Текст книги "Журнал «Если», 2003 № 07"

Автор книги: Кир Булычев

Соавторы: Дэвид Брин,Владимир Гаков,Виталий Каплан,Александр Тюрин,Дмитрий Байкалов,Виталий Пищенко,Сергей Питиримов,Эдвард Лернер,Юрий Самусь,Владимир Борисов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)

Йен ДУГЛАС

ЛУННАЯ ПЕХОТА

Москва: ACT, 2003. – 366 с.

Пер. с англ. Д. Старкова, Н. Романецкого.

(Серия «Мировая фантастика»).

5000 экз.

________________________________________________________________________

Это второй роман из трилогии «Наследники». Тот, кто уже читал вышедший в прошлом году «Лик Марса», более или менее представляет себе мир не очень далекого будущего. По-прежнему США вместе с союзниками – Великобританией и Россией – воюют против остального мира, возглавляемого злодейским ООН. Но если в первой книге битва отважных морпехов шла за обладание марсианским артефактом, то «Лунная пехота» посвящена, как можно догадаться, сражениям на Луне.

Итак, США обстреливаются со всех сторон крылатыми ракетами, Мексика под шумок пытается оттяпать южные штаты, а бравые американские парни помогают нашей армии отбиваться от натиска китайских войск под Владивостоком. В это время на Луне коварные французы под флагом ООН куют оружие возмездия.

Удивленный читатель может заглянуть в выходные данные романов – это конец 90-х, а вовсе не поспешная реакция на события в Ираке.

Интрига романа завязана на очередных находках артефактов – на сей раз обнаружены лунные останки огромного корабля пришельцев. Фантастическая составляющая романа довольно безыскусна: тема богов-пришельцев, поработивших в свое время человеческую расу, отработана вполне. Да и сама возможность использования технологии алиенов в качестве оружия – идейка далеко не первой свежести, а что касается астероидной бомбардировки американских городов… Но не будем лишать читателя удовольствия, пересказывая сюжет.

Роман читается на одном дыхании, фантастическая атрибутика отходит на второй план, все внимание приковано к приключениям бравых вояк. Правда, некоторые эпизоды, например, история взаимоотношений доктора Александера с властями, поначалу вызывает удивление своей, на первый взгляд, нелогичностью, но ближе к финалу становится ясно: это делается специально для эффектной сцены. «Лунная пехота» – классический образец боевой фантастики.

Олег Добров

Роберт ВАРДЕМАН

ХОЗЯЕВА КОСМОСА

Москва: ACT, 2003. – 480 с.

Пер. с англ. Г. Усовой.

(Серия «Звездный лабиринт»).

5000 экз.

________________________________________________________________________

Энное количество страниц весьма тщательно выписанных политических интриг; плюс обилие того, что принято называть драйвом; отчетливый и вроде бы небезынтересный сюжет… А в результате – перспектива вывихнуть челюсть от неудержимой зевоты. В принципе, Вардеману удалось объять необъятное – ибо перенудить «старого нудягу» (А. Сапковский) Пирса Энтони может отнюдь не каждый. Роберт Вардеман смог, что свидетельствует о его «незаурядном мастерстве и редкостном упорстве».

Вообще, чтение этой книги чем-то сродни использованию машины времени: от подобных романов трещали лотки книгопродавцев в начале девяностых. Пожалуй, «Хозяева космоса» занимали бы там далеко не последнее место, поскольку все отличительные признаки текста Тех-Самых-Веселых-Времен присутствуют с пугающей очевидностью. Инопланетников желаете? Извольте – всех цветов и размеров. Ужасного Заговора с целью порабощения Вселенной? А как же, сколько угодно. Роботы, планеты, экзальтированные красотки и психически неуравновешенные убийцы – в ассортименте.

