Текст книги "Колыбель тишины (СИ)"

Автор книги: Кейси Лис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

– Говори, – звучит до металлического холодный голос, его даже поднять не пытаются. К стулу он привязан, двинуться не может, и пинок по рёбрам приходится стерпеть, сжав зубы, но краткое оханье всё равно звучит. – Ты же слабак. Ты не перенесёшь побоев.

– Отчего ж? Я сильный. Сильнее, чем думаете вы… и все, наверняка.

Он сплёвывает кровь опять. Они ничего не добьются, если будут его бить. Пусть что хотят делают.

Он не одинок в этом мире. Да, в камере он один, кроме мучителя; да, никто не пробьётся к нему со спасением из-за стен прохладных, не поднимет, раны не исцелит мгновенным прикосновением. Он здесь брошен. Он наружу уже вряд ли выйдет – нужно быть реалистом. Идёт первый день, а его уже собираются превратить в кровавое месиво. «Каста» очаровательна в своих методах, пхах.

Кашель в лёгких заглушается ударом. По почке попали. Не особо опытный у него мастер пыток, раз уж не сразу во все больные места бьёт.

– Чья это была идея? Кто руководил операцией? Кто ваш лидер? – его равнодушно спрашивают. Снова пинок. Он захлёбывается и отворачивает голову; вместе с кровью течёт слюна, он наверняка премерзко выглядит. – Как ты жалок. Побитое животное, которое не может дать отпора.

Его поднимают за волосы, и он щурится, стараясь только не подавиться. Плюёт в лицо мучителю – и влетает спиной в стену. Боль такая острая. Что почти не воспринимается рассудком. Он прикусывает щёку, чтобы не застонать, но вряд ли этой веры в себя хватит надолго.

Он верит в себя, конечно, но это ведь «Каста».

– Это всё я! – смеётся он истерично. Может, ему что и сломали, но ощущения глотаются туманом. Он не может вдохнуть. Он захлёбывается и никак не может захлебнуться. – Пошли вы!..

Если нужно, он возьмёт их провал на себя. Если нужно, если так получится. Если оно того стоит. А оно стоит, между прочим; он усмехается во весь рот, и металлический запах давит на виски, голову разбивает. Всё равно уже. Это всё он. Это он. Это он…

Дайки усмехается в лицо человеку из «Касты» и помнит, ради чего всё это терпит. Он не одинок. Он никогда не будет одинок.

Даже если это убьёт его.

========== «Никому не отдам» (Михаил) ==========

Комментарий к «Никому не отдам» (Михаил)

Для #рассказябрь2017.

Часть 29/30.

– 2010 год

Со стороны Михаила подобный поступок – безумство, причём натуральное и неприкрытое. Двадцать четыре года, совсем мало времени в NOTE, неустойчивые данные типа места жительства и деятельности – куда уж такому человеку удочерять бездомных маленьких девочек со способностью такой степени, что можно пару зданий разрушить подчистую? Правильно, никуда. Вот и организация так считает.

– Ты всё ещё полон сил, – устало замечает Борис. Он выглядит совсем измотанным, и, хотя Михаил тоже давно не спал, работая напропалую, он признаёт: другу приходится куда тяжелее. Порой ответственность становится бременем хуже, чем что-либо иное. Борису было бы лучше везде, кроме этого места, медленно высасывающего из него энергию.

– Мне наконец-то есть, за что бороться.

У Михаила и минутки толком не даётся, чтобы передохнуть. Он не особо жалуется; в тишине разливает по двум бокалам игристое вино. В нём тают сомнения. Борис, отказывающийся от выпивки всегда, теперь так изнурён, что только принимает подношение.

– Как ребёнок?

Михаил бросает взгляд на дверь. Его квартирка в Авельске совсем крохотная, не для семьи; они и сейчас не семья.

– Спит в соседней комнате, – говорит он. – Всегда сворачивается клубком, занимая минимум места. Привычка с улиц, должно быть.

