Текст книги "2312"

Автор книги: Ким Робинсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 33 страниц)

– Скорость будет слишком велика, – спокойно ответил Женетт. – Горючее на корабле, который разгоняется до огромной скорости, быстро закончится, а пока они справятся с проблемой горючего, пройдет много веков. К тому времени цивилизация найдет способ с ними совладать.

– Как по-твоему, что это будет?

– Понятия не имею. Нам все равно придется иметь дело с квантовыми компьютерами, этого не избежать. Мы держим тигра за хвост. Мне кажется, что если квакомов не допускать к человеческим телам, а к ним – обиженных программистов, они просто будут частью общей картины, как мой Паспарту.

– Или как Полина у Свон.

– Возможно, помещать кваком себе в голову не лучшая мысль, – согласился Женетт. – Как ты думаешь, согласится ли Свон перейти на компьютер на запястье, как у меня?

Варам в этом сомневался, хотя не мог объяснить почему. Он все меньше был уверен в том, что понимает Свон, о чем бы ни шла речь.

Он перешел к другой тревожившей его проблеме.

– Но ведь это пример сурового и необычного наказания.

– Да, оно необычно, – жизнерадостно согласился Женетт. – Даже беспрецедентно. Но его суровость относительна.

– Выслать вместе с гуманоидами. Странное одиночное заключение, что-то из кошмарного сна, верно?

– Изгнание не жестокость. Поверь, я знаю. Мозг остается на месте. Теоретически они могут создать прекрасный террарий и потом заселить подобную Земле планету в какой-то отдаленной системе, начать новую ветвь человечества. Этому ничто не может помешать. Поэтому изгнание справедливо. Я сам изгнанник, это признанная форма строгого, но сохраняющего жизнь наказания. А наш пленник убил три тысячи человек, только чтобы опробовать свое оружие. И создал квантовые компьютеры, не способные отличать добро от зла. Им задали цель, не указав ограничений, и они стали явной опасностью, сегодня у нас нет от них защиты. Поэтому я считаю, что их высылка – наше объявление о том, как мы поступаем с компьютерами. Мы не выключаем их и не разбираем, как призывают некоторые, мы отправляем опасные компьютеры в изгнание, точно людей. Это должно стать хорошим уроком оставшимся компьютерам. Мы будем держать их в ящиках, чтобы сохранить контроль над ними – по крайней мере я на это надеюсь. Это может получиться, а может и не получиться. Но я надеюсь, что мы на время перестанем производить квантовые компьютеры и постараемся разобраться, что такое умный компьютер, или компьютер, обладающий намерениями, или компьютер в человеческом облике. В общем, по моему мнению, мы свершили правосудие и выиграли время. Я рад, что достигнуто согласие между жителями Плутона, Мондрагоном и прочими участниками, включая Шукру. Надеюсь, Свон, все узнав, тоже нас поддержит.

– Может быть, – сказал Варам.

Он все еще не мог смириться с решением Женетта. Но любой иной вариант, какой приходил ему в голову, оказывался либо слишком суровым (смерть для всех), либо снисходительным (реинтеграция в общество). Изгнание – первый звездный корабль – тюрьма… что ж, в поясе астероидов есть тюремные террарии, закрытые снаружи, а внутри с условиями от утопии до ада. Игрок в боулинг и его группа смогут делать что угодно. Предположительно. Но все равно Вараму это казалось разновидностью ада. Оказывается, маленький инспектор Женетт мог быть таким же бесчеловечным, как игрок в боулинг, и при этом оставаться жизнерадостным, веселым, невозмутимым; он смотрел на Варама взглядом, который у него был одинаков для всех: для святого, преступника, незнакомца, брата – на всех он смотрел тем же деловым взглядом, откровенно оценивающим, заинтересованным, полным готовности убеждать.

Варам не мог успокоиться; он читал и перечитывал досье людей и гуманоидов, которых они держали в заключении; досье насчитывали много тысяч страниц. Затем он вернулся к Женетту в еще большем расстройстве.

