Текст книги "Колыбель тишины (СИ)"

Автор книги: Кейси Лис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

– Вот как. А семья?

– Все погорели. Я их не помню.

Прошлое Сашка не ставит на пьедестал святыни. Ей-то что с отсутствия родственников? Нет, понятно, кому-то (вроде Сухаря) нужна родня, чтоб присматривать и пыль счищать, но Сашка и сама мыться умеет, а расчесать ее и Максим может, мог, когда волосы еще длинными были. А для прочих вещей есть ребята из отделения. Люди, приносящие еду, и место, где можно спать. Сокрушаться о провале на месте иллюзорного понятия «детство» Сашка не намерена.

– Ты не выглядишь одинокой. Наоборот, такая независимая девочка.

Сашка поднимает светлые брови. Под кедами сереет ослепительно асфальт, и город тонет в солнечном свете, словно пронизанный вниманием софитов. Тут ярко. Невыносимо для таких, как слабовидящие Паша или Сугу, но для зоркой девчушки – вполне себе ничего так.

– А че мне от них зависеть? – не понимает она. – Без них не помру.

О смерти и риске она не думает тоже. Как-то не получается. Жизнь Сашки – это непрерывные строчки картинок, колоритных и отчетливых, и в постоянно меняющихся очертаниях ей не остается пространства на загоны. Печалиться Сашка умеет не лучше, чем Юко – злиться.

– Может, это и хорошо. Пока ты не замечаешь, тебя меньше ранит, – задумчиво говорит человек. Его тень кажется рябистой и бледной. Тень Сашки меньше и активнее, при ходьбе она чуть подскакивает. – Рано или поздно… не боишься повзрослеть?

Что-то на эту тему уже говорил Юра. Сашка, не предрасположенная к высокой философии, ориентирована на более материальные мысли, и общее течение вечных поисков правды не особо ее интересует. Но она добросовестно пытается соображать, пыхтит, кусает карамельное яблоко.

– Понятия не имею, – выдает она.

– Ты смелая.

– А то! – На личике проступает гордая ухмылка. – По-другому никак!

Однажды она с этими мыслями столкнется, но что ей торопить события? Настоящим нужно жить. Максим так всегда говорит, Максима Сашка слушает и слышит. Пока ее устраивает нынешнее положение дел, вряд ли она будет кусать локти, не понимая, сколько в ней детского и сколько – уже когда-то сломанного взрослого. Если понадобится, она у Марка спросит. Даже если он не ответит.

Смелость Сашки – это способность жить здесь и сейчас. Она формулирует это легко, не придавая особого значения вдруг выроненной из глубины души правде. Ее не тревожит прошлое или будущее, пока можно максимально черпать из нынешних обстоятельств.

Поэтому девчушка грызет карамель, слушает запутанные речи светловолосого бессмертного человека и вышагивает в сторону кафе, где потом уже решит, что ей делать и как себя развлекать. В воздухе стоит теплое солнечное лето. Роан улыбается, и свет точно еще и от него исходит.

Сашка думает, что уж на жизнь-то в ней смелость всегда найдется.

Это даже не закон, это просто истина. Та, которая еще не подвергалась испытаниям. И, как за Сашку надеется Роан, никогда не подвергнется.

Время все-таки неспокойное.

========== «Принцы и драконы» (Люси, Юко) ==========

– 2019 год

– В сказках…

Шаги замирают. Вид с балкона открывается на тихий, уютный райончик, спокойные дома, забвенным сном провожающие и встречающие своих подопечных, размытую акварель розового неба с налепками золотистых облаков над ними.

– …принцы спасают принцесс от злых драконов, что их стерегут. Однако принцы – не слишком ли беспечный вариант? Только вдумайся. Не зная девушку, мчаться за ней. Польститься на байки придворных певцов или награду за спасение. Ветреные какие-то создания.

