Текст книги "Сын епископа"

Автор книги: Кэтрин Ирен Куртц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц)

Но даже при том, что души слились, как и тела, он не был всецело околдован. Кое-чем он бы не мог поделиться, и она это знала, ибо он пользовался доверием многих людей и не вправе был открыть что-либо, связанное с ними, даже своей жене, без их дозволения.

Однако было и нечто еще, чем Морган делиться не желал, и это вызывало у Риченды глухую досаду. Особенно потому, что Морган упрямо отрицал, что проблема, вообще, существует.

Чтобы смягчить отказ, он посвятил ее в события, произошедшие с их последней встречи: обильный страстями и интригами синод в Кулди; бегство Лориса; посягательство на жизнь Дункана; прогулка короля в Приграничье – и Дугал с его щитами…

– Щиты? – прошептала Риченда, отодвигаясь, чтобы видеть его глаза, при том, что разум ее продолжал ловить то, что он передавал. – Он один из нас?

– Мы так думаем, – ответил муж. – Но не уверены. Никто не может пройти за его щиты, а он не умеет их убирать. Большинство попыток чтения были для него столь мучительны, что теперь он боится любых новых касаний, чьих угодно, не считая Дункана. Дункан не причиняет ему боли, но и Дункан не может одолеть эти щиты.

– А Дугал хочет, чтобы вы сделали это? – спросила Риченда.

Морган пожал плечами.

– Он говорит, что да… и при этом не отступает, чтобы мы попытались. Правда, ни у кого из нас не было времени для основательной работы. Может, у тебя есть какие-то предложения? Вообще-то сам Бог велел заниматься этим Дункану, но он все эти дни занят не меньше, чем все мы.

Ко времени, когда он сообщил ей все остальное, что знал о Дугале: пребывание мальчика в плену у Лориса, смертельная опасность для Истелина, дерзкий побег из Ратаркина, взятие в плен двух царственных заложников – и совершенно непредвиденный взрыв при посвящении Дункана – Риченда прониклась жаждой принять вызов, который бросал им, Дерини, юный горец.

– У меня уже есть кое-какие соображения, – задумчиво заметила она. – Не сомневайся, я постараюсь познакомиться с ним завтра на приеме.

– И тебе едва ли удалось бы этого избежать, – прыснул муж. – Его по всем правилам провозгласят графом Траншийским. А там начнется такое, что только держись.

– Ответ Кэйтрин на ультиматум Келсона, – догадалась Риченда.

Морган со вздохом кивнул.

– Он самый. А поскольку мы отнюдь не ожидаем, что она покорится, весной почти наверняка грянет война, а еще до того, на Крещенье, заключат брак Келсон и Сидана.

Тут Риченда оцепенела в его объятиях и отвернула лицо; он только и мог, что плотнее прижать ее к себе, пытаясь утешить и ждать, когда это пройдет, сожалея о последних словах, которые ляпнул, не подумав. Он никогда не докучал ей любопытством касательно обстоятельств ее первого брака, но знал, что ей пришлось тогда не легче, чем теперь Сидане. Для дочерей из знатных семей, если только они не удалялись в монастырь, браки по государственным соображениям были почти неизбежны. Риченде едва исполнилось шестнадцать, когда ее выдали за Брэна Кориса, и она ни разу не видела будущего супруга до дня свадьбы.

– О, я понимаю все династические доводы для такой женитьбы, – произнесла она наконец, вновь доверчиво прижавшись к нему в поисках тепла. – Гвиннед и Меара воюют поколение за поколением. И можно наконец прекратить эту старую-старую распрю. – Она испустила тяжкий вздох, прежде чем продолжать. – Но Келсон и Сидана – люди, Аларик, а не королевства. Я совсем не знаю девочку, но знаю Келсона. Он добрый и великодушный юноша, и знаю, он не пожалеет сил, чтобы сделать брак чем-то большим, нежели способ обзавестись законными наследниками, но… но…

– Но ни одному из них в действительности не приходится выбирать, – закончил Морган, отвечая на то, чего она не договорила. – Знаю. И меня это тоже мало радует. К несчастью, подобные обязанности неотделимы от короны.

