Текст книги "Книга таинств Деливеренс Дейн"

Автор книги: Кэтрин Хоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)

– Благодарю вас, сэр, – сказал адвокат хорошо поставленным, уверенным голосом. – С удовольствием. – Он повернулся к залу и объявил: – Достопочтенный Питер Петфорд, ответчик, вы должны быть подвергнуты допросу.

Жуликоватого вида человек все время опроса свидетелей раскачивался, держась за голову. Теперь он поднял голову и неуверенно встал. Солтонстолл рукой указал ему на стул около судейского стола, и Петфорд опустился на него, беспокойно озираясь. В углу выжидающе застыл Элиас с пером в руке, готовый записывать каждое слово. Солтонстолл взглянул на Эплтона, тот кивнул.

– Достопочтенный Петфорд, йомен, – начал Солтонстолл, – вы обвиняетесь в клевете за распространение в городе лживых свидетельств о достопочтенной Дейн. Вы находитесь перед судом и должны говорить правду.

– Я праведный человек, – выговорил Петфорд дрожащим голосом.

Он опустил голову и отвел взгляд. Эплтону бросились в глаза темные впалые щеки и будто обтянутый кожей череп. Петфорд выглядел сломленным.

– Как случилось, что вы позвали к больной дочери достопочтенную Дейн? – спросил Солтонстолл, самоуверенно глядя на собравшуюся публику.

Он стоял, сцепив руки за спиной. Его голос долетал до каждого уголка.

– Я слышал, что она готовит лекарства для больных… – тихо сказал Петфорд.

– От кого вы слышали? – настаивал юрист.

– Да многие говорили… – неуверенно произнес Петфорд. – О ней известно в городе.

– А Марта, ваша дочь, очень плохо себя чувствовала?

– В понедельник она еще работала в саду, слегла во вторник к вечеру. А через неделю умерла…

– Как она умерла? – спросил Солтонстолл.

– Не знаю… – прошептал Петфорд. – Она плакала, металась и кричала, что ее что-то колет. Она рвала на себе одежду, как будто ее ошпарили. – Его голос на секунду дрогнул, и он закашлялся. – У нее был припадок, – договорил он.

– Достопочтенная Дейн пришла сразу, как вы ее позвали? – не отставал Солтонстолл.

– Да, – кивнул Петфорд, – и не удивилась, что я ее позвал.

– То есть она пришла к вам домой, чтобы лечить ребенка, – уточнил Солтонстолл.

– Да.

– Как именно вышеуказанная Дейн лечила ребенка?

Петфорд нахмурился, вспоминая.

– Кажется, она поддерживала ее голову, шептала ей, а потом достала что-то из кармана и дала ей выпить.

– Что за лекарство она дала ребенку? – спросил Солтонстолл.

– Не знаю… Какую-то микстуру…

Солтонстолл в задумчивости шагал по комнате, кивая.

– А какой был запах у микстуры? – спросил он, подняв бровь.

– Отвратительный, – ответил Петфорд.

– И ребенок выпил эту микстуру? – продолжил Солтонстолл, на этот раз глядя прямо на присяжных.

Они сидели хмурые, все как один. Пэлфри кивал головой.

– Да, она выпила, – ответил Петфорд, – и в тот же момент будто невидимые руки начали бить ее, терзая голову и плечи.

Люди ахнули, и почти все посмотрели в сторону Деливеренс Дейн.

– Видели ли вы, как ее били? – спросил Солтонстолл.

– Я не видел руки, но я видел, как дергается ее тело, я слышал, как она плачет.

– Что вы сделали?

Некоторое время Петфорд молчал, глядя на свои руки. Он сжал губы и поднял голову. Толпа смотрела и ждала. Даже вязальные спицы не щелкали.

– Я так испугался, что не мог двигаться, и умолял достопочтенную Дейн облегчить ее страдания. Она пристально посмотрела на меня, воздела руки над головой и пробормотала что-то непонятное, а глаза ее засветились, как горящие угли. Я окаменел, точно невидимые руки связали меня. Марта перестала плакать, откинулась на подушку и больше не двигалась. И тогда я понял, что колдовство убило мою Марту, а Деливеренс Дейн – злая ведьма.

