Текст книги "Книга таинств Деливеренс Дейн"

Автор книги: Кэтрин Хоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

Глава двадцать вторая

Салем, Массачусетс

Начало сентября 1991 года

Конни нажала ручку двери и, услышав щелчок замка, проскользнула в палату. Рядом с входом стояла пустая кушетка со свернутым матрасом и подушками без наволочек. Конни на цыпочках прошла мимо нее к дальней кровати, стараясь не разбудить спящего пациента. У него так мало времени на сон.

На кровати на спине лежал мускулистый молодой человек с загипсованной от колена до ступни ногой. Дыхание с тихим шелестом вырывалось из полуоткрытых губ. Волосы были убраны со лба, а в углах глаз расходились лучиками морщинки, словно он улыбался во сне. Конни придвинула к кровати стул и села, подперев руками подбородок. Веки молодого человека дрогнули, и он тихонько всхрапнул. Врачи вынули у Сэма из носа кольцо, и он теперь выглядел моложе и не так пугающе. Она прошлась взглядом по его телу, скользнув по черной кельтской татуировке – юношеская глупость, как он сам говорил, – стала блуждать по груди, по сильным рукам и вдруг наткнулась на мягкие ремни, крепившие запястья к металлическому каркасу койки.

О, Сэм! – подумала она.

– Конни, знаешь, мы бы отнеслись с пониманием… – сказала ей его мама на прошлой неделе за чашкой кофе.

– Простите? – смутившись, переспросила Конни. – К чему?

Линда повертела в руках чашку, не глядя Конни в глаза.

– Мы с отцом отнеслись бы с пониманием к тому, что все это немного… немного слишком для тебя, – сказала она.

Она разрешает мне расстаться с Сэмом, – осознала Конни. У нее и мысли такой не возникало.

– Вовсе нет, – ответила Конни, встретившись взглядом с Линдой.

Теперь она слушала больничную тишину, изредка прерываемую приглушенными сообщениями громкой связи в коридоре. Сэм вздохнул полной грудью и сдвинул тонкую простыню. Конни осторожно, двумя пальцами поправила ее. Он не пошевелился.

Ей очень хотелось с ним поговорить, странно, что он спал именно сейчас. Конни открыла сумку, достала стеклянную бутылочку, которую взяла из дома, и карточку из бабушкиной коллекции – ту, на которой не было заголовка.

Если застукают, решат, что я сошла с ума, – подумала Конни, сжимая губы в тонкую линию. – И Сэм в первую очередь.

Она посмотрела на его лицо. Сэм хмурился – наверное, плохой сон. Веки дрожали от напряжения, и Конни поняла, что надо действовать быстро.

Она закатала рукава рубашки и оторвала кусок бумажного полотенца от висящего на стене рулона. Расстелив полотенце на подоконнике, поставила на него пыльную бутылку и вынула пробку. Тихонько подойдя к двери, приоткрыла ее и выглянула – нет ли случайно врачей, сестер или родителей Сэма. Коридор был свободен, только в дальнем конце хихикали несколько подростков-волонтеров. Свет флуоресцентных ламп отражался на исцарапанном линолеуме. С тихим щелчком Конни закрыла дверь.

Прокравшись обратно, она увидела, как напряглись в ремнях руки Сэма. У нее мелькнула мысль, что в любой момент могут начаться судороги, которые вырвут его из сна. Она опустилась на колени, чтобы залезть под кровать. Сердце забилось быстрее, по рукам и ногам побежал нервный огонь. Вот он – пластиковый контейнер, куда из складок простыней вела трубка катетера. Быстрым движением Конни отцепила трубку, скривив губу от отвращения. Хоть бы это был кто-нибудь другой, – подумала она, осторожно вылезая из-под кровати с контейнером в руке. Встав на ноги, она глянула на Сэма. Спит. Хорошо.

Вернувшись к подоконнику, Конни наклонила контейнер и стала тоненькой струйкой переливать содержимое в бутылку. Она опорожнила его наполовину, заполнив бутыль на две трети. Сквозь жидкость голубое стекло казалось зеленым. Через мгновение все было закончено, и Конни на коленях залезла под кровать прицепить контейнер на место. Тут на кровати зашевелились, и хриплый голос спросил:

– Корнелл, ты?