Герой «Хозяев космоса» – это тот самый, крайне популярный в недавнем прошлом герой-одиночка. Как и диктуют законы жанра, изначально он – и не герой никакой, а всего-то горный инженер. Остается он таковым недолго – пока не становится причастным Великих и Ужасных Тайн. В дальнейшем герою предстоит мужественно сражаться с заговорщиками, боевыми роботами, негуманоидами и собственным здравым смыслом.

Право слово, если космос в будущем ожидают подобные хозяева – то так ли он и нужен, этот космос? Лично я предпочитаю верить в трех слонов и во-о-от такенную черепаху. На худой конец, сгодятся и атланты.

И, конечно же, как и диктуют законы стилистики для подобных произведений, в книге отсутствует малейший намек на кульминацию и завершенность повествования. А значит – впереди у нас второй, третий и какой-еще-там тома Грандиозной Эпопеи.

Терентий Иванов

Владимир СЕРЕБРЯКОВ, Андрей УЛАНОВ

СЕРЕБРО И СВИНЕЦ

Москва: ЭКСМО, 2003. – 512 с.

(Серия «Абсолютное оружие»).

10 000 экз.

________________________________________________________________________

Много чего случилось в тот год: умер Высоцкий, состоялась московская олимпиада, были открыты Врата в мир Эвейн. Открыты с двух сторон. Классическое противостояние «потенциальных противников» замечательно прописано в книге Серебрякова и Уланова. Выйди этот роман лет на двадцать раньше, его свободно можно было бы зачислить в разряд произведений диссидентских.

«Буржуины» пытаются нести в дивный новый мир культуру жвачки и Микки-Мауса, а советские политработники толкают местным поселянам речи на тему освобождения труда. И то, и другое не проходит напрочь. Злые янки, вдохновленные примером приснопамятного лейтенанта Келли, почем зря изничтожают мирные эвейнские поселения. Параллельно простые советские ребята, кое-чему научившиеся в Афгане, по полной программе выдают вышепоименованным эвейнским поселянам «за невосторженный образ мыслей».

Однако пулемет и вертолет против боевой магии, как выясняется, пустое место: маг, умеющий возжигать железо, совершенно свободно сжигает БМП. А маг, обученный лечить, с равным успехом – хоть и нарушая при этом местный аналог клятвы Гиппократа – может и калечить.

В общем, выносят наших земных ребят на пинках. Но! Оказывается, некоторые из них вполне обладают магическими способностями, каковые являются в этом мире доказательством благородного происхождения, и… дезертируют, женятся на приглянувшихся поселянках, посылая политику куда подальше.

Один из самых замечательных моментов книги – когда решение об отходе из Эвейна «потенциальные противники» принимают практически одновременно: на фиг нам такое надо, мы своей холодной войной обойдемся.

Однако не следует недооценивать магов. Если Ворота открываются отсюда туда, то с равным успехом они могут открыться в обратном направлении. Честь Земли, говорите? В финале офицеру американского Генштаба проходящий мимо сослуживец дает прикурить от пальца…

Дмитрий Мартин

Андрей БЫСТРОВ

ЗАНАВЕС МОЛЧАНИЯ

Москва: Армада, 2003. – 442 с.

(Серия «Фантаcmический боевик»).

13 000 экз.

________________________________________________________________________

18 августа 1943 года над третьим рейхом пролетал чужой космический корабль… «Знакомое начало», – скажете вы. И не ошибетесь. Далеко ходить за примерами не надо: инопланетные корабли лихо рассекали небо над разодранной войной Европой у А. Бессонова, на инопланетных же кораблях русско-немецкие разведчики не менее лихо бороздили просторы Вселенной у А. Евтушенко… Вообще, если судить по нашей НФ, нацистам попадали артефакты иных цивилизаций с завидным постоянством: то кристалл какой-нибудь («Зеркало Иблиса» В. Бурцева), то сбитый инопланетный корабль, как у А. Быстрова.

