Текст книги "Цапля для коршуна (СИ)"
Автор книги: Кира Калинина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 25 страниц)
Кира Калинина
Цапля для коршуна
Глава 1. Прямое попадание
Лена
Честное слово, Лена не собиралась устраивать веселые посиделки сама с собой! Кому в здравом уме придет в голову отмечать годовщину самого несчастного дня своей жизни? Но на глаза попалась бутылка кофейно-сливочного ликера, забытая в углу кухонного шкафчика, и Лена решила: хватит этой беде место занимать.
– Вообще-то я не пью, – сообщила она чайным чашкам на нижней полке. – Только по праздникам, и то чуть-чуть. Могу целый вечер с одним бокалом просидеть. Спортивное прошлое, знаете ли. Зидан не даст соврать!
Где-то во Франции, а может, в Испании Зинедину Зидану наверняка икнулось. Но что поделать? Любила Лена странные присказки.
– Логичнее, конечно, подождать до дня рождения, – рассуждала она, не дрогнувшей рукой доставая простенький винный бокал. – Но зачем настроение себе портить? Знаю же, сразу плакать потянет. Лучше уж сегодня. И чтобы больше не вспоминать!
Она вскрыла бутылку, включила древнюю магнитолу и расположилась за столом напротив окна. За окном была зима, шумела скоростная автострада и в лиловых сумерках наливались светом уличные фонари. В этот день ровно год назад Рома сказал, что любит другую. И неважно, что они жили вместе уже три года и весной собирались пожениться, а Ромины родители давно называли Лену дочкой – та, другая, "красивая и смелая", как пелось в старой песне, ворвалась в его жизнь ярким метеором, зачаровала, заворожила, увлекла за собой. "Я не могу без нее, – несчастно признался он в тот вечер. – Прости меня". Милый, добрый, заботливый… Другого такого не найти.
Крутобокую бутылку с выпуклой эмблемой Рома купил с внеочередной премии незадолго до прошлого Лениного дня рождения, потому что из всех видов спиртного она по-настоящему любила только сливочные ликеры. Но любила на расстоянии, твердо убежденная, что никакая отрава не стоит таких денег – даже самая сладкая.
Рома хотел побаловать Лену на праздник. Жаль, праздновать пришлось уже без него… А ликер так и простоял сиротинушкой целый год.
Наливая в бокал густую жидкость цвета молочного шоколада, Лена загадала: добью бутылку, оставлю прошлое за спиной, и начнется у меня новая жизнь, и будет в этой жизни и любовь, и счастье, и хорошая денежная работа, и все на свете…
– Да-да, – возразила Лена – теперь уже не чашкам, а своему благоразумию, – я помню, что даже от бокала мартини меня развозит, но неужели за вечер пол литра не уговорю? – А потом добавила без видимой связи: – Мне через три недели тридцать один стукнет. Кому я, такая старушенция, нужна буду?
Лена отбросила пораженческую мысль и отсалютовала бокалом своему отражению в черном стекле бутылки:
– За большие перемены!
Отражение усмехнулось в ответ и внезапно показалось чужим. Пожалуй, этот бокал – четвертый, кажется? – был все-таки лишним. Кухня перед глазами завертелась, фонари за окном вспыхнули, как сверхновая…
В следующее мгновение Лена обнаружила себя на четвереньках на каменном полу. Да, натурально каменном – сером, холодном. Широкие плиты были уложены так плотно, что зазоры между ними едва угадывались. Лена ясно видела эти зазоры, но когда подняла голову и встретилась взглядом со своим расколотым отражением, в глазах помутилось, в висках бешено застучала кровь. Нет-нет-нет! Не может быть с четырех бокалов ликера белой горячки.
Или может?
Прямо перед Леной стояло большое напольное зеркало, и оно было разбито, только по краям тяжелой черной рамы скалились осколки – будто зубы неведомого хищника. А из зеркального оскала ошеломленно смотрели чужие глаза – большие, серо-зеленые, темные, как сумрак в хвойном лесу.
Эльфийская принцесса в изгнании – только острых ушек не хватает.
Почему в изгнании? Потому что изгнана с родной кухни!
