Текст книги "Книга таинств Деливеренс Дейн"

Автор книги: Кэтрин Хоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)

Глава шестая

Салем, Массачусетс

Середина июня 1991 года

Конни стояла, сложив руки, перед внушительным, в стиле Ренессанса зданием салемского городского суда и размышляла, зачем ей все это надо. Жара не спадала, весь город закрылся ставнями от палящего летнего зноя. В магазинах ни души. Из одинокого школьного автобуса на улицу высыпались дети и побежали, взявшись за руки, по тротуару. Воздух дрожал, поднимаясь от нагретого асфальта. Конни вошла в здание через раскаленные двери, широко распахнутые и подпертые складным металлическим стулом, чтобы не упустить ни единого дуновения ветерка.

В мраморном вестибюле обволакивала приятная прохлада, а после слепящего солнца все казалось темным. Конни подождала немного, пока глаза привыкнут к полумраку. Пост охраны был пуст, и Конни засунула гарвардский пропуск обратно в карман шорт. Видимо, летом у жителей Новой Англии любовь к порядку сменяется полным равнодушием. Она прошла через вторые, дубовые, двери, тоже распахнутые настежь, и свернула в душный коридор, следуя указателю на стене: «Отдел завещаний».

Уже миновала неделя с того вечера, когда Конни и Сэм удирали из чужого сада. Все это время Конни наслаждалась приятным смущением, не покидавшим ее, даже когда Сэма не было рядом. Утром, болтая с Лиз по телефону-автомату, она во всем обвинила жару, от которой у нее всегда расплывалось сознание, как чернильное пятно от воды.

– Думаю, это не от жары, – сказала Лиз.

– Ой, да ты не представляешь, – стала жаловаться Конни. – У бабушки в доме так душно! А я даже не могу включить вентилятор. Вчера вечером набрала в ванну холодной воды и сидела там полчаса. А Арло совсем размяк.

– Это не важно. Тебе и раньше было жарко, – отмела все доводы Лиз. – Этот парень тебя выбил из колеи. В хорошем смысле.

Конни была ошарашена. Лиз, как всегда, сказала за нее то, в чем Конни не могла сама себе признаться.

Она и правда воспринимала Сэма по-другому. Конни и раньше встречалась с вполне приятными, общительными и равнодушными молодыми людьми, которые с удовольствием ухаживали за ней на вечеринках, угощали пивом, но и только. У нее никогда не получалось завести серьезные отношения с парнями из Гарварда. Она убеждала себя, что они поглощены учебой, и им не до общения. Но Лиз считала, что Конни наводит на них ужас.

Каждый раз, думая о Сэме, Конни смущенно улыбалась. С ним было одновременно и легко, и неспокойно – она даже удивлялась самой себе.

После того дня, проведенного вместе, Сэм вытянул из нее обещание дать ему знать, если она еще что-то выведает о своей таинственной ведьме. И она, избегая его взгляда, согласилась. Приехал поздний автобус, и Конни смотрела, как Сэм садится в него и идет к задней площадке, а в это время автобус тронулся, и на какое-то мгновение создалось впечатление, что Сэм стоит на месте. Он помахал ей рукой, и автобус увез его прочь. Конни почувствовала, что одиночество опять накрывает ее с головой, как покрывалом.

Если она сегодня что-нибудь выяснит о Деливеренс Дейн, у нее будет предлог зайти в молитвенный дом, где работал Сэм, и поделиться новостями. Мысль о находке, которую она сможет показать ему, ручейком возбуждения пробежала по телу. Суды над салемскими ведьмами Конни изучала среди прочего, пока готовилась к экзамену, но нигде в литературе ей не встречалось имя Деливеренс Дейн. Если Деливеренс и была среди осужденных, то, видимо, ее имя не попало в исторические хроники. Почему так случилось, Конни еще предстояло выяснить. Неизвестная салемская ведьма!

Она ускорила шаг, горя желанием начать работу.

В Отделе завещаний возвышалась стойка, снабженная вентилятором и маленьким металлическим колокольчиком. Конни позвонила в колокольчик и уже облокотилась на стойку, собираясь позвать служащего, когда сзади прошелестел голос:

– Я вас с-слушаю.