Публика заволновалась, а молодая женщина вскочила на ноги и воскликнула:

– Как ты смеешь лгать суду! Это клевета! Твоя дочь была околдована, но не мной!

Зал взорвался криками. Стулья стучали по полу, женщины визжали и потрясали кулаками.

Эплтон поднялся с места и крикнул:

– Достопочтенная Дейн, вы должны молчать!

Он увидел, как муж Деливеренс схватил ее за руку и усадил на стул. Ее щеки пылали, светло-голубые глаза стали еще светлее.

Солтонстолл поднял руку и понимающе посмотрел на аудиторию. Крики постепенно стихли, и Солтонстолл важно кивнул.

– Если ребенок был околдован, то как об этом узнала достопочтенная Дейн?

– Не знаю… Это она ее заколдовала.

Солтонстолл размеренно прошел в середину зала и встал спиной к свидетелям, скрестив руки на груди.

– Слышали ли вы о других пострадавших? – Его голос наполнял всю комнату.

– Вот уже несколько месяцев после смерти Марты я слышу, как многие говорят о дурных делах Деливеренс. Некоторых пробирает ужас, когда она взглянет на них! – воскликнул Петфорд, повышая голос.

Солтонстолл встал прямо перед присяжными.

– Вы лжете, достопочтенный Петфорд? – спросил он, глядя в глаза лейтенанту Дейвенпорту, старшине.

– Я не лгу, – ответил Петфорд.

– Клянетесь ли вы в этом перед присяжными и перед собравшимися здесь людьми? – спросил Солтонстолл.

– Клянусь, – ответил Петфорд.

– Очень хорошо, – сказал Солтонстолл. – Вы свободны.

Петфорд на дрожащих ногах добрался до скамьи, где он сидел до этого, а публика снова зашумела. Достопочтенная Дейн сидела без движения, с прямой спиной, вцепившись руками в руки мужа, и как будто не замечала волны злости, клокотавшей у ее ног.

Эплтон повернулся, чтобы поговорить с присяжными, и застыл на месте. Ненависть к Деливеренс Дейн исказила лицо достопочтенного Пэлфри, и Эплтон понял, что вердикт уже вынесен.

Глава четвертая

Кембридж, Массачусетс

Середина июня 1991 года

– Велика вероятность того, что это имя, – заметил Мэннинг Чилтон, рассматривая маленький пергамент.

– Имя? – повторила Конни.

Был первый по-настоящему жаркий день лета, ноги приклеились к жесткому деревянному стулу, на котором она сидела в кабинете своего руководителя. Тоненькая струйка пота предательски потекла вниз по ребрам. Конни всегда беспокоилась, что неряшливый внешний вид выдаст встрепанное состояние ее души. Она восхищалась профессором Чилтоном, который, казалось, был неподвержен стихиям – она никогда не замечала, чтобы зимой его ботинки потрескались от соли, а летом ладони были потные. И сегодня Чилтон сидел перед ней за своим широким, обитым кожей столом в свежей накрахмаленной рубашке, которую украшал безупречный галстук-бабочка.

Профессор положил пергамент на стол и, откинувшись в кресле, посмотрел на Конни.

– Конечно. Пуритане имели слабость к именам, называющим основные христианские добродетели, как, например, Деливеренс – «спасение, освобождение».

– Да, но я полагала, что у них в ходу были библейские имена – Сара, Ребекка, Мария…

Сухой и горячий воздух кабинета как будто высосал из Конни всю сообразительность. Не так уж беден Гарвард, чтобы не поставить кондиционеры, – подумала она. Вентилятор, примостившийся на высоком книжном шкафу, старательно работал, перегоняя тяжелый воздух под потолком кабинета, не в состоянии охладить его.

– Да, действительно, – сказал Чилтон. – Но не менее часто встречались и добродетели: Честити – «целомудрие», Мерси – «милосердие», и многие другие.

– Но Деливеренс? – настаивала Конни. – Я никогда такого не встречала раньше.

– Возможно, оно не такое обычное, как Мерси, однако и не редкое, – сказал он, сложив пальцы куполом и облокотившись на ручки кресла. – Так где вы это нашли?