Они пьют в молчании. Скулы Бориса постепенно розовеют, приобретая странный контраст с общей серостью лица и темнотой мешков под глазами. Он отставляет стакан и позволяет другу налить ещё. Михаил не знает, что ещё рассказать, но у него почему-то вырывается:

– Она мне не доверяет. Боится. Не даёт касаться себя лишний раз, близко не подходит, даже когда мы одни. На улице только держится немного ближе, но и тогда диковато сторонится. Запуганная. Такая маленькая, а уже запуганная.

– Их не били в лабораториях, – замечает Борис. – Там было хуже.

– Да, я читал доклады. Вот же ублюдки…

– Осторожно, а то ребёнок ещё услышит. – Друг ещё способен на усмешку. – Ты так заботишься о ней… Знаешь ведь, что тебе не дадут добро на её удочерение. Она останется никем для тебя.

За окном мигают окнами многоэтажки. Этот город – гнилое и свистящее ветрами место, здесь нет убежищ, которые спасли бы пару невинных душ. Спасением занимается NOTE. Но не спасает. Михаил смотрит на вино в бокале и покачивает его, заставляя напиток цвета вишнёвой крови мягко ласкать стеклянные стенки.

– Я не собираюсь отступать, – сообщает он. Там, за стенами, сопит и сны страшные видит маленький ребёнок, отчаянно в нём нуждающийся. Но дело, кажется, даже не в Насте; дело в том, что это Михаил в ней нуждается. Эгоистичное желание, да, но…

– Организация всё равно поступит по-своему.

– Я знаю. – Михаил стучит ногтём по бокалу и слушает эхо тихого звона. Пить больше не хочется. Хочется делать хоть что-нибудь, чтобы изменить решение верхушки. Что-нибудь, что позволило бы Насте остаться с ним. Что-нибудь, чтобы она больше не выглядела такой хрупкой. – Но я никому не отдам её.

Борис хмурится – устало, а не зло.

– Тогда ищи выход, – даёт он пустой совет и, понимая это, только отпивает вина. – Может, и получится что. Это же ты.

«Я верю в тебя» он, конечно, не говорит. Не в его стиле. Михаил туманно улыбается, и мысли его становятся немного светлее. Он не скрывает сомнений по поводу методов организации по «поддержке» таких опасных странных. Настя не будет в безопасности под их руководством. Но если…

– У меня есть идея, – произносит Михаил с усмешкой.

За окном рябит разводами дождей Авельск.

========== «У неё был только один шанс» (Кей) ==========

Комментарий к «У неё был только один шанс» (Кей)

Для #рассказябрь2017.

Часть 30/30.

Кей-чан знала цену своей странности. Не «ценность», а именно «цену», понятие совершенно иное и, к сожалению, более унылое. Называть себя спасителем душ было всяко интереснее, чем товаром чёрного рынка подземных тоннелей, где шёл постоянный бартер, куда её сплавили почти сразу – неприкаянную, никчёмную девчонку без прошлого и будущего, бессознательного ребёнка. Не имеющего в жизни ничего, кроме странности.

То, что она в буквальном смысле не являлась человеком, напрягало девочку мало. Ей, по сути, всё равно, кем её считают и кем она считает себя сама. Это почти никогда ум не занимало, а всякие мелочи типа домыслов по поводу её мироощущения, чувств и логики со стороны посторонних не раздражали. Пусть думают, что хотят. Кей на самом деле плевать на всё это было.

Кей нравилось рисовать на обоях, слагать ладные стихи и хокку и любоваться цветами. Ей не нравилось вымокать в дождь, потому что потом приходилось долго сушить невероятно густые и длинные волосы. Ей нравились облака и придумывать им формы. Ей не нравилось подсолнечное масло, грецкие орехи и картёжники в переулках, зазывавшие её в опасные дома с другими девушками. Ей нравилось шагать по земле босиком, объединяясь с её травой, асфальтом или водой. Ей не нравились злые монстры в человеческих обличиях, пытавшиеся её выгоднее продать.

Кей имела много предпочтений и незначительных увлечений, это нормально даже для нелюдей. Странных причём она считала людьми с абсолютной уверенностью – они ведь такими растут. Их воспитывают по-человечески. О том, что сама воспитания не получила, Кей не особо горевала. Ей просто не было до всяких формальностей дела.

