Текст книги "Война за "Асгард""

Автор книги: Кирилл Бенедиктов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 46 (всего у книги 66 страниц)

Танака ввел в гипноиндуктор программу “Дядя Джо”. Несмотря на кое-какие общие приемы, мнемохирургия сильно отличается от гипноза, слова здесь не в ходу. Вместо того чтобы разговаривать с погруженным в транс пациентом, мнемохирург воздействует на центры лобных и височных долей мозга закодированными электрическими посланиями. Программа “Дядя Джо” заставляла оперируемого поверить, что он ведет неторопливую беседу с хорошим знакомым в непринужденной и абсолютно безопасной обстановке. Никаких важных сведений “Дядя Джо” из пациента, как правило, не вытягивал – его функцией была своего рода психологическая анестезия перед первым хирургическим разрезом. Сейчас бритый делился с “Дядей Джо” воспоминаниями о своем детстве. На экране проплывали смутные образы: огромные серые здания, низкое дымное небо, уродливые, угловатые фигуры людей. Ни малейшего намека на родителей и семью. Похоже, детство этого парня прошло на улице.

Виртуальный “дядя Джо” дружески похлопал бритого по плечу: “Можешь не говорить мне об этом, если не хочешь”. Пациент расслабился, и в то же мгновение полоска на экране диагностического монитора приобрела салатовый оттенок.

– Синхронизация, – отчетливо произнес Танака, обращаясь к Ки-Брасу. – Включить стабилизаторы.

В эту секунду человек под спектроглассовым потолком проснулся окончательно. Динамические диаграммы в нижнем углу монитора пришли в хаотическое движение – мозг, к которому вернулась способность воспринимать реальность, с огромной скоростью анализировал новые данные. Но прежде чем он накопил достаточно информации для того, чтобы отдать команду мышцам, стабилизаторы перехватили контроль над синапсами и затормозили бешеную гонку нейронов.

– Снимаю первый слой, – сказал Танака. – Включить режим записи.

Он осторожно увеличил длину волны. Мнемохирург немного похож на столяра, только вместо рубанка у него нейросканер, а стружку он снимает не с дерева, а с мозгового вещества. Считается, что вмешательство в структуры коры совершенно безболезненно и безопасно, но это верно лишь отчасти. Достаточно неправильно рассчитать нажим рубанка, чтобы нанести сознанию невидимые, но незаживающие раны. Не сделать ли это специально? Кто знает, не станут ли воспоминания бритого уликой против “Байотек-Корп” и людей Йошиката-сан? Впрочем, совершенно невозможно представить себе, чтобы уважаемый господин Йошиката якшался с террористами.

На экране сменяли друг друга серые туманные пятна – все, что помнил мозг человека в черном комбинезоне о долгих неделях, проведенных внутри металлического контейнера. Интересно, подумал Танака, как долго могут сохраняться высшие функции мозга в условиях холодного сна? Вериниани, кажется, удалось благополучно разморозить человека, проспавшего в анабиозной камере десять месяцев. Но в распоряжении ученого из Ватикана находилась аппаратура, по сравнению с которой контейнер с примитивной установкой охлаждения казался детской игрушкой…

– Снимаю второй слой, – сказал Танака. – Можете перевести гипноиндуктор в режим ожидания.

Он не отрывал глаз от экрана. Перед взором пациента мелькали картины: опускающаяся крышка контейнера, яркий свет ламп в операционной люстре, лицо в защитной осмотической маске, склонившееся так близко, что видны даже черные волоски в прижатом к прозрачному пластику крупном пористом носу.

Подготовка к погружению в ледяной сон, подумал Танака. Врач, похожий на левантинца, отодвинулся куда-то в глубину помещения. Экран подернулся темным бархатом – бритый, по-видимому, прикрыл глаза. Эмоциональный анализ показывал, что в этот момент он находился в состоянии глубокой концентрации – по-видимому, медитировал.