Конни вздрогнула и обернулась. Перед ней стояла небольшого роста, сухонькая женщина в очках, с тугим пучком на голове. Она была одета в длинную расклешенную юбку и кеды. Сложив руки и сжав губы в тонкую, жесткую линию, женщина смотрела на Конни.

– Добрый день, – взяв себя в руки, сказала Конни. – Мне нужно найти одно завещание.

– Вам назначено? – ворчливо спросила женщина, бросив неодобрительный взгляд на ее шорты и шлепанцы.

Конни оглядела пустую комнату архива, где не было ни сотрудников, ни таких же, как она, исследователей.

– Боюсь, что нет, – твердо сказала она. – Но это займет всего несколько минут. Я понимаю, что вы очень заняты.

Женщина сердито фыркнула.

– Обычно мы обслуживаем тех, кому назначено.

– В таком случае я вам очень признательна, что вы сделали для меня исключение, – сказала Конни, восхищаясь своей дипломатичностью. – Я ищу завещание, написанное и заверенное в начале девяностых годов семнадцатого века.

– В каталоге они по именам, а не по датам! – буркнула женщина.

– Ясно, – сказала Конни. Мышцы лица напряглись. – А нет ли там перекрестных ссылок на даты?

– В этом нет необходимости, – ответила женщина.

В этом нет необходимости. В Новой Англии во всем придерживаются традиций, даже в ущерб целесообразности. Объяснение простое: «Потому что так делалось всегда». И точка. Конни не единожды осаждала эту неприступную крепость, но каждый раз оставалась ни с чем. И теперь она с сочувствием относилась к подростковому бунтарству Грейс. В бабушкином доме, наверное, придерживались патриархального уклада жизни, не допускающего никаких изменений.

– В таком случае, – натянуто улыбаясь, попросила Конни, – не будете ли вы любезны показать мне, где находится каталог на букву Д?

– Карточный каталог там, – сказала женщина, указывая в направлении всей левой части архивного зала. Затем повернулась и исчезла за дверью с надписью «Только для персонала».

– Спасибо, – сказала Конни в пустоту.

Поставив сумку на длинный стол, она подошла к каталогу.

Конни знала, что, если Деливеренс умерла раньше своего мужа (если он у нее, конечно, был), вся ее собственность автоматически перешла к нему. Если она пережила мужа, то, по закону, по крайней мере треть его собственности перешла ей, а остальное детям. Сложнее, если она вообще не выходила замуж, что маловероятно в ранний колониальный период. Конни поняла, что не знает, какого возраста была Деливеренс во время Салемских процессов. Согласно статистике, большинству осужденных женщин от сорока до шестидесяти – возраст, когда женщина приобретала вес в обществе. Предполагаемые ведьмы заметно отличались от остальных женщин общины: у них было меньше детей, чем у других, а экономически они держались независимо. Если Деливеренс – среднестатистическая ведьма, то ей, предположительно, за пятьдесят, возможно, она вдова, и, скорее всего, бездетна.

Заверенные завещания были действующими юридическими документами, поэтому, несмотря на возраст, их хранили в одном каталоге с современными, без каких бы то ни было специальных условий. Конни бродила вдоль металлических шкафов картотеки и, в конце концов, наткнулась на пронумерованный ящик с надписью: «Завещания: Дам-Денфорт». Выдвинула его, и ее обволокло облаком пыли. В ящике стояли сотни папок, и в каждой целая человеческая жизнь, давно закончившаяся и забытая, дележи семейной фермы, сбывшиеся и не сбывшиеся надежды на брачные союзы. Конни всегда трогала эта драма жизни, которая скрывалась в кажущихся бездушными архивах. Но сейчас энтузиазм Сэма вновь пробудил в ней жажду исследования. Интересно, есть ли здесь Марси Лэмсон? – подумала она, перебирая пыльные папки, и в памяти снова всплыло лицо пожилой женщины.

Наконец, зажатая между «Дейнфилд, Харви, 12 декабря 1934 года» и «Дейнфилд, Джэнис, 23 февраля 1888 года», обнаружилась тонкая, грязная ветхая картонная папка, надписанная «Д. Дейн». В восторге от находки, Конни вытащила папку из укрытия, даже не успев толком возмутиться, что стоит она в картотеке не на своем месте. Сев за длинный стол, девушка принялась за чтение.

