Текст книги "За красоту убивают"
Автор книги: Кейт Уайт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)
Глава 11
Удивленная, я выпрямилась в кресле.
– Что вы хотите этим сказать? – спросила я. – А на что полиция должна была обратить внимание?
– На прошлое Анны, – возмущенно заявила Ева, словно сердилась из-за того, что обладала ценной информацией, но никто не потрудился обратить на нее внимание.
– Где, когда? – выпалила я. – Ей кто-то уже угрожал?
– Точно не знаю, – ответила она. – Знаю только, что прошлое здорово отравляло ей жизнь. Когда-то с ней случилось что-то плохое. И думаю, она боялась, что это вернется и теперь не оставит ее в покое.
– Что именно она вам говорила?
– Тут дело не в словах. Вы знаете, что тело способно помнить эмоциональную боль?
Так, приехали.
– Нет, – ответила я. – Мне об этом неизвестно.
– Ну так вот, оно помнит. Боль можно высвободить с помощью определенных приемов массажа, и воспоминания всплывают на поверхность.
– Вы можете объяснить более понятно?
– Когда человек проходит через травмирующее событие, то на него откликается весь организм. Он запоминает информацию на подсознательном уровне. Это защитный механизм. Тело помнит. Оно помнит все.
– И эта информация каким-то образом высвобождается во время массажа? – спросила я, пытаясь скрыть скептицизм.
– Да, массаж активизирует физическую реакцию, которая сопровождала травму. И человек снова переживает прошлое физически и эмоционально.
– И какое это имеет отношение к Анне?
– Однажды, когда мы с Анной были подругами, – стала рассказывать она, – я попробовала на ней особую массажную технику. В тот день я предложила сделать ей массаж, а поскольку я тогда увлеклась этой техникой, то решила поэкспериментировать на ней. И выпустила на волю что-то очень глубоко запрятанное и очень болезненное.
– Что вы имеете в виду? Как она отреагировала?
– Она расплакалась. Я поняла, что это связано с каким-то тяжелым событием в прошлом, но она не захотела о нем говорить.
– Думаете, ее изнасиловали?
– Не обязательно. – Ева покачала головой. – Это может быть не то, что случилось с вашим телом, а то, что оно почувствовало в результате причиненной вам эмоциональной боли.
– Как давно, по вашему мнению, случилось это событие?
– Не знаю. Но запрятано оно было глубоко. Что-то из далекого прошлого.
– Вы не знаете, откуда Анна родом?
– Ее сестра жила во Флориде. Думаю, она тоже оттуда. Но Анна никогда не рассказывала о своем прошлом.
– А она когда-нибудь…
– Послушайте, – внезапно потеряла терпение Ева, – я уже сказала, мне известно, что с Анной случилось что-то плохое, но понятия не имею, что это было. Больше я ничего не могу вам рассказать, и мне вообще пора садиться за работу.
Я не поняла, почему она оборвала разговор, но было ясно, что меня выгоняют.
Извинившись, что отняла столько времени, я поставила на выщербленный столик свою так и не выпитую кружку и поднялась.
В этот момент над головой у меня скрипнула половица в комнате наверху. Кто-то ходил в одной из спален. Ева устремила взор к лестнице. Возможно, это была любовница, женщина, которая не отвергла Еву с презрением, как это сделала Анна. Или заночевавший гость. Или призрак ее матери. Мне было все равно. Я знала только, что приехала узнать, что происходит в спа, – и ничегошеньки не узнала.
Попрощавшись и обменявшись с Евой рукопожатием, я буквально скатилась с крылечка. Прежде чем вернуться на транзитное шоссе, я нашла в городке небольшое кафе, где заказала большую чашку кофе в надежде смыть все воспоминания о лапсанг-сушонге со своих вкусовых рецепторов.
За время обратного пути ничего примечательного не случилось. Движение было интенсивным, но до пробок дело не дошло. Я размышляла над рассказом Евы не только о массаже, но и о поцелуе. Невзирая на теорию Евы, Анна действительно как будто скрывалась от прошлого: беспокойство, постоянная смена места жительства, непостоянство в любви, эксперименты. Я перебрала все, какие смогла придумать, события, способные обладать властью над человеком: физическое насилие, сексуальное насилие, эмоциональная жестокость, отторжение, предательство, болезнь, несчастный случай, смерть. Возможностей набралось столько, что трудно было представить, что же именно так напугало когда-то Анну.