Быстро сев на корточки, она заглянула в лицо Сэма. Его веки еще были полузакрыты, и мягкие зеленые глаза понемногу прояснялись.

– Что ты делаешь на полу? – прошептал он, улыбаясь.

– Ничего-ничего, – успокаивающе сказала она, садясь на стул. – Сережку обронила. Ничего особенного.

Он улыбнулся шире, подняв бровь.

– Отвертелась. Ты не носишь серег, – заметил он.

Она улыбнулась в ответ.

– Да что ты? Прости, я тебя разбудила.

– Не, – сказал он, пытаясь потянуться. – Врачи говорят, чтобы я спал, когда только могу, а мне то спится, то нет.

– Пить хочешь? – спросила она, соображая, как его отвлечь, чтобы он не заметил бутылку на подоконнике.

Сэм облизнул сухие губы и поудобнее устроился на подушке.

– Ага, – ответил он, слегка натягивая руками ремни. – И эти штуки расстегни. Чертовски надоели.

Конни встала и, подойдя к маленькой раковине, быстро вымыла руки горячей водой.

– У тебя уже сегодня было? – спросила она, беря стакан и наливая в него воду из крана.

– А сколько сейчас времени?

Конни взглянула на часы на стене.

– Четыре тридцать три.

– Последний был два часа назад, – произнес Сэм устало.

Она поставила стакан на тумбочку и наклонилась развязать ремни. Высвободившись, Сэм поднял руки над головой, разминая запястья, и прерывисто выдохнул. Конни разглядывала его, наслаждаясь его напряженным телом. Сэм смотрел на нее, отхлебывая воду.

– Ты что? – спросил он, ставя стакан.

– Ничего, – ответила Конни, чувствуя, как краска заливает лицо и уши.

– Что? – поддразнил Сэм, складывая руки на груди.

– Ничего, – ответила она, едва сдерживая улыбку.

Он протянул руку и, обхватив Конни за шею, привлек к себе. После поцелуя Сэм прижался лбом ко лбу Конни.

– Я не думал, что так случится, – сказал он, все еще обнимая ее за шею.

Конни чувствовала тепло его пальцев и провела по ним рукой.

– Что именно? – спросила она.

Сквозь натянутую кожу его лба она ощущала его беспокойство и осознание того, что с каждой уходящей минутой приближается следующий приступ, и ничего нельзя сделать.

– Да все, – ответил Сэм. – Но я вообще-то про то, что встретил тебя.

Она улыбнулась, но как-то грустно и напряженно и молча потянула его за мочку уха.

– Слушай, – сказал он. – Я хочу, чтобы ты знала…

– Даже не начинай, – перебила она.

– Ты не знаешь, о чем я, – возразил он.

– Еще как знаю, – прошептала она, крепче прижимаясь к нему лбом.

Так они и сидели с закрытыми глазами, общаясь без слов.

Вскоре Сэм вздохнул и сказал:

– Ты, наверное, привяжи меня. – Сквозь небрежный тон пробивался страх.

Конни кивнула и, поцеловав его руку, закрепила ее свешивающимся с кровати ремнем на липучке.

– И покрепче, – попросил он.

– Сэм, – сказала Конни, закрепляя вторую руку, – ты только не волнуйся, но, наверное, мы пару дней не увидимся.

– Почему? – спросил он. – Что-то случилось?

– Можно и так сказать, – ответила она, затягивая ремень. – Мне нужно сделать кое-что очень важное.

– Это для той конференции? На которую тебя хочет взять Чилтон?

Он хотел показать, что обрадовался. Сэм всегда спрашивал ее про диссертацию, каждый раз делая вид, что они просто болтают за чашкой кофе. Каждый раз сердце Конни сжималось от чувства вины, хотя он клялся, что ему гораздо приятнее обсуждать работу, чем свое состояние. Она делала вид, что верила.

– И да, и нет, – ответила она, гладя его по волосам. – Как получится. Но знай, что я все время буду думать о тебе. – Она наклонилась и прошептала ему на ухо: – Я нашла книгу.

Глаза Сэма вспыхнули от радости, он приподнял голову с подушки.

– Не может быть! – ахнул он. – И не принесла! Ты пришла ко мне и не принесла книгу!

Сэм весь дрожал от волнения. Конни ощутила волну нежности и, глубоко вздохнув, улыбнулась ему.