Узорная ткань воспоминаний, проступавшая под рубанком нейросканера, казалась довольно хаотичной и не связанной единым сюжетом. Бархатистый занавес поднялся, открыв взору Танаки ослепительно белый пляж и неправдоподобно синюю полоску неба над верхушками перистых пальм. По мокрому, усыпанному ракушками песку шел высокий, мощный, напоминающий медведя человек в светлой сетчатой рубашке и свободных, темных от поцелуев прибоя шортах. Человек улыбнулся и поднял правую, сжатую в кулак руку на уровень груди. Высоко над его головой парила большая белая птица, словно распятая на блестящей эмали южного неба.

Снова сгустилась тьма. Теперь Танака видел часть операционной – плоские линзы мониторов, инструменты в неглубокой стеклянной кювете, странную машину, нависшую над инквизиторского вида креслом подобно причудливому металлическому дереву. Тот, в чьих мозгах они сейчас копались, двигался мимо всех этих устройств, приближаясь к сверкающей белым пластиком кушетке. На заднем плане показался знакомый уже силуэт врача-левантинца. Опять весь экран заслонила прозрачная осмотическая маска, блеснули влажные оливковые глаза…

– Отключить стабилизаторы, – приказал Танака. Панорама операционной – последнее, что видел бритый перед погружением в анабиоз, – впечаталась в его память так глубоко, что образовала своего рода островок, отделенный от основного массива воспоминаний темным океаном бессознательного. Перескочить с островка на материк можно разными путями, но проще всего сделать это, немного ослабив тиски, сжимающие мозг оперируемого.

Человек, лежащий под спектроглассовым колпаком, вдруг дернулся и выгнулся дугой. Танака не глядя ткнул пальцем в сенсор, выводящий на экран динамику токов коры головного мозга. Кривая дельта-волны вспухла огромным горбом, свидетельствуя о том, что под черепом бритого бушует настоящий электрический шторм.

– Выключить индуктор! —рявкнул Танака. Ки-Брас оказался молодцом – среагировал даже раньше, чем услышал команду. Паук судорожным движением подтянул лапы к колпаку, мерцание его стеклянистых глазок померкло. Бритый бился в мягких объятиях эластичных зажимов, зрачки его расширились, из угла рта потекла пена. На экране перед Танакой танцевало странное изображение – девушка в полупрозрачных красных одеждах, похожих на языки пламени. Сквозь пламя просвечивало стройное тело цвета слоновой кости. Лицо девушки было скрыто волной пепельных переливающихся волос.

Ки-Брас вдруг прыгнул к кушетке, сжимая в кулаке блестящую длинную иглу. Он был уже совсем рядом с бритым, когда тот с нечеловеческой силой вырвал правую руку из самосжимающегося браслета. Раздался хруст сломавшейся кости – Танака увидел, как вздулся рукав черного комбинезона, взметнувшийся навстречу Ки-Брасу.

Англичанин упал на колени рядом с кушеткой, навалившись грудью на бешено молотившее воздух запястье бритого. Он пытался добраться до вены, но черный комбинезон невозможно было проткнуть иглой, а закатать рукав одной рукой у Ки-Браса не получалось.

– Помогите же, черт вас возьми! – крикнул он доктору.

Танака не двинулся с места. Его пальцы с невероятной скоростью скользили по лепесткам панели управления, вводя в мозг пациента программу-прерыватель. Если успеть затормозить центры возбуждения, прежде чем неизвестно откуда взявшееся электрическое цунами сметет сложные структуры верхнего слоя коры, у бритого еще останется шанс… Девушка на экране кружилась все быстрее, ее пламенные одежды светились все ярче, а матовая белизна точеного тела приобрела теплый розоватый оттенок.

– Ну же! – снова воскликнул англичанин.

– Попробуйте левую руку, – хладнокровно посоветовал Танака, по-прежнему глядя на экран. На мониторе сменяли друг друга острые, словно зазубренные вершины, комплексы спайк-волн. Треть мозга человека на кушетке превратилась в выжженное электрическими импульсами пепелище, но он каким-то парадоксальным образом не чувствовал боли, полностью сосредоточившись на своем танцующем призраке.

