Текст книги "Книга таинств Деливеренс Дейн"

Автор книги: Кэтрин Хоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

На мгновение время остановилось, люди застыли, Деливеренс парила в воздухе, прежде чем упасть, а бело-голубой шар сорвался с дрожащих рук Мерси и, пролетев, потрескивая, как молния, над собравшимся народом, ударился о лоб Деливеренс и взорвался невидимыми искрами. В этот момент Мерси почувствовала, как ее сознание соединилось с маминым, увидела, как перед глазами пролетают картины из маминой жизни: большой корабль отходит от берегов Восточной Англии, маленькие мамины ножки бегут через сад сорок лет назад; почувствовала ее восторг в груди при виде юного Натаниэля, всепоглощающую любовь к орущему младенцу – Мерси, грусть и страх, что все это кончится, и непоколебимую веру во что-то неведомое и прекрасное, что должно прийти. Все это сосредоточилось в руках Мерси, и она наполнила тело матери желанием и возможностью быть свободной от боли… В ту же секунду она ощутила, как мамина душа освобождается от смертной оболочки, время возобновляет свой ход, а тело Деливеренс расслабляется, лицо светлеет…

Мерси уронила руки вдоль тела, от кончиков пальцев поднимался дым. Нервы и мышцы дрожали от ослепляющей боли, с которой она справилась лишь ненадолго. Мерси покачнулась и едва не потеряла сознание. Собрав последние силы, она вскарабкалась на спину лошади и, когда над головами пронесся хруст сломанной шеи Деливеренс, Мерси была уже далеко.

Глава двадцать третья

Марблхед, Массачусетс

Осеннее равноденствие 1991 года

Очищенный от обычного хлама длинный обеденный стол сиял золотистой поверхностью, словно его натерли полиролью с лимонным маслом. В распахнутые настежь ставни лились солнечные лучи, пробиваясь сквозь густую растительность сада. Пришло время хрустальной осени, и плотный темно-зеленый ковер дикого винограда, оплетающий окна дома на Милк-стрит, теперь сверкал яркими пурпурными всполохами. Вдруг по саду прошелся ветер, бесцеремонно срывая сухие листья, как старую чешую. Конни открыла последний ставень и с удовольствием оглядела желто-оранжевое великолепие. По мере того как день за днем редел сад в преддверии зимы, ей казалось, что дом, освобождаясь от своих растительных одежд, наполнялся новой жизнью, как и окружающий мир. Налетел еще один порыв ветра, гоня перед собой охапку листьев. Конни с наслаждением вдыхала терпкий аромат земли, готовящейся к переменам.

Вспомнив, что перемены предстояли и у нее самой, Конни вернулась к столу. На нем лежала книга Деливеренс, открытая на «Способе избавления от припадков», рядом с ней исписанный блокнот Конни, разные травы, найденные в саду и в банках на кухне, а еще корень мандрагоры и бутылка, которую она принесла из больницы. Зажженная на случай ранних сумерек старинная масляная лампа дополняла картину. Конни подошла к очагу, где не без усилий – в камине почти не было тяги из-за скопившейся за многие годы сажи – ей удалось развести небольшой огонь. Наклонившись, она пошевелила угли длинной кочергой, и в кирпичные стенки камина полетели искры. Чугунный котел висел на крюке чуть поодаль от огня. Конни прислонила кочергу к стене и посмотрела на Арло, который неподвижно сидел под столом.

– Мне еще только остроконечной шляпы не хватает, – заметила она. Пес моргнул.