– В бабушкином доме, в Марблхеде, – ответила Конни, пододвигая к себе листок.

– Загадка, – сказал Чилтон. Его глаза заинтересованно светились, как будто он увидел что-то, недоступное глазу Конни. – Вы можете узнать в местном историческом обществе. Или посмотреть в церковных книгах, есть ли там записи о рождении или венчании. Естественно, из чистого любопытства.

Конни кивнула.

– Думаю, я так и сделаю, – сказала она, бережно держа в ладони кусочек пергамента.

Конни так и не сказала Чилтону про ключ, в большей степени потому, что она не могла объяснить, как и почему он оказался там, где она его нашла. Зачем кому-то понадобилось прятать ключ в Библию? Этот вопрос мучил ее уже две недели с тех пор, как она нашла ключ с вложенным в него пергаментом. Ключ она носила в кармане и время от времени трогала, как будто искала ответ на его холодной поверхности.

– Кстати, Конни, – сказал Чилтон, внимательно глядя на нее, – как там у нас с диссертацией? Я ждал, что вы мне уже что-то покажете.

– Знаю, профессор, – ответила Конни, внутренне сжимаясь.

Она сначала колебалась, стоит ли идти к нему со своей находкой, опасаясь, что на нее обрушится гроза. Вот и сейчас она видела, как над его головой уже собираются тучи, готовые пролиться дождем.

– Простите, я так долго разбиралась с этим домом… – пролепетала она, но оправдание прозвучало неубедительно.

– Написание диссертации – ваша основная деятельность, – начал он, вставая с кресла. Внезапно зазвонил телефон и прервал его на полуслове. Чилтон раздраженно глянул на телефон, потом на Конни, потом опять на телефон.

– Проклятие, – сказал он. – Извините, это недолго, – и взял трубку.

Конни с благодарностью восприняла эту краткую передышку и повернулась к полкам, висевшим вдоль стен кабинета, рассеянно скользя взглядом по корешкам книг. Конни и Лиз часто шутили, что аспирантов лучше не приглашать в гости – они будут весь вечер торчать около книжного шкафа.

На ближайших к столу полках стояли традиционные монографии по истории колониальной Америки – о первых поселенцах, о войнах с индейцами, о падении пуританской теократии. Многие из них имелись у нее самой. Верхние полки были заняты книгами, о которых Конни даже и не слышала: «Алхимический символизм в психоанализе Юнга»; «Алхимия и формирование коллективного бессознательного»; «История средневековой химии».

– Я осведомлен об этом, – тихо говорил в трубку Чилтон. – Но я вас уверяю, что работа будет готова. Да.

Конни не двигалась. Вдруг она услышала, как Чилтон позади нее кашлянул. Обернувшись, она увидела, как он выжидающе смотрит на нее, прикрыв рукой трубку.

– Ах да! – воскликнула Конни, поняв, в чем дело. – Простите.

Она встала и выскользнула из комнаты.

Конни бесцельно бродила в холле перед кабинетом Чилтона, без всякого интереса рассматривая потолок. Уже несколько минут она слышала из-за двери приглушённый голос, изредка переходящий на крик.

– Мой бог, сколько я могу повторять! В сентябре на конференции Ассоциации! – кричал он.

Конни нахмурилась. Чтобы Чилтон когда-нибудь повысил голос? Она прошла немного дальше по коридору и уставилась на картину, висевшую на противоположной стене. Это был скучный пейзаж в зеленых тонах, на переднем плане лежало поваленное ураганом дерево. На небе чернели грозовые облака, сквозь которые слева просвечивала желтая луна, а справа кроваво-красное солнце. Жуть. И кому хочется это видеть каждый день?

– Даю вам слово, – продолжал Чилтон за дверью. – Да. Прежде чем вы примете решение, я попросил бы подождать, пока я не представлю вам то, что у меня есть.

Он опять понизил голос, и как Конни ни старалась отвлечься на картину, она навострила уши, чтобы услышать, что еще скажет Чилтон. С трудом она разобрала: «Скорее материя, а не камень». И больше она уже ничего не слышала. Несколько минут прошло в тишине. Конни упорно смотрела на картину, уже который раз пробегая взглядом извилистую реку до ее поворота в неизведанное. Пейзаж был подробным до такой степени, что Конни узнавала цветы и травы, нелепо собранные вместе, будто бы дневные и ночные растения могли цвести в одно время.

