Текст книги "Гоблин – император"

Автор книги: Кэтрин Эддисон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 27 страниц)

Глава 23
Оппозиция двора

Никогда еще Майя не был так близок к открытому бунту, как в день ужина с главой Палаты Крови, самым влиятельным членом Парламента. Ему не просто не хотелось идти – за время своего императорского правления ему неоднократно приходилось выполнять разного рода неприятные обязанности – но в ожидаемой встрече было нечто такое, что делало его почти больным от страха при одной только мысли о предстоящем ужине. Цевет употребил весь свой дар убеждения, чтобы выманить Майю за решетку Алсетмерета, и если бы не нохэчареи, прекрасно знакомые с планировкой дворца, Император бы с радостью сделал вид, что заблудился среди коридоров и принял бы все неприятные последствия, лишь бы сбежать. Но Его Высочество не имел подобной возможности и был обречен на своевременное появление на пороге своего подданного.

Маркиз Лантевел, глава Палаты Крови, оказался высоким и худым мужчиной с такими длинными изящными пальцами рук, каким Майя мог только позавидовать. Глаза его были ярко-синего цвета, и одежда тонко подчеркивала их переменчивую глубину: куртка из голубой парчи, расшитая бисером из лазурита. Его поклон, когда Майя со своими нохэчареями вступил в гостиную родовых покоев Дома Лантевада, был прекрасен и независим одновременно.

– Мы рады наконец встретиться с вами, Ваше Высочество. Не можем не отметить, что вы совсем не похожи на своего отца.

Оскорбление было высказано настолько вежливо, что его можно было счесть за комплимент.

– Верно, – согласился Майя, – мы больше похожи на нашу мать.

Губы Лантевела изогнулись в легкой улыбке, словно он любезно уступал одно очко противнику.

– И, конечно, – продолжал он, спокойно поворачиваясь немного в сторону, – Ваше Высочество знакомы с лордом Пашаваром и капитаном Ортемой, но повольте так же представить нам нашу племянницу Дач'осмин Лантевин, Осмеррем Айлано Пашаван и Меррем Ренеан Ортема.

После вежливых и формальных приветствий Майя попытался рассмотреть женщин, стараясь при этом не выказать охватившей его паники. Он знал, что будут и другие гости, но не ожидал появления Пашавара, которой наводил на него ужас больше, чем весь остальной Коражас вместе взятый.

Жена Пашавара, мрачного вида женщина на целую голову выше своего мужа, явно была настроена выполнить свой долг, несмотря на личные чувства. Дач'осмин Лантевин наградила его сочувственной улыбкой; ей было около сорока лет, невысокая изящная женщина с нефритовыми гребнями в волосах.

Капитан Ортема, которого он ни разу не видел без солнечной маски рыцаря Анмуры, не на шутку смутил его. Конечно, Майя знал, что капитана зовут Верер Ортема. Его семья вела происхождение из далекой восточной провинции Че-Тетар, и в его жилах текла немалая часть гоблинской крови. Правда, его кожа была не такой темной, как у Майи, и имела всего лишь легкий серебристый оттенок, но на плечи спускались черные, как ночь, косы, а глубоко посаженные под густыми бровями глаза сияли таким насыщенным оранжевым цветом, что казались почти красными. Прежде чем занять нынешний пост, он долго сражался против варваров в степях Эвриссеи, и война оставила немало отметин на его лице: косой шрам на лбу, и еще один перечеркивал скулу, заканчиваясь на переносице. Хотя ему было почти шестьдесят, его осанка была горделивой, а движения энергичными и даже грациозными.

Жена была намного моложе его, всего несколькими годами старше самого Майи, и глядя на пышные складки ее розового платья, Майя подумал, что она, возможно, беременна. Она едва достигала плеча Императора, и Майе показалось утешительной мысль, что в гостиной находится хоть один человек, напуганный больше, чем он сам.

Начать общий разговор было долгом несчастного Императора; хотя до сих пор Наревису удавалось довольно ловко обходить это правило, холодный блеск голубых глаз Лантевела показал Майе, что здесь подобной милости ждать не приходится. Как всегда Майя постарался заранее подготовить список вежливых и безобидных вопросов, но теперь все они казались беспомощными, как писк маленькой мышки в комнате, наполненной голодными кошками.