План был прост. Заклинание Сэму под подушку она уже положила. Теперь, согласно книге, надо провести небольшой обряд, который «вытянет злодея» – то есть причину недомогания, как поняла Конни, хотя в книге не давалось вразумительного объяснения – из человека, страдающего припадками. Ритуал избавит Сэма от болезни, а заклинание под подушкой не даст ей возвратиться. Конни была готова к боли, которую повлечет за собой выполнение обряда: с каждым разом, чем больше Конни экспериментировала – с цветами ли, с предметами ли, – боль становилась острее. Она положила руки на стол и закрыла глаза. Интересно, а Грейс испытывает боль, когда чистит ауры своих друзей в Санта-Фе? Надо будет спросить. Конни улыбнулась. Голос рассудка, вещавший из самых затаенных глубин ее существа, еще противился задуманному, но в последние недели он становился все тише и тише. Конни представила приветливое лицо Грейс, излучающее уверенность в том, что у Конни все получится, а потом вспомнила Сэма и открыла глаза.

– Ладно, – громко сказала она в пустую комнату и подтянула до локтя рукава свитера. Пробежав пальцем по странице, нашла нужное место в тексте и приступила. – «Если хочешь увериться, что Страдания Человека происходят от колдовства, – прочитала она вслух, – нацеди его собственную водицу в ведьмину бутыль, брось туда булавки или гвозди и нагрей на жарком огне».

В последние дни Конни много размышляла о природе самого слова «колдовство». Ведь значения слов в книге менялись с течением времени так же, как и заглавие – даже те, кто ею пользовался, называли ее по-разному. Сейчас «колдовство» понимается как магическое вмешательство. Но в те далекие времена, предшествующие появлению науки, люди еще не ощущали различия между совпадением и причинно-следственной связью. Конни стала подозревать, что «колдовство» могло иметь не столько собственно магическую, сколько просто неестественную, непонятную природу. Например, отравление в отличие от простуды, то есть что-то приписываемое скорее некоему внешнему источнику, нежели божественному провидению. Если проблема решалась магическим путем, это вовсе не означало, что у нее была магическая предпосылка.

Она взяла старинную бутыль, наполовину заполненную мочой Сэма, и вынула пробку. Внутри уже были две-три ржавых булавки, приставшие к стенкам. Туда же Конни кинула три новеньких серебряных гвоздика по восемь центов за штуку, купленных на неделе в строительном магазине в Марблхеде; раскрытую английскую булавку; швейную булавку с жемчужной головкой, о которую утром в ванной поранила ногу; иголку из улыбающейся куклы из кукурузных листьев с каминной полки; несколько скрепок, вытащенных из степлера в читальном зале Уайденеровской библиотеки; и мебельную кнопку, извлеченную из обивки скамьи, на которую упал Сэм. Каждый предмет, звякая о край бутылки, с шипением падал в жидкость, испуская еле заметный дымок. Заткнув бутыль пробкой, Конни некоторое время смотрела, как жидкость начинает бурлить и закипать, хотя бутыль стояла на столе, вдали от всех источников тепла.

Она снова подошла к очагу, разгребла угли кочергой и кинула в огонь несколько сосновых шишек, которые, шипя и потрескивая, сразу заполыхали, добавляя жару. В книге был дан целый список трав, которые предназначалось сжечь для «верного избавления». Всю неделю в саду и в лесу вокруг дома Конни старательно собирала травы, а потом вешала их сушиться на кухне. Первым она бросила в огонь сухой пучок тимьяна, а потом розмарин, ромашник, шалфей и мяту, испустивших голубоватый дымок, часть которого затянулась в трубу, а часть поползла по потолку столовой. Конни наслаждалась терпким запахом эфирных масел, исходящим от сгорающих трав. Следом она отправила хрупкий букетик дудника с высохшими кружевными цветками. Пламя поднялось и поглотило растения, и тень Конни прыгала и танцевала на полу у нее за спиной, а лицо освещалось оранжевыми всполохами.

Наконец в огонь полетела плимутская горечавка – почти нигде не встречающийся нежный розовый цветок. Конни нашла его, почти погибающего, на глинистом берегу небольшой лужи, именуемой прудом Джо Брауна – всего в нескольких минутах ходьбы от Милк-стрит. Подвядшие, но не засохшие цветки слегка поникли, когда она взяла их в руки. Как только они оказались в пламени, оно извергло из себя белый шар, который, пыхнув, взорвался. Конни на секунду застыла от удивления и заставила себя повернуться к манускрипту.