Почему разговор заводится именно в этой локации, Юко не понимает, но за время пребывания в Авельске она привыкает ничему не удивляться. Люси стоит рядом, облокотившись на перила, не дающие ей навернуться. Пестрые волосы красятся нежным вечером, привлекают взор игривой палитрой. Когда Люси одергивает на себе свитерок, едва прикрывающий высокую талию шорт, она выглядит даже так особенной. Буйные краски ее ауры смещаются к оттенку неба за пределами балкона. Она говорит честно, трепетно. Юко нравится смотреть на людей, которые говорят правду.

– Зато живут долго и счастливо, – улыбается Юко.

Люси – интересный человек. Она очень яркая, ее эмоции фейерверками искрят. Рядом с более устойчивыми, контролируемыми чувствами своего супруга она смотрится противоположностью – и идеальным дополнением. Люди редко подходят друг другу, всегда есть несостыковки. Но эта пара идет наперекор привычным основам.

– А правда ли? – Люси пожимает плечами.

– Ты похожа на принцессу. Но если Борис – принц, то какой-то…

Юко заминается, не находя нужного слова. Люси фыркает весело, взмахивает ладонью, словно дирижер невидимого оркестра.

– Какой из него принц? – Она качает пестрой головой. – Борис – самый настоящий дракон. Злой и неприступный. Полюбивший принцессу, которую его сначала чувство долга заставило защищать. Неправильная сказка под названием «реальность». Но, по мне так, ведь лучше, что мы не соответствуем шаблонным выдумкам. Когда ты живешь в мире, а не в воображении, ты по-настоящему счастлив.

Юко не уверена, что знает счастье. Во всяком случае, в нынешнее время, когда через шаг ступеньки провисают и ломаются, а остается только идти и идти вперед. Наверх, дальше по лестнице, питая смутные надежды, что сложная полуобвалившаяся дорога приведет к конечной цели. Какая цель – тоже не известно.

– Принцесса и дракон – красивая сказка, – улыбается Юко.

Тоном лилового перламутра в Люси цветет любовь.

– Чего и тебе желаю, – сообщает метаморф, чуть улыбаясь. Когда она говорит о человеке, она о нем и думает. И сейчас обращается к Юко, потому что того хочет. Славно, когда не нужно лицемерить собственными мыслями, но умея при этом изворачиваться.

– Сказки про дракона?

Не то чтобы Юко не верила, что однажды сможет полюбить, тем более признаться в этом, тем более вдруг обрести взаимность… Хотя да. Не верит. Сложно даже представить такое. Но Люси смотрит со звенящей теплотой.

– Не-е-ет, – протягивает она негромко. – Тут не дракон нужен. И не принц. Это дело не вкуса, а соответствия. Если бы была возможность… Король, я думаю. Короли всегда оказываются решительнее и ярче, раз им хватает энергии вести за собой людей.

Юко слушает, но искренняя вера со стороны метаморфа не кажется ей обоснованной.

Да, пожалуй, Юко похожа на принцессу. Но всегда остаются принцессы, что так и умирают в своих башнях. И Юко не знает, как такой исход предотвратить.

Вечереет. Они возвращаются в комнату. В отблесках заката ловятся обломки рассеянных мыслей, и Юко успевает лишь одну мысль поймать: «Найдите меня, кто-нибудь».

Она не хочет всегда быть одна.

Комментарий к «Принцы и драконы» (Люси, Юко)

Надеюсь, сенпай не рассердится на отсылки…

========== «Тот, кто нужен» (Леся/Сугу) ==========

Лесю тянет к одиноким. К брошенным, оставленным, замкнутым – она понятия не имеет, как эту свою черту выкорчевывать, потому что всякий раз, берясь за исправление, Леся только больше все портит.

Она не умеет принимать, но она мастерски дарит. Она хочет дарить. Раскрывается широко, бери, сколько нужно, ей не жалко ничего в себе. Но только время идет, сменяют друг друга люди, характеры, маски, а Леся, даже постоянно касаясь их безразличной заинтересованности, вновь и вновь напарывается на один вывод. Даже если она может дарить, далеко не все могут принимать.

Люди берут у нее не потому, что в ее поддержке нуждаются. Просто потому, что она есть. Человеческий инстинкт в этом неистребим; гласит вера, что нельзя брать больше, чем необходимо, но люди постоянно закон естества нарушают. Лишнее тепло, думается им, это выгода. Приятный сюрприз. Бонус.

