Текст книги "Вечная жизнь"
Автор книги: Кейт Тирнан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)
Глава 17
Этим вечером я сразу легла в постель и долго лежала без сна, дрожа под одеялами. Я не могла заставить себя не думать о Рейне и о том, что моя дверь не запирается. Мне ужасно хотелось вновь дотронуться до своего амулета, подержать его в руке, но я почему-то не решалась достать его из тайника.
Ривер мягко пыталась расспросить меня, но я не собиралась ничего обсуждать с ней. Мои отговорки звучали настолько глупо и неуклюже, что Ривер, наконец, оставила меня в покое.
И вот теперь я лежала и думала. Рассуждая логически, это никак не мог быть Рейн, правильно? Тот громила был просто похож на него, что объясняло преследовавшее меня ощущение смутного узнавания, однако противоречило моему ненормальному влечению к Рейну... Кроме всего прочего, Рейн был намного моложе.
Затем я залпом проглотила чашку травяного чая, а Ривер сотворила небольшое заклинание, чтобы помочь мне уснуть, начертив кончиками своих холодных пальцев несколько рун у меня на лбу. Я вернулась в постель, засыпая на ходу, нервно вцепившись пальцами в шарф.
На следующее утро я открыла глаза за минуту до тонка будильника. Первым делом я быстро осмотрела свою комнату, словно ожидала увидеть в не норманнского захватчика, преодолевшего четыреста лет и четыре тысячи миль, чтобы добраться до меня.
Все дело в том, что я слишком долго подавляла ни воспоминания. Теперь они хлынули из трещины в моем панцире, как лава. Тьфу, гадость.
Я выбралась из постели, попутно отметив, что рассвет с каждым днем наступает все позже. В комнате было холодно – радиатор только-только начал шипеть и пощелкивать.
Натянув джинсы, нижнюю фуфайку, футболку и фланелевую рубашку сверху, я сунула ноги в растоптанные ботинки и устало поплелась вниз, искренне опасаясь, что завизжу в голосе, если увижу Рейна.
– Доброе утро, Нас, – сказал Лоренцо, когда я вошла на кухню. Он широко распахнул объятия, салютуя мне одной рукой. – Приветствую новый день! Приветствую еще один прекрасный рассвет! – Он запел что-то оперное, кажется из «Богемы» Пуччини, и я улыбнулась ему.
Бринн, подвязанная фартуком, с хохотом швырнула в Лоренцо кухонным полотенцем. Таким было мое новое стандартное утро, и могу вам честно сказать, что оно с легкостью отправляло в нокдаун все мои старые утренние стандарты.
Этим утром мое имя значилось на доске сборщиков яиц, поэтому я сняла корзинку с крючка на задней двери и похрустела по заиндевелой траве на птичник, постоянно оглядываясь на ходу, словно лязгающая железом орава викингов могла в любой момент перерезать мне путь к курятнику. Сначала я распахнула небольшую откидную дверцу, и стосковавшиеся куры с писком ринулись наружу. Затем я открыла нормальную дверь в человеческий рост и протиснулась внутрь.
Единственное, что может примирить со сбором куриных яиц на рассвете, это тепло курятника, выгодно отличавшее его от остального мира, покрытого сверкающим кружевом инея...
Нелл сказала, что Рейну двести шестьдесят семь лет. Он ее не поправил и спорить не стал.
Мое воспоминание датировалось, очень приблизительно, концом шестнадцатого века. В любом случае, не раньше 1600 года. Это было в Норэгр – Норвегии. Вернее, в ту пору это было объединенное датско-норвежское государство. В ту пору я знала множество местных диалектов, которые теперь давным-давно канули в Лету.
Если принять во внимание, что Рейн к тому времени еще не родился, он никоим образом не мог быть грабителем из моего воспоминания. Но я готова была поклясться, что тот разбойник был как две капли воды похож на сегодняшнего Рейна. Если не считать того, что сегодняшний Рейн не был грязным, патлатым и заляпанным кровью, а также не носил звериных шкур и ржавых доспехов, во всем остальном он был вылитый близнец моего знакомца.
– Цыпа-цыпа-цыпа, – пробормотала я, просовывая руку под несушку. Эта курица никогда меня не клевала, хотя я готова была поклясться, что ей ужасно не нравились наши ежедневные рейды за яйцами.