– Ты что-то упустил, – резко сказал он. – Прочти протоколы допросов и увидишь, что в лаборатории в Винмаре работал кто-то еще – это он выпускал гуманоидов из лаборатории и отсылал их к людям, которые их прятали. Те, с которыми Свон столкнулась во «Внутренней Монголии», и еще по меньшей мере четверо – все они рассказывают одно и то же. Тот, кто это делал, сказал им, что они некачественные; если они не хотят, чтобы их разобрали, им нужно немедленно бежать. Квакомы не знали, как это понять, и некоторые, после того как их отпускали, вели себя необычно. Может, они действительно были неисправны, у меня нет оснований не верить в это. Во всяком случае тот человек в лаборатории уводил их от Лакшми. Может, он тоже заслуживает изгнания? А заслуживают изгнания те неисправные гуманоиды, что отказались уйти из лаборатории?

Женетт нахмурился и пообещал разобраться с этим.

Это не устроило Варама. Вместе с Алекс и Женеттом он с самого начала занимался необычными компьютерами и теперь чувствовал, что его каким-то образом оттеснили в сторону. Он приезжал в своем кресле на совещания следователей Интерплана и других членов группы, когда там обсуждали положение дел, и снова вступался за невиновных, захваченных вместе с остальными пленниками. В конце концов мнения разделились, но очень многие считали, что все пленные должны отправиться в изгнание; работника лаборатории, который выпускал гуманоидов, не нужно изгонять. Оказалось, что этот работник не только выпускал квакомы, но и стирал записи о них из документов лаборатории; очень ловко, сообщил Женетт Вараму, как будто это могло быть причиной для его прощения. Варам, все еще очень недовольный, оставил эту тему. Венерианин из лаборатории, молодой человека не старше игрока в боулинг, останется не арестованным. А бедным неисправным квакомам будет лучше среди им подобных.

И вот, когда пришло время, Варам, сидя в своем инвалидном кресле, из крейсера Интерплана вместе со всеми наблюдал, как начинает работать двигатель на антиматерии и «Первая четверть Никты» отправляется к звездам. Корабль походил на обычный террарий, возможно, был больше; он напоминал огромного ледяного дельфина, летящего на огненном хвосте.

– А что же люди, построившие его? – спросил Варам. – Ведь это их корабль?

– Мы предоставим им замену. Они создают флот из четырех таких; мы построим для них корабль на Гидре. Если понадобится, привлечем Харон. Так что свои четыре корабля они получат.

Варам по-прежнему не успокаивался.

– До сих пор не знаю, что об этом думать.

Женетта это, казалось, нисколько не заботило.

– Боюсь, это лучшее, что мы могли. Трудно было проделать все это втайне. Тонкая операция, если хочешь знать. Поразительно, чего можно добиться с помощью бумаги и синхронизированных часов. Каждому участнику предписывалось сохранять полную тайну и безоговорочно доверять своим соратникам по сети, и все должны были точно знать, что делать. Большое достижение, если подумать.

– Согласен, – сказал Варам, – но довольно ли этого?

– Нет. Проблема остается. Мы просто получили небольшую передышку.

– А… ты уверен, что мы взяли всех?

– Вовсе нет. Но, похоже, их делали только в лаборатории на Венере. Так, во всяком случае, считает компьютер Вана. У нас достаточно данных о том, как они использовали энергию и получали материалы, чтобы подсчитать, сколько гуманоидов они могли сделать; именно столько мы и схватили. Возможно, один или два еще на свободе, но мы считаем, что они не способны причинить большой вред. Возможно, молодой работник лаборатории выпустил больше неисправных компьютеров. Если они еще здесь, мы постараемся их обнаружить.

Это значит, подумал Варам, где-то в системе могут существовать машины в обличье человека – прячутся в толпе, стараются остаться на свободе, избегают просвечивания рентгеном и иных способов обнаружения; возможно, они втайне пытаются добиться поставленных целей, а может, каких-то других – связанных с их алгоритмом выживания. Проклинаемые, опасные, отделенные от всех прочих форм сознания, одинокие и испуганные – иными словами, в точности как люди.