Лесина помощь тоже не бесконечна. Ей постоянно пользуются, и она это понимает – признает с горечью поражения и погасшим светлым взглядом. Сама так решила, нечего теперь трепыхаться пойманной бабочкой. Когда упорно говоришь: «Я отдам все», не всегда готов, что примут молча.

Возможно, она эгоистична, но все чаще и чаще приходят навязчивые мысли об отдаче. Если бы появился кто-то, кому она могла бы помочь. Спасти. Леся – отвратительная, может быть, в этом желании, но она хочет быть героем. Хоть для кого-то. Щедро отдавать, зная, что не зря пропускает через себя посторонний свет.

Потом в ее жизни появляется Сугу – разбитый, серый и чахнущий без солнца. Не того, что согревает с весны по осень и зимой ложится робким спектром на сугробы, и не того, чем некоторые люди зовут друг друга. Сугу нужен кто-то, кто мог бы принимать свет вместо него – и ему отдавать. Линза. Проводник. Маленькое звено, делающее большое дело.

Головокружительное ощущение захлестывает Лесю. Она знает, что нужна ему. Она может его спасти. Первоначальная неловкость сменяется настойчивостью, и снова Леся вторгается в его пределы.

Сперва она беспрестанно лезет во внутреннее пространство Сугу, а уже потом его личное пространство начинает нуждаться в ее присутствии.

На сбивчивое повторение признания он отзывается еще более неловко, пытаясь спрятать взгляд за стеклами очков и не подозревая, насколько замечательным и особенным видится Лесе.

Сугу – костлявый, сухой и черствый человек. Он не умеет нежничать, не испытывает ярких эмоций и точно не готов прыгать с разбегу в фонтан, чтобы охлаждать приступы неконтролируемых чувств. Он не любит людей, общество, толпы, не умеет готовить и заботиться о себе, не может произносить красивые речи. Но все это меркнет рядом с фактом, что Сугу Лесе нужен. Что он – тот, кого она так долго искала. И нашла.

Он милый, когда от неловкости не может и слова разумного выдавить. Он симпатичный в те моменты, когда этого не замечает. Он по-своему проявляет заботу, не подпускает к себе посторонних, но о приблизившихся всегда думает. Он любит младшую сестру, видеоигры и запутанные головоломки. У него чуть хриплый, простуженный голос, и ему не нравится весь он в совокупности – но это не важно, потому что он нравится Лесе.

Человек, который нужен, не должен быть идеальным. Это лишь отпугивает.

Сугу принимает свет, даримый девушкой, с безумной благодарностью, и Леся не может подавлять глубокое, всепоглощающее счастье, всякий раз ее окутывающее, когда она может быть с ним рядом. Сугу сжимает ее ладонь в своей, или ставит чайник, или соглашается выйти на улицу, которую так ненавидит. Сугу старается меняться ради нее.

Ради Леси никто ничего раньше не делал.

Она даже не думала, что отдача благодарностью может быть настолько приятной. Сугу может не любить себя, но его любить всегда будет Леся.

Для этого она, видимо, и существует.

========== «Весенние морозы» (Имир, Йорек) ==========

Комментарий к «Весенние морозы» (Имир, Йорек)

Эм-м… Это вроде как отрывок из стори, которую я никак не напишу.

И да, в драббле используются выражения грубее, чем я обычно позволяю, но так надо. Нет грязи – нет улиц.

Волчий холод сковывает землю, пробирая до глубин мертвой бурой почвы, порождающей красивые, но проклятые травы. Эти травы еще не выросли, семена, заранее заложенные, опасаются показываться: мороз стоит сильный, сухой и трескучий, инеем поигрывает на тонких голых ветвях, впивающихся в белесое небо силуэтами грозных штыков. Грязно и зябко, и твари уличные ежатся, кутаются в свои накидки-куртки-плащи (что получается урвать из магазинов). Мир застывает в ожидании весны.