Завещания, составленные и заверенные в двадцатом веке, выглядели очень официально. На обложке ставились дата и подписи свидетелей и нотариуса, а дальше шел текст самого завещания и юридические разглагольствования. Даже при беглом осмотре было ясно, что оформление не изменилось – аналогичные документы, только написанные от руки, можно было найти и в папках девятнадцатого века.

Обложка на завещании Дейн отсутствовала, а без нее невозможно было выяснить, когда Деливеренс умерла. Конни предполагала, что ее казнили после отлучения от Церкви в 1692 году, но без даты в юридическом документе уверенности не было. В папке, составленной, видимо, в девятнадцатом веке, лежал всего один лист бумаги. Конни встала и, подойдя к двери, где пряталась сотрудница архива, просунула туда голову. Женщина сидела за столом с книжкой на коленях и уже подносила ко рту чашку кофе, когда голос Конни заставил ее вздрогнуть.

– Извините, – сказала Конни от двери, – в документе, который я изучаю, отсутствует обложка. Вы не знаете, не может ли она храниться где-нибудь еще? Или, может быть, есть отдельный том, где записаны все даты заверенных завещаний?

Маленькая женщина сердито посмотрела на нее.

– Нет, – отрывисто сказала она, – за три века всякое могло случиться.

Она взяла в руки чашку, тем самым показывая, что ей нечего больше сказать по этому поводу.

Конни вздохнула и закрыла дверь. Вернувшись к столу, стала изучать завещание и опись имущества – все, что осталось от жизни Деливеренс Дейн. Достав из сумки блокнот, она переписала документ слово в слово, зная, что ей наверняка не разрешат ксерокопировать такой хрупкий листок.

Деливеренс Дейн

жилой дом и 2 акра земли, Марблхед 63 фунта (пятно от воды)

различное белье и одежда 13 фунтов 12 ш.

мебель: кровать, стол, 6 стульев, буфет 12 фунтов 25 ш.

многочисленные предметы чугунной кухонной утвари 90 шиллингов

глиняная посуда 67 шилл.

многочисленная домашняя утварь 54 ш.

стеклянные бутыли 30 шилл.

деревянный сундук 22 ш.

Библия, книга записей 15 ш.

другие книги 12 ш.

1 свинья 1,5 фунта

1 дойная корова 2,5 фунта

7 кур 34 шиллинга

долги по налогам 12 фунтов 10 шиллингов

единственной наследнице Мерси

Конни несколько минут перечитывала список, собираясь с мыслями. Потом закрыла глаза и стала делать мысленный набросок комнаты, где проходила жизнь Деливеренс Дейн. Она представила себе помещение, типичное для конца семнадцатого века, с деревянными полами, большим очагом и пока пустое. Постепенно Конни добавляла туда детали из списка, как художник добавляет оттенки цветов в картину.

Деливеренс, вероятно, вдова – в документе нет упоминания о муже. Около воображаемого очага Конни нарисовала женщину неопределенного возраста, одну. Она из средних слоев общества, ей принадлежит маленький участок земли и некоторое движимое имущество, хотя и не очень ценное. Никакого столового серебра или, например, оловянной посуды у нее нет. Мебель оценена почти наравне с бельем, это значит, что мебель приличная, но недорогая. Про стулья ничего не сказано, но скорее всего они без обивки и подлокотников. Нет ни ковра, ни циновки.

И Конни поставила в комнату простой деревянный стол без скатерти, на него незатейливую посуду, над очагом забулькал чугунный котел, стулья придвинулись к столу, который, однако, накрыт только на одного или двоих. У противоположной стены, а может, в соседней комнате на кровати высятся горы перин и подушек – самых ценных вещей в доме. Шутки ради Конни подвесила под потолком пучки сухих трав и цветов. Воображаемая женщина скрестила руки на груди.

