Текст книги "Война за "Асгард""

Автор книги: Кирилл Бенедиктов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 66 страниц)

Мнемон выстроил себе дом как раз на вершине такого кургана. Он мог поселиться в любом месте земного шара – хоть на Пятой авеню в Нью-Йорке, хоть в индейской деревушке, затерянной среди дождевых лесов Амазонки. Но Мнемон выбрал унылую, ничем не примечательную степь в самом сердце Азии. Правда, в шестидесяти милях от Стены. И от базы “Асгард”.

– А что это за человек, господин Танака? – оторвавшись от экранов, спросила Радостина. Доктор подумал, что она все еще одурманена эйфопивом. Настороженность исчезла, сменившись несколько чрезмерной общительностью. С точки зрения строгой морали, девушку уже несколько раз следовало примерно наказать: она часто забывала говорить, обращаясь к Танаке, “господин”, заговаривала с ним первой и чересчур громко смеялась. Но доктор не собирался учить ее хорошим манерам – вместо него это сделает Мнемон.

– Его имя тебе ничего не скажет, – ответил он, проверяя, не сбились ли настройки альтиметра. – Впрочем, если он сочтет нужным, то представится. Много лет тому назад он был одним из добровольцев, проникших на Землю Спасения…

Он сказал Радостине правду. Не всю, но правду. Мнемон действительно вызвался добровольцем. Он сидел в тюрьме Сен-Жак за вооруженный грабеж и убийство хозяина автосалона в Лионе; поскольку смертная казнь в ЕС относилась к разряду давно забытых мифов, сидеть ему предстояло еще долго, проще говоря, всю жизнь. Как раз в то время Терье и Лесаж набирали смертников для первого десанта в сумеречную зону; по тюрьмам, лагерям за Стеной, а также приютам для безнадежно больных рассылались тысячи желтых и синих листочков, зазывавших тех, кому нечего терять, принять участие в величайшем эксперименте столетия. Мнемон, будучи парнем здоровым и не обремененным богатым воображением, сразу же клюнул на эту удочку, успешно прошел отборочный тур и попал в команду “Землеройки”.

Из сорока “землероек” в живых остались двадцать семь. Не так уж плохо для первых экспериментов, когда никто еще не догадывался о разрушительном воздействии эффекта гравитационного резонанса на человеческий организм. Плохое началось потом – люди, прошедшие сумеречную зону по два, по три, по четыре раза без видимых физических последствий, стали сходить с ума. У некоторых “землероек” при этом обнаруживались экстрасенсорные способности, с которыми они явно не могли совладать.

Мнемон (тогда звавшийся еще Молу Чеко, нелегальный иммигрант с Берега Слоновой Кости) оказался в числе тех тринадцати счастливчиков, которых пощадил “эффект сумеречной зоны”. Во всяком случае, так думали вначале. На его счету было семь проходов туда и обратно, и он считался одним из наиболее эффектных доказательств того, что на Земле Спасения можно жить. На какой-то момент этот неграмотный бандит, наводивший ужас на обитателей лионских окраин, оказался наиболее осведомленным специалистом по сумеречной зоне и лежащему за ней миру, условно называемому Землей Спасения. Двадцать лет назад мало кто из ученых хорошо представлял себе, что это за Земля, где, собственно, она находится и как туда попадают. Молу Чеко вряд ли мог объяснить все это с точки зрения темпоральной физики, но, по крайней мере, он там побывал. Он участвовал во всех сетевых ток-шоу, посвященных Спасению, давал тысячи интервью и консультировал профессоров с мировым именем. Разумеется, он получил свободу – это оговаривалось в контракте. Ему заплатили неплохие деньги и предоставили возможность поселиться в любой точке планеты. Вот тогда-то он и обосновался в здешних краях.