«Брось бутыль в огонь, а сама читай «Отче наш» и следом самое сильное Заклинание», – говорилось в книге.

– Ладно, – сказала она вслух, чтобы развеять страх. Только он никуда не делся.

– Ладно, – еще раз сказала она, дрожащей рукой беря бутыль и разглядывая ее на просвет на фоне окна. Жидкость бурлила и кипела, булавки и гвозди вертелись в сумасшедшем водовороте.

– Отче наш, – начала Конни. – Иже еси на небеси. Да святится имя Твое. – Читая молитву, она стала приближаться к очагу с бутылью в руке. – Да приидет царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. – Языки пламени взвились кверху, обдавая жаром кирпичные стенки, а комната стала наполняться дымом. – Хлеб наш насущный даждь нам днесь, – продолжала она, зажмурившись от жара. – И остави нам долги наши, – она выбрала более старую формулировку, – яко же и мы оставляем должникам нашим. И не введи нас во искушение! – говорила она уже громче. Никогда раньше она не вслушивалась в слова, а теперь, когда в камине неистовствовало белое пламя, ей казалось, что нужно перекричать его шипение и треск. Она держала бутыль на вытянутой руке над огнем, обжигая пальцы, так что на коже стали вздуваться волдыри. – Но избави нас от лукавого! Яко твое есть царствие! И сила! – Пламя поднялось и жадно лизнуло дно бутыли. – И слава! Ныне и присно и во веки веков! Аминь!

Она разжала пальцы. Завертевшись, бутылка стала медленно опускаться вниз, вниз, вниз и, наконец, упала, подняв сноп искр, а пламя со свирепым ревом сомкнулось над ней. Теперь надо произнести заклинание. Не зная, куда деть руки, Конни молитвенно сложила их на груди и наклонила голову. Волдыри на коже были мягкими на ощупь.

– Agla, – начала она. Пламя вспыхнуло ярче, и из горящих поленьев поползла вверх струйка белого дыма. – Pater! Dominus! – С каждым словом дым становился гуще, он наполнял собой дымоход и выплескивался на потолок, обволакивая балки и подбираясь к открытым окнам. – Tetragrammaton! Adonai! Отец Небесный, умоляю тя, яви Мне Злодея!

Как только последние слова слетели с ее губ, белый дым стал таким плотным, что напоминал хвостатое чудовище, которое, выскочив из камина и скользнув по потолку, вылетело в окно. В это мгновение пламя, громко выдохнув, сникло. Конни открыла глаза: в комнате было тихо и спокойно, дым исчез, а в камине приветливо потрескивали дрова.

Она оглядела комнату, все еще не разжимая рук. Уютно горел камин, где в углях пристроилась закоптившаяся от дыма бутылка. На столе по-прежнему лежали книга и неиспользованные травы. Интересно, а не почудилось ли ей все это – дым, шум, прыгающее пламя?

– И это все? – спросила она у пустой комнаты. Арло нигде не было видно. Она заглянула под стол: там из клубка шерсти на нее испуганно смотрели два глаза. – Можешь выходить, – прошептала она, маня его к себе. – Уже все.

Он не шелохнулся. Конни, хмурясь, выпрямилась. Что-то не так. Дом, казалось, напрягся в ожидании. Она не знала, что делать дальше.

Пока она с широко раскрытыми глазами стояла у стола, опершись на него ладонями, вдалеке раздался грохот, как будто по деревянному мосту ехал тяжелый грузовик. Грохот приближался. За те мгновения, пока она, обогнув стол, подошла к окну, звук разросся и заполнил все вокруг. Под ногами дрожал пол, сосновые половицы гнулись и шатались. Конни упала на колени. Теперь уже сотрясались и стены дома, в шкафу дребезжала посуда, а висящие кашпо с клеомами резко и неровно раскачивались. Конни заползла под стол, пол вздымался и вибрировал. На кухне, свалившись с полки, вдребезги разлетелся кувшин. Она обняла Арло, и в этот момент раздался последний «бум!», и все стихло. Конни высунула голову из-под стола и раскрыла рот от изумления.

