Текст книги "Мир приключений 1971 г."

Автор книги: Кир Булычев

Соавторы: Роберт Льюис Стивенсон,Сергей Абрамов,Александр Абрамов,Александр Кулешов,Ариадна Громова,Борис Ляпунов,Ромэн Яров,Зиновий Юрьев,Валентин Иванов-Леонов,Владимир Фирсов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 57 страниц)

ГЛАВА 6
КОМПАНЬОНЫ

Они уселись по сторонам стола. Впервые они собрались за ним все вместе, но сейчас, перед лицом общей катастрофы, они и думать забыли о взаимной неприязни, о былых разногласиях.

– Джентльмены, – начал капитан, выдержав паузу, как заправский председатель, открывающий собрание, – нас надули.

Хьюиш расхохотался.

– Ничего не скажешь, проделка первостатейная! А Дэвис-то, Дэвис думал, это он всех провел! Украли груз сырой водицы! Ой, не могу! – И он закорчился от смеха.

Капитан выдавил из себя слабое подобие улыбки.

– Опять старуха судьба, – сказал он Геррику, – но на сей раз она, сдается, вошла-таки в дверь.

Геррик только покачал головой.

– Ах ты господи, вот отмочил! – не унимался Хьюиш. – Вот бы смеху было, случись такая штука с кем-нибудь другим! А дальше что с этой проклятой шхуной делать? Ну и дела!

– В этом вся загвоздка, – сказал Дэвис. – Одно ясно: незачем везти это дурацкое стекло в Перу. Нет, сэр, мы в капкане.

– Мать честная, а купец? – крикнул Хьюиш. – Купец, который делал погрузку? Он получит новость с почтовой бригантиной и, само собой, решит, что мы идем прямо в Сидней.

– Да, купцу будет худо, – сказал капитан. – Кстати, понятно теперь, почему команда – канаки. Если хочешь потерять судно, то лучшей команды, чем канаки, и искать нечего. Но одно непонятно – зачем шхуну завели в воды Таити?

– Да чтобы потерять ее, младенец! – сказал Хьюиш.

– Много вы понимаете, – возразил капитан. – Никому не охота терять шхуну вот так, ее нужно терять, когда она идет своим курсом, каналья вы этакий! Вы что ж, думаете, у страховой компании не хватит ума, чтобы вылезти сухой из воды?

– Так и быть, – проговорил Геррик, – кажется, я могу вам сказать, почему ее занесло так далеко к востоку. Я знаю от Дядюшки Неда. Видимо, эти двое несчастных, Уайзман и Уишерт, с самого начала, как упились шампанским, так и умерли пьяными…

Капитан опустил глаза.

– Они валялись на койках или сидели в этой самой проклятой каюте, – продолжал Геррик с возрастающим волнением, – и насасывались этой мерзости. Когда их одолела болезнь и начала трепать лихорадка, они стали пить еще больше. Они валялись тут, скуля и воя, пьяные, умирающие. Они понятия не имели, где находится судно, им было наплевать. Они, видно, даже не измеряли высоту солнца.

– Не измеряли высоту? – воскликнул капитан, поднимая голову. – Дух святой! Ну и компания!

– Да какое, к черту, это имеет значение? – вмешался Хьюиш. – Нам-то что за дело до Уайзмана и того, другого?

– Очень большое, – ответил капитан. – Мы как-никак их наследники.

– Да, наследство нам досталось хоть куда, – заметил Геррик.

– Не скажите, – возразил Дэвис. – На мой взгляд, могло быть II хуже. Конечно, с грузом было бы иное дело, сейчас наличных за него не выручишь. Но я вам берусь разъяснить, на что можно рассчитывать теперь. Сдается мне, что нам удастся выжать из купца во Фриско все его доллары до последнего.

– Погодите, – остановил его Хьюиш. – Дайте сообразить, как же это получается, господин судья?

– Слушайте, дети мои, – продолжал капитан, который заметно обрел свою прежнюю самоуверенность. – Уайзмаиу и Уишерту должны были заплатить за то, чтоб они бросили старую шхуну вместе с грузом. Ну. так и мы тоже собираемся ее бросить, и я считаю своим личным долгом добиться, чтобы нам тоже заплатили. Сколько должны были получить У. и У.? Этого мне не угадать. Но У. и У. замешаны в этой истории, они сознательно участвовали в мошенничестве. Мы же действуем честно, мы случайно ввязались в эту историю, так что купцу придется выложить секрет, и уж я постараюсь, чтоб он выложил его честь по чести. Нет, сэр! Все-таки из “Фараллоны” еще можно кое-что вытянуть.

