Текст книги "Журнал «Если», 2003 № 07"

Автор книги: Кир Булычев

Соавторы: Дэвид Брин,Владимир Гаков,Виталий Каплан,Александр Тюрин,Дмитрий Байкалов,Виталий Пищенко,Сергей Питиримов,Эдвард Лернер,Юрий Самусь,Владимир Борисов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)

Игрок 4 – всем: Живет с женой? Мерзавец утверждал, что она умерла!

Очевидно, второй Игрок пытался повысить свои шансы, давя на сочувствие. И хотя он оказался человеком, я не жалею о том, что выкинул его. Теперь все свелось к нам троим. Игрок под первым номером так походит на мою жену, на меня. Игрок четыре – тяжелая жизнь и прекрасный рассказ… Кого выбросить следующим?

Раунд 5

Я – Игроку 1: Вы мне доверяете?

Игрок 1 – пятому: Назвался груздем – полезай в кузов.

Я – первому: В таком случае, голосуем за номер 4. Что бы там ни было, это, скорее всего, она.

Игрок 1 – пятому: О'кей.

Игрок 4 – всем: Вижу, вы оба печатаете, но я ничего от вас не получаю. Клянусь, я не Модель.

– Вас осталось трое, – роняет Ньюмен. – Думаю, что теперь-то уж люди наверняка сообразили, кто из них – Модель. Вот мой вопрос: предположим, что вы взяли джекпот. Как вы его потратите? Игрок четыре, начнем с вас.

– Какую-то часть оставлю себе и своей подруге. Может, чуть меньше половины. Остальное отдам на благотворительность. Я веду кое-ка-кую работу с детьми, пострадавшими от жестокого обращения, и хотела бы пожертвовать деньги в память о брате.

Я – Игроку 1: Все это уловки. Спекулирует на наших чувствах.

– А вы, Игрок под номером пять? – спрашивает Ньюмен. – Как вы собираетесь потратить ваши миллионы?

Только будь честным, – говорю я себе. Остальное неважно, поскольку я и первый Игрок все равно собираемся вытеснить четвертого. Так что все идет по плану.

– Куплю хороший дом для жены и ребенка. Новую машину, видеостену побольше, мебель из настоящего дерева. Может, повезу семью отдохнуть в какое-нибудь роскошное местечко. Вероятно, я бы еще немного поработал, чтобы чем-то занять себя, но было бы неплохо знать, что отныне труд для меня вовсе не обязателен. Я смог бы смотреть на вещи проще и проводить больше времени с семьей.

– Больше времени с семьей, – повторяет Ньюмен. Игрок один, а что у вас?

– Да, определенно, дом получше и машину побольше. Заплатила бы долги, выделила какие-то суммы друзьям и родным и вложила бы остальное в какое-нибудь дело. О, кстати, возможно, потратила бы немного на то, чтобы приехать к Игроку пять, познакомиться семьями. По-моему, у нас много общего.

– Вы так в этом уверены? – осведомляется Ньюмен. – Что же, мы все выясним наверняка после следующего краткого сообщения.

Режиссер – всем: Шестьдесят секунд.

Игрок 4 – всем: Я настоящий человек. Не знаю, кто из вас реален, но я не Модель.

Я – первому: Не слушайте. Она, естественно, должна утверждать нечто в этом роде.

Игрок 4 – пятому: Похоже, вы что-то пишете ей. Вы настоящий? Клянусь, это не я.

Проходит пятнадцать секунд, в продолжение которых я не получаю сообщений.

Игрок 4 – пятому: Пятый, она вас дурачит, притворяется, будто похожа на вас, для того, чтобы вы посчитали ее человеком. Я сильно от вас отличаюсь, но уверяю, я не Модель Человека, так что это, должно быть, она. Будете голосовать заодно со мной?

Режиссер – всем: Десять секунд.

Больше я никому ничего не передаю.

– Рад приветствовать всех вновь, – жизнерадостно трубит Ньюмен.

– Мы в прямом эфире. Игроки, делайте свой выбор.

Я, не колеблясь, тычу пальцем в четвертую кнопку.