– По-видимому. – Долгое время она хранила молчание, и ее мысли были затворены в столь сокровенных уголках, что Морган не дерзнул бы туда вторгнуться. Наконец она снова вздохнула.

– Что же, если свадьбы не миновать, тебе предстоит позаботиться о Келсоне, – сказала она. – Не знаю, как себя в таких случаях чувствует мужчина, но знаю, каково при этом женщине. Чего бы ни желала она сама, а, вероятно, быть Сидане Меарской нашей королевой. Она, безусловно, будет испугана, расстроена и несчастна, но нет причин, по которым все пошло бы действительно так уж скверно. Я в свое время испытала нечто подобное; возможно, мне удастся помочь ей увидеть светлые стороны. Если ты дозволишь, я попрошу, чтобы меня приставили к ней, и если она не будет против, мы подружимся. Мне так жаль девочку, Аларик.

– Моя прекрасная Риченда, – прошептал Морган, еще теснее охватывая ее кольцом своих рук. – Я так рад, так рад, что нашел тебя.

А заодно, подумал он, погружаясь в сон, он нашел и средство хотя бы на время отвлечь жену от мрачных мыслей – в любом случае, до тех пор, пока она в Ремуте.

* * *

Ранним рождественским утром разведчики Халдейна доложили о приближении меарского вестника и одного конного воина. Судя по быстроте передвижения, их следовало ждать через два часа. Паж принес эту новость Келсону в спальню Дугала, где король и его друг обсуждали как раз меарские дела, пока Дугал одевался для церемонии. Сам король был в парадном алом халдейнском одеянии длиной до щиколоток, отороченном горностаями по рукавам и подолу и вдоль глубоких разрезов спереди и сзади. Но он еще не надел корону и прочие знаки своего королевского звания.

– Что-то мне это не больно нравится, а тебе? – спросил Келсон, отпустив пажа и оруженосца, и наблюдая, как Дугал завязывает узкий кушак поверх серой шерстяной верхней рубахи. – Вестник и один конный воин. Даже не посольство. Как ты полагаешь, что это значит?

Фыркнув, Дугал встряхнул плащ из превосходного тартана Мак-Ардри и набросил на плечи, придерживая одной рукой, пока другая шарила в деревянной шкатулке, ища подходящую пряжку.

– Готов поручиться, это не сдача… Но ее мы, по правде говоря, и не ожидали, верно? Как я понимаю, ты их примешь?

– Приму… После того, как покончим с твоим возведением в графы. Им не будет вредно немного охладить пятки. Это одна из тех вещей, за которые вестникам платят.

– Согласен.

Пока Дугал протыкал иглой тяжелого серебряного кольца два слоя тартана, Келсон приподнял бровь и наклонился поближе, кончиками пальцев повернул к свету за край плетеное серебро.

– Замечательная работа. Это из Пограничья?

Дугал кивнул и возвратил кольцо на место, поглощенный собиранием тартана в складки на плечах.

– Да. Это один из узоров клана Мак-Ардри. Передается от поколения к поколению. Полагаю, мне по-настоящему следовало бы и торк носить как вождю. Кьярд сказал, что положил его на самое дно. Ты не попробуешь его найти?

Кивнув в ответ, Келсон склонился над деревянной шкатулкой. Он помнил этот торк. Старый Каулай носил его в тот день, когда вышел принести Келсону присягу на его коронации. И вскоре он увидел, что под пряжками и кольцами лежит что-то подходящего размера и формы, завернутое в белый кроличий мех.

Концевые шишечки, которым был искусно придан вид конских голов, выглянули из меха, как только Келсон вытащил эту вещицу из-под других, и он протянул ее другу, а сам продолжил рыться в шкатулке.

– Можно подумать, Кьярд привез тебе всю сокровищницу Транши, – сказал он, вытаскивая кольцо, инкрустированное гранулами золота. – Это траншийская печать?

– Это? О да, траншийская, но не Мак-Ардри, – Дугал протер торк рукавом, а затем накинул его себе на шею, высвободив свою косицу и поправляя плащ и ворот так, чтобы они не мешали. – Вероятно, это следовало бы добавить к прочим знакам моего титула. Наряду с графской короной. У кого-нибудь еще такое есть?

