Текст книги "Таннер (ЛП)"
Автор книги: Кэти Регнери
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)
Глава 8
Таннер
Я не могу перестать думать о нашей встрече с медведицей у реки вчера днем.
Особенно, не могу перестать думать о том, что мне безумно хотелось поцеловать МакКенну, пока я держал ее в своих объятиях. Ее тело было слабым, как у котенка, когда я прижимал ее к себе, и каждая клеточка моего тела взывала защитить ее, дать ей ту силу, которую я мог предложить, дать ей понять, что пока я дышу, я не позволю ничему причинить ей боль.
А потом она оттолкнула меня.
Не буду врать, это задело.
В смысле, я привык к тому, что нравлюсь женщинам. Я в неплохой физической форме, у меня приятная наружность, хорошая работа, уютный дом, и да, иногда я бываю сварливым, но, в целом, я не мудак. Для меня нет ничего необычного в том, что я приезжаю в город в разгар сезона, встречаю сексуальную туристку в одном из городских баров и заканчиваю тем, что трахаю ее еще до того, как она отправится в Кетчикан.
Мы с МакКенной проведем все лето вместе... и меня очень беспокоит то, что я ей не нравлюсь. Я понимаю, что я не в ее вкусе. Она невысокая, хрупкая, с высшим образованием девушка из большого города. А я большой, лохматый мужик с диких, неизведанных горных местностей Аляски, который закончил только среднюю школу.
На мгновение я задумываюсь о различиях в нашем образовании и житейских привычках, но реальность такова, что она не ведет себя по отношению ко мне высокомерно или пренебрежительно. Честно говоря, ее, похоже, совершенно не волнует мое образование, и я не чувствую, что она смотрит на меня свысока из-за того, что я живу в Дайе. Ей нравится мой домик. Это точно. Кажется, ей нравится Аляска. Так что я не могу винить ее в отсутствии интереса ко мне из-за образования или моего места проживания, хотя было бы намного проще выставить ее снобом и возненавидеть за это. Но она не сноб. И ее детство, во многих отношениях, было намного тяжелее моего. Мы с ней потеряли наших матерей, но в какой-то момент она также потеряла отца и дедушку, у нее не было ни братьев, ни сестер, которые могли бы ее поддержать. Чертовски одинокая жизнь для маленького ребенка, который за такой короткий промежуток времени испытал слишком много душевной боли. Даже представить себе не могу, какими были первые несколько лет ее жизни.
И все же, вот она, взрослая, с высшим образованием и приличной работой, присматривает за своей бабушкой.
Я восхищаюсь ею.
Я восхищаюсь ею до глубины души.
И вдруг мой неандертальский мозг задается вопросом, может ли восхищение кем-то перерасти в притяжение, и действительно ли это то, что я испытываю сейчас. Потому что, когда я встретил ее в аэропорту несколько дней назад, я не почувствовал к ней никакого влечения. А теперь? Проведя с ней совсем немного времени, я не могу перестать думать о ней. И, наверное, мне просто хотелось бы, если я буду готов к летнему роману с МакКенной Кэбот, чтобы она чувствовала то же самое.
Но это не так.
Я раздраженно хмыкаю, кладу на колоду очередное полено и с громким стуком опускаю топор! Полено аккуратно раскалывается, я укладываю одну половинку, затем другую и снова раскалываю их.
– Ты разозлился на это полено?
Я оглядываюсь через плечо и вижу Хантера, стоящего позади меня. Вытирая предплечьем выступивший на лбу пот, я наклоняюсь и подбираю четыре полена, добавляя их к огромной куче дров, которую мы храним позади главного дома.
– Нет.
– Расстроен чем-то другим?
– Заткнись, Хантер.
Хантер посмеивается, как последний засранец, каким он и является, затем снимает рубашку и вытаскивает топор из колоды, в которую я его воткнул. Он достает кусок бревна и выравнивает его, ударяя раз, другой, третий, пока оно, наконец, не раскалывается.
– У кого-то не хватает практики, – замечаю я, скрестив руки на груди так, что выпирают грудные мышцы.
– Заткнись, Таннер, – бросает он.
– Почему ты здесь? – спрашиваю я его. – Разве у тебя сегодня утром не была запланированна экскурсия?
