Текст книги "Сын епископа"

Автор книги: Кэтрин Ирен Куртц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 25 страниц)

Глава XXI
Я буду ему Отцом, и Он будет мне Сыном.[22]22
  Послание к Евреям 1:5


[Закрыть]

Как только дверь за Морганом закрылась, Дункан поглядел на Дугала.

– Не стоит терять время, – мягко заметил он. – Если хочешь прямо сейчас получить доказательства, делай в точности, как я скажу, возможно, без полного объяснения, какого ни одному из нас и не понадобилось.

Дугал медленно покачал головой.

– Мне не хочется ждать, оте… – и опустил глаза. – Я только сейчас понял, что, может быть, все эти годы звал тебя, как полагается. – И продолжал уже ровнее. – Странно, но порой это даже выходит куда легче, чем когда я называл отцом старого Каулая.

– Он и был твоим отцом во всем том, что особенно важно для мальчика, который растет. Жаль, у меня не было возможности наблюдать, как ты рос. Конечно, я за тобой наблюдал, особенно, когда мы виделись при дворе. Но, думаю, испытывал бы нечто иное, если бы знал, что ты мой сын.

– Возможно, неспроста было так суждено, – застенчиво произнес Дугал. – Возможно, требовалось, чтобы я потерял одного отца, прежде чем обрету другого. Если бы я узнал о тебе, пока старый Каулай был еще жив, я бы не хотел его ранить.

– Я тоже. И надеюсь, ты всегда будешь чтить его память, – и Дункан улыбнулся, легко положив руку на предплечье мальчика. – Он дал тебе свое имя и свою защиту в годы, когда ты был наиболее уязвим. Теперь, когда его нет, а ты – мужчина, никого не ранит правда. – Улыбка стала шире – во все лицо. – Тебе следует знать, что будет, самое меньшее, одно затруднение… которое вызовет, в лучшем случае… неловкость. Если я захочу признать тебя, а мое намерение как раз таково, если и ты не против, то… непременно найдутся такие, которые назовут тебя ублюдком в дополнение, конечно, к Дерини.

Дугал улыбнулся.

– Тебя с Морганом они годами обзывают ублюдками. Каким-то образом, у меня до сих пор не создавалось впечатления, будто это имеет отношение к тому, кто были ваши отцы.

– Нет, – Дункан пододвинул табурет поближе к дугалову креслу спереди и одновременно извлек из-под ризы кристалл ширала на кожаном ремне. – Ты его помнишь, – спокойно заметил он, вложив камешек в руку мальчика. – Он принадлежал твоей матери. Она отдала его мне в ту ночь, когда я отдал ей пряжку.

Дугал пробежал пальцами по грубо отполированной поверхности и не спеша кивнул.

– И что я должен делать на этот раз?

– Большую часть того, что нужно делать, сделаю я. А тебя попрошу только раскрыться и не бояться. Попробуем воспользоваться кристаллом как связующим звеном. У тебя могут возникнуть необычные чувства, возможно, даже неприятные, но обещаю, вреда я тебе не причиню. Для начала попрошу тебя все время помнить о кристалле и попытаться внутренним зрением увидеть Маризу. Ты видел ее портреты?

Дугал сомкнул пальцы вокруг ширала и снова кивнул.

– Один, совсем маленький. Хотя это было давным-давно.

– Тогда позволь мне написать ее портрет словами в твоем уме, – предложил Дункан, сомкнув ладонь вокруг руки Дугала, которая держала кристалл, а другую возложил мальчику на голову, словно благословляя. – Закрой глаза и попытайся увидеть ее настолько отчетливо, насколько получится. Но не напрягайся, ищи ее, уговаривай явиться. Представь себе ее светлые волосы, словно расплавленное серебро, стекающие до талии, перетянутые у лба кружевной лентой из мельчайших цветов… Думаю, это были примулы…

Он чувствовал, как Дугал расслабляется под его прикосновением, и сам тоже закрыл глаза и увидел образ давно утраченной любимой…

– А в центре каждого цветка было по крохотному золотистому камешку, по цвету – в точности, как ее глаза – и почти как твои, – спокойно продолжал Дункан. – И она носила розовое платье, почти такое же, как ее румянец… кожа светлая… очень светлая…

Пока он говорил и одновременно передавал то же самое мысленно, образ, возникающий в мозгу Дугала, для него оказалось возможным читать не хуже, чем его собственный. Сперва этот образ обозначился лишь на поверхности, затем постепенно начал размывать задрожавшие щиты.