Но весна не торопится. Можно сжечь Масленицу или какого-нибудь очередного отщепенца – все равно не поторопится, проигнорирует мольбы, махнет серебряным подолом, осыпая город новыми пригоршнями снега. Весна жестока. К ее началу треть уличных валится с простудой, вторая треть – с воспалением легких, а оставшиеся обходят заразных за два квартала.

Имир давится сиплым кашлем, шебуршит упаковкой. Щелкает пластинки, выдавливает таблетку и сует в намалеванный ротик. Косо поглядывает на гостя – гостя, не клиента, даже странно как-то – и ловит ответное внимание. Ладонью отбрасывает с лицо волосы.

Волосы у Имир красивые. Густые, каштановые, но выкрашенные в темно-красный, как гранаты или кровь, и волнами спадают на лицо и худые плечи. Это особая гордость Имир, она даже запрещает клиентам на них кончать – на что угодно, но не на волосы. И расчесывается часто. Нужно следить за своей внешностью, она ведь даже среди других бабочек выделяется.

– Пасиб, – кашляет благодарность Имир. Вообще-то она лишний раз этим словом не пользуется, но пацан, по крайней мере, реально помог. Сгонял в аптеку, достал таблетки. Странность не позволяет Имир воровать, а если сказать Шеолин, что Имир заболела – ад начнется.

– Не подавись, – отзывается гость.

– И че, я теперь в долгу? – Имир крашеными ноготочками кокетливо касается своих губ, тоже алых. – Переспать с тобой, что ли?

– Обойдусь без этой радости, – так и передергивается пацан.

Имир решает сделать вид, что обиделась. Ее душит кашель. Если подохнет от болезни – это скучно, а Имир весело живет. Она предпочитает по крайней мере существовать. Дышать, танцевать и трахаться. Маленькие радости уличной среды.

– Привередливый сученыш.

Йорек усмехается краем рта, и в его серых кошачьих глазах стоит едкий яд. Имир он не трогает, потому что с Имир отношения не дружеские – какие тут друзья-то, пф! – но не такие плохие. Йореку не нужна красноволосая танцовщица в кружевных платьях, продающая тело по приказу своей долбанутой хозяйки. Имир не нужен драный кошак, одну половину времени шатающийся в компании наставника-уебка, а другую – влипающий в собственные неприятности. Наверно, потому они и поладили.

Вкрадчивый голосок, которым Имир так гордится, тоже не сделать сейчас елейным, кашель слишком силен, но она все равно прикидывается оскорбленной и, продолжая игру, обиженно добавляет:

– Я же и снизу могу быть. Обычно только так и берут!

– А кому-то нравится, что его имеет девчонка?

– Если у этой девчонки настоящий член – да.

Извращенствами сложно такое назвать. Не самое экзотическое, что можно найти, да и Имир все равно, кто ей пользуется, лишь бы с пылом и захватывающе. Она раскусывает таблетку, и рот наполняется горечью. Передергивает от такого сильного вкуса. Йорек неотрывно смотрит, но его ресницы чуть опущены – не боится, что Имир нападет. Чудной пацан. Лучше б поостерегся, у Имир крыша ничуть не крепче остальных, в любой момент может снести.

– Вот нахера ты меня тут выручаешь? – бурчит она, скоадывая руки на плоской груди. Лиф платья черты не прячет. Йорек склоняет голову набок, короткие темные волосы придают его лицу особую бледность. А ему ведь тоже несладко. Подросток еще. Зимы нынче жестокие. Имир вздыхает: – Даже клиенты не раскошеливаются на лекарства.

– Не хочу, чтобы ты умерла.

От простой откровенности его слов становится тошно. Паучьи пальцы вцепляются в подол, глаза наливаются кровью. Не потому что Имир зла, а потому что просто не понимает.

– Ты не подходишь улицам.

Йорек признает, что это так. Он и сам знает, что эти повороты, тупики и грязь ему совсем не идут; со своим идиотским нежеланием давать другим подыхать он здесь лишний. Неправильный. Улицы таких всегда убивают, с этим-то пацаном что не так?

– Поправляйся, – говорит Йорек, поднимаясь с ящика. Если опоздает, Чешир вытрясет из него душу заодно с кишками. Имир супится.