На этой нехитрой основе варится крепкий и весьма забористый коктейль. Все летит в котел: некая чудовищная сверхорганизация, опутавшая своими сетями всю Россию, различные разведки, наркобароны, международные авантюристы… Добавляет пикантности малозаметная, но красивая деталь: если сместить акценты (заменив инопланетные артефакты на некий номерной НИИ и чуть поиграв именами собственными), то получится классический советский шпионский роман. Как и положено, все исправит и всем поможет либо проницательный, чуть усталый майор КГБ, либо и вовсе пионер Вася. Пионер Вася – это страшная сила. Пионер Вася – это секретное оружие Родины. Пионер Вася глотает на завтрак атомные бомбы и сбивает из рогатки «Фау-2». Пионер Вася всех победит и всех спасет. И что за беда, если пионер Вася реализован в книге командой, состоящей из нашей журналистки и британско-инопланетного шпиёна, шастающего по Руси, как по своей кухне?

При этом в романе тщательно выдержан элемент достоверности, автор не поленился ознакомиться как с техническими данными, так и с персоналиями рейха. Хотя без ляпов не обошлось. Ну не было реактивного истребителя Не-200! Реактивники Хейнкеля – это 176, 178 (оба с ЖРД, экспериментальные), 280, 162 «Саламандра» и 343 (бомбардировщик). Но, хотите – считайте это придирками рецензента.

Максим Александров

Далия ТРУСКИНОВСКАЯ

ДАЙТЕ МЕСТО ГНЕВУ БОЖИЮ

Москва: ACT, 2003. – 384 с.

(Серия «Ночной дозор»).

7000 экз.

________________________________________________________________________

Так много злобы гуляет по стране! Сколько униженных и оскорбленных мечтают о возмездии и вкладывают в эти мечты всю душу! Убить. Разорить. Сломить дух. Одним словом, отомстить на полную катушку! Гнев бессильных опаляет своими огненными крыльями литературу и искусство, иначе откуда бы взялись «Зона справедливости» Е. Лукина, «Выбраковка» О. Дивова, «Ворошиловский стрелок» С. Говорухина и еще много, много чего из тех же палестин…

Новый роман Далии Трускиновской представляет собой, наверное, самое глубокое в этическом смысле произведение наших лет, связанное с темой возмездия. Две идеи противостоят друг другу на страницах книги. Во-первых, закон Моисеев, возглашающий право на честную и безжалостную справедливость: «око за око». И во-вторых, закон Христов, который велит любить всех и не мстить никому, но ожидать, когда придет день гнева Божия, и обиженных с обидчиками рассудит сам Господь. На одной стороне – демоны и нервные паранормалы, создавшие организацию «народных мстителей», киллеров по убеждению. На другой – ангельские силы, несколько ментов, застрявших между мирами живых и мертвых, а также милая дама – «профессиональный свидетель». Книга насыщена детективными элементами, динамична, умно приперчена символикой стражи, стоящей «на Грани» между Светом и Тьмой. Кроме того, Трускиновская с необыкновенной точностью лепит психологию центральных персонажей. Но все достоинства и вся сложность романа служат лишь фоном, на котором сияет одна звезда: евангельская притча о Боге и блуднице. И, право же, не напрасно роман обрел форму четырехсотстраничной раковины вокруг одной-единственной фразы-жемчужины: «Кто из вас без греха, первый брось в нее камень…»

В романе найдется немало мест, которые могли бы вызвать серьезные сомнения у знатока богословия. Но в основе все-таки видно благое пожелание верующего. Книга получилась живой, серьезной, страстной – как молитва зрелого человека, просящего Бога о справедливости и милосердии.

Дмитрий Володихин

Джон РИНГО

ГИМН ПЕРЕД БИТВОЙ

Москва: ACT, 2003. – 429 с.

Пер. с англ. Д. Д. Карабанова. (Серия «Мировая фантастика»).

5000 экз.

________________________________________________________________________

В свое время Борис Гребенщиков проникновенно пел: «На хрена нам враги, когда у нас есть такие друзья». Чтобы донести до читателя эту хрестоматийную истину, Джону Ринго потребовалось написать книгу.