– Смех ее звенел, как серебряные колокольчики… и она была безмятежна и глубока, точно озеро на Шаннис Маир…

Голос Дункана постепенно угас, он решительней двинулся вперед, без труда миновав щиты Дугала, вступил в его разум и повел воспоминания из глубоких тайников в сознание мальчика, бдительно следя, чтобы канал не закрылся, даже когда, почувствовав, что происходит, Дугал в какой-то миг попытался в ужасе отпрянуть. Дункан чувствовал, как мальчик беззвучно раскрывает рот, чуть что-то особенно тревожно вспыхнет, и тут же снимал близящиеся приступы острой боли, одновременно прижимая Дугала к себе и утешая физически.

И вот в один миг все барьеры исчезли, и Дугал был вместе с ним, и видел те безмятежные дни, когда Дункан полюбил Маризу. Робкие встречи в галерее и замковом зале, скачка с ветром наперегонки по холмам вокруг замка, непринужденные завтраки на траве под густым пологом ближайшего к замку Алдуинского леса, нежные взгляды и чистые, полные смущения, поцелуи в теплом тенистом месте, где пахнет свежей землей, между их пони, закрывающими от любопытных глаз.

А затем оба клана оказались дома, и разлетелась ужасная новость: как Ардри Мак-Ардри, тан клана Маризы, поссорился с одним из Мак-Лайнов из-за девицы в трактире… Пролилась кровь Мак-Ардри… виселица для убийцы, мрачное безмолвное шествие, доставившее оба тела обратно в Кулди – ровно настолько, чтобы Мак-Ардри собрали всех своих и уехали, прежде чем распря вспыхнет вновь…

Отчаяние Маризы, когда они поняли, что это значит для них двоих… Горе Дункана… поспешное соглашение в зале, мимоходом, о встрече в часовне нынче же ночью… само свидание – полное тревоги и страха, и обеты, которые они принесли перед Богом…

А затем – их сближение в теплой и укромной каморке на чердаке над конюшней – суетливое и бестолковое, но все же радостное. И такая скорая разлука… разлука навсегда рано поутру… Дункан глядит, не отрываясь, как она вместе со своими уезжает из Кулди, уходит из его жизни, и ни один из них не подозревает, что в мир явится дитя их юной любви…

Могучая сила чувства, наполнявшая воспоминания Дункана, хлынула через мозг Дугала, не оставляя никакой возможности сопротивляться; но теперь, когда столь многое объединило их, Дугал не испытывал больше ни малейшего страха или настороженности. Дункан отчетливо ощутил тот краткий миг, когда мальчик добровольно сделал выбор, сохранил связь и раскрылся полностью – и прилив хлынул еще мощнее, теперь Дункан мог разделить с ним еще больше.

В стороне остались лишь те вещи, которые нельзя было делить с кем бы то ни было – его священнические тайны и обязанности, чужие исповеди… Дункан поведал мальчику обо всех годах, когда они жили врозь, и переплел эти воспоминания с воспоминаниями Дугала. Их было числом поменьше, но они представлялись столь же драгоценными.

И Дугал, как только уловил, как это делается, радостно пошел ему навстречу.

Ни один из них впоследствии так и не вспомнил, в какой миг Дугал, покачнувшись, еще теснее приник к епископу, обвив его руками и рыдая, и когда хлынули слезы радости из глаз самого Дункана – лишь когда разговор душ начал наконец затихать, и постепенно возвратилось обычное состояние сознания, обнаружилось, что они сидят, тесно прижавшись друг к другу, и Дугал – наполовину на коленях у отца, а Дункан бережно гладит его волосы и мягко успокаивает, чтобы не вернулись прежние барьеры.