Я всегда ощущала некий трепет, проезжая под транспарантом «Въезжаем в Нью-Йорк», висящим над транзитным шоссе, но только не в этот день. Я испытывала слишком двойственное чувство от возвращения. Несмотря на то что я с нетерпением ждала возможности как следует выспаться (или по крайней мере попытаться это сделать) в собственной кровати, ужина с Лэндоном и разработки идей для своей следующей статьи, в Уоррене я оставила много незавершенных дел. Я не могла отделаться от мысли, что подвела Дэнни… и свою мать.
Едва въехав на магистраль ФДР на востоке Манхэттена, я опустила стекло. Для октябрьского дня воздух снаружи был почти благоуханным. Пролив Ист-Ривер искрился под лучами солнца.
Я поставила джип в гараж около часа дня и целый квартал тащила сумки до своего дома. Я живу на пересечении Девятой улицы и Бродвея, как раз на границе между Гринич-Виллиджем и Ист-Виллиджем, в очень современном четырнадцатиэтажном доме. Моя квартирка с одной спальней – настоящая конфетка, она – единственное, что осталось мне от моего замужества, и то лишь потому, что квартира съемная и мой бывший муж не смог найти способа покрыть с ее помощью свои игорные долги. Помимо кладовой, достаточно большой, чтобы превратить ее в маленький кабинет, она обладает двумя потрясающими особенностями.
Первая – это вид. Окна выходят на запад, на многоквартирные дома песочного и кирпичного цвета и на девятнадцать обшитых по берегам деревом резервуаров для воды. Все это, особенно по вечерам, когда небо окрашивается в чернильно-синий цвет, похоже на декорацию к бродвейской пьесе.
Вторая особенность – это терраса, примыкающая к моей гостиной. Размером она не уступает комнате и представляет собой идеальное место для созерцания вышеуказанного вида, включая закаты, которые в некоторые вечера словно зажигают полнеба.
Я поздоровалась с дневным дежурным, забрала письма и газеты и на лифте поехала наверх. Нижний замок почему-то не хотел открываться, и, когда наконец мне удалось справиться с обоими замками, мне уже настолько не терпелось попасть в квартиру, что я распахнула дверь пинком. Салюта наций в свою честь я не ожидала, но вся мебель как-то уж очень мрачно и отчужденно стояла в пыльном воздухе. Редактор раздела советов по оформлению интерьеров оказался прав. Стиль Санта-Фе смотрелся на Манхэттене смехотворно. Но моей вины в отсутствии навыков оформления интерьеров нет. Я происходила из той породы белых англосаксонок-протестанток, которая, наводя в комнате уют, придерживалась двух основных правил: использовать сочетающиеся по цвету ситцы и расставлять всю мебель вдоль стен.
Поставив сумки, я просмотрела почту. Она оказалась жалкой – несколько каталогов с кухонными полотенцами «Санта» и приглашение на свадьбу от людей, с которыми я, насколько могла припомнить, даже ни разу не встречалась. Перевернув конверт, я поняла, что письмо просто положили не в тот почтовый ящик.
Не разбирая вещей, я приготовила себе омлет с сыром и унесла его в кабинет. Меня ждала немыслимая куча работы, и я понимала, что наверстать упущенное за этот уже наполовину прошедший день будет трудно – все равно что пытаться вскочить в уходящий поезд.
Первоочередной задачей была моя статья по массовой истерии. Ее ждали к концу недели, и на данном этапе я начала всерьез жалеть, что вообще взялась за нее. Теперь тема и близко не казалась мне столь соблазнительной, как тогда, когда я согласилась на этот заказ, и что еще хуже – материала я набрала слишком мало.
Я достала пленку с интервью, которое взяла в пятницу у психоаналитика, а также записи, которые в тот день сделала. Я всегда подкрепляю аудиозапись заметками в письменной форме после того леденящего душу случая, когда, поставив прослушать интервью, которое взяла у мужа одной убитой женщины, в течение полутора часов слушала нечто напоминающее рев разогревающихся двигателей аэробуса компании «Дельта эрлайнс».
