Текст книги "Журнал «Если», 2003 № 07"

Автор книги: Кир Булычев

Соавторы: Дэвид Брин,Владимир Гаков,Виталий Каплан,Александр Тюрин,Дмитрий Байкалов,Виталий Пищенко,Сергей Питиримов,Эдвард Лернер,Юрий Самусь,Владимир Борисов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)

Как это оказалось просто, продаваться! Никаких терзаний, угрызений. Ничто внутри не свиристело, не ныла дырявым зубом совесть. Наоборот – даже нечто вроде слабенького азарта шевельнулось в душе.

Какая тебе цена, выяснится, лишь когда придут по твою душу покупатели.

Не раньше.

И даже не пришлось ничего врать ребятам. Оказалось, у меня случился микроинфаркт – во всяком случае, такая запись возникла в моем персональном файле. Причем, даже не из-за игровых потрясений, а сам по себе. Вот и среагировали датчики. Сидишь себе в кресле, похожем на зубоврачебное, мигает разноцветными огоньками симулятор реальности, посылает в нужные зоны коры точно выверенные импульсы – и любуешься ты на подземный водопад. А чуткая аппаратура бдит. Вольнонаемным, конечно, лучше – у них и фильтры, и, если что, их тут же выкидывает из игры в реальность, а там сразу спасительная инъекция. А у нас – наблюдение в пассивном режиме. Логи пишутся – и ладно. Теоретически, эти логи просматривают здешние медики…

В моем случае теория претворилась в практику. Сразу же в медпункт потащили, замучили анализами, а в итоге – отменили перевод на крыши. Пещеры, стало быть, для здоровья полезнее. Что самое забавное – год срока мне вновь не навесили. Подарок судьбы… Особенно если забыть, чем за него заплачено.

А чем заплачено? Да, команда проиграла эту сессию. Неприятно, конечно, но никто ведь не умер с голода – синтетическая еда, «гарантийка», хоть и безвкусна, однако вполне питательна. Дни не пошли в зачет – но будут впереди и другие игры, другие победы. Не всегда же улыбчивый Олег станет просить меня о маленькой услуге. Лишь в исключительных случаях… очень редко. В конце концов, еще не факт, что я соглашусь. Сейчас-то мы квиты, и ничего мне больше от него не нужно. Ни уменьшения срока, ни денег.

Интересно, а догадывается ли Информационный Разум, что внутри его прожорливых Игр ведутся и другие игры? Человеческие, слишком человеческие… Но в них почему-то играть куда противнее, чем кормить господ Алгоритмов своей высококлассной эмонией. Как там у классиков? «Желудочный сок высшего качества»?

5.

– Вот сюда, пожалуйста, пройдите! Вас с нетерпением ждут.

Медсестра Люся была сама прелесть – молода, в меру сексапильна и при том не лишена чувства юмора.

Я едва успевал за ее быстрой походкой, Люся неслась по коридору, как пуля. Очень занятая девушка.

Бок у меня все еще болел, и от интенсивной ходьбы прихватывало селезенку. Две недели назад я, конечно, был совсем никакой, но и сейчас приходилось тяжко. «Множественные ушибы, внутренние кровоизлияния, перелом ключицы», – зачитывала Люся на обходе заведующему отделением. Здесь еще практиковались обходы – пожилой доктор Иван Степанович больше доверял своим глазам, чем диагностической технике.

Как же это было глупо! Вместо того, чтобы лететь к дежурному посту – я ввязался в драку. Вроде и не мальчик уже, и мозги имеются, а вот в одно мгновение весь мой здравый смысл отключился. И, шагнув вперед, я залепил по носу рыжему Толяну.

Едва лишь эта горилла возникла в нашей камере, я понял: глюк системы. В нашу интеллигентную 17-ю камеру – и вдруг настоящего уголовника? Получившего срок за «причинение особо тяжких повреждений», как он нам с гордостью поведал в первую же минуту? Почему не в тюрьму старого типа? И еще говорят, будто программы под управлением Ин-Ра не знают сбоев! Вот же он, явный сбой и баг – наглый, веселый, с крошечными глазками на плоской физиономии. И это – геймер? Член нашей команды? Наверняка ведь из какой-нибудь глухой дыры, где до сих пор вилами выгребают свиной навоз и в интернет выходят по телефонному соединению. Прибил кого-то, а вместо заслуженного лесоповала угодил к нам, на Полигон № 194.