– Я не хочу, чтобы вы отвлекались по пустякам, – резко сказал Чилтон, заставив Конни подпрыгнуть на месте.

Картина настолько поглотила ее внимание, что она не слышала, как открылась дверь кабинета. Входя следом за Чилтоном в комнату, Конни старалась отогнать тревожное ощущение, оставшееся от пейзажа. Она села на стул, несколько смущенная услышанным.

– Итак? – сказал Чилтон, придвигаясь к столу.

Конни попыталась отбросить от себя неприятные мысли, навеянные картиной, и сосредоточилась на его вопросе. Что-то про трату времени на пустяки. О чем это он?

– Извините, профессор Чилтон. Сегодня очень жарко… Что вы только что сказали? – выговорила Конни, тут же возненавидев свои слова.

Она остро чувствовала свое еще не твердое положение на факультете и потому все силы направляла на то, чтобы при встрече с Чилтоном быть готовой поддержать любой разговор. У нее горели уши, а Чилтон кисло улыбнулся.

– Я сказал, что мы не хотели бы, чтобы вы отвлекались от своей работы, – отчеканил он.

– Нет-нет, конечно, нет… – заикаясь, произнесла она.

– Наверное, хорошо и приятно провести лето, разбирая вещи, или что вы там делаете, – продолжал он. – Но мы не можем относиться к лету, как безмозглые молоденькие студенты, не правда ли? – Чилтон прибегал к королевскому «мы» только в крайней степени раздражения. Его неудовольствие уже начинало надоедать. – Девочка моя, вы должны сосредоточиться. Если мы занимаемся научной работой, для нас лето – период времени, когда мы свободны и можем полностью посвятить себя работе. Будет прискорбно, если вы не воспользуетесь открывшимися перспективами.

Конни помедлила с ответом, не совсем уверенная, что правильно поняла его тон. Девочка моя, подумала она. Джанин Сильва взбесилась бы, узнай она, что Чилтон обратился к Конни в такой унизительной форме. Он, наверное, полагает, что это звучит ободряюще и даже нежно. Он ведь так не церемонится с аспирантами мужского пола, поэтому можно считать, что он выказывает ей особое расположение.

Чилтон улыбался широкой снисходительной улыбкой. Конни невольно потерла ключ в кармане, ища поддержки.

– Я не намерена даром терять время этим летом, профессор, – холодно ответила она.

– Конечно, моя милая. Я всего лишь не хочу, чтобы посторонние дела отняли у вас все силы. Нам нужен необычный, потрясающий первоисточник. Пока вы разгадываете свою маленькую загадку, не теряйте из виду настоящую цель. На самом деле… – Он замолчал и потянулся своими длинными пальцами к трубке, которая лежала в медной пепельнице на столе. Когда он чиркнул спичкой, Конни поняла, что встреча близка к завершению. Задув огонек, Чилтон закончил свою мысль: – …вполне вероятно, что ваша случайная находка принесет вам удачу. Первоисточник ждет! Нужно только хорошо поискать.

Кивнув, Конни встала и надела на плечо сумку. Уже взявшись за ручку двери, она обернулась.

– Профессор, – отважилась произнести она, переминаясь с ноги на ногу, – вы будете в этом году выступать на конференции Ассоциации специалистов по истории колониальной Америки? Я все думала, ехать мне или нет.

Глядя на него, она пыталась понять, догадается ли он, что она намекает на его телефонный разговор. Несколько секунд он молчал, словно мысленно взвешивая все за и против. В конце концов, он пыхнул трубкой и, выпустив дым через нос, рассмеялся.

– Ага, значит, вы меня слышали. – Он опять попыхтел трубкой. – Уже некоторое время я работаю над одним проектом. Рассчитываю его закончить к конференции.

– Над каким проектом? – спросила Конни, пристально изучая его лицо. С тех пор как они не виделись, кожа его заметно пожелтела, а морщины вокруг глаз и рта стали глубже.