На пороге, поправляя свой клубный галстук, стоял Мэннинг Чилтон.

Конни попятилась, потом, услышав его смешок, вылезла из-под стола.

– Боже, девочка моя! – воскликнул он, шагнув внутрь. – А я думал, вы преувеличиваете. И в самом деле, жалкая лачуга.

Конни охватил ужас, но внутренний голос напомнил ей про выжженный на двери круг. Будь на своей земле, звучал в ушах наказ Грейс. Никто не заботится о твоей безопасности больше, чем я. Конни выпрямилась, в смятении.

– Что… – заикаясь, выдавила она, – что вы здесь делаете?

Она быстро пробежала глазами заклинание. В конце значилось: «Яви мне злодея». Но тут она поняла, что не дошла до последней строки. «Когда Водица Закипит, Колдун явится к огню, – обещал рецепт. – Булавками и хитростью заставь его освободить Жертву от его Дьявольских козней. Читай, как приготовить напиток Смерти, дабы узнать о других способах». Далее приводился длинный список латинских названий трав для верного избавления. В самом низу страницы, бледными, почти незаметными чернилами было выведено: «См. дальше».

Конни вскинула глаза на своего руководителя, который приближался к ней с тонкой улыбкой на губах.

– Я все собирался к вам заглянуть. У вас ведь кое-что есть для меня, не правда ли?

Чилтон говорил бодро, но слегка удивленно, словно давно выдвинутая им теория только что подтвердилась.

– Как… – хрипло начала она и сглотнула, во рту пересохло. – Как вы сюда попали?

Он рассмеялся, подходя еще ближе.

– Разумеется, на машине.

Конни успела прочитать несколько исторических описаний заклинания ведьминой бутыли, но все расходились во мнении насчет того, что же должно произойти. Она думала, что заклинание вытянет болезнь – «злодея» – из Сэма и, возможно, загонит ее в раскаленную на огне бутыль. Но, выходит, текст можно прочитать иначе. Оказалось, что заклинание «вытягивает» к огню того, кто виноват в болезни. Чилтон, вероятно, думал, что зашел к ней по собственной воле, однако Конни понемногу осознавала, что его появление явилось результатом ее действий. Она с ужасом смотрела на профессора.

Он наклонился рассмотреть один из стульев, который Конни отодвинула к стене.

– Восемнадцатый век. Прекрасно, – сказал он, ни к кому конкретно не обращаясь. Провел длинным пальцем по узорчатой спинке. – Инкрустация, – заключил Чилтон. Выпрямившись, он посмотрел на Конни. – По правде говоря, я был у себя в кабинете, работал над амальгамами и вдруг решил, что не мешало бы заехать к вам. – Он снова улыбнулся, но уже без всякого веселья. – Надеюсь, ртуть не выкипит. Представляете, как я объясню на следующем собрании исторического факультета химический пожар у себя в кабинете?

– Я… – начала Конни, но мысли бежали впереди языка.

Почему заклинание ведьминой бутыли вызвало именно его?

Она смотрела, как ее руководитель неспешно и невозмутимо осматривает бабушкину столовую.

– Так это и есть то самое гнездышко, о котором вы так беспокоились.

Конни отбросила напрашивавшийся вывод как невозможный. Чилтон – выдающийся, заслуженный ученый. Он пишет книги, читает лекции. Он курит трубку, в конце концов! Ему важна истина, как он сам говорил, и репутация. Он честолюбив и предан своему делу. Но он не отравитель.