– Не подохну, – откликается она.

Йорек чуть улыбается и покидает двор. Он замотан в темный короткий плащ, заляпанный кровью на рукавах, и кажется непривлекательным на фоне уличной мерзлости. Никто не знает, на что способен этот парнишка. Самый удивительный человек на улицах.

Имир давится кашлем. Весна все никак не желает наступать.

========== «Перед сном» (Люси) ==========

В детстве все было проще – хотя, если честно, Люси не помнит, в какой именно момент осознала, что ее жизнь начинает свое бешеное вращение. Возможно, все начало меняться, когда родители решили взять в семью Кирилла. Желтоглазый мальчик, улыбчивый, обходительный – и до неузнавания взрослый. Исполнявший все обязанности хорошего старшего брата, но все равно чужой и непонятный. Сломанный болью. И Люси рядом с ним – маленькая и беспомощная.

Точно, все изменилось с его появления, но поняла Люси это не сразу. Она продолжала засыпать после родительского поцелуя на ночь, играла с ровесницами и наслаждалась жизнью. Это удовольствие простиралось и дальше: на момент, когда семью Люси покинула, разом все перечеркнув. Она уже не была той их дочерью, которую они могли знать. Она была странной.

В отделении она и жила. Было неплохо, даже весело. Своя комната; десятилетняя Люси поначалу боялась жить в одиночестве, чуть не плакала, прощаясь у дверей с братом, теперь уже Каспером. Кас это, видимо, понимал, потому что часто к ней приходил, заглядывал. Но на всю ночь остаться не мог, ему и самому требовалось высыпаться. Каспер делал все, чтобы ей не было страшно, но он неизменно уходил, и Люси оставалась напротив своих печалей.

Она скучала по родителям, но сумела вытеснить тоску впечатлениями. Она много гуляла по ночам. Иногда даже с Роаном, наставником, который то ли не понимал, то ли не хотел вмешиваться, что было вероятнее первого. Роана Люси полюбила, возможно, даже больше родителей; связь между ними оказалась правдивее. Крепче. Бессмертный ее заметно баловал. Каспер о ней заботился. Почему же тогда Люси все равно было так одиноко?..

Потом еще Борис. Отлично, что; Люси отказывалась признавать, что окончательно потерялась, и даже пыталась влюбиться в какого-нибудь парня – бесполезно, если такие попытки вообще имеют смысл. Если это не Борис, это не имеет смысла. А с ним Люси осознавала все причины поражения и не желала все так же решительно собственные чувства принимать.

Они переехали в Авельск, в этот раз – с братом. Квартира на двоих; своя комната, но Люси уже давно привыкла. По ночам она спала, лишь иногда выпадая на ночи размышлений. Каспер перед сном ее обнимал, реже – целовал в лоб или макушку, простой и ненавязчивый жест теплоты. Это не было привычкой, им было так удобно. Всякие сложности наворачивались. Никогда не знаешь, какая твоя фраза может стать последней, поэтому Люси дорожила каждым фрагментом.

И все равно…

Однако теперь наоборот. Люси не столько соблюдает режим дня, покорно ложась в кровать, а ныряет под одеяло с осознанным желанием, иногда – счастливо утомленная, иногда – просто ложится. Ей не нужны воспоминания о родном доме, где ее принимали такой, какой вырастили, или пожелания добрых снов от брата, принимавшего ее такой, какой видел. Поцелуй на ночь она получает, но не ласково-невинный, как от мамы, папы или брата. Это стократ лучше.

Борис накрывает ее половиной одеяла и позволяет свернуться рядом, переплетая пальцы, соприкасаясь случайно телом, взглядом, дыханием, и он тоже ей улыбается. Не так, как семья. Так, как только он может. Но это драгоценно, и Люси любит это больше, чем когда-либо – прежние проявления нежности. Она засыпает не одна, в объятиях человека, любовь которого взаимна, и просыпается – тоже.

Вокруг нее не детство, а тяжелая, полная неожиданностей и внезапных провалов и взлетов жизнь. Люси иначе расценивает время, людей и воспоминания. Но пока ночи для нее столько значат, она готова засыпать.