Кей-чан шагала по линии своего существования, не задумываясь ни о чём.

Впервые же пораскинуть мозгами ей пришлось, только столкнувшись непосредственно с бедой. Попадать в лапы торговцев странными не хотелось: она видела других продаваемых, видела. Как развозит их какая-то организация, и причислять себя к тем несчастным существам не было желания. Кей думала, как теперь выбраться, но в то же время некто иной решил всё единым поступком.

Короче говоря, её в прямом смысле выкрали.

И, вопреки ожиданиям, подарили свободу. Кей, беззаботно поблагодарив, вернулась к прежнему существованию, однако в памяти отложила облик и все характеристики того, кто её спас. Её спас человек. Похожий на неё, но всё-таки человек. Значит, однажды Кей спасёт его – это не похоже на закон, но ей хотелось его спасти. Может, она ему будет полезна, посмотрим.

У Кей не было возможностей отблагодарить спасителя, пока не…

– Вот вы меня поймали, – задумчиво говорила она. – И что теперь?

– Побудешь в штабе, – ухмылялся Хидео. На её ноги и руки ложились цепи, и Кей не брыкалась: она слаба, против мужчин со странностями не попрёт со своей небоевой способностью. – Посидишь смирно.

– Ладно.

Ей не привыкать.

Однако в силуэте, за которым гнался её похититель, Кей-чан узнавала проблески прошлого, и потому даже неспособность сражаться не остановила её. Кей упрямо шла за Хидео, даже если отставала. Кей искала человека, который её спас. Чтобы спасти его – потому что только она могла это сделать теперь. Всё зависело от Кей-чан.

Беззащитной, юной, недолговечной не-девочки.

У неё был только один шанс. И она им воспользовалась.

========== «Люби меня люби» (Авельск) ==========

Роан целует до безумия нежно, с ума сводя; трепет растекается дрожащей негой по всему телу, сияющим теплом загорается в каждой клеточке. Целуя, Роан отдается до конца; растворяется, ничего не остается, кроме всепоглощающей, широкой любви, искрами зажигающейся подобно звездам. Согревается каждый отголосок души; Каспер чувствует свет, наполняющий его, словно весь Роан – в нем, или он – в Роане, но не столь важно направление: они объединяются во что-то целое, само первоназванное чувство, стираются избыточные границы, мысли и пределы. Каспер берет его лицо в ладони, хотя дистанции и так не остается; они чувствуют вместе, и в этом кратком миге полной самоотдачи они оба распахивают души до изнанки, до самых дальних краев. Ничего не скроешь сейчас; Роан приникает ближе, он в руках Каспера – целиком и полностью.

Когда Роан его целует, Каспер чувствует свет и тепло.

Антон целует рвано, отчаянно, осколочно. Приходящая на смену пустоте боль отражается в прикосновениях; он не хочет ранить, нет, он никогда бы не ранил нарочно, но иначе не может. Губы горячие, истерзанные, обкусанные, царапина за царапиной накладываются друг на друга – они идеально подходят, как половинки одного парного паззла, они созданы такими, все – для них двоих. Настя кладет руки Антону на плечи, наслаждаясь этим напряжением – жестоким, колким, пронизывающим каждый вздох. Она все равно придвигается ближе; ей это нужно не меньше, чем ему, но и не больше; между ними все правильно, как должно быть, как необходимо. Антон поддерживает ее под спину, ладони у него такие же горячие, как губы, глаза он прикрывает. Зверь злой, проклятый, он не способен быть ласковым; Насте и не нужны нежности, Настя дорожит тем, что и как получает. Ее поцелуи ничуть не мягче, потому что в них больше печали и отчаяния, чем мягкости, но какая разница, если он принимает?

Антон целовать не умеет, но это и не больно-то им обоим нужно – им просто нужны они.