– Ты ее увидишь. Совсем скоро. Мне только сначала надо кое-что сделать.

Она положила руку ему на лоб, и Сэм опустил голову на подушку. Конни постаралась внушить ему ощущение легкости, спокойствия и сонливости, которое глубоко проникло в его сознание. Она хотела подготовить его тело к очередному приступу, который – она взглянула на часы и пожалела, что так открыто, – возможно, был на подходе.

– Не волнуйся, – прошептала она. – Все будет хорошо. Очень скоро.

Его веки отяжелели и опустились на глаза, подобно бархатному занавесу. Губы заулыбались, тело расслабилось, а руки в ремнях свободно повисли. Может быть, на этот раз он проспит приступ, с надеждой подумала Конни и почувствовала, что Сэм погрузился в глубокий сон. Глаза были плотно закрыты, грудь ровно вздымалась и опускалась. Конни медленно убрала руку.

С легким сердцем она вернулась к подоконнику, заткнула бутылку пробкой и положила ее в сумку. Свернув полотенце, тихо опустила его в мусорное ведро под раковиной.

Подойдя к кровати, девушка вытащила из кармана маленькую карточку без названия. Она лежала в одной пачке с латинским заклинанием для помидоров и ничем не примечательными кулинарными рецептами заливного и запеканки. Перечитав ее, Конни, улыбаясь, недоверчиво покачала головой.

На карточке была изображена, казалось, бессмысленная последовательность букв в форме треугольника. Конни все еще не верила в нее, но точно знала, что любому ребенку она известна. Заклинание выглядело следующим образом:

A B R A C A D A B R A

A B R A C A D A B R

A B R A C A D A B

A B R A C A D A

A B R A C A D

A B R A C A

A B R A C

A B R A

A B R

A B

A

И всего одна строка внизу. «Чтобы вывести болезнь, приложи к телу», – прочитала Конни шепотом. Сложив карточку пополам, она нагнулась и, коснувшись лба Сэма губами, засунула ее в наволочку ему под голову. Он тихонько всхрапнул во сне, и у Конни просветлело лицо.

– Все будет хорошо, – сказала она себе и, наверное, всей вселенной.

Затем она на цыпочках прошла по комнате и выскользнула в коридор.

Интерлюдия

Бостон, Массачусетс

18 июля 1692 года

Из зловещего коридора доносились приглушенные голоса: молодая женщина говорила быстро и взволнованно, ей вторил угрюмый мужской голос. В узких грязных камерах арестанты подняли головы, прислушиваясь. Голоса затихли. Послышалось лязганье ключей, и открылась дверь в дальнем конце. К зарешеченным окошкам в дверях камер прижались перепачканные лица: тут Джордж Берроуз – бывший пастор деревни, с сильно отросшими, спутанными волосами; там Уилмот Редд – пухлая торговка рыбой из Марблхеда, ее лицо – обычно такое веселое – вытянулось и посуровело.

Мерси Дейн печально смотрела на их лица, просовывая в камеры толстые сухари. Она не знала, сколько приносить, Сара Бартлетт сказала, чем больше, тем лучше. Из окошек к скудному пайку люди тянули руки, иногда не в силах даже сказать спасибо. Раздавая еду, Мерси медленно продвигалась по коридору, пока, наконец, не остановилась перед последней камерой. Вглядевшись внутрь, она увидела во мраке две фигуры: маленькой девочки в грязной рубашке, свернувшейся калачиком в дальнем углу, и женщины, прислонившейся к каменной стене спиной ко входу. На полу кое-где лежала солома, невыносимо воняло плесенью. Из небольшого, забранного решеткой окна под потолком в камеру проникал солнечный луч, время от времени заслоняемый ногами прохожих.

– Мама? – прошептала Мерси.

Женщина не шелохнулась. Убедившись, что никто за ней не наблюдает, Мерси положила руку на дверной замок и вполголоса проговорила длинную латинскую фразу. Под ладонью, потрескивая, вспыхнуло голубое сияние и, словно отталкиваясь от кожи, выплеснулось на заржавевший замок. Когда оно рассеялось, Мерси нажала на тяжелую дубовую дверь, которая медленно подалась. Скользнув внутрь, она прикрыла ее за собой.

– Мама? – снова прошептала Мерси.