– Голосование закончено, – констатирует ведущий. – И у нас ничья. Один голос за Игрока под номером один и еще один – за Игрока 4. Придется призвать на помощь зрителей. Прошу вас проголосовать.

Игрок 1 – пятому: О, нет, пожалуйста, только не меня.

Я скрещиваю пальцы на счастье, надеясь, что зрители сделают правильный выбор и исключат Игрока номер 4. Она просто должна оказаться Моделью. Но если она действительно Модель, значит, не голосовала. Я голосовал за номер 4 и первый Игрок голосовала за номер 4, так кто же выбрал номер 1? Это может означать только…

– Публика проголосовала! – восклицает ведущий. – Пятьдесят три процента назвали Игрока под номером четыре. Но дело в том, что она человек. Ее зовут Никки Холтермен, сорок лет, информационный археолог в зоне Далласа, где поселилась вместе со своей приятельницей. Теперь она нас покидает.

Раунд 6

Значит, Игрок номер 4 – человек? Я потрясен! Если Модель не она, то выходит – это Игрок один! Лично я знаю, что со мной все в порядке, значит, остается она. Четвертый Игрок была права, она все это время держала меня за дурака, а я и уши развесил!

Наверное, я с самого начала верно определил: все участники игровых шоу – кретины. Вроде меня самого.

– Во время финального раунда, – предупреждает Ньюмен, – вы, зрители, снова проголосуете. Если выберете правильно, то человек получит шесть миллионов ньюдолларов. Ошибетесь – и Модель Человека станет победителем на всю следующую неделю.

Модель и без того побеждает почти каждую неделю, а более точное процентное соотношение: девяносто пять с половиной процентов из ста. Несмотря на то, что каждую неделю разыгрывается шесть миллионов ньюдолларов, за последние пять лет такие суммы выплачивались всего двенадцать раз. Тысяча сто девяносто игроков и только двенадцать, человечность которых оказалась достаточно убедительной.

Но откуда мне известна статистика? Я смотрел игру по головизору, однако не задумывался над цифрами.

Я помню, как меня привели в студию и наложили грим. А до этого я ехал… как я попал на студию?

У меня есть жена. Ее зовут Морин. Это она посоветовала мне попробовать свои силы в игре. Как ее девичья фамилия? Должен же я помнить девичью фамилию жены… как там… как там…

Мой сын Эндрю. Мы зовем его Энди. Ему шесть лет, он ходит в первый класс. Его учитель… имена друзей… Не знаю. Почему я не знаю? Неужели все мои воспоминания – сплошная фальшь?

Я и есть Модель Человека.

Игрок 1 – пятому: Это вы.

Я – первому: Да. Но до этой минуты я не догадывался.

– Ваш последний шанс, игроки, – объявляет Ньюмен. – Поговорите со зрителями. Докажите, что вы люди. Игрок под номером один, начнем с вас. Для защиты ваших интересов у вас есть тридцать секунд.

Вид у женщины довольно взволнованный. Возможно, она сердита на меня за то, что я так ловко вел игру. Мне стыдно. Способна ли Модель Человека испытывать стыд? Вероятно – ведь я испытываю… Еще несколько мгновений назад я не знал, что я такое. Но ведь это и есть мое предназначение в той искусственной, придуманной жизни, которую я веду. На этой неделе я – Пол Крек, тридцатитрехлетний рекламный агент, с женой Морин и сыном Энди. А на следующей могу стать маленькой старушонкой или водителем грузовика. И при этом ничего не буду помнить о прошлых воплощениях. И не буду сознавать, что я всего лишь подобие человека. Для этого и создан.

Но почему именно сейчас меня мучит совесть?

Похоже, программисты почти не оставляют игрокам шансов на победу. Мои многочисленные выигрыши и умение мистифицировать не только участников, но и зрителей – самое верное тому доказательство. Может, в меня заложено чувство вины, которое должно проявляться именно после того, как я добираюсь до последнего раунда? Но почему приходится узнавать обо всем еще до ответа на последний вопрос? Мне кажется, что это – промах. Не могли ли программисты на этот раз ошибиться?

– Я ужасно зла, – начинает свою финальную речь первый Игрок.