– Ага. Была да сплыла, – говорит он, раскалывая одну половинку чище, чем другую. Я подбираю неровные четвертинки, а он укладывает на колоду особенно толстое бревно и берет клин, чтобы расколоть его. – Мы совершили пешую прогулку в одну милю по Олд Дайе, затем отправились в Скагуэй, где провели полтора часа в Beers, Brawls and Brothels. Они решили остаться в городе пообедать и пройтись по магазинам. Я вернусь за ними в три.
– Выдался редкий свободный день, и ты проводишь его со мной, колешь дрова?
– Сезон только начинается, – произносит он. – В городе не с кем пообжиматься... пока.
– Ну, будь осторожен. Ты же знаешь, как хорошо все закончилось у меня в прошлом году.
– Кстати... – Хантер прекращает свое занятие и поворачивается ко мне. – Она здесь.
– Рамона, – говорю я, и во рту у меня пересыхает, а желудок сводит.
– Рамона, – подтверждает он мрачным кивком. – Этим утром я видел, как она возвращалась из магазина Фейруэй Маркет в свою квартиру над King Kone.
– Она тебя видела?
Он качает головой.
– Не думаю.
– Мы с МакКенной собираемся в город этим вечером. Вот и посмотрим, что из этого выйдет.
– Эй. МакКенны не было вчера вечером на ужине. Все в порядке?
Он прав. Ее не было. И я изнывал от желания ее увидеть.
– Вчера на реке произошел инцидент, – ворчу я. – Она хотела перейти реку вброд, но у нее не хватило ума захватить с собой спрей от медведей.
Хантер напрягается.
– Что случилось?
– Слава Богу, ничего. Я заметил, как она вышла из дома, и решил на всякий случай последовать за ней. На берегу была маленькая черная медведица, которая ела ягоды. Молодая.
– Она напала на вас?
– Нет. Мы не двигались и не шумели, и она нас не тронула…но ты же знаешь, какой вред они могут причинить, если их застать врасплох или разозлить. Даже самые маленькие.
– Согласен. Вам повезло, что все обошлось.
Голову заполняют мысли о том, как тело МакКенны прижималось к моему, о том, как она позволяла мне обнимать ее, о том, как ее волосы пахли полевыми цветами.
– Оу, – бормочет Хантер. – Очевидно, что-то все-таки произошло.
Я разминаю шею.
– Нет. Ничего.
– Рад слышать, потому что как раз хотел спросить... Не возражаешь, если я за ней приударю? Она очень милая, и если тебе не интересно...
– Не заставляй меня причинять тебе боль, братишка.
– Ого. Причинять боль? Что у тебя с ней? – Хантер смотрит на меня с любопытством, руки на бедрах, топор сбоку от него. – Я думал, ты сказал, что ничего…
– Вчера ничего не произошло, но я не знаю, на какой мы стадии отношений. Я не... То есть, она не…В общем…Я бы не одобрил, если бы ты начал к ней подкатывать. Ясно?
– Ясно, – отвечает Хантер. – Она твоя. Я поищу счастья в другом месте.
Я киваю, забирая у него топор и подкладывая еще одно полено.
Она твоя. Мне нравится, как звучит эта фраза, хотя я знаю, что это неправда.
– Ты тоже дерьмово рубишь дрова.
Хантер усмехается, снова натягивая фланелевую рубашку, даже не потрудившись ее застегнуть.
– Хочешь, мы с Харпер этим вечером заедем в город и присоединимся к вам?
– Зачем? Ты думаешь, я не справлюсь сам?
– Просто предлагаю моральную поддержку.
На секунду я подумываю о том, чтобы взять с собой старшего брата и сестру, мою собственную маленькую команду поддержки, чтобы приструнить Рамону Де Аликанте. Но потом вспоминаю вопрос Хантера — ...ты не возражаешь, если я за ней приударю? – и отрицательно мотаю головой. Лучше не сводить его с МакКенной, пока я не разобрался в своих чувствах к ней.
– Я справлюсь.
– Тогда ладно. Удачи.
Хантер направляется обратно в главный дом, а я возвращаюсь к колке дров, гадая, станет ли фраза “я справлюсь” последними словами, которые мне потом припомнят.