На цыпочках подойдя к сидящей на полу хрупкой женщине, она упала на колени и положила руку ей на плечо. Деливеренс медленно повернула голову, и в глазах мелькнул проблеск узнавания.

– Мерси? – удивилась она. – Но как ты сюда…

Она осеклась, прижимая к груди дрожащую дочь. Мерси уткнулась лицом маме в шею и, обвив ее талию руками, вдыхала успокаивающий аромат ее кожи.

– Я их убедила, что пришла по поводу счета, который они прислали, – глухо сказала она, зарываясь в складки маминого воротничка. – А потом сделала так, что меня пропустили.

Деливеренс гладила длинные волосы Мерси и, слегка покачивая ее на руках, улыбнулась:

– Где же ты нашла монетку для такого подвига?

Мерси поняла, что мама ею гордится.

– Тетушка Бартлетт помогла. Дала денег и свою кобылу. Я принесла сухарей. – Она достала из мешка несколько штук. – Можно дать один Доркас? – Мерси беспокойно оглянулась на маленькую девочку, неподвижно лежавшую в темном углу с закрытыми глазами и пальцем во рту. – И где Сара Осборн?

– Я ее покормлю, когда ты уйдешь, – сказала Деливеренс печально и безропотно. – Боится она посторонних. А достопочтенную Осборн больше не тревожат земные скорби. Господь забрал ее к себе три недели назад.

– Как это, когда я уйду? – переспросила Мерси, глядя маме в глаза. – Но мама, все подготовлено, ты уйдешь со мной.

Деливеренс посмотрела в открытое лицо своей дочери и тихо засмеялась. Она протянула руку, погладила Мерси по пылающей щеке, и девушка вдруг ощутила глубину маминого смирения.

– Доченька, – сказала Деливеренс, улыбаясь уголками губ, – ты ведь знаешь, что я не могу уйти.

– Нет, можешь! – воскликнула Мерси, схватив мать за руки. – Надсмотрщик спит – я дала ему зелье, а еще я научилась открывать замки. Мы должны идти, мама!

– И оставить остальных? Тех, кто невиновен в преступлении, которое совершила я? – спросила Деливеренс, пристально разглядывая лицо девушки и ища понимания.

– Совершила ты? – Мерси привстала с колен.

Ну, конечно, она обезумела, – подумала она. – После стольких месяцев в тюрьме мало кто выдержит.

Деливеренс подвинулась и с тихим стоном вновь прислонилась к каменной стене.

– Так это ты убила Марту Петфорд? – с тревогой и смущением спросила Мерси.

– Нет. – Деливеренс покачала головой. – Не я. И неудивительно, что мне не верят. Она действительно была околдована. В какой-то степени. А снадобье, которое я дала, лишь подтвердило мою догадку.

– Но зачем? – сказала Мерси, сбитая с толку. – Кто бы стал желать смерти ребенку?

– Никто, кроме самых презренных и омерзительных из бесов. Но подумай, Мерси. Как ты можешь говорить про колдовство? – Она смотрела на дочь светлыми глазами, нахмурив брови. – Причина любого страдания – всегда чей-то злой умысел, а не просто случайность или божественное провидение. Злоумышленник порой может не ведать, что творит зло, и не понимать, как оно получается, поэтому не ищи умысел, а довольствуйся исцелением. – Деливеренс закрыла глаза, переводя дух. – Человеку необязательно быть колдуном, чтобы причинить страдание другому.

– Мама, – сказала Мерси, – я не понимаю. Кто же убил малышку Марту?

Деливеренс открыла глаза – потускневшие от изнеможения и недоедания.

– Питер Петфорд, кто же еще, – хрипло сказала она.

– Достопочтенный Петфорд?! – изумленно ахнула Мерси.

– Сам того не зная, – добавила Деливеренс. – Несчастный…

– Но как? – воскликнула Мерси.

– Когда меня позвали к постели бедной Марты, я думала, что у нее обычные припадки или что она притворяется – ведь в таком нежном возрасте ей пришлось взвалить на себя все хозяйство. И мамы нет. – Деливеренс потерла рукой лоб, чтобы отогнать неприятные воспоминания. – Я дала ей легкое успокаивающее снадобье и стала читать молитву. Я надеялась, что теплое общеукрепляющее питье и нежные слова ей помогут. – Она вздохнула с видимым усилием. – Я редко так ошибалась. Оказалось, что это отравление свинцом от старой посуды. Потом припадки усилились. Я сотворила сильное заклинание от отравления металлом, но было уже слишком поздно. И девочка умерла.