Интервью с психоаналитиком оказалось пустышкой. Во время записи мне казалось, что я вставила несколько толковых замечаний, но, слушая теперь со стороны, я поняла, что оно увлекает не больше, чем слушания в сенате вопроса о некоммерческой сети кабельного телевидения. Психоаналитик не смог сказать ничего интересного по той простой причине, что сама тема была неинтересной.
Я оказалась в тупиковой ситуации, и, хотя я попадала в них и раньше и умудрялась как-то выжить, удовольствия это не доставляло.
Я решила, что у меня нет другого выбора, как только позвонить Дону, журналисту, с которым я познакомилась на вечеринке в прошлый четверг и который заявил, что у него лежит старое досье по вопросу массовой истерии и он с радостью оставит его у своего консьержа, если оно мне понадобится. Дон жил всего в двух кварталах от Юнивер-сити-плейс, и наложить лапу на эти материалы было для меня раз плюнуть.
Я позвонила и оставила на автоответчике сообщение, но не успела положить трубку, как телефон зазвонил, и это оказался Дон.
– Извини, я как раз выходил из душа. Значит, тебе все-таки нужно это досье? Я так и понял.
– Вообще-то материала у меня предостаточно, – солгала я. – Просто я подумала, что было бы неплохо собрать все, что можно. Если ты оставишь его у своего консьержа, как обещал, я бы заскочила за ним.
– У меня есть идея получше, – заявил он, и по его тону было понятно, что он уверен в этом на сто процентов. – Может, ты зайдешь ко мне сегодня попозже, мы выпьем, и я объясню тебе, что там к чему. Просто, просматривая досье, ты сама не во всем разберешься.
Прекрасно, раздраженно подумала я. Значит, речь в тот вечер шла не о помощи одного журналиста-внештатника другому. Он ко мне клеится. Я попыталась представить его: кудрявые рыжеватые волосы, неправильные черты длинного лица. И еще он имел раздражающую привычку дополнять все свои замечания в разговоре со мной словом «леди»: «удачливая леди», когда я сказала, что сотрудничаю с «Глянцем»; «занятная леди» – когда я рассказала историю о редакторе отдела моды, назвавшей систему дизайнера двуличной, хотя имелась в виду двойственность.
– Очень мило с твоей стороны, – ответила я, подавляя раздражение. – Беда в том, что у меня совершенно нет времени. Сегодня вечером я иду на ужин. Может, я взяла бы сегодня досье, просмотрела его и, если нужно, встретилась с тобой на неделе?
– Без моих объяснений ты ничего там не поймешь, – забрюзжал он, и в этот момент я поняла, что не увижу досье, если не явлюсь к нему сама. Вот, дрянь! Однако я отчаянно нуждалась в информации.
– Я могу заехать по пути на ужин, – предложила я. – Около шести часов. В ресторан мне только к восьми.
Пусть думает, что у меня больше времени, чем на самом деле. А попав к нему, я дам ранний отбой.
– Ладно, идет, – согласился он слегка обиженно, потому что его шантаж не привел к ожидаемому результату. – Дом ты знаешь?
Я собиралась прогуляться до ресторана пешком вместе с Лэндоном, но теперь это исключалось. Я оставила ему сообщение, что встречусь с ним в ресторане в семь.
Рассерженная, я положила трубку и тут сообразила, что не проверила сообщения, оставленные за выходные. В пятницу два звонка было от приятелей, они хотели узнать, не поужинаю ли я с ними в выходные, – приятелей, которые не знали, что у меня были планы полностью омолодиться в великолепном спа, а затем вернуться в Нью-Йорк, готовой подцепить десяток горячих, свободных парней. Последний звонок был от специалиста по психологии преступников Паркер Лайл, с которой я пыталась связаться еще из Уоррена. И хотя я оставила ей номер своего мобильного, она по ошибке позвонила мне домой. Схватив трубку, я набрала ее номер.
Паркер ответила после первого же звонка, а по шуму на том конце провода я поняла, что она находится в аэропорту. Я сразу же перешла к делу, потому что Паркер предпочитала именно такой разговор. Описала место преступления, рассказала о майларе и обо всем, что знала про убийство.
– Ее изнасиловали? – спросила Паркер, обрывая меня на полуслове.