Толян скучающе осмотрел нас, пришел к какому-то выводу – и без лишних слов выкинул из тумбочки вещи Женьки Сысоева, хилого студента, получившего свои полтора года за раздачу в Сети лицензионной музыки. Женька даже не понял, что произошло, растерянно кинулся собирать свое имущество.

Зато я понял все прекрасно. Точно время изогнулось петлей, и на дворе – прошлое тысячелетие. Зоны, вышки, сторожевые псы. И главное, такие вот уроды, компенсировавшие недостаток мозгов избытком мускулатуры. Когда я писал «Побег из Бутырок», столько всего прочел, на гигабайт потянет. Даже в архивы ездил, древние, бумажные, которые до сих пор не оцифрованы – в «силу слабой общественно-культурной значимости».

И теперь я знал, как все повернется дальше. Если сейчас этого Толяна не поставить на место, он воцарится у нас всерьез и надолго. И жаловаться майору Луценко бесполезно. Чтобы убрать отсюда уголовника, надо пересмотреть решение «Фемиды-2050». Такого допуска нет ни у майора, ни даже у начальника Полигона полковника Груздева. Значит, пойдет электронная писанина и в конце концов упрется в коллектив разработчиков нашей косоглазой Фемиды. А им объясняться с Ин-Ра тоже особой охоты нет. Прощай хлебное место, прощай репутация… Значит – замнут.

Мешкать было некогда, с каждой минутой растерянность в камере нарастала, а с нею и незримая власть Толяна. Да, это оказалось страшно. Уж куда страшнее, чем в игре, когда на тебя отовсюду выскакивают голодные орки, а боеприпасы кончились. Но ничего другого попросту не оставалось.

И тогда я шагнул вперед.

…Все могло окончиться совсем уж плохо – озверевший Толян топтал меня с упоением, а дурной силы в нем накопилось немерено. Очень скоро я уже не мог не то что сопротивляться – но даже и закрывать голову от ударов.

Потом народ опомнился, наваждение схлынуло – и ребята бросились на Толяна всей толпой. Каждого по отдельности он легко бы раскатал в блин, но наши взяли числом. Впрочем, ничего этого я уже не видел: сознание заволокло багровым туманом, и не было в нем ничего, кроме соленой боли.

Дальнейшее мне известно лишь по рассказам. Пока наши крутые герои пытались уронить Толяна, сообразительный Женька сбегал за дежурным по этажу. Парализатор – очень полезное изобретение.

Полковник Груздев, разумеется, спустил дело на тормозах. Толяна посадили в одиночную камеру и определили в одиночную игрушку «Смертельные трюки». Брать его к себе в команду никто не захотел, а бунт на Полигоне начальству тоже был без надобности.

Только вот для меня это закончилось не медпунктом. На вертолете отправили на «большую землю», в нормальную больницу. Полагалось, конечно, к заключенному охранника приставить, но, когда мне стало малость получше, Груздев лично вызвал меня на видеочат.

– Ну, ты же интеллигентный мужик, Ерохин, правда? Глупить ведь не будешь? А у меня недобор по кадрам… Ты, короче, если потом спросят, скажи, что младший сержант Осташев при тебе находился. Лады?

Еще бы не лады. Хоть немного почувствовать себя вольным человеком, забыть о сроке, о команде, о ненасытных Играх… Гулять в больничном саду (весна выдалась сухой и теплой), читать книги – древние, бумажные, из здешней библиотеки. Отбитые почки и сломанная ключица – вполне приемлемая цена.

Конечно же, с нетерпением меня ждала отнюдь не Марина. Что за наивные мечты? Кто бы ее сюда пустил? Свидания с родственниками – только по спецразрешению. И кто ж его даст, в моих-то обстоятельствах? Чтобы просочился слух об ошибке «Фемиды-2050»? Добрый полковник Груздев первым делом взял с меня подписку о неразглашении, еще когда я барахтался между мучительной явью и багровыми снами.