Мысленно Конни вышла на улицу и посадила вокруг дома небольшой сад с огородом: зелень и горох, корнеплоды, которые можно заготовить на зиму, одно-два фруктовых дерева. Рядом с домом навалены дрова, которые Деливеренс колет сама или выменивает у соседей. Конни дорисовала загон для свиньи – она должна быть черная с белыми пятнами и обязательно вислоухая – и небольшой хлев для коровы. Картину дополняли роющиеся в грязи куры. Конни отошла еще немного и теперь созерцала воссозданную ею жизнь Деливеренс Дейн.

Издалека Деливеренс казалась одинокой, но совсем не беспомощной. Она сама себя обеспечивала едой, продавала яйца и творог соседям, а иногда стирала им и шила. Но кое-что оставалось загадкой. Без официальных документов возраст Деливеренс определить было невозможно. В завещании указан единственный ребенок – дочь по имени Мерси. Деливеренс, вероятно, молодая вдова, подумала Конни, и до судебных процессов у нее не было времени завести второго ребенка или еще раз выйти замуж. Но в таком случае имущество скорее перешло бы ее отцу или другому родственнику мужского пола, чем ребенку. Раз Мерси наследовала своей матери, значит, она уже достигла совершеннолетия, но еще не была замужем. В таком случае на момент написания завещания дом Деливеренс непривычно пуст: ни маленьких детей, ни слуг, ни пожилых родственников. Конни нахмурилась. Странно представлять себе двух взрослых женщин – мать и дочь, – живущих одних.

Непонятно и с бутылками. Они стояли в списке отдельным пунктом, хотя могли бы войти в «многочисленную домашнюю утварь». Это наводило на мысль, что их было очень много, или же их стоило упомянуть по какой-то другой причине. Конни попыталась найти место разнокалиберным бутылкам в воображаемом жилище Деливеренс, но пристроить их было некуда. Мысленно Конни поставила одни на стол, остальные на буфет. Зачем Деливеренс столько бутылок? Конни подперла голову руками. Женщина из ее фантазии улыбнулась ей.

– Мисс-с? – прошелестел голос над ухом.

– Да?

Конни в раздражении обернулась. Сухопарая сотрудница архива стояла над ней, сложив руки, и тщетно старалась казаться внушительнее и больше, чем была на самом деле.

– Мы закрываемся через полчаса.

Она кивнула на большие, как в школе, часы над каталогом.

– Спасибо. Я долго не задержусь.

Конни подождала, пока женщина скроется за дверью, и снова уставилась в листок бумаги.

Что-то еще ее беспокоило в этом списке. Она закусила губу, обдумывая, что бы это могло быть. Сумма налогов оптимальна – имущество оценено правильно. Домашние животные самые обычные. Книги? Но в большинстве пуританских семей были книги – не романы, конечно, а напечатанные проповеди, брошюры для духовного подъема и, разумеется, Библия.

– Библия, книга записей, – вслух прочла Конни.

Книга записей?

Конни внимательно вгляделась в листок, лежащий перед ней, как будто, рассмотрев вблизи чернильные линии, она смогла бы разобрать смысл написанных слов. Книга записей? Записей чего? Приходов и расходов? Бухгалтерская книга? У Деливеренс было свое дело? Широко раскрытыми глазами Конни смотрела в одну точку, погруженная в размышления. Женщина-фантазия, все еще стоявшая посреди комнаты, нетерпеливо уперла руки в бока. Конни бормотала себе под нос два слова, чувствуя себя не в силах понять смысл, заложенный в них три века тому назад. Мелькнула мысль, но Конни не могла за нее ухватиться и облечь ее в слова. Наконец через мгновение идея, четкая и ясная, возникла в сознании. Конни вскинула голову как раз в тот момент, когда архивариус сердито вырубила свет.

Интерлюдия

Город Салем, Массачусетс

Середина июля 1682 года

Дерево сегодня сильно удобное, – подумала девочка, устраиваясь поуютнее между двумя толстыми узловатыми ветвями: на одной она сидела, а на другую оперлась спиной. Она поболтала ступнями в воздухе, наслаждаясь ощущением пустоты под ногами. На дереве было прохладнее, летний ветер играл локонами на лбу, забирался в рукава и под чепец. Она хихикнула было, но тут же смолкла.