Квантовое блуждание (3)

на краю болота квакает лягушка схема биологической репродукции предусматривает как часто на протяжении жизни существо воспроизводит себя и сколько у него потомков морфогенез есть процесс воссоздания организмом себя рост определяется промежутком времени результат представляет собой осциллирующий образец хищник всегда на четверть цикла отстает от добычи

эти новые люди забирают тебя, чтобы уничтожить с пистолетом тебе в лицо приказывают идти между ними… уводят от тех, кто тебе помогал здесь на берегу Джерси… небоскребы Манхэттена встают на восточном горизонте бегство охота в которой ты дичь

ударь по пистолету ногой и беги люди уморительно медлительны прячься в угольно-черной тени ныряй и поворачивай прыгай в ручей зеленый луг порос мхом бывает ли зеленым персидский ковер?

едва не наткнулся на другого выглядит человеком

мне нужна помощь на меня напали и я думаю за мной гонятся

человек смотрит на тебя чистые голубые радужки окружены более темным синим идем со мной

с дороги человек останавливается показывает застыл на месте белохвостый олень прислушивается беспокоен они вернутся говорит человек

ты говоришь хочешь сыграть в шахматы?

человек говорит конечно идем со мной

в маленький дом здесь другой человек они разговаривают на кухне выходить на закате иглы хвои серебряные зубчатые листья освещены с запада на мгновение далекий уличный свет бросает отблеск на закат и создается пространство света без теней на взгляд исключительно чистое и выразительное лиса на краю поляны бежит через траву рыжая с белизной дождь способствует размышлению с Земли в космос потом назад обоих поднимает симбиогенез лазурь неба слегка подернута белой прозрачностью

Свон это Заша изнутри дома я нашел кое-что здесь шахматист он кажется испуганным

черные птицы летят к городу на горизонте черные точки лениво взлетают с деревьев и снова садятся готовятся устроиться на ночлег

птичьи крики птицы переговариваются может пятьдесят разных птиц создают звуковую сферу все вместе складывается в музыку в нее вплетается гул машин грузовиков генераторов двигателей огромный самолет кажется близко его звук далеко в небе птичий хор на закате заглушает звуки цивилизации птичья мудрость сохраненная в древних частях мозга очевидно не способная к программированию прыжок воображения

около полуночи приходит третий человек высокий изящный Заша в чем дело

представление подтверждает реальность третьего намаете приветствую дух в тебе

меня зовут Свон расскажи о себе

подытожь события с момента прихода в сознание показали выход на улицу отлет с Венеры перевезли люди в частной системе посадка на Земле все началось как попытка покончить с затмением Венеры не тотчас но как проект безопасный при исполнении надежда это штука с перьями сидящая в душе не знаком с подробностями плана помощники почему-то действуют против главного проекта помощники арестованы или похищены вынужденное бегство упоминание об аресте спасение

Свон смотрит на Зашу эти негодяи обращаются с ним как с квакомом

ну? Заша говорит как их называть? квантумноиды? кванды?

кванды подойдет я говорю они как Полина помнишь это кваком столкнул «ШТУ-Мобиль» с группой камней и погиб выполнил свой долг я хочу сказать инспектор мне нравится вопреки всему но я не считаю необходимым во всем соглашаться это просто безумие

Жан считает, что мы просто должны нажать на кнопку перезагрузки

этого ты никогда не сделаешь! жизнь так не развивается я заберу его с собой

Свон

и не пытайся остановить меня вскакивает кулак отведен для удара

Заша поднимает обе руки перестань перестань я не спорю на этот раз возможно ты права потому я и позвал тебя до сих пор я помогал выслеживать эти штуки поэтому узнав что этот сбежал я вернулся и взял его это было легко они доверчивы но потом я позвал тебя позвал тебя