Не веря самой себе, Лена медленно повела рукой перед лицом, и в зеркале, заслонив невозможные лесные глаза, возникла узкая белая кисть – с зажатым в пальцах листом бумаги…
Ноги подло подогнулись, и Лена плюхнулась на пол, вяло отметив, что на ней не мягкие домашние брюки, а синяя шерстяная юбка, широкая и длинная. Ну и ладно. Ясно же, что это сон или бред, и все, что ни происходит, надо принимать как данность.
Сразу стало спокойно – как бывает в состоянии глубокого шока, когда уже ничему не удивляешься. Кот зеленый мимо пролетел, или комната вверх ногами перевернулась? Подумаешь! Чего на свете не бывает. Чужое лицо, чужая одежда, чужая тонкая рука – и что там в руке?..
Лена не спеша расправила смятый листок, мелко исписанный незнакомыми закорючками, и как полагается во сне, закорючки обрели смысл:
"Здравствуй, моя дорогая незнакомая подруга! Прости, что обращаюсь к тебе так вольно, но нам предстоит поменяться телами, а значит, мы станем друг другу ближе, чем сестры…"
Лена фыркнула. Сестра у нее уже была. Старшая, замужняя, с двумя детишками и кладезем жизненной мудрости. Другие сестры Лене определенно не требовались. Но сон оказался занятным, не каждый день такое пригрезится.
"Прежде всего, хочу попросить у тебя прощения. Признаю, что поступаю с тобой жестоко и несправедливо, но дочитай это письмо до конца, и ты поймешь, что у меня просто не было выбора. А пока позволь представиться: Леннея Дювор ин-Скир".
Сознание на секунду погасло – будто кто-то выключил Лену, как свет в чулане, но сейчас же включил. Она даже испугаться не успела. Только зажмурилась от неожиданности, а открыв глаза, уперлась взглядом все в то же зеркало: острые стеклянные клыки вокруг беззащитно голого фанерного задника, рама резная, под старину, и в ней, диссонансом, – пять разноцветных камней величиной с голубиное яйцо.
По бокам зеркала горели то ли торшеры, то ли фонари: круглые белые шары на крепких, основательных ногах. Света от них было как раз довольно, чтобы, пусть с трудом, но разбирать бисерный почерк. Лена подумала, что сто лет не читала рукописных писем.
"Наш род – род рэйдов Дюворов ин-Скиров – один из знатнейших родов Гадарии, а древностью и славой превосходит королевский. Мой отец Аспер Дювор возглавлял ведомство дорог и мостов и был членом королевского совета, мой брат Тобиас служил в лейб-гвардии, я готовилась к свадьбе с Оскаром, сыном рэйда Вилема Бринна ин-Райма, и приятелем брата. Но в один миг наша жизнь рухнула из-за подлого предательства".
Надо же – лейб-гвардия, короли, рэйды какие-то. Глюк в стиле фэнтези.
Строчки в глазах стали размываться, Лену клонило в сон. Забавно: ей хотелось спать во сне. Хотя с четырех бокалов немудрено.
Сидеть на полу было жестко и холодно, и она огляделась в поисках местечка поудобнее. Два фонаря дальше по коридору отмечали вход в комнатушку без окон. Там очень кстати обнаружилось что-то вроде топчана, застеленного клетчатым пледом. На него Лена и приземлилась, пристроив голову на подушку в кружевной наволочке.
Да, читать лежа гораздо удобнее:
"Насколько я поняла, в твоем мире отрицают магию, хотя ваша техника весьма на нее похожа. А значит, ты не придешь в ужас от наших летающих повозок, говорящих зеркал и ходячей мебели. Магия – явление исключительно полезное, но самих магов в Гадарии всегда держали под строгим контролем. Чтобы не делали дурного людям и не пытались захватить власть. Вернее, так было до недавнего времени, пока нашему новому королю не взбрело в голову сперва снять энтоли (управляющие браслеты) с собственных магов, а потом выпустить эдикт "Об освобождении". Не буду вдаваться в подробности, скажу только, что теперь магам разрешено выкупать себя у хозяев. Мой отец, как и все разумные, ответственные люди, был против и не раз обсуждал с друзьями из совета близорукое решение короля Лаэрта. Это были просто разговоры, клянусь! Мой отец никогда не поднял бы руку на его величество! Но этот подлец, неблагодарное чудовище, жалкий раб…"
Лена сладко зевнула.
