Текст книги "Пилигрим (СИ)"

Автор книги: Кир Луковкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

К третьему году маоры окончательно освоили колесо и ось. Грузооборот сразу же увеличился, волов запрягали в повозки, а на круглые палки можно было наматывать веревку или нити. Так появилась лебедка. Знания в механике дополнил рычаг, что сразу же облегчило тяжелые физические работы. Главную площадь города расширили и выложили белым камнем. Онерон внимательно следил за тем, как строители думают над текущими инженерными задачами. Если раньше его советы подробно объясняли суть и подталкивали к решению, то сейчас он давал скупые, завуалированные ответы, предоставляя маорам возможность мыслить самостоятельно. Люди поняли, что по пустякам Фаэта беспокоить не стоит, у него и так дел невпроворот. Границы города не менялись, но жителей становилось больше, и их нужно было уместить на ограниченной площади. Когда решили перестроить Обитель, один из архитекторов подошел к Онерону и со смущенным видом сообщил, что знает, как уместить больше людей на одном месте: он думал три дня. Онерон выслушал его. Следовало бы поселить людей на крыше дома и обнести крышу стенами, а затем накрыть новой крышей. Разумеется, первая крыша должна выдержать вес нескольких человек, и с запасом.

– А как же люди поднимутся туда? – спросил Со.

– По наклонным выступам. Я видел такие у водопада, да и в нашем северном краю ко многим пещерам ведет похожий путь. Нужно сделать одинаковые ступени, достаточно широкие, чтобы по ним пройти, и приставить их к крыше.

Онерон наградил догадливого строителя инкрустированной шкатулкой. Итак, без его помощи родилась концепция многоярусных зданий и идея лестницы. Это дорогого стоило.

К четвертому году население Тарота за счет притока иммигрантов возросло до тысячи жителей. Социальное и имущественное расслоение все больше углублялось. Требовалось ввести систему норм и правил, которые регулировали бы общественные отношения. Dura lex... Крестьяне и горожане, у которых уже была собственность, конфликтовали все чаще. Натуральный налог и продуктовое распределение еще сохранялись, но требовался эталон, универсальная единица обмена. Иными словами, Маорат дорос до стадии денежного обращения. На рынке, в мастерских, у торговых повозок товары обменивались на равнозначный продукт или на жемчуг, который стал основой денежной системы Маората. Маоры не знали драгоценных металлов, зато среди них имелись пловцы, способные доставать ракушки с морского дна. Как и полагается деньгам, жемчужины калибровались в зависимости от цвета, размера и формы. Кодекс, утвержденный Первым, закреплял основные правила поведения, ответственность и наказания. Развивающееся общество поражали закономерные болезни – преступность, безделье, приступы недовольства. К концу четвертого года эпидемия неизвестной лихорадки выкосила треть подданных Маората, но с ней удалось справиться – после вмешательства Онерона. Случались набеги кочевников. Все их успешно отбили. Жизнь медленно совершала круг; дети рождались, старики умирали. За городом образовался небольшой некрополь.

Наивно было полагать, что маоры воспримут учение Онерона и дружно, взявшись за руки, откажутся от жестокости. Эпоха бросала вызов, на который следовало отвечать. С этим приходилось считаться. Поэтому Онерон упростил и облегчил учение, для начала ограничившись табу на убийство и истязания. Те, кто не воспринимал учение и маргиналы, свыкшиеся с суровой реальностью дикого существования, так или иначе наказывались. Например, душегуба привязывали к дереву, а конец веревки кидали на землю, кишащую ядовитыми насекомыми. Или заставляли удерживать веревку, натянутую под весом копья, которое целилось преступнику в грудь. Тот уставал, отпускал веревку, и правосудие настигало его. Вредителей и буйных обычно навсегда, без права возвращения изгоняли из полиса, при этом выжигали на предплечье соответствующий знак. У Маората появилась своя символика – стяг и герб. Маленькая колония северных дикарей быстро превращалась в независимое государство. Рождалось совершенно новое поколение людей, которые не знали первобытной дикости, им предстояло трудиться на благо родного края, защищать, развивать его и гордо нести знамя Маората по миру.