– Э-э-э… Ну, на это у нас еще будет время, – ответил Чилтон нарочито небрежным тоном. Он явно уходил от ответа. – Я знаю, что вам не терпится начать свое исследование.

– Да-да.

Конни не сводила с Чилтона глаз. Он улыбнулся ей, но в этой странной улыбке не было ни теплоты, ни радости. Как же ее описать? Конни долго не могла найти подходящего слова, потом поняла: улыбка была голодной.

На следующий день летний воздух стал плотным от влаги, которая тяжелым покрывалом опустилась на кожу Конни. Сбежав из бабушкиного дома, в котором из-за жары невозможно было находиться, Конни направилась на главную улицу в центре Марблхеда, если это можно было назвать центром. Она стояла в одинокой телефонной будке, одной ногой придерживая дверь, чтобы та не закрылась, и плечом прижав трубку к уху.

– Спасибо, я подожду, – сказала она сонному голосу на другом конце провода.

В трубке что-то щелкнуло и затихло, как будто ее положили на рычаг. На другой стороне улицы подростки в плавках и купальниках толпились в магазине с мороженым, перелистывая журнал «Пипл» месячной давности и толкаясь локтями. Конни стерла пот с верхней губы и поймала себя на том, что завидует этим беззаботно щебечущим детям. А может, в ней проснулась ностальгия. Она уже почти забыла, что когда-то и сама летом не знала, куда деваться от безделья и чем заполнить долгие скучные дни.

В трубке опять щелкнуло.

– Ничего нет? – переспросила Конни через потрескивания в трубке. – Вы уверены?

Телефон возмущенно заскрежетал.

– Может быть, посмотреть в другом написании? Например, Дэйн или Ден?

В телефоне снова зачирикали. Конни торопливо строчила в блокноте, положив его на полочку, где обычно лежал телефонный справочник.

– Хорошо. – Она разочарованно вздохнула. – Спасибо.

Конни повесила трубку и секунду раздумывала, не позвонить ли Грейс. Она не говорила с мамой с тех пор, как приехала сюда. Интересно, что та скажет о невероятно ярких видениях, преследовавших ее в последние несколько недель. Конни сжала губы и нахмурилась. Или Грейс забеспокоится, что Конни мало спит, и пустится в пространные объяснения о том, какие травяные чаи могут помочь. Или подумает, что у Конни «открывается второе зрение», и начнет говорить об очищении ауры. Тем не менее из всех, кого Конни знала, Грейс – единственная, кто сказал бы, что галлюцинации это хорошо. Поддавшись порыву, Конни набрала номер Грейс в Санта-Фе, подождала четыре или пять гудков и сразу повесила трубку, услышав автоответчик: «Да будет благословен этот день, дорогой гость!»

Конни сердито выдохнула и выскочила на улицу. Палящий полдень освежал прохладой после душной, как парник, телефонной будки. Значит, в историческом обществе больше делать нечего. Никаких записей или упоминаний о Деливеренс Дейн. Или Деливеренс Ден. Или вообще какой бы то ни было Деливеренс. Конни вытащила из кармана ключ, который ярко сверкнул на солнце.

Чилтон предлагал проверить церковные книги. Утром она уже заходила в марблхедский молитвенный дом, и какая-то очень разговорчивая матрона в шортах-бермудах поведала ей, что Первая Конгрегационалистская церковь у Моря объединилась с Первой церковью в Салеме около 1720 года, так что списки первых членов общины должны храниться в Салеме. Было так жарко и душно, что Конни обрадовалась предлогу прокатиться в соседний городок. Если и там ничего не найдется – а Конни предполагала, что именно так и будет, – она махнет на все рукой и пойдет на пляж. В багажнике ее «вольво» давно лежали полосатый зонтик и полотенце в компании с купальником и триллером, купленным в дешевом магазине при церкви. На секунду ей представился укоряющий взгляд Чилтона, и Конни рассердилась. Никто не может работать в такую жару, решила она твердо, и мысль о Чилтоне улетучилась. Хорошо бы приехала Лиз, чтобы вместе искупаться. Но Конни вспомнила, что сегодня среда – у Лиз занятия.

