Текст книги "Вечная жизнь"
Автор книги: Кейт Тирнан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)
Глава 12
Я провалилась на иной уровень существования, в измерение Ривер. Здесь мне пришлось заново приобретать кучу разных навыков и привычек – убирать свою комнату, потому что у меня больше не было горничной, мыть за собой посуду, оставлять обувь перед дверью, чтобы не занести внутрь грязь или что-нибудь похуже.
Моя новая одежда выдержала стирку гораздо лучше, чем джемпер от Готье и кашемировый свитерок, который я легкомысленно бросила в стирку и сушку. После сушки он сел так, что налезал только на Джаспера, который теперь носился по двору и саду в пронзительно-розовом кашемире от Шанель. Надеюсь, он не сильно его провоняет.
Здесь не было кабельного телевидения, и даже местные программы брались нечетко. Единственный компьютер стоял в офисе у Ривер, и для того чтобы им воспользоваться, нужно было расписаться на бумажке. Но мне этот компьютер был даром не нужен. Каждый день мы получали местную газету, и как-то со скуки я пролистала последние горячие новости о сбежавшей корове, сгоревшем от удара молнии амбаре и учителе средней школы, собравшемся баллотироваться в местный совет. «Лондон Таймс» была полна войн, правительственных кризисов, скандалов, арестов знаменитостей, звездных свадеб и сообщений о скачках. Все это было, как в тумане – премьер-министры приходили и уходили, люди протестовали, а потом снова успокаивались. Но в том мире, который я оставила, малейшая точка на экране радара воспринималась как ошеломляющая новость.
Постепенно меня начали учить вещам, которые меня никогда раньше не интересовали: имена звезд, путь движения солнца, названия деревьев, растений, птиц и животных. Как собирать травы и как развешивать их на просушку. Как концентрировать внимание на пламени свечи.
Йога. Я всегда ненавидела медитацию. Но каждый раз, когда во мне назревал внутренний протест – а это случалось раз по восемьдесят за день – меня останавливала мысль о том, что мне все равно некуда деваться. Поэтому я глотала свое отчаяние и продолжала делать то, что нужно. Придется терпеть, по крайней мере до тех пор, пока не придумаю вескую причину сбежать отсюда. Пока не перестану бояться уйти.
Однажды утром мне поручили собирать яйца в курятнике. Ривер держала штук тридцать кур. Они свободно носились по двору, клевали насекомых и постоянно действовали на нервы. По ночам они усаживались на насесты в курятнике, крепко запертом от нападения куниц, лисиц, коршунов, бродячих собак и прочих тварей. Наши собственные собаки относились к курам с огромным презрением, однако никогда на них не нападали.
Каждое утро какой-нибудь несчастный горемыка (сегодня им была я) должен был ползать на карачках по низкому курятнику, где было всегда тепло, сыро и вдобавок воняло перьями, сеном и куриным пометом. Даже я не могла распрямиться там в полный рост, а после долгого лазанья за яйцами, которые частенько приходилось вытаскивать прямо из-под всполошенных несушек, у меня начинала дико болеть спина.
– Кыш, дура! – шикнула я на бурую курицу. Все наши птицы были крупными и толстыми,
с блестящими перьями и сверкающими глазами. Они выглядели здоровыми и счастливыми, как все остальные животные на ферме. Но эта курица была злодейкой. Она твердо вознамерилась сидеть на своих яйцах и не отдавать их без боя. Она нападала на каждого, кто к ней приближался, а я этим утром забыла надеть кожаные перчатки. Впрочем, я их каждый день забывала, поэтому мои забывшие о маникюре руки уже давно стали похожи на руки Джеса.
– Слушай, если бы все зависело от меня, ты могла бы до второго пришествия сидеть на своих вонючих яйцах, – объяснила я курице. – Но решение принималось в большом доме, а у них свои взгляды на этот счет. Они тут без ума от твоих идиотских яиц. Поэтому будь лапочкой, катись к черту.
Я пробно пошевелила пальцами, но курица тут же принялась возмущенно клокотать, а в глазах у нее зажегся огонь грядущей битвы.