***
Я появляюсь у дверей своего коттеджа в шесть часов, чтобы забрать МакКенну, после того как зашел в обеденный зал и оповестил свою семью о том, что сегодня вечером не буду работать. Я подозреваю, что Хантер уже рассказал им о приезде Рамоны в Скагуэй, потому что никто не сопротивлялся и не жаловался на потерю пары рук у сегодняшнего костра. На самом деле, все вели себя довольно тихо, пока Рив не пробормотала что-то вроде:
– Удачи... она тебе понадобится.
Странно стучать в собственную парадную дверь, но пока МакКенна в Дайе, мой дом принадлежит ей, а это значит, что я не могу войти без стука. Однако, что еще более странно, так это острое желание, которое меня охватывает, когда она открывает дверь. Одетая в черную кожаную куртку, белую блузку, отделанную кружевом, узкие черные джинсы и черные ботинки, она выглядит совсем другим человеком – утонченной, женственной и немного задиристой. Впервые с тех пор, как она приехала в Скагуэй, она уложила волосы гелем и нанесла макияж. С этими темно-карими глазами, обрамленными бахромой длинных черных ресниц, она как-никогда напоминает Элис Каллен.
– Ого, – бормочу я.
– Перестаралась?
– В самый раз.
Она делает глубокий вдох и склоняет голову набок.
– Готов, любовь моя?
– Да, – отвечаю я, продолжая оглядывать ее с головы до ног. Она не обзавелась пышными формами за одну ночь, но я понимаю, что не скучаю по ним. Ее стройная, худощавая фигура привлекает меня все больше и больше. Мгновенно очаровывая. – Ты прекрасно выглядишь.
– Спасибо, – говорит она, но улыбка не затрагивает ее глаз. – Ты говоришь так, словно это сюрприз для тебя.
– Да уж, – мямлю я, пораженный ее преображением.
– Сюрприз, что я прекрасно выгляжу? Боже, Таннер, спасибо. Ты знаешь, как избаловать девушку.
– Нет! Я не... То есть... Ладно, да, я немного удивлен. Я никогда не видел тебя с... – Я показываю на свои глаза, затем на свои губы. У нее они темно-бордовые. Почти сливовые. И немного блестят. Полностью гипнотизируя.
– Ох. С макияжем? Да. Мне он не нравится. Я почти никогда к нему не прибегаю. Но сегодня вечером я подумала... – Она пожимает плечами и проходит мимо меня, выходит на крыльцо и спускается по лестнице. – Можно было бы постараться и сделать все возможное.
Я спускаюсь за ней по лестнице, чувствуя себя неотесанным и неуклюжим. Она старалась выглядеть как можно лучше, а первое, что я сделал, это оскорбил ее. Чертов идиот.
– Я скотина, МакКенна, – говорю я у нее за спиной.
– Угу, – мурлычет она. – Бываешь иногда.
– Ты выглядишь потрясающе, – заверяю я ее, пытаясь загладить свою вину. – Я благодарен тебе.
Она останавливается у моей машины и поворачивается, чтобы взглянуть на меня.
– Не за что. Просто выполняю свою часть сделки.
Когда мы выезжаем с парковки, я ловлю себя на том, что подыскиваю нужные слова. Я хочу сказать ей, что Рамона вернулась в город, но в то же время мне не хочется вспоминать о ней. Воздух между мной и МакКенной кажется потрескивающим и живым.
Напоминает напряжение. Ощутимое напряжение.
Она тоже это чувствует? Или я просто дурак, влюбляющийся в женщину, которая здесь только для того, чтобы заработать денег на уход за своей бабушкой?
– Как насчет музыки? – спрашивает она, наклоняясь вперед, чтобы покрутить ручку настройки радиоприемника.
– Конечно. Все, что хочешь.
Она останавливает свой выбор на Seven, музыке 70-х, и прибавляет громкость, чтобы послушать Desperado группы Eagles.
– Отличная песня. Тебе нравятся Eagles? – спрашивает она.
– Я обожаю музыку семидесятых, – отвечаю я ей. – Fleetwood Mac. Eagles. Ранние песни Элтона Джона. Я вырос, слушая их.
– Я тоже, – признается она. – Наверное, потому, что нас вырастили наши бабушки, верно?
– Да, – отвечаю я. – Наверное. У моей бабушки до сих пор хранятся все ее старые виниловые пластинки и работающий проигрыватель, выпущенный лет пятьдесят назад. Я тебе его покажу.
– Я бы с удовольствием посмотрела на ее коллекцию! – говорит МакКенна. – Держу пари, она очень похожа на коллекцию Мими.