– Ты тут не уснула?
Обернувшись, я взвизгнула и выронила яйцо. Рейн заполнял собой весь узкий дверной проем, и тусклый утренний свет делал его точной копией захватчика на пороге моего домика. Он пристально посмотрел на меня, и каждый нерв моего тела заискрил от выброса адреналина.
– Вали отсюда! – в бешенстве прошипела я. – Убирайся!
Я больше не была беспомощной крестьянкой, па дворе стоял XXI век, и если он снова посмеет мне угрожать, я могу задавить его своей машиной или пырнуть кухонным ножом. Что, несомненно, даже бессмертного заставит сбросить скорость.
– Что с тобой творится? – нахмурился Рейн. – Бринн прислала меня за яйцами, у нее осталось всего несколько штук со вчерашнего вечера.
Я только быстро дышала и бешено таращила глаза, за считанные секунды превращаясь из непредсказуемой неудачницы в клиническую психопатку.
Рейн склонил голову к плечу, внимательно разглядывая меня.
– Ты в порядке? – в его голосе звучало неподдельное любопытство, словно ему было искренне интересно, что эта психичка выкинет дальше.
Я сглотнула, ненавидя себя за свои страхи.
– Сколько тебе лет?
– Двести шестьдесят семь, – спокойно ответил он. – А что?
– Откуда ты? Где ты вырос?
Я задавала ему вопросы, на которые отказалась отвечать сама. Что это было? Ирония, да?
– По большей части в Индии. Мои родители были голландскими миссионерами в этой стране. Одними из первых.
Это было возможно. С какой стати ему врать?
«А с какой стати ты врешь?» – спросил негромкий голос у меня в голове. Я, как обычно, приказала ему заткнуться.
Медленно, не сводя глаз с Рейна, я наклонилась, подобрала яйцо, которому посчастливилось шлепнуться на охапку соломы и остаться целым. Положив яйцо в корзинку, я обвела глазами курятник, пересчитывая несушек. Кажется, я обобрала их всех, за исключением злобной хохлатки – ну и черт с ней.
– Ладно, – резко буркнула я. – Забирай. – С этими словами я протянула ему корзину, ожидая, что он возьмет ее и уберется отсюда.
Рейн жестом показал мне на два ведра молока, которые держал в руках. Кажется, я забыла вам сказать, что Ривер держала еще дойных коров, но меня, к счастью, еще ни разу не распределяли в молочницы.
Рейн отошел от двери, а я с шумом втянула в себя воздух и выскочила на утренний свет следом за ним.
К дому мы шли в полном молчании. Я семенила к нескольких шагах за спиной Рейна, топча сырую, по уже прихваченную инеем палую листву. Наше дыхание облачками пара срывалось с губ.
И все-таки этот Рейн был похож на викинга гораздо больше, чем на казака, русского, норвежца пни, скажем, голландца. Как ни крути, жители Нидерландов больше похожи на англичан или немцев.
У Рейна были слегка раскосые, почти миндалевидные, глаза, а кожа хоть и светлая, но с легким бронзовым оттенком. Никакого сходства с молочно-сливочной белизной голландцев. Впрочем, рост у него был вполне голландский, но ведь викинги тоже были высокими. Сколько в нем? Чуть больше шести футов? Четыреста лет назад он смотрелся бы настоящим великаном.
Про себя я в шутку прозвала его скандинавским богом, и еще пару дней назад мне это казалось ужасно остроумным. Но в самом деле он был похож на типичного норманнского разбойника.
Они все были на одно лицо – угу, очень смешно. Конечно, это еще не значило, что Рейн был тем самым норманном. Вполне вероятно, что он был честным голландцем двухсот шестидесяти семи лет отроду. Не менее вероятно, что моя больная психика просто украсила страшное воспоминание чертами того, о ком я много думала в последнее время. Правда, такого со мной еще никогда не случалось, однако нужно учитывать, что в последнее время во мне проснулись многие давно забытые мысли и воспоминания, и при этом одному только Богу известно, сколько горячечных минут я провела в грезах о Рейне.
– Настасья? Эй, проснись!
Тут я поняла, что он уже какое-то время говорит мне о чем-то, но жужжание беличьего колеса в моем мозгу заглушало его слова.