– Валяйте, кэп! – прокричал Хьюиш. – Ату! Вперед! Не сдаваться! Вот это нюх на деньги! Будь я проклят, но такой оборот мне нравится еще больше.

– А я не понимаю, – проговорил Геррик. – Прошу простить меня, но я не понимаю.

– Знаете что, Геррик, – сказал Дэвис, – я так или иначе хотел с вами поговорить по другому поводу, так пусть и Хьюиш заодно послушает. С пьянством покончено, и мы прямо просим у вас прощения. Мы должны поблагодарить вас за все, что вы для нас делали, пока мы вели себя как свиньи. Вот увидите, в дальнейшем я как следует примусь за свои обязанности. Что касается вина, которое, согласен, мы у вас украли, то я все проверю, и вам будут возмещены убытки. С этим все в порядке. Но пот про что я хочу сказать. Старая игра была опасной. Играть в новую так же безопасно, как держать пекарню. Мы просто ставим “Фараллону” по ветру и идем себе, пока не минуем с подветренной стороны наш порт отправления и пока не окажемся достаточно близко к любому другому месту, где есть американский консул. Тут “Фараллону” – на дно, прощай наша “Фараллона”! Сутки или около того болтаемся в шлюпке, а потом консул переправляет нас за счет дядюшки Сэма во Фриско. И если купец не выложит денежки немедленно, то тогда он будет иметь дело со мной!

– Но я думал… – начал Геррик и не выдержал: – Нет, нет, давайте лучше поплывем в Перу!

– Ну, если вам полезен тамошний климат, я ничего не имею против! – ответил капитан. – Но за каким еще чертом вам туда понадобилось, не возьму в толк. С нашим грузом там делать нечего. Я что-то не слыхал, чтобы пустые бутылки считали где бы то ни было добрым товаром, а уж в Перу и подавно, готов прозакладывать последний цент. И всегда-то было сомнительно, удастся ли нам продать шхуну, я никогда на это не рассчитывал, а теперь и вовсе уверен, что она гроша ломаного не стоит. Не знаю уж, какой в ней изъян, но только чую, что-то есть, иначе она не была бы сейчас здесь с таким товаром в трюме. Опять же, если мы ее потеряем и высадимся в Перу, что нас ожидает? О нашей потере мы объявить не можем, – спрашивается, как мы очутились в Перу? В этом случае купец не имеет права дотрагиваться до страховых денег, скорее всего, он обанкротится. А вас устраивает сидеть на мели в Каллао?

– Зато там не выдают преступников, – заметил Геррик, – никто нас оттуда не выставит.

– А между прочим, сын мой, мы мечтаем, чтобы нас выставили, – возразил капитан. – Ведь какова наша цель? Мы хотим, чтобы консул выставил нас в Сан-Франциско, прямехонько к дверям купца. По моим расчетам, Самоа должен оказаться подходящим деловым центром. Пассаты нас туда загонят, Штаты там имеют консула, и оттуда во Фриско ходят пароходы, так что мы тайком съездим обратно и навестим купца.

– Самоа? – переспросил Геррик. – Да мы туда будем добираться целую вечность.

– Ну да, с попутным-то ветром! – отвечал капитан.

– С лагом возиться не надо, так? – вставил Хьюиш.

– Не надо, сэр, – подтвердил Дэвис. – “Маловетрие и противные ветры, шквалы и затишья. Навигационное счисление: пять миль. Обсервации[16]16
  Обсервация – наблюдение за планетами. (Прим. пер.)


[Закрыть] не было. Откачка производилась”. Да еще внести показания барометра и термометра за прошлогодний рейс. “В жизни не видывал такого плавания”, – говорите вы консулу. “Я уж боялся, что не хватит…” – Капитан вдруг оборвал фразу. – Слушайте, – сказал он и снова остановился. – Извините меня, Геррик, – добавил он с откровенным смущенном, – а вы следили за расходованием продуктов?