– Маленькую порцию шоколадного с орехами и цукатами, – сказала она девушке за прилавком с мороженым, вытаскивая из кармана смятый доллар. Девушка посмотрела на нее, сказала: «Ща, минутку», – и снова уткнулась в телевизор, стоявший рядом на прилавке. Там шел старый добрый сериал «Дни нашей жизни».

В какой-нибудь другой день Конни начала бы пререкаться, но не в такую жару. Она сжала пальцы в карманах шорт и, прислонившись к прилавку, стала ждать. Слава богу, что ей не приходится на работе надевать шляпу в бело-розовую полоску.

Она понимала, что со спокойной совестью полежать сегодня на пляже не сможет. Если не разбираться с бабушкиным домом, то надо хотя бы заняться диссертацией. Конни покачала на пальце шлепанец, размышляя над отсутствием упоминаний Деливеренс в городских документах. Может, Чилтон не прав? Может, это не имя, а что-то еще. Но что?

По телевизору пошла реклама, продавщица поднялась со стула и подплыла к прилавку.

– Какую вам? – спросила она.

– Маленькую, – ответила Конни. И добавила: – В вафельный рожок.

Жизнь коротка, – подумала она, – собирай ее в вафельный рожок.

– Угу, – сказала девушка, всем своим видом показывая, что делает Конни одолжение.

Конни смотрела, как она равнодушно набирает шарики мороженого из контейнеров, напрягая загорелые руки. Через год-два ее привлекательное личико станет жестче, а вокруг рта появятся морщины.

– Все? – спросила девушка, передавая Конни рожок.

– В общем, да, – ответила Конни, протягивая доллар. – Вы не скажете, как найти Первую церковь в Салеме?

Девушка уставилась на Конни, перекатывая во рту жвачку.

– Сёдня среда, – сказала она.

– Да, я знаю, – ответила Конни.

Продавщица посмотрела на нее еще немного, потом пожала плечами.

– До сто четырнадцатого, потом налево по Проктору, – сказала она, махнув рукой.

– Спасибо, – сказала Конни.

Девушка приподняла бровь, кивнув на банку из-под кофе, на которой было написано: «Чаевые». Конни бросила туда монетку в двадцать пять центов и вышла из магазина на раскаленную улицу.

Через час Конни стояла на пороге молитвенного дома и в темноте ничего не могла рассмотреть, кроме неясных силуэтов многочисленных рядов сидений, уходящих куда-то вдаль. Дверь за ней захлопнулась, перекрыв доступ дневному свету и погрузив Конни в прохладный мрак, пропитанный запахом дерева и мебельного лака. Она пробовала стучаться в дверь конторы на другой стороне улицы, но там было закрыто. Посмотрев в щель для почты, Конни увидела чистенькое тусклое помещение с пустыми столами и стульями.

Она стояла и ждала, пока глаза приспособятся к темноте. Постепенно стали вырисовываться высокие стрельчатые окна, и из сумрака проступили очертания зала. Вдоль стен что-то шуршало и скрипело, но в пустом помещении невозможно было понять, откуда идет звук.

– Ау? – негромко позвала она. Голос прозвучал глухо, как в пещере.

– Да, кто там? – отозвался голос, казалось, из ниоткуда.

Конни огляделась по сторонам, но никого не увидела.

– Извините за беспокойство, – начала она, – но я хотела бы поговорить со священником? – Она рассердилась на себя, что вместо утверждения получился вопрос.

– Он в паломнической поездке, – сказал все тот же приглушенный бестелесный голос, – вернется не раньше августа.

Неожиданный поворот. Конни помедлила. Какая замечательная возможность улизнуть на пляж! Но в кармане шорт на ногу давит ключ.

– Собственно, к самому священнику мне не нужно, – нерешительно сказала Конни. – Мне просто хотелось бы кое-что посмотреть в церковных архивах.

– Подождите, – откликнулся голос.

Теперь ей показалось, что он исходит откуда-то сверху. Послышался шорох, затем скрипучий свист, словно закидывали удочку, и прямо перед Конни приземлилась темная фигура. Девушка в изумлении попятилась. Фигура оказалась худощавым молодым человеком, одетым в заляпанный краской комбинезон, а на стройных бедрах висел пояс с инструментами. Молодой человек отстегнул страховочный трос, спускавшийся с высоких лесов, и шагнул к Конни, протягивая ей руку.