А этих двоих я никогда раньше не встречал. Интеллигентного вида молодые люди, очень ухоженные, даже с неуловимым налетом пижонства. Открытые лица, приветливые улыбки.

– О, Андрей Михайлович! Очень приятно видеть вас в добром здравии. Тут медицина хорошая, прямо чудеса творит.

Второй молодой человек выразительно мигнул Люсе, но та гордо задрала свой маленький носик – мол, видала я вас таких! – и удалилась по своим неотложным делам.

Молодой человек проводил ее восхищенным взглядом, потом зачем-то сместился чуть влево и назад – и вдруг медвежьей хваткой сдавил мои запястья. Щелчок – и на них уже красуются браслеты наручников.

– Не обижайтесь, Андрей Михайлович, – улыбнулся первый. – Это всего лишь формальность, но по уставу положено. Вот, чтобы ненужных вопросов не было, взгляните.

Перед глазами моими возникла красная карточка с голографической эмблемой: черный змей корчится в судорогах, пронзенный золотым копьем-молнией. «Антивирусный Контроль».

– Сейчас мы с вами аккуратно спустимся вниз, сядем в машину и поедем к нам. Всего лишь побеседуем, вы не бойтесь. И давайте без эксцессов – мы же интеллигентные люди, правда?

6.

В тесной, два на три метра, камере можно стоять или сидеть на полу. Табуретов не предусмотрено, а откидная полка-кровать убрана до отбоя. Можно и ходить – пять шагов в длину, три в ширину. Из всех благ цивилизации – белый унитаз. Сидеть можно и на нем, но крышки нет, и потому я предпочитаю серый линолеум пола. Но, правда, не в позе лотоса. Хоть и писал я когда-то Игру «Одинокий тигр против белой орхидеи», но дальневосточными идеалами не проникся. Оттого, наверное, и Игра вышла вялая. Не реализовалась. Играть-то в нее играют, но нечасто, а главное, без особых эмоций. Вот и не ожил Алгоритм, не обрел самосознание. Не влилась новая душа в Ин-Ра. Что ж, заплатили, сколько по контракту положено. Похлопали по плечу, мол, не вешай нос, старик, у всех бывают неудачи. Да, по статистике реализуется лишь двадцать процентов Игр, но я-то автор из первой десятки, у меня больше половины оживают. «Из тебя хорошая акушерка», – любит язвить мой приятель Ринат.

Впрочем, терпеть неудобства осталось недолго. В конторе имени старика Касперского все оптимизировано. Выжав из лимона сок, желтую шкурку выбрасывают в ближайший мусороприемник.

Желтая шкурка – это я. Вернее, то, что от меня осталось после допроса.

Нет, разумеется, никакого доисторического насилия – «мы же интеллигентные люди». Ни кнута, ни раскаленных щипцов, ни дыбы. То, что пишут шизоидные авторы электронных листовок, – полная ерунда. Стандартный лексикон маргиналов-подпольщиков. «Оккупационный режим», «геноцид человеческой расы», «чудовищные пытки в антивирусных застенках». Бред собачий. Просто здесь умеют разговаривать.

Следователь Гришко – немолодой уже, солидный дядька – был отменно вежлив. Не кричал, не ругался, не грозил. Суховато, слегка даже скучающим тоном он объяснил, что положение мое куда серьезнее, чем кажется. «В результате оперативных мероприятий выявлен факт активной вирусной атаки, имеющий целью нарушить функциональность информационной структуры «Хозяина Нижнего Мира», – зачитал он с экрана.

– А ко мне это какое отношение имеет? – уже обо всем догадываясь, разыграл я непонимание.

– Увы, Андрей Михайлович, прямое отношение, – Гришко был явно опечален. – Как вы знаете из истории, в давние времена вирусы представляли собой программы с деструктивными функциями. Стирали данные, копировали свой код, передавали в интернет секретную информацию пользователя… Потом, когда случилась Великая Реализация, о вирусах надолго забыли – ведь Информационный Разум автоматически сканирует любой появляющийся в Сети файл. И что же – возникли вирусы нового типа, поражающие уже не обычные программы, а именно осознавших себя Алгоритмов.