Борис целует так, что колени подкашиваются, из головы напрочь вылетает всё мешающее, и это надо же так – чтобы совсем забыться, потеряться, не существовать бесконечные мгновения. Он сдержанный, замкнутый, но его прикосновения полны огня, страсти дремлющей и чуткой; пламя, передающееся малейшим контактом, цветами разрастается в Люси, и в этом же жаре, стирающем мысли, всегда плещется нежность. Та, с которой пальцы зарываются в волнистые яркие волосы, та, с которой сердце захлебывается ритмом, та, с которой он смело сокращает расстояние, позволяя Люси самой подаваться навстречу. Она здесь – лишь принимает, и это уничтожает остатки совести; Люси – как капризная девчонка, ей все равно на целый мир, пока мир ее собственный накрывает ее губы своими и целует с упоением, огненно, что она готова сердце вырвать из клетки ребер и ему отдать – а он примет, обязательно.

Люси улыбается в поцелуе и вкусом чувствует его улыбку; счастье накрывает эйфорией.

Йорек целует ласково, трогательно, робко, едва касаясь – и в то же время столь немалый, огромный смысл и пылкое, искреннее чувство вкладывая в невинное прикосновение, что тела становятся ненужными, а души, наоборот, сливаются воедино. Оля притрагивается к скулам кончиками пальцев, ей не страшно, она только немножко смущается – Йорек гладит ее по волосам, и неисчерпаемая нежность мерцает в каждом ощущении.

Михаил целует сладко, пьяно, опьяняюще, точно звездопад близ моря, по-хозяйски уверенно и в то же время не позволяя себе перейти черту; эту черту переступает Кет первой, открывая дозволенное, отдаваться или отступать – это всегда ее решение. Они как будто умирают от жажды, оба, и никак не могут это неуемное желание утолить; Михаил перебирает каштановые пряди, и в его руках Кет чувствует себя собой.

Сириус целует сжато, его губы сухие, опаляют дыханием, Ната сама выбирает, сама соглашается, потому что ей все равно, горячи его поцелуи желанием или чувством – ее устраивает любой вариант.

Сашка целует игриво, прикусывая, словно находя в этом неведомое развлечение; Юре надо ее поймать, чтобы она стала серьезна – но рано или поздно становится, это Юра вызывает в ней такое стремление, настойчивость и горькая ласка, на которые Сашка отзывается своей солнечной, беспечной непринужденностью.

Юко прикрывает глаза. Ей остается совсем крохотный шаг.

Комментарий к «Люби меня люби» (Авельск)

(умираю)

========== «Весь этот мир» (Борис/Люси) ==========

– Я бы хотел подарить тебе другой мир. Тот, в котором ты была бы в безопасности.

На плечи опускаются тёплые ладони. Люси, поднимая лицо, закрывает глаза, но чужое дыхание обогревает только лоб, не затрагивая губы. Она знает, почему разговор поднимается сейчас, почему именно об этом. Можно сказать, она ждала, что однажды придёт миг, в который разобьётся то иллюзорное ощущение спокойствия. Даже когда начиналась Чистка, никто не напрягался до такой степени.

Но Борис не напряжён. Наоборот, его всегда чёткие движения сейчас размываются, гибкость сменяется шаткостью. Люси кладёт свои ладони поверх его, изнутри поднимается дрожь – неотвратимое, страшное понимание. Если бы она действительно желала с этим справляться одна, она бы справлялась. Но она не одна. Не одинока.

Ей есть, ради чего жить.

– Этот мир прекрасен, и я люблю его, – говорит Люси едва слышно.

Он сжимает её плечи сильнее – всё ещё так, как ей не будет больно. Он никогда не причиняет ей боль, он уже говорил это, простыми словами или завуалированной клятвой – но говорил. От холода, одновременно мешаемого с безумной, нежной теплотой, колотит, а пальцы бледнеют. Люси держится за Бориса, словно за спасательный круг хватается утопающий. Она не открывает глаз, но видит его лицо. Она знает его достаточно хорошо, чтобы понимать, какую эмоцию Борис сейчас готов ей показывать.

– Я люблю тебя, – произносит он глухо. – И не отдам тебя жестокости. Мир ещё и жесток.

– Я знаю.

– Я обещал беречь тебя.