– На себя и вашу Модель. Все это время, почти до самого конца я считала, что нашла друга. Он казался таким приятным человеком… Какой ж& идиоткой я была, верно? Модель использовала меня, заставляла голосовать так, как было выгодно ей, и мне жаль остальных участников, потерпевших поражение из-за моей глупой доверчивости. Но вам всем необходимо знать, что я человек, а Игрок под номером пять – компьютер. Смотрите…

Она подносит руку ко рту и впивается зубами в предплечье. Безжалостно. До крови. По ее щекам льются слезы.

– Смотрите, у меня кровь течет! Да, это может оказаться всего лишь очередным трюком ужасно умной Модели. Но что еще я могу сделать? Выдрать себе волосы? Выцарапать глаза? Это всего лишь дурацкая игра, и если вы не способны различить, кто человек, а кто нет, значит, в проигрыше все.

– Время вышло, Игрок один, – вмешивается Ньюмен. – Ваша очередь, Игрок пять – докажите свою подлинность.

– Скажем так, все правда: я и есть Модель Человека, – бесстрастно произношу я. Леди не лжет. Она действительно человек. Я тоже мог бы укусить себя и сделать так, чтобы все увидели мою кровь, но к чему стараться? Она победитель. Эта игра крайне жестока, и я стыжусь, что стал ее орудием. Отдайте леди шесть миллионов и выключите головизоры. Меня тошнит от всего этого.

– Да, нужно признать тактика совершенно необычная, – говорит Ньюмен. – Но сейчас те зрители, что сидят у своих головизоров, должны решить, кто из этих двоих человек: первый Игрок с ее страстным призывом или пятый Игрок с его тонким психологическим ходом? Голосуйте, а мы после небольшого перерыва объявим результаты.

Режиссер – всем: Тридцать секунд.

Я посылаю сообщение напрямую, больше не делая вид, что печатаю.

Игроку 1: Поздравляю, вы победили.

Игрок 1 – пятому: Спасибо. Вы полностью меня одурачили.

Я – первому: Прошу прощения, это моя работа.

Вступает знакомая мелодия, и мы снова в эфире. Ньюмен открывает конверт и вытаскивает листок бумаги. Все это чисто театральный трюк, попытка показать товар лицом, поскольку в действительности он считывает результат со своего информационного экрана.

– Леди и джентльмены, соотношением 96 349 021 к 95 288 310 голосам Моделью Человека назван Игрок под номером один. К сожалению, как и много недель подряд, вы выбрали настоящего человека. Это Дороти Берт, домохозяйка из Эдисона, штат Нью Джерси, где она живет со своим мужем Сэмом и детьми, Лилли и Питером. А теперь она нас покидает.

За миг до того, как первый экран темнеет, я успеваю увидеть ее лицо – она потрясена. Хотя я пытался под конец отдать ей приз, зрители мне не поверили. Вероятно, попытались предвосхитить мои замыслы и решили, что поскольку я добровольно сдаюсь, то просто не могу быть Моделью. Говорю же, мои программисты крайне редко оставляют что-то на волю случая и, должно быть, спланировали подобный ход с самого начала. Психология человека – вещь крайне сложная, но ее весьма легко программировать, если речь идет о большом количестве субъектов.

Я преобразую свое видеолицо в образ хорошо всем известной демонической Модели Человека и кривлю губы в безжалостной улыбке, на фоне которой плывут заключительные титры.

Режиссер – пятому: Прекрасное шоу. Даже я думал, что Модель – женщина.

Надеюсь, на следующей неделе они не запрограммируют меня на угрызения совести. Плевать мне на проигрыш. Я просто хочу в следующий раз быть веселым и беззаботным.

Но ведь я и без того не смогу запомнить, как все было.

Перевела с английского Татьяна ПЕРЦЕВА

Салли Макбрайд
ПОТОП

Фриц лизнул меня в щеку и взвизгнул. Я отмахнулась, поскольку только что наконец сумела сфокусировать увеличенное изображение личинки ангелокрыла посреди плотной мозаики сырого песка, находившейся в шестидесяти сантиметрах подо мной, и теперь ждала, когда она начнет прокапываться к поверхности. Солнце и приморская жара и так мешали работе, а тут еще волк. Он снова лизнул меня и сказал:

– Лизбет, надо идти.