Молчание сгущалось, становясь почти смертельным. В отчаянии Майя огляделся в поисках спасения и увидел на стене не очень большой, выцветший от времени платок. Еще осознав, что делает, он шагнул вперед.

– Мы просим прощения, – сказал он, не в силах отвести взгляд от искусно вышитых листьев и странных круглых цветов, больше напоминающих колеса. – Что это за вещь? Наша мать делала подобные вышивки.

– Это? – с голосе маркиза Лантевела прозвучала странная нота. – Это свадебное покрывало из Чедо периода царствования Сорчев Жас. – И, прежде чем Майя успел задать новый вопрос, добавил: – Некоторые специалисты считают, что оно было изготовлено за сто пятьдесят лет до того, как Эдревенивар Завоеватель переправился через Истандаарту.

Майя шагнул чуть ближе. Покрывало, защищенное тонким стеклом, было потертым и изношенным, цвета, когда-то яркие, как праздник, теперь казались почти неразличимыми, но в его памяти всплыли фиолетовый с оттенком красного, глубокий золотисто-желтый, богатый ультрамарин. Чтобы создать эффект света и тени, Ченело использовала два оттенка зеленого, но теперь невозможно было сказать, знала ли вышивальщица этот секрет много лет назад.

– Сохранились ли у вас работы Императрицы? – Спросил Лантевел у него за плечом.

– Нет, – ответил Майя и заставил себя повернуться лицом с своему гостеприимному хозяину. – Все ее личные вещи были сожжены. Мы думаем, таково было желание нашего отца.

– Он ничего не оставил вам на память? – Удивился Пашавар.

Ин использовал ритуальное слово «улишенатан»: знак мертвого человека.

– Нет, – сказал Майя. – Возможео, он считал, что мы слишком малы и не нуждаемся в воспоминаниях.

Пашавар некрасиво фыркнул и наткнулся на суровый взгляд своей жены.

– Никто из здесь присутствующих не знал покойную супругу вашего отца, – сказала она, – но мы сожалеем о его четвертом браке. Не из-за Императрицы Ченело, потому что никогда не слышали о ней ничего дурного, а просто потому, что он не должен был жениться. Ему следовало сначала должным образом оплакать Императрицу Пажиро.

– Третья Императрица была близкой подругой нашей жены, – объяснил Пашавар.

Капитан Ортема издал сопение, которое, возможно, у другого человека могло означать тяжелый вздох.

– В самом деле, можно дружить с человеком, даже искренне любить его, но не одобрять его поведения. Мы всегда считали, что ваше удаление покойным Императором было неразумно, ибо без всякой необходимости порождало недовольство, и нам известно, что лорд Пашавар неоднократно советовал Императору вернуть вас в столицу.

– Сначала, когда умерла ваша мать, – сказал лорд Пашавар, – затем еще раз, когда вам исполнилось тринадцать, и снова, когда вам уже было шестнадцать лет. Но он не захотел даже выслушать нас.

– Он всегда был очень упрям, – кивнул Лантевел. – Таковы все Драхада.

Эдрехазивар Упрямый, сказал Цевет.

– Мы уверены, – вмешалась Дач'осмин Лантевин, – хотя это может показаться странным, что он ассоциировал вас и вашу мать с Пажиро и ее мертворожденным ребенком. Так что им руководила не мстительность, но горе.

«Проклятый щенок похож на свою мать».

– Это интересная мысль, – вежливо ответил Майя. – Но так как нам не дали возможности узнать нашего отца, мы не можем судить об истинных причинах его поступков.

– Очень вежливый способ выразить свое несогласие, – сказал Лантевел. – Чувство такта – прекрасное качество для Императора. Варенечибелу его не хватало.

– Вам тоже, друг мой, – сказал Пашавар, и все оставшееся до ужина время они с маркизом посвятили рассказам об отце Майи, давая ему некоторое представление о человеке, которого любили Ведеро и Идра.