Потерянность гложется отголосками. Губы накрывают губы, горько и мягко, не как всегда. Люси всё ещё видит перед глазами облик супруга, хотя даже так понимает: не суждено. Они странные. Они не могут жить спокойно. Они всегда будут отчаянно и безнадёжно сражаться за себя и свою свободу. Странные – единственные птицы в общей клетке, что видят вокруг решётку. Нормальным зачастую спокойнее прятаться за железными прутьями.

– Ты бережёшь меня даже своим существованием, – шепчет Люси. Голос её подводит. Губы дрожат. – И мне не нужно другой защиты. Все помнят, за что готовы умереть. Я умру за тебя, если понадобится.

– Мне не нужно, чтобы ты за меня умирала.

Люси касается своего живота. Плоского, крепкого, но обретающего с каждым часом очертания всё мягче. Это не займёт много времени. Теперь на счету каждая секунда, и Люси знает, на что их всех тратить – так, чтобы не сожалеть. Она тоже кое-что обещала. Она обещала забрать его боль, разделить вместе с ним.

– Тогда я не погибну, – клянётся она одним выдохом. – Я не оставлю тебя. Никогда. Даже если весь мир сгорит, я всегда буду на твоей стороне.

С каждой минутой риск становится больше, больше становится и маленький сгусток тепла, крохотная почка, что скоро распустится в цветок. Люси не знает, к добру ли. Не знает, сколько ещё навалится трудностей из-за этого решения – не опрометчивого, но дорогостоящего. Они встают под оружие, что может выстрелить в любое мгновение. Они даже не знают, чем обернётся выбор сохранить эту невинную жизнь.

Но в ней – все надежды.

Они обязаны справиться.

Люси поднимает веки. Борис смотрит на неё, и в его ясных глазах – читаемая без сокрытия, режущая боль.

Любовь – это не способ сражаться, но причина. И даже так она их не спасёт. Они должны спасаться сами и спасать тех, кого ещё возможно вытянуть.

Люси держит ладони на животе. Ей не больно, но очень страшно.

========== «Грех» (Сириус, Мефодий) ==========

– 2016 год, ноябрь

Мефодий молчит.

Сириус на него не смотрит. Он смотрит на бумаги на столе – свет ложится косо, лампа тут единственное солнце, снаружи темно и бушует незримая буря, растекаясь остаточным ощущением угрозы, всех затрагивая, кто способен её осознать. Он смотрит на сам стол – тёмный, поцарапанный с края, с обгрызенной ножкой ещё с тех пор, как его коснулась Сашкина мышь. Он смотрит на всё, кроме Мефа.

Говорить им есть о чём, но они оба не могут найти на разговор сил, желания и возможности. Они оба устали. Они оба не могут друг друга видеть, а в кабинете остаются из той же необходимости. Поглощающая бездна тишины глушит даже доносящиеся снаружи голоса. Голоса встревоженные. Горестные.

Тина всё-таки была им знакомой, хоть до конца и не срослась с отделением.

Сириус вот сросся. Сам не заметил, когда, не заметил, почему и зачем, не заметил даже момент, в который вдруг понял, что без них уже не будут иметь смысл те машинальные действия, что он постоянно совершает. Разобрать бумаги. Присмотреть за младшими. Помочь тренировать странность. Что угодно. Сириус раньше думал, что всё это – часть его ответственности. Сириус сейчас думает, что всё это – причина, которая позволяет ему оставаться рядом с ними.

Тина растворяется с последним закатным лучом. Мефодий руки ещё не помыл. Они чёрные. В саже. В прахе. Меф не смотрит на Сириуса, как и Сириус не смотрит на него.

Рушится облицовка дома, плющ, обнимающий крышу, разжимает свои зелёные цепи, опадает чёрными угольками, поджигая землю под собой. Этот дом не должен был пострадать. Этот дом Сириус желал беречь. Этот дом и сейчас стоит, потому что в нём не колонны друг друга держат, а люди – те люди, что его создали и помогли ему превратиться из старой обсерватории в уютную обитель. Место, в котором захочется остаться.

Если бы Сириус действительно пытался, он бы не дал Тине уйти.