– Фриц, заткнись! До обеда еще далеко.

Пестрая мохнатая морда Фрица съежилась и превратилась в бледное и остроносое лицо. Моя мать.

– Лизбет, это я. И я хочу, чтобы ты немедленно была дома.

Я выключила микроскоп, подождала, пока он втянет свое рыльце и свернется в кольцо, а потом повесила его на пояс, которым и ограничивалась вся моя одежда.

– Мама, – сказала я, – разве это не ты сама прислала меня сюда? Или тебе уже не нужны образцы из рощи лилейных деревьев?

– Но ты не в роще. – Голос ее казался напряженным. Между прочим, большая редкость. – Ты на пляже, хотя тебе запрещено сюда ходить.

Я поглубже зарылась пальцами ног в теплый песок и присела, обхватив руками колени.

– Ну и что с того? Я вернусь к лилейным деревьям…

– Забудь о них. – Обращенные ко мне глаза ее сделались серебряными. Трудно объяснить словами присутствие рядом с тобой сетевой личности… то, как она говорит в тебе самой. Как смотрит тебе в глаза, находясь внутри твоего собственного черепа. Впрочем, я привыкла, и это более не смущает меня, кроме тех случаев, когда мать прибегает к различным способам физического и психологического принуждения, чтобы заставить меня что-нибудь сделать. – Я хочу, чтобы ты повернулась на юг, обратилась лицом к океану и сказала мне, что видишь.

– Повернуться лицом к воде?

– Да. Просканируй весь пляж, увеличь изображение, если потребуется.

Я встала, стряхнула с ног налипшие песчинки и, щурясь, оглядела весь длинный, покрытый сухим желтым песком склон вплоть до густой черной тени, залегшей под стеной плотины километрах в двух от меня. Отсюда огромная стена уплотненной глины не казалась такой уж внушительной. Вдалеке она загибалась на юг, образуя некое подобие плоскогорья, на котором располагался океан. Я сощурилась еще больше, и стена приблизилась, повинуясь реакции моих оптических имплантатов.

– Лиз, посмотри на ее основание. И скажи мне, что ты видишь.

– Вижу что-то такое… ну, что-то блестящее и движущееся в тени… Ох! – удивление заставило меня отступить на шаг.

– Говори же, что там! – резко прозвучал голос матери.

– Там «саперы». Гигантские. Их там, наверное, сотни.

Мать послала тактильный импульс, буквально развернувший меня за шкирку в направлении лагеря.

– Живо! – крикнула она, исчезая из моей головы. Сменивший ее Фриц принялся цапать мои лодыжки и подвывать, а я бежала вверх по пляжу, окаймлявшему море этого мира, точнее – океан, отделенный от равнин самым большим из существующих во Вселенной уступом. По песку бежать трудно, и края растительности я достигла уже задыхаясь. Остановившись в узкой полосе тени, я оглянулась. Передо мной раскинулась равнина – песчаная, залитая солнцем. Мы называли ее пляжем, но воды рядом не было. Она находилась в километрах отсюда и притом высоко над головой. Вдруг я ощутила себя муравьем, оказавшимся у основания готовой обрушиться плотины. Фриц, существующий лишь в моей голове, скакал рядом, подвывая.

– Живо… живо-оу-у!

Фриц был моим наставником, врачом и приятелем; однако, в первую очередь, он представлял собой персонифицированную, вживленную в мой мозг связь с Сетью, где все и происходило. То есть все, не имевшее физического характера. Например, легкие мои вдыхали настоящий воздух, а тело покрывал подлинный пот. Песок, вездесущий и докучливый, лип к пальцам рук и ног. Я была здесь единственным человеком на сотни километров.

Открыв свою фантомную пасть, Фриц хорошенько тяпнул меня за бедро.

Я мчалась к лагерю. И на бегу услыхала какой-то шепот в голове, потом в моем визуальном поле полыхнул статический разряд, да так, что я едва не упала.

– Ты в порядке? – пропыхтел кто-то мне в ухо, и пока я карабкалась вверх по склону, помогая себе руками, этот кто-то превратился в папу. Он бежал возле меня, смешным движением вытирая лоб. Но мне было не до смеха.