К пятому году пребывания Онерона на земле, маоры освоили мореплавание. Галеры исследовали прибрежные полосы, и одно большое судно отправилось в экспедицию к противоположному берегу моря. Онерон покинул Маорат прежде, чем оно вернулось. Маоры изобретали все смелее. Кто-то из кораблестроителей обратил внимание на то, что ветер наполняет тряпку и может двигать лодку быстрее, без помощи весел. Другой сказал, что этот же принцип можно использовать и на суше, нужно только создать подходящий механизм. Конструкторы возились с примитивными механизмами. Некоторые певцы и учителя пытались философствовать, отбирать и систематизировать на основе полученных фактов научные знания, интересовались устройством человеческого тела. Кто-то пытался лечить.

Две с лишним тысячи человек населяли страну, когда Онерон принял решение об уходе. Теперь следовало подготовить народ. Система, которую он кропотливо создавал все эти годы, превратилась в самодостаточный, автономный механизм, работавший уже без его участия. В последние месяцы он полностью устранился от управления, лишь ходил и наблюдал, заглядывая через плечо. Да, маорам по-прежнему нужен был живой символ, но все созданное – создавалось человеческими руками, руками обычных людей, без какого-то волшебства или чудес. Плоды созревали, подчиняясь законам биологии, а не верховной воле Фа. Онерон объяснял им: человеку человеческое, богам – духовное. Ни разу он не использовал технику эри перед толпой, чтобы продемонстрировать свое могущество. Желтый костюм основательно износился, сам Со оброс и слегка раздался вширь, как любой обычный человек. Конечно, маоры думали, что все их достижения и благополучие – результат покровительства Фа, которому следует отдавать почести, делать подношения и славословить. Ритуал должен соблюдаться. Сперва Онерон работал на статус, теперь статус работал на него.

Кроме внешних угроз Онерону пришлось столкнуться с внутренними опасностями. Пару раз поднимались бунты – в маорах бушевали еще сильные природные инстинкты. Волнения разгорались и гасли. Онерон пришел к выводу, что народу нужны забавы, где можно выплескивать лишнюю энергию. Спортивные состязания идеально подходили для такой цели. Но имели место  другие инциденты. У кого-то наблюдалось культурное отторжение, шок от избытка нового мироустройства, и они не выдерживали, устраивали погромы. Некоторые были просто глупы.

К исходу третьего года с Онероном случилось опасное приключение. В Обитель проникли неизвестные, прокрались в спальню, оглушили и выволокли его на улицу. Очнулся Со у водопада, что находился возле взгорья, вверх по реке. Затылок больно пульсировал. Связанный и помятый, он понял, что беззащитен перед любой угрозой. Чуть в стороне трое мужчин склонились над чем-то у края обрыва. Их грязные руки перебирали эмулятор энергии, кинжал и передатчик-самописец. Титановое лезвие холодно блестело в лучах рассветного солнца. Разбойники повернулись на шорох; Онерон узнал одного, двое других были незнакомы. Кажется, знакомца звали Фесом или Месом, или как-то так. Ратник, искусный воин, пришедший в племя спустя год после победы над южанами, он много раз проявил себя в схватках с кочевниками. Вряд ли они общались. Двое других держались в стороне, нервничали и казались напуганными: похоже, чужаки. Прихватив с пола кинжал, ратник медленно подошел к лежащему. Встал рядом, задумчиво посмотрел, словно одолеваемый какой-то догадкой. Ядовито усмехнулся.

– Помнишь меня? – резко спросил он.

– Ты воин. Забыл твое имя.

– Кес! – выплюнул тот. – Да, я сражался за племя. Только мы с тобой и раньше виделись. Помнишь?

Онерон обратился к своей памяти. Лицо Кеса казалось ему смутно знакомым и ускользало, ускользало в толще воспоминаний, как рыба, уходящая на глубину.