– Добрый день! – сказал он, улыбаясь ее удивлению.

Она беззвучно открывала и закрывала рот. От волнения рука, как всегда, потянулась потеребить кончик косы, лежавший на плече. Молодой человек улыбнулся шире.

– Здравствуйте! – наконец выговорила она и, отпустив косу, пожала незнакомцу руку. Его ладонь была сухая и твердая, и Конни только сейчас поняла, как она сама запарилась и растрепалась.

– Думаю, Боб не будет против, если я покажу вам архивы, – сказал он, возобновляя разговор. – На них редко кто хочет взглянуть.

У него под носом Конни разглядела кольцо пирсинга и улыбнулась, приятно удивившись. Наверное, играет в гранж-группе. Она представила, как он объясняет какой-нибудь очередной девушке, что ему надо заняться музыкой всерьез, и с трудом подавила смешок.

– Боб? – переспросила она, едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться.

– Священник. Я думал, вы его знаете. – Молодой человек с любопытством посмотрел на нее.

– Нет-нет, я его не знаю. Я аспирант, набираю материал для диссертации.

– Правда? – заинтересовался молодой человек, ведя Конни по боковому проходу к винтовой лестнице. – А где вы учитесь? Я сам окончил магистратуру в Бостонском университете. По реставрации и сохранению архитектурных памятников.

Конни удивилась и тут же смутилась. Она-то приняла его за разнорабочего.

– В Гарварде, – застенчиво сказала она. – Изучаю историю колониальной Америки. Меня зовут Конни.

– Я многих знал оттуда, правда, несколько лет назад. Раз вы колониалист, вы в нужном месте.

Молодой человек улыбнулся. Если он и заметил ее неловкость, то виду не показал.

Он провел Конни к двери, которая скрывалась под лестницей, ведущей, как предположила Конни, на хоры. Вытащив из-за пояса большую связку ключей и выбрав самый маленький и изящный, вставил его в замочную скважину. Открыв дверь, жестом пригласил Конни войти. Она почувствовала на себе его взгляд, и пока протискивалась мимо, случайно задела рукавом его комбинезон.

Комната была без окон. Ее освещала одна люминесцентная лампа, которая зашипела и защелкала, когда ее включили. Вдоль стен от пола до потолка рядами громоздились справочные книги в кожаных переплетах, от потрепанных до самых новых. Справа от двери, под лестничную клетку были втиснуты деревянные шкафы с каталогом, а в центре комнаты стоял обычный столик, как для игры в карты, в окружении складных стульев.

– Тут записи о крещениях, там о венчаниях, о смерти. – Молодой человек указывал на разные ящики шкафов. – А здесь мое любимое: списки членов церковной общины – всех, кому было официально разрешено присоединиться к церкви. – Он помолчал и добавил: – И тех, кого исключили.

– Невероятно! – воскликнула Конни, оглядывая комнату. – Потрясающе! У вас столько материала, и совсем нетронутого! – Она положила руку на один из ящиков. – Даже каталог есть.

– Что-то туда не вошло, есть пробелы. – Молодой человек сложил на груди руки и улыбнулся. – Но я тут почти ни при чем – я занимаюсь реставрацией свода. К июлю−августу должен закончить. Потом примусь за колокольню. А потом найду себе еще работу на верхотуре.

Из кармана комбинезона он вытащил визитку и вручил ее Конни. На визитке значилось: Сэмюэль Хартли, верхолаз.

– Меня зовут Сэм, – объяснил он.

Конни рассмеялась, не сдержавшись.

– Верхолаз? Вы серьезно?

Молодой человек – Сэм – посмотрел на нее с притворно обиженным видом.

– Ну конечно! – ответил он. – Надо признаться, нас таких немного. После университета я работал в Обществе по охране древностей Новой Англии.

– У них замечательная программа по охране старины, – поспешила вставить Конни, припомнив название. – Не будь их, многое уже было бы на свалке.