Ки-Брас выругался и одним прыжком перемахнул через кушетку. Сломанная рука вновь принялась изо всех сил колотить по белому пластику, оставляя на нем ярко-красные кляксы – видимо, острый обломок кости пропорол кожу насквозь.

Они опоздали. С сухим треском лопнула резиновая лента, охватывающая лоб пациента. Бритая голова поднялась над подушкой, огромные глаза, увеличенные изогнутым спектроглас-сом, распахнулись в судорожной попытке увидеть что-то за пределами этого мира. Девушка на экране закрутилась в объятиях огненного вихря, ее роскошные волосы вспыхнули и обратились в пепел, а розоватая плоть истончилась и растаяла под раскаленными покровами прозрачного пламени. На диагностическом мониторе дельта-волна пересекла красную отметку, обозначавшую предельное напряжение электрических импульсов мозга.

Человек на кушетке захрипел и опрокинулся навзничь. Ки-Брас наконец вонзил свой инъектор в вену на левом предплечье. Танака, по-прежнему внимательно следивший за показаниями датчиков, отметил, что англичанин ввел пациенту сильнодействующий мышечный релаксант. Тело оперируемого изогнулось в последней судороге и бессильно растянулось на белом пластике.

– Бессмысленно, – сказал Танака. – Ему уже не поможешь.

– Почему это? – огрызнулся англичанин. Видно было, что он сильно раздосадован случившимся.

– Потому что мы имеем дело с перегоревшей схемой. С овощем. Остатков его мозга не хватит даже на то, чтобы самостоятельно пережевать пищу, которую положат ему в рот.

Ки-Брас поднялся, отряхивая брюки.

– Вы можете объяснить, что здесь произошло? Что мы сделали неправильно?

Танака пожал плечами.

– По-видимому, не следовало отключать стабилизаторы. Пока мы имели дело с островком воспоминаний на периферии коры, все шло довольно гладко. Вероятно, восстановление связей между различными центрами привело к включению какого-то защитного механизма. Это все, что я могу пока предположить.

– Но что-то ведь его убило, доктор! – Англичанин наклонился над телом и с видимым усилием стянул рукав черного комбинезона к локтю, обнажив красноватую на изломе кость, торчащую из посиневшей, безобразно раздувшейся плоти. – Что-то заставило его сломать себе руку! Знаете, доктор, лисы, попавшие в капкан, иногда отгрызают себе лапы, чтобы освободиться. Может быть, здесь сработала такая же программа?

– Не думаю, – поразмыслив, ответил Танака. – Попытки вырваться – это побочный эффект. К тому же он еще не мертв в полном смысле этого слова. У него разрушены все центры височных и лобных долей мозга, отвечающие за высшую нервную деятельность. Сожжены чем-то вроде очень сильного электромагнитного резонанса. Откуда он взялся – не представляю…

Ки-Брас испытующе посмотрел на него.

– Может, вы слегка переборщили с индуктором, доктор?

– Даже если бы такое намерение у меня возникло, мощности индуктора совершенно недостаточно. Речь, возможно, идет о самовозбуждающихся колебаниях, для которых излучение индуктора сыграло роль детонатора.

Англичанин подошел к пульту и вывел на экран программу обр'аботки данных. Танака кожей чувствовал струящиеся от него волны раздражения и досады.

– Кстати, доктор, – бросил Ки-Брас, не оборачиваясь, – что скажете об этой огненной девке из его видений ?

– Интересный образ, – осторожно ответил Танака. – По-видимому, символизирует устойчивый архетип женщины в сознании нашего пациента.

– Бросьте эту фрейдистскую чушь, – посоветовал Ки-Брас. – Неужели не приходилось слышать о Красной Валькирии, идоле террористов?

– Извините, не приходилось, – сухо сказал Танака. – Возможно, вы просветите меня на сей счет?

Ки-Брас задержал на экране изображение танцующей девушки.

