Текст книги "Алмаз"
Автор книги: Кэти Хикман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)
ГЛАВА 21
В следующей деревне странности повторились.
Труппа разбила лагерь на окраине небольшого прибрежного селения, у оливковой рощи. Подношение обнаружила на рассвете сестра Илькай, Иоанна. Она чуть не наступила на еду: фрукты, пресные хлебцы, покрытый глазурью кувшин оливкового масла. Поспешила рассказать Мариам.
Эти продукты тоже были аккуратно разложены на подстилке из свежих листьев.
Великанше это не понравилось. В лагерь вела узкая тропинка. Неизвестный нашел дорогу даже под покровом темноты. Это что, слежка?
Но Иоанна с сестрой сочли находку хорошим знаком. Они поделились новостью с остальными, которые едва успели выйти из шатров. Начались споры, как делить провизию. Елена наблюдала за происходящим из-за тонкого муслинового полога шатра. Только она могла разгадать мысли Мариам.
Женщина взяла причитавшуюся им буханку, сбрызнула маслом, подошла и присела под деревом рядом с силачкой. Солнце едва просачивалось сквозь листву древней оливковой рощи, ветерок приятно холодил кожу. В поселке запели петухи. Между беленых домиков блестело море.
– Что служилось? – ласково спросила Елена. – Опять приснился кошмар? Ты плакала во сне.
Великанша молчала. Фокусница разломила хлеб, отдала половину подруге вместе с пригоршней оливок. Посмотрела на море. Ярко-синие волны, белые стены домов, желтая пыль тракта резали глаза. Вдалеке, по ту сторону селения, на выпас вели стадо коз. На горизонте появился кораблик, белые паруса раздувались на ветру.
– Эти люди такие бедные. Зачем они приносят нам еду? – попыталась Елена разговорить подругу.
Но Мариам слишком нервничала, чтобы отвечать на вопросы. Она встала и спустилась с холма. Елена посмотрела вслед. Женщина привыкла к перепадам настроения подруги. Не стоило задавать лишних вопросов. На юге народ славится гостеприимностью. «Голод не тетка», – подумала циркачка и со вздохом откусила хлеба. Масло было зеленоватое и, как положено, слегка горчило, оливки оказались свежайшими и сладкими. «День начинается хорошо», – с улыбкой подумала мать близняшек.
Судьба смилостивилась над ними. Женщина чувствовала это нутром.
И тут совсем близко она услышала тихий звон. Огляделась: наверное, козочка отбилась от стада. Но нет, звон совсем другой, тише и нежнее.
Елена пошла на звук в глубь рощи и с удивлением обнаружила, как быстро вокруг стемнело.
Некоторые деревья будто росли здесь не одну сотню лет. Стволы опутывала паутина зеленых и серебристо-серых лишайников. Акробатка с трудом пробиралась по толстому слою сухих листьев, то и дело спотыкаясь о корни и ветки. Там, откуда она ушла, уже жарко, а в лесу еще прохладно. Из лагеря слышались женские голоса. Елена даже могла разглядеть товарок сквозь плотные ряды деревьев. Вон ее малышки, Нана и Лейя, в ярких платьицах, желтом и красном, порхают, словно бабочки. Женщина уже решила вернуться, но тут снова раздался звон. Близко, совсем близко!
Заставила себя идти дальше. Лес сгущался и темнел. Стало холодно.
Елена вздрогнула и остановилась. Ветки хрустнули, словно на них кто-то наступил. Сердце подпрыгнуло в груди. Женщина обернулась, ожидая увидеть кого-нибудь из подруг. Ни души.
Ни души?
Она краем глаза заметила, как что-то сверкнуло на солнце. Приглядевшись, с облегчением рассмеялась. Пресвятая Дева, ну как можно быть такой идиоткой! Прижала руку к груди, пытаясь успокоить гулко бьющееся сердце. Солнечный луч отразился от блестящей листвы! Крошечные пылинки танцевали, сверкая, словно алмазы. В мрачной чаще солнце показалось самым прекрасным из виденного в жизни.
И тут Елена обнаружила святилище.