Дом Мнемона появился на лобовом экране, как всегда, неожиданно. Только что казалось, что, кроме бескрайней, лишенной всякого разнообразия степи, вокруг на сотни миль нет ничего. И вдруг ниоткуда, словно чертик из табакерки, выскочил оседлавший макушку кургана, сложенный из ослепительно белого искусственного мрамора одноэтажный, широкий и приземистый дом с плоской, забранной какой-то решеткой крышей. Рядом с домом торчала вышка ветряка, немного покосившаяся от давешнего урагана. Включив увеличение переднего экрана, Идзу-ми вгляделся в узкие, глубоко врезанные в стены щели окон-бойниц, словно пытаясь различить за ними застывшую черную маску Мнемона.

– Прилетели, – сказал Танака, передавая управление автопилоту. Он не любил садиться у дома Мнемона. Тот заставил сад какими-то уродливыми каменными скульптурами, которые не то сам вытесал из оставшегося после строительства камня, то ли вырыл где-то в окрестных курганах, и Танака постоянно переживал, думая, что может задеть одного из этих монстров. – Будь добра, веди себя максимально естественно. Ты хорошая, умная девочка, не стоит тебе нервничать, думая о том, как бы понравиться немолодому, усталому мужчине, просто будь сама собой Договорились?

– Хорошо, господин Танака. – Радостина, ставшая вдруг очень серьезной, перегнулась через подлокотник своего кресла и, заглядывая под немыслимым утлом в бортовой отражатель, начала поправлять челку. – А вы будете со мной.. там ?

Танака внимательно посмотрел на нее. Никто не мог предупредить девушку о том, как проходят встречи с Мнемоном. Неужели она что-то почувствовала?

– Нет, – ответил он наконец. – Я буду ждать тебя в машине. Не беспокойся, это не займет много времени.

“Амфисбена” мягко опустилась на крошечный пятачок между двумя вытесанными из красноватого зернистого камня идолами. Посадочной площадкой Мнемон не располагал – за неимением воздушного транспорта. Единственное его средство передвижения – огромный древний джип “Хаммер” – хранилось в подземном гараже. Насколько знал Танака, Мнемон содержал старинную машину в идеальном порядке, но выезжал на ней едва ли раз в год, предпочитая пешие прогулки.

Танака отключил батареи и снял блокировку дверей. Боковые панели “Амфисбены” плавно скользнули в спрятанные в толстом сталепластовом корпусе пазы, и салон мгновенно наполнился свежим, осязаемо плотным степным воздухом.

– Пойдем. – Идзуми спрыгнул на землю и протянул руку Радостине. – Не бойся, здесь невысоко.

Девушка проигнорировала протянутую руку (а может быть, просто постеснялась прикоснуться к доктору) и грациозно соскочила в траву. “Кошка, – подумал Танака, – большая кошка, вот кого она мне напоминает. А косички – как кисточки на ушах у рыси…” Мнемон обожал кошек. В доме их обитало, по крайней мере, штук двадцать, и старожилы “Асгарда” помнили войну, которую Молу Чеко объявил степным орлам, утащившим одну из его любимиц. (К несчастью для птиц, в те времена ученые головы еще не додумались использовать их в качестве шпионов, и выстрелы, гремевшие у дома Мнемона почти ежедневно, мало кого волновали.) Танака с запозданием вспомнил, что собирался захватить с собой пару пакетов кошачьего корма – иногда такие гостинцы забавляли Мнемона, хотя обычно он просто зашвыривал их куда-то в бездонные кладовые своего дома. Его полудикие кошки по большей части питались плодами охоты – мышами и тушканчиками.

Он подождал, пока Радостина приведет себя в порядок, одернув кожаную курточку и поправив пояс с огромной блестящей пряжкой, украшавшей ее черные обтягивающие брючки. Серебристые змейки термоузора оплетали ее ноги от бедер до щиколоток. Выглядела девушка очень эффектно, и доктор в который раз сказал себе, что сделал правильный выбор.