"…кровавый мерзавец, змея, пригретая на груди, негодяй без чести и совести поспешил донести, представив дело так, будто наша семья замыслила убийство короля! А король обрадовался шансу избавиться от влиятельного вельможи, несогласного с его разрушительной политикой. Он никого не слушал, не пытался разобраться или понять, он просто всех казнил! Отца, Тобиаса, Оскара, рэйда Бринна…
Знаю, для тебя это просто имена на бумаге, но попробуй представить себя на моем месте, почувствовать, что значит потерять самых дорогих людей, и ты поймешь мой ужас и мое отчаяние. А король еще и поглумился над фамильной гордостью Дюворов: присвоив себе великтовые рудники, все остальное наше достояние отдал презренному холопу – земли, дома, деньги, титул рэйда и место отца в королевском совете. А в довершение всего – меня. На время траура предатель должен был стать моим опекуном, а потом – супругом! Тем самым его притязания на титул были бы узаконены".
– Какие страсти, – пробормотала Лена. – Шекспиру и не снилось…
Так. И голос чужой. Приятный в общем-то, мелодичный, но непривычно высокий. Наверное, петь таким хорошо. Лена тут же попробовала, вспомнив строчку из хита Адель:
– Hello from the other side!..
То есть наше вам с бантиком – с другой стороны.
Нет, для этой песни тембр неподходящий.
И Лена снова уткнулась в письмо таинственной Леннеи:
"Но я обвела злодея вокруг пальца! Пусть он распоряжается в нашем родовом владении, главного секрета ин-Скиров он не узнает никогда. Замок стоит на развалинах древней крепости с обширным подземельем, а в стенах проложены тайные ходы, о которых известно только членам нашей семьи. Так что я просто сбежала от мерзавца через дверцу за портьерой. Видела бы ты, как он бесновался!
Сначала я хотела поскорее выбраться наружу, но кто-то из дальновидных предков оборудовал здесь, внизу, маленькое убежище со всеми удобствами и даже позаботился о пищевом амулете. Знаешь – чтобы еда долго не портилась. И я решила: пока он ищет меня по всей стране, буду сидеть мышкой у него под носом. Прошло уже пять месяцев, а проклятый уродец так ни о чем и не догадался!
На обратной стороне я начертила тебе схему ходов и той части подземелья, которой пользуюсь сама. Кружочками помечены глазки, чтобы наблюдать за происходящим в замке, а крестиками – потайные двери. Ночью будешь незаметно выходить на кухню и брать еду – никто не хватится, я все время так делала. Думаю, где-нибудь через полгода и предатель, и король поверят, что я исчезла навсегда. Тогда ты покинешь убежище и отправишься в Киланту к моей тете по отцу, она поможет тебе уехать из страны".
Лена повернулась на бок, устраиваясь поудобнее, но решила все-таки дочитать. Оставалось всего несколько строк:
"Пока ты в убежище, предателя можешь не опасаться. Мой отец его наказал, успев послать убийственный импульс через энтоль. Правда, злодей, льгош его забери, выжил, но лишился глаза и магического дара. Без своей магии он беспомощен и никогда тебя не найдет.
Прощай. Не пытайся повторить ритуал перехода. Портал срабатывает только один раз".
Смятый лист бумаги выпал из ослабевшей руки, и Лена провалилась в сон. Ей снился здоровенный косматый циклоп, который гонялся за девушкой в синем платье, таращил налитой кровью глаз и клацал страшными клыками.
Проснувшись, Лена прошла все стадии неверия и паники, но сколько ни щипала себя за чувствительные места, ни терла глаза, ни призывала на помощь Дэвида Копперфильда и ни пыталась развеять галлюцинацию усилием воли, мир вокруг не желал возвращаться в норму. Этот возмутительно неправильный мир по-прежнему состоял из мрачных коридоров, слепяще ярких светильников и двух жилых каморок со старомодной, по-крестьянски простой мебелью.
По соседству с каморками очень кстати обнаружилось ванная комната с весьма примечательной начинкой. Во-первых, там имелась медная лохань, вид которой вызвал в Лениной памяти строчку "Бух в котел – и там сварился", а во-вторых – удобный стульчик для задумчивых посиделок с хорошей книжицей.