Но Майя все еще думал о свадебном покрывале, и после того, как на стол подали груши со взбитыми сливками, спросил Лантевела:

– Как к вам попала эта вышивка? И простите, если наш вопрос невежлив, почему вы повесили ее в гостиной?

– Очень интересный вопрос, – воодушевился Лантевел. Он и в самом деле выглядел довольным. – Вашему Высочеству известно, что мы получили ученую степень в университете Ашедро?

– Нет, не известно, – сказал Майя. – Мы считали, что ученые, как правило, остаются в университетах.

– Действительно, – согласился Лантевел, – но наш старший брат в сорок лет стал служителем Чтео.

– О, – сказал Майя.

В качестве подтверждение Лантевел отвесил обществу небольшой иронический поклон.

– Ученого можно засунуть в Парламент, а священника нельзя. Тем не менее, мы обнаружили, что можем продолжать наши исследования, конечно, в меньших масштабах, но от этого ценность нашего занятия только возрастает.

– Да бог с ней, с вашей наукой, Лантевел. – Перебил его Пашавар. – Вы говорите, не умолкая, весь вечер, но так и не ответили на вопрос Императора.

– Выпейте вина, лорд Пашавар, – предложил Лантевел. – Сразу подобреете.

Пашавар оглушительно расхохотался; Майя уже догадывался, что эти двое старинные друзья, и оказывают ему великую честь, если не милость, позволяя ему наблюдать их дружескую перепалку.

– Хоть вам могло показаться, – сказал Лантевел, привлекая к себе внимание всех присутствующих, – что мы изучаем текстиль и историю Чедо, это не так. Целью наших исследований является филология. Это покрывало оставил нам близкий друг в качестве улишенатана, и мы им очень дорожим.

– Простите нас еще раз, – сказал Майя. Он потерял бдительность, стараясь не вспоминать вышитые подушки своей матери, – но что такое филология?

Тишина была острой, как осколок льда. Подозревая, что поднятые брови Лантевела не выражают ничего, кроме насмешки, Майя поспешил добавить:

– Нам действительно интересно. Видите ли, наше образование было несколько беспорядочным.

– Разве у вас не было репетиторов? – Недоверчиво спросил Пашавар.

– Нет, только Сетерис, – ответил Майя, слишком поздно спохватившись, что оскорбляет кузена, называя его просто по имени.

Пашавар опять фыркнул:

– Сетерис Нелар должен быть признан худшим в империи учителем.

– Нет, он был очень хорошим учителем, когда вспоминал о занятиях.

Майя в ужасе закусил губу и только теперь сообразил, что тепло, блуждающее по его телу, означает, что он уже достаточно пьян. Вино Лантевела оказалось крепче, чем он ожидал.

– Да? И как часто он снисходил до своих обязанностей? – В глазах Пашавара блеснул острый проницательный огонек. – Мы прекрасно помним Сетериса Нелара и его чувство собственного величия, которое он носил, как корону.

– Мы также помним, – подхватила Дач'осмин Лантевин, заработав хмурый взгляд от Осмеррем Пашаван, – о его непримиримой вражде с лордом Чаваром.

– Конечно, Осмер Нелар хотел стать лордом-канцлером, – сказал Пашавар. – Он отлично понимал, что в юриспруденции никогда не сможет продвинуться ни так быстро, как он мечтал, ни так высоко.

– Он был слишком высокомерен, – кивнул Лантевел.

– Да уж, – согласился Пашавар, – но мы так и не узнали, был ли он менее компетентен, чем Чавар.

Лантевел отмахнулся от этой очевидной провокации.

– Конечно, пост лорда-канцлера во многом политический, но тем не менее, он требует некоторого знания документооборота, которым Осмер Нелар не обладал.

– Он бы научился, – сказал Пашавар. – Лорды-канцлеры не бабочки-однодневки, все-таки. Новая возможность могла появиться только лет через сорок. Осмер Нелар был честолюбив и амбициозен, а его жена еще больше. Во всяком случае, так считал Варенечибел. Вот почему он не позволил ей сопровождать мужа в Эдономею. Он не хотел, чтобы они там плели интриги с удвоенной энергией, достаточно было ее бурной деятельности при дворе.

Он многозначительно посмотрел на Майю, но у Майи уже был готов новый вопрос.