это мой Заша мы уйдем на рассвете

Заша качает головой ты и твои заблудшие ты опять за свое всякий раз как ты приходишь сюда

эй это ты меня сюда позвал тебе нужна была моя помощь ты хотел чтобы я это сделала

да да уходим отсюда

рассвет если меня спросят как художник может сказать

надежда это птица птицы затихают на рассвете они сонны и веселы им свет что-то обещает ветер поднимает волны на просторах рассвета

вслед за Свон к машине на причал где ждет общественный паром все лица полны жизни глаза смотрят в другие времена прошлые или будущие смотрят на день как ты

через широкую реку поверхность воды ветер покрывает фестонами волны переправа круглый нос парома режет прилив движется вперед слева перед ними Манхэттен утес созданный людьми рассвет еще не добрался до его вершин длинные тени через реку медленное урчание корабля гигантская ваза захватившая паром и скалы неподвижна

вместе с людьми на платформу проход между высокими зданиями внизу каналы длинные тонкие лодки видны 52 лодки 423 человека в утренних тенях впереди хлопотный день

Как думаешь? спрашивает Свон можешь дальше отправиться сам? Будешь в порядке?

видна сорок одна лодка 364 человека мы птицы говоря

все будет в порядке

тогда хорошо

человек целует тебя в губы прикасается глазными зубами к коже оба неожиданно осознают реальность друг друга смотрят в глаза кленовые зрачки в левом глазу голубая дуга хорошо иди

Варам

В отношении времени люди стремятся к двум противоположностям. Мы хотим, чтобы определенные события произошли скорее: терраформирование нового мира, который мы полюбили, явление всеобщей справедливости в человеческих делах, хороший проект. Но с другой стороны хотелось бы, чтобы время текло как можно неспешнее: дни нашей собственной жизни, дни жизни тех, кого мы любим. Мы жаждем и того и другого – хочется больше свершений и больше времени для чувств.

Брак в 113 лет – это торжество опыта над надеждой. Столько жизней уже прожито. Надежды человека давно сосредоточены на дневных заботах. Опыт научил всему, чему можно научить; новый опыт будет только повторением.

Но никогда – абсолютным. Жизнь всегда полна псевдоитеративности. У каждого дня свои особенности. Исполнение – ежедневно одно и то же, удержание мгновения не отменяет этих особенностей, скорее, обостряет их. Животные, наши братья и сестры по горизонтали, напоминают нам: каждый день – своего рода приключение, каждый день – успех. Ничто не повторяется. Каждый вдох – новая часть атмосферы, глоток жизни. Надежда на опыт. Чувство, что это будет продолжаться.

Фитц Варам сидел в зале заседаний Совета Титана по межпланетным отношениям и думал об этом. Когда пришел его черед, он обратился к коллегам.

– Можно было надеяться, что национальные государства Земли учтут опыт столь долгих лет и объединятся; что их многообразные связи с внепланетными поселениями станут постоянными и непрерывными, и нынешним смятению и взаимному несогласию придет конец. Но нет. Этого не произошло. Могут потребоваться еще десятилетия или столетия. Никто не угадает, как будут развиваться события на Земле. Между тем нам надо восстановить отношения с нашим старым патроном Марсом. Как вы помните, работе в зоне Сатурна дала старт охота марсиан за азотом, и именно с этого началось заселение системы Сатурна. Поэтому полный разрыв отношений с Марсом, необходимый в свое время, не должен оставаться вечным. Мы достаточно сильны, чтобы иметь дело с Марсом, не опасаясь попасть под его господство. На самом деле связи с Марсом станут доказательством нашей силы. Поэтому я предлагаю заново организовать вывоз азота с Титана на Марс, почти в прежних размерах, но под нашим контролем; торговля должна быть честной. Это будет выгодно обеим планетам. В атмосфере Титана вдвое больше азота, чем нам хотелось бы. Это дает нам запас, с которым можно расстаться, причем на наших условиях. В обмен мы получим участие в треугольнике торговли: азот с Титана на Марс, помощь Марса в реконструкции и развитии Меркурия и тяжелые и редкоземельные металлы с Меркурия на Сатурн. А также помощь Меркурия в организации импорта света от Лиги Вулкана.