– Черт бы тебя побрал, – я посмотрела в свою корзинку. Почти полная. Может, никто не заметит, если я принесу на пару яиц меньше? А завтра следующему сборщику, глядишь, повезет больше, и он сумеет ограбить куриную заначку?
Курица смерила меня взглядом, в котором ясно читалось... да-да, именно то, что вы подумали. Откровенное торжество.
Может, попробовать еще разок, только медленно и осторожно...
– Привет!
От неожиданности я подлетела на несколько дюймов от земли, врезавшись головой в низкую стропилину. Мой прыжок напугал проклятую курицу, и она со всей силы врезала мне своим твердым клювом по руке, да так что я завизжала и, изрыгая проклятия, запрыгала на одной ноге, потирая быстро наливающуюся шишку на макушке.
– Черт возьми! – проревела я.
– Ой, простите... вы в порядке? – В курятник просунулась чья-то пепельная голова и замерла, увидев меня, скачущую в полумраке.
– Проклятые куры!
– Простите, – повторил тот же голос. – Ривер сказала мне зайти сюда. Понимаете, я беру у вас яйца. Только обычно я забираю их из дома.
Понятно, я опять опоздала.
Бросив на бурую курицу самый испепеляющий взгляд, на который я оказалась способна, я выбралась из курятника. Черт бы побрал эти яйца!
Снаружи меня ждала Мериуизер – долговязая, неуклюжая, с коробкой для яиц из переработанного картона в руке. При виде меня она заморгала, пытаясь вспомнить, где мы могли видеться.
– Ой, – сказала она. – Вы к нам заходили, да?
– Угу. Покупала карты в вашем магазинчике. Сколько тебе яиц?
– Дюжину. – Она выудила двенадцать еще теплых яиц из моей корзины и аккуратно переложила их в свою картонную коробку. Внезапно мне показалось, что я перенеслась на двести лет назад, когда такой обмен был обычным ежедневным делом. Эта мысль мне ужасно не понравилась.
Мериуизер выпрямилась, закрыла свою коробочку и протянула мне два доллара. Я с тяжелым вздохом затолкала их в карман джинсов. Не самая крупная сделка в моей жизни. Однажды я поставила на кон свою треть Транссибирской магистрали, чтобы остаться за столом, где шла большая игра в покер. Теперь я стою в грязных джинсах и продаю грязные яйца за два доллара.
– Спасибо, – поблагодарила Мериуизер. Как и в прошлый раз, она выглядела блеклой, вялой и безжизненной. Понятное дело, с таким папашей особо не расцветешь! Она повернулась, чтобы уйти, но я спросила:
– Как дела в аптеке?
Она изумленно обернулась.
– Ничего, потихонечку. Сейчас в городе у всех дела не очень, после того, как закрылась текстильная фабрика в Хитертоне.
– Вот как?
– Они делали одеяла и наволочки, – пояснила Мериуизер, откидывая волосы с глаз. – А у нас была единственная аптека в округе, поэтому мы процветали.
– Значит, твой отец потому такой псих? – спросила я, когда мы шли к ее машине. – Переживает из-за бизнеса?
Мериуизер затравленно сглотнула, явно не желая признавать, что ее отец псих.
– Ну да, он... Он очень несчастлив, – пролепетала она, нашаривая ключи в кармане. – Моя мама... она умерла четыре года тому назад, и он... он просто никак не может прийти в себя.
– Понятно...
Многие бессмертные привязываются к людям, да я и сама не исключение. Мы влюбляемся в людей и дружим с ними. Но после того, как мой храбрый Роберт погиб в Индии, я сделала необходимые выводы и больше никогда никого не подпускала близко.
В компании друзей мы тоже стараемся держаться подальше от всяких проблем и переживаний – просто делаем вид, будто их не существует, стараемся отвлечься или как-нибудь притупить восприятие. Иными словами, я оказалась не готова к тому, что кто-то может поделиться со мной своей болью, и не нашлась, что на это ответить. Ужасно, конечно. Но думаю, Мериуизер к этому уже привыкла.
– Спасибо, – повторила Мериуизер, свою коробочку на заднее сиденье.
– Не за что. До встречи.