На дорожке, поднимавшейся из сада к дому, никого не было. Мнемон никогда не выходил встречать гостей во двор, хотя его примитивный локатор наверняка вел “Амфисбену” последние десять миль. Но Танака ни секунды не сомневался, что их ждут.

Радостина вдруг резко остановилась и замерла в напряженной позе изготовившейся к броску кошки. Идзуми осторожно взял ее за твердую, словно превратившуюся в дерево руку.

– Там… – одними губами выдохнула девушка.

Дверь зияла в безупречно белой стене дома словно узкая щель фантастической морской раковины. Никакого сходства с обычными дверьми – просто проем, ведущий в изгибавшийся подобно змее коридор. Идзуми знал, что коридор этот ведет в круглое помещение без окон – там Мнемон обычно беседовал с ним… если оставался доволен подарком. Дальше Танака никогда не заходил, но предполагал, что весь дом спроектирован примерно в таком же стиле. Этакое шале с Берега Слоновой Кости, перенесенное в скифские степи.

В глубине дверного проема, почти сливаясь с густой чернильной тенью, стоял кто-то огромный. Великан из сказки, подумал Танака. Интересно, есть ли у болгар легенды о великанах-людоедах, обитающих в одиноких замках посреди дремучего леса?

– Пойдем, – сказал он, снова потянув девушку за рукав куртки. – Не бойся, это тот самый человек, о котором я тебе говорил.

Радостина вцепилась в предплечье доктора с такой силой, как будто собиралась вывернуть ему руку.

– Не хочу, господин Танака, пожалуйста, не заставляйте меня туда идти… Если это так нужно, давайте поговорим здесь, во дворе… Смотрите, как здесь хорошо, солнышко светит, тепло… Пожалуйста, пожалуйста, добрый господин Танака…

“Истерика, – разочарованно подумал Идзуми. – Ну почему даже те из них, кто производит самое благоприятное впечатление, не могут спокойно пройти несколько последних шагов? ”

– Очень вас прошу, не нужно туда ходить…

– Молчать! – негромко скомандовал он скучным казенным голосом, каким сотрудники администрации обычно разговаривали с трэшерами. – Напомнить, кто ты и для чего ты здесь?

Радостина тут же отпустила его руку и молча затрясла головой. Глаза ее стали похожи на два наполненных ужасом блюдца.

– Хорошо. – Танака посторонился, пропуская ее вперед. – Тогда иди.

Еще секунду Радостина колебалась, пытаясь пересилить страх перед тем, что ждало ее в черном проеме двери. Потом напряжение внезапно оставило ее, плечи поникли, руки безвольно упали. Ссутулившись, она сделала два маленьких шага по направлению к дому.

Танака терпеливо ждал, считая про себя, сколько ударов успеет отсчитать сердце, прежде чем девушка достигнет двери. У самого порога Радостина вдруг обернулась, и он увидел в ее глазах слезы.

– Господин Танака, правда же, вы поможете Анне? Она хорошая, и она ничем не больна… Пожалуйста…

Идзуми кивнул. Удивительно, что, даже предчувствуя неладное, она просит не за себя, а за подругу. Что ж, об Анне он действительно собирался позаботиться.

– Обещаю, – сказал он. – С ней все будет хорошо.

“И с тобой тоже”, – хотел добавить он, но не успел. В темноте, бархатной портьерой повисшей в проеме двери, произошло какое-то движение. На мгновение мелькнула толстая, похожая на ствол небольшого дерева, черная лоснящаяся рука, схватила взвизгнувшую от испуга Радостину за отворот кожаной куртки и втянула в густую чернильную тень. Из глубины коридора донесся слабый сдавленный вскрик, потом шум недолгой борьбы и тяжелые удаляющиеся шаги. Танака постоял еще немного, глядя на дверь, потом повернулся и пошел к машине.