Последовали вопросы. Обсуждение. Потом снова заговорил Варам:

– Укрепление связей по всем трем направлениям поможет сдерживать силы остаточного земного империализма, а также грозящие захлестнуть нас земные конфликты и противостояния. Мы даже можем помочь решить некоторые их старые проблемы. Будем помогать им в Реанимации, которая уже сейчас дает удивительные плоды.

– Какие например?

Ему бросают вызов.

– Арктическая лига стала одной из самых прогрессивных и склонных к сотрудничеству политических организаций Земли. Средняя часть Северной Америки с заметным успехом превращается в населенные бизонами прерии. Дождевой лес Амазонки расширяется до своих исторических границ, превращается в парк, отчасти похожий на то, что было в доколумбов период. Юго-Восточная Азия и Южная Азия достигли равновесия между освоением дикой природы и ее возрождением, что благотворно сказалось на лесах, воде и климате. Вот наглядные достижения Реанимации.

– Рано делать такие выводы. Вторжение животных часто описывают как ужасно осуществленную операцию со множеством ужасных последствий.

– Неправда!

Некоторое время они спорили о ситуации на Земле. Наконец старший советник из Административной группы Сатурна напомнил, что здесь обсуждают организацию трехсторонней торговли с Марсом и Меркурием. Варам заметил, что на Марс проникло много кваком-гуманоидов; можно сказать, Марс заражен ими, они пронизали его систему и лишь недавно отправлены в изгнание. Марсиане были так этому рады, что отменили ссылку Жана Женетта и приветствовали возвращение знаменитого инспектора домой, осыпав его наградами и почестями. Вероятно, перемены в настрое Марса включают и усиление стремления к сотрудничеству. Многие в Совете кивали, услышав эту добрую весть, и перешли к подробностям: количество транспортов с азотом, расписание, вопрос компенсации. Обсудили, каким должно быть окончательное давление атмосферы Титана в миллибарах.

Варам подождал, пока большинство собравшихся устанут от этой темы, и предложил вернуться к повестке дня. Его главные предложения были одобрены, и совещание закончилось.

Последним обсуждали вопрос о том, как передать эти предложения партнерам, и Варам сказал:

– Я направляюсь на Меркурий, чтобы просить руки Свон Эр Хон. Надеюсь, мы дадим друг другу клятвы в эпиталамии на горе Олимп. Заодно сможем поговорить с нужными людьми на Марсе.

Хорошо, сказали все. Поздравляем. Некоторые как будто бы удивились, другие понимающе кивали. Да, это облегчит переговоры. У вас получится нечто вроде постоянного комитета Сатурн-Меркурий.

– Конечно, – согласился Варам.

Свон

Свон покинула Землю, очень довольная тем, что помогла кваком-гуманоиду отыскать место для жизни, довольная тем, что Заша ей помог – это значило для нее больше, чем она думала. Она поднялась на лифте из Кито, снова побывала на исполнении «Сатьяграхи», и в этот раз на нее больше всего подействовала мирная заключительная часть, легкий поочередный подъем по октавам, словно мелодия медитации, поднимающая тебя на ноги; и к концу представления, танцуя при все уменьшающемся g, когда они поднимались на крыльях песни, она испытывала очень приятное ощущение, своего рода эйфорию.