– Да уж, действительно, – согласился Сэм. – Они молодцы. Но мне претит целый день сидеть за столом с бумажками. Я потому и стал реставратором, чтобы своими руками касаться древностей, которые остальным трогать нельзя. Вот так, – он указал на свой пояс с инструментами, – я тут и оказался. В Новой Англии полно старых колоколен, на которые можно забраться.

Конни улыбнулась.

– И затащить туда тросы со страховкой.

– Это да, – улыбнулся он в ответ. – Итак, что мы будем искать?

Конни очень хотелось показать ему ключ. Сэм совсем не похож на сухого и холодного научного работника – он заражает энтузиазмом. Конни попыталась представить Мэннинга Чилтона, который с горящими глазами рассказывал бы о своей алхимической истории. Но образ распался. Даже Томас, ее студент-дипломник, созданный для науки, направлял свою страсть в методическое русло и, казалось, был абсолютно лишен дара удивления.

Разговор с Сэмом напомнил Конни о том времени, когда история была для нее притягательной и захватывающей наукой. Сэм прислонился к дверному косяку, сложив на груди загорелые мускулистые руки и скрестив ноги. Конни поняла, что не сводит с него взгляда, и поспешно опустила глаза.

– Я перебирала старые бумаги в бабушкином доме в Марблхеде, – начала она, решив не упоминать про ключ, – и кое-что нашла. Я не уверена, но думаю, что это имя.

Она вынула из кармана маленький кусочек пергамента и протянула ему. Сэм расправил листок и кивнул:

– Может быть. Вы уже были в историческом обществе? Что выяснилось там?

– Ничего. Никаких упоминаний о Деливеренс. Потом я пошла в церковь, там сказали, что все их записи здесь.

– И почему вы думаете, что это относится к первому периоду колониальных поселений? – спросил он.

– Во-первых, материал бумаги и стиль написания, – начала объяснять Конни. – К тому же имя слишком старомодное, после Гражданской войны таких уже не давали. Но это всего лишь моя догадка. Может, это вообще не имя.

Сэм поскреб заросший щетиной подбородок.

– Вроде логично. Этот почерк похож на те, что я уже видел. – Поймав на себе ее удивленный взгляд, он объяснил: – Я бываю в Комитете по охране архитектурных памятников.

Конни помолчала, оглядывая ряды нетронутых архивов.

– На это уйдет немало времени, – вздохнула она.

– Я все равно хотел отдохнуть от покраски, – засмеялся Сэм.

Три часа спустя Сэм и Конни сидели спиной к спине на карточном столике и отдыхали. Руки были испачканы пылью – тщетно пересмотрев полкаталога в поисках нужного имени в различных написаниях, они стали вытаскивать с полок книги, по две-три сразу, начиная с самых старых. Старания успехом не увенчались: в период с 1629 по 1720 год в записях о крещении не нашлось никакой Деливеренс Дейн.

– А если Дейн – фамилия мужа? Тогда без толку искать в записях о крещении, – заметил Сэм.

– Возможно. Но надо же было где-то начать. Вот почему изучать историю женщин намного сложнее, чем мужчин. Сколько раз выходят замуж, столько раз меняют фамилию, – ответила Конни. И добавила: – И словно становятся другими людьми.

В следующий заход они обнаружили отдельные разрозненные записи о бракосочетании людей с фамилией Дейн, включая некую Марси Дейн, которая вышла замуж за человека по фамилии Лэмсон в 1713 году. Ни одну замужнюю Дейн не звали Деливеренс, да и не похоже, что они состояли в родстве. Уверенности не было – некоторые страницы архива за 1670-е годы отсутствовали.

После нескольких часов безрезультатных поисков молодые люди уже начали подозревать, что словосочетание на пергаменте вовсе не имя. Но все-таки решили просмотреть записи смертей.

– Ого, а вот и бедная Марси Лэмсон, – пробормотала Конни, перевернув страницу книги, датированной 1750–1770 годами. – Она умерла в 1763 году.

Конни вдруг охватил священный трепет, незнакомый ей раньше. Она подперла грязной рукой подбородок и сидела, как зачарованная.

– Что случилось? – спросил Сэм, просматривавший том за 1730–1750 годы, лежавший у него на коленях.

– Ничего… – Конни вздохнула. – Просто думаю.