– А?
Мы остановились у задней двери дома, ведущей на кухню. Я слышала доносившиеся изнутри голоса, звяканье сковородок и противней, смех, плеск воды. Снаружи все было тихо, если не считать пения какой-то ранней пташки да шелеста ветерка, сдувавшего последние листья с голых веток деревьев, он смотрит мне прямо в лицо. Мне было не по себе – я не то чтобы боялась, но меня приятно согревала мысль о том, что поблизости полно людей.
– Да так, как обычно, – с натужной беспечностью ответила я. – Видения, тошнота, рвота. Обожаю круги!
– Почему с тобой такое происходит? – спросил он.
Нервы у меня были на пределе, и мне отчаянно хотелось поскорее оказаться внутри, подальше от него.
Дверь распахнулась, и из нее выглянула Нелл – розовощекая, выспавшаяся и свежая, как роза. При виде нас она довольно неуклюже попыталась стереть с лица гримасу подозрения и ревности, но я готова побиться об заклад, что Рейн снова ничего не заметил.
– Не позволяй Настасье себя задерживать! – шутливо побранила она Рейна.
Я честно признаю: только моя фатальная недоразвитость и отсутствие зрелости, вкупе с лошадиной дозой жажды саморазрушения могли заставить меня брякнуть первое, что пришло в голову:
– Извини, просто наше свидание в курятнике немного затянулось.
Это была слишком чувствительная тема, и шутка явно не удалась.
– Мы разговариваем, – сказал Рейн. – Сейчас придем.
У Нелл вытянулось лицо.
– Но Бринн требует яйца.
– Уже несу! – воскликнула я и бросилась вверх по ступенькам, оставив Рейна в одиночестве. Чтобы пройти внутрь, мне пришлось протиснуться мимо Нелл, и когда я делала это, она еле слышно прошипела:
– Он мой.
Я невольно вскинула голову и посмотрела на нее. Но ее лицо, как обычно, ничего не выражало, и она с улыбкой придерживала дверь Рейну, который поднимался по ступенькам с двумя ведрами в руках.
Еще вчера он был моей самой пылкой фантазией, а сегодня стал худшим страхом и жутким воспоминанием. И в довершение всего этого Нелл возомнила, будто я посягаю на объект ее страсти.
Чудесно. Представляю, как сейчас хохочет моя карма.
Кстати о карме – в тот день я снова отправилась на работу. Два дня подряд! Последний раз со мной такое случалось... дайте-ка припомнить... Нет, не помню. Может быть, никогда. Возможно, вы думаете, что я стала вся такая ответственная, целеустремленная, уверенно встала на путь исцеления, оздоровления, слияния со Вселенной... Так вот, выбросьте эту чушь из головы. Ни одному человеку в здравом уме не может нравиться такое, и ни один нормальный не будет испытывать от этого удовлетворение.
Но как ни странно, бессмысленная работа оказалась занятием менее депрессивным, чем бессмысленная праздность, кроме того, я верила, что Солис и Ривер знают, что делают. Единственное, что мне хотелось бы знать, это то, как долго будет продолжаться этот эксперимент с работой. Скажем, двух недель хватит?
В половине третьего Мериуизер Макинтер вошла в лавку и поставила свой школьный рюкзак за стойку кассы.
– Значит, ты уже закончила школу? – робко спросила она, завязывая полосатый фартук, который всегда носила в магазине.
– Угу.
– И собираешься в колледж?
– Ну да, разумеется. Просто хотела поработать немного, подкопить деньжат, – ответила я. – А ты? Ты ведь в старшей школе? – Я уже вычислила, что она учится в 12-м классе, после школы сразу идет в магазин, а значит, у нее нет никакой другой жизни.
Мериуизер кивнула.
– Думаешь поступать в колледж? Она заметно смутилась.
– Не знаю, смогу ли оставить папу, – еле слышно проговорила она, словно боялась, что отец может услышать. – Ближайший колледж всего в часе езды отсюда, но мне кажется, папа не хочет, чтобы я уезжала.
Хммм. Запоздалое прозрение насчет того, как Инки целых сто лет клещом цеплялся за меня, контролируя каждый мой шаг, заставило меня искренне посочувствовать бедной девочке, ставшей марионеткой в лапах своего папаши. Но что я могла ей посоветовать? Пошли папочку к черту и делай, что тебе хочется?