– Ты как себя чувствуешь? – прошептал епископ.

Шмыгнув носом, Дугал отстранился достаточно, чтобы поглядеть на Дункана, кивнул, затем протер рукавом глаза.

– Немного ноет голова… Но это, вероятно, еще не кончилось похмелье. А так – совсем неплохо.

– Посмотрим-ка, не смогу ли я сделать из «совсем неплохо» «великолепно», – предложил Дункан, опустив руку на лоб Дугалу и прикоснувшись большим и средним пальцами к быстро закрывшимся глазам. – Сделай глубокий вдох, а затем выдохни… и почувствуй, как растворяется боль. Вот так.

Оказалось достаточно легчайших прикосновений, чтобы боль отступила. И Дункан прочитывал это по тонкой ниточке между ними так же легко, как состояние Моргана, когда они работали вместе.

Когда он убрал руку, Дугал раскрыл глаза и воззрился на него с благоговением. На этот раз всякая тень страдания исчезла из янтарных глаз.

– Это твоя целительная магия? – спросил мальчик.

– Некоторым образом, – улыбнулся Дункан. – Но если ты не отпустишь мою ногу, мне придется исцелять себя от мышечной судороги, – добавил он, перемещая Дугала и вздрогнув, как только возобновилось движение крови. – Боюсь, мы все не очень хорошо продумали. Мне бы следовало усадить тебя поудобнее.

Дугал смущенно поднялся на ноги, чуть покачиваясь, пока Дункан не поддержал его и не направил к креслу.

– Меня только чуть-чуть шатает, – замотал головой Дугал. – Сейчас станет лучше. Келсон нас, поди, заждался. Я не могу откладывать, надо ему рассказать.

– Думаю… Нам лучше подождать, пока не кончится венчание, – заметил Дункан, придерживая его за плечо. – Само по себе побуждение было благим. Но у него сейчас на уме немало всякого другого. А это можно и отложить.

– Но мы не опаздываем?

Епископ покачал головой.

– То, чем мы занимались, отняло куда меньше времени, чем ты думаешь. И еще вполне можно перевести дух.

– О, – застенчиво ухмыльнувшись, Дугал позволил себе немного расслабиться, затем вдруг порывисто схватил руку Дункана и прижал к губам.

– Отец, – благоговейно прошептал он. – Ты и в самом деле мой отец. А это означает, что я тоже Дерини. – Он помедлил. – А ты знаешь, я затосковал по магическому дару в тот самый миг, когда впервые увидел, как Келсон применяет свою силу. Он погрузил раненого в сон, и я смог зашить руку. Мне показалось, что я грежу, но я ведь уже тогда, наверное, начал что-то понимать?

– Возможно, – согласился Дункан. – И, полагаю, твое умение управляться с лошадьми – тоже отсюда. Бронвин, случалось, подзывала птиц. Глядишь и ты станешь целителем.

– Я? Целителем? О, боюсь, мне всего здесь не осилить. Понадобится много лет.

– У нас есть эти годы, – проговорил Дункан. – Мы найдем и время, и учителей. Тебя изумит, как скоро приходят некоторые навыки, если только знать, кто ты есть. Мы с Алариком можем поделиться с тобой всем, что умеем. И Риченда…

– Госпожа Риченда – Дерини?

– Да, и обучалась совсем в иной школе, чем мы двое. Тебе доставит большое удовольствие знакомство с ней.

Дугал зарделся.

– Если она вообще станет со мной разговаривать. Как ты думаешь, герцог Аларик передал ей, что я ляпнул вчера вечером? Я совсем не это хотел сказать… честно.

– Я все понимаю, сынок. А если Аларик что-то ей и передал, уверен, она не приняла это как оскорбление. Да, кстати об Аларике: думаю, самая пора присоединиться к нему и Келсону.

– Ага. И посмотреть, как наш король вступает в брак честь по чести, – согласился Дугал. Вставая, он вспомнил о ширале, и благоговейно поднес его к губам перед тем, как вручить Дункану.

– Вот. Ведь я должен вернуть его тебе.

– Нет. Возьми его на память о матери.