– Красная Валькирия – вот она, собственной персоной, – легендарная девушка-камикадзе, якобы взорвавшая Хьюстонского Пророка в небоскребе Куинс Гарден в Куала-Лумпуре. Достоверно неизвестно, существовала она в действительности или нет, но террористы свято в нее верят и поклоняются ей. Считается, что когда террорист погибает в бою или выполняя задание своего командира, Красная Валькирия приходит к нему в его смертный миг и забирает куда-то в террористическую Валгаллу. До сегодняшнего дня я считал, что это всего лишь примитивное заимствование из древних скандинавских саг…

– Образ вполне реальный, – покачал головой Танака. – Наш несчастный пациент ее видел. Или, во всяком случае, верил, что видел.

Англичанин резко повернулся к нему.

– Что значит – “верил, что видел” ?

– Прототип образа не обязательно существует во плоти. Пример – “дядя Джо”. Если бы мы спросили этого парня, с кем он только что разговаривал, он во всех подробностях описал бы нам симпатичного пожилого господина с тросточкой и вставной челюстью. А между тем никого, кроме нас, в комнате не было. Я понятно объясняю?

– Вполне. – Ки-Брас еще раз просмотрел запись. – Значит, Валькирия могла оказаться наведенной галлюцинацией…

– Не галлюцинацией, – поправил Танака. – Устойчивым визуальным образом.

– …Включающим механизм саморазрушения, – продолжал англичанин. – Они все запрограммированы, док. Маниль-ский пирог, вот что это такое.

– Прошу меня извинить, – сказал Танака, – я незнаком с этим термином.

– Да, конечно… – Ки-Брас посмотрел на него так, словно увидел первый раз в жизни. – Манильский пирог – жаргонный термин, употребляющийся для программирования агента на нескольких независимых уровнях. На некоторые из них можно проникнуть достаточно легко, на других срабатывают механизмы, вызывающие смерть агента. Лет сто назад первого такого агента-зомби поймали в Маниле, оттого и название. По крайней мере, теперь мы знаем, что можно и чего нельзя с ними делать.

– С ними? Вы полагаете, что на базе есть еще такие… замороженные?

Ки-Брас усмехнулся.

– А вы все-таки надеетесь обнаружить в остальных десяти контейнерах героин? Ладно, шучу… Дорогой доктор, готов держать пари: в девяти контейнерах товарищи вот этого, – он бр'ез-гливо кивнул на безвольно распластавшееся на кушетке тело, – а в десятом, скорее всего, оружие. Впрочем, сейчас мы вернемся в криокамеру и убедимся в этом собственными глазами.

Танака вздохнул. Ощущение пустоты под ногами, отступившее во время операции, вернулось к нему.

– Если вы собираетесь продолжать эксперименты над этими людьми, я вам больше не помощник. Мы нашли всего одну ловушку, а их могут оказаться десятки. Не лучше ли передать дело в руки профессионалов?

Англичанин удивленно посмотрел на него и вдруг рассмеялся.

– Кто бы мог подумать – страшный доктор Танака боится испортить пару-тройку мозгов! Нет-нет, не переживайте – в повторных операциях сейчас нет нужды, все необходимое я уже видел. Правда, не могу сказать, что это та информация, которой приятно делиться с другом.

– Прошу извинить, – сказал Идзуми, – мы пока не связаны узами дружбы, может быть, к счастью… Так что не бойтесь меня огорчить.

– Огорчить вас? – переспросил Ки-Брас. – Что ж, пеняйте на себя. Помните эпизод на пляже? Человека в рубашке-сетке?

– Помню, – кивнул Танака. – Вы его знаете? Ки-Брас хмыкнул.

– Можно сказать и так. Это Влад Басманов, один из самых известных террористов Подполья.

– Вероятно, он все же недостаточно известен, – вежливо отозвался Танака. – Во всяком случае, я о нем никогда ничего не слышал.

– Достаточно сказать, что это он уничтожил Хьюстонского Пророка в башне Куинс Гарден. Он, а не мифическая Красная Валькирия.

– Бедный Пророк, – задумчиво произнес Танака. Он вспомнил тот давний заказ и чудовище, получившееся в результате долгих мучительных экспериментов, – монстра с человеческими глазами, плавающего в зеленом растворе. – Мне кажется, человек, погубивший Куала-Лумпур, должен быть очень жестоким.