– Настасья? Идем со мной, – сказала Анна. – Класс медитации. Сегодня у тебя первое занятие в группе.
Я медленно распрямила спину, занемевшую от многочасового скрученного положения. Спрашиваете, чем я занималась? Подбирала грецкие орехи с земли.
Стройная вереница из десяти больших деревьев отделяла передний двор от остальной территории, и сбор проклятых орехов был ежедневной рутиной. Это была промозглая, нудная и спиноломная работа, а поскольку я опять забыла перчатки, пальцы у меня побурели от ореховой скорлупы. Пройдет несколько недель, прежде чем эти пятна сойдут. Коленки у меня были в мокрой грязи от постоянных поклонов в сырую землю, из носа текло, и я продрогла до костей.
– Кажется, это называется оказаться меж двух огней? – вздохнула я, и Анна улыбнулась.
Для меня медитация означала не более чем выматывающее душу бесконечное сидение в позе лотоса, с прилагающейся радостью оживления прошлых кошмаров. Нет, спасибо. На прошлой неделе я проделала это в одиночестве и прекрасно обошлась без наставников. Теперь, значит, пришло время группового эксперимента. Вот радость-то привалила!
– Идем, – позвала Анна, кивая на дом. – Хоть погреешься.
Я посмотрела на свой джутовый мешок – он был полон едва на три четверти. Тяжело вздохнув, Я поплелась за Анной.
– Сегодня мы будем использовать для концентрации пламя свечи, – ласково проговорила Анна десять минут спустя. Я сидела, скрестив ноги по-турецки, на твердой полушке, набитой гречневой крупой.
Всего нас было пятеро, и мы сидели на углах пентаграммы, нарисованной мелом прямо на иолу. Занятия проходили наверху, поэтому сквозь волнистое стекло мне были видны медленно опускающиеся сумерки. Может, когда они все впадут в транс, я смогу незаметно выскользнуть в коридор и удрать в свою комнату? Честно говоря, мне совершенно не хотелось медитировать вместе со всеми. Даже с Лоренцо и Чарльзом, хотя они оба были ужасно милыми. И уж тем более мне не хотелось заниматься этим с Командой мечты – Нелл и Рейном.
– Давайте сосредоточимся на нашем дыхании, – приказала Анна низким и мелодичным голосом. Она нажала кнопку проигрывателя, и оттуда негромко зазвучала какая-то приятная песенка в стиле Энии.
– Следите за дыханием, – продолжала Анна на фоне музыки. – Чувствуйте, как с каждым вдохом воздух наполняет ваши легкие, а с выдохом покидает тело. Вы вдыхаете энергию, а выдыхаете то, что вам больше не нужно.
Кажется, это называется углекислый газ.
– Если вам это помогает, можете считать до четырех, вдыхая, и до четырех, выдыхая. Затем считайте до шести, так чтобы шесть порций воздуха полностью заполнили ваши легкие. Выдыхайте тоже на счет шесть. Можете закрыть глаза, если хотите.
Я немедленно воспользовалась ее советом и закрыла глаза. Может быть, если я не буду видеть настороженных глаз Нелл и каменного лица Рейна, мне удастся просто немного помечтать, например, проработать детали моей последней романтической фантазии с участием Рейна, миндального масла и горячей ванны...
– А теперь начните с пальцев ног. Расслабьте все мышцы, по очереди. Почувствуйте свои пальцы, почувствуйте, как они расслабляются. Затем перейдите к лодыжкам, потом к икрам. Если напряжение еще осталось там, отпустите его, – голос Анны зазвучал сонно, он плыл вокруг нас вместе с музыкой, как сигаретный дым.
У меня ныла грудь, болел живот, из носа текло ручьем, как всегда бывает, когда придешь в теплое помещение с холода. Вообще-то через пару недель в Америке наступит День Благодарения. Надеюсь, Ривер не забудет об этом, и я смогу рассчитывать хотя бы на шоколадку. Я снова вспомнила нашу недавнюю поездку в город и то, какую глупость я совершила, забыв тайком затариться контрабандной нездоровой едой. О, черт, я же могла побаловаться «Динг Донг»[9]9
Динг Донг (англ. Ding Dong) – круглое шоколадное пирожное в виде шайбы, с кремовой начинкой, популярное в США.