Голос рассудка, который Конни вначале заглушила, теперь орал во всю мочь. Алхимия! Амальгамы! Чилтону не терпелось завладеть книгой, чтобы продолжить алхимические опыты. Он пытался подогреть интерес Конни похвалой и обещанием профессионального успеха, а потом еще и следил за ней, когда она искала книгу в библиотеке Гарварда.

Логическая цепочка начала выстраиваться, и у Конни широко распахнулись глаза. Чилтону самому нужна эта книга. Он надавил на Конни, чтобы она ее для него нашла. А если он знал, что это за книга, то лучшего стимула и не придумать.

Конни с исказившимся от ужаса лицом быстро положила руку на манускрипт.

– Это вы, – сказала она глухим голосом. До нее, наконец, дошло, что ради своих амбиций Чилтон не дрогнувшей рукой подверг опасности жизнь Сэма. – Вы тот самый.

– Гм… – отозвался Чилтон, созерцая портрет, висящий на дальней стене столовой. С портрета на него смотрела высоколобая молодая женщина с осиной талией, держа на руках маленькую собаку, едва заметную в тени. На небольшой пластинке под картиной было выгравировано имя – Темперенс Хоббс. – Наверное, вы знаете, мисс Гудвин, что древние арабские алхимики придерживались доктрины двух принципов? – Он выжидающе посмотрел на нее через плечо. Конни встретила его взгляд с едва скрываемым отвращением. – Нет? Они считали, что в основе металлов лежат два «принципа» – философская ртуть и философская сера. Все металлы в разных пропорциях состоят из них. Ртуть – Меркурий – отвечает за «металличность», сера – Солнце – за «горючесть». Философская ртуть и философская сера не тождественны ртути и сере как конкретным веществам. Это скорее духовные, нежели материальные принципы. Эстетика материи. – Он вскинул бровь. – Алхимики любили метафору, – добавил он, проходя мимо портрета и огибая стол. Конни шагнула к противоположной стороне стола и, схватив книгу и пучки трав, прижала их к груди. – К этим двум принципам, которые составляют все металлы, выдающийся человек по имени Парацельс прибавил третий – философскую соль, которая, как он считал, отвечает за… – Чилтон, казалось, искал нужное слово, – «землистость», – нашелся он, – твердость, обоснованность. Итак, металл, огонь и земля – в своем чистом виде – три стихии, составляющие основу мироздания. Золото, согласно рецепту алхимиков, образуется, только если взяты чистейшие ртуть и сера: то, что течет – металлическое, трудно удерживаемое, и то, что взрывается – желтое, демоническое. И соль – для стабильности, осязаемости и целостности. Эти три стихии могут рассматриваться как символы, – он загибал пальцы, – духа, души и тела. Как и во многих фольклорных, магических и даже, – он многозначительно поднял бровь, – религиозных традициях, в алхимии придавалось огромное значение тройственности. Таким образом, для алхимиков был важен вопрос чистоты – то есть как очистить вещество и придать ему лучшую, самую совершенную форму.

Злая усмешка поползла по его губам, и он продолжал:

– Конечно, если в правильной пропорции добавить эти три элемента, скажем, в питьевую воду, то их влияние на все три составляющие человеческой личности может быть… э-э… вполне определенным. И даже смертельным. Особенно опасна сурьма. Ее алхимический символ – шар с крестом наверху, как изображают царственность и философский камень. К тому же, – он усмехнулся, – она близкий родственник мышьяку.

Конни вспомнила, что Сэм говорил про металлический привкус воды из автомата в церкви, и что никто не знал, кто вызвал в тот день «скорую». И вдруг мысленно увидела, как Сэм сверху падает на жесткую деревянную скамью, разбивая ногу, услышала тяжелый удар, и перед глазами заполыхало красным.

– За что вы его? – воскликнула Конни окрепшим голосом. – Он-то чем вам помешал? Я тогда уже почти нашла книгу и собиралась вам отдать.

