. Но как они могли это узнать? Вариантов множество: дыры в стенах, телепатические способности, болтливые надзиратели.

– Ты хочешь знать правду? – крикнул другой голос.

В четырех камерах от нас через окошко выплеснулась какая-то жидкость. Я замерла на месте.

– Что-то мне это не нравится. – Я схватила Стоуна за его толстую, крепкую руку и потащила к выходу. Своим поспешным уходом я показала свой страх перед заключенными. Это противоречило нашим правилам, но я не могла поступить иначе, поскольку несла ответственность за безопасность гражданского лица. Я должна была вывести этого красавчика отсюда в целости и сохранности.

Я взяла рацию и попросила открыть дверь, но мне никто не ответил.

«Проклятие». – подумала я.

Между тем крики и улюлюканье стали громче. Я сосчитала до трех и повторила запрос. Послышался щелчок, я толкнула дверь и вытащила Стоуна. Стальная дверь показалась мне особенно тяжелой, прочной и неподатливой.

– Отличное представление, – заявил Стоун таким тоном, словно это я все организовала. – Вы хоть днем их выпускаете?

– Они могут гулять на огороженных решетками площадках в течение часа, но не больше трех человек сразу. Так что мы не такие уж и жестокие. А хотите, покажу место, где мы рассматриваем их дерьмо?

Я отвела Стоуна в комнату для улик и показала специальные перчатки, которые лежали в специальных стеклянных ведерках для сбора кала заключенных.

– Вы и правда перебираете эту грязь руками? – удивился он.

– Но кто-то же должен этим заниматься, – ответила я. – Если вы хотите, чтобы люди всё поняли, напишите об этом. Я могу в деталях описать, как это делается.

Я думала отвести его в лазарет, показать больных и увечных, живущих как растения, которые никто не поливает, но мне не хотелось уходить далеко от «Пузыря». По возможности я должна была оказаться там, когда Руддик передаст Фентону наркотики, и убедиться, что все в порядке. Поэтому мы по коридору прошли в главный зал.

– Вам ведь интересно узнать, чем я занималась, если бы вас здесь не было?

Это надменное дерьмо кивнуло и позволило мне продолжить.

– Согласно инструкции, при совершении обхода я должна проверять все камеры в блоке. За ночь я делаю обход пять раз и пересчитываю всех по головам. Правда, замечательно? В обшей сложности я прохожу расстояние длиной в милю.

– Наверное, это непросто, – буркнул он.

– Я бы так не сказала. Если только не произойдет непредвиденное.

– А что может случиться?

Настал мой черед пожимать плечами.

– Какой-нибудь зэк повесится. У кого-то возникнет передоз или другие проблемы со здоровьем. Тебе могут плеснуть в лицо какой-нибудь дрянью. Это особенно противно. Глаза щиплет невыносимо. Иногда зэки устраивают потасовки. Поножовщина. Изнасилование Наркотики. Ты можешь потратить полсмены на то, чтобы успокоить тех, кто накурился или нанюхался чего-нибудь. Происшествие в одном блоке может «завести» другой. Трудно даже представить, как быстро здесь распространяются новости. Ребята хорошо усвоили язык жестов и обмениваются записками с помощью бумажных самолетиков, Но если перехватишь такой самолетик, то не сможешь понять, что там написано. И уж подавно тебе не удастся расшифровать значение жестов. Но ты понимаешь: в скором времени что-то должно произойти. Иногда ночи выдаются спокойными, и ты благодаришь за это небо. Но если заступаешь на смену в полной уверенности, что ничего не произойдет, то этой же ночью в тебя обязательно стрельнут из рогатки дротиком, зараженным СПИДом, иди пропустишь самоубийцу, который спал как младенец, когда ты проходила мимо его камеры.

– Похоже, вам, надзирателям, не всегда удается держать ситуацию в своих руках.