Ванная могла похвастаться водопроводом, правда только с холодной водой, зато пригодной для питья – по крайней мере, на вкус. В одной из каморок нашелся ларь с продуктами. На его крышке лежал тяжелый каменный диск, испещренный пиктограммами – должно быть, тот самый "пищевой амулет". Под крышкой прятались сыры, колбасы и две булки хлеба подозрительно натурального вида. А пахли – с ума сойти! Посуда и столовые приборы отыскались в буфете у стены, так что голодной Лена не осталась.
Разумеется, в историю об обмене телами она сразу не поверила. Логичнее было предположить, что неизвестные злоумышленники подмешали в ликер забористого дурмана, а ее выкрали и заперли в каменном мешке. Непонятно только – зачем. Лена, чай, не дочка нефтяного магната, чтобы выкуп за нее требовать.
Даже зеркало в ванной, среднего размера, в узкой металлической раме, не убедило до конца. Стекло показывало хрупкую, болезненно бледную девушку с тонким личиком, огромными глазами красивой удлиненной формы и толстой каштановой косой до пояса. Именно показывало, а не отражало, решила для себя Лена.
Не могло это анемичное создание в платьице с узким лифом и юбкой клеш до середины икры быть Леной Кавериной, которую бабушка называла не иначе как "кровь с молоком", а школьный физкультурник настойчиво старался загнать в секцию баскетбола или тяжелой атлетики. Зря, кстати, старался: Лена предпочитала лыжи и плаванье. К тому же, субтильная аристократка в зеркале еще и выглядела лет на десять моложе.
На столике в спальне тикали часы – деревянный коробок с циферблатом вполне привычного вида: две стрелки, двенадцать часовых отметок. Цифры выглядели совершенно не по-человечески – как и закорючки в письме, но это не помешало Лене понять, что сейчас ровно два тридцать. Дня или ночи?
Ладно, положим, она не сошла с ума на почве душевной травмы и алкогольного отравления, а в самом деле перенеслась в чужое тело. Значит, надо найти способ вернуться назад.
На роль межмирового портала лучше всего подходило то самое разбитое зеркало в пустом закутке недалеко от жилых комнат. Разбили его явно не так давно – дерево задника не успело запылиться и потемнеть. Где, в таком случае осколки? На полу ни крошки стекла. Улетели на ту сторону?
Нет, зеркало могли расколотить и в другом месте, а потом перетащить сюда. Неважно, зачем. Может, на местном антикварном рынке за эту рухлядь миллион дадут…
Зеркало взирало на Лену свысока – как двухметровый гренадер на кисейную барышню, которой пришла блажь подергать его за пуговицу. Боковины толстой рамы притворялись ионическими колоннами с каннелюрами и капителями, поверху и понизу стелились полосы линейного орнамента. Прямые углы, четкие спирали. Классический античный меандр, как он есть. Цветочные розетки на фоне этой геометрической строгости выглядели неуместно.
Но в розетках и была вся соль. По две с каждой стороны, друг над другом, верхние на уровне Лениных плеч, нижние на уровне локтей, плюс одна наверху – и в каждой сидел камень. Полупрозрачный черно-красный, бирюзово-голубой, словно засахаренный изнутри, матовый, с полосатым узором разных оттенков коричневого, леденцово-оранжевый, похожий на янтарь, и мерцающий сиренево-фиолетовый. Драгоценный? Целая минералогическая коллекция – собранная явно не красоты ради. Но выглядели камни живописно: разводы, прожилки, крапинки и пятна слагались в таинственные рисунки.
В родном теле Лена достала бы до верхнего камня без усилий, в новом пришлось встать на носочки и вытянуться в струнку, до предела напрягая мышцы.
"Не пытайся повторить…"
Как бы не так! Надо только понять, как этот злосчастный ритуал работает.
Тщательное изучение "переходного устройства" показало: камни можно выкручивать из розеток и менять местами. Лена осмотрела и ощупала раму со всех сторон – каждый выступ, каждое углубление. Долго водила пальцами по изгибам меандра, по желобкам каннелюр, давила на завитки капителей, нажимала на лепестки розеток, пробовала разные голосовые команды, или если угодно, заклинания, от "Хочу домой!" до "Сезам, откройся!" Никакого толку.