– Вероятно, у Кьярда, – отозвался Келсон. – Во всяком случае, у кого-то из твоих людей. – Он надел перстень себе на палец, чтобы наверняка не потерять и опять сунулся в шкатулку: а что там еще? – О, какая прелесть… Застежка для плаща с львиной головой. Почему ты не выбрал ее вместо этой круглой?

– Эта? – Дугал мельком взглянул на нее, взяв у Келсона, затем покачал головой и опустил обратно в ящик. – Думаю, на сегодня она не годится. Хотя, обещаю надеть ее на твою свадьбу, если ты все-таки женишься на Сидане. – Он с гулким звяканьем опустил крышку сундучка. – Мне говорили, что отец подарил это матери в день свадьбы… и стало быть, она куда больше подходит для празднования торжества любви, чем для провозглашения кого-то военачальником. Согласен?

– М-да… Пожалуй. И все-таки она мне нравится куда больше круглой.

Сунув за пояс кинжал в ножнах, Дугал осклабился и робко кивнул.

– Если честно, то мне тоже. Но если я не надену подобающие знаки моего достоинства как вождя, особенно по случаю, когда я впервые, как таковой принят при дворе, я могу оскорбить своих родичей. Они подумают, что для меня куда важнее быть твоим графом, чем их вождем. А сам знаешь, как у нас на это смотрят.

– О, еще бы, – сказал Келсон, подражая рыкающему приграничному говору Дугала, и с улыбкой попросил его повернуться для осмотра.

Он опять был сдержан к моменту, когда тот остановился, а в серых, как у всех Халдейнов, глазах даже угадывалась легкая настороженность.

– В чем дело? – спросил Дугал.

Келсон со вздохом воззрился на свои сапоги.

– Хотелось бы, чтобы нынче утром у нас только и было забот – возвести тебя в графы, – тихо признался он. – О прочем я стараюсь и не думать.

– Как и все мы, – ответил Дугал.

– Тогда почему мы об этом думаем?

– Наверное… Потому что так надо.

– Так надо, – повторил Келсон.

Вдохнув поглубже, он выдохнул и поднял глаза с улыбкой, которая была лишь слегка напряженной.

– Ну, если уж на то пошло, полагаю, что и мне пора нацепить все знаки моего достоинства, как ты думаешь? Без них я не могу присвоить тебе графский титул.

– Конечно, нет, – воскликнул Дугал, уловив намек.

И они продолжали в том же духе все время, пока Келсон завершал свой туалет, и даже по пути в тронный зал до самых дверей.

Глава XVIII
И обручу тебя Мне в верности.[19]19
  Осия 2:20


[Закрыть]

Королевский Рождественский Прием: аромат ели и кедра и еще более пряный запах факелов из сосновых ветвей, напитанных смолой, освещающих ему путь через набитый до отказа, гудящий зал. Зов серебряных труб, рокот барабанов. Ослепительные наряды, обладатели которых почтительно раскланиваются, уступая дорогу; ряды придворных в праздничном платье, некоторые при оружии; дамы беспечны и легки, точно певчие пташки.

Как полагается в самые большие праздники, он надел украшенный самоцветами тяжелый венец, которым его короновали, а не скромный золотой обруч, в котором чувствовал себя куда привольней. Его черные волосы свободно падали на плечи. На позолоченном колоном поясе висел отцовский меч; инкрустированный скипетр покоился на сгибе левого локтя.

Прежде чем взойти на помост к высокому трону с балдахином, он двинулся налево, где ждали епископы, и ненадолго преклонил колени пред Браденом, чтобы получить рождественское благословение, и, стараясь не расплескать наполнивший душу мир, воссел на трон.

И отныне то был единственный островок спокойствия. Едва король занял свое место, ударили барабаны, привлекая внимание к глашатаю, который возвестил об открытии Рождественского приема.

Последовали приветствия верных вассалов – большинство их лишь мелькало перед глазами.