– А… – сказал Чилтон, проводя рукой по фарфоровому чайнику. Подняв его и повертев на свету, неодобрительно раздул ноздри и поставил его обратно. Когда Чилтон отвернулся, Конни стала рвать на кусочки травы, которые держала в руках. – Я хотел повлиять на вас, – сказал он, все еще стоя к ней спиной. – Я говорил вам, какой это будет ценной находкой для моего исследования. Я даже… – его голос зазвенел, словно он не мог вынести такого разочарования, – …хотел представить вас моим коллегам на конференции, чтобы вы разделили мой триумф. Я готовил вас к большой карьере, девочка моя. С трудом находя время в своем плотном графике, чтобы вы знали. Хотел возвести вас на вершину, под мое покровительство. – Он горестно вздохнул. – Конференция, увы, в конце месяца. А вы мне так ничего и не показали.

Пока он говорил, Конни закрыла глаза, вспоминая текст на той странице. Он гласил:

«Когда Колдун явится, заставить его снять заклятие можно разными способами: 1. См. напитки смерти, стр. 119–137».

Нет, только не это. – Конни задумалась. – Я не могу его убить! Она перебирала руками разбросанные по столу травы. Я не знаю, что делать! – захныкал внутренний голос, но она затолкала его в самую дальнюю каморку сознания и сосредоточилась. Из-под стола послышалось рычание.

«2. Простой способ: брось оную бутыль в котел на огне не дальше, чем в трех футах от оного Злодея, вместе со жгучей Крапивой и корнем Мандрагоры, чтобы обернуть заклятие против него самого, и 3. Если хочешь ослабить действие, ко всему прибавь Желтокорень и мяту и читай Самое сильное заклинание».

Конни открыла глаза и увидела, что Чилтон еще смотрит в окно, качая головой и цокая языком.

– Какой стыд, – говорил он, – у меня было столько надежд. Как вы поняли, я уже почти нашел способ получения философского камня. Это было бы открытие, которого человечество ждет вот уже тысячу лет. – Он обхватил чайник рукой. – На самом деле я уже договорился продать формулу, и за приличные деньги. Философский камень существует! Вероятно, так в древности называли особое соединение атомов углерода, которое может помочь кому угодно – хоть физику, хоть биохимику – привести к чистой и совершенной форме любую разрозненную молекулярную систему. На это указывают метафоры и ребусы в алхимических текстах. Мы буквально ходим по бесценному веществу! Неизвестный никому и известный всем, углерод – основа жизни на Земле. В зависимости от своей чистоты и способа соединения молекул он образует уголь, алмаз и даже человеческое тело. Это как божественный конструктор.

Его рука сдавила чайник, и тот громко треснул.

Перед глазами Конни вдруг возникло видение: Чилтон говорит по телефону у себя в кабинете, и его лицо багровеет, когда в трубке слышится мужской голос: «Конечно, это интересно, но неужели вы думаете, что я вынесу это на обсуждение?» Раздается смех. У Чилтона начинают трястись губы, а зажатый в кулаке карандаш ломается пополам. Он цедит сквозь зубы: «Проклятие, мне просто нужно еще немного времени!» Голос в трубке, смеясь, поддевает: «Ну признай, Мэнни. У тебя ведь для меня ничего нет».

И тут мираж исчез, словно с глаз спала пелена, и Конни вновь очутилась в бабушкиной столовой.

Чилтон еще не закончил.

– Я планирую обнародовать формулу на конференции и свести, наконец, воедино историю и химию. И тогда прощай бесславные учительские будни! – с неожиданно злобой прошипел он. – Но, к сожалению, важный элемент отсутствует. Какой, не знаю, но уверен, что некая процедура.

Когда он посмотрел на Конни, его глаза потемнели от отчаяния.