– Так что же он сделал? Кузен никогда не говорил об этом, и никто в Эдономее не имел ни малейшего представления.

Он слышал, как Кево с Пелхарой не раз строили догадки, но дикость их предположений, а так же явная нелюбовь к Сетерису не позволяли принять их вымыслы за правду.

– Ах, – Пашавар посмотрел на Лантевела, – вы ведь знаете эту историю от Чавара, а он от самого Варенечибела.

– Да, – сказал Лантевел. – Осмер Нелар предпринял настойчивую попытку настроить Варенечибела против Чавара, причем по совершенно вздорному поводу. Причем Осмер Нелар ляпнул что-то такое, что Варенечибел истолковал как попытку оказать давление на Императора.

– Это измена, – произнес Майя пересохшими губами.

Сетерис очень тщательно ознакомил Майю со всеми видами государственной измены – чрезвычайно подробно и необычайно дотошно.

– Да, – сказал Пашавар. – И вашим следующим вопросом, Ваше Высочество, вероятно, будет: почему голова Осмера Нелара по-прежнему украшает верхнюю часть его туловища?

– Вы все еще горите возмущением? – Спросил Лантевел, и Пашавар внезапно грохнул кулаком по столу, заставив задребезжать тарелки и подпрыгнуть Майю и Меррем Ортему.

– Император не может быть выше закона, – провозгласил Пашавар, прижав уши к голове. – Император сам является воплощением закона. Игнорируя судебную процедуру, он тем самым создал ужасный прецедент.

– Мы не понимаем, – скромно, как мог, сказал Майя.

– Осмер Нелар формально никогда не был обвинен ни в государственной измене, ни в чем-либо еще, – вступил в беседу капитан Ортема. – Он был по приказу Императора на три или четыре месяца заключен в Эсторамир, а затем сослан в Эдономею, как хорошо известно Вашему Высочеству. То же самое случилось с Арбелан Жасан, виконтом Улжавелом и многими другими.

– Мой дорогой Ортема, – сказал Лантевел, – неужели вы критикуете действия Императора?

– Нет, – ответил Ортема почти безмятежно, – просто констатирую факт, и без того известный Эдрехазивару.

– Да, – поддержал Майя. – Неужели виконт Улжавел умер в изгнании? Его имя нам не знакомо.

– Он отчаялся, – сказал Лантевел, – и убил себя.

– Сэппуку? – Спросил Майя.

Его насторожила горечь, прозвучавшая в словах Лантевела.

– Нет, для этого потребовался бы приказ Варенечибела или, по крайней мере, его разрешение, а Улжавел не верил, что ему будет позволена даже такая малость.

– Улжавел был очень нервным человеком, – сказал Пашавар. – Он унаследовал склонность к меланхолии от своей матери. Но это не меняет факта, что Варенечибел расправился подобным образом со многими другими своими противниками, и мы от всего сердца осуждаем эту тактику.

– А вы уверены, – спросил Лантевел, – что Эдрехазивар не отправит вас в Эсторамир за критику покойного Императора, его отца?

– Ха! – Выдохнул Пашавар с такой силой, что Майя не был уверен, был ли то смех или крик. – Если Эдрехазивар пожелает бросать людей в Эсторамир, а еще лучше, в Невеннамир, то вряд ли он начнет с нас. – Он покосился на Майю насмешливо, но, кажется, не злобно. – Не так ли?

– Нет, – согласился Майя, – но мы всегда можем передумать.

Над столом на секунду повисла тишина, и Майя забеспокоился, что переоценил чувство юмора Пашавара, но затем мужчины расхохотались, а Пашавар салютовал Майе своим бокалом.

– Рад узнать, что у котенка есть когти.

Майя улыбнулся, радуясь, что его кожа достаточно темна, чтобы скрыть румянец, и тихо ответил:

– Если кошка не царапает вас, это не значит, что она стала мышкой, лорд Пашавар.

– Совершено верно, – сказал Пашавар, все еще улыбаясь.

– Так вот насчет филологии, – продолжил Лантевел. – Это наука об изучении истоков слова.

– Истоков слова? – Повторил Майя.