– Сатурнизм, – выдохнула Мерси, широко раскрывая глаза от осознания истины.

– Сатурн – планета свинца, так же, как Меркурий – планета ртути. Я вижу, ты не бросала учебу, умница моя.

Деливеренс улыбнулась дочери.

– А ты видела эту посуду?

– Да, несколько щербатых плошек с потрескавшейся свинцовой глазурью. От этого и помутился разум у самого Питера. Свинец губителен для всех, но взрослый лишается рассудка, а ребенок умирает в муках. Наверное, и Сара Петфорд отравилась свинцом – ведь ее не стало за несколько месяцев до того, как у Марты начались припадки. – На лице Деливеренс отразилась глубокая скорбь. – Выходит, Марту и в самом деле околдовали, только сделать уже ничего было нельзя. Надо было обрушить всю правду на несчастного отца и убить его? И кто бы меня послушал?

– Но значит, ты невиновна, мама. Ты пыталась вылечить Марту, а не убить ее, – настаивала Мерси. – Нужно сказать губернатору Стаутону! Он образованный человек, он услышит голос разума.

– Боюсь, никто из судей не настроен услышать голос разума, – сказала Деливеренс. – Они слишком дорожат своим именем, чтобы идти против гласа безумных девочек, которые кричат о ведьмовстве. И пока девочки полностью не насытятся властью и своим выдуманным помешательством, суды не закончатся. – Деливеренс снова закрыла глаза и положила руку на колено дочери. – Да простит их всемилостивый Господь.

– Ты должна пойти со мной, мама, – пронзительно воскликнула Мерси. – Иначе свершится великая несправедливость.

Деливеренс мрачно усмехнулась.

– Несправедливость? – повторила она. – Несправедливость вон где. – Она кивнула на поникшую маленькую девочку, прикованную цепью к стене. – В ведьмовстве нет ничего от лукавого – конечно, за такие слова меня обвинят в святотатстве, – но все же я была и остаюсь ведьмой. Как я могу уйти и оставить невиновных умереть вместо меня? – Она погладила Мерси по щеке и, приподняв ей подбородок, посмотрела прямо в глаза. – Что станет с моей бессмертной душой после такого поступка?

Взгляд Деливеренс пронзил ее насквозь, и Мерси поняла, что задуманное исполнить нельзя. И как только у нее язык повернулся просить маму отринуть вечную жизнь и надежду на Божественное спасение ради нескольких жалких лет в этом мире? Осознав свой эгоизм, Мерси вся вспыхнула от стыда. Кокой же низкий я человек, – с отвращением подумала она. И все равно, зная, что произойдет все так, как предписано свыше, она еще всем сердцем желала, чтобы мама ушла с ней.

Мерси полностью окунулась в эти неприятные мысли, которые, вытесняя друг друга, вихрем проносились в голове. Вдруг она почувствовала, как мама гладит ее по волосам.

– Теперь послушай меня, дочка, – серьезно сказала Деливеренс. – Ты должна уехать из Салема. Не возражай. – Она подняла руку, потому что Мерси уже начала было бурно протестовать. – Ты видишь, что сделали с бедной Доркас. Судом предписано искать зло среди наших родных. Тебе надо уходить.

Перед мысленным взором Мерси развернулась картина ее будущей жизни – длинный коридор, пустой и никчемный. Все, к чему она привыкла, было здесь, в Салеме – ее друзья, друзья ее мамы, молитвенный дом. Здесь похоронен ее отец. А вскоре здесь упокоится и ее мать. При мысли об этом у нее задрожала верхняя губа, где-то внутри стал расти предательский ком ужаса, по ногам и рукам побежал нервный огонь, пальцы сжимались и разжимались под передником.

– Дочка, – сказала Деливеренс, крепко беря Мерси за подбородок и глядя ей в глаза. – Вот что. Наш дом я продала достопочтенному Бартлетту еще несколько месяцев назад, когда к нам приходила Мэри Сибли, помнишь? Я тогда увидела кое-что в стакане с яйцом, только не знала, когда точно это случится. На вырученные деньги я велела построить небольшой дом по пути к Марблхеду, его уже почти закончили. Это на Милк-стрит, в самом конце длинного переулка, почти в лесу.