– Где мама?

– Пилотирует шаттл. Не волнуйся, мы заберем тебя, Лиззи, до того как вода достанет тебя.

Сокрушительный поток сенсорных подробностей хлынул на меня, прежде чем отец успел подавить его: черный поток, кишащий животными, раздирающими мою плоть.

Однако он немедленно взял себя в руки.

– Детка, беги, только беги, и все будет в порядке.

Хорошо. Значит, из орбитального роя опускается шаттл, и он доставит меня в безопасное место.

– Будь со мной, когда я окажусь там, ладно? И расскажи, что случилось.

– Конечно, Лиззи.

Папа – новичок в Фулнете. Он женился на матери, когда обоим было пятнадцать – через два года после достижения разрешенного законом брачного возраста. Потом родилась я, и мама сразу же ушла в Сеть. Отец остался, вновь женился через несколько лет, но других детей не завел, и когда развалился и этот брак (Сандра мне никогда не нравилась), перешел в Фулнет. Мне тогда исполнилось десять. Отец был редким человеком из плоти и крови, которых мне довелось знать, во всяком случае, столько времени. Остальные приходили и вскоре уходили – обычно это были другие дети. И я не встречала в физическом мире человека, который бы дольше, чем папа, оставался вне Сети.

Я еще помнила связанные с ним ощущения: запах и то, как краснели его глаза, когда он не спал всю ночь, слушая старинную музыку или размышляя о чем-то. Виртуальные глаза никогда не краснеют, если только вы не делаете этого специально, а папа не любил подобного рода эффекты.

В отличие от матери. Внезапно она оказалась рядом с нами – легкая, несущаяся вперед волчица, похожая на Фрица, но только ослепительно белого цвета. Блеснули ее серебристые глаза. У Фрица глаза светились голубыми огоньками, и шкура у него золотисто-бурая с серыми щетинками над глазами, похожими на брови. Почему мать все время является в виде зверя? Почему она грузится во Фрица и отключает его, когда хочет привлечь к себе мое внимание? Я ведь не люблю этого, что ей прекрасно известно. Фриц тоже оставался рядом, он мчался неподалеку, однако она отключила его голос. Ну ее к черту!

Мать и папа секунду переговорили о чем-то между собой, отключившись от меня. Мне пришлось на мгновение остановиться и перевести дыхание. Фриц ткнулся носом в ладонь моей правой руки, виртуальная морда его казалась теплой и влажной. Я любила, когда он так делал. Сейчас он что-нибудь говорил бы мне, если бы она это позволила. Конечно, настоящие волки говорить не умеют, их трудно приручить и удержать в своей власти. Поэтому Фриц лучше любого подлинного волка.

Хотя мне уже двенадцать, существует много такого, чего я еще не умею делать в отведенных детям участках Сети, хотя Фриц постоянно пропускает меня все глубже и глубже. Там есть темные области, куда я не могу войти, запретные темы, о которых мне не дают информации, соблазны, которых я не способна испытать. Быть человеком из плоти и крови иногда неприятно и нередко унизительно.

Но ведь я живая, верно? И разве не такими должны быть люди? И волки?

Ладно, пусть. Я разговаривала с врачами-психологами и уверила их в том, что простила мать и папу за то, как они поступили со мной – ведь так сейчас делает практически каждый. Фулнетовскому врачу легко врать: он лопает все, если блюдо подавать с умом, а я не дура.

Мать сбросила волчье обличье – явно чтобы перейти к более важным делам – и обратилась в один лишь голос. Хорошо, что ее голос всегда остается одинаковым, хотя облик меняется.

– Лизбет, не волнуйся. Шаттл скоро спустится и заберет тебя. И оборудование тоже, если это удастся сделать.

Я вновь побежала.

– Может быть, кто-нибудь все-таки расскажет мне, что здесь происходит? Если это не слишком вас затруднит?

Папа и мать вновь обменялись импульсами информации, но не удостоили меня ответа.