– До основания деревни? На севере?

Кес кивнул, внимательно наблюдая за ним. Его заостренные скулы слегка подергивались.

– Ты обещал забрать мою душу.

Онерон мгновенно вспомнил.

– Ты сказал, – продолжил Кес, – что заберешь мою душу, если я солгу. Тогда я очень, очень сильно испугался тебя. Дог смылся сразу, а я был настолько поражен страхом, что остался. Я видел, как ты обошелся с Хлоем. Это был уважаемый человек, но ты прищучил его, как собаку. Я видел красную молнию и жезл, из которого она появилась. Ты не заметил меня, когда уходил – слишком торопился. А Хлой сошел с ума, той же весной. Я сразу решил, что ты – не тот, за кого себя выдаешь. Все что у тебя есть, это магические предметы и красивые слова. Ты одурачил все племя и повел их за собой, как баранов.

– Послушай....

– Из-за тебя, – не желал слушать Кес, – нарушен привычный порядок вещей. Ты перевернул нашу жизнь, заявился и разметал все. От урагана меньше разрушений! Но я разгадал твой секрет. Тебе нельзя было верить с самого начала, а эти дураки поверили. Думают, ты бог. А ты обычный бродяга, которому в руки попало оружие настоящих богов. – Он взял у подельника эмулятор и помахал им у носа Онерона. – Теперь это мое. И слушаться будут меня. А про тебя забудут. На речном дне темно и плохо видно. – Он засмеялся. Сообщники с готовностью вторили.

– Научишь меня выпускать красную молнию и получишь легкую смерть. Ну?

– Ошибаешься. Моя сила не в жезле, а в другом.

– Буду отрубать по пальцу, – злобно предупредил Кес. Договорить он не успел. За его спиной один из разбойников полетел с обрыва, второй осел наземь с ножом в горле. Кес вскочил – перед ним стоял Вед с посеревшим от гнева лицом.

– Не подходи! – Кес выставил вперед эмулятор, косолапо зажав прибор в руке.

Воспользовавшись моментом, Онерон извернулся и подставил врагу ножку. Тот пошатнулся, сохранил равновесие, но Вед уже подскочил вплотную и ударил врага булыжником в темя. Кес коротко вскрикнул, выронил оружие и повалился ниц. Земля жадно впитывала хлеставшую из проломленной головы кровь: хорошего дождя не было две недели. Вед проверил тело, подобрал разбросанные вещи и присел возле Со на корточки. Они молча посмотрели друг другу в глаза. Парень хотел было перерезать веревки, но что-то его остановило: вещи Онерона в руках. Пауза затягивалась и Со начинал догадываться, почему.

– Я слышал, о чем говорил этот человек, – сказал Вед, вертя эмулятор. – И знаешь... Кое в чем он прав.

Вед исподлобья посмотрел на своего учителя и продолжил:

– Люди верят каждому твоему слову. До сих пор никто в них не сомневался. Вдруг ты на самом деле не тот, за кого себя выдаешь? – в его глазах блеснул огонек.

– Ну тогда делай то, что задумал, – Онерон равнодушно откинул голову и отвернулся, рассматривая залив. Внезапно так захотелось, чтобы Вед поставил точку – здесь и сейчас. Но секунды шли, и сталь не касалась его жил, зато на ногах и запястьях лопнули веревки.

– Наверно, все дело в том, что я тебе верю, – смущенно проговорил Вед. – Иначе откуда все эти чудесные вещи? Фаэт, ты не простой человек, это видно сразу. Поэтому я верю, что ты воплощен на земле с великой целью. В твоих глазах запредельная мудрость и что-то мне неведомое, что-то далекое, как тени из мира духов. Я чувствую в тебе нечто высшее... Великое дело. Предназначение.

Вед помог своему наставнику подняться, чтобы препроводить домой. Тела преступников исчезли, а тот случай они решили не придавать огласке, дабы не беспокоить народ. Счастье в неведении.