– Система зашиты разработана таким образом, что у нас очень мало возможности воздействовать на изначально нестабильную обстановку. Все дело в численном соотношении. У нас недостаточно надзирателей, которые могли бы осуществлять полный контроль за всем, что происходит в тюрьме. Напишите об этом и укажите в качестве достоверного источника мою фамилию. Правительство выделяет слишком мало средств, чтобы мы могли выполнять работу надлежащим образом, а в результате люди оказываются в опасности. Не только надзиратели, но и зэки. – Я уже предвкушала, как прочитаю обо всем в газете.

– Полный контроль… – пробубнил журналист. – Это смахивает на паранойю.

– Зэки постоянно пытаются лишить нас возможности контролировать ситуацию. Стараются ранить нас, обмануть, запугать, подчинить себе, подкупить офицеров охраны и других заключенных. Что это по-вашему: паранойя или единственный правильный ответ в сложившихся обстоятельствах?

– Именно это я и пытаюсь выяснить.

Свет в пустынном главном зале был приглушен.

– Думаете, мы сможем войти туда? – спросил Стоун.

Я молча направилась к «Пузырю». Я не видела, что происходит внутри, но все же встала перед дверью и позвонила, чтобы меня пропустили. Мне было интересно, приехал ли Дроун или Катлер там один?

Зарешеченная дверь не открылась, словно сидящие внутри раздумывали, зачем я вообще пришла сюда.

– И что дальше? – спросил Стоун. Он либо не обратил внимания на неожиданную заминку, либо был слишком взволнован и не замечал подобные мелочи.

Затем дверь щелкнула.

– Мы посидим здесь немного, – ответила я. – Думаете, так просто работать без перерыва?

Я захлопнула за собой тяжелую дверь, вместе со Стоуном поднялась по лестнице из пяти ступеней, и мы оказались на платформе «Пузыря».

Катлер, большой, толстый и веселый, отвернулся от монитора. Дроун с мрачным видом проверял кнопки около мониторов, делая вид, будто очень занят. Вероятно, расстроился из-за того, что снежная буря помешала ему выполнить столь почетную миссию.

– Как вы тут поживаете? – спросила я.

– Хочешь показать нашему приятелю писателю, кто на самом деле управляет тюрьмой? – спросил Катлер.

Стоун, словно по сигналу, начал задавать вопросы, и ребята с удовольствием отвечали ему.

– Здесь находится наш главный командный пункт, – объяснил Катлер. Он любил, когда ему уделяют внимание. – Здесь мы можем получать данные со всех камер видеонаблюдения, установленных у дверей и о коридорах. Точно такая же система имеется в административном корпусе и у главных ворот.

Я подошла к панели управления, чтобы взглянуть на мониторы, делая вид, что мне самой любопытно. На третьем ярусе в блоке «Б» было пусто и темно.

– А почему это место считается главным командным пунктом, если у вас есть еще два точно таких же?

– Такова традиция, – засмеялся Катлер. – Верно, Дроун?

Дроун ничего не ответил и положил руки на панель управления. Он пребывал в мрачном и замкнутом настроении, которое иногда охватывает надзирателя, после чего он часто совершает необдуманные поступки, например, может побить жену. Я смотрела на мониторы. Катлер продолжал вещать.

– Обычно, если происходит что-то из ряда вон выходящее, мы реагируем первыми. И хотя находимся на защищенной территории, у нас тут до хрена оружия.

– И где же оно? – спросил Стоун. – Я ничего такого не вижу.

– Там, внизу. – Катлер указал на люк. Над лестницей висел перевернутый значок радиации. – У нас под ногами настоящий арсенал. И зэки знают, что мы в любой момент можем им воспользоваться. Они чувствуют нашу силу. Понимаете?

– Я в этом не уверен, – возразил Стоун.

– Тогда давайте я вам кое-что покажу.

Я с тревогой оглянулась, не зная, что замышляет Катлер.

Он поднял с пола стоящую у его ног бутылку из-под бытового чистящего средства с насадкой, а затем переключил микрофон на блок «Б». Нагнувшись к микрофону, он громко и с выражением проговорил:

– Спокойной ночи, мальчики. Сладких вам снов.