Я знала, что тут все намного сложнее. Строго говоря, это было намного больше того, что я знала месяц тому назад, когда проблемы Мериуизер показались бы мне высосанными из пальца.
– Наверное, есть какие-то заочные курсы? – промямлила я, отлично понимая, что ей нужно нечто гораздо большее.
– Ну да, – без всякой надежды в голосе ответила Мериуизер. – Ой, как много ты успела сделать!
Похоже, ей было со мной не очень уютно, и это понятно – я слишком сильно отличалась от всех ее школьных приятелей.
– О да, трудолюбивый маленький бобер – мое второе имя! – воскликнула я, догадавшись, что она хочет сменить тему.
Я окинула взглядом аккуратные полки, стараясь не думать о том, как в роскошном платье спускаюсь по ступеням Пражского оперного театра. Все головы поворачиваются в мою сторону, мужчины беззастенчиво разглядывают меня, женщины готовы испепелить взглядами. Добрые старые денечки... Реально старые, это было лет сто пятьдесят тому назад.
– Я должна торчать тут до четырех, – продолжала я, вытирая пыльные руки о джинсы. – Знаешь, о чем я подумала? По-моему, сезон рыбалки уже закончился. Почему бы нам не задвинуть всю эту рыбацкую параферналию в заднюю часть магазина, а на ее место поставить – ну, скажем, бумажные носовые платки или средства от простуды?
Ее бесцветные глаза даже расширились от изумления.
– Да я уже давным-давно мечтаю это сделать! Я спрашивала папу, но он...
– О чем это вы тут языками чешете? – заорал мистер Макинтер, решительно направляясь к нам. – Я плачу вам не за то, чтобы вы стояли, руки в боки, и трепались!
Мериуизер втянула голову в плечи, но после бодрящего кошмара с участием норманнских разбойников ворчливый хозяин магазина вряд ли мог меня по-настоящему напугать.
– Я просто хотела предложить передвинуть рыболовное оборудование подальше от входа, чтобы выставить на передний план товары зимнего спроса, – невозмутимо пояснила я. – Вы же хотите, чтобы люди заходили, бросали взгляд на стойку и думали – «о, это как раз то, что надо!». При этом в голове у них откладывается – «у Макинтера есть все, что мне нужно». Понимаете? Вот почему не стоит держать у входа стойку с солнечными очками и рыболовными крючками. На дворе ноябрь, черт возьми.
Мистер Макинтер молча уставился на меня, а я стояла и терпеливо ждала, когда у него дым повалит из ушей.
Затем он повернулся и обвел глазами свой магазин, словно видел его впервые – выцветшие рекламные плакаты, ржавчина на металлическом потолке, старые полки, протертые квадраты линолеума на полу.
– Вы тут сколько, два дня? – спросил он. – И уже разжились опытом в торговле?
– Я, конечно, не могу похвастаться опытом владельца магазина, – огрызнулась я, – зато у меня есть опыт покупателя. Кроме того, я не слепая.
На всем протяжении этого разговора Мериуизер стояла, затаив дыхание, поэтому я стала всерьез опасаться, как бы она не шлепнулась в обморок.
Еще с минуту мы со старым Маком молча сверлили друг друга глазами, а потом он рявкнул:
– Только не устраивайте беспорядка! – Он развернулся и зашагал в аптечный отдел. – И хорошенько протрите все, к чему будете прикасаться!
Я чуть не расхохоталась, увидев потрясенное лицо Мериуизер, но сдержалась и королевским жестом указала ей на переднюю часть магазина.
– Просто не верю, что он согласился! – прошептала она, вытаращив свои серые глаза. – Когда я ему это предложила, он мне чуть голову не откусил.
– Нельзя сказать, что и сейчас это предложение встретило теплый и радушный прием с его стороны, – заметила я. – Давай составим план, и будем делать перестановку небольшими порциями, чтобы не устраивать большой разгром. Я могу начать завтра утром, а ты придешь и закончишь.
– Отлично! – ответила Мериуизер, награждая меня робкой, но самой настоящей улыбкой.
Я дисциплинированно отметила время своего ухода с работы, села в машину и поехала – типа, домой.