В последние месяцы пятого года Онерон много и подробно рассказывал Веду о том, каким должно стать государство и для чего нужен каждый общественный институт Маората.

– Перед нами открывается новый горизонт, – говорил он. – Представь себе: страна раскинется от берега до берега, на север и юг, на запад и восток. Корабли с учеными мужами достигнут дальних берегов. Города будут расти и процветать, красивые и пышные, ни превратятся в настоящие райские сады, где будет все! Этот мир будет принадлежать нам! Мы создадим землю обетованную.

Онерон хотел убедиться, что Вед точно усвоил дух и букву Великого пути Фа. Неустанно твердил и повторял божественные принципы:

– С Пути сходить нельзя. Иначе твой народ ждут беды и страдания.

– Даже по особой нужде?

– Да. Стоит сделать один шаг, и тебя унесет в пропасть, где царит зло.

Поступивший на передатчик сигнал указывал координаты пункта назначения и кратчайший сухопутный маршрут. На дорогу уйдет шесть месяцев: цель находилась далеко на юго-востоке, ниже экватора, в пустынной местности. Осмотрев на прощание Тарот, Онерон под видом бродяги отправился в путь. О его побеге узнают лишь через три дня – когда обнаружат, что на самом деле Онерон не ходил в дальнюю деревню осматривать первую пасеку.

У Восточных ворот стражник по обыкновению спросил, куда он держит путь.

– Иду пилигримом на край света... Буду проповедовать о Великом пути.

– Погоди, – стражник порылся у себя и вручил ему свёрток. – Распорядитель велел давать это всем миссионерам. Счастливой дороги.

Онерон поклонился и вышел из города. На ближайшем привале он обнаружил в тряпице скрижаль и двухдневный запас хлеба. Улегшись у костра, он с увлечением постороннего человека перечитывал заповеди собственного сочинения, старательно нацарапанные первосвященником на глине. «Сохраняй жизнь», – гласила первая заповедь. «Уважай ближнего», – говорила вторая. «Будь хозяином своей жизни», – следовала третья. Всего их было двенадцать, включая воззвания к семейным, племенным и этническим традициям, запрета на инцесты и каннибализм. Как просто, как легко звучали эти слова!

IX. Странствие

Когда ноги шагают по земле, глаза наблюдают и голова работает, как ей вздумается.

Онерон шел и вспоминал слова одного жителя, который решил уйти из Тарота со всем своим кланом – вопреки устроенному быту и защищенности. Это был плотный, высокий мужчина, толковый ремесленник и отец семейства. Этот долговязый маор говорил: твои стены крепки и в закромах у тебя есть пища, но здесь мы уже не хозяева себе. Нам приказывают, что делать, нас заставляют это делать, хотим мы или нет. Приходится слушаться. Я спрашивал у жены: где свобода? Раньше мы делали, что захотим. Теперь вынуждены работать для всех. Еда вкусна, над головой есть крыша, но я чувствую себя цепным псом. Стоит только тебе или распорядителю сказать, и мы должны выполнять приказ. Меня не устраивает такая жизнь, я сам себе хозяин. Я думал. Сегодня надо тратить полдня на работу, завтра нужно будет отдавать половину дохода, послезавтра детей отнимут для учения, а что же будет потом? Я слишком дорожу собой, чтобы думать об остальных. Да, именно так он и сказал, этот маор.

А Онерон в свою очередь посоветовал ему думать еще, и сказал, что ушедшие добровольно всегда могут вернуться. Было что-то тревожное в словах того маора, что-то, вызывающее беспокойство. Маор был прав: социальная машина ограничивает свободу своих членов, это неизбежно. Разве мы спрашиваем мнения ноги, прежде чем сделать шаг? Онерон думал над другим: как далеко зайдет процесс социальной эволюции. Есть десятки возможных вариантов, с различными последствиями. Оставалось надеяться, что общественный договор прочно закрепится в сознании маоров и они избегнут законного насилия – этого бича развивающихся государств... Небо, о чем он мечтает? Какая наивность. Насилие будет при любом раскладе. Насилие заложено в природу человека.