– Он сущий демон, – кивнул Ки-Брас. – И у меня есть все основания предполагать, что теперь он намерен уничтожить “Асгард”.

13. САНТЬЯГО МОНДРАГОН, ЛИТЕРАТОР

База “Бакырлы” – база “Асгард”,

29 октября 2053 г,

Блокнот № 3. Заметки для книги Запись № 19

В каждом из нас, где-то очень глубоко, на такой глубине, куда большинство добропорядочных граждан и заглядывать боятся, сидит совершенно другой человек. Человечек. У почтенного отца семейства это крохотный Казакова, у добросовестного бухгалтера – ловкий воришка, у какого-нибудь осыпанного наградами генерала – беспринципный и кровожадный корсар, развешивающий врагов на реях и пускающий ко дну мирные торговые суда… Мой человечек оказался авантюристом, достойным того, чтобы украсить собою страницы плутовского романа. Если бы сейчас еще кто-нибудь писал плутовские романы, конечно.

Все началось с нашей ночной встречи с Даной. После того позора, которым я покрыл себя во время дурацкой пикировки с дядюшкой де Тарди, мне меньше всего хотелось попадаться ей на глаза. Скажу откровенно – на ее месте я навсегда забыл бы о существовании нелепого пьяницы Мондрагона. Но то ли она действительно невероятно добра и боится меня огорчить, то ли (надеюсь!) я хоть немного ей нравлюсь, только во время нашей последней встречи королева моего сердца вела себя так, словно ничего не случилось. Передала мне привет от Ивана – оказывается, она навещала его на нижней палубе. Чутье подсказывает мне, что к Ивану она явно неравнодушна. Наверное, я должен чувствовать нечто вроде ревности, но душа моя молчит. Может быть, потому, что я и сам сильно привязался к этому парню. Все мои жены, словно сговорившись, рожали мне дочерей, дочерей, дочерей, а я, как настоящий идальго, мечтал о продолжателе рода Мондрагонов… Во всяком случае, когда богиня моих грез спросила, не хочу ли я попробовать обмануть организаторов нашей поездки еще раз и взять Ивана с собой на “Асгард”, я с радостью согласился. Правда, не удержался и спросил, в чем здесь ее интерес. Она сделала вид, что обиделась. Надула прелестные губки (мне почему-то кажется, что если прижаться к ним моими губами, жесткими и обветренными, то эти нежные розовые бутончики просто лопнут, не выдержав столь грубого напора, и рот мой наполнится золотистой пьянящей амброзией… стоп, я кажется, отвлекся) и заявила, что лично ей это совершенно не нужно, просто хотелось сделать мне приятное. К тому же, деловито объяснила она, в случае неудачи отвечать за все придется мне одному, так что никакой жертвы с ее стороны здесь нет. Конечно, добавил мой очаровательный змей-искуситель, если вы боитесь, Сантьяго, то не стоит и пробовать Будем считать, что никакого разговора не было. Да и вообще, теперь я вижу, что это довольно глупая затея. Я поддалась на уговоры Ивана, ему так хотелось увидеть Большой Хэллоуин своими глазами… Нет-нет, не уговаривайте меня, я просто взбалмошная девчонка, вы не должны рисковать своей репутацией из-за моих фантазий… Разумеется, после такой психологической обработки я чуть ли не на коленях принялся умолять ее раскрыть мне детали этого хитрого плана. Моя Дилит еще поломалась для достижения большего эффекта и наконец сдалась. С этого момента и начинается история нашего заговора.