– Если бы меня предупредили, я следил бы и за этим тоже, в меру моих скромных способностей, – ответил Геррик. – А так кок брал что хотел.

Дэвис повесил голову.

– Видите ли, я взял маловато, когда снаряжал шхуну, – произнес он наконец. – Главное для меня было убраться подальше от Папеэте, пока консул не передумал. Пойду-ка наведу ревизию.

Он поднялся из-за стола и исчез с лампой в кладовой на корме.

– Вот и еще одна прореха, – заметил Хьюиш.

– Любезный, – сказал Геррик с внезапной вспышкой враждебности, – ваша вахта не кончена; кажется, вам сейчас стоять у штурвала.

– Всё разыгрываете важную персону, голубок? – сказал Хьюиш. – “Отойдите от нактоуза. Кажется, вам стоять у штурвала, любезный”… Ха!

Он демонстративно зажег сигару и – руки в карманах – вышел на шкафут.

Капитан вернулся подозрительно скоро; даже не взглянув на Геррика, он снова кликнул Хыоиша и уселся за стол.

– Так вот, – неловко начал он, – я проверил запасы на глазок. – Он помолчал, как бы выжидая, не поможет ли ему кто-нибудь, но, так как двое других молча и с явной тревогой смотрели на него во все глаза, он еще более неуклюже продолжал: – Так вот, ни черта не выйдет. И это наверняка. Мне жаль не меньше вашего и даже еще больше, но игра проиграна. До Самоа нам не дотянуть, до Перу и то вряд ли.

– Не пойму, чего вы там мелете? – грубо спросил Хьюиш.

– Сам ничего не пойму, – ответил капитан. – Я взял мало запасов, признаюсь, но что тут творилось – убей, не понимаю! Точно дьявол постарался. Должно быть, наш кок величайшая бестия. Всего двенадцать дней, шутка сказать! С ума сойти можно. Я честно признаюсь в одном: я, видно, плохо рассчитал с мукой. Но остальное… Черт побери! Вовек не пойму! На этом грошовом судне больше расходуется, чем на атлантическом лайнере. – Он украдкой взглянул на товарищей, но, не прочтя ничего хорошего на их помрачневших лицах, счел за благо прибегнуть к ярости. – Ну, погоди, доберусь я до этого кока! – взревел он и ударил кулаком по столу. – Я поговорю с сукиным сыном так, как с ним еще никто не говорил. Я возьму его на мушку, я…

– Вы его пальцем не тронете, – проговорил Геррик. – Вина целиком ваша, и вы это прекрасно знаете. Если вы даете туземцу свободный доступ в кладовую, сами знаете, к чему это может привести. Я не позволю мучить беднягу.

Трудно сказать, как реагировал бы Дэвис на этот вызов, только в эту минуту его отвлек на себя новый противник.

– Н-да, – протянул Хьюиш, – дельный из пас капитан, нечего сказать. Никудышный вы капитан, вот что! Нечего мне зубы заговаривать, Джон Дэвис, я вас теперь раскусил, от вас проку не больше, чем от паршивого чучела! Ах, вы “ничего не понимаете”, да? Ах, “убейте меня, не знаю”, да? Скажите, какой младенец! А кто вопил и требовал, что ни день, новые консервы? Сколько раз я своими ушами слышал, как вы отсылали обед целиком обратно и заставляли кока выплескивать его в помойную лохань? А завтрак? Мать честная! Завтраку наготовлено на десятерых, а вы орете: еще, еще! А теперь вы сами не понимаете? Провалиться мне, если этого мало, чтобы послать протест господу богу! Будьте осторожней, Джон Дэвис, не троньте меня, я могу укусить.

Дэвис сидел как пришибленный. Можно было бы даже предположить, что он не слышит, если бы голос клерка не разносился по кораблю, точно крик баклана среди береговых утесов.

– Хватит, Хьюиш, – остановил его Геррик.

– А-а, переметнулись? Ладно же, надутый, брезгливый сноб! Берите его сторону, давайте! Двое на одного. Но только Джон Дэвис пускай бережется! Он сшиб меня тогда, в первый вечер на шхуне, а я этого еще никому не спускал. Пусть становится на коленки и просит у меня прощения. Вот мое последнее слово.