На Меркурий она вернулась на террарии «Генри Дэвид». Это был классический тип Новой Англии с несколькими небольшими деревнями из дощатых домиков и с пастбищами, окруженными хвойным и смешанным лесом. Стоял октябрь, клены стали багряными, прочие деревья – ярко-желтыми, оранжевыми, красными и зелеными, все это смешивалось по всей поверхности террария; если смотреть вперед, казалось, что слышишь бессловную речь на языке цветов – и вот-вот поймешь ее. Свон бродила по лесным тропам, поднималась на холмы. Однажды она подобрала опавшие листья и разложила их на поляне так, что они почти незаметно переходили от красного к оранжевому, потом к желтому, желто-зеленому и наконец к зеленому. Эта многоцветная линия на земле очень ей понравилась – как и ветру, который тотчас все разметал. В другой раз она много часов шла за бурой медведицей с медвежонком. В середине дня они вышли к заброшенному яблоневому саду, где росло одно старое согнутое дерево, на котором тем не менее уродилось столько плодов, что его ветви свисали до земли. Медведи съели тонну яблок. Рядом с яблоней выдолбленный ствол был полон дождевой воды; медвежонок забрался в него и искупался, его шерсть намокла, почернела, с нее текло.

Вернувшись на Меркурий, она жила привычной жизнью в Терминаторе. Просыпалась на балконе, завтракала в утренней прохладе, потягивалась на солнце, тревожно поклоняясь Неприкрытому Солнцу. Осматривала город, отмечала восстановленные знакомые черты, видела новые деревья и кусты; всего этого с каждым днем было чуть больше и размещалось оно чуть правильнее. Она достала открытку, полученную когда-то от Алекс, и повесила ее на стену над кухонной раковиной; теперь надпись рукой Алекс каждый день говорила ей:

 
О радость моего духа – ее ничто не сдерживает – она летит, как молния!
Недостаточно наслаждаться этим шаром лишь какое-то время,
Я буду тысячи раз и постоянно наслаждаться им.
 

В Терминатор тоже пришла осень, и ряд японских кленов, уходящий от ее балкона, стал ярко-красным. Пыль осела на синие черепицы крыш, видные ей сверху. В новой программе погоды, как ей показалось, было больше ветреных дней, чем прежде, и иногда дул такой сильный ветер, какого она не помнила. Свон это нравилось. Сильный холодный ветер отрывал Свон от ее занятий и уводил с собой в долгие прогулки по городу. Город разросся, платформа удлиннилась, давая больше места для города и парка. В плоской части города и в парке появились новые каналы. Мосты через каналы, дорожки для велосипедистов, широкие бульвары и эспланады. Ее город. Прежний и в то же время другой. Ей пришло в голову, что город можно растянуть еще дальше в ночь; теоретически, по прошествии десятилетий и столетий, город на рельсах может протянуться на всю ночную сторону Меркурия.

Почти все дни она проводила на ферме, работала в пруду и на влажных почвах. Новый эстуарий не процветал, были проблемы с уровнем санитарии; собирались ввести небольшой гидравлический прилив. Шли споры. А ей все никак не удавалось понять, почему обезьянам с Гибралтара не нравятся пещеры, предоставленные им на небольшом холме с выходящим на восток склоном. Обезьяны вполне здоровы, и обычно у них не бывает тех проблем, какие бывают у людей. Но тут они держались плоских участков и не желали заходить в пещеры. Придется подняться туда и посмотреть.

* * *

Глядя на обезьян, Свон думала о своей жизни. Ей 137 лет. Организм многое пережил; он не вечен и даже, возможно, выдержит еще недолго. С другой стороны, за последние годы медицина достигла того, что прежде было невозможно, и продолжает совершенствовать методы продления жизни. Мкарету почти двести лет. Так что надо подумать о будущем.

У нее мало с кем близкие отношения и, возможно, даже с этими людьми теперь не такие уж близкие. У нее есть все необходимое; у нее хорошая жизнь. Где-то в мире – ее уцелевший ребенок; девочка живет своей жизнью и не хочет о ней рассказывать. Иногда они видятся. Свон ближе другие люди, и это правильно. Ее молодой друг Киран остался на Венере, сам настоял на этом, обрел новую жизнь и регулярно пишет ей. Такие отношения лучше, чем многое другое, а впереди будет что-то еще, она это чувствовала: люди вечно хватают ее за руку и втягивают в свою жизнь. На ее ферме работает хорошая команда. Работа ей нравится; нравится играть; нравится ее искусство, игра, которая и есть работа. Значит, дело в другом. В сущности перед ней встает философский вопрос: как жить? К чему не быть равнодушной? И как стать менее одинокой? Ведь сейчас, после смерти Алекс, Свон общалась со многими, но все равно ей не хватало человека, с которым она могла бы говорить, как с Алекс.