– Предположим, что и мне нужно было расширить базу источников, – продолжил он уже более холодным тоном. – Конечно, я был осведомлен, что вы первоклассный исследователь, поэтому и взял вас. Но когда вы поведали мне о сохранившейся до нашего времени книге теней, тут уж… – Тонкие бескровные губы растянулись в мрачной улыбке. – Вы действительно поразили меня, девочка моя. Вы обнаруживаете упоминания о книге теней колониального периода, принадлежавшей реально жившей ведьме, а ниточка тянется ни много ни мало из дома вашей незабвенной бабушки! Я понял, что вы мне окажете гораздо большую услугу, чем предполагал раньше.

Он сделал еще один шаг к столу. Рычание стало громче.

Пристально глядя на Чилтона, Конни молча крошила в пальцах корень мандрагоры. Ее щека подергивалась от напряжения. Она смотрела, как Чилтон подходит к столу, а руки работали сами, как будто знали, что делать; сознание, между тем, оставалось полностью свободным. И тут Конни поняла, насколько омерзителен ее руководитель, насколько его испортили самолюбие и жажда славы. В его глазах она видела душу, в которой все человеческое было раздавлено грузом неимоверного тщеславия.

– Как вы знаете, я не верю во врожденный талант, мисс Гудвин, – почти прорычал Чилтон, подходя ближе и проводя рукой по спинке задвинутого под стол стула. – На своих природных данных далеко не уедешь. Упорный труд – вот основа всякой работы. Нужно было придумать способ подстегнуть вас – от своих чахлых похвал результатов я не дождался. – Он помолчал. – В то же время я мог бы убедиться, обладает ли книга такой силой, как я предполагал. Немного амальгамы в организме собьет с толку современную медицину, но не устоит перед настоящей древней знахарской книгой, особенно в руках заинтересованного лица. – У него загорелись глаза. – В один прекрасный день я наблюдал вас в компании, ну, скажем так, неравнодушного молодого человека, и мысль возникла сама собой. И я был прав! – воскликнул он, устремляясь к Конни и хватая ее за плечи. – Отдай мне книгу! – рявкнул он, больно надавливая пальцами и горячо дыша в лицо.

Она вскрикнула, силясь высвободиться, но он навалился всем телом, узловатой рукой норовя вырвать у нее книгу.

И тут, промелькнув мутным пятном, из-под стола выскочил Арло и с яростным рычанием схватил Чилтона за локоть. Заорав от боли, профессор упал на колени и попытался скинуть с себя собаку, вцепившуюся мертвой хваткой ему в руку, словно в крысу. Не теряя времени, Конни кинулась к очагу и, сунув руку прямо в пылающие угли, выхватила старинную бутыль, раскалившуюся так, что пальцы словно увязли в мягком стекле. Бросив бутыль в котел, Конни зажмурилась от невыносимой боли – от обожженных пальцев струился дым. Подковыляв к столу, сгребла искромсанный корень мандрагоры – кожу нестерпимо жгло от прикосновения смертоносного растения – и швырнула горсть в котел. Мандрагора опустилась на дно, зловеще зашипев и выпустив струю черного дыма.

В это время Чилтон поднялся на колени и теперь опирался на стол, чертыхаясь себе под нос. Вскинув ногу, он пнул ею Арло, который с визгом полетел кувырком через комнату и, едва не ударившись о стену, успел вскочить на ноги и исчез в какой-то щели.

– Отдай! – прошипел Чилтон сквозь зубы. – Отдай мне ее. Она моя!

Разорванный рукав твидового пиджака и дорогой рубашки свисал с локтя красными лохмотьями. Чилтон, шатаясь, встал на ноги, прикрывая остатками ткани глубокие раны на руке. Он подходил ближе, прижимая к груди израненную руку, с которой капала кровь.

Конни быстро разгребла сушеные травы на столе и одним точным движением выдернула из кучи несколько стебельков с жилистыми цветками, широкими жесткими листьями и плотными восковыми ягодами – желтокорень. Превозмогая боль, перетерла его в ладонях вместе с крапивой и бросила в котел. Пламя в очаге заплясало, тени Конни и Чилтона бешено запрыгали по комнате.