Сверху земля казалась далекой, зеленый шалаш из листвы и веток надежно укрывал от посторонних глаз и давал восхитительную возможность подсматривать за соседями, которые ничего не подозревали. В саду на дальнем конце улицы она разглядела согнувшуюся над грядкой тетушку Джеймс в соломенной шляпе, а еще дальше, на повороте дороги – ее мужа, достопочтенного Джеймса, верхом на муле направляющегося к пристани. Тетушка Джеймс выпрямилась и схватилась руками за поясницу. Девочка улыбнулась.

В ближнем дворе слышались свист и глухие удары – отец рубил дрова. Вжих, хрясь, бум! А потом стук поленьев, которые он кидал за спину в кучу. Вжих, хрясь, бум! Девочка знала, что за листвой она незаметна, но все равно старалась сидеть тихо, чтобы ее не нашли. На неделе священник что-то говорил в проповеди про ленивых детей, и горожане стали строже к своим отпрыскам. Девочка прислонилась затылком к стволу и сморщила нос.

Живот заурчал, и она прижала к нему руки, пытаясь утихомирить. Посмотрела на ветки вокруг себя и, накручивая на палец прядь волос, задумалась о еде. Цветы на дереве опали неделю назад, яблоки только-только завязались. Она подтянула к себе и зажала в ладонях веточку с кистью маленьких яблок. Мамины подруги хвалили ее, говорили, что у нее «свой» подход к растениям, и сейчас она покраснела, вспомнив их слова. Девочка пристально смотрела на яблочки, которые еще не пошли в рост. Гордыня – грех, – пожурила она себя. Но в животе снова булькнуло, и она опять сосредоточила взгляд на веточке, чувствуя, как ее желание струится через руки и вливается в дерево. На ее глазах самая большая завязь задрожала и начала надуваться, как пузырь, растягивая кожицу, и из светло-зеленой превратилась в коричневато-красную. Набухая и потрескивая, яблоко стало расти и выросло с кулак девочки, потом с два кулака, а потом вдруг предательски сорвалось с ветки и шлепнулось на землю, брызнув во все стороны сочной мякотью.

Удары топора стихли.

– Ма’си! – вдруг услышала девочка голос отца.

Девочка выпятила нижнюю губу – застукали.

– Ма’си Дейн, слезай сейчас же, – сказал отец, подходя к дереву. Мерси, обиженно надулась, и тут сквозь листву она увидела внизу загорелое лицо отца. Мерси забеспокоилась: вдруг он сердится? Но он улыбался, и вокруг глаз лучиками собрались морщинки. Мерси тоже улыбнулась ему. Он поманил ее рукой, и Мерси, схватившись за ветку двумя руками, скользнула вниз, умудрившись не запутаться в ворохе юбок, и приземлилась недалеко от остатков упавшего яблока.

– Надо лущить горох, а ты весь день прохлаждаешься на дереве, – сказал он, скрестив руки и качая головой. Мерси молча опустила голову и спрятала руки под передник. – А если я начну бездельничать, и у нас не будет дров, чтобы готовить еду? Что тогда?

Она пожала плечами и стала возить босой ногой по песку.

– Ма’си! – повторил он.

– Прости, папа, я больше не буду, – прошептала она.

– Ну ладно, – сказал он, кладя тяжелую руку ей на плечо. – Ловлю на слове.

Отец кивнул на плетеную тростниковую корзину, которую Мерси бросила под деревом несколько часов назад, а сам выдернул топор из полена и стал снова рубить дрова. Сейчас же послышалось: вжих, хрясь, бум. Мерси шмыгнула за дерево, схватила корзину и поспешила в огород позади дома.

День выдался теплым, и в платье было нестерпимо тяжело и жарко. Она срывала один за другим стручки и бросала их в корзину, стоящую на земле, напевая себе под нос простенькую мелодию. Дойдя до конца грядки, она наткнулась на пестрый, грязноватого цвета хвост, лежавший в пыли. Принадлежал он маленькой собаке, которая дремала на спине в тени гороховых кустов.

– Привет, Пес!

Мерси опустилась на колени, чтобы приласкать собаку, и та в ответ широко зевнула и потянулась всеми лапами, как кошка. Хорошо бы поменяться с ним местами, – подумала Мерси, – я бы спала без платья в тени, а он лущил бы горох с мамой на жаркой кухне.