– Не знаю, – ответила я. – Копы не говорят, но признаков этого там не было, потому что она с головы до ног была завернута в бумагу. Есть вероятность, что это был чужой человек? Или все же кто-то из ее знакомых?
– Ну, незнакомцы обычно душат, это верно, – задумчиво протянула она. – Но так иногда действуют и мужчины, сильно разозлившиеся на конкретную женщину. Я предполагаю – и, разумеется, с такой скудной информацией это может быть только предположением, – что он ее знал и был очень зол на нее.
– Это точно мужчина, да?
– Это интуитивное восприятие. Это могла быть и женщина. Но к удушению прибегают, как правило, мужчины.
– А майлар? Что ты об этом думаешь?
– Она находилась непосредственно в спа?
– Да, но убийце пришлось сходить за ней в кладовую.
Она отвлеклась на секунду, потом я снова услышала ее голос:
– Извини, но мне нужно идти на посадку. Майлар – я правильно назвала? Выглядит как-то уж слишком сложно. Я бы сказала, что она что-то для него значила… но я в этом не уверена.
Откинувшись в кресле, я стала массировать голову. Я чувствовала, как набирает силу головная боль – один из тех сдавливающих голову как тисками приступов, от которых хочется лезть на стену. Что могла означать эта бумага? Она должна что-то символизировать, возможно, как предположила Ева, что-то связанное с прошлым Анны. Хотелось бы мне оказаться в спа, когда его откроют, чтобы исследовать кладовку, где хранится майлар, и рассмотреть рулон. Сейчас же я находилась так далеко от всего этого, словно вся история мне приснилась.
Остаток дня не задался. Я разобрала вещи, поняла, что не успеваю в тренажерный зал, перестирала кучу белья и подтвердила свой визит в «Глянец» на следующий день, чтобы проработать возможные темы статей с Кэт Джонс. Войти же в рабочий ритм мне так и не удалось.
Когда пришло время одеваться к ужину, особо стараться я не стала. Ресторан был непрестижный, в прованском стиле, кроме того, мне не хотелось подбрасывать дров в костер, который теплился в чреслах Дона. Я выбрала черную юбку до колен, черный свитерок с короткими рукавами и купленные в прошлом году короткие черные сапожки, вероятно, теперь уже безнадежно устаревшие, по мнению «Глянца». Из косметических средств я воспользовалась только румянами и блеском для губ. В пять сорок семь я натянула джинсовую куртку и покинула свою квартиру.
Когда я спешила по Девятой улице к Юниверсити-плейс, день уже ничем не напоминал бабье лето. Солнце почти зашло, и стало по-осеннему холодно. На клумбах в моем квартале буйно цвели пурпурные и желтые хризантемы, что сразу напомнило мне о парке при гостинице «Си-дар», об Анне и о том, как я неслась через лес, а еще о детективе Беке, которого я, вполне возможно, никогда больше не увижу.
До дома Дона я дошла меньше чем за пять минут. Назвалась консьержу, и он стал звонить в квартиру Дона по интеркому, поглядывая на меня – я могла поклясться – с жалостью, словно я пришла к налоговому инспектору. Дон, со своей стороны, распахнул дверь своей квартиры с улыбкой, которая говорила: он уверен, что я только что пополнила число самых счастливых девушек на земле.
На нем были черные брюки из плотного хлопка и горчичная фланелевая рубашка, а кудрявые волосы как будто отросли за те несколько дней, что я его не видела.
Его квартира оказалась типичным жильем мужчины: ковровое покрытие во весь пол, вертикальные жалюзи, коричневый кожаный диван и меньший по размеру, мягкий и тоже коричневый кожаный предмет напротив дивана, который был или парным стулом, или самой большой в мире бейсбольной рукавицей. На стене висели постеры с рекламой фильмов «Китайский квартал», «Гигант» и «Квартира», и я смутно припомнила, как в тот вечер Дон говорил мне, что рецензирует кинофильмы. Гостиная имела форму буквы «Г», и на конце короткой части этой «Г» находился проход в кухню и стойка с парой барных табуретов. Дон немедленно устремился в ту сторону с таким видом, будто я непременно должна была последовать за ним.
– Позволь предложить тебе выпить, – улыбнулся он. – Я готовлю потрясный мартини.