Самыми тяжелыми были первые десять-пятнадцать минут. Некоторые девушки возвращались почти сразу же, и это означало, что подарок Мнемону не понравился. Потерянный день, бессмысленно израсходованный человеческий материал. (Злополучную финку Кирси, например, неделю пытались заново научить есть ложкой и ходить на горшок – но безуспешно. В конце концов пришлось перевести ее в отделение тканевых доноров.) Другое дело, если разговор затягивался хотя бы на полчаса – тогда все заканчивалось ко всеобщему удовольствию. Но первые пятнадцать минут все равно были самыми напряженными.

Танака свернул с тропинки и уселся в тени раскидистого тутового дерева. Провел рукой по траве, словно поглаживая шерсть огромного спящего зверя. Земля вокруг дерева была усеяна маленькими сморщенными шариками – высохшими ягодами шелковицы. Поразительным образом Мнемону удалось вырастить посреди голой степи целый фруктовый сад. Немалую роль в этом сыграл, конечно, трубопровод, проведенный сюда от внутренних резервуаров “Асгарда” и снабжавший маленький оазис специально очищенной водой. Такая роскошь обошлась Мнемону в круглую сумму, но страховка, полученная от Терье и Леса-жа, позволяла ему не считаться с расходами. Хотя деревья казались вполне здоровыми, они наверняка высасывали из подпочвенного слоя всякую дрянь, так что есть здешнюю шелковицу или яблоки все равно было небезопасно.

Танака, впрочем, не собирался обирать сад Мнемона. Он прислонился спиной к твердому, нагретому солнцем стволу, прикрыл глаза и постарался представить свой позвоночник в виде пустотелой трубы, по которой циркулирует пульсирующий перламутровый поток энергии. “Ежедневные медитации закаляют дух так же, как постоянные тренировки превращают тело воина в разящий клинок”, – не уставал повторять его наставник в боевых искусствах мастер Хосокава. Твердость духа необходима всегда, сказал себе Танака, но особенно она нужна, когда встречаешься лицом к лицу с такими порождениями бездны, как Мнемон…

Когда четыре года назад Идзуми Танака получил от своего шефа, могущественного директора Службы генетического контроля Сола Лейбовица, карт-бланш на проведение прикладных исследований по проекту “Super Homo”, он, разумеется, не догадывался, что неподалеку от базы “Асгард”, где планировалось развернуть основные работы, живет один из бывших подопытных Терье и Лесажа. Информация о местонахождении выживших “землероек” считалась закрытой, а кроме того, у Танаки не было причин специально интересоваться их судьбой. Генетическое сканирование добровольцев из ЦЕРНа проводилось неоднократно, но единственным результатом этих исследований стал вывод о низкой мутагенности хронодестабилизирующего фактора – проще говоря, никаких изменений в генетической карте хождения через сумеречную зону не вызывали. Тем не менее, услышав от сотрудников “Асгарда” о том, что неподалеку – причем по эту сторону Стены – живет ветеран бернских экспериментов, доктор Танака занес в перспективный план работы вновь созданного Центра обследование “гражданина ЕС МолуЧеко, 46 лет, индекс Эпсилон-12, возможно, представляющего интерес для проекта “Super Homo” – просто на всякий случай. За две недели до отмеченного в плане срока он отправил на переговоры с Мнемоном офис-менеджера проекта Кобаяси. Все-таки Молу Чеко считался полноправным подданным Евросоюза; в отличие от любого обитателя изолята “Тол-лан”, его нельзя было подвергнуть обследованию, не заручившись хотя бы формальным согласием. Кобаяси должен был предложить Чеко некоторую – довольно приличную, кстати, – сумму, призванную компенсировать ему неизбежные неудобства, связанные с пребыванием в лабораториях Исследовательского центра.