– Но… Тогда у тебя не останется ничего, что напомнит о ней, – начал было Дугал.

– У меня останется все, – ответил Дункан, касаясь кончиком пальца щеки Дугала. – Ведь у меня есть сын от нее.

* * *

А в другом покое, совсем неподалеку, другой его сын, духовный, готовился к брачному обряду, нетерпеливый и беспокойный, между тем, как в его свадебный наряд вносили последние усовершенствования. Длинный, до пят, плащ малинового бархата усеивали крохотные халдейнские львы, вышитые тончайшим золотом, верхняя рубаха состояла из четырех кусков: два – такие же, как плащ, и два – словно его изнанка: с малиновыми шелковыми львами по золоту. В знак уважения к приграничным предкам своей невесты, он стянул волосы на затылке золотым шнуром, хотя и не заплел на горский лад. Золотую корону Гвиннеда из крестов и переплетенных листьев достали и принесли из сокровищницы замка: говорили, что ее надевал Малкольм Халдейн, когда венчался с другой меарской принцессой почти сотню лет назад, и Келсон осторожно провел пальцем вдоль одного из листьев и поглядел на Моргана, когда служители собрали свои принадлежности и удалились. Кое-кто говорил даже, что корона эта принадлежала некогда Синхилу Халдейну, а, возможно, и Фестилам до него. Если да, то, пожалуй, ее видел и к ней прикасался сам Святой Камбер.

– Как ты думаешь, я правильно поступаю? – спросил Келсон Моргана, когда они наконец остались одни. – Бог свидетель, это совсем не то, о чем я мечтал: брак по государственным соображениям, с девушкой, которую я едва ли знаю, и уж всяко не люблю.

– Ты просишь, чтобы тебе повторили все обычные доводы, почему этот брак необходим? – парировал Морган.

– Нет, о, Боже! Мы столько раз к этому возвращались, что я могу рассказать все разговоры наизусть – и даже воспроизвести голоса тех, кто выступал. – Келсон вздохнул. – Полагаю, что я вообще-то хочу спросить, как ты думаешь, есть ли надежда, что меж всех этих государственных доводов все же проберется настоящая любовь. Я знаю, что ропот сердца нужно заставить отступить перед долгом, если ты король, но не могу не завидовать тебе и Риченде.

Морган улыбнулся, вспоминая собственные страхи утром перед их свадьбой, хотя они с Ричендой любили друг друга, как возможно только для Дерини, способных разделить любые мысли, мечты и страхи. Он сомневался, что Келсон когда-либо испытает столь совершенное слияние душ с простой смертной – Сиданой, но кто может сказать? Любовь часто приходит и после бракосочетания, супруги привязываются один к другому – порой – не на шутку. Если и Келсон, и Сидана постараются, их союз не будет слишком тягостен. А когда возможная награда – мир…

– Не стану уверять тебя, будто знаю, что вы будете счастливы до конца своих дней, как наплели бы барды, – заметил он миг спустя. – Вам придется нелегко. С другой стороны, Риченда говорит мне, что твоя принцесса нет-нет, да и задумывается о тебе. Конечно, Сидана ни за что не признается, что ее хоть чуточку волнует мысль о предстоящей свадьбе – она для этого слишком горда. Но она – красивая, здоровая, умная девица – а ты жених хоть куда: самый могущественный и привлекательный из властителей христианского мира. Может ли она не счесть тебя желанным?

Келсон покраснел от гнева.

– Аларик, прекрати! Ты обо всем этом… Словно мы животные! Если она когда-нибудь сможет меня полюбить, я бы хотел, чтобы наша любовь… чтобы она была не плотской, а духовной, как у вас с Ричендой.

– Духовной? – Морган фыркнул. – Келсон, или ты думаешь, будто мы с Ричендой наедине только и делаем, что обсуждаем духовную сторону наших отношений?