С виду – обычный камень на середине поляны, но даже издалека на нем заметна искусная резьба: полумесяц, ладонь и что-то вроде растения с тремя стеблями. Елена робко шагнула вперед. Камень показался таким древним, что местные наверняка о нем забыли.
Быстро перекрестилась.
Снизу камень зарос толстым слоем зеленого мха и травы. «Наверное, из-под него бьет источник», – догадалась акробатка. Любопытство пересилило страх: медленно, почему-то на цыпочках Елена подошла ближе. Из дырки в скале действительно сочилась вода. Сквозь деревья снова пробрался лучик, и влага засверкала, как россыпь кристаллов. Отблески плясали среди мха, переливаясь всеми цветами радуги.
Фокусница наблюдала, слегка приоткрыв рот. Игра света околдовала. Она даже не заметила, что в лесу стало тихо до звона в ушах, женские голоса больше не слышны, а ее дочерей уже не видно.
Елена не могла думать ни о чем, кроме внезапно охватившей ее жажды. Во рту так пересохло, аж горло болело. Но женщина все-таки боялась приближаться к камню. «Пavayia pou, – вновь повторила она самой себе, – и совсем это не страшно». Подошла к лужице рядом с камнем, наполненной чистейшей водой, какой она в жизни не видела. Зачерпнула, попила. Влага была такой ледяной, что заныли зубы, но, господи, какой вкусной! Неужели на свете еще остались чудеса? Фокусница никак не могла напиться, зубы и губы онемели. И тут – снова звук. Тот самый тихий звон.
Только на этот раз – за спиной.
Акробатка обернулась. Блеск. Пригляделась. На ближайшей ветке покачивается серебряное украшение. Подошла ближе и увидела, что это амулет. Не стала его трогать, но хорошо рассмотрела. Русалка с раздвоенным хвостом, украшенным колокольчиками.
Звон раздался вновь. Потом еще и еще. Солнце уже высоко, лучи освещали дерево, на котором висел амулет. И тут оказалось, что он не один. В лучах жидкого солнца покачивались, сияли десятки таких же русалок, привязанные к ветвям цветными нитками. Одни плыли на спине, другие трубили в рог. Большинство – женские фигуры со струящимися по спине волосами, но попадались и тритоны с крошечными коронами на голове. Со всех хвостов свисали колокольчики. В лесу не было и намека на ветер, но фигурки покачивались, крутились, как живые. Елена забеспокоилась. Ей здесь не место. Женщина испуганно перекрестилась, оглянулась по сторонам – показалось, за деревом кто-то кашлянул. Но кто там? Что, если ее застукают? Она пила из источника! Тишина, совсем недавно такая умиротворяющая, стала зловещей. Глаза, отовсюду смотрели глаза! Кто-то подглядывал из кустов!
Циркачка бросилась бежать.
ГЛАВА 22
– Вот так, давайте сюда…
– Осторожно, придерживайте голову…
– Ради бога, уведите малышек…
– Аккуратно, аккуратно, нет, не сюда… туда, да, так лучше…
Елена пришла в себя, лежа в тени маленького навеса возле шатра.
– Что случилось? – сдавленно прошептала Мариам, наклонившись к подруге. – Кто-то пытался тебя обидеть?
Обретя дар речи, фокусница поначалу не могла вспомнить, что произошло. Потом в ее сознании всплыли маленькие серебряные амулеты, русалки и тритоны на цветных веревочках, тихо качающиеся в безмолвии леса. На секунду женщину охватил ужас, будто за ней вновь наблюдали невидимые глаза. Содрогаясь, она схватила великаншу за руку.
– Не бойся, рассказывай. Кто осмелился дотронуться до тебя? – Мариам крепко сжала кисть подруги.
Обычно бронзовое от загара, ее обветренное лицо сильно побледнело.
– Нет-нет, ничего такого. Просто было темно, и я перепугалась, – слабо улыбнулась Елена.
– Ох уж мне этот лес, – силачка нервно оглянулась, – терпеть не могу.
– Послушай, Мариам, мы не можем здесь оставаться.
Фокусница рассказала подруге о происшествии в чаще. Та долго молчала, а потом достала из кармана серебряный амулет Бочелли.