Деливеренс говорила, а на лице Мерси отражались попеременно смущение, удивление, страх. Она с трудом следила за мамиными указаниями. Дом продан? Еще полгода назад? Но в Марблхеде она никого не знала!

– Ты должна уйти, взяв только нашу книгу и Библию, – продолжала Деливеренс. – Возьми у Бартлеттов кобылу. Достопочтенный Бартлетт знает о наших планах, он, когда Бог даст, поможет тебе перевезти мебель.

Мерси посмотрела маме в лицо и поняла, что ее воля непоколебима. И уже не первый раз ей захотелось быть такой же решительной, как мама. Послезавтра она останется совсем одна. Мерси обхватила себя руками, пытаясь справиться с завладевшим ею ужасом и страхом.

– Мерси, – мягко сказала Деливеренс, нежно касаясь рукой мокрого лица дочери. – Сказано в Евангелии от Матфея, что Господь пришел и изрек: «Ты – Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою».

Она провела кончиками пальцев по лбу Мерси и улыбнулась.

– Ты мой Петр, дочка. Ты тот камень, на котором будет строиться церковь. И да снизойдет через тебя на землю благодать Всевышнего. Не наполняй дни свои страхом и отчаянием. Сейчас ты должна затаиться на время, а потом снова займись своим ремеслом – ведь ты трудишься в угоду Господу.

– Но мама… – срывающимся голосом проговорила Мерси, осознавая, насколько она мала, ничтожна и беспомощна перед лицом того, что должно случиться.

Деливеренс приложила ей палец к губам и покачала головой.

– Не надо. Ты должна идти. И завтра на западный холм не приходи.

Мерси упала в материнские объятия и тихо зарыдала. Так они сидели несколько часов. За это время в маленьком окошке небо сначала потускнело, потом стало темным и, наконец, окрасилось в серые тона.

Уже с рассветом на западном холме города Салема стали собираться люди. Одетые в темное жители прогуливались взад и вперед, пытаясь скрыть под маской серьезности переполняющее их волнение. Все говорили неестественно громко, голоса сливались в общий резкий пронзительный гул, полный праведного гнева и предвкушения. Собиравшиеся кучками женщины рылись в карманах и обменивались черствым хлебом и сыром. Дети с веселым визгом носились друг за другом, путаясь под ногами у взрослых. Под жарким солнцем земля, взрытая сапогами и лошадиными копытами, очень скоро затвердела и начала крошиться в пыль, которая, поднимаясь в воздух, оседала на одежде и лицах людей и даже застилала солнце. В отдалении, возвышаясь над пеленой пыли и гудящей толпой, виднелось деревянное сооружение – узкий помост, а над ним балка, с которой, точно змеи, свисали шесть толстых веревок.

У подножия холма, где народу было поменьше, стояла высокая девочка в неумело подколотом, слишком большом по размеру чепце. Одной рукой она держала, под уздцы худую беспокойную лошаденку, навьюченную узлами. У ног девочки примостилась небольшая собака, по цвету похожая на облако пыли. Кто-то проходил мимо, в замешательстве не раз оглядывались – вдруг померещилась? Бледное, безучастное лицо девочки не выражало ни удовольствия, ни волнения, ни злорадства, оживлявших лица собравшейся публики.

Время приближалось к полудню, и нетерпение толпы стало почти осязаемым. Ожидание и ощущение угрозы переполняли всех и каждого. Такая атмосфера повисает в таверне прямо перед дракой – смешение страха и испуга, приправленного волнением. Гул нарастал, и когда кто-то разглядел вдалеке тюремную повозку, подпрыгивающую на кочках, толпа взорвалась криками и воплями, среди которых слышались обрывки молитв и призывов к покаянию.

Мерси, положив руку на спину лошади Бартлеттов, приподнялась на цыпочки. Телега, управляемая тюремщиком, приближалась. Шесть женщин разного возраста и роста стояли, вцепившись руками в ее края, чтобы не упасть, когда телега подскакивала и раскачивалась на неровностях дороги.