Его грех – отныне, навеки, до смерти, до последнего вздоха. Он уже не знает, что правильно сейчас. Он всегда так рьяно следовал намеченной траектории, что потерялся, сбившись с неё, и сейчас ощущает только пустую, глубокую растерянность, разбившуюся в черепки уверенность в собственных поступках. Он ошибся. Вина – на нём. Они все будут переживать, но вина останется на нём.

Тину убил не Сириус, но он мог этого не допустить.

Нужно что-то сказать, но в голове только звенящая боль, тисками сжимающая. Мефодий не смотрит на него, он смотрит в пол. Он смуглый, но сейчас кажется бледным. У него безумные запавшие глаза, и он молчит. Они оба молчат. Они не могут ни о чём поговорить.

В бумагах Тина ещё указана сотрудницей. Её никто не успел вычеркнуть.

Боль становится невыносимой. Мелькает отдалённая мысль, что нужно попросить у Арины таблетки для головы. Сириус касается кончиками пальцев обложки записной книжки. Он забыл надеть перчатки.

Сириус смотрит в окно.

Мефодий всё ещё здесь, но они оба предпочитают этого не замечать.

Сириус закрывает глаза. Так ничего не нужно видеть.

А слепому не о чем разговаривать с глухим.

Мефодий молчит. Между ними стоит в ожидании призрак Тины, которая больше никогда не засмеётся.

========== «Недостающий элемент» (Борис, Юко) ==========

Люси обладает удивительным умением удобно устроиться в любом месте – будь то рабочий кабинет, кафе, где работает брат, или даже край крыши. Благо, сейчас она выбрала вариант максимально безобидный: беспечно растянулась в длинном свитере и домашних шортах на диване, где спокойненько свернулась и быстро задремала. Высыпалась она в последнее время редко – в основном из-за графика, потому что Борис думать о девушке умел и не перенапрягал ее сам. Теперь же сопит Люси спокойно, в носках, но с голыми коленями, и мужчина заботливо прикрывает ее пледом, решая не переносить в кровать – уж больно уютно она тут устроилась.

Сам Борис возвращается к домашним делам. Скопились счета за электричество и воду; все-таки квартира требовала содержания, а в последнее время на это не хватало свободных часов. Тщательно все перепроверяя, Борис заодно поглядывает в окно. Район за ним виднеется стенами, оцарапанными жизнью окнами и скучными блоками этажей. Когда придет время, думает Борис, они с Люси переедут в более красивый район. Чтобы, просыпаясь, она могла видеть из окна город, а не только эту бетонную клетку.

Однако в чем плюс – отделение недалеко. Хорошее положение, еще и легко запоминается. С тех пор, как в эти ровные скучные стены вихрем красок ворвалась Люси, сюда зачастили другие люди; квартира вдруг стала домом, и они это ощущают, раз так охотно стекаются. Но обычно они предупреждают о визитах, так что сейчас, получив укол предупреждения от странности и сразу обрубив трель звонка, чтобы не разбудила девушку, Борис поднимается и выходит к гостю. Это не враг. Более того, это и не друг.

Девочка, чудом занесенная в город. Миниатюрная, с мягким кукольным личиком, большими рыжевато-карими глазами в обрамлении пушистых ресниц, с густыми волосами, падающими на узкие плечи каштановыми волнами. Она в ботиночках, белых гольфах и синей короткой юбке, и на ней объемная белая кофта на пуговицах, скрывающая фигуру, но добавляющая движениям особую аккуратность. Внешность обманчива, и Борис оценивает всегда, не опираясь на образы; он в курсе, что перед ним не ребенок лет четырнадцати, а девушка-студентка, перешагнувшая порог восемнадцати, и она странная. С не самой поразительной, но точно многогранной способностью.

Юко может видеть человеческие ауры.

– Здравствуйте, – она улыбается. Девочка милая и приятная, она нравится пташкам и быстро поладила с Каспером. Лично с ней Борису еще не доводилось пересекаться.

– Ты к Люси?

– Угу, – Юко кивает. – Она занята? Извините, не хотела мешать.