– Тебе нравится Simon & Garfunkel? – спрашиваю я ее.
– Люблю их.
– Bread?
– Конечно.
– Джим Кроче? Ты поклонница Bad, Bad Leroy Brown или больше Time in a Bottle girl?
– Time in a Bottle girl всегда огорчала Мими. Она переключала станцию, когда ставили эту песню. – Она на секунду замолкает, задумавшись. – Мне кажется...
– Что?
– Мне кажется, она напоминала ей о дочери. Она винила себя в том, что Шейла пристрастилась к наркотикам. – МакКенна смотрит прямо перед собой, в лобовое стекло, а Eagles напевают о том, что нужно позволить кому-то полюбить тебя, пока не стало слишком поздно. – Мой дедушка служил во Вьетнаме, и когда он вернулся, с ним было не все в порядке. Он приложился к бутылке и, по-моему, проявлял особую жестокость, когда был в запое. Мими говорила, что ушла бы от него, если бы не забеременела Шейлой, а это были 70-е, понимаешь? Она боялась растить ребенка в одиночку. Мой дедушка умер от цирроза печени, когда Шейле было двенадцать, но ущерб уже был нанесен. Она была склонным к пагубным пристрастиям ребенком, который стал наркоманом. Это замкнутый круг.
– Мне жаль, – говорю я, потому что не могу придумать, что еще сказать. Это тяжелая ноша. Слишком тяжелая.
– Да. Мне тоже. – Она качает головой. – Уф. Мне так жаль, что я разоткровенничалась. На самом деле я никогда не рассказываю об этом. Но песни могут вернуть тебя в прошлое, понимаешь?
– Определенно, – согласен я. – И, эй... как бы там ни было, похоже, вы с Мими нашли способ разорвать этот порочный круг. Тебя он не коснулся.
– В какой-то степени, – говорит она сдержанным тоном. – Я не употребляю наркотики и осторожно отношусь к выпивке. У меня не так много воспоминаний о первых четырех или пяти годах моей жизни. Это может показаться странным, но это правда. Я мало что помню. Кстати, психотерапевт, к которому я ходила в университете, сказал мне, что мозг начинает создавать воспоминания примерно в возрасте трех лет. Они у меня в голове, независимо от того, помню я их или нет, а это значит, что травма была. Мне трудно доверять людям. – Она прочищает горло и добавляет: – Из-за этого мне трудно любить.
Наверное, это одно из самых печальных откровений, которые я когда-либо слышал в своей жизни.
– Трудно любить? Что ты имеешь в виду?
Она ерзает на своем сиденье, протягивает руку, чтобы выключить радио, затем опускает стекло. В машину врывается чистый, свежий воздух, когда грунтовая дорога Дайи сменяется на асфальтированную дорогу Скагуэйя.
После нескольких минут молчания я понимаю, что она сказала все, что собиралась, и мой вопрос останется без ответа.
***
МакКенна
Проклятье!
Мне следовало пнуть себя за то, что продолжаю болтать о своей личной фигне, когда он, вероятно, и так уже достаточно обеспокоен из-за предстоящей встречи со своей психованной бывшей девушкой этим вечером.
Эгоистка, МакКенна. Ты чертова эгоистка.
Я включила радио, чтобы поднять настроение – я чувствовала некоторое напряжение, оставшееся после вчерашних медвежьих объятий у реки, и это меня нервировало, – а потом в машине я поглотила весь кислород, разболтав о своем тяжелом детстве.
Я никогда этого не делала. Никогда. Всю свою жизнь я прилагала целенаправленные усилия, чтобы подавить воспоминания о своем дерьмовом детстве и держать неприятные подробности при себе. Даже с Изабеллой я не говорю о Шейле так откровенно, как только что с Таннером. Не знаю, что на меня нашло, но мне это не нравится.
Испытывая отвращение к самой себе, я сосредотачиваюсь на том, чтобы с головой погрузиться в игру перед сегодняшним поединком с Рамоной, которая, в конце концов, является единственной причиной, по которой я здесь.
– Эм, хм... Рамона. Ты что-нибудь слышал? Она уже в городе?
– Да. Мой брат видел, как она выходила из магазина этим утром.
– Итак, какой план на вечер?