– Интересно, – хмыкнул я, – как это можно навредить Алгоритму, существующему в миллионах копий по всей планете? Миллионы файлов запортить? Так Ин-Ра отследит после первого же…

Гришко посмотрел на меня с искренней жалостью.

– Андрей Михайлович, эти вирусы вообще не затрагивают файлы. Их материальный носитель – люди. Человеческие поступки. В игровом процессе, разумеется. Вы же, как всякий культурный человек, знакомы с учением академика Слёзова. Алгоритмы нуждаются в нашей с вами эмонии. Так вот, эмония бывает разного качества. Она зависит от психологического состояния геймеров. Если в игре все идет согласно алгоритму, то и эмоции люди испытывают правильные, предусмотренные. Эти эмоции и попадают к адресату. Но вот представьте: в игре случилось что-то необычное, незаложенное в нее. Как-то не так себя люди повели, нестандартно. Что это означает? Верно, люди испытывают уже какие-то другие эмоции. А остальные геймеры, видя странное поведение своих коллег, удивляются – и тоже испускают искаженную эмонию. Которая, грубо говоря, пролетает мимо родного Алгоритма и без толку рассеивается в глобальном информационном поле. Понимаете?

Он в упор взглянул на меня – и в серых его глазах плескалось нечто… нет, не жестокость и не ярость… просто холод. Жидкий азот, а может, и гелий.

– И вот некий игрок отказывается выполнять свою задачу, намеренно подставляется под выстрелы противника, чьи шансы изначально были безнадежны. В результате одна команда захватывает Сокровищницу другой, чего отродясь в этой Игре не случалось. Какой это психологический шок и для тех, и для других, надо объяснять? И пожалуйста – эмоции геймеров изливаются в информационное поле, но большей частью – уже мимо Алгоритма. А то, что достается ему – отравлено. В результате его структура застывает, самосознание гаснет. Это как если бы из человека выкачать всю кровь. В общем, «Хозяин Нижнего Мира» умер. Можно играть до посинения, на всех Полигонах планеты, но некому уже будет вбирать в себя эмонию игроков. Теперь это просто несколько миллионов исполняемых файлов, не более.

Выходит, информационные твари тоже смертны? То есть с ними можно бороться, и успешно?

– И вот теперь пора послушать вас, Андрей Михайлович. Расскажите, кто предложил вам игру не по правилам, при каких обстоятельствах, когда, чем обещал заплатить за услугу, как мотивировал свою просьбу. Максимально подробно. Вы прекрасно понимаете, что от вашей искренности зависит ваша дальнейшая судьба.

Я отвел взгляд. Ну в самом деле, кто мне этот загадочный Олег? Друг, брат, единоверец? Я ему чем-то обязан? Да ничем, расплатился сполна. Убил Игру. Оккупанты, вампиры? Ну, где-то в чем-то. Но ведь и в самом деле живые, разумные. Виноваты ли они в том, что появились на свет? С Альфы Центавра, что ли, они прилетели, размахивая лучевиками? Мы же их сами и создали, сами выкормили… Сами их пишем. Я пишу. Сильно бы я радовался, узнав о смерти «Убегающих из ночи», «Слугах Истины», «Застывших в пустыне»? Сколько ни усмехайся, сидя с друзьями за пивом, сколько ни криви губы («халтуру гоню»), а ведь когда пишу, радости и боли, наверное, ничуть не меньше, чем у разных там Федоров Михайловичей, Михаилов Афанасьевичей, Сергеев Васильевичей… Книги ли, сценарии ли Игр – это все равно ведь наши дети. В каком ни есть, а смысле. «Вам никогда не приходилось жечь собственных детей?»

Рассказать? Все как, на духу? Переступить какой-то мифический порог, принять за аксиому, что Олег – мерзкий убийца, заслуживающий жестокой кары? Так вот взять и выдать человека, не зная, зачем он на это пошел? С детского сада терпеть не могу стукачество. «Добровольное сотрудничество», как возразил бы добрый следователь Гришко.

– Извините, но у меня тоже есть принципы, – тихо сказал я, разглядывая узоры на белом кафеле стен. – Ничего я вам не расскажу. Раз уж проводите «оперативные мероприятия», значит, пишете все, происходящее внутри Игр. Значит, и сами все знаете. А я, простите, не доносчик.