И просыпаться – тоже.

========== «Сходство в различии» (Сириус) ==========

Комментарий к «Сходство в различии» (Сириус)

На зиму 2018-2019.

Это девочка. Может, девушка, но девочкой звать ее привычнее – она даже младше Вальки, а раз так, нет смысла считать ее взрослой. У этой девочки светлая кожа, темно-русые волосы ниже плеч и сиреневые глаза, внимательные, настороженные. Оттеночно-печальное лицо, хрупкий силуэт и грациозные безликие манеры. Ее воспитывали по всем основам этикета, видимо, и со временем привычка въелась в узкие кости; девочка двигается так неосознанно, но всегда осознанно она улыбается. Мягко и по-своему трогательно.

Сириус не понимает, в чем причина, по которой Роан выбрал именно ее.

– Сириус, – представился он тогда.

Сиреневые глаза окинули его цепко, придирчиво.

– Настя, – раздался голос мелодично-невозможный, моментально выдавая то, что девочка и не пыталась скрывать: ее странность заключалась в управлении звуком.

И вот теперь Сириус наблюдает за ней, пожалуй, впервые, как ни за кем не наблюдал. Как девочка общается с другими – осторожно, отстраненно. Она не спешит сближаться, интуитивно отгораживается. Сашка, верткая и наглая, подкрадывается и напрыгивает; Сириус ожидает, что Настя ее оттолкнет, но та терпит, с нейтральным лицом стоит, а затем опускает ладонь на узкое плечо Сашки и чуть похлопывает. Неприметный знак согласия. Она не против, если к ней лезут.

Поперек горла что-то встает. Несмотря на то, что прошло достаточно времени, сложно смотреть со стороны на кого-то, так похожего на самого тебя.

Настя смотрит на Роана с благоговением. Оно не похоже на выражение, с которым смотришь на божество, но точно похоже на то, как смотришь на человека, много для тебя сделавшего. Сириус всегда видел в Роане святого, но Настя видит в нем прежде всего наставника. Семью. Это единственное, в чем они не похожи. Это – часть Каспера, которую Настя от него невольно перехватила. Видеть в себе человека, к которому стоит неприязнь, на редкость гадко.

Сириус щурится. Он раздражен.

– Почему вы ее взяли? – спрашивает он у Роана, когда удается остаться наедине.

С балкона видно и Настю, и Каспера. Парень ерошит русые волосы девочки, ловя ее свободную и честную улыбку, и к ним приближается второй воспитанник. Антон. На мгновение кажется, что рядом с Каспером стоят не двое человек, а один. Нет, еще пункт: Сириус никогда не стал бы делить себя с кем-либо.

Роан кладет на ограду локти и вытягивает руки.

– Настенька напоминает тебе себя, верно? – задумчиво проговаривает он. Интонация не вопросительная, но он все же отвечает: бессмертный всегда отвечает на вопросы. – А потом понимаешь, что все не так. Но остается и сходство. Вокруг нее люди, и она их подпускает. Не отталкивает, хотя и первых шагов не делает. Ты видишь в ней собственный осколок, одновременно с этим знаешь, что ошибаешься, но не можешь понять, в чем именно.

Когда они еще только знакомились, Роан стоял, положив одну руку на плечо Антона, вторую – на плечо Насти. И Роан не был тем, кто когда-то Сириуса подобрал. От осознания нервно передергивает.

– Почему она? – почти с болью выплевывает Сириус.

Почему Настя? Ребенок с характером схожим. Ребенок. Еще более странная, еще более закрытая, но ведь Настя. Не Сириус. Что в ней такого особенного, чего не было когда-то в Сириусе, почему Роан на нее смотрит как на родное дитя? Почему он никогда не смотрел так на других? Хотел ли Сириус, чтобы Роан так смотрел на него?..

Каспер поднимает голову, улыбается бессмертному. Антон уже отходит; Настя оглядывается, тоже кратко и легко улыбается. В сиреневых глазах тает снег.