Когда телега поравнялась с толпой, из-за голов прямо в грудь Сусанне Мартин полетел кочан гнилой капусты. Раздался громкий шлепок, который услышала даже Мерси, стоявшая вдалеке. У женщины исказилось лицо, и она отвернулась. К ее и без того грязному платью прилипли тухлые листья. Ребекка Нерс с мудрыми и добрыми глазами – и это после стольких месяцев в тюрьме! – тощим пальцем сняла один лист с воротничка Сусанны, прошептав ей что-то на ухо. Кивнув, Сусанна все еще с перекошенным ртом закрыла глаза – казалось, ушла в себя – и даже не вздрогнула, когда в край телеги врезался еще один кочан.

Мерси видела, как приговоренные жмутся друг к другу. Сара Гуд пронзительно визжала, когда из беснующейся вокруг толпы тянулись руки, чтобы схватить женщин за подол. Гнилые овощи летели над головами публики, иногда задевая стоявших рядом за плечо. Сара Уайлдс закрылась руками, ее плечи тряслись, а Элизабет Хоу плюнула прямо в лицо какой-то не унимавшейся матроне. В центре повозки, выше всех на полголовы, стояла Деливеренс Дейн. Ее лицо было безмятежно, а глаза смотрели куда-то вдаль. Мерси прищурилась: мамины губы слегка шевелились, но непонятно, какую молитву или заклинание она читала. Мимо пролетел кукурузный початок, едва не задев ее по щеке, а Деливеренс даже не моргнула. Мерси выпрямилась, твердо решив быть сильной, как мама.

Въехав в бурлящую толпу, телега замедлила ход, но все равно приближалась к эшафоту на вершине холма. Крики переросли в ужасный, почти осязаемый рев. Мерси казалось, будто он реет в воздухе, исчерна-желтый, вырываясь из зияющих ртов и пылающих гневом глаз. Телега, покачнувшись, встала в нескольких футах от помоста, и пока женщин сводили вниз, до них пытались дотянуться озлобленные люди. Взявшись за руки и образовав кольцо вокруг приговоренных, их оттесняли и увещевали несколько священников из окрестных городов. Скованных одной цепью осужденных вели по ступенькам на деревянный помост. Мерси невольно сжала кожаную узду, и лошаденка, заржав, тряхнула головой.

Женщин подвели к веревочным петлям, которые, словно шесть толстых змей, свисали с балки. На помост поднялся судья и с важным видом, взявшись за края своей мантии, стал оглядывать бушующую толпу. Еще один гнилой овощ разлетелся на куски у его ног, и судья, сурово нахмурившись, хлопнул в ладоши, призывая к порядку. Волна тишины прокатилась по клокочущему людскому морю, оставив только легкое журчание.

– Сусанна Мартин, – начал судья зычным – для пущей солидности – голосом, – Сара Уайлдс, Ребекка Нерс, Сара Гуд, Элизабет Хоу и Деливеренс Дейн! Судивший вас Гласный Окончательный суд, созванный в городе Салеме, объявил вас виновными в гнусном, дьявольском преступлении, а именно ведьмовстве – богопротивном деянии, караемом смертной казнью. Покайтесь и назовите своего искусителя! Исполните свой долг перед общиной, изнемогающей в борьбе с грехом, избавьте ее от затаившейся внутри скверны!

Женщины стояли молча, одни с опущенной головой, другие с закрытыми глазами, у некоторых дергались щеки. Один священник – очень беспокойный человек, только что приехавший из Беверли-Фармс, – выскочил из-за спины судьи, сжимая в руках маленькую Библию. Мерси прищурила глаза и напрягла слух, чтобы расслышать, что он скажет.

Его голос не обладал особой силой, но было понятно, что он обращается к каждой женщине по очереди, призывая сознаться в колдовстве. Покаявшиеся и вверившие себя Господу, обещал он, будут помилованы, если назовут имена своих приспешников в дьявольских делах из числа горожан. Он добрался до Сары Гуд, чье безумие стало еще более явным от переполнявшей ее ярости.

– Я ведьма?! – завопила она, и толпа дружно ахнула. Бросив на Деливеренс злобный взгляд, Сара вскинула подбородок и воскликнула: – Я не больше ведьма, чем ты колдун, и если ты лишишь меня жизни, Бог заставит тебя пить собственную кровь!