– Да, я на стороне капитана, – сказал Геррик. – Значит, нас двое против одного, оба люди крепкие, и команда будет за меня. Надеюсь, смерть моя близка, но я совсем не против, если сперва мне придется прикончить вас. Я даже хочу этого: я бы убил вас без малейших угрызений совести. Берегись, берегись, мерзкий пакостник!

Злоба, с которой он произнес эти слова, была так поразительна сама по себе и так неожиданна именно в его устах, что Хьюиш вытаращил глаза, и даже униженный Дэвис поднял голову и уставился на своего защитника. Что же касается Геррика, то волнения и разочарования этого дня сделали его совершенно бесстрашным; он испытывал странный подъем, возбуждение; голова казалась пустой, глаза жгло, в горле пересохло; миролюбивый и безобидный человек, если не считать, что от слабохарактерных людей можно ожидать чего угодно, Геррик в этот миг был одинаково готов убить или быть убитым.

Вызов был брошен и бой предложен. Тот, кто отозвался бы первым, неминуемо определил бы исход; все это понимали и не решались заговорить; долгие секунды трое сидели молча, неподвижно…

Но тут последовало желанное вмешательство.

– Земля! – прокричал голос на палубе. – Земля с наветренной стороны!

И, будто спасаясь из комнаты, где лежит труп убитого, трое бросились бежать вон, оставив ссору позади – неразрешенной.

Небо на стыке с морем было молочно-опаловое, а само море, вызывающее, чернильно-синее, описывало безупречный круг. Они могли обшаривать горизонт сколько угодно, однако даже опытный глаз капитана Дэвиса не мог обнаружить ни малейшего нарушения в его сплошной линии. Вверху медленно таяли бледные облачка; над шхуной, единственным предметом, привлекавшим внимание, то кружила, то замирала тропическая, белая, как снежные хлопья, птица с длинными ярко-красными перьями в хвосте. В океане и в небе больше не было ничего.

– Кто кричал “земля”? – грозно спросил Дэвис. – Кто вздумал шутить со мной шутки? Я научу, как меня разыгрывать!

Однако Дядюшка Нед с довольным видом показал на какие-то место над горизонтом, где можно было различить зеленоватое туманное пятно, плывшее на фоне бледного неба, как дым.

Дэвис приставил к глазам подзорную трубу, потом взглянул на канака.

– Это называется земля? – спросил он. – Я бы этого не сказал.

– Один лаз давно-давно, – сказал Дядюшка Нед, – мой видал Анаа все лавно как этот, четыле—пять часа ланьше, как подошел туда. Капитана говолил, солнце заходить, солнце вставать опять, он говолил, лагуна все лавпо как сел кала.

– Все равно как что? – переспросил Дэвис.

– Селкала, саа, – повторил Дядюшка Нед.

– А-а, зеркало, – догадался Дэвис. – Понял, отражение от лагуны. Что ж, может, и так, только странно, что я никогда об этом не слыхал. Давайте-ка посмотрим по карте.

Они опять пошли в кают-компанию и, заглянув в карту, нашли, что шхуна находится с наветренной стороны от Архипелага, далеко посреди белого поля карты.

– Вот! Сами видите, – сказал Дэвис.

– И все-таки меня это смущает, – возразил Геррик, – мне почему-то думается, что тут не так просто. И знаете, капитан, насчет отражения все правильно, я слыхал об этой штуке в Папеэте.

– Тогда тащите сюда Финдлея![17]17
  Финдлей – автор морского справочника. (Прим. пер.)


[Закрыть] – приказал Дэвис. – Попробуем и так и этак. Остров бы нам пришелся сейчас весьма кстати при нашем-то положении.

Капитану подали объемистый том с изломанным корешком, как это водится с Финдлеем, и капитан, найдя нужное место, начал пробегать глазами текст, бормотать что-то себе под нос и, послюнив палец, переворачивать страницы.

– Ого! – воскликнул он наконец. – А это что? – И он прочел вслух: – “Новый остров. Как утверждает Делиль, этот остров, остающийся неизвестным ввиду личных мотивов неких лиц, лежит на 12°49'10" юж. долготы и 133°6? западной широты. В дополнение к указанному капитан Мэтьюз со “Скорпиона” флота Ее Величества тоже сообщает, что на пересечении 12°0? юж. долготы и 133°16? зап. широты лежит некий остров. Очевидно, речь идет об одном и том же острове, если таковой существует, что, однако, вызывает сомнения и полностью отрицается купцами южных морей”.