 
Я скучаю по тебе, Хетти Мун,
Но мне некому об этом сказать —
Мир перед моими глазами почернел.
 

Когда она бывала на ферме одна, то пела старую балладу и гадала, как бы исправить положение. Возможно, никак. Смерть постепенно сокращает жизнь. Части умирают раньше целого. Когда умирают люди, которых вы любили, умирает часть вас. Со временем становишься похожим на куст можжевельника: одна живая ветка на мертвом стволе. И ничего не поделаешь.

Нет иного счастья, чем в действии. Нет, неправда. У каждой части триединого мозга свое счастье. Ящерица на солнце, млекопитающее на охоте, человек, делающий добро. А хорошо то, что хорошо для земли. Поэтому, работая, ты словно греешься на солнце, словно охотишься и словно создаешь ландшафт – место, где люди могли бы жить в будущем, – и втройне счастлив. Конечно, этого должно быть достаточно.

Но потом тебе хочется поделиться своим счастьем. Просто чтобы рядом был кто-то, с кем можно вместе чувствовать счастье, тот, кто тобой доволен. Алекс была довольна ею.

Свон видела путешествующих одиночек, старых жителей космоса, которые одни шли по свету, не связывая себя отношениями ни с кем из людей. Вот ее мир: она долго была одной из них – больше половины жизни. Неужели все они в процессе поиска? Она вспомнила, что слышала, как говорят: хочу найти пару. Найти пару значит спариться. Один из синонимов для «пары» – слово «чета»; отсюда «сочетаться». Осмотришься, и видишь: желание встретить пару возвращается. Тонкие оттенки смысла – вначале пара, потом чета. Атавистическое явление, словно они голуби или другие существа с генетическим стремлением к созданию пар. «Свон не лебедь», – сказала она в парке недоумевающим коллегам. Но откуда ей самой это знать?

– Я хочу кое-кого найти, – на пробу сказала она Мкарету.

Мкарет рассмеялся.

– Тебе нравится тот парень! Варам с Сатурна. Может, ты хотела сказать: «Я кой-кого нашла»?

Свон смотрела на Мкарета. Она еще не вполне свыклась с мыслью, что можно быть любимой. Или даже любить самой.

– Но я давно с ним знакома. Я знаю его уже несколько лет!

– Еще лучше, – сказал Мкарет. – Ты знаешь его. На самом деле ты должна была провести с ним много времени. Что случилось в туннеле? Что вы там делали?

– В основном свистели, – ответила она. – Но да. Кое-что случилось.

– Может, это и есть суть брака, – сказал Мкарет. – Свистеть вместе. Своего рода перформанс. Я хочу сказать, не просто разговоры, а перформанс.

– Брак, – повторила Свон, дивясь слову. Для нее это была концепция Средневековья, старой Земли – идея, очень отдающая патриархатом и собственничеством. Брак не для космоса и не для долгой жизни. Когда живешь целую эпоху, у каждой стадии твоей жизни своя история, которая длится несколько лет, а потом обстоятельства меняются, и у тебя новая жизнь и новые спутники. Это невозможно изменить, если вертишься на огромной карусели, поэтому уродовать свою жизнь в попытках установить неестественно длительные отношения означает риск вовсе разрушить их; разрыв произойдет по всей длине и оставит мучительную рану и привкус лжи; хотя на самом деле это был просто эпизод, одна из маленьких смертей и возрождений в эпохах твоей жизни. Такова жизнь.