План оказался очень простым. Будучи правой рукой Оберо-на, моя Мата Хари, естественно, хорошо знала, как будет осуществляться наш перелет на “Асгард” (кстати, вопрос о том, почему мы с самого начала летим не к Стене, а садимся в какой-то никому не известной дыре с непроизносимым названием, волнует меня с самого начала полета. Надеюсь, что кто-нибудь все же сумеет объяснить мне этот странный казус, который Иван с присущим ему остроумием определил русской пословицей “Для бешеной собаки семь верст не крюк”). Нас повезут на геликоптере. Расстояние между двумя этими центрами цивилиза-. ции составляет пятьдесят миль, так что полет продлится менее получаса. Моя задача – подвести Ивана незамеченным к самому геликоптеру. Это не так сложно сделать, учитывая его относительно небольшие габариты (Ивана, а не геликоптера) и мою способность привлекать к себе всеобщее внимание (тут добрая фея немного засмущалась, но я поспешил уверить ее, что ничего обидного в ее словах не усматриваю. По правде сказать, мне даже понравилась ее деликатность). Тут, конечно, есть некоторая тонкость – напиваться по-настоящему нельзя, поскольку это может роковым образом сказаться на выполнении моей задачи, но и притворяться пьяным тоже опасно. По опыту знаю, что достоверно сыграть опьянение достаточно сложно. Короче говоря, следует соблюдать некую золотую середину. Итак, я отвлекаю на себя внимание охранников геликоптера, а в это время Иван незаметно пробирается к машине. У самого люка в игру включается Дана – в детали она меня посвятить отказалась, но, как выразилась моя Кунигунда, в эту минуту даже слон сможет зайти в геликоптер незамеченным.

Первая часть плана не вызвала у меня особых возражений, однако я не без оснований задумался, каким же образом Иван покинет геликоптер на “Асгарде”. Mi Corason1 (Сердечко мое (исп.) призналась, что сделать это будет много сложнее, поскольку на “Асгарде” действует очень жесткий режим безопасности и нас всех (не исключая, к моей радости, и Оберона) ожидает тщательнейшая проверка. Однако, по ее мнению, в этот момент присутствие на борту Ивана станет, что называется, fait accomplit1(Свершившимся фактом (фр.), а скандал поднимать никому не выгодно. Тому же Оберону гораздо легче своей властью внести мальчика в список лиц, допущенных на торжественную церемонию на базе “Асгард”, нежели ссориться со мной, ругаться со службой безопасности “Бакырлы” и вообще тратить время на всю эту мышиную возню. Вроде бы достаточно убедительно, но мой личный опыт (к счастью, небольшой) общения с ее боссом говорил о том, что такой тип вполне может пойти на принцип. Я высказал свои сомнения Дане, но она заверила меня, что сумеет в случае необходимости укротить Оберона.

Короче говоря, я поддался. Теперь мне даже трудно определить, какое обстоятельство оказалось решающим. Цветку моей души удалось непонятным образом убедить старого глупца Мондрагона в том, что Ивану совершенно необходимо попасть на “Асгард”. Хотя, если вдуматься, в чем, собственно, необходимость? Пребывание наше на “Асгарде” теперь сократится до одного дня – прилетим, понаблюдаем за тем, как Оберон нажимает кнопку, и улетим восвояси. Иван превосходно мог бы провести эти несколько часов и на “Бакырлы”. Конечно, посмотреть Иггдрасиль и саму Стену стоит, но вот стоит ли из-за этого так рисковать? Нет, если бы не чары моей Цирцеи, я никогда не пошел бы на подобную авантюру. Но в ту минуту, признаюсь откровенно, я не владел собой.

К величайшему огорчению, мой жестокосердный ангел наотрез отказался скрепить наш договор (заговор?) невинным поцелуем. Впрочем, я не особенно настаивал – после коньяка, которым угощал меня дядюшка де Тарди, во рту у меня сохранялось странное послевкусие…

Дополнение: штрихи к портрету дядюшки де Тарди

Старикан (черт, язык не поворачивается так его называть – выглядит он немногим старше меня) оказался крепким орешком. Его роль в нашей делегации мне по-прежнему неясна – официально он представляет Евросоюз, но зачем-то делает вид, что за ним стоит мощная тайная организация – то ли Орден тамплиеров, то ли Всемирный Синедрион. Впрочем, это наверняка только маска. Когда он рассказывал мне о судьбе своего несчастного друга Мохова (см. предыдущую запись), меня не покидало ощущение, что он бравирует своим умением примерять разные личины – ученого-физика, офицера спецслужб, опытного дипломата. Именно это в конце концов меня и взбесило, и быть бы господину графу битым, если бы не своевременное вмешательство доблестных охранников Гаруна аль-Рашида. Гарун при ближайшем рассмотрении оказался вполне приличным парнем, несколько холодноватым, но начисто лишенным королевской спеси Мне он даже понравился, но я, кажется, опять отвлекся. Я заговорил о де Тарди, поскольку он тоже имеет косвенное отношение к нашему с Даной комплоту. Вот как это было.