– Нет-нет, мне не надо, – стала отказываться я, идя за ним.
– Так… значит, ты пьешь пиво. У меня есть «Корона» и светлое «Амстел».
– Спасибо, но мне ничего не нужно, – повторила я. – Я же говорила, что у меня впереди ужин.
– Ты же не заставишь меня пить в одиночку, правда? – укорил он, зайдя в кухоньку и появившись оттуда с двумя «Коронами». – Внештатники должны помогать друг другу.
Да, но лучше не надо, подумала я.
Он поставил пиво на стойку и подвинул для меня табурет. Мне ничего не оставалось, как сесть. Дон выставил рядом кое-какую еду: бумажную тарелку, на которой громоздились липкие гигантские куриные крылышки в оранжевой панировке, пластиковый контейнер с соусом из мягкого сыра и полдюжины черешков сельдерея с листочками на верхушках, их он разложил на бежевом бумажном полотенчике, видимо, из-за нехватки тарелок. Они были похожи на сельдерейных человечков, отдыхающих на пляже. На дальнем конце стойки лежал коричневый конверт, содержавший, как я подозревала, вырезки, за которыми я и пришла. Веди себя хорошо, приказала я себе, и через несколько минут ты выйдешь отсюда живая – и с наградой.
– Думаю, несколько глотков мне не повредит, – согласилась я.
– Ну и как тебе та вечеринка? – спросил он. – Я слышал, что они собирались разводиться, а потом закатили такой прием. Так что, может, теперь и не станут.
– Я не настолько хорошо их знаю, – призналась я. – Мы с хозяином работали как-то в одной газете, но я уже несколько лет его не видела. Мы просто недавно случайно встретились в Нью-Йорке.
Он остановился, не донеся бутылку до рта.
– Я думал, ты всегда работала в журналах. А что за газета?
– «Олбани таймс юнион». Я работала там некоторое время после колледжа.
– Знаешь, я жалею, что не занимался этим. Мечтаю устроиться в газету и стать у них самым старым новичком в истории.
– А потом ты напишешь телесценарий.
– Не понял.
– Сценарий о старом новичке, который помогает молодым журналистам совершенствовать свое мастерство.
– О, умная леди, – хитро проговорил он. Поставил пиво и взял с тарелки куриное крылышко. – Обязательно попробуй, – посоветовал он, отрывая, как рысь, кусок кожи от кости. – Лучшие в городе.
– Я бы с удовольствием, Дон, правда, но мне пора идти. У меня ужин в семь.
– Ты же говорила в восемь?
– Нет, в семь. Поэтому я так и спешу.
Он недовольно вздохнул, словно я превратила его вечер в крушение поезда. Но без дальнейших проволочек взял конверт и высыпал его содержимое на стойку. Я заметила статью, которая у меня уже имелась, но там были и другие. Увидела я также и расшифровку какого-то интервью.
– Вот почему я хотел просмотреть это вместе с тобой, – произнес Дон, беря расшифровку. – Я взял это интервью у одного психолога, который считался одним из лучших специалистов в своей области. Правда, он уже умер. Но рассказал тогда много интересного.
Держа крылышко в левой руке, он перелистал правой толстую пачку, зачитывая некоторые отрывки вслух. Понятно, что я вполне справилась бы с этим самостоятельно, но тогда Дон лишился бы возможности с важным видом устроить презентацию своего досье.
– Просто поразительно, – удалось вставить мне.
– Да, я тоже так считаю, – важно кивнул он головой.
– Когда это нужно вернуть?
– Вырезки можешь пока подержать у себя, но вот расшифровку верни как можно скорее.
Он положил косточку, вытер руки салфеткой и засунул бумаги в коричневый конверт. Я подавила желание схватить его и убежать.
– Я верну тебе ее завтра, – пообещала я, сползая с табурета. – Извини за спешку. Жаль, что я не могу изменить свои планы, но на этот ужин меня пригласили за несколько недель.
– Такое впечатление, будто у тебя очень плотное расписание, – проворчал он, протягивая мне конверт и тоже слезая с табурета.
– В настоящее время – да. У меня несколько статей, с которыми я подзадержалась.
При всем при том я понимала, что даже мои слова о загруженности не помешают ему пригласить меня куда-нибудь. Люди, подобные Дону, редко понимают намеки, потому что всегда считают себя исключением из правил.