Голова его то и дело наклонялась в ответ на их низкие погоны, рука протягивалась, чтобы к ней в знак повиновения прикоснулись их губы, язык бормотал слова признательности, и даже что-то спрашивал о семьях и землях, и вот – перед ним кто-то новый, а за ним еще и еще…

Он просиял, когда к нему вдруг приблизился Дерри, ибо ведать не ведал, что тот собирается явиться ко двору на Рождество. Затем поднялся, чтобы поцеловать руку улыбающейся Риченде, которую подвел к нему Морган, и внезапно понял, почему Дерри здесь. И все-таки один сменялся другим слишком быстро, и мелькание замедлилось лишь тогда, когда выступил вперед Дугал, чтобы принять звание. И даже этот обряд прошел слишком скоро, чтобы доставить полное удовольствие.

Косички горцев, их пледы и оправленные в серебро кинжалы, вопли волынок. Опустившийся перед троном на колени Дугал. Слова сожаления о смерти старого графа, приветствие новому. Выражение повиновения и клятва верности, руки Дугала меж королевских рук. Взмах большим мечом плашмя – серебряная вспышка в воздухе между ними – и вот он опоясывает Дугала другим мечом с позолоченным графским поясом…

– …этим мечом обороняй беззащитных и наказывай зло, всегда помня, что у чести, как и у меча два острых края – правосудие и милосердие…

Внесены знамя и котел, ибо Дугал отныне правомочен предводительствовать на войне и обязан кормить и поддерживать своих вассалов… и вот он получает перстень и графскую корону.

– Хотя ценность этого благородного металла – знак твоего звания и достоинства, пусть вес этой короны напоминает тебе также о твоем долге и об ответственности, которую ты отныне разделяешь с нами. Поднимись, Дугал Мак-Ардри, граф Траншийский, и встань по нашу правую руку, среди других любимых нами доверенных советников.

Волынщики опять завели нечто бодрое и приподнятое, в то время как родичи Дугала торжественно несли его по залу на плечах, распевая славословие… Но, увы, слишком скоро пришлось вернуться к житейским бурям.

Вот он, вестник из Меары: выходит вперед, учтивый и смиренный, как приучен, но произносит дерзкие слова от имени своей госпожи, поправшей все предложения милосердия и предоставившей царственных заложников их участи. А вот – голова Истелина, окровавленная и точно вылепленная из воска, поднятая ввысь за прядь спутанных волос – грозное предостережение любому, кто изменит Меаре.

И даже этим не кончилось. Зал разразился воплями и громкими требованиями воздаяния. Нескольким женщинам сделалось дурно. Не одного и не двух вассалов Келсона пришлось силой удерживать, чтобы они не выместили гнев на вестнике, прежде чем того препроводили под замок, дабы защитить. Когда король и его главные советники удалились в палату совета, страсти накалились пуще прежнего. Слишком оглушенный и подавленный даже для того, чтобы думать, что делать дальше, Келсон сидел, уронив голову в ладони, и старался ничего не видеть и не слышать несколько минут, пока другие не выпустили пар. Он поднял лицо, лишь когда Браден, сидевший около него слева, повторно его окликнул:

– Государь! Государь! Умоляю! Я не мстителен, государь, но такое простить невозможно! – говорил Браден, возбужденно крутя в пальцах нагрудный крест. – Разумеется, больше и вопроса нет о браке с меаркой!

– Если я не женюсь на ней, единственное, что мне остается – это убить ее, – устало заметил Келсон. – И вы хотите, чтобы я обратил свое негодование против невинной заложницы?

– Невинной? – фыркнул Джодрелл. – С каких это пор вина или невиновность имеют отношение к их участи? Прошу прощения, государь, но Генри Истелин был куда невинней любой меарской принцессы. И кровь его вопиет об отмщении!

– Да, но если я позволю, чтобы мстительность властвовала надо мной, что я за король? – парировал Келсон. – Я дал клятву, Джодрелл… Клятву поддерживать закон, умерять правосудие милосердием, но не мстить!

– Я не вижу здесь правосудия, – едва слышно пробурчал тот, раздраженно передвигаясь в кресле.

– А что вы увидели, Джодрелл?