– Я подумал, что мы могли бы пойти в SBP – выпить и поужинать. Она там появится в какой-то момент.
– А потом?..
– Я познакомлю вас двоих, и, если повезет, это положит конец драме с Рамоной.
Или, как по-моему, только начнет. Если она хотя бы наполовину такая чокнутая, как он говорил, я не уверена, что она бросит его так быстро, как он надеется.
– Эй, – зовет он, и выражение его лица становится немного застенчивым, когда я оборачиваюсь, – я знаю, что на самом деле я тебе не нравлюсь, но ты могла бы постараться этим вечером сыграть убедительно… Я был бы очень признателен.
Вам знакомо чувство, когда кто-то говорит что-то о вас, что, по их мнению, является правдой – возможно, вы даже поощряете их поверить в это, – но это не совсем правда? У вас в голове все звучит по-другому, и ваш первый порыв – поправить их, сказать, что они ошибаются... Вот только я не могу понять, в чем именно Таннер ошибается.
Я знаю только, что его слова мне не нравятся.
Они совсем не похожи на правду.
– Конечно, – слышу я свой голос. – Без проблем.
– Отлично, – говорит он мягким и бесстрастным голосом. – Спасибо.
Я откидываюсь на спинку сиденья, смотрю в открытое окно и чувствую раздражение. Похоже, сегодня вечером все идет наперекосяк – с того самого момента, как Таннер поприветствовал меня, до моего словесного поноса и того, что он сейчас сказал о моей симпатии к нему.
Даже если никакой симпатии нет.
Он ведь мне не нравится, так?
Я здесь только для того, чтобы быстро заработать хорошие деньги, верно?
Верно.
А романтические отношения с Таннером Стюартом могут иметь катастрофические последствия для достижения этой цели, если все выйдет из-под контроля.
Потому что у Таннера беспорядочные сексуальные связи.
Уф. Так, ладно. Он мне не нравится. Он мне не....
Ох, он тебе нравится.
Нет, не нравится.
Да, он определенно тебе нравится.
Отлично!
Прекрасно.
Но вступать с ним в отношения – настоящие, романтические – было бы неразумно.
Согласна.
Итак... что же мне остается?
По уши влюбиться в мужчину, который выдает себя за твоего жениха, и который абсолютно не подходит тебе в романтическом плане, если зарабатывание денег на уход за Мими – самая важная цель твоего лета.
Я смотрю, как Таннер паркуется на Бродвее, и заканчиваю свой внутренний диалог, решив не позволять моей зарождающейся влюбленности в Таннера зайти дальше.
Однако следующие пару часов мы будем играть в притворство, а это значит, что я могу потакать своему влечению к нему так, как захочу, при условии, что смогу отключить его, когда мы вернемся в машину, чтобы ехать домой.
Таннер открывает передо мной дверцу, и я беру его за руку, когда выхожу из машины.
– Спасибо, малыш, – говорю я нежным и приглушенным голосом.
Его пальцы переплетаются с моими.
– Что я говорил насчет “малыша”? – рычит он.
– Что ты говорил насчет убедительной игры этим вечером?
Он уклончиво хмыкает, когда мы идем по боковой улочке к пабу Skagway Brew Pub.
– Доверься мне, Таннер, – шепчу я. – Позволь мне сделать это по-своему, и я обещаю, она поверит.
У самого бара, он останавливается и поворачивается ко мне, изучая мое лицо ярко-голубыми глазами, прежде чем остановить свой взгляд на моих губах. А я? Девушка, которая тайно влюблена в него в реальной жизни, но должна выглядеть как его преданная невеста в течение следующих нескольких часов? Я делаю то, что сделала бы любая другая пылкая женщина, когда ее “возлюбленный” бросает на нее взгляд, способный растопить ледники за пределами города. Я беру другую его руку в свою и приподнимаюсь на цыпочки так высоко, как только могу.
– Поцелуй меня, – выдыхаю я. – И на всякий случай, если она наблюдает, сделай это хорошо.
Его губы обрушиваются на мои, как будто он голодал несколько месяцев, а я предлагаю ему ужин из семи блюд. Никаких предварительных ласк, никаких прелюдий, никаких легких чмоков. Он завладевает моим ртом, смело проводя языком по стыку моих губ, пока они с нетерпением не приоткрываются, впуская его внутрь со стоном облегчения. Его руки смыкаются вокруг меня, расплющивая мою грудь о твердые мускулы его грудной клетки. Я обхватываю его за шею одной рукой, а другую кладу поверх его сердца, которое несется галопом, как скаковая лошадь, неистово и по-настоящему, и уносится вместе со мной, нравится мне это или нет.