Но нет худа без добра. Выяснилось, что команд слушаются световые шары. Яркий белый свет резал глаза и, отодвигая в сторону "торшер" на тяжелой медной опоре, Лена бросила в сердцах: "Потухни хоть ненадолго, а?"
Сей же миг подземелье объял мрак. Абсолютный. Кромешный. Все шары выключились разом, и в закутке с зеркалом, и в коридорах, и в жилых комнатах, так что не осталось ни единого отсвета, хотя бы слабенького. "Зажгись!" – пискнула Лена и с облегчением отерла взмокший лоб, когда вокруг разлилось привычное белое сияние. Вот, значит, какая она – магия. Ха-ха. А в шарах что – волшебные светодиоды?
Лена дотошно обыскала жилые комнаты и окрестные коридоры, но нигде не было и намека на инструкцию к порталу. Так почему Леннея считала, что вынужденная гостья из иного мира сможет повторить ритуал? Или хотя бы попытаться…
Глава 2. Одним глазком
Сначала Лена услышала голоса. Сердце сразу пустилось вскачь. Нет, она понимала, что голоса доносятся из глазка, заслоненного пока тонкой крышечкой, и говорящие не могут ни увидеть ее, ни схватить, но все равно было не по себе. Тихонько шепнула шару в руках: «Погасни», – и приоткрыла глазок.
Ого, да тут целое собрание!
Ближе всех, спиной к Лене, стояли двое мужчин в темном, но интереса они не вызвали. Потому что напротив выстроилась колоритная группа: сине-зеленые бархатные камзолы с серебряным позументом, черные панталоны, белые чулки, завитые головы… Один, постарше и посолиднее, держался особняком. Лена дала ему имя Важный Камзол. Двое других трясли за шиворот третьего, с разбитым носом и рыжими вихрами. Этот третий, совсем мальчишка, трепыхался, сердито кривил рот, но больше для порядка – видно было, что он здорово напуган.
Глазок был устроен высоко, и Лена видела всю сцену сверху.
– Все вернул? – спросил один из темных. Негромко спросил, но так, что захотелось незаметно отползти от глазка и забиться в самое глубокое подземелье.
– До последней ложки, эм-рэйд, – с достоинством подтвердил Важный Камзол.
Нет, не камзол, дошло наконец. Ливрея! В бархате и серебре – слуги, в темном – хозяева. Оба высокие, коротко стриженые. Эм-рэйдом величали светловолосого. Он был шире в плечах и явно старше. Второй – брюнет, худой, длинношеий и по-юношески нескладный.
Рыжий буркнул себе под нос что-то вроде "Да сдалось мне барахло ваше". Один из лакеев – или кто они там? – сейчас же дал ему подзатыльник, шикнув:
– Молчи, дурень!
Этого лакея Лена нарекла Невзрачным.
– Нет, отчего же? – возразил блондин. Его затылок наискось перечеркивал черный кожаный ремешок. – Пусть скажет… Тебе не хватало жалования, Ханно? Или были какие-то особые причины? Долги? Девушка?
– Да какая у него девушка, эм-рэйд? – торопливо вмешался Невзрачный. – Балбес молодой! Ума нет…
Лена вдруг поняла, что они с пареньком похожи: оба хлипкого сложения, с мелкими невнятными чертами, волосы у Невзрачного русые, но с медным отливом, и возрастом Рыжий вполне годится ему в сыновья.
Невзрачный и держал мальчишку некрепко, больше для вида, не то что второй – угрюмый амбал. Такой придушит и не вспотеет.
– Что ж, – усмехнулся блондин. – Ума нет – это веская причина.
Парень шмыгнул носом, бросил на него угрюмый взгляд, но ничего не сказал.
– Для чего тебе понадобился родовой перстень ин-Клоттов, Ханно? – тон блондина стал жестким, и расслабившийся было Невзарчный поперхнулся. – На этот раз я хочу услышать ответ.
Рыжего встряхнули, и он словно очнулся. Зло сверкнул взглядом:
– Да пошел ты, чарушник! Это колечко такое же твое, как мое… Да любого из нас! Чем ты лучше? Тоже мне рэйд выискался!