– Ну и ну! – подвел итог Хьюиш.

– Довольно неопределенно, – сказал Геррик.

– Говорите что угодно, – воскликнул Дэвис, – но остров перед нами! Это то, что нам надо, можете быть уверены.

– “Остающийся неизвестным ввиду личных мотивов”, – прочел Геррик через плечо капитана. – Что бы это значило?

– Это может означать жемчуг, – ответил Дэвис. – Подумайте, остров, где есть жемчуг, а правительство об этом не знает? Похоже на недвижимость. Или предположим, это ничего не значит. Просто остров. Тогда мы могли бы там запастись рыбой, кокосами и туземной пищей и выполнить наш план насчет Самоа. Сколько, он говорил, им оставалось до Анаа? Кажется, пять часов?

– Четыре или пять, – подтвердил Геррик.

Дэвис подошел к двери.

– Какой дул ветер, когда вы подходили к Анаа, Дядюшка Нед?

– Шесть или семь узлов.

– Хм, тридцать—тридцать пять миль, – подсчитал Дэвис. – Значит, самое время убавлять паруса. Если это остров, то не к чему напарываться на него в темноте, а если не остров, так почему бы не пройти там днем. К повороту! – заорал он.

И шхуну повернули в ту сторону, где неуловимое мерцание в небе начинало уже бледнеть п уменьшаться подобно тому, как исчезает с оконного стекла пятно от дыхания. Одновременно на шхуне взяли вес рифы.

Часть II
КВАРТЕТ

ГЛАВА 7
ИСКАТЕЛЬ ЖЕМЧУГА

Около четырех утра, когда капитан с Герриком сидели на поручнях, во мраке впереди послышался шум бурунов. Оба соскочили на палубу и стали вглядываться и вслушиваться. Шум стоял непрерывный, словно от идущего поезда; нельзя было различить ни подъема, ни спада, океан поминутно с равномерной силой набегал на невидимый остров.

Время шло. Геррик напрасно ожидал хоть какого-нибудь изменения в сплошном мощном реве; н постепенно он проникся ощущением вечности. Сам остров для опытного глаза угадывался в цепочке пятен, расположенных низко на фоне звездного неба. Шхуна легла в дрейф, и все с нетерпением стали ждать рассвета.

Предрассветных облаков почти не было. Наконец на востоке появилась светлая полоска, затем – робкий всплеск света неизъяснимого, безымянного оттенка, от пурпурного до серебряного; потом вспыхнули угли. Некоторое время они мерцали на горизонте, то разгораясь, то тускнея, то испуская короткие лучи, но пока все еще господствовали ночь и звезды. Казалось, будто искра зарделась и поползла вдоль нижнего края тяжелого, непроницаемого занавеса, но ничему вокруг огонь пока не угрожает. Но вот еще немного – и весь восток запылал золотым и алым, и небесная чаша наполнилась дневным светом.

Остров – неизвестный, отрицаемый – лежал прямо перед ними, совсем близко. Геррику подумалось, что никогда, даже во сне, он не видел ничего более дивного и изящного. Берег был сверкающе бел; сплошной барьер деревьев – неподражаемо зелен. Суша возвышалась над морем, футов на десять, деревья – еще футов на тридцать.

По мере того как шхуна продвигалась вдоль берега к северу, между деревьями открывался просвет, и поверх невысокой и неширокой полоски суши Геррик, как поверх забора, видел лагуну внутри, а за ней – дальнюю сторону атолла, протянувшегося узкой чертой, в зубцах деревьев на фоне утреннего неба. Геррик терзался, подыскивая сравнения. Остров был подобен краям огромного сосуда, погруженного в воду; подобен насыпи кольцеобразной железной дороги, поросшей лесом. Остров казался таким хрупким среди беснующихся бурунов, таким прекрасным и непрочным, что Геррик, пожалуй, не удивился бы, если бы на его глазах остров затонул, беззвучно исчез и над ним плавно сомкнулись бы волны.

Между тем капитан устроился на форсалинге[18]18
  Форсалинг – переднее устройство для управления парусами.