Но мне это действительно нравится.
Очень.
Так сильно, что, когда он отстраняется с тихим, разочарованным стоном, я с трудом дышу. Я медленно открываю глаза и вижу, что он смотрит на меня сверху вниз, и на его лице отражается буйство эмоций, которые я тоже испытываю.
– Черт, – бормочет он, выглядя удивленным.
– Да, – шепчу я.
Прошло много времени с тех пор, как меня целовали в последний раз, но за всю свою жизнь я не помню, чтобы первый поцелуй вызывал у меня такие чувства, как сейчас.
– Достаточно хорошо? – спрашивает он меня, приподняв бровь.
– Угу.
– Теперь готова зайти внутрь? – Он улыбается мне, выглядя очень довольным собой.
– Конечно, – отзываюсь я, чувствуя, что у меня подкашиваются ноги.
Его пальцы находят мои и легко переплетаются с ними, когда мы заходим в оживленный бар-ресторан.
– Таннер! – зовет один из барменов. – Рад тебя видеть, приятель!
– Привет, Грэйди! – Таннер протаскивает меня через толпу людей, ожидающих у стойки администратора сразу за дверью. Мы останавливаемся у бара, где он протягивает руку, чтобы поприветствовать своего друга. – Как дела?
– Нормально. Что я могу вам предложить?
– Мне Klondike IPA. – Он сжимает мою руку, его взгляд смягчается, когда его глаза находят мои. – Чего ты хочешь, детка?
Детка. Вздох.
– У вас есть лагер? – спрашиваю я Грэйди. – Или пильзнер?
Он с одобрением смотрит на меня.
– И то, и другое. Что ты предпочитаешь?
– Думаю, лагер, если он не слишком хмельной.
– Ты разбираешься в пиве?
– Только в светлом, – отвечаю я ему.
– Она просто находка, Таннер. – Он протягивает мне руку. – Я Грэйди. Не могу поверить, что ты предпочла работать с Брюсом в “Пастернаке”, а не здесь.
– Извини, – говорю я с удивленным смешком. – Я антрополог. История всегда побеждает.
– Понимаю, – произносит он, подхватывая две чистые пивные кружки. – Но если театральность Брюса тебе наскучит, мы будем рады видеть тебя здесь. Нам никогда не помешает еще один бармен. Особенно тот, кто знает толк в пиве.
Он поворачивается, чтобы взять пиво, в то время как Таннер обнимает меня и притягивает к себе.
– Ты флиртуешь с Грэйди?
– Нет. Я просто разговариваю с ним, – отвечаю я, прикусывая нижнюю губу и наблюдая за тем, как взгляд Таннера приковывает к этому месту. – Я здесь, с тобой, малыш. Только с тобой.
– Чертовски верно подмечено, – говорит он, и его глаза темнеют.
Я все еще чувствую прикосновение его губ к своим, и мои щеки вспыхивают от желания снова ощутить их на своих губах.
– Ух ты! Я бы предложил вам двоим уединиться в одном из номеров, – подает голос Грэйди, ставя перед нами пиво, – но в гостинице наверху все забронировано.
– Нет необходимости, – отзываюсь я, отводя взгляд от Таннера, чтобы улыбнуться Грейди и взять свою кружку. – Мы здесь для того, чтобы выпить и поесть. – Я подмигиваю Таннеру и делаю глоток. – Займемся приятными вещами позже.
– Черт возьми, Таннер, – говорит Грэйди. – Кажется, я только что залетел.
Таннер заливается смехом, целует меня в макушку и залпом осушает полпинты.
Взгляд Грэйди останавливается на моем кольце.
– Когда у вас свадьба?
– Зимой, – отвечаю я, вспоминая, что Таннер сказал продавцу в хозяйственном магазине несколько дней назад. – В Сиэтле.
– Буду ждать приглашения, – говорит Грэйди.
– Ты же знаешь, что получишь его, – уверяет Таннер.
Когда Грэйди направляется к другому концу барной стойки, чтобы обслужить следующего клиента, я смотрю на Таннера, подняв лицо.