– Похож?
Елена взяла фигурку и осторожно ощупала длинными пальцами.
– Прости, надо было рассказать раньше, – расстроилась Мариам.
Женщина-Пьеро посмотрела на великаншу, и та с облегчением увидела в ее глазах не гнев, а любопытство.
– И что все это значит?
– Не знаю, Бочелли на эту тему не откровенничал. Сказал, местные жители верят, что русалки обладают волшебной силой. А такие амулеты встречаются по всему побережью.
– Но почему тогда они хотели избавиться от Фессалы? – нахмурилась Елена. – Почему он не пожалел целого состояния, чтобы мы увезли ее…
Мариам вспомнила отвратительную конюшню, где держали мать и младенца. Неужто мерзавцу так легко удалось убедить великаншу из-за того, что это место напомнило ей о жутких годах в медвежьей клетке? Хотя какая разница, она уже навлекла несчастье на головы всей труппы.
– Значит, они приносят подношения младенцу?
– Я знаю не больше, чем ты. Амулеты амулетами, а живая русалка – совсем другое дело. По крайней мере, так считал Бочелли.
Силачка забрала у подруги амулет, и колокольчики тут же зазвенели на ветру.
– Но как они узнали? В смысле, местные. Ведь ребенка никто не видел.
Великанша пожала плечами, уставилась на свои ногти, а йотом глянула вниз, на прибрежный городок.
– Мариа-а-ам? Что-то случилось? – Елена попыталась подняться.
– Да… Кажется, я…
– Что?
– Видела его.
– Кого???
– Бочелли.
– Снова?! Где? – Изумленная фокусница захлопала ресницами.
– Когда ходила в деревню за хлебом. Сначала решила, что показалось. А сегодня спустилась и снова увидела его. Вернулась, а тут такое… Я правда собиралась тебе все рассказать.
– И что же он тут делает?
– Думаю, следит за нами.
– Следит? – рассмеялась Елена. – И чего ему от нас надо?
– От нас – ничего.
Женщины подошли к русалке. Калека и странный ребенок неподвижно лежали в дальнем углу повозки, под навесом, который Мариам соорудила из куска старой парусины, выброшенного волнами.
Елена заговорила мягко, мелодично, будто успокаивая диких зверей. Она взяла с собой тряпицу и воду и, когда Мариам отнесла русалку справить нужду в сторону от лагеря, развернула пеленки и начала отмывать малыша. Вернулась силачка.
– Что случилось? Ребенок заболел? – спросила обеспокоенно.
Женщина-Пьеро не сводила глаз с лежащего у нее на коленях младенца.
– Нет, не заболел. Но с ним что-то не так. Посмотри – совсем крошечный, будто только родился. Легкий, как пушинка. – Она взяла русалчонка на руки и грустно покачала головой. – Боюсь, он не выживет.
Некоторое время женщины молча разглядывали малыша.
– Он никогда не плачет, – шепнула Елена, чтобы мать ребенка не услышала.
– Почему?
– Думаю… слишком слаб.
Крошечная грудка быстро поднималась и опадала, будто маленький изо всех сил боролся за каждый вздох.
– Как ты думаешь, это мальчик или девочка? – смущенно спросила Мариам.
Елена присмотрелась. Крошечные, идеальной формы ножки срослись лодыжками, ступни смотрели наружу, напоминая рыбий хвост.
– Ни то ни другое. А может, наоборот… Какая разница, если… – Акробатка печально покачала головой. – Посмотрим, что будет дальше. Давай сделаем, что собирались.
Великанша положила русалку под деревом, чтобы та немного погрелась на солнышке. Земля была каменистой, но приятно пахла мятой и тимьяном. В траве лежал кусок мрамора, часть колонны древнего храма. Елена присела на него, достала из кармана щетку и начала расчесывать молодой женщине волосы.
– Ей нравится, – мягко прошептала циркачка. – Тебе приятно?
– Думала, мы хотим заставить ее говорить, а не расчесать ей волосы.
– Терпение, Мариам. Она заговорит, вот увидишь.