Правда, примерно на четвертой странице в душе зарождается некое сомнение, а после первой четверти книги сомнение оформляется в твердую уверенность: роман написал Том Клэнси, наскоро приделав к нему завязку в стиле космооперы и изредка вспоминая о фантастичности декораций. Использован и любимый прием Клэнси: ведение нескольких сюжетных линий с последующим их объединением в кульминационной точке романа. Что ж, три таких линии тщательно выписаны и… брошены на полпути, что заставляет задуматься о неизбежном продолжении и (чем черт не шутит) продолжении продолжения.

В книге нет и следа иронии, напротив – автор искренне наслаждается псевдоармейской стилистикой. Более того, настоятельно предлагает наслаждаться ею и читателю. Помните, у АБС в «Хромой судьбе»: «Подобные вкусы называются инфантильным милитаризмом»? Не знаю уж, насколько инфантилен фантаст, но «Гимн…» настоятельно рекомендуется к прочтению всем адептам ползающего, летающего и стреляющего. Роман займет на их книжной полке причитающееся ему место – аккурат между ПСС Тома Клэнси и саберхагеновскими «берсерками». Стоявший там ранее «Билл – герой Галактики» отправляется в ссылку под шкаф, как не оправдавший доверия.

Аплодисменты, выстрелы в воздух, занавес.

Кстати, автор изрядно лукавил, давая книге такое название – гимн раздается вовсе не перед битвой. Он торжественно звучит все время, на протяжении всей книги. Гимн начищенному сапогу и надраенной пуговице. Гимн тщательно пришитому подворотничку и выученной матчасти. Гимн казарме и курсу молодого бойца.

Увы, Роберта Хайнлайна с его «Звездным десантом» трудно переплюнуть. Не удалось это и Ринго.

Максим Александров

Йен УОТСОН

ВНЕДРЕНИЕ

СПб.: Амфора, 2003. – 301 с.

Пер. с англ. С. И. Фроленка.

4000 экз.

________________________________________________________________________

На тексте этого первого романа английского фантаста, изданного на языке оригинала в 1973 году, лежит отпечаток «прошедших, но не закончившихся» шестидесятых годов XX века. Все возникшие тогда тенденции в западной контркультуре – от неприязни к собственному правительству до преклонения перед самыми дикими, но зато «своеобразными» народами, все то, что в итоге породило хорошо знакомые нам явления политкорректности и мультикультурализма, отразилось в тексте «Внедрения».

На протяжении трехсот страниц автор пытается связать три основные линии романа. Первая – это непрерывные эксперименты английских ученых над группой неполноценных детей для выявления некоей базовой основы всех земных языков, своего рода «языковой матрицы». Вторая – странный ритуал по зарождению нового божества, который устраивает индейское племя шемахоя в заливаемой водой амазонской сельве. И наконец, третья – появление возле Земли гигантского космического корабля пришельцев, называющих себя Торговцы Сигналами. Эти инопланетяне одержимы идеей «внедрения» – способа использования «языковой матрицы», которая представляется современным подобием «философского камня». Процесс «внедрения» будто бы способен изменить основы взаимодействия между сознанием разумного существа и Вселенной.

То, что это дебютная книга Уотсона, чувствуется по тому, с какой решительностью автор пресекает все сюжетные линии в конце романа. СССР и США, объединив силы, уничтожают инопланетян. При этом взрывается угрожавшая существованию индейских племен амазонская дамба, а ученые из исследовательского центра в Гэддоне все-таки натыкаются на путь, ведущий к освоению механизма «внедрения» (в результате этот механизм будто бы поможет человечеству достичь звезд). Однако весело и оптимистично от этой «победы человеческого разума» в финале романа почему-то не становится. Чего явно добивался и сам автор.

Глеб Елисеев

БОГ ИЗ МАШИНЫ
Марина и Сергей ДЯЧЕНКО. «ПАНДЕМ». «ЭКСМО»

После прошлогоднего триумфального шествия «Долины совести» по фестивалям и конвентам знающие люди утверждали, что повторить подобный успех авторам не удастся, что двух столь значительных литературных побед не бывает – во всяком случае, они не следуют, как лавины, одна за одной.