– Пока все хорошо?
– Хорошо, – подтверждает он, наклоняясь, чтобы коснуться моих губ своими губами.
Мое сердце трепещет. В животе все переворачивается. А пикантное томление меж бедер пробуждает желание остаться с Таннером наедине. Он не твой жених, напоминает мне мой мозг, как будто начинает беспокоиться. Это всего лишь игра, помнишь?
Я отстраняюсь, чтобы сделать еще глоток пива, когда слышу, как сквозь белый шум бара-ресторана прорывается женский голос. Он не слишком пронзительный, но такой высокий и напряженный, что волосы у меня на затылке встают дыбом.
– Таннер? Таннер!
И я знаю – чувствую это всем своим существом, даже не поднимая глаз, – что вот-вот столкнусь лицом к лицу с ней, с Рамоной Де Аликанте.
Я медленно поворачиваюсь, как будто мне совершенно все равно, кто разговаривает с моим мужчиной, но все это время мне не терпится увидеть ее – понять, кто покорил его сердце прошлым летом, и заодно сравнить себя с ней.
– Тан-Тан! – визжит она, неуклюже пробираясь сквозь ту же толпу, через которую Таннер ловко прорвался несколькими минутами ранее. – Я скучала по тебе!
Неожиданно я чувствую себя так, словно попала в один из старых фильмов о Диком Западе. Эта женщина – судя по всему, мой заклятый враг, – ростом около пяти футов десяти дюймов, с темными волнистыми волосами, каскадом ниспадающими на загорелые плечи, и соблазнительными изгибами. На ней очень короткие джинсовые шорты, слишком обтягивающая красная майка, белые ковбойские сапоги и белая ковбойская шляпа со стразами. В красной, белой и синей цветовой гамме, с огромными буферами, наклеенными ресницами и страстным взглядом, она медленно переводит взгляд с Таннера на меня. Ее улыбка – широкая, идеальная и белоснежная – исчезает. Ее глаза расширяются. Ноздри раздуваются. Я прижимаюсь к Таннеру, который крепче обхватывает меня за талию.
И тут я замечаю, что оживление и разговоры в баре прекратились. Никто не общается. Никто не дышит. Все – и бармены, и официанты, и постоянные посетители – затаив дыхание ждут, что будет дальше.
Как будто я сказала... “время выяснить отношения”.
Она смотрит на меня так, словно хочет убить голыми руками, после чего переводит недоверчивый взгляд обратно на Таннера.
– Что за хрень? – спрашивает она, глядя на Таннера и указывая на меня, резким движением подбородка. – Кто она, черт возьми, такая?
Я знаю, что он нервничает. Знаю, что он боялся этого момента с тех пор, как услышал, что она вернется в Скагуэй. И я не собираюсь позволять ей помыкать им или мной. Я и так уже слишком многое перенесла в своей жизни, чтобы позволить этой дешевой Барби с родео запугать меня.
– Ее зовут МакКенна, – представляюсь я.
Вот она – вся соль. Если бы она была повежливее и не вела себя как стерва, я бы, возможно, шагнула вперед и протянула ей руку. Но ее никчемные манеры не заслуживают моей вежливости. Вместо этого я склоняю голову к боку Таннера и кладу ладонь поверх его сердца – проверенный временем знак обладания. И да. Я использую для демонстрации руку, на безымянном пальце которой сверкает обручальное кольцо.
Взгляд Рамоны сосредотачивается на моем опале, и она выглядит так, будто ее голова вот-вот взорвется. Она упирает руки в бока, бросая на Таннера испепеляющий взгляд.
– И кто, мать твою, эта МакКенна? – интересуется она.
Таннер выдерживает паузу, чтобы поцеловать меня в макушку, прежде чем ответить.
– Моя невеста.
В этот момент – да, я знаю, знаю... добрая, умная, милая женщина попыталась бы разрядить ситуацию, вместо того чтобы подливать масла в огонь, но Рамона – задира, а, по моему опыту, задиры пользуются добротой в своих интересах. Их поведение не улучшается, когда представляется такая возможность, – я поворачиваюсь к Таннеру.
Прильнув к нему всем телом и приподнявшись на цыпочки, я бормочу:
– А ты мой жених, малыш, – после чего позволяю ему зацеловать меня до потери сознания на глазах у всего бара.
Безрассудство.
Это про меня.