[Закрыть]!
Голос Анны превратился в постоянный шум на заднем плане сознания. Я поерзала на своем месте и почувствовала, как напряжение покидает плечи.
Дурацкие грецкие орехи. Ходи теперь с черными руками – мне ведь ни за что их не отмыть. Понятно, почему в старину сок грецких орехов использовался для окраски тканей, шерсти...
Я подняла голову и увидела нашу прачку, Ольдбьерг Палсдоттир, которая помешивала в огромном котле деревянным вальком размером с доброе весло. День был холодный, но без мороза; огонь жадно лизал бока котла, заливая румянцем обветренные щеки прачки. Во дворе замка пахло древесным дымком и горькой скорлупой грецких орехов. Здесь было уютно и спокойно. Иногда мы с моей старшей сестрой Эйдис забирались на крышу главной башни и смотрели оттуда на каменные стены замка и широкие полосы леса вокруг. Далеко-далеко, на горизонте, тянулось голое скалистое плоскогорье, а с другой стороны простиралось море. Мир за стенами замка был грозным и опасным, но здесь, внутри, кипела привычная мирная жизнь: козы жевали сено, помощники конюха вычесывали лошадей, а отцовский сенешаль громко отдавал приказания.
Мы с моим младшим братишкой Хааконом играли в камешки. Хаакон был на три года младше меня, но уже не сосунок, держащийся за материнскую юбку, а настоящий мальчик, умевший бегать, играть и хранить секреты.
Чтобы нас никто не побеспокоил, мы устроились на куче стриженной шерсти, представлявшей собой башню не менее двадцати футов в высоту, сложенную из толстых шерстяных ковриков в форме овечьей шкуры. Шерсть была грязная и сальная, с приставшим сором и травинками, зато мягкая, так что сидеть на ней было одно удовольствие.
– Терпеть не могу этот запах, – сказал Хаакон, морща нос.
– Все равно лучше, чем каменный мох, – сказала я, и он закивал, вспомнив смрад кипяченых лишайников, собранных на берегу моря. Из этого отвара получался особо стойкий зеленый краситель.
Что-то красное мелькнуло в глубине двора и, посмотрев вниз, я увидела, что Тинна и Эйдис с хохотом бегут к башне. Обе придерживали свои фартуки за концы, и я видела, как низко провисает белая ткань под их руками. Что они несут? Зимние ягоды? Кору для чая? Светлые волосы моих сестер цвета солнца и полированной меди, летели за ними по воздуху. В будущем году Эйдис начнет зачесывать волосы наверх, как взрослая, как Тинна сделала в прошлом году...
Я улыбнулась Хаакону и он улыбнулся мне в ответ. Жизнь была чудесна.
Сдохни.
Вы видели, как пузырь воздуха вдруг всплывает на поверхность болота? Точно так же это слово ворвалось в мое сознание, взбаламутив его. Я медленно сделала вдох, удивляясь, отчего это у меня так онемела задница. На чем это я сижу?
Я не сразу поняла, где нахожусь, и почему больше не чувствую запаха кипятящегося белья во дворе замка. Потом все вернулось: я взрослая, и все, что я только что вспомнила, случилось четыреста пятьдесят лет тому назад. Никого и ничего этого больше на свете нет.
Не знаю, почему я не открыла глаза, почему продолжала дышать медленно и размеренно. Я просто тихо сидела, вбирая в себя все, что происходит в комнате, ощущая, как мои чувства клубятся вокруг меня.
«Сука – ненавижу ее».
Это было не воспоминание, а мысль, исходившая от кого-то из сидевших в комнате.
«Нет, нет, прости, прости меня. Это не так...»
«Ее шея... Целовать ее в шею, этот жар...»
Мне потребовалось собрать все силы, чтобы остаться на месте. Я подбирала роившиеся в воздухе обрывки мыслей, с изумлением открывая до сих пор незнакомую мне вуайеристскую сторону групповой медитации. Ко мне стекались мысли мужчин и женщин, но я не могла узнать, кому они принадлежат. Просто безликие мысли.
«Хочу ее».