– Она вам не поможет! – закричала Конни, схватив и прижав к себе рукопись.

– Поможет! Я заставлю! – взревел он и вцепился пальцами ей в локоть. – Она должна! Философский камень – это проводник Божественной силы на Земле! Это камень, на котором стоит церковь Его!

Конни вырвалась из его рук и придвинулась ближе к очагу.

– Нет, – сказала она твердо. – Она не ваша. Я никогда этого не допущу.

И с замершим сердцем разжала руки. Книга упала в огонь.

На лице Чилтона изумление сменилось отчаянием, а потом и яростью, которые прорывались через сдержанность и самообладание, старательно накопленные и взлелеянные за шестьдесят с лишним лет – начиная с отрочества в особняке в Бэк-Бэй, где он, всеми забытый, бродил по гулким коридорам с книгой в руке; затем в общежитии в Гарварде, где Чилтон приглаживал серебряной расческой свои непослушные кудри; потом в студенческом клубе, где он постепенно овладевал мастерством курения трубки. Окончательный лоск он приобрел в кулуарах преподавательского клуба и на собраниях факультета, где на секунду утраченная бдительность грозила бы неминуемым разоблачением и провалом труда всей жизни.

Лоск стремительно испарялся, а в глазах сверкал ужас осознания, что самые глубокие страхи оправдались, что авторитет, выпестованный за столько лет жизни, не скроет душевной слабости. Мэннинг Чилтон был всего лишь дрожащим и алчным человечком, и никакие алхимические трансформации не переделали бы его душу и не превратили бы его в того великого ученого – или великого человека, – которым он так хотел стать.

Чилтон упал на колени и стал голыми руками разгребать пылающие угли, пытаясь вытащить из огня листы рукописи, которые начали чернеть и сворачиваться по краям.

Конни смотрела на него, скрючившегося у котла, который уже забулькал и стал испускать пар, и начала вполголоса читать «Отче наш». Ее сердце наполнилось жалостью. Было противно видеть, что ее некогда уважаемый руководитель превратился в жалкое, отталкивающее животное. Свою человеческую суть он растерял в погоне за истиной, богатством и славой. Ему не хватало только философского камня, которого уже не добыть.

Конни наклонилась и подняла с пола веточку мяты, которая окончательно добьет болезнь Сэма. Как только она опустила ее в котел, пламя взвилось, рассеивая голубые искры, и Чилтон с воплем отдернул обожженные руки. Еще мгновение Конни смотрела на него, потом, решившись, дочитала заклинание до конца.

– Agla, – сказала она тихо, и плотный белый дым повалил из середины горящих поленьев. – Pater, Dominus, – продолжала она, и белый дым стал обволакивать кипящий котел. – Tetragrammaton, Adonai. Отец Небесный, умоляю тя, яви злодея ему, – прошептала она.

Белый дым выгнулся дугой и накрыл собою Чилтона, заползая в рот, глаза и уши, наполняя собой все его тело. Профессор замер, все еще стоя на коленях, и через мгновение дым, вылетев изо рта, покинул его тело и исчез в пламени очага. Схватившись за живот, Чилтон согнулся и закашлялся. Откуда-то из потайных глубин его естества вырвалось рыдание.

Конни почувствовала, что силы оставляют ее, и она опустилась на пол. Прислонившись к ножке стола, она прижала к себе израненную руку. От ссадин и ожогов нервы на ладони словно тянулись и рвались. Она увидела, как капелька желтого яда мандрагоры поднялась на поверхность кожи и испарилась.

Некоторое время Конни сидела, глядя на приветливое пламя, потрескивающее в очаге. Чилтон тихо плакал, прижав к лицу руки. И вдруг в горле и животе у него забулькало, а все тело напряглось – его настиг первый припадок. Глаза закатились за веки, а мышцы стали судорожно сокращаться. Это было ужасно.

– Простите меня… – прошептала Конни.

По щеке поползла слеза, а возле ног появился Арло.