Онерон шел по земле Люмины на восток, по торговому тракту и подводил итоги пятилетней смены. Технология внедрена – начальные знания в области арифметики, геометрии, естественных наук получены. Зарождается натурфилософия. Экономический уклад организован; развиваются земледелие, животноводство и ремесла. В Маорат пришла торговля. Социальная система построена. Городская община живет по принципу прямой демократии, из нее выделилась руководящая элита и производители. Возник комплекс морально-правовых норм, пришедший на смену примитивным табу. Законы прочно слились с учением Великого пути – самым важным проектом, которому было подчинено все остальное. Собственно говоря, ради него все и затевалось. Маоры, в силу генетической предрасположенности, успешно освоили трактаты Онерона. В их сердцах поселилась вера. Их спины распрямились, а взор прояснился. Исчез страх, они стали думать о завтрашнем дне. Они стали думать – вот что важно. Разум очнулся от животной спячки.

Онерону встречались пестрые караваны, следующие в Маорат. Рядом с трактом располагались деревеньки, крестьяне гнули спины в полях и когда он проходил мимо, то одна, то другая голова пугливо выглядывала из кустов. Со потемнел от Солнца, ступни загрубели, а одежда покрылась дорожной пылью. Поскольку его тело было таким же, как и у остальных людей, оно так же подвергалось болезням и усталости. Онерон стал старше за эти пять лет – проспавший тысячелетия, он, казалось, лишь сейчас по-настоящему узнал, что такое время. Раньше он воспринимал свой организм, как исправную машину с длинным сроком гарантии. Но после простуды, пары вывихов, сорванного ногтя и еще одного случая, от которого чуть было не лишился глаза, он стал относиться к себе бережнее.

Дорога уходила на юго-восток и забирала все круче на юг, к экватору. Онерон пересек страну Кенуки, заглянул в ее столицу. Пробыл там с неделю, наблюдая и запоминая местные обычаи, двинулся дальше. На кусок хлеба зарабатывал легендами и сказками из собственного детства, переиначенными на древний манер. Бывало, сядет на обочине, переломит кусок хлеба, глотнет их бурдюка, глядь – а рядышком уже уселась стайка детей. Сидят, смотрят с любопытством. Самые смелые пытаются тронуть, подбираются поближе, опасливо – как к дикому животному. Одно резкое движение и вся ватага с криком бросается прочь. Но, убедившись, что вреда он не причиняет, вновь подбирается вплотную. Тогда Онерон отложит суму в сторону, сядет поудобнее и начнет, оглаживая бороду, говорить. Поначалу он говорит как бы сам с собой, медленно и вдумчиво, потом обращается к облакам и деревьям, а уж затем, когда увлеченная ребятня раскроет рты, как бы случайно и их замечает. Со мог разглагольствовать часами, и часы напролет дети слушали его, позабыв про игры. Случалось, что проходящие мимо взрослые тоже останавливались, слушали краем уха, да так и оставались до конца истории. Онерон рассказывал о древних героях, о чудищах, о загадках и сокровищах, а далеких странах, о своем крае. С удивлением он обнаружил, что способен подбирать точные слова и образные выражения, отчего сказка становилась красочней. В награду дети дарили ему безделушки или еду, взрослые давали кров на ночь, кормили или поили.

Иногда приходилось просить подаяние. Онерон устраивал проповеди – рассказывал местным о Маорате и Великом пути. Многие зеваки посмеивались, часть слушала, а большинство просто проходило по своим делам мимо. Еще в Кенуки, стражники, привлеченные шумом сборища, выждали, пока он окончит речь, а потом схватили его и поволокли в каземат – разбираться. Онерон показал скрижали и рассказал о своей миссии.

– На восток идешь, – ворчал начальник стражи, недоверчиво разглядывая его. – А куда именно?

– До края земли, – сказал Онерон.

Это позабавило воина.