– Да нет же, я…

– Ну, и это само собой, – продолжал Морган. – Но, поверь мне, что и «плотское», как ты сказал, тоже довольно славно. Не презирай свое тело. Оно – часть того, кто ты и что ты. Небесная любовь хороша для монахов, и ее здоровая доля делает брак глубже и полнее, но с венчанной женой, особенно, когда она – только человек, и с ней нельзя полностью разделить душу – и сами телесные утехи, как ты скоро обнаружишь – это особое средство общения и единения. И, конечно, есть житейская сторона: это важно, чтобы обзавестись наследниками.

– Да, конечно, – Келсон повернулся и несколько раз прошелся взад-вперед, стискивая руки.

Когда он вновь остановился и бросил искоса взгляд на Моргана, он несколько побледнел, что подчеркивал его малиновый наряд.

– Аларик, у меня никогда никого не было. Сам знаешь.

– Знаю, – промолвил Морган с сочувствием, но Келсон продолжал, словно не слыша.

– У меня пока не было времени… или случая… чтобы произошло так, как я всегда мечтал, – зашептал король. – О, можно было порой побаловаться между прочим с какими угодно девицами или служанками и даже с дамами при дворе… и вряд ли можно пожить как следует в замке или сходить в поход – и не увидеть или не услышать достаточно, чтобы знать, что да как. Если мы только и говорим, что о телесном влечении, то любой паж или деревенский мальчишка быстро набирается нужных познаний. Властители не исключение. Но я-то больше, чем просто мое тело, Аларик. И, хотя я еще… ни разу не был с женщиной, я знаю, должно быть нечто большее, чем просто телесная услада.

Морган понимающе кивнул, не ощутив необходимости в словесном ответе. Келсон чуть помедлил, достаточно для того, чтобы перевести дух перед тем, как помчаться дальше. Его рассуждения то развивались, то сбивались под напором переживаний, естественных для юноши, которому вот-вот предстоит стать мужчиной.

– И есть еще кое-что, – зачастил он снова. – Я король. А что если были бы случайные дети? Меньше всего мне хотелось бы усложнить и без того запутанные семейные отношения в Гвиннеде, дав начало роду, а то и родам царственных байстрюков, чтобы мутили воду двадцать лет спустя… или стали однажды пешками для моих противников. А я-то Дерини, Аларик. И мои дети будут такими. Этого одного могло оказаться достаточно, чтобы обречь на верную гибель их, а также их матерей. Казалось просто… безопасней… воздерживаться, а не то мало ли что.

– Вероятно, ты прав, – согласился Морган.

– Вот я и оказался в неловком положении – дожил девственником до самой свадьбы, – заключил Келсон. – Это прекрасно для женщины; и это важно для той женщины, на которой женюсь я. Но… а вдруг я не пойму, что мне делать, Аларик? Что если она станет смеяться?

Морган изо всех сил постарался не улыбнуться. Разве не было среди живущих мужчины, который не испытал таких страхов, хотя бы в самом начале? А некоторые подобные опасения так и не утрачивают… Хотя, непохоже, чтобы Келсон с его тонкостью и неподдельным вниманием к другим, так и остался при этом затруднении.

И тогда Морган с пониманием, как старший родственник, положил королю руку на плечи и постарался его успокоить, напомнив, что и невеста в подобном положении, и предлагая, как определить деринийским чутьем, как ей больше понравится. Почему-то королю такая мысль еще не приходила в голову. Ко времени, когда в дверях появился Дугал вместе с прочими участниками свадебного шествия, Келсон расслабился и даже стал перебрасываться шуточками со своим словоохотливым побратимом, пока надевал корону и шагал навстречу невесте.

* * *

Кони и невеста с ее спутниками ждали во дворе замка под бледным-бледным зимним небом. Наряд Сиданы был лишь чуточку темнее, чем у короля, и восседала она на молочно-белом скакуне с бело-серебряной сбруей. Ее плащ из тонкой шерсти, лазурный, вышитый по краю золотыми гранатами, окутывал крестец ее скакуна и почти что касался земли сзади. Голову ее украшал венок из белых роз, длинные каштановые волосы свободно струились по спине, почти закрывая плащ.