Под утро меня все-таки сморил сон. Не знаю, сколько мне удалось поспать – вряд ли больше пятнадцати минут. В голову лезли кошмары, навеянные рассказами дядюшки де Тарди. Проснулся я, когда “Гром Господень” заходил на посадку, и тут же поймал себя на мысли, что не стал бы возражать, если бы лайнер сию секунду разбился бы о землю. Пришлось принять две таблетки анатокса и запить их большим стаканом виски. Стало чуть полегче, впрочем, ненамного. Я, разумеется, тут же вспомнил об опрометчиво данных накануне обещаниях, впал в глубочайшую депрессию и стал лихорадочно соображать, как же выпутаться из создавшегося положения. По всему выходило, что давать задний ход уже поздно – моя принцесса расценила бы подобный шаг как банальную трусость (положа руку на сердце, рациональное зерно в этом присутствовало). Подобно всем нерешительным натурам, я думаю прежде всего не о том, как выполнить какое-нибудь трудное и опасное задание, а как лучше всего вежливо отказаться от его выполнения.

Я поднялся с кресла, пошатываясь, как Танцующие Минареты Старого Дели во время землетрясения. Наполеон как-то заметил, что дрожание его левой икры есть великий признак. Сегодня утром у меня наблюдалось дрожание обеих икр. Не знаю, великий ли это признак, но верным его можно назвать смело. Верный признак того, что англичане застенчиво именуют “the morning after”1 (на следующее утро (англ ), а русские называют отвратительным словом “похмелье”. В моем родном языке обозначения этого понятия не существует – видимо, за ненадобностью. Иногда мне кажется, что до появления на свет Сантьяго де Мондрагона испанская нация просто не знала о том, как может быть погано (отвратительно, гадостно; мерзко; недостающие двести двадцать синонимов поручу отыскать в словарях Эстер) человеку, пробуждающемуся от краткого сна после продолжительного употребления разного рода алкогольных напитков. Вот ключевое слово – разного! Не стоило пить коньяк после водки. Кроме того, смутно припоминаю, что где-то между этими стадиями моего ночного грехопадения на горизонте брезжил двойной мартини со льдом и оливкой. Видимо, оливка-то меня и добила ..

На весь немаленький салон верхней палубы “Грома Господня” приходится только два ватерклозета А зачем больше, если у каждого есть здесь свои апартаменты, включающие, разумеется, и столь важную деталь, как личный сортир? Есть такие апартаменты, разумеется, и у меня, но ночью я до них не добрался, а с утра просто позабыл об их существовании. Сказывается отсутствие опыта полетов на лайнерах президентского класса.