– Я понимаю, что ты занята, но у меня есть скромное предложение, – заговорил он, когда мы остановились у двери. Я готова была побиться об заклад, что он предложит пойти в джаз-клуб уже в четверг вечером. – У тебя есть еще тридцать секунд?
– Ну конечно, – кивнула я, мысленно пробегая список возможных отговорок: у меня есть парень, я уезжаю из города, записалась на прием к стоматологу, прихожу в себя после травмы, вызванной обнаружением мумии в спа…
– Мне нравится, как это у тебя звучит, – вздохнул он. – Ну, ты понимаешь – «сотрудник журнала "Глянец"». У меня был контракт с «Парейдом», но два года назад я не стал его возобновлять, когда пытался написать сценарий. Я готов для новой постоянной работы… то есть гарантия определенного количества статей в год. Я надеялся, ты сможешь мне помочь.
Я даже потеряла дар речи, настолько изумилась. Так, значит, на самом деле ему нужен был контракт с «Глянцем»?
– Так о чем ты просишь? – спросила я. – Хочешь знать, предлагают ли они такие же условия другим авторам?
– Да… с кем мне поговорить? Я знаю, это исключительно женский журнал, но я могу делать для них настоящую, серьезную работу. Я бы хотел поговорить с той главной птичкой… Кэт Джонс.
– Конечно, – ответила я, выдавливая улыбку. – Только сначала я узнаю, готова ли она к разговору. Послушай, мне действительно пора бежать, но я тебе позвоню.
У меня оставалось десять минут, чтобы добраться до ресторана, и я решила, что быстрее будет дойти пешком, а не брать такси. Я двинулась на юг, мимо Вашингтон-сквер-парка, а потом по Макдугал то шагом, то рысцой, всю дорогу кляня про себя Дона. Как я могла так сглупить? Может, и с Беком я сваляла такого же дурака, решив, что нравлюсь ему?
Подойдя к ресторану, я увидела в окне Лэндона – или скорее его макушку со стрижеными серебристыми волосами, – он сидел за столиком и читал. Ему семьдесят, лет на тридцать – сорок больше, чем большинству моих друзей, но мы отлично ладим, а после моего развода общаться с ним было намного легче, чем с некоторыми из моих приятелей. Поскольку жил он по соседству, мне и нужно-то было протащиться десять шагов до его квартиры. А поскольку он не был знаком со мной во время моего замужества – во всяком случае, дальше обмена приветствиями дело не шло, – в его присутствии я не испытывала никакой неловкости. Какими бы участливыми ни были мои друзья, я не могла отделаться от мысли, что за моей спиной они говорят: «Неужели она не знала, что он играет?» или «Боже, я подарила им бокалы для бара от Саймона Пирса за две сотни долларов, а они прожили вместе всего полтора года!»
Как только Лэндон меня заметил, он отложил свое чтение, снял очки и поднялся мне навстречу. Он смотрелся настоящим франтом в темно-синем пиджаке, рубашке в бело-голубую полоску и желтом галстуке. Плюхнувшись напротив, я увидела, что он изучал каталог креплений для осветительных приборов. Видимо, нужно по работе – Лэндон зарабатывал на жизнь, оформляя холлы.
– Как поживает проект Шестьдесят восьмой улицы? – спросила я.
– Лучше – после того как я поставил клиентке диагноз, – ответил Лэндон.
– Она больна?
– Нет, она не в себе, – ответил он. – Я считаю, что она стоит на грани раздвоения личности. Я посмотрел в справочнике и нашел, что оно характеризуется чередующимися приступами идеализации и девальвации. Мне кажется, если человек говорит тебе, что ты блестяще справляешься с работой, а в следующую минуту заявляет, что создаваемый тобой интерьер похож на интерьер автостанции в Парамусе, Нью-Джерси, это подходит под данное описание.
Я поинтересовалась последними сведениями на его любовном фронте. Семидесятилетнему гею найти партнера не так-то просто, и это было главной причиной его обычного в последние годы плохого настроения. В настоящий момент не существовало даже искорки надежды.
– А как ты, дорогая? – спросил он. – У тебя был такой замученный вид, когда ты вошла.