Борис не отторгает ее присутствие. Более того, ему, как человеку, не сильно разбирающемуся в людях, интересно, как мир видит эта юная особа. Должно быть, он мог бы настораживаться, но Юко знает, как себя вести, и потому не чувствуется угрозы или смятения. Эта странная легко вписывается в любое общество. Напоминает немного Люси, но с темпераментом кардинально противоположным, да и шумную Люси не все могли выдержать, тогда как Юко располагает к себе подсознательно.

– Она спит. Можешь войти. Что-то срочное?

Борис отодвигается и пропускает гостью. Та снимает обувь, искристые глаза ее то и дело возвращаются к Борису, и это ощущение ему не очень приятно. Девочка смотрит на него не так, как другие; она охватывает взглядом всю его суть, всю палитру, и от нее не укрывается ничто. Уязвимым и открытым Борис себя ненавидит чувствовать при чужаках, а Юко ему далеко не родная. Ребенок-нейтрал, невесть как ввязавшийся в первую волну несчастий проклятого Авельска.

– Нет, – безоблачным голосом отзывается Юко, следуя за Борисом в гостиную. – Просто с ней интересно. Ее эмоции – одни из самых красивых, что я встречала.

Люси, ни о чем не подозревая, спит. Разметавшиеся по подложенной под голову подушке волосы отражают неяркие комнатные лампы, перебивающие дневной свет. Юко, изящно поправляя юбку, присаживается у дивана на корточки; она смотрит на Люси. Эта девочка всегда смотрит на людей иначе, вот что первое замечаешь в ее поведении. Она не видит внешности, поведения, манер, упускает голос и движения – она всегда глядит прямо на цвета, человека составляющие. Борис бы предпочел, чтобы его это напрягало, но вместо этого ощущает лишь спокойствие. Если Роан, приходя, дарит чувство тепла и утешения, то Юко – это спокойствие. Безмятежное и всепрощающее.

– У твоей странности есть лимит? – спрашивает Борис. Вообще-то ему не нравится, когда на его девушку долго и внимательно смотрят, он сам предпочитает ей любоваться, но Юко не вызывает ничего в свою сторону. Ее словно не существует. Однако Борис всегда полагается на разум и чутье, а все подтверждает: эта девочка в японской форме реальна.

Юко поворачивает к нему лицо, левой рукой заправляя каштановую прядь за ухо, открывая серебряную сережку – бессознательный и почти детский жест.

– В смысле, сколько аур я могу увидеть за раз? – уточняет она. Несмотря на обманчивый облик, по которому ее можно счесть просто тихой милашкой, она говорит ясно и точными словами, хотя голос ее все еще негромкий. – Все, сколько людей вокруг. Я специально проверяла.

– Если ты будешь стоять перед всем населением города, ты увидишь все цвета?

– Да. Даже если перед всем населением мира. Мое зрение не тратит энергию, оно просто есть, поэтому мне не страшна перегрузка. – Мягких розовых губ касается кончиком пера улыбка. – Я знаю достаточно о странностях из хороших источников. От других сотрудников вашей организации.

– И мое недоверие тоже видишь, – подводит итог недовольный Борис.

Юко пожимает плечами.

– Я не выбираю, видеть или нет, – произносит она невозмутимо. – Я просто вижу. Вот вы просто любите Люси, вам ведь не нужно для этого что-то себе доказывать. А город просто пускает в себя разных людей, ему не нужен фейс-контроль. Я привыкла видеть и живу с этим нормально.

Она поднимается на ноги, но с места не сходит. У Бориса, так-то, нет причин ни доверять ей, ни не доверять: Юко не сделала еще ничего, за что ее можно судить. Она еще приглядывается к странным вокруг, но не вмешивается в их решения и не пытается мудрить с их сущностями. Даже если она на это способна. Стоит быть осторожнее.

В школьной форме Юко действительно кажется пририсованной на фон комнаты, словно шагнувший в 3D-проекцию образ из рисунков или книг.

– Я не буду винить вас в том, что вы ищете правильные пути, – задумчиво говорит Юко. – Когда человек хочет кого-то использовать, это желание тоже отражается в настроении. Мысли я не читаю оформленно, но могу понять.

Борис чуть усмехается.