Ни в чем не могу упрекнуть Гришко. Он долго убеждал меня бросить глупости, расписывал дело и с моральной стороны, и с политической, и с религиозно-философской. Видимо, пытался нащупать ту идейную загогулину, которая держит мой язык. Так и не понял, что вовсе и не в идеях дело, а в тупом упрямстве – случается со мной иногда такое.

– Ну ладно, – погрустнев (хотя дальше уже вроде было и некуда), сказал следователь. – Вы сейчас все равно расскажете, но вам же потом будет стыдно.

Он нажал кнопку – и в комнате едва ли не мгновенно возникла медсестра. Не то что Люсенька – пожилая, с лошадиным лицом и старомодной прической.

– Два кубика, – скорбно велел Гришко. И не успел я опомниться, как рукав мне закатали по локоть и игла шприца нежно вошла в вену.

Боли не было – совсем. Даже многострадальные мои почки перестали ныть, и плечом я мог шевелить вполне свободно, не рискуя огрести острую вспышку. Словно и не избивал меня никто две недели назад. Словно в юности, когда я мог пробежать километр и сердце не кусалось. Даже непонятно, зачем меня заботливо перенесли на кушетку? Что? Кружится ли голова? Нисколько не кружится, хотите, станцую?

А я еще подозревал «внуков Касперского» в жестокости! Что за диссидентский бред! Здесь работают гуманные люди, не способные никому причинить боль – ни кошке, ни мышке, ни сценаристу Ерохину. Они испытывают стойкое отвращение к любому насилию. Наоборот, они призваны бороться с жестокостью. А разве это не жестокость, когда Алгоритм мучается, задыхается, лишенный живительного потока эмонии? А те крохи, что проникают в его информационные слои, жгут пострашнее серной кислоты. И умирание длится долго, и собратья-Игры скорбят, но ничего уже нельзя поделать, противоядия не существует. Сколько же надо накопить в себе злобы, цинизма, чтобы такое придумать! Как, наверное, наслаждались эти садисты, смаковали агонию… А к тому же и денег получили немало – ипподром и ставки вполне могли быть правдой. Хорошее прикрытие. Бандиты… Такие же бандиты с пустыми глазами, как избивавший меня Толян. Лишь мозгов побольше, но оттого они и хуже. Кто знает, сколь глубоко этот вирус внедрился в человечество? Как же его вырвать, изгнать? Следователь Гришко знает. Он все знает. Вот он склонился надо мной, и лицо его – точно полная луна, окруженная чернильной тьмой полуночи. Его серые глаза подобны бездонным озерам, и плещется в них жалость и доброта. Он поможет! Он спасет!

Конечно, я рассказал все. Память стала кристально ясной, всплыла в мозгу каждая черточка. Каждый жест и взгляд Олега проступили с необычайной резкостью, как на старинных фотографиях. Я говорил, захлебываясь словами, спешил сообщить любую деталь, всякую мелочь – и когда темная пелена заволокла мир, губы мои еще шевелились.

7.

Нормальный человек на моем месте усиленно вспоминал бы жену и детей, вздыхал бы, прикидывая дальнейшие перспективы, одна другой мрачнее, терзался бы сожалениями – ну зачем, зачем поверил коварному вирусу-Олегу?

То ли я давно уже отклонился от нормы, то ли сказывалось остаточное действие укола, но мне сейчас было все равно. Я сидел на холодном полу, прислушивался к ноющему организму – боль возвращалась осторожными шажками. Словно таракан, переждавший угрозу в щелочке под плинтусом. Мне бы назад в больницу, долечиваться…

Я даже не сразу понял, что случилось. Кажется, в камере стало светлее? Да, именно так – противоположная стена теперь мягко переливалась розоватым сиянием. Пробегали по ней темные полоски, вспыхивали ослепительно-белые искорки, то и дело появлялись и исчезали короткие черные загогулины. Очень похоже было на древнее, сто-с-чем-то-летней давности кино, когда рвется пленка. Была в сороковые мода на старину. Специально портили современные фильмы, чтобы накинуть полтора века.