– Мы изучаем, как изменяются языки, – сказал Лантевел. – Почему одно и то же слово для шелковых фермеров востока и пастухов запада имеет разное значение. Почему некоторые слова остаются неизменными из поколения в поколение, в то время как другие отбрасываются и забываются. Например, слово «морхат», означающее «небо», широко использовалось во времена пра-пра-пра-пра-пра-пра… деда Вашего Высочества, Эдревечелара Четырнадцатого. Но сейчас мало кто даже помнит его значение. Наши исследования отслеживают причины исчезновения старых слов и появление новых им на замену.

– На самом деле, – мягко возразил Ортема, – это не совсем верно. Нам известно слово «морхат», потому что мы раньше слышали его от варваров в Эвриссее.

– Неужели? – Лантевел пришел в необычайное возбуждение, и Майя сразу понял, что получил передышку.

С одной стороны, он не ожидал, что Ортема ввяжется в научный спор; с другой стороны, Лантевел был настолько заинтересован вытянуть из Ортемы все детали, что, казалось, совсем позабыл о присутствии Императора. Майя склонил голову над тарелкой и слушал, как Ортема медленно и вдумчиво описывает людей, среди которых он провел большую часть своей жизни.

Войны в Эвриссее с заметной регулярностью повторялись, начиная со времен правления деда Майи. Их первопричиной был отказ народа Эвриссеи признать Варвасену своим Императором и платить имперскую десятину. Войны то вспыхивали, то затихали в течении восьмидесяти лет, потому что варварам не удавалось ни изгнать эльфов, ни захватить Анмуртелеан, большую крепость, которая находилась в осаде еще прежде, чем была построена. Эльфы же никак не могли принудить варваров к открытому сражению.

– Вы не можете представить, Ваше Высочество, как обширны степи. И Назморхатвер – то есть «люди ночного неба», так они называют себя – не строят ни городов, ни крепостей, ни даже дорог. Они живут в шатрах и постоянно кочуют группами по двадцать-тридцать человек. Даже если нашим разведчикам и удается обнаружить селение в несколько десятков шатров, они успевают рассеяться, раньше чем наша конница настигнет их. И еще Назморхатвер мастера искусства засады. Это все равно, что пытаться удержать воду в кулаке.

– Если степи так бескрайни, почему Назморхатвер просто не уйдут туда? – Спросил Майя.

Он боялся, что вопрос сочтут глупым, но вместе с тем ему уже начинало казаться, что задавать глупые вопросы и есть работа Императора.

– Из ослиного упрямства, – отрезал Пашавар.

– Нет, – сказал Ортема, – все не так просто, хотя мы тоже не понимали истинных причин, пока не догадались спросить у заключенного, почему Назморхатвер осаждают Анмуртелеан. «Память о смерти». Мы думали, – он сделал широкий жест рукой, словно указывая на бесчисленных пехотинцев и рыцарей, которые сражались и умирали так далеко от дома, – что он имеет в виду неисчислимые жертвы своего племени. Но тот пленник… Ваше Высочество, вы когда-нибудь слышали о степных ведьмаках?

Майя покачал головой прежде, чем успел вспомнить, что Императору надлежит – как и всем воспитанным людям, за исключением разве что гоблинской нечисти, как говорил Сетерис – всегда давать четкий ответ на задаваемый вопрос. Ортема заговорил снова:

– Ведьмами и ведьмаками у Назморхатвер становятся женщины и мужчины, рожденные с красными глазами и белыми волосами.

Дач'осмин Лантевин с шипением втянула в себя воздух; выражение лица лорда Пашавара стало более суровым, и он пробормотал:

– Варвары, – достаточно тихо, но чтобы быть услышанным Майей.

Ортема пожал плечами, хотя Майя не принял этот жест за знак согласия, и продолжал:

– По чистой случайности нам удалось захватить ведьмака, да и то, скорее всего, потому что он был почти слепым. Хотя сражался он как nazhcreis, хищная кошка, которая действительно оказалась его тотемом. Наши солдаты оказались достаточно мудры, чтобы не убить его, а его люди надеялись на его возвращение и собрали для выкупа сокровища, как ни для кого из пленных.