Одним словом, у дверей WC я встретил дядюшку де Тарди. Мерзавец, выдувший на моих глазах целую бутылку бургундского и полбутылки арманьяка, выглядел свежим и бодрым, словно президент общества трезвости, вернувшийся с утренней пробежки. Точно такая же способность присуща, кстати, и моему шурину Антону Сомову. Не перестаю ей изумляться .. Проклятие, ну почему меня все время уводит в сторону? Итак, де Тарди Старый хрыч поприветствовал меня с изысканностью придворного франта эпохи короля Филиппа. Вполне естественно, что я не пожелал выглядеть полным невежей и отвесил родственничку глубокий (излишне глубокий, как тут же выяснилось) поклон. Не стоило этого делать! (Эстер, занеси в напоминальник – в состоянии похмелья нельзя совершать резких движений головой!!!) К тому же именно в эту секунду “Гром Господень” стал довольно резко снижаться, и мой вестибулярный аппарат не выдержал перегрузок К чести своей должен отметить, что я героически пытался открыть дверцу ближайшей кабинки, чтобы извергнуть содержимое своего желудка в более подходящее для этого вместилище, но по несчастной случайности не смог этого сделать. Я дергал ее на себя, а она открывалась внутрь. После непродолжительной борьбы с коварной дверцей я капитулировал и совершил акт вандализма по отношению к ковру, устилающему пол салона, обитым псевдофламандскими гобеленами стенам, а также туфлям дядюшки де Тарди Как хорошо, подумал я, цепляясь за дядюшку (стены оказались для этого чересчур гладкими), как хорошо, что Дана не видит моего позора! Именно в тот момент меня осенило. Глядя снизу вверх на застывшего в ужасе консула, я понял, каким образом смогу привлечь к себе внимание охраны геликоптера (да что там геликоптера! всей этой авиабазы с непроизносимым названием!), не вызывая к тому же никаких подозрений. Нерешительность покинула меня вместе с остатками вчерашней трапезы. С трудом отдышавшись, я принес свои глубокие и самые искренние извинения пострадавшему дипломату (готов поспорить, что за всю историю их Всемирной Масонской Ложи ни одному ее члену не наносили подобного оскорбления!) и ввалился наконец в вожделенную кабинку. (Великий Магистр, в свою очередь, заторопился ко второму ватерклозету – приводить себя в приличествующее торжественной церемонии состояние.) Ноги мои по-прежнему дрожали, но от утренней депрессии и следа не осталось. Из зеркального полукружия смотрел на меня незнакомец – мое истинное, прятавшееся до поры “Я”. В молодые годы я, конечно же, воображал себя героем, и, конечно же, время безжалостно расправилось с моими мечтами. Да, я не герой. Герои не блюют на туфли тамплиерам. У меня в этой жизни другая роль. Вот он я, немолодой, помятый, с опухшими от вчерашней пьянки глазами, смотрю на себя в зеркало и весело хохочу над задуманной проделкой. Со стороны наверняка кажется, что я сошел с ума. Что ж, не стану спорить. Во всяком случае, мне комфортно чувствовать себя в таком амплуа. Мой маленький внутренний человечек первый раз вылез из своего подполья и потребовал предоставить ему главную роль в предстоящем спектакле.

(Нет, наверное, все-таки не первый. Когда я стрелял в спину того кошмарного гладиатора, пытавшегося свернуть шею Ивану, спусковой крючок нажимал тоже он – мой маленький внутренний человечек. Но тогда все на том и кончилось – нажал и быстренько спрятался обратно. Теперь же он неудержимо рвался на авансцену.)

Дальше было почти неинтересно. Мы благополучно приземлились. Шампанское стали наливать буквально у трапа, из чего я заключил, что проблем со спиртным здесь не ожидается. Оказался совершенно прав: при таком обилии напитков и таком количестве официантов, их разносящих (все как один с сержантской выправкой и бугрящимися под белыми курточками мускулами), мне более всего приходилось следить за тем, чтобы случайно не напиться по-настоящему. Едва я успел выработать подходящую стратегию, появилась не на шутку встревоженная Дана. Отозвала меня за какую-то колонну и нервным, торопливым почерком набросала на салфетке несколько строчек. Я прочел. Вот что писал мой ангел: “У нас ПРОБЛЕМА!!! В бэджах – маячки! Они определяют, где кто! ЧТО ДЕЛАТЬ? ? ?”

Три часа назад я бы, не колеблясь, использовал подобный дар судьбы для того, чтобы, кивая на обстоятельства, которые сильнее нас, отказаться от рискованного мероприятия. Происшествие с де Тарди все изменило. Я обрадовался, как ребенок, получивший в подарок новую фата-моргану. Микрофоны в бэджах? Чудесно! Неужели эти умники из службы безопасности всерьез рассчитывают проследить за нами с помощью каких-то дурацких микрофонов ? А вот этого вы не ожидали?