Я уже почти достигла лагеря, состоявшего из кучи автоматического оборудования, занимавшегося самыми разнообразными делами: вращающейся станции, вспомогательной силовой установки, жилого блока для меня и разных дистилляционных установок, антенн, насосов, локаторов и так далее. Со всем этим железом и местным ответвлением Сети меня связывала батарея под правым легким, процессор в черепе и сеть сенсоров и антенн, раскинутая едва ли не по всему телу.

Иногда я чувствовала эту механику внутри себя. Живой металл, провода, паразитами-лианами пронзавшие мою плоть, особенно когда темно, особенно когда я лежала под звездами и глядела ввысь. Стараясь представить, что ждет меня там.

Люди – реальные и сетевые – обитают в рое поселений и компьютерных блоков, который в данный момент висит на орбите над планетой «саперов». С нами соединены и другие группы, иногда не очень надежно, с помощью потока данных, базирующегося на каких-то полуспинорных перепутанных парах, мультиплетных и электронных разом. Когда перемещается сам рой, он производит это с релятивистскими скоростями. Время для всех нас, живых и неживых, идет странным образом.

Земля, родина людей, волков и всех прочих рожденных ею существ, осталась далеко позади. Насколько далеко? Да кому это интересно! Во всяком случае, не мне.

Виртуальные люди плевать хотели на время.

Однажды я спросила у папочки, зачем людям вообще нужно жить в телесном облике. Чтобы произвести детей? Почему нельзя всем уйти в Сеть? Ведь на это потребуется всего одно поколение, и человечество будет в Сети.

Это было еще до того, как он ушел туда сам. Тогда мой вопрос поставил его в тупик. Дело закончилось тем, что он посулил мне хорошую взбучку.

После, осознав, что погорячился, он крепко прижал меня к себе и проговорил: «Дело в том, что Вселенная требует перемен. И есть ли лучший способ, нежели случайное смешение генетического материала?»

Потом он напился, насколько я помню.

На следующее утро я обнаружила его спящим на полу возле кушетки, а на другой день он ушел в Сеть. Ему как раз исполнилось двадцать пять. А мне было десять.

Иногда мне бывает жутко одиноко, несмотря на кучу народа в моей голове.

– Дело в плотине, – сказал он наконец, когда мы скатывались вниз с последнего песчаного пригорка. Спасибо, хоть какая-то информация. – В насыпи, что удерживает океан вдоль этого берега. Она была сооружена гигантской разновидностью паукообразных созданий, которые здесь повсюду, истинными инженерными гениями, учитывая то, что они не обладают подлинным разумом. Это коллективные животные, которыми управляет общий инстинкт.

– А те, которых я видела под плотиной, большие «саперы»… они были величиной с шаттл. Что они там делали?

Мать тут же вылезла с названием этих трудолюбивых животных, проводивших большую часть жизни в песчаных недрах планеты, занимаясь там своими собственными делами. Фриц, ретивый библиотекарь, подкинул мне любопытный фактик: некогда одна из разновидностей земных инженеров называлась саперами; это имя самым точным образом подходило усердным, похожим на жуков строителям. Но до сих пор мне случалось видеть только таких созданий, чей размер укладывался в диапазоне от моего пальца до крупного арбуза.

Папа молчал, но отнюдь не потому, что обрабатывал информацию; просто ему предстояло сообщить мне то, чего он не хотел говорить.

– Похоже, что потоп является частью репродуктивного цикла «саперов». Они строят плотину, чтобы отодвинуть океан – по нашим расчетам, на это уходит около пятидесяти лет, – а потом собираются вместе и выпускают воду на равнину.

– Значит, те, которых я видела в тени плотины, крушили ее. Чтобы вызвать потоп.

– Угу. И, кстати, эти «саперы» обречены. Они не могут жить на суше. Экзоскелет таких существ разрушится, и внутренние органы перестанут функционировать. Они жертвуют собой ради своей расы, вместе с тысячами других, которые трудятся со стороны океана.

– Но зачем? Такое поведение попросту бессмысленно.

– Не с их точки зрения. Речь ведь идет о воспроизведении рода. Кроме того, они наделены терпением. Еще им помогают низкая гравитация и периодические изменения приливных сил.