– То, что вы, кажется, намерены дозволить отродьям изменников выйти сухими из воды, государь! – сказал Джодрелл погромче, его красивое лицо недобро исказилось. – Да еще и преподнести одному из них ту самую корону, которую их матушка пытается вероломно захватить! В данном случае милосердие – это слабость, государь. Меарская сучка умертвила заложника, которого взяла; и наше право – прикончить тех, которых удерживаем здесь мы.

– Око за око? – спросил Келсон. – Не думаю. Да и вы сами признаете, что восстала против меня Кэйтрин, а не кто-то другой.

– О да, восстала, государь! – прогудел Браден, – и совершила святотатственное убийство! Или грехи отцов не падут на детей? Келсон, она казнила не кого-нибудь, а епископа! Помазанного Богом. И прежде, чем они отняли у него жизнь, у Эдмунда Лориса хватило дерзости не только отлучить его, но еще и лишить священства… Генри Истелина, одного из самых набожных людей, какого я когда-либо знал!

Келсон искал, чем бы его урезонить, ибо это уже превосходило всякие границы, а между тем Кардиель покачал головой и властно положил ладонь на рукав Брадена.

– Мир тебе, брат, – спокойно произнес он. – Никто не спорит, что Истелин был набожным человеком. Но, учитывая, что он был набожен, он, судя по всему, не дрогнул, принимая мученичество ради веры и короля. И преступление Лориса лишилось смысла.

– Безусловно, в нем не было смысла, – возразил Браден. – Не о том речь. Был в нем смысл или нет, а Истелину пришлось встретить несправедливый приговор – одному, лишенному утешения извне, лишенному всего. И такая страшная смерть, – нескладно закончил он, и гнев его растворила скорбь.

Кардиель вздохнул и опустил полные слез глаза.

– Мой дорогой брат. Умоляю тебя, не терзайся так. Во всем и всегда Генри Истелин был верным слугой Бога и короля. Мы не вправе сомневаться, что он умер, полный веры… что он проявил себя так, как каждому из нас надлежало бы себя проявить, будь нам только ниспослана такая милость в ответ на наши молитвы… и что вера его поддерживала его до самого…

– Нет, – прохрипел Браден, и гнев его вспыхнул вновь. – Пусть вера Меарских детенышей поддерживает их, когда они встретят заслуженную ими участь, как отродья изменницы! Государь, я не могу найти в моем сердце сострадания к ним. Змеенышей надлежит истребить, подобный брак немыслим!

Морган, сидящий по правую руку от короля вместе с Ричендой, не мог не уловить мощный напор отчаяния и скорби, хлынувший в какой-то краткий миг во время спора двух архиепископов.

Волна быстро спала, но он знал: Риченда тоже почувствовала. Он ощутил ее дрожь, а ее рука вцепилась в его руку. Он знал также, чего стоит Келсону не давать волю своему гневу и осознанию беспомощности. И неважно, как поступит король, кто-нибудь все равно его не одобрит.

Уязвленный болью Келсона, Морган обратил умоляющие глаза к двум архиепископам, не упуская из виду и всех остальных за столом.

– Довольно вам наконец, господа! – воззвал он к ним, обрывая новый виток страстного противостояния. – Или вы думаете, что ваша перебранка облегчает нам принятие решения? Чего вы пытаетесь добиться? Думаете, он не знает? Или корона не тяжела?

– А сколь же тяжко было бремя Истелина? – проговорил Браден.

Но любой новый взрыв пресек утомленный взгляд Арилана и покачиванье седой головы Кардиеля, полного муки и сострадания.

– Прошу вас, Браден, тише, – произнес Кардиель. – Герцог Аларик прав. Какой бы ужасной и незаслуженной ни была участь нашего брата Истелина, это уже в прошлом. Мы уже больше не в силах помочь ему или вернуть его. Мы не вправе позволить, чтобы гнев и скорбь затуманили наш разум и помешали принять мудрое решение.

– Архиепископ Кардиель говорит дело, – согласился Нигель. – Если мы расправимся с заложниками, мы утратим всякую надежду на мирный исход противостояния. Злоба может породить только злобу, и…

– Ну, вот именно, вот именно, – вмешался Эван. – Породить – отличное словечко. Пусть парень сватается, архиепископ. Ему надо породить наследника.