И правда, через некоторое время русалка расслабилась, закрыла глаза и подставила лицо теплым лучам. Подул бриз, внизу на море появились легкие волны, белая пена сияла на фоне синего горизонта. Похожие на красное золото волосы «морской нимфы» развевались на ветру. Елена перестала расчесывать и взяла ее за руку.
– Фессала! – попыталась она привлечь внимание несчастной, подергав ее за руку.
– Фессала? – «Морская дева» подняла глаза цвета морской волны, взглянула на Елену, потом – по сторонам.
– Как тебя зовут? Тебя ведь как-то называли раньше? Πώςλέγε? [19]19
Как тебя зовут? (греч.) – (Прим. перев.).
[Закрыть]– переспросила она, снова подергав «морскую деву» за руку. – Oνομα? [20]20
Имя? (греч.) – (Прим. перев.).
[Закрыть]
– Какое нам дело до ее имени? – проворчала Мариам, засовывая руки в карманы. – Тебя все равно не слышат. Может, отпустим их в море? Она вообще будто спит наяву. Попробуй это. – Силачка протянула Елене амулет.
Та покачала фигуркой у русалки перед глазами. Серебро заблестело на солнце, колокольчики тихо звенели.
– Смотри! Это тебе и малышу, – ласково шепнула Елена.
Вложила кулон молодой женщине в руку, сжала ее пальцы, но та, казалось, ничего не заметила. Амулет выскользнул и упал.
– Никакого толку. Она слабоумная. Может, даже от рождения.
Силачка нетерпеливо швырнула камень с обрыва. Но фокусница не сдалась: подняла кулон и снова показала русалке.
– Смотри, Фессала, это быстро амулет. – Вдруг она быстро зажала фигурку в кулаке. – А теперь его нет! Пропал! А что у нас тут? – Улыбаясь, достала вещицу из-за уха молодой женщины.
– Зря стараешься. Она никогда не заговорит. – Великанша взяла еще один камень, высоко подбросила и долго смотрела, как он катится по склону холма.
– Мариам…
– Она ничего не расскажет ни о Бочелли, ни о себе…
– Мариам! – испуганно оборвала ее Елена. – Только посмотри!
– Куда?
– На нее!..
Силачка обернулась и сразу заметила: в русалке что-то изменилось. Мариам опустилась на колени рядом с женщинами.
– Что ты с ней сделала?
– Ничего, клянусь! Просто фокус…
– Покажи еще раз, быстрее!
Амулет мелькнул в руках фокусницы, словно рыбка. Фессала снова заинтересовалась. Грустная женщина доставала фигурку из-за ее уха, потом из сапога Мариам, с ветки дерева, под сенью которого они сидели.
– Глаза! Посмотри на ее глаза!
Казалось, молодая женщина медленно просыпается после долгого сна.
– Скорее дай ей попить.
Великанша сняла с пояса кожаную фляжку и протянула русалке, но та оттолкнула ее, изящным движением положила руку Елене на плечо и недоуменно огляделась, словно прозрела. Губы едва заметно шевелились.
– Пavayiaµоv!Она пытается что-то сказать!
Сначала Фессала не могла произнести ни звука. Быстро заморгала, озадаченно дотронулась рукой до горла. Фокусница подошла поближе, поднесла ухо ко рту бедняжки. И – расслышала! Всего одно слово, произнесенное хрипло, но отчетливо.
– Имя…
– Она сказала «имя»! Хочешь сказать, как тебя зовут?
«Морская дева» едва заметно кивнула.
Елена ободряюще улыбнулась.
– Oνομα? Как тебя зовут? Ка-кое у те-бя и-мя? – по слогам протянула женщина.
Казалось, прошла вечность, прежде чем русалка шепнула несколько слов, которые тут же унес морской ветер, будто их никогда и не было:
– Меня зовут… Селия Лампри.
Часть II
ГЛАВА 23
Чего только люди не рассказывают об ощущениях утопающего…
Жизнь проносится перед глазами, и ты уходишь в пустоту или… куда-то еще.
Внезапно все кончилось. Теперь Селия Лампри знала, что эти рассказы – вранье. Когда тонешь, остаются только крошечные фрагменты мозаики жизни: замешательство, бессмысленный лепет, ужас.