Не берусь спорить со знающими людьми. Удивительно другое: оказывается, подспудно, параллельно с основным потоком фантастики, в стороне от проторенных самим киевским дуэтом путей вызревало произведение безоглядной, даже какой-то отчаянной смелости.

Конечно, предшественники были – появившиеся в последние годы романы фантастики духа, чьи авторы решились наконец включить человека в систему мироздания и задать те вопросы, которых традиционная НФ столь же традиционно избегала, полагая их «чужой территорией». За эту границу нередко поглядывала фэнтези, однако довольно однообразные битвы Светлых и Темных сил оставались, скорее, чисто литературным явлением, претендуя, но не достигая большего. На чужие владения претендовала мистическая проза, но, смыкаясь с эзотерикой, часто уводила проблемы в сугубо «техническую» сферу.

Лишь фантастика духа рискнула всерьез освоить иное пространство.

И здесь, собственно, совершенно неважно, каким арсеналом пользуется писатель: оперирует ли он теологическими категориями или технологическими понятиями. Цель одна – найти место человеку в полнойкартине мироздания, отыскать его истинную роль в космической постановке, именуемой Жизнью. Плоды важнее, чем почва, на которой они произрастают; ответ на задачу гораздо более значим, чем способ ее решения. Поэтому любая межа, проведенная между, допустим, «Спектром» Сергея Лукьяненко и «Кругами в пустоте» Виталия Каплана, выглядит надуманной: оба романа принадлежат к фантастике духа.

И вот в этом пока еще малом ряду произведений появляется «Пандем» Марины и Сергея Дяченко.

Создатели не слишком обеспокоены «технологией» возникновения своего героя, они лишь ставят некий маркер, демонстрирующий их желание оставаться в рамках НФ: Пандем есть «информационная сущность», и этого писателям достаточно.

На самом же деле Пандем – реализованная мечта о личном боге. Он является каждому, и каждому желает помочь, и каждого готов лелеять и холить. За границы НФ авторы по-прежнему не переходят: почти «всевидящий, всеведущий, всемогущий» Пандем лишен ореола всеблагости – он искренне жаждет добра своей «пастве», но далеко не всегда понимает, в чем это добро состоит. Более того, чем шире становятся его возможности, тем хуже приходится опекаемым чадам. Он действительно способен построить Утопию, проблема лишь в том, что ни сам он, ни званые, ни избранные не представляют, на каких опорах ее нужно воздвигать.

Писатели выстраивают целую систему тестов-эпизодов, с помощью которых пытаются проверить базовые характеристики «венца творения». В чем суть человека: в способности к сопереживанию, преодолении, ответственности, жертвенности… да мало ли их, дарованных Богом и эволюцией прекрасных жемчужин души – и завороженные собственной отвагой писатели рассматривают чуть ли не все! Кажется, вот-вот найдется золотой ключ от главной двери, и волшебный мир усилиями всемогущего (почти) Пандема будет построен, и реки потекут млеком.

Реки – это он может. Он способен ликвидировать массу проблем как человечества в целом, так и каждого человека в отдельности. А Утопия все не строится. По кусочкам, по мизансценам, по диалогам и репликам авторы выстраивают очередную картину-картинку – и опять все рушится. И опять нужно начинать заново: искать то неуловимое, пока не названное, что определяет такое, казалось бы, близкое Счастье.

Творцы творца бьются в силках собственных вопросов, заставляя своего героя лепить из человеческой цивилизации все более странные образования. Мир, измененный частично… мир, преобразованный решительно… мир, перестроенный радикально – и этого мало? Да чего же вы, в конце концов, хотите, люди?!

А они не знают даже не того, чего хотят – они не ведают, чего хотеть!