Гул одобрения, который издали другие миряне из присутствующих, вдохновил Эвана на продолжение его речи.

– Давай, не отступай, пока она не скажет «да», государь. А там – что есть духу под венец и смотри, молодец, чтоб понесла от тебя к весне. А там и в поход можно. Немало славных меарцев сбежится под твое знамя, если станет ясно, что на свет вот-вот появится наследник двух корон. Смотри же, не теряй времени!

Браден вздохнул и наклонил голову, подняв руку с кольцом, пусть нехотя, но давая согласие, и напряжение, пусть отчасти, но разрядилось.

Миг спустя Нигель взглянул вдоль стола на своего царственного племянника, через силу пытаясь улыбнуться.

– Мудрый совет, Келсон, – спокойно признал он, – хотя я бы выразился несколько сдержанней. Тебе нужен наследник – плоть от твоей плоти, и нужен союз с Меарой. А наследник от союза с меарской принцессой – лучше не придумаешь. Я знаю, этот брак – не то, что ты предпочел бы, выйди по-иному, но… – Он пожал плечами. – Что я еще могу, кроме как пожелать тебе счастья и предложить все, чем располагаю, чтобы легче все устроить и наладить?

Келсон равнодушно взглянул на дядю, неподвижный, сложивший перед собой руки.

– Благодарю вас, дядя. Пожалуйста, не сочтите мой недостаток воодушевления за недостаток благодарности. Все, что сказали вы и герцог Эван, совершенно верно. – Он вздохнул. – Теперь нужно молиться, чтобы принцесса Сидана смотрела на вещи столь же здраво, сколь и мы.

– А если нет… – лукаво заметил Арилан, и в его взгляде вновь появился намек на способы во что бы то ни стало добиться согласия. – Ты женишься на ней вопреки ее воле?

– Я уже сказал, что женюсь, – ответил Келсон несколько резко. – И вы совершите обряд, ваше преосвященство, если я потащу к алтарю упирающуюся невесту?

Арилан поджал губы, но решительно кивнул. Браден и Кардиель выглядели оторопелыми. Эван фыркнул.

– Поймай его на слове, государь. Особую канитель разводить недосуг. Если вздумает поначалу воротить от тебя нос, то придется сперва играться, а потом венчаться. Или хотя бы пригрозишь ей чем-то таким. Она живо образумится.

Это замечание в свой черед возбудило немало шуму, в том числе, и негодующего, в первую очередь, среди духовенства, но также со стороны Риченды и Дугала, пока, наконец, Келсон не прокашлялся и не обвел их всех серыми глазами, так что каждого обдало древним и жгучим огнем, как в дни его отца.

– Благодарю вас, господа, я справлюсь со сватовством, – произнес он, когда все умолкли. – Оно пройдет столь благородно, сколь возможно, но так или иначе, а быть на Крещенье королевской свадьбе.

– К чему медлить? – спросил Сигер де Трегерн. – Если одна из целей всей затеи – обзавестись наследником до весеннего похода, государь, вам следует начать сеять как можно раньше. Девица молода. Придется повозиться, пока не произойдет зачатия.

Келсон заполыхал гневом, не в силах найти ответ, и тут ему на выручку пришел Дугал.

– Если я правильно понимаю намерения его величества, сударь, он хочет короновать свою королеву в тот самый день, когда женится. А это предполагает иную подготовку, чем когда просто совершается оглашение, и пара в положенный срок предстает перед священником.

После того, как Келсон кивнул и пробормотал: «да», от души благодарный за помощь, Дугал продолжил:

– Ну, а если молодую супругу следует возвести на престол с великолепием, как предстало спутнице короля Гвиннеда, мы все окажемся заняты по горло, чтобы все подготовить за столь короткое время. И, не сомневаюсь, госпожа Риченда подтвердит, двенадцати дней едва ли хватит, чтобы обзавестись нарядами и драгоценностями, которые потребуются для столь краткого, но яркого мига.