Ортема остановился, чтобы подкрепиться длинным глотком вина.

– Но переговоры подобного рода занимают немало времени, и нам пришлось взять на себя заботу о заключенном, чтобы с ним не обращались дурно. Видите ли, солдаты считали его мерзостью, и многие из наших соратников-рыцарей придерживались того же мнения.

– Которое вы, однако, не разделяли, – мягко заметил Майя.

– Ваше Высочество, – Ортема снова пожал плечами, несколько скованно. – Нас ведь тоже считали мерзостью.

Он указал пальцем на свои пронзительные оранжево-красные глаза.

– Но это же… – начала Дач'осмин Лентевин и вдруг запнулась.

– Смешно? – Сухо спросил Пашавар. – При дворе нашлось немало желающих поговорить о «мерзости», когда четвертая Императрица Варенечибела родила ему ребенка.

– Пожалуйста, – сказал Майя, пока Пашавар не успел смутить всех сидящих за столом. – Мы хотим послушать историю капитана Ортемы.

– Ваше Высочество, – Ортема ответил легким наклоном головы, он выглядел довольным. – Мы не думаем, что тот ведьмак полностью доверял нам, но он оценил нашу заботу, и однажды мы спросили его, почему они называют нашу крепость «памятью о смерти». Долгое время он не отвечал, и мы уже думали, что он не хочет говорить об этом, но наконец он сказал: «Потому что она стоит на костях наших мертвецов». Он еще так неприятно улыбнулся тогда, мы помним, что зубы у него были очень острые, как у всех степняков. «Мы также называем это место Горой костей». И тогда, Ваше Высочество, мы поняли, что он говорит в буквальном смысле. Анмуртелеан построен на высоком скальном выступе, они разбросаны по всей восточной степи, как отдельно стоящие горы, и мы не могли винить наших предшественников за выбор места для крепости: скала была очень удобна для обороны. Но наши строители не знали, а может быть, просто не приняли к сведению, что у Назморхатвер в обычае было относить своих покойников на вершину скалы, чтобы оставлять их там на растерзание стервятникам и диким кошкам.

– Мы построили свою крепость на их улимере? – В ужасе ахнул Майя.

– По сути, да, Ваше Высочество.

– И только эта гора подходила для их варварских обрядов? – Решил уточнить Пашавар.

– Это не просто гора, – Майя даже не мог представить, что сможет говорить с лордом Пашаваром так решительно и резко. – Для степных народов это место не менее священно, чем Улимер в Сето и наши гробницы в Унтеленейсе для нас.

– Замечание принято, – с кислым видом согласился Пашавар.

– Но если это правда, – спросил Майя, – почему мы до сих пор не вернули им их улимер?

Все присутствующие в ужасе уставились на него.

– Ваше Высочество, – Ортема явно подбирал слова, чтобы они не прозвучали грубо или оскорбительно, – это не так просто.

Пашавар, незаинтересованный в дипломатии, спросил напрямую:

– Вы готовы были бы признать поражение в войне, которая унесла тысячи жизней ваших подданных?

– Но война ведется в интересах живых, – возразил Майя.

– Покойный Император, ваш отец, приложил все усилия для достижения мира, – вмешался Лантавел. – Но варвары отказались.

– Да, – сказал Майя, – а эти усилия прилагал нынешний Свидетель по иностранным делам или предыдущий?

Последовало ужасное, но недолгое молчание, прежде чем Ортема откашлялся.

– Ваше Высочество, если мы просто уступим Назморхатвер, они будут нападать на наши беззащитные земли, как делали это раньше, до того, как был построен Анмуртелеан, а ваши верные подданные заслуживают защиты.

Майя не успел ответить, потому что прозвучал мягкий, но решительный голос Дач'осмин Лантевин:

– Мы считаем, что это обсуждение больше подходит для Мишентелеана или Вервентелеана, чем для нашей столовой.

– Вы правы, – согласился Майя. – Мы просим прощения.

Последовало еще одно неловкое молчание, напомнившее Майе, что Императоры не извиняются, а потом в разговор отважно вступила Меррем Ортема:

– Мы дочь мэра города Воренжессара, который стоит на границе бесплодных земель. Мы помним рассказы наших бабушек о набегах дикарей из Эвриссеи, и мы заверяем Ваше Высочество, что для людей Воренжессара не было бедствия, равного этому.