– А когда к краю подойдешь, что будешь делать? Спрыгнешь?

Все стражники дружно засмеялись.

– Пойду по краю, – с достоинством сказал Со. – Я запомню все, что увижу, а потом, когда вернусь, расскажу о далеких краях и их жителях.

– Ладно, – начальник стражи махнул, чтобы его отпустили. – Ступай, проповедник, но смотри в оба глаза. Да запоминай хорошенько.

Люди бывают разные. Встречались добрые, попадались злые, но чаще – безразличные. У таких людей не было цвета, и даже трава выделялась на их фоне яркой зеленью. Онерон привык к любым сюрпризам и научился идти по дороге без тревог. В восточных краях не знали терпимости. С преступниками обходились самым суровым образом. Одной смертной казни Онерону было достаточно, чтобы это понять. На бродяг тоже смотрели подозрительно, и свидание со стражниками в Кенуки было далеко не первой встречей с местными властями. Мелкие стычки и одну драку можно было не считать. Но впредь следовало быть осторожнее. Передатчик уверенно показывал маршрут. С каждым днем расстояние сокращалось. За Кенуки по течению рек тянулись маленькие княжества. Население болтало на чуждом диалекте, и понимать, о чем идет речь, становилось все труднее. Онерон все чаще использовал переводчик. Климат из сухого превратился во влажно-тропический. Черная, жирная земля была густо покрыта сочной зеленью. Каждый ее квадратный метр кишел разного рода тварями. Растительность стала ярче, гуще. Онерон заметил, что поменялся и этнический состав туземцев – здешние люминианцы отличались от своих северных соседей размерами ушей, закрученных в ракушки, и чуть узким разрезом глаз. Их кожа отливала сероватыми оттенками, а средний рост оказался значительно ниже, чем у северян. Самый высокий из встреченных едва доходил Онерону до плеч. Жили они почти как приматы – на деревьях, где оборудовали себе хижины из веток и широких листьев.

Тропический лес тянулся долго, но однажды он просто закончился, и путник ступил в горную долину. На плоскогорье лепились селения. Издали соломенные крыши хижин напоминали шляпки грибов, а сами поселки – семейки приземистых грибниц, расположившиеся здесь, словно на пикнике.

Много чудес видел Онерон в южной стране.

В этой горной стране, называемой Шалхара, с ним случилась одна странная история. Онерон, как обычно, шагал от деревни к деревне, заходил в города, брел по пашням, переходил через реки по мостам и через какое-то время перед ним у подножия горы вырос удивительно красивый город, стены и дома которого были вырублены из цельного камня, а архитектурный замысел поражал воображение своей изощренностью. Это была столица царства. Как и все странники, Онерон первым делом отправился в самое людное место – на площадь. Настроив коммуникатор на местный язык, он весь день слушал болтовню горожан и очень скоро узнал о здешних местах достаточно, чтобы составить общее представление. Мужчины в торговых рядах толковали о беспорядках на границе, о дурной воде из колодцев и высоких податях, женщины на базаре болтали о странной болезни принца Амфи – сына царя Гальмета, что правил страной. Мол, в принца вселился злой дух. Мол, принц общается с миром мертвых. И вообще, мальчику долго не протянуть.

Поголовно все, от мала до велика, мучились расстройствами желудка. Онерон узнал, что воду кипятили, отстаивали, даже пытались фильтровать, но безуспешно. Ему достаточно было макнуть в кувшин палец, чтобы получить мгновенные результаты анализа воды. Причиной бед оказалась живучая бактерия, прекрасно чувствовавшая себя и в грязной дорожной луже и в кубке чистейшего нектара. Прибор мгновенно выдал раздражитель и Онерон, немного потолкавшись по городу, раздобыл несколько серебряных изделий. Выждав, когда торговки на площади в очередной раз начнут стенать о плохом питье, он подошел к самой недовольной и предложил:

– Брось в воду вот этот гвоздик, женщина, а на завтра можешь смело пить, сколько влезет. И живот болеть не будет.