Затем поднял бутылку и хорошенько потряс ею перед микрофоном так, чтобы ее содержимое громко захлюпало.

Я заметила тень на втором ярусе блока «Б» – темную фигуру надзирателя, который поднимался по лестнице. Услышав резкий звук, он дернулся. Вероятно, голос Катлера гремел как голос с небес, а бульканье – как шум штормовых волн, разбивающихся о скаты. Я подумала, что это наверняка был Руддик. Он шел к камере Фентона.

Катлер рассмеялся и выключил микрофон.

– В этой бутылке ХР, – объяснил он. – ХР означает химический реагент. Мы сами смешиваем его. Пропорции зависят от настроения, а также от индивидуальных предпочтений надзирателя. Зэки шарахаются от этого звука, как кошки. Стоит один раз прыснуть в них этим, и они уже точно не захотят повторения. Эта штука работает лучше старого дедовского способа, когда нам приходилось разряжать перед микрофоном ружье. К тому же это намного изощреннее, не так ли? И не нужно возиться и заполнять бумажки.

Он посмотрел на Дроуна, а затем на меня в поисках поддержки. Но у нас обоих не было настроения отвечать ему.

– Круто, – вместо нас отозвался Стоун. – А вы можете показать, как управляетесь с вашими дубинками? Вы и правда называете их палками-е…лками?

Катлер рассмеялся:

– Но мы никогда не говорим так в присутствии женщин.

Стараясь больше не привлекать к себе внимание, я наблюдала, как Руддик добрался до третьего яруса в блоке «Б» и пошел по коридору вдоль белой линии, стараясь держаться на расстоянии полуметра от камеры. Он миновал камеру Фентона, и я заметила, как что-то мелькнуло, – он бросил пакет через решетку. Я почувствовала огромное облегчение.

Все кончено. Мне хотелось, чтобы Руддик как можно скорее вернулся.

Катлер снова отвернулся от меня и уставился на монитор. Возможно, краем глаза он заметил передвижения Руддика? На его месте большинство офицеров охраны наверняка бы промолчали. Но этот парень не мог обойти вниманием нашего штатного доносчика.

– А кто там делает обход? – спросил он, внимательнее вглядываясь в монитор.

– Не знаю, – ответила я. – Может, дежурный по блоку?

На наблюдательном посту никого не было. Я прекрасно знала об этом. Это противоречило правилам, но часто случалось во время ночных дежурств, когда надзиратель решал немного прогуляться.

– Сегодня там должен дежурить Гарсия, – сказал Катлер. – Но у него заболел живот, и он пошел в туалет в административный корпус. Я не видел, чтобы он возвращался. А ты, Дроун?

– Не-а, – ответил Дроун.

– Это же Руддик. – Катлер не скрывал злорадства.

Руддик добрался до конца коридора, быстро, даже слишком быстро, как мне показалось, спустился по лестнице и остановился у двери.

– Он подает нам сигнал, – сказала я.

– Подождет. – ответил Катлер. – Пусть сначала поговорит с Гарсией.

По рации послышался голос Руддика:

– Откройте дверь в блок «Б».

– Что за дела, вашу мать? – спросил Катлер. – В блоке «Б» по-прежнему неспокойно? – обратился он к Дроуну невинным голосом, а затем проговорил в микрофон: – Нам придется подождать распоряжений на ваш счет, офицер Руддик. Примите наши извинения.

– Господи, Катлер. – Я нагнулась и нажала на кнопку, которая открывала ворота и пропускала его в туннель.

Я знала, что переступила грань дозволенного. Каким бы подонком ни был офицер охраны, ты не можешь вмешиваться в работу тех, кто дежурит в «Пузыре». Это противоречило правилам. Катлер бросился ко мне, но неожиданно взмахнул руками в воздухе и упал со стула, будто кто-то прикоснулся к нему электрошокером.