Все обернулось совершенно неожиданным образом. Кобаяси вернулся из степи в абсолютной, даже неприличной для японца, привыкшего тщательно маскировать свои истинные чувства, растерянности. Степной отшельник категорически отказался покинуть свой дом и приехать на базу “Асгард” – без объяснения причин и в очень жесткой форме. Однако он велел передать, что действительно может быть полезен для проекта доктора Танаки, хотя и не совсем так, как тот себе представляет. Для этого, рассказывал Кобаяси, с трудом сохраняя последние остатки самообладания, доктору нужно самому приехать к Молу Чеко, приехать и убедиться во всем лично. Танака, разумеется, приказал ему успокоиться и объяснить, в чем именно он должен там убедиться. Кобаяси, запинаясь, рассказал ему, что Молу Чеко (которого он, кстати, толком так и не разглядел – в доме было темно, а пользоваться фонариком хозяин не разрешил) внезапно спросил, хочет ли он узнать кое-что о своем прошлом И, не дожидаясь ответа, описал некий случай, происшедший с офис-менеджером тридцать лет назад в его родном городке Насита.

По словам Кобаяси, свидетелей того происшествия на свете не осталось, а сам он о нем давно забыл и думать. Откуда неграмотный чернокожий, в жизни не бывавший в Японии, мог знать про то, как маленький Кобаяси зашел однажды вечером в магазин голографических приставок и до смерти испугался, обнаружив его хозяина – симпатичного толстого Отэя – бьющимся на пластиковом полу подобно огромной выброшенной на берег рыбе? Откуда ему было известно, что Отэй прокусил себе язык и изо рта у него шла кровавая пена, показавшаяся мальчику странным пузырящимся кетчупом? И, наконец, кто видел, как этот мальчик, в ужасе пятясь к выходу, схватил с полки (почти автоматически!) новенький голофильм с мечтой всех подростков Японии Микой О'Кини и, прижимая его к груди, бросился домой по узкой темной улице? А между тем Молу Чеко рассказал ему об этом в мельчайших подробностях, правда, не называя имен. Единственным разумным объяснением казалось, что он – невероятной силы телепат, с успехом заменяющий целую бригаду мнемохирургов. Однако на этом чудеса не закончились. Убедившись, что рассказ про кражу голофильма произвел должное впечатление, Молу Чеко предложил Кобаяси заглянуть в будущее.

По словам колдуна, буквально на днях офис-менеджер должен был существенно поправить свои финансовые дела на ниве тотализатора. Молу Чеко предупредил, что будущее, в отличие от прошлого, многовариантно, поэтому для того, чтобы это его предвидение оказалось правдой, Кобаяси нужно как минимум сделать одну ставку – если просто сидеть и ждать, пока с неба упадут деньги, дождешься в лучшем случае птичьего помета. Тем не менее Кобаяси считал, что если он рискнет и действительно что-либо выиграет, это станет достаточным доказательством экстрасенсорных способностей Мнемона.

(Мнемоном, кстати, он тогда еще не был – Танака назвал его так месяца три спустя, взяв это прозвище из старинной новеллы одного американского писателя. Между собой они называли его просто Колдун.)

Танака отнесся к рассказу офис-менеджера с изрядной долей скептицизма. Он не видел ничего невозможного в том, что Молу Чеко обладал неким даром, позволяющим телепатически считывать информацию, давно забытую собеседником. Служба генетического контроля располагала обширной базой данных по всевозможным экстрасенсам и паранормам (шутники СГК называли эти досье “X-Files”), и имевший к ней доступ доктор знал, что телепатия – явление довольно распространенное. Предвидение будущего – дело совершенно другое; тут необходимы неопровержимые доказательства.

И доказательства не замедлили явиться.

Кобаяси, полный решимости испытать судьбу, внес небольшие взносы в три крупнейшие сетевые лотереи планеты (сто миллионов участников в каждой, призовой фонд в пятьдесят миллиардов евро). Все три раза фортуна обошла его стороной. Спустя четыре дня после обнародования результатов последней лотереи он получил письмо из правления Корпорации Игр и Развлечений, в котором содержались извинения за техническую ошибку, допущенную при подсчете результатов финального тура, – компьютерная система почему-то не зарегистрировала номер, на который была сделана его ставка. Правление Корпорации выражало надежду, что господин Кобаяси не станет использовать этот досадный маленький инцидент для возбуждения судебного процесса (в письме педантично отмечалось, что прецеденты такого рода имеются, но в подавляющем большинстве случаев дело выигрывает Корпорация). К письму прилагался чек на двадцать тысяч евро – компенсация за нарушение гражданских прав господина Кобаяси.