– Да ты с ума сошел, бродяга! – засмеялась та. – Я скорее поверю, что из пальца можно метать молнии, срезая деревья наповал, чем послушаю твои вирши. Иди отсюда.

– Как хочешь, – улыбнулся Онерон. – Мое дело маленькое.

Так бы остался его поступок незамеченным – ведь женщина действительно не приняла слова Со всерьез. Зато рядом оказалось достаточно слушателей, решивших попытать счастья. Один из них, переодетый в купца распорядитель царя, в чьи обязанности входило внимательно наблюдать за настроениями в народе, мгновенно запомнил пришельца и сказанные им слова. Выполнив все, как было предписано, он дал выпить сырой воды мальчишке-слуге. Прошло какое-то время, день или два, но служка по-прежнему работал без жалоб. Тогда распорядитель рискнул выпить воду сам. И почти не удивился, поняв, что чуть горьковатая вода спокойно растекается по желудку.

На следующий день, Онерон как обычно, толкался неподалеку от базара, уже подумывая над тем, чтобы отправиться дальше. Туземцы подавали милостыню неохотно; здесь ценились здоровые трудолюбивые люди, способные заработать на кусок хлеба, в отличие от сирых и убогих – те вызывали не жалость, а презрение. Это также объясняло малое количество стариков и всякого рода калек, которые встречаются в каждом людском поселении. Неодобрительно поглядывали и на сказочников вроде Онерона: если у тебя есть руки и ноги, тебе не зачем болтать языком, лучше иди работать. Так что после двух голодных дней Онерон нанялся на склад батраком, в свободные часы отправляясь на базар. Именно там его, отдыхающего от перетаскивания мешков с рисом, и отыскал распорядитель. Оседлав бревно, Онерон чистил семечки, когда на землю перед ногами легла тень.

– Северяне говорят, что если посыпать еду белым порошком, она станет вкуснее, – обращаясь как бы к себе, сказал распорядитель. – Но сам этот порошок есть нельзя – чистый яд. Как такое возможно?

Онерон молчал в ожидании продолжения.

– Причем порошок этот их научил добывать какой-то мудрец, настолько могущественный, что сравним с богами. Как ты думаешь, это правда?

– Что именно? – вежливо уточнил Онерон, склонив голову к ногам чиновника. Наученный опытом, он знал, что с сановниками и вообще представителями высших каст следует обращаться уважительно, тем более, если ты выглядишь, как обычный бродяга. Иначе есть риск угодить в темницу.

– Сам решай, на какой вопрос отвечать.

– Думаю, даже чистый яд полезен в малых дозах...

– Как и немного лжи, позволяющей слегка приукрасить правду. А ты умней, чем кажешься. Это хорошо.

Распорядитель опустился на корточки и их глаза стали вровень. Кругловатое, немного рыхлое лицо распорядителя излучало дружелюбие. Онерон знал этот тип людей.

– У тебя руки человека, не привыкшего к тяжелой работе, – заметил чиновник.

Онерон посмотрел на свежие мозоли. Отрицать это не имело смысла.

– А еще ты умеешь читать.

– Это так заметно?

– Поверь мне, это бросается в глаза, если смотреть внимательно.

Онерон начинал догадываться, кто такой его гость. Но игра требовала соблюдать правила и поэтому он сказал:

– Да, господин, как вам угодно. Я и писать умею.

– Ты не с севера? Ты не удивился, когда услышал про соль.

Онерон ссыпал горку шелухи из ладони на землю:

– Я бывал в тех местах.

Распорядитель поднялся и уже без улыбки сообщил:

– Для тебя есть работа. Ты будешь щедро вознагражден, если сумеешь выполнить работу. И если ты достаточно умен, и я в тебе не ошибся. Но это покажет время.

– Воистину. Время даст нам ответы на все вопросы. Как угодно, господин. Буду рад служить вам.