Все, что происходит, они воспринимают как должное. Не слишком пугаются, не очень тревожатся и особо не радуются. А к чему лишние эмоции, если по законам сказки, в которую окунул их Пандем, Золушка непременно станет принцессой, горбун обязательно превратится в прекрасного юношу, а загаженный замок расцветет розами?

Причем, безвозмездно – то есть даром, как говорила одна высокоумная, но простуженная особа.

Дармовое счастье.

Благополучие без усилий.

Утопия без утопистов.

За них все продумано, решено и сделано. Но если нечего строить, кому нужны строители?

Никому, даже самим себе.

Это, пожалуй, единственный определенный ответ, который позволили себе авторы. Но в нашем общелитературном задачнике без решений один ответ – уже немало, не так ли?

Сергей ПИТИРИМОВ

ПАДЧЕРИЦА ЭПОХИ [8]8
  Продолжение. Начало в № 6 за этот год.


[Закрыть]
Кир БУЛЫЧЁВ

Продолжая публикацию очерков Кира Булычёва, напоминаем читателям, что журнал уже печатал материалы о российской и советской утопии (см. цикл статей Е. Харитонова «Русское поле» утопий», «Если» №№ 6–8, 2001 г.). Однако у писателя свой взгляд на рождение этого жанра в Советской России, и с его помощью читатели могут более подробно познакомиться с произведениями 20-х годов прошлого века.

Разновидности парадиза

Существует терминологическая разноголосица.

Что такое утопия?

Что такое антиутопия?

Чаще всего утопию понимают, как нечто сахарно-розовое. Это мечта благородных мыслителей о счастье человека.

Но сразу возникают сомнения: а где критерий благородства мыслителя?

Мне кажется, что настоящая утопия – это рай, парадиз, предлагаемый большинством религий. Особенность парадиза в том, что он наступает только после смерти человека, на нашем свете его нет и быть не может. Он лишь воздаяние за благие дела или мучения. Следовательно, попытки отыскать либо учредить утопию, то есть идеальный порядок жизни на земле, немыслимы, ибо тогда не за что будет карать и награждать.

Существует иной тип утопии, – скажем, индивидуальная утопия, придуманная определенным мыслителем и расположенная на земле. И там находятся живые люди.

Как только вы придумали такую утопию, сразу стали бунтовщиком. Ведь только религия знает, что ждет человека после смерти и как его вознаградить. И тут являетесь вы и говорите, что лучше церкви знаете, как достичь счастья. Притом – на земле. И не нужны ваши благие дела, потому что в утопии можно родиться.

Одной из причин возникновения индивидуальных бунтарских утопий явилась неясность того, что ждет нас после смерти, потому что Оттуда никто не возвращался и не отчитывался. И знания о потусторонней утопии принесены сюда неведомо кем.

Иначе смотрели на парадиз древние религии. Для египтян загробная жизнь была продолжением земной, и потому следовало снабдить мумию питанием на дорогу. У исмаилитов рай конкретизировался сексуальными, вполне плотскими удовольствиями. Известно, что в крепости Аламут Старец Горы, перед тем как благословить ассасинов на убийство, отправлял их в «рай», устроенный в крепости, где террористов ожидали гурии и ублажали их ласками под соответствующую музыку.

Философски эту проблему решили, на мой взгляд, лишь буддисты, у которых рай – это нирвана, абсолютный покой, когда человек лишается желаний – основного источника всех бед и беспокойств на свете. Вечный отпуск!

Обратимся к утопии.

Все индивидуальные утопии куда конкретней парадиза. В том-то и была цель изобретателей: показать, к чему человек может стремиться. В чем его счастье.

Утописты более или менее тщательно расписывали порядок жизни в счастливом, справедливом обществе. Почти в каждой утопии есть полочки, на которых разложены проблемы: распределение богатств, труд, отдых, отношение полов и семья, воспитание и образование детей, права индивидуума и так далее.

Утопист придумывал справедливое общество.

И тут же попадал в немилость как к церкви, так и к светским властям.

Причем, практически все равно, в какой духовной и государственной среде создавалась утопия.