[Закрыть] и в подзорную трубу обшаривал берега, высматривая вход в лагуну, высматривая признаки жизни. Однако остров продолжал открываться ему по частям и выдвигать мыс за мысом, а ни домов, ни людей, ни дыма костра не было видно. Вблизи мелькали, парили и ныряли в синюю воду морские птицы, а поодаль на целые мили тянулась пустынная кайма кокосовых пальм и пандануса, предоставляя желанный зеленый приют – кому? И гробовая тишина нарушалась только биением океана.

Бриз был легчайший, скорость его невелика, жара невыносима. Палуба раскалилась, медное солнце пылало над головой посреди медного цвета неба, смола кипела и пузырилась в швах, мозги – в черепных коробках. И все это время возбуждение сжигало троих авантюристов, как лихорадка. Они шептались, кивали, показывали руками и прикладывали губы к уху друг друга, испытывая какое-то странное побуждение соблюдать тайну. Они приближались к острову исподтишка, как соглядатаи, как воры, и даже Дэвис отдавал команды с салингов главным образом жестами. Матросам передалось это молчаливое напряжение, как передалось бы собакам волнение их хозяев. И посреди рева многомильных бурунов к безлюдному острову приближался безмолвный корабль.

Наконец в этом нескончаемом контуре возник разрыв. По одну его сторону выдавался мысок кораллового песка, по другую стояла густая группа высоких деревьев, закрывавшая обзор; посредине находился вход в огромный резервуар. Дважды в день океан теснился в этом узком горле и громоздился между хрупкими стенами; дважды в день, с отливом, колоссальному избытку воды приходилось протискиваться обратно.

Час, когда подошла “Фараллона”, был часом прилива. Океан с инстинктом домашнего голубя устремился к обширному вместилищу, вихрем промчался через ворота и, чудесно преобразись, умиротворенный и переливчатый, как шелк, влился во внутреннее море.

Шхуна поднялась в крутой бейдевинд, ее подхватило и понесло, как игрушечную. Она проскользнула, пролетела, мимолетная тень or прибрежных деревьев коснулась ее палубы, на миг мелькнуло дно пролива и тут же пропало. В следующую минуту “Фараллона” покачивалась на глади лагуны, а в глубине под ней, в прозрачном аквариуме, резвились мириады разноцветных рыб и мириады бледных коралловых цветов усеивали дно.

Геррик был восхищен. Утоляя свою страсть к красоте, он забыл о прошлом и о настоящем, забыл, что в одном случае ему угрожает тюрьма, в другом – нищета; забыл, что попал сюда в отчаянных поисках пищи и любых средств для спасения своей жизни.

Стайка рыб, окрашенных во вес цвета радуги, с клювами, как у попугаев, промчалась в тени шхуны, вырвалась оттуда и сверкнула в солнечных лучах, проникавших в воду. Рыбки были красивы, как райские птицы, и их бесшумный полет поразил Геррика, как звуки прекрасной мелодии.

Тем временем перед глазами Дэвиса лагуна продолжала являть свои пустынные воды, и длинная вереница прибрежных деревьев разматывалась, как леска с катушки. И по-прежнему никаких следов жизни. Едва зайдя в лагуну, шхуна взяла к северу, где вода была глубже; теперь шхуна скользила мимо высокой рощи, которая скрывала от взоров еще один изгиб. Непросмотренной оставалась лишь бухта за этим мысом. И вдруг занавес поднялся: перед ними открылась гавань, уютно пристроившаяся в изгибе, и, онемев от изумления, они увидели людские жилища.

То, что мгновенно открылось зрителям с палубы “Фараллоны”, было не туземным селением, а скорее большой фермой с прилегающими постройками: длинный ряд навесов и амбаров, поодаль жилой дом с глубокой верандой, с другой стороны десяток туземных хижин и строение с каланчой, архитектуре которого явно старались придать черты церкви.

На берегу, перед деревней, лежали вытащенные на песок тяжелые лодки и груда бревен, раскатившихся по раскаленным отмелям. На флагштоке, установленном на пристани, развевался красный торговый английский флаг. Позади, с боков, поверх селения – те же высокие пальмы, что скрывали его вначале, протягивали над ним крышу из шумящих зеленых вееров. Они качались и шуршали там наверху и пели под ветром весь день свою песню.