– Ты слышал о проекте LIFA? – неторопливо произносит Роан. – Нет? Это идея нескольких безумцев, решивших вырастить ручных монстров. Монстры получились, поглотили безумцев до единого. Однако никто не учел, что изначально задуманные чудовища окажутся такими же детьми, как другие.

– Монстры… Проект пытался создать боевые странности?

– Да. И у них получилось. – Роан разворачивается вполоборота и слегка кивает в сторону людей. – Настя – совершенна. Она идеальный сосуд под боевую странность: вынослива, сильна, а проблемы с контролем мы уже научились решать. Таких, как она и Антон, называют «лифами», детьми лабораторий. И поверь, не сравнивается человеческое горе, но в свои самые ранние годы она уже пережила то, что не будет мягче твоего прошлого. Если ты думаешь, что она менее достойна, то в чем твое достоинство измеряется? В пройденных испытаниях или в собственном ощущении целостности?

– Она лучше меня?

– Она по-своему особенная. Как и ты, как и любой человек. – Роан улыбается.

Лабораторный ребенок.

Сириус смотрит вниз. Поймав его взгляд, Настя замирает осторожно, затем чуть склоняет голову. Она не лучше. Она другая. Сириус хмурится: он все еще не понимает, почему она. И это, видимо, еще придется разбирать.

========== «В порядке» (Фелиция) ==========

Комментарий к «В порядке» (Фелиция)

Почти-спойлеры к 2008 году. Осторожно.

Фелиция может делать несколько дел одновременно. С тем качеством, с каким могла бы, если б занималась направленно только одним. В общем, многорукое божество, способное на все – незаменимая сотрудница организации, в которой вечно сплошные проблемы.

Фели выросла в ней, и что-либо другое ее не прельщает. Ее талант (она предпочитает называть талантом, а не странностью) становится ее опорой, ее главной гордостью. «Цезарь» – она неизменно представляется так. Родители угадали с именем. Оно ведь тоже связано с удачей.

Вся жизнь Фелиции – сплошная удача, свыше благословение, она просто обязана быть самой счастливой на свете!

Заканчивает школу нормальных, потому что ей не напряжно одновременно учиться и работать, учиться и контролировать странность, учиться и жить. Переезжает в Авельск, этот город-сеть, из которого никогда не выберешься, потому что он проникает в кровь и плоть и вгрызается невозможно. Работает в отделении – какая Фели умница, что бы без нее делали! Девушка улыбается, как восторженный ребенок. В карих глазах сияет равнодушная радость.

– Сохранять хорошее настроение, одновременно с этим мучаясь, – это тоже часть твоего «таланта»? – язвит Натан, и с этого момента, сурово заклеймив его для себя как козла, Фелиция перестает с ним общаться. Он же ничего не понимает, дурак. Он не знает, какая у Фели хорошая жизнь. Как все удачно складывается.

Но рано или поздно, как выражается однажды Яким, у любой модницы ломается каблук. Фелиция спотыкается на ровном месте. Дэн смотрит на нее, посмеиваясь, и абсолютно лживые его глаза сверкают теплой насмешкой: «А ты не всегда ловкая, Фели». Девушка знает, что он прав, это не часть ее таланта, просто природная грация, но сейчас она готова как угодно оступаться и на какие угодно места падать, если он продолжит на нее так смотреть.

У Фелиции все хорошо. Точно. Совсем. У нее все отлично, прекрасно, замечательно. Она улыбается, одновременно с этим не замечая, что за собственной спиной ее жизнь трещит по швам, а тонкие мостики-ниточки до надежды покой сохранить уже постепенно тают. У нее получается. Еще бы, «Цезарь» ведь. Особенный талант.

У Михаила улыбка непонятная, но он относится к Фелиции довольно просто. Усмехается и подначивает, и у Фели ощущение, будто она вдруг обрела насмешливого и колкого, но прикольного братца, с которым можно припираться. Они в основном шутят. Потом разговор затрагивает Круценко.

– Они мне не нравятся, – упрямо повторяет Фели.

– На самом деле нет, – возражает Михаил. В его глазах на короткий проблеск электричества ложится бледное отражение холла. За стойкой он уже почти что свой. – Но даже если не общественное мнение тебя удерживает, то явно твердолобость.