– Мерси-и-и! – прокричал из дома женский голос.

– Она в саду, Ливви, – ответил отец, на секунду отвлекшись от дров.

Мерси вскочила на ноги, вытерла нос рукавом и потащила свою объемистую корзину к задней двери дома.

Протиснувшись через прихожую, она взгромоздила корзину на длинный стол в центре комнаты. В очаге с утра горел огонь – готовили еду, – и здесь было намного жарче, чем на улице. Хотя три окна были открыты настежь, через их маленькие проемы проникало очень мало воздуха. Мерси заморгала от дыма, забралась на стул около доски на табуретах, заменявшей стол, и начала чистить горох.

– Вот ты где! – сердито произнес женский голос у двери, и в комнату вошла ее мама, вытирая руки о передник.

Ее всегда теплое, открытое лицо в последнее время осунулось, но Мерси не знала почему. Губы, обычно такие улыбчивые, теперь были крепко сжаты, готовые огрызнуться. Поэтому Мерси привыкла где-нибудь прятаться – на дереве, за шкафом или в полях Джеймса с Псом.

– Я чищу горох, мама! – быстро сказала маленькая девочка, открывая ногтем стручок и вынимая оттуда горошинки.

– Хорошо.

Мама вздохнула и подошла к очагу, где в нише, похожей на улей, выпекалась буханка хлеба. Некоторое время они работали в тишине, прерываемой лишь ударами топора Натаниэля Дейна, коловшего дрова. Потом лениво вошел Пес и устроился под столом мохнатой грудой.

Вскоре входная дверь распахнулась, и в комнату вплыла дородная женщина.

– Доброго дня тебе, Ливви Дейн! – прогудела она.

Поверх вязаного чепца на ней была еще широкополая соломенная шляпа. Женщина подплыла к столу и поставила на него, рядом с корзиной гороха, тряпичный узелок. Деливеренс отошла от очага и улыбнулась женщине.

– И тебе, Сара.

Мерси почувствовала, как мамин палец впился ей между лопаток.

– Добрый день, тетушка Бартлетт, – пропищала девочка. Хотя она знала, что Сара – добрая женщина, ей всегда было неловко в ее присутствии. Рядом с ее необъятным телом Мерси ощущала себя очень маленькой. Сара улыбнулась и ласково потрепала ее по руке.

– Может быть, сидра? – спросила Деливеренс, доставая глиняную кружку. Женщина в это время пыталась уместить свое тело на узкой скамье около рабочего стола. – Сегодня ужасно жарко.

Сара отмахнулась.

– Мне жара не помеха, – сказала она, вынимая шпильки из шляпы. – Но все равно спасибо.

– Кстати, как твой теленок? – спросила Деливеренс. – Принесла его мочу?

– А-а, – сказала Сара, засовывая руку в котомку, привязанную к поясу. – Принесла. Не берет вымя, упрямый паршивец. Мой благоверный боится, что он у нас сдохнет. Но он вроде сильный.

Она вытащила маленькую закупоренную бутылочку с желтой жидкостью и поставила ее на стол. Деливеренс взяла ее и стала смотреть на просвет, поймав солнечный луч, проникавший в одно из окон. Она поворачивала ее налево и направо, нахмурив брови. Бутылочка поблескивала на солнце.

– Посмотри-ка, Марси, – сказала Сара, пока Деливеренс стояла у окна. – Как ты думаешь, что я принесла твоей маме?

Девочка пожала плечами. Сара развязала кулек и приоткрыла его, чтобы Мерси могла заглянуть внутрь.

– Голубика! – воскликнула Мерси, захлопав в ладоши, и заерзала на стуле.

Во время прогулок с Псом она иногда находила кусты голубики, но вся ягода была уже склевана воронами. Сейчас Мерси пожалела о своей подозрительности и решила, что Сара Бартлетт – самая лучшая женщина в городе, хотя и не самая маленькая.

Деливеренс поставила пузырек с телячьей мочой на стол и улыбнулась дочери.

– Ах, Сара. Она обожает голубику. Спасибо тебе большое. А теперь с теленком. Надо попробовать другое снадобье.