– Спасибо, Меррем Ортема, – сказал Майя. – Это трудный вопрос, и мы должны тщательно обдумать его. – Но она дала ему возможность перевести разговор на более безопасную тему. – Но тогда получается, что ваш город старше Эзхо?

– О, да, Ваше Высочество. – Она показала в улыбке длинные острые клыки, совсем как у ведьмака в рассказе Ортемы. – И наш Дом и семья матери веками жили в бесплодных землях. Люди селились там всегда, даже до того, как было обнаружено золото и пришли эльфы. Просто сейчас там стало больше городов.

Золотая лихорадка в Эзхо стала темой беседы до конца ужина; даже Осмеррем Пашаван подобрела достаточно, чтобы рассказать историю одного из братьев своей бабушки, который отправился на север в поисках золота, а обнаружил горячие минеральные источники в долине Диано, которые обогатили его больше, чем золотая жила.

– Даже будучи старым человеком, он при каждой возможности отправлялся в экспедицию, но золота так и не нашел.

– Наша мать ездила в Диано на воды, – заметила Дач'осмин Лантевин. – Они не вылечили ее, но почти избавили от болей, за что мы всегда будем благодарны вашему деду.

Майя спросил себя, помогли бы целебные источники его матери, и утратил нить беседы в попытке подавить безмолвный гнев на отца, который так и не разрешил Ченело ту поездку. Его внимание привлек вопрос Лантевела:

– Ваше Высочество, мы правильно поняли, что вы остановили переговоры о браке эрцгерцогини Ведеро?

Майя передернул ушами, в результате чего тихо и нежно зазвенели его серебряные и нефритовые серьги.

– Наша сестра в трауре.

– Но вы разорвали соглашение с Тетимада, а оно, как мы слышали, было близко к завершению.

– Доверяете ли вы своим источникам, Лантевел? – Спросил Пашавар, и Лантевел уверенно кивнул.

– Но все-таки, – сказал он, – не кажется ли вам, Ваше Высочество, что переговоры неизбежно придется начинать заново и, очень вероятно, с менее выгодной позиции.

– Мы не видим ничего выгодного в нашем текущем положении. И наша сестра не желает вступать в брак.

Он мысленно выругал вино, когда заметил, с каким вниманием все присутствующие уставились на него.

– Для женщины благородной крови, – резко заметила Осмеррем Пашаван, – брак не является вопросом собственного выбора. Эрцгерцогиня это знает.

– Так же как знала и наша мать, – сказал Майя. – Мы считаем, что для начала будет достаточно заключить наш собственный брак.

– Лучше бы вы поискали Императрицу в более традиционном Доме, – ответила Осмеррем Пашаван. – Девочки Чередада придерживаются таких же нелепых понятий, как и ваша сестра.

– Мы не находим понятия нашей сестры нелепыми, – возразил Майя. Он сделал глубокий вдох, пытаясь развеять алую пелену ярости перед глазами. Осмерем Пашаван не выглядела особой чувствительной, но он боялся испугать Меррем Ортему. – В отличие от вас, мы не считаем брак единственным предназначением женщины.

– Это спорный вопрос, – задумчиво протянул Лантевел. – Как и вопрос о том, чем же может заниматься женщина, если она по каким-либо причинам не нашла себе мужа.

Он выразительно посмотрел в сторону Дач'осмин Лантевин.

– Женщинам, не имеющим детей в браке, так же трудно найти себе занятие, – сказала она. – Ведь их больше ничему не учили.

– Все женщины имеют обязанности, – отрезала Осмеррем Пашаван, хотя предательски порозовевшие кончики ее ушей показывали, что она вовсе не хотела поразить больное место Лантевада.

– Но чем же определяются границы этих обязанностей? – В голосе Дач'осмин Лантевин звучала вежливая настойчивость. – Не все женщины обладают талантом в воспитании детей. Зачем принуждать их к тому, на что они не способны?

– Мы и понятия не имели, что вы настолько дальновидны, – кисло заметила Осмеррем Пашаван.