Невзрачный ахнул, став белее простокваши. По правде сказать, Лена ни разу не видела, чтобы человек бледнел вот так на глазах. Амбал заломил рыжему руку, и парнишка взвыл сквозь зубы – совсем по-детски:
– И-и, больно, дяденька!
У Лены сердце дрогнуло.
– Простите дурака, эм-рэйд, умоляю, – зачастил Невзрачный. Казалось, он сейчас бухнется на колени. – Один он у меня, другой родни нет…
Блондин… рэйд сделал знак, и Амбал ослабил хватку.
– Есть две возможности, Берт, – прозвучало сухо. – Я сдам твоего племянника уголовному сыску, и пусть поступают с ним, как должно…
Невзрачный в отчаянии всхлипнул, по-женски заламывая руки, но не смея перебить.
– …Или накажу сам. Десять плетей и печать-обет впредь не красть. При условии, что Ханно скажет, кто велел ему взять перстень.
Лене показалось, что доброго дядюшку Берта сейчас хватит удар – он судорожно ловил ртом воздух, его впалые щеки шли пятнами. Кто знает, что такое в этом мире десять плетей: может, только кожу поцарапают, а может мясо сдерут до костей.
Нет, пожалуй, дядя все-таки рад. Вон как кинулся к хозяину с благодарностями.
Рэйд отстранился.
– Не спеши, Берт. Так кто, Ханно?
– Никто! – выкрикнул парень. – Сам взял! А потому что глянулся!
Берт набросился на племянника чуть ли не с кулаками, требуя не дурить. А рэйд заметил холодно:
– Сам не скажешь, Лютен поможет.
Напарник рэйда сделал шаг вперед. Вроде ничего страшного в нем не было, но рыжий Ханно вдруг отшатнулся и обмяк в руках мрачного Амбала.
– Чего вы, чего! – взвизгнул отчаянно. – На торжке он подошел, сто таллов обещал. Золотом. За кольцо это… с цаплей.
– Как выглядел?
– Рыжий… не как я. Волосы красные такие. И борода… косматая. Сам рябой. Хромает вроде.
– Где ты должен был с ним встретиться?
– Нигде. Знаете дуб у старого пруда? Он велел кольцо в дупле оставить. И плата, мол, там будет.
– Сто таллов золотом – хорошие деньги, – заметил рэйд. – Зачем же ты за столовым серебром полез?
Паренек вдруг смутился.
– А чего… Раз уж все равно красть. Думал, прихвачу заодно.
– И попался, – констатировал рэйд. – Ладно, Берт. Забирай своего племянника, и чтобы я его больше не видел.
Важный Камзол пообещал распорядиться насчет порки. Должно быть, десять плетей – это все-таки нестрашно. Во всяком случае, дядюшка Берт был вне себя от счастья. Ханно повели к дверям.
– Лютен, – голос этого не выдавал, но Лене показалось, что рэйд недоволен. И разочарован. – Пошли людей, пусть последят за дубом. И печать поставь.
– Да, элдре, – отозвался черноволосый и вышел вслед за остальными.
Интересно, что значит это слово?
Высокие филенчатые двери закрылись. Рэйд остался один. Задумчиво прошелся по кабинету. Остановился у большого письменного стола. Свет, льющийся из огромного окна с решетчатой раскладкой, очертил его темную подтянутую фигуру.
Вроде бы вменяемый человек. И меньше всего похож на раба. Который стал… рэйдом.
* * *
Пока решалась судьба незадачливого воришки, Лене было не до интерьера. Теперь же она наконец обратила внимание на убранство кабинета. Просторное помещение в серо-коричневых тонах, в котором поместилась бы Ленина однокомнатная квартирка со всеми потрохами. Мебель солидная, но не громоздкая, сдержанный декор, строгая плавность линий, ряд книжных шкафов, комнатные деревца в кадках.
Скорее всего, нынешний рэйд унаследовал кабинет от предшественника, так что его личных пристрастий обстановка не раскрывала, да и трудно судить о вкусах чужого мира с одного взгляда, но помещение Лене понравилось. А больше всего очаровало окно, за которым раскинулся зеленый сад, озаренный солнцем.
Казалось бы, сколько она провела в подземелье – сутки, двое? А как соскучилась по дневному свету!