Ллюэл стоял у головы ее коня, суетливо скручивая и раскручивая повод из белой кожи, – насупившаяся тень в голубом одеянии, чуть потемнее, чем на Сидане, не замечающая солнца. Чуть поодаль ждали Риченда и еще три дамы на бледно-серых лошадях, готовые сопровождать невесту. Все спутники короля уже тоже взобрались в седла, и Дерри держал поводья здоровенного черного красавца. Чуть в стороне четверо рыцарей уже приготовили небесно-голубой шелковый балдахин, чтобы нести его над невестой. Ни один из четверых не был ниже, чем графский сын.

– Нам ниспослана прекрасная погода по случаю нашего бракосочетания, моя госпожа, – произнес Келсон, наклонив голову в осторожном приветствии, когда они с Морганом и Дугалом пробрались между лошадей и кланяющихся придворных и остановились перед Сиданой. – Надеюсь, мои люди, занимавшиеся приготовлениями, сумели вам угодить?

– Угодить? – язвительно переспросил Ллюэл, прежде чем его сестра успела ответить. – Кто и чем может нам угодить, если мы пленники?

– Думаю, ваши узы не были тяжелыми, – пробормотал Келсон, отчаянно желая, чтобы Ллюэл не омрачил торжество дикой выходкой. – Никто не обращался с вами дурно.

– А ты не считаешь, что это дурное обращение с моей сестрой – вынуждать у нее согласие на брак? – вскинулся Ллюэл.

«А я думал, он с нами примирился, – передал Морган Келсону, когда Сидана с ужасом набрала в грудь воздуху, а у Келсона напряглись челюсти. – Хочешь, я погружу его в сон?»

«Нет, просто встряхни его чуток. Сидана хочет, чтобы он ее сопровождал».

«Как тебе угодно».

И без какого-либо предупреждения Морган вдруг стиснул руку Ллюэла у самой подмышки – с тем же приветливым выражением лица.

– Невеста согласилась на брак с королем, – мягко произнес он. – Не придержишь ли язык или наподдать тебе коленом за то, что ведешь себя как наглый испорченный мальчишка?

– Ты не посмеешь.

– Разве?

– Ллюэл, прошу…

– Не вмешивайся, Сидана!

– Мой повелитель, – проворчал Морган, – с вашего позволения, я препровожу этого юного дурня в место, где он никому не сможет навредить, в том числе и себе.

– Послушай, Ллюэл, – спокойно произнес Келсон. – Ты до сих пор знал меня, как человека необычайно терпеливого. Можешь судить об этом уже потому, что ты до сих пор жив, несмотря на то, что твоя мать предательски умертвила моего епископа, а ты, как сам заявлял, стоишь между своей сестрой и короной Меары. Щадя чувства моей невесты, я желаю на многое закрыть глаза. Но я не потерплю твоей наглости, если ты позволишь себе срывать свадьбу и коронацию твоей сестры. Ну что, ты и дальше будешь продолжать в том же духе?

Глаза Ллюэла вспыхнули неприкрытой ненавистью, но несколько секунд спустя он отвернул голову.

– Ты ведь сразу пустишь в ход свою черную магию, если я хоть что-то скажу, – проворчал он в гриву коня.

– Что ты сказал? – поразился Келсон.

Морган рывком развернул Ллюэла лицом к ним, тот оказался еще более разъяренным, чем до того, и Келсон с недоверием пододвинулся поближе.

– А то и сказал, что ты запросто применишь ко мне свою треклятую силу, если я не уступлю! – запинаясь ответил Ллюэл, все еще с вызовом, хотя вцепившиеся в его мышцы пальцы Моргана и заставляли его содрогаться. – Как до того твой деринийский священник.

– Ты, никак, задираешь меня, чтобы случилось что-нибудь, о чем потом мы оба будем сожалеть? – прошептал Келсон.

– Ллюэл, прошу тебя! – взмолилась Сидана. – Перестань, ради меня. Ты не можешь предотвратить этот брак. Ведь ты обещал, что будешь стоять рядом со мной. Если они тебя уведут, я останусь одна!

Тяжко и обреченно вздохнув, ее брат собрался с достоинством, какое только позволяло сохранить его нынешнее положение, хотя рука Моргана по-прежнему крепко держала его.