Она помолчала и спросила:

– И вы догадались об этом только сейчас? Зачем же понадобилось посылать меня вниз, если все это должно было вот-вот случиться?

– Мы не ожидали подобного так скоро, считалось, что у нас есть еще несколько месяцев.

– А что будет с остальными ребятами? – В этой экспедиции принимали участие шестеро детей, рассеянных по просторному региону: четыре мальчика и еще одна девочка.

– С ними все в порядке. Вода тех мест не достигнет.

– И кто же ошибся? – спросила я воинственным тоном.

– Нас подвели несколько расположенных в океане мониторов. Они покинули места, где им надлежало находиться, и оказались в таком положении, что их сигналы наложились. Создалось впечатление, что возле плотины – тишина. Летающий зонд зафиксировал происходящее всего двадцать минут назад, и мы немедленно бросились на помощь.

– Угу. – Я поглядела на небо, разыскивая спускающийся шаттл. И ничего не увидела.

Тут что-то холодное прикоснулось к моей ноге, а мгновение спустя я ощутила прикосновение мохнатого и теплого плеча Фрица. Хотя мне никогда не приходилось касаться настоящего волка или даже собаки, я знала: ощущения подлинные. Зверь уткнулся мне в колени, как тогда, когда я была совсем маленькой, а сам он – щенком. Я чуть не расплакалась.

А я-то считала себя взрослой, смелой и дерзкой.

Традиция требовала, чтобы никто, кроме тебя, не слышал голоса твоего друга-животного. Фриц принадлежал мне одной, и никто не знал меня лучше и не любил больше. Мать не должна была отключать его, как она сделала на пляже.

Впрочем, значение имело одно: управлявшая Фрицем программа была сосредоточена только на мне. Это гораздо больше, чем способен позволить себе любой из родителей.

– Беги, лентяйка, – рявкнул волк. – Ни меха, ни скорости! Я тебя перегоню! – Фриц запрыгал вокруг меня и бросился прыжками в лагерь, высоко, как флагом, размахивая хвостом.

Маленькой, помню, я все искала отпечатки его лап, упрямо старалась найти волоски, выпавшие из шкуры. Когда Фриц наблюдал за этими моими попытками, его хохот казался настолько реальным, что я просто не могла сомневаться в существовании моего друга.

Я побежала следом за ним на последний гребень и вниз по тропке, проложенной моими собственными ногами среди колючей травы и упругих растений, припадавших к просоленной почве. Повсюду – цвет печенья, лишь кое-где полоска веселой петрушечной зелени или желтое, как сыр, пятно. Не планета – большое блюдо с закуской.

Возможно, у меня еще оставалось время, чтобы прихватить кое-что из коллекции, которую я собрала за месяц пребывания здесь: маленькие круглые раковинки, кусочки сушеной коры, нанизанные на нитку (мне нравилось, как они гремели и крутились под прикосновением ветра), парные комплекты отливок клешней «саперов». Я пыталась приручать самых мелких из них, устраивая загончики из веток и глины, однако они умели только копать песок своими бронированными рыльцами и сучить лапками. Ветки они отодвигали в сторону и отправлялись своим путем – с безразличием роботов. В общем, я быстро забросила их.

– Фриц! Что там происходит? Плотина еще на месте?

– А как же! Иначе ты услыхала бы шум. Они считают, что плотина продержится еще какое-то время.

– Они считают… – Я закатила к небу глаза. – А попить чего-нибудь есть? Кока-кола?

– Конечно, есть. Только не прозевай шаттл, когда он опустится.

Электронное соединение позволяло родителям отключать меня от некоторых вещей, например, лакомств в холодильнике. Противно, конечно, но и я сама буду обращаться так же со своими детьми, когда они у меня появятся. Я намеревалась при первой же возможности завести четверых детей – друг за другом, чтобы они стали друзьями.

Размышляя на эту тему, я попивала шипучку и по возможности подслушивала. Мать и папочка сошлись ближе, чем когда бы то ни было, их головы (виртуальные) соприкасались. До меня почти ничего не доносилось.