Эхо собственного крика: «Нет, только не это… только не в мешок!» Приглушенные голоса мужчин: «Давайте, парни! Раньше сядем – раньше встанем, отработаем и пойдем домой». Шум воды в ушах…
И вдруг откуда ни возьмись – глоток воздуха, темные глубины исчезли, яркий свет пробился сквозь пенистые волны.
Похоже на крещение.
Как будто рождаешься заново.
ГЛАВА 24
Она сидела под деревом на нагретой солнцем скале. Горячий воздух пах травами. Небо переливалось всеми оттенками фиалкового, а внизу сверкало бескрайнее синее море. На земле – обломок колонны. Чей-то голос проникал сквозь соленый бриз:
– Меня зовут Селия Лампри.
Лишь через несколько минут до сознания дошло: это сказала она сама.
Рядом – две женщины. По крайней мере, ей так показалось. Одна – выше и крепче любого из знакомых Селии мужчин, другая – бледная и хрупкая, с вытянутым грустным лицом. В их взглядах читалась тревога.
– Меня зовут Селия Лампри. – Она ощутила привкус соли на губах.
Женщины пораженно переглянулись, будто лицезрели чудо. Селия переводила взгляд с одной на другую, чувствуя скорее любопытство, чем страх.
– Мы… знакомы, кадин?
Собственный голос казался таким странным, что «русалка» чуть не расхохоталась.
– Χριστού! [21]21
Христос! (греч.) – (Прим. ред.).
[Закрыть]– растерянно перекрестилась женщина с печальным лицом. – Очнулась! Скорее, Мариам, дай ей воды! – добавила она шепотом.
– Не понимаю, – нахмурилась Селия. – Я что… спала?
Как она вообще очутилась на этой скале?
– Пavayiaµоv! – Женщина взглянула на великаншу, прикрыла рукой рот, но Селия успела заметить, что у нее задрожали губы. – Благословенная Дева!
– Елена, Елена… Перестань, ты ее напугаешь. – Силачка положила руку подруге на плечо.
Фокусница, чуть не плача, поднесла флягу с водой к губам Селии. Дотронулась до лица бедняжки, будто хотела погладить по щеке, но смущенно отдернула руку.
– Я вас где-то видела, – уверенно произнесла Лампри.
Молодая женщина оглядела маленький серебряный амулет с колокольчиками. Еще один фрагмент мозаики. И вдруг слова будто ручьем полились:
– Вы акробатки из Салоников, выступали перед султаном и валиде. С вами были две девчушки, я их хорошо запомнила – они всех кадин сразили наповал. А ты заставляла цветы появляться и исчезать так же, как этот амулет…
Селия резко замолчала, словно мысли оборвались. Воцарилась тишина.
– Храни нас Бог! – в один голос воскликнули Елена и Мариам.
– Ты была наложницей… в гареме? – поразилась силачка.
Лампри задумчиво взглянула на нее.
– Да. То есть нет. Не знаю. Наверное, была. В гареме? – озадаченно протянула она.
Как раз вовремя, хоть и неожиданно, силачка договорилась с капитаном небольшого двухмачтовика, того самого, который они видели утром на горизонте. Судно встало на якорь, чтобы пополнить запасы воды, и его владелец собирался продолжить путь на северо-восток, в Далмацию.
Подношений больше не было, Бочелли не появлялся, и великанша грешным делом подумала, что, наверное, ей это все померещилось. Женщины с легким сердцем отправились в путь по морю.
Селия – теперь все циркачки выучили имя – постоянно искала взглядом Елену. «Нимфа» побаивалась матросов, но в остальном выглядела жизнерадостной, спокойной, пока рядом был кто-то из группы. Похоже, бедняжка смирилась и с увечьем, и с ребенком. Она беспокоилась, только когда фокусница уходила слишком далеко, будто та была тонкой нитью, связывавшей ее с забытым прошлым – как вышитая сумочка, с которой бывшая наложница никогда не расставалась.