«Ее глаза. Ее рот. Ее губы на моей коже, на груди».
«Я ненавижу ее! Ничего не могу с собой поделать, ненавижу, ненавижу!»
«Нет, нет. Я не могу».
Я задышала чаще. Теперь я отчетливо ощущала свои затекшие пальцы, стиснутые на коленях, онемевшую на твердой подушке задницу, пересохший рот. Как бы узнать, эти мысли исходят от всех или только от двух человек? И кто все это думает?
Я знала, что Чарльз безумно влюблен в Лоренцо, но тот был законченным гетеросексуалом, так что все было ужасно трагично. Были еще Нелл и Рейн с их тягомотной мыльной оперой о неразделенной любви. У Анны был муж, но здесь он не жил, и я не знала всей ее истории.
Признаться, это было самое интересное событие за все время, которое я тут прожила. Затаив дыхание, я ждала продолжения, но тут раздался звон колокольчика, музыка остановилась, и мне пришлось нехотя открыть глаза.
Анна обвела нас взглядом, и я подумала, что для человека, только что вышедшего из медитации, она выглядит подозрительно собранной и ясноглазой. Остальные медленно открывали глаза, некоторые выглядели настолько расслабленными, словно только что проснулись.
Поток мыслей оборвался, и я сладко потянулась, поерзав на своей подушке.
– Спасибо вам, – воскликнула Нелл, лучась искренностью. – Это было замечательно!
– Спасибо всем вам, – сказала Анна. – Боже, уже пора обедать!
Встав на ноги, я несколько раз наклонилась, чтобы размять затекшую задницу, но когда направилась к двери, Анна меня остановила.
– Настасья? Будь добра, задержись на минутку.
Я почувствовала себя ученицей, пойманной за стрельбой жеваной бумагой из трубочки, однако покорно застыла и стала ждать, пока Анна закроет дверь и вернется ко мне.
– Ну, что скажешь? – спросила она. – Как тебе показалось, групповая медитация отличается от индивидуальной?
– Ах, это... Ну да, конечно, – с напускным энтузиазмом выпалила я. – Знаете, я и подумать не могла, что смогу услышать всякое такое. Это в сто раз интереснее, чем «Дни нашей жизни»[10]10
«Дни нашей жизни» (англ. – Days of our Lives) – популярная американская мыльная опера, которая идет по будням с 1965 года.
[Закрыть]! – О своих детских воспоминаниях я предпочла не упоминать.
– О чем ты говоришь?
– Да об этих мыслях, о чем еще, – ответила я. – Кто-то кого-то ненавидит, кто-то кого-то хочет, кто-то чего-то не может. Захватывающе! Просто не могу дождаться продолжения.
Анна уставилась на меня так, словно я вдруг превратилась в белую голубку.
– Что?
Слегка смутившись, я ответила:
– Я говорю об этих мыслях. Сама не знаю, как так вышло. Но это было интересно.
– Ты слышала мысли, – медленно проговорила Анна, не сводя с меня глаз. – О том, что кто-то кого-то ненавидит и кто-то кого-то хочет?
– Ну да, а что? – переспросила я, вдруг почувствовав себя глупо.
Неужели я опять сделала что-то не так? Может, тут не принято говорить о том, что кто услышал? Возможно, нужно было притвориться, будто я ничего не поняла? Но отступать было уже поздно.
– Ну, я услышала, что кто-то хочет поцеловать кого-то в шею. И про глаза. И еще про губы на груди. Всякая чушь, короче, – пролепетала я.
Кстати, забавное совпадение, если вспомнить, мой параноидальный страх открыть перед кем-нибудь свою шею. Да, кстати, про жар там тоже было. Может, имелся в виду жар от ожога? Ха-ха-ха. Нет. Хватит бредить. Разумеется, речь шла не о моей шее, Чарльз у нас гей, Рейн терпеть меня не может, а Лоренцо никогда не давал мне понять, что ему нравятся девушки с внешностью полудохлых мышей.
Анна только моргала, не сводя с меня глаз.
– С вами... все в порядке? – спросила я. Боже, сделай так, чтобы это были не ее мысли!