По каким-то неуловимым признакам селение явно выглядело обжитым, но в то же время от него веяло заброшенностью, от которой становилось тоскливо. Между домами не было видно людей, не слышно звуков труда или развлечений. Лишь на самом высоком месте берега, неподалеку от флагштока, виднелась женская фигура непомерных размеров, белая как снег, которая манила к себе вытянутыми вперед руками. Присмотревшись, в ней можно было узнать образец морской скульптуры, носовое украшение с корабля, которое долго носилось и ныряло в бесконечных волнах, а теперь, оказавшись на суше, сделалось ангелом-хранителем этого опустевшего селения.

“Фараллона” шла с попутным ветром. К тому же здесь, внутри, под защитой земли, он был сильнее, чем снаружи, и перед шхуной быстро, как в панораме, сменялись картина за картиной, так что трое авантюристов стояли в немом изумлении. Флаг был достаточно красноречив – это был отнюдь не истрепанный и выцветший трофей, который изорвался в лохмотья, развеваясь над давно обезлюдевшим островом. И словно чтобы укрепить растущую уверенность в том, что остров населен, в затененной глубине веранды блеснуло стекло, мелькнула белая скатерть. Если статуя на берегу в своей застывшей позе и с белым, как от проказы, телом царствовала одна в деревушке, то царствовала недавно. Людские руки хлопотали, людские ноги сновали там не далее, как час назад. Фараллонцы были в этом уверены; их глаза шарили в глубокой тени пальм, отыскивая спрятавшихся; если бы дело было за пристальностью взгляда, глаза их просверлили бы стены домов. В эти напряженные секунды у них появилось ощущение, что за ними наблюдают, их дурачат, что над ними нависла угроза, – ощущение почти невыносимое.

На самом краю пальмовой рощи, которую они только что миновали, скрывался ручей, до последней минуты невидимый для глаз путешественников. Вдруг неожиданно оттуда выскочила лодка и голос прокричал:

– Эй, на шхуне! Подходите к пирсу! В двух кабельтовых глубина двадцать саженей, хороший грунт!

В лодке на веслах сидели два смуглокожих гребца в коротких синих юбочках. Тот, что кричал, – рулевой – был во всем белом, в полном тропическом одеянии европейца; широкие поля шляпы затеняли лицо, но голос выдавал джентльмена и в глаза бросалась его рослая фигура. Вот все, что можно было разобрать. Кроме того, стало ясно, что “Фараллону” заметили уже давно, еще в море, и обитатели острова подготовились к приему.

Команде рулевого машинально повиновались, судно стало на якорь. Трое авантюристов собрались на корме у надстройки и с бьющимся сердцем, без единой мысли в голове принялись ждать незнакомца, который мог сыграть важную роль в их судьбе. Они не успели составить никакого плана действия, не успели придумать никакой истории, их застигли врасплох, и они должны были выпутываться как могли.

Однако тревога мешалась с надеждой. Раз остров не занесен на карту, значит, человек этот не занимает официального поста и не имеет права потребовать у них бумаги. А сверх того, если можно верить Фпндлею (а на поверку выходит, что можно), этот человек – представитель “личных мотивов”; появление шхуны, вполне вероятно, глубоко раздосадовало его, и возможно даже (нашептывала надежда), он захочет и сможет купить их молчание.

Тем временем лодка подошла к борту, и они смогли наконец разглядеть, с кем имеют дело. Это был высокий человек, ростом примерно шесть футов четыре дюйма и соответственно крупного сложения, но мускулы его казались расслабленными, как бывает у вялых, апатичных люден. Впечатление исправляли глаза: глаза необычайно блестящие и вместе с тем томные, мрачные и черные как угли, но с огоньками в глубине, сверкающими, как топаз; глаза, говорящие о совершенном здоровье и мужестве; глаза, которые словно предупреждали: берегись сокрушающего гнева их обладателя. Лицо, от природы смуглое, на острове загорело до такой степени, что он почти не отличался от таитян; только его жесты, манеры, энергия, таившаяся в нем, как огонь в кремне, выдавали европейца. Он был одет в белую тиковую, превосходно сшитую пару; шейный платок и галстук были шелковые, нежнейших расцветок. К банке, рядом с ним, был прислонен винчестер.