Личность Молу Чеко виделась теперь Танаке совсем в ином свете. Он начал осторожно выспрашивать о загадочном степном отшельнике у старожилов базы “Асгард” и без особого удивления выяснил, что известно о нем очень мало. С администрацией Ближнего периметра Колдун если и общался, то исключительно по хозяйственным вопросам – подача воды, закупка товаров и тому подобная рутина. Ходили слухи, что он водит некое подобие дружбы с командирами Истребительных отрядов – во всяком случае, те время от времени заглядывали к нему в гости. По большей части, однако, информация, которой делились с доктором сотрудники базы, касалась легендарной войны с орлами.

Тогда Танака собрал необходимое для амбулаторного обследования оборудование и отправился к Колдуну с личным визитом.

Мнемон не вышел к нему навстречу, но дверь его странного дома оказалась открытой. Стоя на пороге, Танака испытал то ощущение, которое позже, вероятно, пугало почти всех девушек – ощущение присутствия чего-то огромного, чуждого, таящегося во тьме. Он преодолел внутреннее сопротивление и вошел.

Молу Чеко ждал его в круглой комнате. Там царил бархатный, скрадывающий детали полумрак, и Танака различал лишь массивную, сгорбившуюся над низким круглым столом фигуру и поблескивающие в темноте белки больших глаз. От Мнемона исходил резкий звериный запах, терзавший привыкшие к стерильному воздуху лаборатории ноздри доктора. Было и еще кое-что, с трудом поддающееся описанию, – казалось, что Мнемон постоянно рассматривает собеседника с разных сторон, подходя к нему сзади или заглядывая через плечо, хотя на самом деле он, не двигаясь, сидел на своем стуле. Этот призрачный, словно блуждающий по комнате взгляд и неприятный запах страшно раздражали Идзуми, мешая ему сосредоточиться Прежде чем он успел изложить Молу Чеко свои предложения, касающиеся проекта “Super Homo”, тот полностью перехватил инициативу и начал задавать доктору вопросы. Много, много вопросов…

Час спустя Танака вместе с так и не распакованным оборудованием для полевых исследований покинул дом Мнемона и вернулся на базу. Он чувствовал, что его трясет от пережитых эмоций. Потребовалось несколько часов изнурительных тренировок с мастером Хосокава, чтобы вновь обрести некое подобие ясности мысли и твердости духа. Но, по крайней мере, теперь он понимал Кобаяси.

Молу Чеко действительно мог заглядывать в прошлое и будущее. Какими-то экстрасенсорными способностями он, по-видимому, обладал всегда – не случайно же соплеменники называли его Повелителем духов, – но эксперименты Терье и Лесажа многократно их усилили. Где-то в своих скитаниях по сумеречной зоне он получил странный, ни на что не похожий дар: теперь, находясь рядом с человеком, он мог видеть его прошлое – и не только его, но и бесчисленных забытых поколений, оставивших свой след в его крови. И точно так же Мнемон видел – а точнее, вспоминал—будущее.

Довольно скоро Танака понял, что способ, с помощью которого Молу Чеко получал информацию о будущем, действительно ближе всего к воспоминанию. Эти воспоминания были ассоциативны и далеко не всегда исчерпывающе полны – ведь даже вспоминая недавнее прошлое, человек неизбежно упускает из виду какие-то малозначащие детали. Мнемон словно бы видел сны о будущем – и сны эти с удивительным постоянством сбывались.