– Как давно ты занимаешься медитацией? Мне казалось, что тебе это не слишком нравится, – заметила она, оставив мой вопрос без ответа.
– О Боже, нет, конечно! Терпеть не могу это дело, – честно призналась я.
Продолжая смотреть на меня, Анна присела на краешек стола.
– Я сделала что-то не то? Извините, я не хотела. В следующий раз я не буду говорить, если что-то услышу.
– Нет-нет, дело не в этом, – быстро проговорила Анна. – Хотя, на твоем месте я бы не стала об этом рассказывать. Видишь ли, я тоже услышала эти обрывки мыслей, но я очень сильный медиум. У меня очень большая сила. Я была абсолютно уверена, что в этой комнате никто, кроме меня, не слышит и не чувствует ничего, кроме собственных мыслей.
Г-хм... Значит, она и мои мысли слышала? Ну вот, приехали.
– Я почувствовала чье-то присутствие, но никак не могла подумать, что это ты, – продолжала она, а я про себя подумала: «Ну естественно!» – Я думала, что это мог быть Солис, он в соседнем классе проводит урок травознания.
– Значит... это не со всеми так бывает? То есть, это не что-то обычное?
– Нет, – взгляд Анны стал суровым и пронзительным. – Этого не происходит никогда, по крайней мере, с учениками. Это первый случай в моей практике.
Правда? В таком случае, можно предположить, что... Выходит, я очень сильная? И могу стать очень могущественной. Ведь я последняя могущественная...
Тут я машинально оборвала свои мысли и почти физически почувствовала, как мой разум бежит от этих предположений, подобно шарикам воды, разбегающимся по горячей сковородке.
В это время в двери показалась полоска света, и в комнату вошел Солис. Окинув взглядом комнату, он увидел меня и Анну и слегка нахмурился.
– Вы здесь вдвоем? – спросил он.
– Да, – ответила Анна. – Ты... Почему ты пришел?
Солис пожал плечами и улыбнулся.
– Мне показалось, я что-то почувствовал. Нечто странное.
– Тебе не показалось, – с непонятной мрачностью возразила Анна. – Ты почувствовал ее.
Солис замер, словно медленно переводил ее слова у себя в голове.
– Что? – спросил он наконец.
– Настасья послала свое сознание вовне во время групповой медитации. Я почувствовала, как она коснулась меня, а потом она с легкостью подслушала мысли остальных. Она их слышит, Солис. Совершенно отчетливо.
Когда, ну когда же я научусь держать язык за зубами? Теперь я чувствовала себя редким животным, выставленным на обозрение в зоопарке.
– Я постараюсь больше этого не делать, – на всякий случай пообещала я. По крайней мере, я больше никогда не буду об этом говорить.
Солис склонил голову набок, разглядывая меня.
– Откуда, говоришь, ты родом?
В моем мозгу мгновенно сработала сигнализация. Ради того, чтобы остаться здесь, я была готова заниматься любой паршивой работой, но открывать свое прошлое явно не входило в этот список.
– С севера.
Прозвенел гонг к ужину, и я чуть не подпрыгнула от неожиданности.
– Ура! Умираю от голода! – бросила я, отшвыривая подушку. – Спасибо за урок, Анна. Все было великолепно. Увидимся за ужином!
Наверное, это было похоже на бегство испуганного кролика, но Анна и Солис все-таки оставили меня в покое, хотя всю дорогу по коридору я чувствовала на себе их взгляды. Сбежав по лестнице, я помчалась в столовую.
Неужели я до сих пор обладаю силой? Той самой, наследственной силой? Неужели она до сих пор осталась такой же, какой была? Нужно ее прятать. Я прекрасно это понимала, но стоило мне об этом подумать, как в глубине души вдруг вспыхнуло незнакомое, яростное желание вновь испытать эту силу, последовать за ней, изучить ее пределы.
Я не могла. Не могла. Не смела. Ничего хорошего из этого не выйдет – я знала это на собственном опыте, видела своими глазами. Нужно быть очень-очень сильным человеком, чтобы справиться с таким могуществом. А я никогда не была сильной. И никогда не буду.
Словно в тумане, я заняла свое место на длинной лавке. И все-таки это ощущение было... магическим. Волшебным.