Ее «дальновидны» прозвучало почти как оскорбление.

– У нас было достаточно времени, чтобы рассмотреть этот вопрос, – сказала Дач'осмин Лантевин.

Было ясно, что она не собирается капитулировать, и все почувствовали облегчение, когда при смене блюда разговор перешел на пустяки.

На десерт был подан анвернельский торт со специями, и среди довольного сопения Майя наконец решился затронуть тему моста. Как он и ожидал, Пашавар немедленно ощетинился, но при этом совершенно неожиданно высказался о мосте как о «воздушном замке Варенечибела».

– Он не принесет ничего, кроме огромных расходов.

– Мы не знали, что наш отец был заинтересован в строительстве моста.

– Ах, да, – сказал Лантевел, – он считал, если не будет найден способ соединить восток и запад, Этуверац неминуемо распадется. Наверное, он не мог не замечать, что Истандаарта всегда будет нашим слабым местом, если не будет найден способ преодолеть ее.

– Это правда, – согласился Пашавар, – но это не оправдывает всех сумасшедших, одолевающих правительство своими безумными изобретениями.

– Мы разговаривали с джентльменом из Гильдии часовщиков, – сказал Майя. – Он не показался нам безумным.

– Неужели? – Удивился Пашавар, и Майя напрягся. Но Пашавар не выглядел недовольным. – Мы считали вас слишком правильным и послушным для хорошего правителя, но возможно, были неправы.

– Но вы же Свидетель Справедливости! – Запротестовал Майя, и все рассмеялись.

– Мы сказали «Правило», а не «Закон», – едко возразил Пашавар. – существенная разница, Ваше Высочество. – Император, который нарушает законы, опасен, как бешеная собака, но Император, не нарушающий правила, почти так же плох, потому что он никогда не сможет определить, когда пришло время изменить закон.

– Мы понимаем, – сказал Майя, хотя был не совсем в этом уверен.

– Мы не оправдываем привычку и лень.

– Ведь это чревато разрушительными последствиями, – чопорно поддакнул Майя, что снова заставило всех присутствующих рассмеяться.

– Итак, – продолжал Пашавар, – вы разговаривали с часовщиком. Мы полагаем, вы желаете, чтобы теперь его выслушал Коражас.

– Именно, – сказал Майя.

– И вы предпочли бы, чтобы мы не препятствовали этой затее.

– Да.

– Выпейте бренди, Пашавар, – предложил Лантевел. – Так вам будет легче проглотить свои возражения.

– Если ваш бренди не очень хорош, Лантевел, мы будем возражать из принципа. – Пашавар повернулся к Майе. – Это не изменит нашего мнения.

– Конечно, нет.

– И не изменит нашего решения при голосовании.

– Мы этого не ждем. Мы лишь желаем предоставить часовщикам право быть выслушанными.

– Хммм, – сказал Пашавар, обращаясь, в основном, к своему бокалу, но Майя счел это капитуляцией.

Действительно, когда на следующем заседании он вновь собрал все свое мужество и повторно вынес предложение о мосте, Пашавар не блокировал его, и Коражас согласился, что часовщики «должны быть услышаны». Согласие не было единодушным, но Майя того и не ожидал. Важным был тот факт, что без поддержки Пашавара Бромар не смог организовать veklevezhek, о котором говорил Меррем Халежан.

* * *

Это было единственной победой дня, в остальном исполненном разочарований. Во-первых, Чавар был вынужден признать, что расследование гибели «Мудрости Чохаро» топчется на месте.

– Нам нужно больше времени, Ваше Высочество, – сказал Чавар, и Майя счел, что дело намного серьезнее, чем можно было ожидать.

Затем Майя дал аудиенцию лорду Бромару, в результате которой сам Майя пришел к убеждению, что Бромар идиот, а тот, вероятно, укрепился во мнении, что Император безумен. Мир с Назморхатвер был признан иллюзией, и даже если Анмуртелеан и стоял на месте варварского улимера, этот факт не мог быть признан существенным. Бромар вообще не понимал, почему Император считает этот вопрос достойным его внимания. Даже идея переговоров с варварами будет высмеяна в Коражасе.