– Это правда, господа, – согласилась Риченда. – И если бы только это. А ведь надо еще подумать и о самой бедной невесте. Ведь не слишком большая дерзость попросить хоть немного времени, чтобы она подготовилась к обязанностям, которые на нее возложат?

– Да вряд ли она из недогадливых, – вставил Эван. – И наверняка ее сызмальства приучили, что долг прежде всего. Не стоит с ней слишком нянчиться, государь.

– Нянчиться вообще ни к чему, – отрезала Риченда, прежде чем Келсон успел раскрыть рот. – Но я говорю как та, которая сама была просватана и обвенчана ради земель и прочих благ, и которую никто не спросил о ее желаниях. Дайте девушке несколько дней, чтобы привыкла к мысли, что так надо, и чтобы смогла убедить себя, что брак этот – на благо и ее земле. Когда-нибудь, годы спустя, ваша королева, быть может, выскажет вам благодарность.

– А я благодарю вас, моя госпожа, – отозвался Келсон. – Вы как нельзя более уместно напомнили нам об участии во всем этом Сиданы.

Она изящно склонила голову.

– Могу я также просить вас о том, чтобы служить ей, пока она при дворе? – продолжал он с напряженной, но полной надежды улыбкой. – И, возможно, взять на себя всю женскую сторону наших приготовлений? Я не настолько наивен, чтобы счесть, будто для нее этот брак окажется более заманчив, чем для меня, но, наверное, ваш опыт и сочувствие помогут ей принять неизбежное.

– Для меня было бы величайшей честью служить вашей будущей королеве, государь, и сейчас, и в дальнейшем, – ответила Риченда. – Мы с моим повелителем именно это обсуждали нынче утром.

– О, – сказал Келсон. – Это весьма кстати.

И окинул взглядом остальных, сделав глубокий вдох и отчетливо выдохнув, затем встал. И сразу встали все присутствующие.

– Очень хорошо, господа советники, и вы, сударыня, – сказал он. – Сейчас я иду беседовать в моей будущей королевой. Госпожа Риченда, буду рад, если вы согласны меня сопровождать… И вы, епископ Дункан. А всем остальным предлагаю начать обсуждать все, что требуется для предстоящего брака. Дядя, прошу вас вести совещание в мое отсутствие.

* * *

Уже немного спустя Келсон рад был, что попросил Риченду и Дункана пойти с ним, ибо обнаружил, что куда больше тревожится, нежели согласился бы признать, и тревога не покидала его на протяжении всего пути по едва освещенной галерее. Сразу же по прибытии Сиданы в Ремут он отвел для нее бывшие покои своей матери, решив, что это единственное подходящее место для принцессы, сколь бы сомнителен ни был ее титул; и теперь он задавался вопросом, а не предполагал ли с самого начала подобного посещения.

Во рту у него пересохло, как в пустыне, когда он подходил к наружной двери, он нервно откашлялся и дал Дункану знак пройти вперед, дабы возвестить о нем. Стражи встали навытяжку и ревностно отдали честь королю, когда они приблизились втроем, но он дал им знак встать вольно перед тем, как расправить складку тяжелого придворного одеяния. Большую корону он сменил на простой и легкий золотой обруч. Пока Дункан медлил перед дверью, он с беспокойством глядел на тень, которую отбрасывал в свете факелов. Риченда ждала чуть позади него.

– Вы уверены, что готовы через такое пройти, государь? – спросил Дункан, взглянув на него искоса и положив руку на парчовую тесьму колокольчика.

Неловко поежившись, Келсон кивнул, показывая, что хорошо осознает свой королевский долг, и рука Дункана, встрепенувшись, вызвала в ответ мелодичный звон колокольчика. Епископ-Дерини вновь окинул короля взглядом, полным участия и дружеской поддержки, и сам должным образом подобрался, когда дверь отворила служанка. Девушка обалдело уставилась на епископский пурпур.

– Король желает увидеться с госпожой Сиданой, дитя мое, – произнес Дункан, стараясь, чтобы это прозвучало как можно мягче и спокойнее, но все же властно. – Нам можно войти?