Лене отчаянно захотелось оказаться по ту сторону глазка, лучше прямо в саду, окунуться в это теплое сияние, вдохнуть запах лета. Дома-то – январь.
Она так увлеклась, что забыла о хозяине дома. Опомнилась, лишь заметив движение: рэйд сел за стол. Боком к окну и лицом к Лене…
Ничего себе! Не зря Леннея величала навязанного жениха уродом. Его левый глаз закрывала черная повязка, а надбровье, большая часть щеки и левая сторона носа были иссечены воспаленными рубцами.
Но урод – от слова "уродиться". И в этом смысле Леннея ошибалась. Уродился рэйд очень даже ничего – если судить по правой половине лица: правильные черты, твердый подбородок, четкая линия рта. Но смотреть на правую половину и не видеть левой оказалось невозможно. А каково было Леннее, для которой это обезображенное лицо стало зримым воплощением зла, погубившего ее семью?
Рэйд, между тем, снял повязку и, подвинув к себе настольное зеркальце, стал аккуратно втирать в надбровье мазь из круглой баночки. Лена отвела взгляд: то, что пряталось под повязкой, выглядело совсем жутко, да и смотреть на процедуру было не столько неприятно, сколько неловко – происходящее явно не предназначалось для чужих глаз.
Следовало уйти. Однако пока рэйд сидел напротив, Лена боялась дышать, не то что шевелиться: вдруг заметит. Она постаралась сосредоточить внимание на окне, манящем светом и зеленью. Но ноздри щекотал насыщенный травяной запах мази, и взгляд невольно возвращался к мужчине за столом.
Наконец рэйд убрал баночку, зачем-то повел рукой над зеркалом, в которое смотрелся, и произнес с искренней теплотой:
– Добрый день, Айдель.
Лене едва удалось подавить нервный смешок. Его высокоблагородие эм-рэйд изволит беседовать с самим собой. Его высочество, светлость и сиятельство в одном флаконе от себя, красавца писаного, без ума. Сейчас попросит: "Свет мой, зеркальце, скажи…"
Но зеркальце вдруг отозвалось незнакомым голосом, низким и сипловатым, будто простуженным:
– Здравствуй, здравствуй, Дион. Давненько тебя не видел. Чем порадуешь?
Чудо-зеркальце стояло к Лене спинкой, и заглянуть в него, даже с высоты, на которой располагался глазок, было невозможно. А так хотелось посмотреть на существо, с которым говорил рэйд!
Воображение подкинуло образ этакого сказочного гномика, который уютно сидит на пороге своего дома и попыхивает трубкой, а дом парит в серебристо-туманном ничто – все-таки это дух зеркала, а не хоббит из Шира.
И только когда рэйд и его невидимый собеседник принялись обсуждать кражу, совершенную Ханно, Лена осознала всю степень своего идиотизма. Дух? Гномик? Рэйд общался с реальным человеком! Зеркало – это просто устройство связи. И неважно, на каких принципах оно действует. В конце концов, может быть, у них наука магией называется.
Услышав описание, которое Ханно дал заказчику кражи, человек по имени Айдель хмыкнул:
– Рыжий, бородатый, рябой и хромой?
– Приметы настолько особые, что вряд ли хоть одна подлинная, – отозвался рэйд ему в тон.
– И кому понадобилась эта реликвия прошлого – какому-нибудь собирателю диковин?
– Или очередной наследник объявился.
– Значит, у него есть дар. Выследить будет проще. Обратишься в сыск?
– Посмотрим. Мои люди устроили засаду. Едва ли хорек попадется в силки, но вдруг.
– Вижу, ты решил держать колечко при себе, – заметил Айдель. – Так, конечно, целее будет… но безопаснее ли?
Рэйд помолчал, разглядывая черный перстень на своем мизинце, дернул углом рта.
– Да, придется объяснить, с какой стати я ношу цаплю. А уж он поднимает сыск на ноги…
Это "он" прозвучало так значительно, будто речь шла, по меньшей мере, о короле. А может, и правда?.. Додумать Лена не успела, потому что в эту самую минуту рэйд спросил:
– Как я понимаю, о девчонке новостей нет?
Из зеркала долетел вздох.