– Я хочу использовать тебя, – соглашается он. – Поисковые странности сейчас редки. Для меня ты представляешь пользу как радар на странных.

– Но это не моя война, – с легким отголоском то ли обиды, то ли сожаления напоминает Юко. – Я не могу вступать в то, к чему не отношусь.

– Поэтому я и не предлагаю тебе участвовать.

– Будь ваша воля, – Юко переносит центр тяжести назад, отклоняясь, – вы бы всех людей выстроили и разобрались бы. Вашей силы духа хватит на спасение всего Авельска. Но вы не знаете пока, от кого. Это единственное, что вас задерживает?

– Ты видишь ауры.

– Но я не вижу смысл борьбы. Человеческие мысли – это еще не все.

Может ли недостающим элементом быть Юко? Юко и ее глаза, видящие истинные намерения, подложку всех идей, изнанку всех стремлений? Борис знает, что его схемам не хватает чего-то. Одной детали, которая изменила бы ход событий, направила бы вращение сей бесконечной спирали. Если эта деталь – рыжеглазая странная девочка…

Рано или поздно Борис получит и ее в эту мозаику. Но сейчас он ее отпускает, и Юко, покорно и благодарно склоняя голову, тоже понимает происходящее. Ей не стоило посещать Авельск, но уже поздно, да она и не сожалеет. А будет ли – покажет только время.

Люси с коротким придыханием поднимает веки, и первым, что она ищет взглядом, всегда является Борис. Находя его, она радуется, заспанно и еще нечетко, не успевая разделить явь и фантазию. Затем в ее глазах проступает уже оформленная радость. Просыпаясь в их общем доме, Люси выглядит счастливой.

Борис обязан выйти из этой войны победителем.

Юко, ловя в отражении на окне собственный размытый силуэт, только отворачивается.

Комментарий к «Недостающий элемент» (Борис, Юко)

Что может быть лучше, чем писать драбблы в час ночи?

========== «Смелость жить» (Сашка) ==========

– 2018 год, лето.

– Карамельное яблоко. Будешь?

Ловкие пальцы выхватывают сладость быстрее, чем могла бы дотянуться недлинная детская рука, и с большего расстояния, чем необходимо при контакте. Странность срабатывает как всегда идеально, и Сашка, надрывая обертку, скоро наслаждается вкусностью, попутно сверкая желтыми глазами. Вспоминаются уроки, полученные от наставника. Наконец, девчушка говорит:

– Спасибо.

Но зыркает все так же внимательно и настороженно. Принюхивается, как котенок, переданный в руки незнакомцу. Притирается. Ей любопытно, конечно; она знает, что этот человек отличается от тех, с кем обычно она связывается, и он ни на кого не похож. Ну, может быть, немножко на Максима, но Максим – это святое, а человек напоминает его разве что терпением. Так-то они разные.

Он чуть улыбается, когда Сашка вкрадчивой пружинистой походкой подбирается ближе. Городские повороты и выпяченный гордо мост; его настил отражает солнечные лучи, Сашка часто моргает и обкусывает карамель. Светлые волосы заколоты на затылке. Голубое летнее платьице колышется подолом, когда проносится свежий ветер.

Ее спутника присутствие навязчивой особы ничуть не стесняет. Они идут до кафе, потому что в кафе, как помнится, часто собираются все эти важные типы, которых Сашка запомнила по именам и примерно, на уровне ассоциаций, – по странностям. Не то чтобы они ей не нравились, ей просто не так важно, кто они. Как и в отделении, которое этим летом Сашка покинула. Временно, конечно. Им так просто от нее не избавиться. Но все равно непривычно.

– Скучаешь по дому? – спрашивает человек участливо.

Сашка не видит причин быть с ним откровенной. Врать, в принципе, тоже незачем. Она дергает левым плечом.

– У меня нет дома, – равнодушно отвечает девчонка. На языке приторной сладостью тает яблочный привкус. Сашка любит сладкое, оно всегда разнообразно. Конфеты, например, различаются по начинке, а леденцы – по содержанию химических добавок. Вредно, но вкусно. Всегда их есть не получается, но Сашке и не нужно что-то на «всегда».