Распорядитель коротко кивнул, молча развернулся и отправился через тесные улочки к дворцовым стенам. Онерон шел следом. Интермедия была сыграна, и все шло так, как должно идти. Онерон порадовался, что успел искупаться в фонтане – грязный вид пришелся бы сейчас очень некстати. Незаметно сзади них пристроилось двое стражников, сбоку еще пара и вскоре процессия оказалась перед воротами в дворец.

Они минули бесчисленное количество лестниц, коридоров, анфилад и просторных комнат, прежде чем ступили в огромный тронный зал, увитый плющом, словно гобеленами. Пространство разрезали сотни световых копий, бьющих из высоких волнистых окон. Слышалось журчание воды. Пока делегация продвигалась к концу зала, Онерон осмотрелся. Основной танец здесь танцевали серое и зеленое, камни и растительность во всех ее формах. Флора органично вписывалась в обстановку, придавая неоспоримым глыбам мягкости. Под потолком попискивали, трепеща крылышками, стайки летучих мышей. Стены испещряли круглые отверстия, возможно, чьих-то нор.

В конце зала на приземистом каменном троне восседал человек. Процессия подошла к трону, и распорядитель почтительно склонился перед человеком. Пока они обменивались репликами, Со успел разглядеть морщинистое жесткое лицо туземца, его длинные, схваченные тугими косичками волосы, черную цилиндрическую бородку и колкие глазки. Как и остальные аборигены, сидевший был облачен в одни шаровары из грубой материи, верхнюю часть туловища не прикрывало ничего, кроме пары металлических колец, обвитых вокруг бицепсов. Узкое лицо испещряли ритуальные татуировки. Смотрел человек надменно и чуточку заинтересованно. Вокруг в разных позах расположились пестро разодетые люди, вероятно, придворные, занимавшиеся тихими разговорами или поеданием всяческих блюд. С неприкрытым интересом они разглядывали Онерона, словно дикого зверя.

Распорядитель окончил беседу и, подойдя к Онерону вплотную, шепнул:

– Царь Гальмет, Дозорный пяти ветров, выслушал меня и хочет, чтобы ты оказал ему услугу. Поклонись, невежда – тебе очень повезло.

Со послушался, стараясь повторить движение распорядителя.

Царь слегка прищурился и коротко рыкнул что-то сквозь зубы. Потом взял с поднесенного блюда монету и кинул ее Онерону. Монета упала на пол, тихо звякнув. Со не стал ее поднимать. Все замерло. Царь внимательно следил за Онероном и, убедившись в том, что тот не возьмет милостыни, сделал резкий знак распорядителю.

– Владыка оказал тебе великую честь, – прокомментировал тот. – Цени его внимание. Ну, теперь пора. За мной.

Он еще раз отвесил поклон и с удивительной проворностью юркнул в боковой коридор. Онерон последний раз взглянул на царя, не сводившего с него цепких глаз, но времени на церемонии не оставалось, и он поспешил следом. Коридор привел во внутреннюю галерею, одна сторона которой открывалась в сад. Распорядитель чуть замедлил шаг, подождал, когда они с Со поравняются и принялся рассказывать суть поручения.

Сына царя, принц Амфи тает день ото дня. Мальчик отказывается от еды, не желает никого видеть, слаб, малоподвижен и бледен. Все, что его интересует – это пруд перед детским домиком в саду, у берега которого он может просиживать часами, рисуя палочкой круги на воде. Амфи мучают видения, смысл которых не способен разгадать ни один мудрец. К юному принцу приглашали десятки целителей, кого силой, кого уговорами и за вознаграждение, но ни один не смог вылечить или хотя бы облегчить состояние мальчика. Все попытки оказались тщетны. Не помогла ни магия, ни диеты и упражнения, ни даже алхимия. Все, что хочет Гальмет – вернуть сына к жизни.

– Вы думаете, что я смогу его вылечить? – Онерон решил действовать прямо.

Распорядитель какое-то время молчал, перебирая короткими ножками дорожку из гравия.

– Я считаю, ты в силах это сделать.