– Мы уже и Сандию проверили, и Шальдерон, хотя вряд ли она забралась в такую даль. За Веремеей, Килантой и поместьем ли ин-Клоттов следим постоянно. Вергоры, Дюпрены и Лаггиты тоже под приглядом…
Айдель еще некоторое время сыпал именами и названиями, а у Лены холодок бежал по спине: рэйдову дочку по-прежнему искали, и с усердием.
– Кто бы ее ни прятал, он не сможет делать это вечно, – проворчал рэйд, задумчиво поглаживая перстень.
– А ты не думал, – голос Айделя стал вкрадчивым, – что цапля жива, потому что и правда есть другой наследник?
Рэйд резко выпрямился, и Лена приготовилась к вспышке гнева, но через мгновение плечи мужчины опустились, он оперся локтями на стол и прикрыл рукой здоровую часть лица.
– Не знаю, элдре, – произнес глухо. Опять это слово. – Но если Леннея мертва, я хочу увидеть труп.
– Резонно.
Повисла недолгая пауза.
– Может, тебе стоит начать с начала? – предложил Айдель. – Ты хорошо обыскал замок?
Рэйд отнял руку от лица, слабо усмехнулся.
– И замок, и усадьбу – до последней кроличьей норы.
– Я не о том. Дюворы живут в Скире триста лет. Сколько раз перестраивали дом?
– Тайные ходы? – рэйд иронично повел бровью, и Лене показалось, что ей на сердце легла холодная рука. – Я всю спальню лично простучал, а Лютен проверил магически.
– Только спальню?
– Ну, исчезла она из спальни. Открытое окно, веревка… Я бы не поверил, что этой кукле хватит духу удрать с третьего этажа, но при нужде и хромой побежит. А ходы… – рэйд задумался. – Ходы, конечно, могут быть. Стены толстые, и кто знает, что там под фундаментом. Здание большое, плана нет, а я ни льгоша не чувствую, – он поморщился. – В любом случае, если девчонка ушла тайным ходом, сейчас она далеко. Но ты прав, проверить надо.
– Хочешь, пришлю пару толковых поисковиков?
Рэйд кивнул и вдруг грохнул по столу с такой злостью, что зеркало опрокинулось и умолкло, а Ленино сердце скатилось куда-то в живот.
– Я поймаю маленькую паршивку и выбью из нее дурь!
Откуда взялся белоснежный голубь с конвертом в клюве, Лена не поняла. Странный конверт – цвета крафт-бумаги, спрыснутой перламутром – развернулся в воздухе и спланировал в руки рэйда непримятым листом. Пробежав лист глазами, рэйд надел на глаз повязку и дважды щелкнул пальцами. Вбежавший через полминуты лакей получил распоряжение заложить карету и подать парадный костюм.
– Я еду во дворец, – объявил рэйд.
Дион
Приступ застал Диона на подъезде к ажурным воротам Шетталя. Он успел стукнуть тростью в стенку кареты, и кучер, приняв в сторону, остановил лошадей под ветвистым дубом.
Четверть часа в голове Диона рвались грозовые разряды, перед отсутствующим глазом сверкали молнии, от сердца по жилам растекалась лава, а горло стискивала стальная удавка, не пуская в грудь воздух.
Однажды эти приступы убьют его. Но, кажется, не сегодня. Дион ощутил во рту вкус крови из прокушенной губы, а чуть погодя сквозь роение черных мух различил синюю обивку кареты. Волосы слиплись от пота, влажное белье холодило кожу.
Прошло еще несколько минут, прежде чем он смог поднять руку и задействовать дифены, которые высушат одежду и удалят неприятный запах.
Пальцы дрожали. Под маской было горячо и мокро. Узорам в подкладке полагалось впитывать кровь, но иногда ее было слишком много, и Дион привычно провел пальцами вдоль нижнего края маски, проверяя, не подтекло ли. Затем снял с мизинца перстень и сунул во внутренний карман сюртука. Объясняться с Лаэртом по поводу цапли сейчас не было сил.
Гвардейцы в алых мундирах и черно-золотых киверах вытянулись во фрунт, приветствуя карету с гербом ин-Скиров. Король обещал пожаловать Диону собственный герб, но медлил. Ждал. Пока его протеже женится на наследнице Дюворов – или пока перестанет быть нужным?