Глава 18
Итак, давайте посмотрим правде в глаза. С одной стороны, моя прежняя жизнь: дизайнерские шмотки, потрясающие вечеринки, увивающиеся вокруг меня мальчики, компания роскошных, веселых и занятных друзей, путешествия по всему свету, веселье, веселье, веселье...
С другой, моя нынешняя жизнь: джинсы, фланелевые рубашки, рабочие ботинки, неквалифицированная работа в крошечной, дышащей на ладан аптеке, подъемы с рассветом и засыпание без задних ног около девяти вечера...
Короче говоря, ни одного довода в пользу того, чем эта жизнь может быть лучше. И все-таки, она определенно была лучше.
Впервые за долгие десятилетия, а может даже столетия, у меня не было проблем с желудком. Сколько себя помню, в одном месте живота у меня постоянно присутствовало ощущение, будто я проглотила сюрикен или бенгальский огонь.
Там, в глубине, все время чувствовалось какое-то то резкое, то колющее, то режущее напряжение. Я настолько к нему привыкла, что почти не замечала – иногда, если много выпить или еще по какой-то причине, тяжесть слегка притуплялась, но потом возвращалась с новой силой. Нельзя сказать, чтобы меня это как-то беспокоило – просто чувствовалось все время, вот и все. Изредка прихватывало сильнее, чем обычно, но в остальное время я просто жила с ощущением постоянного жжения и раздражения внутри.
Но этим утром я поняла, что практически ничего не чувствую. А ведь я уже много недель не принимала лекарства – с тех пор, как поступила на излечение в Реабилитационный центр Риверз Эдж. С ума сойти, неужели я здесь уже целых пять недель? Это место до сих пор казалось мне совершенно необычным, и в то же время, у меня появилось ощущение, будто я живу здесь долгие годы.
Все было по-другому.
Кстати, я теперь ходила на занятия. Занималась с Анной, иногда с Эшер, Солисом или с самой Ривер. Меня учили медитации, астрономии, ботанике, геологии и тому подобному. Если материал был сухим и недоступным, они мне объясняли. Я изучала растения, причем, не только сельскохозяйственные.
Вы себе представить не можете, сколько есть на свете разных растений, трав и цветов, и ведь у всех них свои особенности, как физические, так и магические, которые могут использоваться в заклинаниях. Оказывается, существуют различные виды магии, в зависимости от того, используются в ней растения или металлы, драгоценные камни или кристаллы, масла или свечи. Разные люди по-разному резонируют с разными типами магии, поэтому для успеха заклинаний лучше обращаться к тому арсеналу, который тебе более послушен.
Лично я пока не знала, к чему у меня склонность. Мне объяснили, что все вокруг меня, и вообще все в мире, так или иначе связано с магией. А значит, и со мной тоже. Мои наставники теперь довольно часто говорили о восьми домах, и каждый раз мне требовалось прилагать все силы, чтобы не вздрогнуть и не вырубиться при упоминании Исландии или Дома Ульфура.
Изменения были налицо. Я сама видела, что мое отражение в зеркале заметно посвежело и перестало выглядеть болезненно. Разумеется, мой природный шарм полностью затмевался загрубевшими руками в цыпках, пылью и соломой в волосах, мужской одеждой и устойчивым ароматом О-де-Курятник, сопровождавшим меня повсюду, и, тем не менее, моя кожа, глаза и волосы выглядели гораздо здоровее, чем раньше.
И еще я тут спала. Вместо привычных четырех-пяти часов беспокойного сна, я отрубалась ранним вечером и спала, как пьяный рокер, до самого подъема. Я даже физически стала сильнее и теперь с легкостью поднимала и двигала коробки и ящики в магазине Макинтера, тащила коров на дойку и поднимала самые тяжелые кастрюли на кухне. И плохие сны перестали меня мучить. Часто я вообще не помнила, что мне снилось, но у меня больше не было постоянных кошмаров, и я не просыпалась разбитой и измученной.
И несмотря на все это мне все чаще казалось, что эта здоровая жизнь меня скоро доконает. Три ха-ха, вот такая я противоречивая. Да, я видела изменения, видела разницу, но при этом абсолютно не видела никакого прогресса.