В первую встречу он сказал Танака, что видит одного из “младших людей” доктора, рассказывающего ему о каких-то чудесных мышах, живущих в месте, где много зеркал и воды. Рассказ этот вызовет всеобщую радость, добавил Мнемон, но она довольно скоро уляжется, потому что мыши на деле окажутся вовсе не такими чудесными, как уверяет “младший человек”.

Спустя три дня Никлас Ларгрен заявил Танаке, что эксперименты с три-С-полимеразой, проводившиеся в его лаборатории, дают устойчивый, превосходящий самые смелые ожидания результат – мыши с имплантированными в мозг органическими “паутинками” без малейшего труда проходят лабиринт шестого уровня сложности (этот полигон включал в себя несколько зеркальных коридоров и два затопляемых водой яруса). Ларгрен считал, что полученных данных достаточно, чтобы переходить к экспериментам на приматах, и просил о выделении дополнительного финансирования.

Танака приказал проверить полученные результаты еще раз. Три-С-полимераза, безусловно, была очень перспективным направлением, хотя до разработки технологии нейронного шунтирования вживление “паутинок” в девяноста пяти случаев из ста вызывало отторжение тканей и гибель подопытного животного. Прорыв в этой области открывал перед Центром широкие перспективы, и Танака, разумеется, не мог не хотеть, чтобы данные Никласа подтвердились. Но в глубине души он был уверен, что Ларгрен ошибся.

Так и оказалось. Уже второе поколение мышей значительно уступало в интеллектуальном плане своим родителям, а внуки зверьков с имплантированными паутинками не могли самостоятельно найти дорогу к кормушке в обычном вольере. Стремительный прогресс, вызванный три-С-полимеразой, сменился столь же стремительной и неотвратимой деградацией.

Вся эта история длилась в общей сложности месяца два, так что у Танаки было достаточно времени для раздумий. После того как третье поколение “чудесных мышей” передохло от голода, он вновь встретился с Мнемоном.

Танака предложил Молу Чеко работу на проект “Super Homo”. Постоянный оклад плюс гонорары за сеансы “воспоминаний”. Центр готов взять на себя обеспечение дома в степи водой и энергоресурсами. Молу Чеко потребуется лишь несколько недель в году проводить в лаборатории Центра и подвергаться регулярным обследованиям.

Мнемон отказался. Он не собирался покидать свой дом ни за какие гонорары. Деньги его вообще не слишком интересовали – все необходимое обеспечивала ему страховка ЦЕРНа. Он слишком ценил свободу и независимость, которых так долго был лишен, чтобы продавать свое тело и душу для каких-то новых экспериментов. Объяснить ему, что работа Центра не имеет ничего общего с опытами Терье и Лесажа, Танака так и не сумел.

Иногда ему казалось, что проживший два десятилетия среди цивилизованных людей Мнемон все же не до конца понимает беглую английскую речь. Говорил он тоже не слишком правильно; словарный запас его оставлял желать лучшего, из-за чего многие бесценные воспоминания о будущем превращались в бессмысленные отрывки никому не понятных фраз. Поначалу переводить его видения в форму более конкретной информации казалось доктору сущей мукой – мало того, что Мнемон говорил на чужом для себя языке, он еще во многом оставался дикарем, колдуном из джунглей Берега Слоновой Кости.

Несмотря на все проблемы, связанные с языковым барьером, им все же удалось достигнуть определенного компромисса. Мнемон согласился время от времени – но не очень часто – “вспоминать” прошлое и будущее самого Танаки Но за это он потребовал плату – и совсем не деньгами.

Молу Чеко нужны были молодые светловолосые и белокожие девушки. Танака предполагал, что до заключения сделки их поставляли Мнемону его друзья из Истребительных отрядов – тоже, вероятно, в обмен на предсказания будущего. Но канал этот работал с перебоями, поскольку при всей свободе перемещения, которой пользовались истребители, вытаскивать из-за Периметра трэшеров оставалось делом рискованным и хлопотным. Что касается Исследовательского центра СГК на “Асгарде”, то его статус позволял вывозить требуемых блондинок в зону Ближнего периметра в неограниченных количествах. Другое дело, что Мнемону так много девушек не требовалось.