По крайней мере так казалось ей и многим другим, кого она знала. Такова была обычная структура чувств в ее культуре в ее время. Жители космоса свободны – наконец свободны и наконец люди. Так считают все они, и так побуждают друг друга чувствовать, и Свон всегда в это верила, всегда соглашалась, что это правильно. Но структура чувств – явление культурно-историческое; со временем она меняется вместе с людьми; переживает реинкарнацию. И если культура со временем меняется, а человек живет на рубеже культур… меняется ли при этом сам человек? Может ли измениться? Может ли измениться она?

Но разве брак – не обещание не меняться?

Свон бродила по болотистой земле и размышляла. Однажды лягушка того же цвета, что и камни, вдруг отпрыгнув от ее протянутой руки, уселась, глядя на нее, настороженная и любопытная, спокойная, но готовая снова отпрыгнуть.

– Прости, – сказала Свон. – Я тебя не видела.

Но теперь заметила. Лягушка сидела, гладкая на шероховатых камнях, живая, дышащая.

Свон пошла прогуляться к северу от путей Терминатора, в область альбедо-структуры Трикрены. Подальше от контрастов терминатора, где косые лучи солнца вдруг падают на возвышенные места и эти возвышения сверкают так ярко, что прочая местность кажется абсолютно черной. Белое и черное сталкиваются – глаза с трудом возвращаются к восприятию ландшафта. Именно это ей иногда нравится. Ее шизофреническая жизнь в космосе.

Она шла в манере солнцеходов, ориентируясь по карте, которую запомнила и держала в голове. Двигаясь почти вслепую на запад, она знала, что скоро придет к возвышению севернее Малера, минует несколько пропеченных солнцем заброшенных космических стартовых площадок и окажется на вершине откоса небольшой борозды в земле, очень старой; оттуда начинался двухсотметровый спуск на равнину внизу.

К счастью, откос покрывали неширокие выступы, которые образовывали лестницу вниз. Свон уже бывала здесь. Эти ступени Эберсбахера часто использовали солнцеходы, идущие этим маршрутом; много лет назад их подмели и очистили от пыли и обломков. Извилистая дорожка из потрескавшихся каменных плит привела ее на равнину. Свон считала, что на Меркурии самое правильное расстояние до горизонта: не «рукой подать» и «в жизни не доберешься», но такое, что туда можно дойти и исследовать.

Здесь обнаружилась небольшая группа солнцеходов; люди методично шли на запад. Маленькие серебристые фигуры, напомнившие Свон инспектора Женетта, скрылись от нее за горизонтом. Они идут, потом меняются – ложатся в тележки и спят, пока их везут другие. Шагать вместе и везти с собой спящих – прекрасное ощущение доверия и уверенности, обретение спокойствия, с каким вручаешь свою жизнь незнакомцам; отчасти это и означает быть меркурианином. Очень долго только это и нужно было Свон. Это – и ее город.

Она спустилась с откоса и вышла на плоскую равнину Трикрены. Здесь тропа исчезла, потому что идти можно было в любом направлении. Здесь она могла встретить ночь, идти до рассвета, стоять на вершине Тора и смотреть, как высочайшие точки поверхности загораются, точно свечи, и огонь распространяется вниз от пламенеющей вершины. Хорошо вечно идти на рассвете. Кто может выдержать полдень или угасание дня? Оставить рассвет позади, бежать в ночь. Не давать наступить новому дню – кто знает, что он принесет? У нее не было ни плана, ни идеи.

Долгое время Свон бежала, не думая ни о чем, кроме камней под ногами, и не видя ничего, кроме общих очертаний местности. Ей больше ничего не было нужно. Можно вырвать все внутренности Меркурия, извлечь все ценные минералы – поверхность ничуть не изменится. Она уже стала шлаком мира. Морщинистым лицом старого друга. Повсюду скалы, камни, выступы, выбросы. Одеяло пыли. Золото в холмах. Но с друзьями можно поговорить. Мне нужна возможность поговорить с тем, кто мне небезразличен. Хочу слышать то, что мне интересно, что удивляет меня, хотя, похоже, я утратила способность удивляться. Меня легко удивляет только правда. Как вышло, что рядом нет никого, склонного удивляться, кого можно было бы удивить?