– Доктор с вами? – закричал он, подплывая к борту. – Доктор Саймондс? Никогда о нем не слыхали? И о “Тринити Холл” тоже? Ага!

Он, казалось, не удивился и только из вежливости притворился удивленным; глаза его между тем остановились поочередно на каждом из троих белых с неожиданно весомым любопытством, которое можно было даже назвать беспощадным.

– Ах, так! – сказал он. – Поскольку явно произошла небольшая ошибка, то я вынужден осведомиться, чему я обязан столь приятным сюрпризом?

Он уже поднялся на палубу, но каким-то образом ухитрялся быть совершенно недоступным, так что самый общительный из невежд, будучи мертвецки пьян, и тот не осмелился бы фамильярничать; и ни один из трех авантюристов не решился протянуть ему руку.

– Что ж, – сказал Дэвис, – пожалуй, назовем это случайностью. Мы слыхали про ваш остров, а потом, понимаете, прочли в “Указателе” про “личные мотивы”. Так что когда мы увидели отражение лагуны в небе, мы сразу повернули шхуну, и вот мы здесь.

– Не помешали, нет? – добавил Хьюиш.

Незнакомец взглянул на Хьюиша с деланным изумлением, а затем подчеркнуто отвел взгляд. Трудно было разыграть более оскорбительную пантомиму.

– Меня ваше прибытие даже устраивает, – сказал он. – Моя собственная шхуна запаздывает, так что, возможно, я кое о чем вас попрошу. Фрахтовать вашу шхуну можно?

– Отчего же, – ответил Дэвис. – Смотря по обстоятельствам.

– Моя фамилия Этуотер, – продолжал незнакомец. – Вы, надо полагать, капитан судна?

– Да, сэр, капитан Браун.

– Постойте-ка, постойте, – вмешался Хьюиш, – давайте начистоту! На мостике заправляет он – это точно, но не внизу. Внизу мы все равны, у каждого есть доля в предприятии. И когда доходит до дела, то я не хуже его. Вот я и приглашаю пойти внутрь и выпить, а потом обсудить все между собой по-дружескн. У нас водится шампанское – пальчики оближете, – добавил он, подмигивая.

От присутствия настоящего джентльмена вульгарность клерка взыграла самым отвратительным образом, и Геррик инстинктивно, как заслоняются от удара, поспешил вмешаться.

– Моя фамилия Хэй, – сказал он, – раз уж мы начали знакомиться. Мы в самом деле будем очень рады, если вы зайдете к нам.

Этуотер живо повернулся в его сторону.

– Кончали университет? – спросил он.

– Да, Мэртон, – ответил Геррик и тут же густо покраснел, осознав свою оплошность.

– А я из другого ордена, – сказал Этуотер. – Тринити Холл, Кембридж, моя шхуна названа в его честь. Н-да, в странном месте и в странной компании мы с вами знакомимся, – продолжал он, небрежно игнорируя остальных. – А вы подтверждаете… Прошу прощения у этого господина, я не уловил его фамилии…

– Меня зовут Хьюиш, сэр, – ответил клерк и в свою очередь покраснел.

– Ага-а, – протянул Этуотер и снова обратился к Геррику: – Так вы подтверждаете рекомендацию, данную мистером Хювишем вашему хваленому шампанскому? Или же надо делать скидку на бьющую через край поэтическую непосредственность его натуры?

Геррик пришел в замешательство: вкрадчивое хамство их посетителя вызвало на его лице краску; то, что с ним обошлись как с равным, в то время как другими пренебрегли, доставило ему против воли удовольствие, но тут же возмутило и вызвало вспышку гнева.

– Не знаю, – сказал он, – обыкновенное калифорнийское, на мой взгляд, вполне сносное.

Этуотер, казалось, принял какое-то решение.

– В таком случае разрешите мне сказать следующее: вы все трое пожалуете сегодня вечером ко мне и принесете с собой корзинку вина, а я позабочусь о съестном. Кстати, мне следовало с самого начала задать вам вопрос: была ли у вас оспа?

– У нас лично – нет, – ответил Геррик. – Но вообще на шхуне были случаи.

– Умер кто-нибудь?

– Двое, – ответил Геррик.

– Да, болезнь страшная, – проговорил Этуотер.

– А у вас тут как, на острове? – спросил Хьюиш. – Смерти были?