– Вижу, что я тоже один, – ровным голосом произнес он. – Но я не лишу мою сестру сопровождающего, которого требует ее звание. Я… исполню обязанности своего отца и передам жениху невесту, если ты желаешь, чтобы все прошло как положено! Но я не перестану ненавидеть тебя ни на миг!

– Ах, ненавидеть меня? – Келсон поднял бровь и с облегчением улыбнулся. – Что же, полагаю, я с этим могу примириться, если будешь вести себя, как полагается. Морган, можешь отпустить его. Моя госпожа, простите, что вам пришлось быть свидетелем этой ссоры.

– Прошу вас простить моего брата, мой господин, – прошептала Сидана. – Он лишь хотел защитить меня.

– Сидана, мне незачем прятаться за бабьими юбками.

– Может, ты все-таки закроешь рот? – проворчал Морган. Как только он угрожающе поднял руку, Ллюэл в тревоге попятился.

– Достаточно, Морган, – сказал Келсон. – Он молод, горд и обидчив. Постараемся не совершить роковой оплошности. Ллюэл Меарский, – продолжал он, со всей силой устремляя свой живой, как ртуть, взгляд на меарского принца. – Напомню тебе в первый и последний раз, что Морган и другие мои верные друзья и вассалы будут рядом со мной во время обряда. Если случится что-нибудь, чему происходить не положено – и по твоей вине – что бы то ни было – я даю им полную свободу действовать, как они сочтут нужным. Это предполагает, конечно, что я не трону тебя первым. Я достаточно ясно высказался?

– Достаточно ясно, – еле слышно проворчал тот.

– Я не расслышал.

– Ты выразился достаточно ясно. Исчерпывающе ясно, – угрюмо повторил принц.

– Хорошо. Значит, мы друг друга поняли. Да, моя госпожа?

Он снова оглянулся на невесту, испытующе протянув руку, и, к его изумлению, Сидана подала ему свою. Воодушевившись, он склонился и скользнул губами по костяшкам ее пальцев, у него прибавилось уверенности к моменту, когда он выпрямился и отпустил ее руку.

– Сударыня, еще раз извините меня. День свадьбы должен быть радостным для женщины и свободным от забот. Боюсь, я довольно неудачно его начал.

– Вы сделали только то, что должны были, мой повелитель, – прошептала она, – и я тоже вынуждена еще раз просить прощения за своего брата.

– Сидана!

Не обращая внимания на Ллюэла, Келсон покачал головой.

– Здесь не время и не место обсуждать случившееся, сударыня. Позднее, когда мы обвенчаемся, времени будет достаточно для чего угодно. А сейчас архиепископы – да и народ – все ждут, чтобы посмотреть, как пройдут свадьба и коронация новой королевы. Можно мне распорядиться, чтобы шествие началось?

– И вы просите моего разрешения, мой господин? – изумилась она.

– Конечно. Вы – моя госпожа и моя королева.

Одного взгляда на брата, вперившего в нее жгучие глаза, следящего за каждой малейшей переменой в ней, было, очевидно, достаточно, чтобы Сидана воздержалась от словесного ответа, и все же она робко наклонила голову. Келсону показалось, что это больше, чем повиновение долгу. Отойдя к голове шествия, где ждал его конь, он подал знак рыцарям подать балдахин – голубой, шелковый, часто усеянный звездочками и лунами. Он возликовал, как только благополучно повернулся спиной к Меарскому принцу и принцессе.

– Аларик. Ты видел? – прошептал он, пока Морган придерживал его стремя и помогал ему взобраться в седло, а Дугал расправлял малиновый плащ вокруг конского крупа. – Похоже, я ей по нраву. Как только мы оторвем ее от брата, кто знает, что может случиться! Может, в конце концов, все обернется к лучшему.

Как только они тронулись, Морган оглянулся на крохотную одинокую всадницу на белом коне, которую под шелковым балдахином вели навстречу ее жребию; все их надежды на мир воплотились в этой хрупкой девчушке. Он пылко надеялся, что Келсон не ошибается.