Я быстро рассказала ему о коктейле с Доном и о том, что он заманил меня к себе не потому, что посчитал милашкой, а потому, что хотел с моей помощью пролезть к моей начальнице Кэт Джонс.
– Я-то ломала мозги, как бы повежливее его отшить, а на самом деле я его ничуть и не интересовала. Разве от меня сейчас исходят какие-то флюиды, отпугивающие мужчин?
Он слишком долго размышлял над моим вопросом.
– Ты слишком долго думаешь! – рассердилась я. – Значит, по-твоему, это так?
– Нет-нет, я просто вспомнил замечание моей сестры в адрес нашей кузины Рут. Она говорила, что в присутствии мужчин она начинает вонять, как скунс.
– И ты считаешь, я тоже? Воняю, как скунс?
Он не успел ответить, потому что подошел официант и спросил, что я буду пить. Я заказала бокал каберне.
– Естественно, ты не воняешь, – возразил Лэндон, как только официант удалился. – По крайней мере как правило. Но сейчас твое сердце занято другим, я бы так сказал. Мне кажется, ты посылаешь вибрации, которые говорят: «Не тревожьте меня». Кстати, как ты отдохнула в спа? Я был уверен, что ты собираешься с его помощью прочистить мозги.
– Если я показалась тебе замученной сегодня, то посмотрел бы ты на меня в выходные. Кстати, я припасла для тебя историю – грандиозную, невероятную, жуткую. Может, сначала сделаем заказ?
Вторично заарканив и отпустив официанта, я начала рассказывать. Лэндон принадлежит к числу тех людей, которые любят, чтобы история излагалась во всех подробностях, поэтому я поведала о случившемся, не упуская ничего. Кроме своих легких порнографических фантазий в отношении детектива Бека. Когда я закончила, мы с Лэндоном уже разделались с салатами и отдавали должное горячему.
– Как потрясающе и как ужасно, – прокомментировал Лэндон. – И она была полностью завернута в серебристую бумагу? Как буханка чесночного хлеба?
– Ну, в таких выражениях я об этом не думала, но – да, все верно.
– Что ж, я рад, что ты вернулась в Нью-Йорк. Знаю, как ты любишь совать свой очаровательный носик в подобные дела.
О чем я Лэндону не сказала, так это о своем решении вернуться в Уоррен, как только сдам статью по массовой истерии.
За тарелкой профитролей, которую мы заказали одну на двоих, мы обсудили суперновый парик-накладку и планы Лэндона слетать в Австралию вместе с племянником.
– Что тебе нужно, Бейли, так это настоящее путешествие. Я имею в виду не туда, где убивают персонал. Ты не созрела для долгого приятного приключения?
– Согласна, что мне нужно совершить нечто подобное. И в принципе я не против путешествий в одиночку. Но пока не готова для такой поездки.
– А твои старые университетские подруги? Можете с тобой поедет кто-нибудь из них?
– Они все повыходили замуж… у них дети. Они или никуда не ездят, или ездят на семейные курорты, где в бассейнах вода наполовину разбавлена мочой. Слушай, хочешь, пойдем ко мне, выпьем по «Маргарите»? Мне кажется, я довела свой рецепт до совершенства.
– О, Бейли, прости меня. Я пообещал своему другу Томасу, что после ужина зайду к нему. Он живет тут рядом и хочет, чтобы я помог ему с презентацией, которую он готовит. Если бы я знал, что понадоблюсь тебе, я бы отказался.
– Ничего страшного, – улыбнулась я, хотя внезапно испытала сильнейшее желание разреветься.
– Я бы отказался в одну секунду, но для него это очень важно.
– Нет-нет, не волнуйся, – сказала я. – Мне все равно надо работать.
Мы обнялись на прощание, и я в отвратительном состоянии духа потащилась домой. Было ли это реакцией на весь тот страх, что я испытала в выходные, или на мой непривычно усеченный день? Было ли оно результатом моей бесплодной попытки помочь Дэнни? Или следствием разговора с Лэндоном и осознанием, насколько неопределенно мое будущее?
Всю дорогу до дома я прошла пешком, кутаясь в джинсовую куртку под порывами колючего ветра. Подходя, я заметила человека, который стоял, прислонившись к стене. К моему несказанному изумлению, это оказался Джек Херлихи.