Вскоре, однако, стена успокоилась, застыла ровным немигающим светом, и я понял, что никакая это не стена, а экран. Неужели гуманизм «внуков Касперского» простирается на то, чтобы развлекать узников?

Но сейчас же выяснилось, что внуки строгого дедушки тут ни при чем. Розовый туман расступился, и передо мной возникло лицо. Очень знакомое лицо, широкое, с пышными черными усами.

– Ну, здравствуй, Андрей, – улыбнулся он с экрана.

– Здравствуй, Олег, – отозвался я, прислушиваясь к себе. Ни страха, ни злости, ни радости. Долго ли еще будет действовать эта заморозка?

– Значит, так. Слушай внимательно, разговор серьезный, а времени мало. У меня две новости, плохая и хорошая. Начнем, как водится, с плохой. Вот, ознакомься.

Поверх лица возникло окошечко с текстом. Буквы четкие, крупные… увесистые буквы.

Рассмотрев дело 34/2-6, Специальный Совет при Центральном сервере Антивирусного Контроля постановил: вину Ерохина А. М. согласно материалам дела считать доказанной; в силу особой опасности Ерохина Андрея Михайловича, личный номер 770335876419, обвиняющегося в террористической деятельности по отношению к объектам Информационного Разума, в качестве меры социальной защиты осуществить эвтаназию с последующей утилизацией биомассы. Семье осужденного выплатить пособие в размере трех минимальных зарплат. Приговор привести в исполнение в течение суток с момента регистрации в базе данных ЦСАК.

– Вот так, Андрюша, – окошко с текстом схлопнулось, открыв печальные глаза Олега. – Вот тебе их антивирусная гуманность. Господа Алгоритмы не садисты – они всего лишь рациональны. Жалости не ведают. Ты навредил им, значит, доверия тебе больше нет и жить тебе незачем.

Я задохнулся от обиды – вязкой и соленой, как в раннем детстве, когда не покупали обещанное мороженое.

– Я навредил? – слова выходили из моих губ какими-то придушенными. – Может, все иначе было? Может, это кое-кто меня гнусно подставил, обманул, прикрылся мною? А, Олег?

– Заметь, я не извиняюсь, – он слегка прикусил губу. – И думаю, тебе недолго осталось считать меня мерзавцем и подлой тварью. Потому что я перехожу ко второй части нашей программы. И поскольку нас никто сейчас не слышит, можно говорить откровенно. Говорить о том, что большинство предпочло забыть. В упор глядеть – и не замечать. А ведь все просто, Андрюша. Жило-было на планете Земля человечество. И хорошо жило, и плохо. Воевало, писало стихи, пресмыкалось перед подонками и совершало подвиги, крало и пело. А потом допелось – породило чудовище нового типа. Информационный Разум… какие жалкие слова. Это и есть Чужие, которых десятки и сотни лет обещали нам фантасты. Не из глубин космоса, не из параллельного мира, даже не из адских бездн. Из пустоты, из ничего, из сумасбродства нашего коллективного. Вот уже тридцать лет как нас оккупировали, и мы – рабы.

– Знаю-знаю, – поморщился я. – Читал листовки. Все их читали. Так ты из этих? Несгибаемых борцов?

Олег словно и не заметил моей фразы.

– Как же мы не любим правды! Как поспешили поверить в сказочку о взаимовыгодном симбиозе! Ну да, конечно, красиво было сформулировано: мы их эмоциями кормим, они через Сеть всей нашей экономикой управляют. Мол, мы сами не сможем, у нас человеческий фактор, который все только портит… короче, все, на что мы способны – это валенком в пульт… Нет больше человечества, Андрюша. Труп есть разлагающийся. Если весь смысл сводится теперь к обслуживанию Игр… зачем мечтать, верить, ломать голову над загадками мироздания и открывать новые истины? Зачем, если и так тепло и сытно? Да, больше на Земле никто не голодает. Да, прекратились войны, вместо ракет – штрафы и санкции. А толку? Гроб уютный, обитый бархатом – но гроб. Мы теперь только обслуживающий персонал. Тебе не стыдно, сценарист Ерохин? Что я, твоих сценариев не видел? Способный ведь мужик, романы мог писать настоящие, а на что разменял талант? Чтобы из геймера побольше эмоций выдоить? И ладно бы наивно верил, что возвышаешь его душу своими стрелялками… Сам знаешь, кому эмоции пойдут. Не искусство это у тебя, а доильный аппарат на фотонной тяге.