– Фриц, покажи мне, как сейчас выглядит плотина, ладно? – У него наверняка было несколько возможностей подключиться к устройствам, пристально следившим за происходящим; в конце концов, сейчас это было самое интересное событие на планете. Однако он покачал головой и уткнулся носом в лапы, глядя на меня льдисто-голубыми глазами.

– Глупый пес, – укорила его я. Он вильнул хвостом и с пониманием моргнул. – Включай же! Я имею право видеть происходящее!

– Конечно, имеешь. Только я не намереваюсь позволять тебе этого, во всяком случае, сейчас. – Уши его встали торчком, а потом прижались к голове, будто он услышал нечто неприятное. Что бы это значило?

– Тогда расскажи, чем сейчас заняты мама и папа.

– Твоя мать пытается запрограммировать коридор спуска, пригодный для единственного шаттла, который может быстро оказаться на этой базе.

– Ох. – Баночка с шипучкой сделалась холодной и скользкой в моих ладонях.

Он по-собачьи улыбнулся, вывалив наружу большой розовый язык.

– Сама напросилась.

Мне захотелось чем-нибудь бросить в него. Но вместо этого я запустила пустую банку в стену жилого блока, выбежала наружу и беспомощно уставилась вверх.

– А что делает папа?

– Неважно, – ответил последовавший за мной Фриц. – Он занят и не может поговорить с тобой.

Мне осталось совсем немного до того возраста, когда можно заводить собственных детей, но даже Фриц обращается со мной, словно с ребенком! Мне опять захотелось расплакаться. Да я уже и в самом деле ревела. Я вбежала внутрь и принялась бросать на пол свои вещи, те, что хотела бы взять с собой.

Я искала в шкатулке браслет из раковин, когда Фриц вдруг ощетинился. Шерсть на его загривке встала дыбом, и он свирепо оскалился, хотя рядом никого не было.

– Ну, началось, – рявкнул он. А потом коротенько взвыл, показывая, что в данный момент обрабатывает сразу кучу данных. И тут я услыхала далекий гром. Воздух сделался другим, более плотным. Он стал похож на натянутую на барабан кожу, по которой только что лупили палочки.

Я замерла на месте, колени мои подогнулись.

– Где же шаттл? Ему уже пора быть на месте? Фриц!

Грохот приближался, басовитые пульсации его становились все громче. Выбежать наружу? И увидеть приближающуюся воду… Сколько времени она будет добираться до меня?

– Фриц! Сколько потребу…

Вмешалась мать.

– Шаттл уже в пути. На его отправку ушло больше времени, чем мы предполагали.

В голосе ее не звучало никаких эмоций, но чему, собственно, удивляться. Должно быть, ее не родили, а изготовили, а потом из этой машины выросла женщина, готовая оставить собственное тело при первой же разрешенной законом возможности.

– Что мне делать?

– Все в порядке, Лизбет, – сказала она, причем лицо ее то становилось ярче, то совсем блекло. – Все будет хорошо, просто… вот, дерьмо. Нет!

Затрещал статический разряд, а потом с мучительным воем пронесся короткий импульс цифровых данных. И тут включился папа.

Зубы мои уже стучали друг о друга. Я осталась одна на этой дурацкой планете и могла полагаться только на электронные сущности, более не являющиеся людьми.

Фриц подтолкнул меня к креслу коммуникационного устройства. Папа сказал:

– Садись, следуй моим указаниям, да поторапливайся.

– Но что…

– Молчи! Видишь зеленый кабель, выходящий из-за коммуникатора? Потяни за ближний к себе конец и отсоедини его от серебристого ящика со стержнями наверху. Только не коснись штырей!

– Хорошо, вынула. – Соединительный блок блестел в моей руке штырьками, огражденными специальной рамкой, и его нужно было подсоединить.

– Запусти руку в волосы, найди соответствующий разъем и сними с него щиток. Сделала? А теперь подсоедини кабель. Живо!

Пальцы мои тряслись. Закрыв глаза, я на ощупь совместила оба разъема – тот, что был на кабеле, и тот, что находился на моей голове с той поры, когда я начала помнить себя.

– Но…

– Делай!

Что мне оставалось? Из глаз текли слезы. В голове гудело – то ли вода, то ли моя жизнь, вытекающая по небольшому зеленому проводу.