Однажды в воскресенье я сидела в классе у Ривер и работала с разными металлами. Оказывается, каждый предмет (а не только мой амулет), неважно, природный или сделанный руками человека, имеет собственную энергию и свои вибрации. Да-да, я понимаю, что это звучит абсолютно в духе Нью-Эйдж[12]12
Нью-Эйдж (англ. NewAge, букв, «новая эра») – общее название множества разных течений, учений и движений оккультного и эзотерического характера, сложившихся в XX веке. Наиболее характерными идеями Нью-Эйдж является вера в единство всего сущего, всех религий и учений, а также представление о всеобщей энергетике. По мнению некоторых представителей Нью-Эйдж, весь мир состоит из вибраций, излучаемых всем вокруг – землей, людьми, звездами, животными и т. д.
[Закрыть] – вибрации, энергия, открой свое сознание и тому подобное. Но не судите строго, я ведь ничего не придумываю, а рассказываю, как есть.
Короче, меня учили первым делом чувствовать эти вибрации, а затем настраиваться на них, так чтобы мы начали колебаться в унисон. В этом заключалась одна из главных заповедей Тахти – создавать силу и магию, действуя с предметом сообща, а не высасывать из него силу, пока он не умрет.
Скажу вам откровенно – вычерпать силу и направить ее туда, куда надо, намного проще, чем создавать сложное белое заклинание и действовать, строго соблюдая многочисленные ограничения, которыми никогда не утруждают себя темные бессмертные, в случае, если им приходит фантазия немного поколдовать.
Так вот, в то воскресенье я сидела за столом в одном из классов, гладила брусочки железа, меди и серебра и не чувствовала ровным счетом ничего, В то время как Джес, Дайсуко и Рейчел чуть не из штанов выпрыгивали от счастья – еще бы, ведь им удалось так идеально настроить свою магию, что металлы пели им в полный голос!
И вот тогда я вдруг решила, что с меня хватит.
– Надоело! – сказала я, отшвыривая свой брусок меди.
Все даже подскочили от удивления.
Ривер подошла и положила руку мне на плечо.
– Что случилось?
– Вот что! – я показала рукой на кусок меди, на класс, на весь этот дом. – У меня ничего не получается. Мне тут не место.
Пять недель тому назад я действительно так думала, но теперь до смерти боялась, что это может оказаться правдой – ведь я совсем этого не хотела. Ни капельки.
Ривер посмотрела на меня, и вдруг показалась мне такой... такой надежной. Я ожидала, что она постарается меня успокоить, станет снова показывать, как это делается или прочитает нотацию, поэтому заранее ожесточилась.
Но вместо этого она посмотрела мне в глаза так, словно заглянула сквозь них в мою душу и увидела ее такой, какой она была – изрядно потасканной, огрубевшей от неправильного обращения. А потом Ривер спросила:
– Чего ты хочешь, Настасья?
– Хочу, чтобы у меня получилось почувствовать вибрации металлов, – ответила я, а про себя добавила: чего же еще?
Но Ривер покачала головой.
– Чего ты хочешь!
Это что – вопрос с подвохом? Я зажмурилась и как следует задумалась.
– Я хочу понять, как это делается.
– Чего ты хочешь? – Ривер продолжала, не мигая, смотреть на меня, и я почти забыла о том, что вся эта сцена происходит на глазах у потрясенных зрителей, никто из которых никогда не позволял себе ничего подобного.
Может быть...
– Хочу почувствовать себя лучше?
– Нет. Чего ты хочешь по-настоящему!
И тогда я разозлилась. В самом деле, чего ей от меня надо? Или это какая-то специальная реабилитационная терапия с заклинаниями и бубнами?
– Хочу, чтобы мне стало лучше!
– Нет. Чего ты по-настоящему хочешь?
Каждое слово падало, словно камень.
– Не знаю! – заорала я во всю глотку и вскочила, да так, что табуретка перевернулась.
Ривер не рассердилась – ее карие глаза продолжали смотреть на меня спокойно и дружелюбно. Она кивнула, убрала руку и вернулась за свой стол.
Я хотела броситься прочь из класса, промчаться по коридору и вернуться в большой дом. Там, наверху, я наполню себе горячую ванну, заберусь в псе, и буду отмокать, мешая слезы с водой.
Вот чего я хотела.