С нижней полки шкафа она достала большую тяжелую книгу и раскрыла ее перед собой на столе. Опершись на одну руку, тонкую и нежную, она пролистывала фолиант, пробегая по страницам пальцем сверху донизу и читая про себя.

– Ее мой сын собрал, – говорила в это время Сара. – Привет от него тебе и Натаниэлю.

В комнате наступила тишина, пока Деливеренс рылась в книге. Мерси стучала пятками по ножкам стула и чистила стручки. Сара оглядывалась в поисках предмета для разговора.

– Скверно все с этим Петфордом, – наконец выпалила она. Мерси увидела, как напряглась мамина спина, а когда Деливеренс повернулась к столу, ее голубые глаза потемнели, как будто на них набежала туча. – Достопочтенный Бартлетт на дух не выносит этих присяжных, – продолжала Сара. – А эта Мэри Оливер! – Она фыркнула так, как будто от любой Мэри Оливер мира можно было ожидать всякого. – А уж Питер Петфорд точно не в себе.

Сара погрозила пальцем в знак того, что она говорит всерьез.

Деливеренс стояла, скрестив руки.

– Он потерял единственную дочь, – сказала она тихо. – Неисповедимы пути Господни.

Она опустила несколько металлических булавок в пузырек, снова заткнула его и бросила в огонь очага. Потом стала перебирать пучки высушенных трав, висящие под потолком, выбрала нужную и тоже кинула в огонь. Он с треском вспыхнул, испустив дым и наполнив комнату резким кислым запахом, похожим на запах гнилого бревна. В это время Деливеренс пробормотала себе под нос несколько слов. У Мерси горели глаза – она всегда испытывала восторг и волнение, когда видела маму за работой. Ей не терпелось узнать, какую траву выбрала мама, но надо было дождаться ухода достопочтенной Бартлетт.

– Марси, ты ведь знала бедную Марту Петфорд? – спросила Сара.

Деливеренс качнула головой, кинув на нее предостерегающий взгляд, и та осеклась.

– Ах, – затараторила она, – это лекарство так отвратительно пахнет, Ливви. Зато уж точно поможет, правда?

Она вяло засмеялась.

Деливеренс натянуто улыбнулась и завернула пучок травы в тряпицу, в которой Сара принесла голубику.

– Разотри это с сырым яйцом и водой и нагрей на огне, чтобы получился густой кисель. Намажь им вымя – теленок точно возьмет.

На лице у Сары отобразилось облегчение, когда она взяла у Деливеренс кулек и засунула его в котомку.

– Я знала, что ты что-нибудь придумаешь! Я так мужу и сказала, что Ливви Дейн лучше всех знахарок округа знает, как делать снадобья.

Она неловко рассмеялась, но тут же смолкла, увидев, что Деливеренс встревожена.

Сара взяла свою шляпу и направилась к двери.

– Ну все же это знают. – Она помолчала и осторожно положила руку на плечо Деливеренс. – Послушай, Ливви, не переживай так. Никто не поверит, что ты навредила бы ребенку. Все эти сплетни скоро улягутся.

Сара легонько сжала ей плечо своими большими добрыми пальцами, кивнула Мерси и удалилась.

Сразу после ее ухода в дверях появился Натаниэль Дейн в мокрой от пота льняной рубашке, с грязными руками, к которым прилипли щепочки. Он нес большую охапку дров и, обойдя стол, положил их около очага. Мерси заволновалась: он сейчас скажет маме, что дочка увиливала от работы. Мамино тревожное лицо и напряженные руки не сулили ничего хорошего непослушной девочке. Она нарочито усердно очистила еще несколько стручков.

– Это достопочтенная Бартлетт сейчас проходила по переулку? – спросил он жену. Он со стуком свалил на пол груду поленьев и теперь вытирал руки о штаны.

– Да, она, – сказала Деливеренс. – Ох, Натаниэль!

Голос у нее сорвался, и она, всхлипнув, зарыдала, спрятав лицо в передник. Натаниэль обхватил жену руками, и она уткнулась ему в шею. Плечи у нее дергались. Он гладил ее по голове вымазанной рукой.

– Тише-тише, – бормотал он.

Мерси смотрела на своих родителей и осознавала, что ни разу в жизни не видела, как мама плачет.