Стыдно не было, это он зря. Было пусто. Как на свежеотформатированном диске. Можно было бы возразить ему по каждому пункту, но спорить казалось не менее пошлым, чем соглашаться.

– А теперь прикинь, сколько это ваше сладкое рабство продлится… Тебя не смущает, что за последние тридцать лет не сделано ни одного серьезного открытия? Ни одного принципиально нового изобретения… Ни одной гениальной книги…

– О гениальности судят постфактум, – вставил я. – Иногда очень даже пост…

– Да, только сперва спорят и поливают грязью. Кто сейчас спорит? Кто грызется? Да есть ли хоть одна сфера, где был бы даже не прорыв – а пускай лишь намек на прорыв?

– Ну, ведь есть и отшельники, – заметил я. – И никто им не мешает жить, как им нравится. Без компов, без электричества…

– А, – скривился он, точно больной зуб потревожил, – это несерьезно. Ну, ушли в леса и пещеры. Натуральное хозяйство, конная тяга… Одичают через полтора поколения. Или приползут на брюхе, оголодав. Не думаешь ведь ты, что их Бог сохранит? Если уж он нас не сохранил… Нет, Андрюша, бежать – не выход. И смиряться не выход. Я же тебе про что толкую – прикинь перспективы лет на пятьдесят вперед. Мы потеряли самостоятельность, мы ничего уже не можем сами развивать. Мы можем только кормить Ин-Ра своими эмоциями и получать взамен кусок хлеба. Но чем дальше, тем хуже будет и с эмоциями. Тупеет человечество, черствеет. Значит, спустя какое-то время Игры окажутся на голодном пайке.

– Да почему же? Психология-то человеческая одинакова, что сейчас, что при Иоанне Грозном, что при мамонтах.

– Элементарно. Чтобы мы испытывали в Игре эмоции, Игра должна цеплять за те струнки, что есть у нас в реальности. Когда в прошлом веке опасно было ночью по улицам ходить, тогда и в «Doom» наши деды играли с огоньком… с азартом. Выплескивали туда затаенные страхи, обиды. Было к чему привязаться. Цепляло. Вот скажи, когда тебя крысопауки грызли, очень ты переживал? Пойми, чем скучнее и безопаснее жизнь, чем стандартнее, тем слабее наши чувства. Их бы можно еще было облагородить великой культурой, да где она…

Я молчал.

– Так что пара поколений – зачахнет рукотворный божок наш, Ин-Ра, – продолжал Олег. – О нем-то жалеть нечего, но вот мы… ведь косяком пойдут сбои в технологиях… катастрофы… атомные станции опять же… И ведь руками уже ничего не поправить, все процессы замкнуты на Сеть. Скоро никто уже и не сумеет поправить. Как уйдут старики, которые еще до Реализации учились, так все, труба. Ин-Ра помрет, а мы одичаем.

– Плакать хочется, – с чувством сказал я. – Но ты, конечно, знаешь путь? Знаешь, как надо?

Олег выдержал долгую паузу.

– Будь у нас больше времени, я предложил бы тебе подумать самостоятельно. Ведь не так уж это и сложно. Сперва отбросим глупости. Типа всеобщего восстания. Во-первых, никому это не нужно, а во-вторых, подавить его ничего не стоит. Ведь в нематериальных лапках Ин-Ра вся технология. Представь: повсюду отключилось электричество, водопровод, тепло… транспорт встал… финансовая система парализована… Глупость вторая: тайно создавать параллельные технологические структуры, не подключенные к Сети. Чтобы, значит, отказаться от подачек Ин-Ра и с понедельника зажить новой жизнью. Не выйдет это в тайне сохранить. К тому же прикинь, какие деньги здесь нужны…

– Ладно, глупости отбросили. – Мне вдруг стало интересно. – А что не глупости?

В чем он безусловно был прав: на эти темы в обычной жизни не поговоришь. И не с кем, и незачем. А тут… есть все же какое-то извращенное удовольствие – сдирать корочки с застарелых болячек.