Вы спрашиваете, что я сделала? Первым делом подняла табуретку. Лицо у меня пылало, и я чувствовала себя большим ребенком.
Хмуро поставив табуретку на место, я уселась. Поглядев на стол, решила, что медь точно не резонирует с моим внутренним колоколом, поэтому схватила кусок необработанного серебра – грубого, гладкого и неотшлифованного. Под обращенными на меня со всех сторон взглядами, я закрыла глаза и попыталась выровнять дыхание. Глаза у меня горели, в носу предательски пощипывало, но я сдержалась. Не хватало только разрыдаться при всех после недавней выходки!
Кусок серебра был тяжелым и гладким, он быстро согрелся у меня в ладони. Я сосредоточилась изо всех сил (то есть, не слишком сильно), безуспешно пытаясь выбросить из головы все посторонние мысли. Хотите узнать, почувствовала ли я вибрации? Нет, не почувствовала. Я никогда не носила серебро – мне кажется, что на моей коже оно выглядит слишком холодным. Моя мама тоже никогда его не носила.
Зато Инки носил.
Инки носил много серебра, причем, сразу. Кольца, браслеты, цепи, сережки, запонки, ременные пряжки, пуговицы – короче, все, что только можно сделать из серебра.
Я почувствовала, как Ривер остановилась рядом со мной.
– Серебро очень могущественно, в магическом смысле, – прошептала она своим умиротворяющим голосом. – Оно издревле ассоциируется с луной, с женской энергией и целительством. В старину люди носили серебро, чтобы защититься от злых духов.
– Злых духов? – так же шепотом переспросила я. – Разве они существуют?
Ривер положила руки мне на плечи.
– А ты сама как думаешь?
И вот тогда я с внезапной ясностью увидела Инки.
Комната исчезла, и теперь я чувствовала только прикосновение рук Ривер к своим плечам и тяжелый, теплый кусок серебра, зажатый в моем кулаке. Я затаила дыхание. Передо мной словно открылось окно из этого мира в мир Инки. Там сейчас была ночь, и я с изумлением узнала квартиру Инки, правда, страшно разгромленную. Люстра сорвана с потолка, в стенах зияли дыры, все исписано краской из баллончика, мебель поломана и перевернута. Что тут случилось?
На моих глазах Инки схватил огромную иранскую керамическую вазу, стоившую целое состояние, и швырнул ее в стену. Ваза разлетелась на тысячи цветных осколков, а он заорал:
– Где она?
Боз и Сесили съежились у двери, пытаясь увернуться от нового удара.
– Она просто отдыхает, Инки, – пробормотала Сесили. – Поехала в Париж за шмотками.
– Ее нет ни в каком сраном Париже! – заревел Ники, с силой ударив рукой по стене над головой Сесили. Та изо всех сил постаралась не вздрогнуть.
Теперь я разглядела слово, написанное баллончиком на стене рукой Инки: Сука.
Он говорил обо мне, он искал меня. Дыхание застряло у меня в горле. Я смутно чувствовала руки Ривер на своих плечах, но не могла отвести оцепеневшего от ужаса взгляда от разыгрывавшейся передо мной сцены.
– Она не в Париже! Ее никто не видел! Я больше не чувствую ее – нигде! Вы это понимаете? Я не чувствую, где она!
Он был похож на сумасшедшего. Инки – лощеный, обходительный, утонченный красавец Инки с его прекрасными шелковыми сорочками ручной работы и стрижкой за четыреста долларов – сейчас был похож на безумного клошара. Он был небрит, его волосы торчали в беспорядке, одежда была рваной и грязной. Он тряс Боза за грудки и громко выкрикивал слова ему в лицо.
Лицо Боза исказилось, и он схватил Инки за запястья. Я видела, как побелела кожа на его скрюченных пальцах.
– Вестувий! – прогремел он, и Инки в страхе зажмурился.
Я тоже затаила дыхание. Вестувий было настоящее имя Инки, данное ему при рождении, больше четырехсот лет тому назад.
– Посмотри на себя, – продолжал Боз, отшвыривая от себя руки Инки. – Ты смешон! Жалок! Нас отправилась по магазинам, идиот. Может быть, подцепила кого-нибудь. Может, она сейчас трахается с каким-нибудь французским придурком. Или решила поехать еще куда-нибудь. Она вернется!