А если утопия создавалась в пику существующему строю, то при переходе власти к сторонникам утописта были все шансы, что власти откажутся от утопических идеалов автора, ибо уже складывалась концепция государственной, официальной утопии. Причем, нередко государство брало на себя функции церкви, как это было в Советской России.

Что бы ни придумал утопист, его изобретение обязательно спорило с религиозным или государственным образом рая. Причем, это не означает, что образ существовал конкретно. Ведь изобретения вроде садов Аламута предназначались лишь для тупых наемных убийц. Сами их устроители в такой примитивный рай не верили.

Утопия не могла существовать, ибо она подвергала сомнению как установившийся порядок вещей в данном государстве, так и обещания религии, в посмертном мире.

Утопист всегда еретик и бунтарь. И церковь, и государство утопистов опасались.

С развитием в обществе социалистических идей утопии все более смыкались с революционными программами. Как власть предержащие, так и бунтовщики руководствовались своим видением мира, и эти картины разительно различались. Однако не следует думать, что утопия – это умиленная благодать. Утопии могли быть жестокими до садизма, если авторы видели счастливое будущее как систему, в которую человечество следует загонять железной, безжалостной рукой.

Я не ставил себе целью рассматривать типы утопий, этому посвящено немало работ. Постараюсь ограничиться проблемой утопии и антиутопии в советской фантастической литературе – темами «утопия и революция», «утопия и советский строй».

Прежде чем перейти к конкретным примерам, мне хотелось бы уточнить некоторые правила, как я их себе представляю.

Для меня утопия делится на официозную – понятие о загробном мире или представление о коммунизме – и индивидуальную, под которой я подразумеваю конструкцию того или иного мыслителя. Они всегда антагонистичны и порой враждебны, но обязательно статичны. Рай – всегда рай. Утопия Чернышевского или Кампанеллы тоже фотографический снимок, одинаковый вчера и сегодня. Утопия – мраморная статуя.

Антиутопия вовсе не антагонист утопии и не производное от нее. Они зачастую вовсе не связаны между собой. Утопия – конструкция, как правило, совершенно не связанная с жизнью. Антиутопия – производное от настоящего.

Утопия – воля ее изобретателя. Таким он видит мир будущего или мир прошлого – временные рамки зачастую не важны, потому что утопия не способна к развитию. Хотя может погибнуть, как правило, от внешних причин.

Антиутопия – отражение страха нашего современника перед будущим. Ответ на вопрос: куда мы идем и что с нами будет? Но вопрос этот идет от констатации факта: с нами происходит что-то тревожное.

И куда бы автор ни помещал антиутопию, как бы ни маскировал ее, она все равно расположена рядом с нами, в нашем временном и территориальном пространстве. Антиутопия может быть абсолютно неправдоподобна, как неправдоподобен ночной кошмар. Но все равно это происходит или может произойти с нами.

На этом я завершаю теоретическую часть и предлагаю перейти к генезису проблемы и особенностям этого явления.

Я называю два различных направления в отечественной фантастике одним явлением на том основании, что побудительные причины их возникновения схожи: мечта об идеале и «антимечта», то есть страх перед будущим. Надежда на светлое будущее и страх перед будущим темным.

Теоретически, утопию советская власть должна была приветствовать, а антиутопию гнать. На деле же и утопия, и антиутопия оппозиционны власти.

Это можно увидеть на конкретных примерах.

* * *

Советская утопия официального порядка появлялась в трудах ведущих марксистов, как светлый отблеск восходящего за лесом солнца, при условии, что сам лес виден, а солнца еще никто не наблюдал. Правда, все знали, что оно светит и греет, и потому Данко обязательно приведет к нему заблудившийся в темном лесу народ.

Создать же советскую индивидуальную утопию судьба повелела близкому соратнику Ленина, а впоследствии сопернику, вовремя отошедшему от политики, Александру Александровичу Богданову (Малиновскому).