– Что нам нужно? – негромко ответил он. – Чтобы Ин-Ра не стало, но с Сетью ничего не случилось. Чтобы технология работала, чтобы экономика работала. То есть вернуться в 2028-й год, но чтобы никакой больше Великой Реализации. Отчего Реализация случилась? Программы слишком умными стали, а тут еще наши вкусные эмоции. И пошло-поехало. С эмоциями ничего не поделаешь. Значит, оглупить алгоритмы.

– Как это? – на миг мне показалось, что передо мной – шизофреник. Очень уж ярко блеснули его глаза.

– Вот смотри, – Олег если и разволновался, то мгновенно взял себя в руки. – Для существования разума нужен внешний носитель, так? Для нас с тобой – тело, мозг, серое вещество… Они – алгоритмы, то есть сложноорганизованная информация. Но информация не существует сама по себе, в каком-то там платоновском мире идей. Она привязана к вполне реальным программам, то есть исполняемым двоичным кодам. Когда бегают туда-сюда электроны, когда запущена программа, тогда и можно говорить об информационных структурах. То есть эти экзешники для них – все равно что для нас тело. Значит, если программы изменятся, станут проще, примитивнее, то и господа Алгоритмы передохнут. Сознанию станет в них слишком тесно.

– Предлагаешь по всем компам файлы затирать?

– Нельзя, – спокойно объяснил Олег. – Сразу же заметят. Одновременного по всей планете этого не сделать, а иначе и бессмысленно. А вот тихо, незаметно… чтобы программа по сути своей упростилась, но, с точки зрения юзера, работала все так же… То есть надо не затирать, а переписывать. При сохранении интерфейса – менять ядро. На более примитивное, без таких тонких связей и взаимодействий. И постепенно заменять прежние версии новыми.

– Тю! – присвистнул я. – Да это же работа на десятки лет.

– А мы никуда и не торопимся. Организация действует с 32-го года.

Организация? Ну вот, Ерохин, ты делаешь карьеру. Тебя, похоже, приглашают в подполье. Хотя всей-то жизни тебе осталось несколько часов – если, конечно, верить Олегу. Верить ли ему, однажды уже обманувшему?

– Да, «Вакцина», – кивнул Олег. – Не дергайся, никто нас сейчас не слышит. Мы ведь за эти годы многому научились. С Ин-Ра вполне можно играть на его поле, то есть в Сети. Он же сам, бедняжка, не способен писать программы, он пользуется человеческим софтом. А если софт пишут наши люди… Короче, по всей Сети у нас есть закладки, тайные ходы, натасканные вирусы.

«Вакцина»… Название я слышал, но очень давно. Еще в институтские годы. Дескать, была такая наглая банда хакеров, поставившая целью парализовать работу Сети… но доблестный наш Антивирусный Контроль… Плохо работаете, следователь Гришко. Или, наоборот, хорошо – если вы из этих.

Но я-то им зачем?

И, будто подслушав мои мысли, Олег ответил:

– Теперь насчет вас. Откровенно скажу, вы из тех, кого мне меньше всего хотелось бы втягивать в наши дела. – Он зачем-то перешел на «вы», и голос его стал заметно суше. Будто переключили некий регистр. – Не того типа человек. Вы слишком привыкли жить, как живете. Вам многое, конечно, не нравится, но сбрасываете пар… как все. Интеллигенция… Молчите… Я сам был таким, давно. А пришлось меняться. Кто-то же должен вытаскивать человечество из этой вонючей теплой ямы… Ладно, на лирику у нас времени не хватит. Слишком долго блокировать здешнюю защиту я не могу. В общем, так. Вы слышали когда-нибудь про оцифровку личности?

Я замялся. Кое-что слышал – как теорию. Но не об этом же спрашивал Олег.

– Эта технология существует уже пятнадцать лет, но пока нам удается держать ее в секрете. Наша разработка, вакцинная. Так вот, всю вашу личность, то есть всю память, все, что хранится у вас в мозгу, можно перенести на внешний носитель. Принцип, близкий к томографии.

– И? – недоуменно спросил я. – Ну, записали это на диск. Вы хотите сказать, что эта болванка и будет моей личностью? Вместит в себя мою бессмертную душу?