Несколько смущенная, как его званием, так и просто мужским присутствием, девушка почтительно присела и отошла в сторону, пропуская их, перед королем она вновь присела – медленно и глубже, а глазами с ним даже не решилась встретиться. Когда она затворила за ним дверь, в следующем дверном проеме появилась герцогиня Мерауд, улыбнувшаяся, едва увидев, кто это.

– Племянник, – произнесла она, шагнув вперед, чтобы почтительно и торжественно присесть, – тебе здесь как нельзя более рады. И епископу Дункану… И Риченде! Ах, Риченда, ты поистине рождественский подарок! Аларик даже не потрудился сообщить мне, что ты приехала.

Когда две женщины обнялись, даже Келсону удалось слабо улыбнуться, бормоча подобающее приветствие, пока госпожа Мерауд касалась его щеки обычным родственным поцелуем. Его всегда поражало, насколько она невелика ростом. Ее макушка едва достигала его подбородка. Догадавшись вдруг, что происходит нечто важное для женщины, он скользнул взглядом по ее темно-зеленому платью и, не конфузясь, задержался на слегка округлившемся животе.

– О, да, наша семья скоро снова прибавится, – небрежно обронила она. – Она родится в конце весны.

– Она? – улыбаясь, переспросила Риченда.

– Да, откуда ты знаешь, что это девочка? – спросил Келсон.

– Как откуда? У нас уже и так три мальчика. И мне дозволено надеяться, что теперь у них будет сестренка, – ответила герцогиня. – Не то чтобы я желала для нее участи некоторых принцесс. – И оценивающе оглядела всех троих. – Предстоит королевская свадьба? И вы пришли, чтобы сказать ей об этом?

Прикусив нижнюю губу, Келсон кивнул.

– Боясь, что так, тетя. И… я думаю, пусть лучше теперь меня сопровождает только отец Дункан.

– Разумеется, государь, – пробормотала герцогиня, внезапно стал чуть холоднее. – Она у себя.

И, высоко держа голову, повела короля и епископа через зал. Она и сама не уступила бы иной королеве. Длинные волосы, свернутые на затылке под тонким покрывалом, были черными, как у всех Халдейнов, лицо – светлым и гладким. Когда она задержалась у входа и обернулась, делая им знак проходить, она показалась лишь немногим старше своей царственной подопечной, которая обернулась и замерла у большой арки глубоко прорубленного в стене окна.

– Добрый день, моя госпожа, – ровным голосом произнес Келсон.

Сидана побелела в ответ на его слова и, немедленно отвернувшись, стала глядеть на падающий снег… Что она испытывала, было заметно даже оттуда, где стоял Келсон. Угасающее солнце бросало сквозь окно красноватые отсветы на ее длинные каштановые волосы и превратило ее светло-голубое платье в пурпурное.

– Господин Ллюэл в гостях у сестры, государь, – предупредила Мерауд, придержав Келсона рукой за предплечье, когда он двинулся было к девушке. – Что же, нынче Рождество, – добавила она, видя, что он остановился и смотрит на нее с нескрываемой досадой. – Никто не говорил, что им нельзя видеться… И он зашел только на час. Или я не имела права его впускать?

Вздохнув, Келсон покачал головой и двинулся вперед, к оконной нише; вскоре он и сам увидел Ллюэла, сидящего на дальнем конце, застывшего и негодующего. Король надеялся, что брат Сиданы при разговоре присутствовать не будет, но, возможно, к лучшему, что он здесь. Если удастся добиться поддержки Ллюэла, это легче пройдет для Сиданы. Но, когда их глаза встретились, Ллюэл встал и словно воздвиг между ними стену, а рука его непроизвольно потянулась к поясу за клинком, которого там не было. Сидана стала на какое-то мгновение похожа на попавшуюся в западню перепуганную пташку.

– Нет, все в порядке, тетушка, – непринужденно заметил Келсон. – То, что мне нужно сказать, касается господина Ллюэла не меньше, чем госпожи Сиданы. Хотя, должен вас предупредить, Ллюэл: я хочу, чтобы у нас получился разумный спокойный разговор. Любая ваша попытка его сорвать будет пресечена. Вам все понятно?