Ровесник, шахматный партнер и друг Ленина по минусинской ссылке, Богданов написал в конце XIX века книгу «Основные элементы исторического взгляда на природу». И как вспоминал в некрологе Богданова их общий с Лениным друг П. Лепешинский, муж той самой фантастической коммунистки, которая радовала Сталина, открыв самозарождение жизни в плохо отмытых пробирках: «Богдановская натурфилософия того времени, далекая еще от уклона в сторону идеализма, пришлась в высшей степени по вкусу Владимиру Ильичу, а он на все лады рекламировал ее нам, своим единомышленникам и товарищам по ссылке. Да и впоследствии; когда Владимиру Ильичу пришлось выдерживать за границей неравный бой с Плехановым и прочими новоискровцами, он с радостью встретил ту подмогу, которую предложил ему Богданов, ставший в 1904 году на сторону большевиков».

Цитата свидетельствует, что еще в период первой русской революции Ленин и Богданов выступали вместе.

Обвал произошел в годы столыпинской реакции, разгрома революции и разочарования «старой гвардии» в ленинских и троцкистских методах. Богданов стал выступать против вооруженного захвата власти и разрабатывал теорию всеобщей организации труда – изобретенную им науку «тектологию» (хотя не лишне напомнить, что теориями первого классика НТР увлекался одно время и сам Ленин).

Медик, «разносторонне просвещенный европеец, прямо выдающийся по образованию человек», Богданов был до конца жизни романтиком революции. Это не означало, что он чурался науки. Наоборот, его перу принадлежали «Введение в политическую экономию» (1917), «Вопросы социализма» (1918) и «Элементы пролетарской культуры в развитии рабочего класса» (1920) – работы, ставшие теоретической базой Пролеткульта. Впрочем, ни в одном из своих научных трудов Богданов не поднялся выше провинциального по-пуляризаторства. И остался в истории нашей страны именно как романист, как автор утопий, созданных по горячим следам исключения его из партии большевиков за тейлоризм, призывы к мирному взятию власти и замене революции массовым образованием всех рабочих до тех пор, пока их сознательность не достигнет марсианского уровня.

Я не иронизирую.

Дело в том, что беспартийный Богданов написал перед первой мировой войной два фантастических романа – «Красная звезда» и «Инженер Мэнни».

Эти романы чрезвычайно слабы как произведения литературные, наверное, даже графоманка Крыжановская-Рочестер умела складывать слова во фразы ловчее Богданова. Но в те годы они пользовались громкой славой, переиздавались много раз до и после революции, на что Владимир Ильич неоднократно серчал. Вред его делу Богданов приносил именно бешеной популярностью романов среди новообращенных большевиков.

Вред этот усугублялся еще и тем, что в сознании рядового члена партии Богданов все еще оставался близким соратником вождя партии.

Некоммунистические, но революционные утопии расписывали светлое будущее, к которому начинали стремиться и революционеры, и молодые литераторы. Впрочем, больше первые, чем вторые, так как утопия в Советской России не привилась. Партия поглядывала на индивидуальные утопии косо, видя в них антиутопии. И не без основания.

Такое коммунистическое будущее нам не нужно!

Я отлично помню, как в годы развитого социализма у нас нередко печатали книги неприемлемых реакционных западных писателей. Но при этом объяснялось в авторитетном предисловии, что, несмотря на реакционные взгляды, допустим, Грэма Грина, художник берет в нем верх над католиком, и он рисует жизненные картины безобразий, чинимых американцами во Вьетнаме.

Причем, для писателя куда лучше было оказаться реакционером или католиком, нежели не совсем точно знающим партийную линию социалистом. Ах, как мы ненавидели Говарда Фаста, когда тот вышел из компартии! Как клеймили Маркеса, когда гонорар за книгу он передал троцкистской группе в Колумбии. Ведь статьи «Троцкий» в «Энциклопедии гражданской войны» 1983 года не существовало, хотя рядом с лакуной располагалась большая и крепкая статья «троцкизм».