Толпа взревела, и на помост полетели гнилые овощи вперемежку с проклятиями и ругательствами. Мерси сжала руки под подбородком, рот исказился гримасой, а глаза наполнились злыми слезами. Она сдерживалась, чтобы сохранить силы – ей предстояло исполнить задуманное. Она сосредоточила внимание на матери, которая все еще беззвучно шевелила губами, обводя взглядом стоявших рядом женщин.

– Прекрасно! – воскликнул судья. – Если вы не вверите себя Спасителю и не покаетесь в грехах перед Господом и собратьями, вы будете повешены. Хотите ли вы что-нибудь еще сказать в свою защиту?

Исхудавшая Ребекка Нерс выпрямилась, молитвенно сложив руки. Народ затих, ожидая, что скажет эта уважаемая всеми женщина перед лицом смерти.

– Да простит им милостивый всемогущий Господь, – сказала она тихо. Толпа безмолвствовала, и Мерси без труда расслышала каждое слово. – Ибо не ведают они, что творят.

Толпа зароптала. Человек в черном одеянии накинул веревку на шею Сусанны Мартин. Ее лицо покрылось красными пятнами, она рыдала, около носа пузырилась слизь. Петля затянулась у основания черепа, и Сусанна, задыхаясь, стала судорожно подвывать, быстро глотая воздух. Человек приготовился столкнуть Сусанну с помоста, и когда его сапог коснулся ее съежившейся спины, по толпе пронесся возбужденный возглас. В этот момент время словно замедлило свой ход, и Мерси увидела, как ноги Сусанны отделяются от платформы, и она с устремленными ввысь глазами и перекошенным от страха и боли лицом плывет по воздуху, а за ней тянется веревка. В ту же секунду раздался громкий хруст, и безжизненное тело Сусанны повисло в цепкой петле. Только левая нога немного подергивалась. Толпа возликовала, какая-то женщина воскликнула: «Хвала Господу!»

Человек двинулся к Саре Уайлдс, которая завыла, умоляя пощадить ее, потому что она не ведьма, и она не лжет, ведь ложь – смертный грех, она верует в Иисуса Христа и молит его о милости и прощении. Народ улюлюкал, глядя, как она размазывает по щекам слезы, а худой беспокойный священник подошел к ней и, взяв за руки, стал читать молитву, пока человек в черном накидывал Саре петлю на шею. Ее вопли переросли в пронзительный визг, когда священник отступил в сторону, а палач столкнул ее с эшафота. По склону прокатился хруст…

Пока затягивали веревку на шее у Ребекки Нерс, она с безмятежным лицом, сложив под подбородком руки и закрыв глаза, читала «Отче наш». Ни на мгновение она не прекращала свое общение с Богом, пока ее ноги не оказались в воздухе, а хрупкое тело не взвилось над бездной. Когда веревка, резко дернув, остановила ее полет, толпа ахнула, словно люди до самого конца не верили, что эту кроткую, тихую женщину можно казнить.

Проклятия градом сыпались из уст Сары Гуд и Элизабет Хоу, которые плевались и пинали ногами руки тех, кто, глумясь, пытался дотянуться до них снизу.

– Да будьте вы все прокляты! Господь да проклянет вас! – успела провизжать Сара Гуд, и была сброшена с помоста. Крепкая веревка вцепилась в ее извивающееся тело.

Отведя взгляд от эшафота, Мерси вынула из кармана горсть трав и посмотрела на сидящую у ее ног собаку, которая подняла на нее грустные глаза. Напрягшись, чтобы пересилить наступающую боль, Мерси стала рвать травы в руках и выкладывать их в правильный круг у своих ног, при этом произнося длинную латинскую фразу – вполголоса, чтобы никто не услышал.

Пять женщин висели на концах веревок, уже не дергая ногами. Волосы обрамляли их белые, гладкие лица, а на губах Сары Гуд играла мстительная улыбка, хотя голова была наклонена под немыслимым углом. Человек в черном приблизился к Деливеренс Дейн. Она держала голову прямо, сложив руки в молитве. Мерси не отрывала глаз от матери, и вся ее любовь, тревога и страх сошлись в едином порыве, разрастаясь в большой бело-голубой светящийся шар между ладонями вытянутых рук. Палач затянул веревку на шее Деливеренс Дейн, она сильнее сжала руки, съежившись в ожидании пинка, и все равно вздрогнула, когда он последовал.