– Поясни!

– Тебе хочется думать, что все хорошо. – Слова юноши режут безжалостно. – А они сами по себе показывают, как все на самом деле плохо. Хэй, ты ведь в курсе, что самообман – это нехорошо?

Фелиция хочет послать его, не стесняясь в выражениях, но замолкает, сбившись на полувдохе. На самом деле нечего ей возражать. Но признавать правоту Михаила тоже не хочется. Тогда точно потеряется; Фелиция отчаянно лжет себе, даже зная, что это неправильно.

У нее хорошая семья. Хорошее положение в мире людей – странных и нормальных. Ее окружают хорошие люди – даже Натан сволочь, но не такая уж и конкретная.

Фелиция не видит, что положение ее на самом деле призрачное, шаткое, едва заметное, потому что иначе не может быть: она странная и находится в городе, из которого нужно бежать опрометью. Фелиция не видит, что все меньше становится шансов разрулить конфликт, накрывающий Авельск мрачной клятвой о своевременной расправе. Зачем ей видеть то, что она видеть не хочет? Фелиция не замечает даже того, что люди, которым она улыбается в глаза каждое утро, по правде давно не отделению и NOTE принадлежат.

Фели говорит, что она счастлива, но это лишь привычка и воспитание. Ей не на что жаловаться, но она знает, что все катится в бездну. И никто это уже не спасет.

«Помогите, кто-нибудь», – она вздрагивает и закрывает глаза. Но суть всегда кроется в том, что никто не справится с несуществующим. Пока она не признает правдивость беды, одолеть ее не сможет. А Фелиция признавать боится.

«Помогите, кто-нибудь!».

…Никто не помог. Ей лично – никто. Она сама во всем виновата. Если бы вовремя заставила себя принять удар, как то сделали Борис и Михаил, надломившись, покрывшись трещинами и шрамами, но выдержав, она бы…

Не ненавидела себя так сильно.

Фелиция стряхивает пепел от сигареты. Мартовский мороз покалывает открытую курточкой шею. На том конце линии к ней вновь взывает губительный город, однажды уже вытащивший из нее детство.

– Я приеду, – говорит Фели в телефон, не давая себе и секунды задуматься и вспомнить. – Ты ведь знал, что я соглашусь.

– Знал, – Михаил отвечает серьезно.

Фелиция кивает невидимому собеседнику. Ее ладонь в отпечатке воспоминания касается живота, пробегая пальцами по длинному шраму, почти не заметному под одеждой. Запал табака становится невыносим.

Фелиция может делать несколько дел одновременно. Действовать напрямик, игнорируя риски, ошибаться и закрывать глаза на собственные чувства, столько времени ее предупреждавшие.

Фелиция вовсе не в порядке.

И в этот раз она не отвернется.

========== «Предназначение» (Леля, Филипп) ==========

– Меня зовут Леля. – Девочка улыбается с лёгкой неловкостью: она редко представлялась до этого, опыта особого не имеет. – Странность называется «Алый крест».

– Я помню, как тебя зовут и какая у тебя странность, – мягко, но настойчиво говорит человек напротив. Он делает несколько шагов по направлению к ней, и Леля – срабатывает инстинкт неосознанный, но беспощадный – отодвигается на такое же расстояние, не отводя глаз. Она смотрит на очерченную шею, кадык, прямой воротник водолазки. Переводит взгляд немного выше, там, где начинается подбородок и виднеются волнистые концы ярко-сиреневых волос. Человек спрашивает с каплей сожаления: – Ты меня боишься?

– Нет, – отвечает Леля и улыбается.

Она улыбается всегда одинаково. У неё тонкие светлые губы, не размыкаются при улыбке или грусти. Ровная линия рта. Большие глаза с блеклыми ресницами и розовыми радужками; у Лели слабое зрение, и она носит линзы, а розовый идёт ей больше натурального русого. Короткие волосы того же нежного оттенка обрамляют худенькое личико, почти кукольное – если бы было радостным, а не растерянно-виноватым. Леля часто улыбается, и эта эмоция естественна, потому что она не знает, как ещё ей смотреть на людей.