Он утверждал, что психологический контакт с девушкой определенного типа стимулирует его способность “вспоминать”. По словам Молу Чеко, “воспоминание” отнимало довольно много сил, а правильно подобранная девушка служила своего рода донором для медиума. Конечно, он объяснил это совершенно другими словами, но смысл оставался таким. Правда это или нет, Танака проверить не мог, но после того, как он начал привозить Мнемону подарки, его воспоминания стали значительно интереснее.

Поскольку Мнемон не предсказывал будущее, а как бы вспоминал его, всегда оставалась возможность иного варианта развития событий. Поэтому Танака довольно скоро понял, что эти воспоминания эффективнее всего включать в стратегические планы развития проекта в качестве переменных. Как только ему удалось разработать правильную методику, эффективность работ по проекту “Homo Super” возросла в несколько раз.

Деятельность руководителя любого комплексного проекта в основе своей описана еще древними римлянами, сформулировавшими принцип “разделяй и властвуй”. Только развитая способность вовремя понять, какое именно направление исследований стоит поощрять, а какое представляет в лучшем случае теоретический интерес и должно быть безжалостно переведено на подножный корм, делает из ученого настоящего лидера научного коллектива. Известно также, что даже самый талантливый менеджер время от времени принимает ошибочные решения. Помножьте средний процент ошибок, неизбежно допущенных при управлении таким сложным проектом, как “Homo Super”, на время, затрачиваемое на отработку ложных и просто неперспективных вариантов, и вы получите отставание в несколько лет. А в распоряжении Исследовательского центра времени было совсем немного.

Когда Идзуми Танака, отработавший десять лет в резервациях Южной Америки и Центральной Африки, убедил своего босса, могущественного директора Службы генетических исследований Сола Лейбовица, что прорыв в создании резистентных к мутагенным факторам внешней среды человеческих существ возможен только при условии использования неограниченного генетического материала, имевшегося в изоляте “Толлан”, он предполагал, что изолят этот просуществует еще неопределенно долго. Однако пока утрясались все формальности, пока на базе “Асгард” возводились корпуса Исследовательского центра, пока наконец бюрократическая машина военной администрации, скрипя плохо смазанными шестеренками, просеивала сквозь мелкое сито все предложенные Танакой кандидатуры участников проекта, Совет Наций принял решение произвести перемещение изолята “Толлан” на Землю Спасения до конца 2053 года (Тогда же в сетевых СМИ родился ставший впоследствии популярным термин “Большой Хэллоуин” – кто-то из лоббистов после исторического заседания обронил в интервью фразочку о том, что “мы хотим устроить этим парням настоящий праздник – с огнями, песнями и танцами под луной, так что попробуем подгадать с перемещением к 31 октября”.) Времени, таким образом, оставалось в обрез, и поиск наиболее эффективных решений стал одной из приоритетных задач проекта. Теперь Танака нуждался в Мнемоне едва ли не больше, чем в своих спонсорах из “Байотек Корп”…

…Танака вышел из транса и с минуту сидел, заново переживая возвращение в реальность сада Мнемона. Стало ощутимо прохладнее, солнце почти скрылось за низкой цепочкой туч, повисшей над горизонтом. Часы показывали четверть восьмого – выходило, что он просидел под тутовым деревом без малого четыре часа! Почему же никто его не побеспокоил?

Он поднялся и стряхнул с брюк прилипшие травинки. Огляделся, словно ожидая увидеть за лобовым стеклом “Амфисбе-ны” озорные косички Радостины Божурин. Но, разумеется, ничего не увидел. Дом, презрительно сощурившись, рассматривал его узкими бойницами окон.

Он прождал еще два часа. Ни Мнемон, ни девушка не появлялись. Когда в опрокинутой над степью темно-фиолетовой чаше небес засветились первые искорки звезд, Танака поднялся по дорожке к дому.