Иннокенсио смотрел на Боза с какой-то безумной надеждой, почти с детским доверием.
– Вернется? Ты, правда, так думаешь?
– Она вернется, – твердо ответил Боз. – Нас всегда возвращается. И что она подумает, когда увидит все это? – он обвел рукой разгромленную квартиру Инки. Неплохие апартаменты, двенадцать тысяч баксов в месяц.
Внезапно притихнув, Инки посмотрел по сторонам и помрачнел, словно впервые увидел и оценил царящее кругом разрушение.
– Честное слово, Инки, – защебетала Сесили. – Это уже слишком. Нам всем не хватает Насти, но мы не делаем из этого проблему! Ты же сам знаешь, что она вернется. Квартиру она оставила за собой, даже вещи не забрала. Боз прав – что она подумает о тебе, когда вернется?
Иннокенсио с внезапной яростью обернулся к ней и закричал:
– Она ничего об этом не подумает! Она все поймет. Она знает, что нужна мне! И я тоже ей нужен. Я знаю, она сейчас где-то сходит с ума без меня! – Его глаза стали совершенно безумными. – Может быть, ее удерживают против воли. Может быть, ее похитили!
– Инки, уймись, – простонала Сесили, а он вдруг с силой толкнул ее к стене.
– Ты не понимаешь, что это такое! – завизжал он.
– Да пошел ты! – заорала в ответ Сесили. Вырвав у Инки свою руку, она направилась к двери. – Позвонишь мне, когда перестанешь вести себя, как засранец.
– Стой, Сесили, прости меня, – виновато воскликнул Инки. – Прости меня, не уходи!
Но она показала ему палец и захлопнула за собой дверь.
– Вот сука! – взревел Инки. – Ненавистная сука!
Боз устало посмотрел на него. Потом потер рукой лицо и вдруг медленно сполз по стене на пол.
Инки открыл рот, чтобы заорать еще что-нибудь, но вдруг заметил Боза. Лицо его мгновенно изменилось, и он бросился на пол рядом с Бозом.
– Боз? Прости, прости меня. Мне так стыдно. Я не знаю, что со мной творится. Я просто – я просто никогда не был без нее так долго. Я не понимаю, что со мной. Прости, Боз, я ... Я просто с ума схожу без нее. Я хочу быть с ней рядом! Я не могу без нее!
И тогда Боз сказал незнакомым мне, очень старым и очень усталым голосом:
– Ты не можешь без ее силы.
Я отшатнулась и почувствовала, как пальцы Ривер впились в мои плечи. Тогда я быстро-быстро заморгала и снова увидела перед собой классную комнату.
Еле дыша, я огляделась по сторонам. Мне казалось, что я вот-вот потеряю сознание.
Джес, Дайсуко и Рейчел в мрачном молчании смотрели на меня, позабыв о своих металлах.
Я сгорбилась, ладони мои сами собой разжались, и кусок серебра со стуком выпал на стол. Он был обжигающе горячим, почти раскаленным. Я судорожно сглотнула.
– Э... – сказала я.
– Кто это был? – тихо, но жестко спросила Ривер.
– Мои... друзья, – ответила я и снова сглотнула. – Вы видели Инки той ночью... когда встретили меня. А вы... Вы тоже их видели? Видели все это?
Ривер медленно кивнула.
– Да. Правда, пока не понимаю, почему – ведь я совсем не старалась это увидеть.
Следующий вопрос я задала так тихо, что сама едва расслышала:
– Он может найти меня здесь?
Ривер отрицательно покачала головой.
– Я позабочусь о том, чтобы этого не произошло. Мы все об этом позаботимся. До тех пор, пока ты в Уэст Лоуинге, ты будешь в полной безопасности.
– Прекрасно, – пролепетала я.
Разумеется, на этом дело не закончилось. В тот же вечер после ужина Солис, Анна, Эшер и Ривер с мрачными лицами окружили меня в столовой.
После ужасного утреннего видения Инки, встреча с Рейном за общим столом прошла, как по маслу. Как видите, существуют разные уровни страха, боли и ужаса. Все в этом мире относительно. Отныне Инки прочно занял верхнюю ступеньку на лестнице моих кошмаров.