У Мариам, непонятно почему, на душе было неспокойно. Она с самого начала догадывалась, что Лампри – благородная дама. Нежные руки явно никогда не касались земли, бледное лицо казалось почти неестественным по сравнению с дочерна загорелой кожей акробаток. И еще она жила в гареме султана… Это уже слишком. Какие превратности судьбы искалечили ее тело и душу? Мариам чувствовала себя воровкой, похитившей бесценное сокровище. И от этого становилось не по себе.
Великанша сидела, прислонившись к бизани. Елена подошла и устроилась рядом.
– Кажется, наша Фессала счастлива. Как ты думаешь? Она вспомнила свое имя. Даже нас не забыла! Правда, больше ничего. Не знает даже, что без конца ищет в этой своей сумочке. А малыш? Что с малышом? – Мариам вспомнила ту ночь, когда они с русалчонком смотрели друг другу в глаза.
Елена лишь молча развела руками.
Женщины наблюдали, как Селия обращается с младенцем: кормит, моет – но, как и прежде, без малейшего оттенка чувств. Она никогда не брала малыша на руки, если не было необходимости, и не пела колыбельных. Ребенок, похоже, не доставлял матери ни радости, ни страдания.
– Никакой материнской любви… Уверена, что это ее ребенок? – покачала головой силачка.
– Да, ее.
Когда глава труппы принесла русалку в лагерь, Елена осмотрела ее и вымыла. Сама мать, она не могла ошибаться.
– У нее несколько разрывов в тайных местах, да и регулы обильные…
– Это как-то противоестественно, – нахмурилась Мариам, ковыряя дырку в кожаной жилетке.
– Такое бывает. – Фокусница притянула к себе одну из дочурок и крепко поцеловала. – Но знаешь, с этим ребенком… Может, так задумано природой.
– Что значит «задумано природой»?
– Ах, Мариам, Мариам, – вздохнула Елена, – младенец вряд ли выживет. Мы с тобой прекрасно это знаем. Он слабеет с каждым днем. Пора смириться.
– Я подумала… вдруг теперь все изменится.
– Оттого, что мать вспомнила, как ее зовут? Вряд ли. Но мы должны сделать все, чтобы помочь ей.
Елена поцеловала извертевшуюся на ее коленях Нану и неохотно отпустила.
Судьба молодой женщины казалась ужасной: словно плывет в открытом море, где совершенно не за что зацепиться. Ее ничего не удерживает в этой жизни.
– Возможно, – поежилась великанша. – А может, ей лучше было вообще ничего не вспоминать?
Мариам оглянулась на собственную жизнь: страх, боль, унижения. Она бы отдала все на свете, лишь бы забыть прошлое. Нутром чувствовала, что молодая женщина стала жертвой насилия: переломанные ноги, ребенок! Горло артистки словно сжала невидимая рука. «Увижу негодяя Бочелли, выбью из него правду, – подумала она. – Клянусь Наной и Лейей. Даже если это положит конец моей жизни. Не сойти мне с этого места, если вру».
Селия проснулась от собственного крика. Сердце бешено колотилось. Ей привиделся мужчина. Лица не разглядеть. Она пытается убежать, но не может, хочет закричать, но голос отказывается служить. Что-то бешено давит; она, обездвиженная, едва может дышать, а потом между ног се пронзает острая, резкая боль, будто плоть терзают когтем, железом, костью или просто разрывают пальцами. Щека прижата к деревянному полу, она лежит на чем-то жестком, вроде свернутого каната. Какой-то смутно знакомый запах, чего-то сгнившего, протухшего. Может, рыба? «Давайте, парни, разберитесь с ней…» То ли плоть, то ли кость – Селия не видит что – неуклюже тычется между бедер, пытаясь раздвинуть их… «Давайте, парни, чем скорее справимся, тем лучше…» Подбирается к ее тайному месту, изодранному и кровоточащему, но все время промахивается, а потом вдруг попадает в цель. От него несет рыбой. Запах проникает ей в уши, нос, рот. О ужас! Он лижет ее лицо с той стороны, где оно не разбито в кровь. Беспощадно проникает внутрь. О боже, как больно, больно! Помоги, Господи! Он стонет ей в ухо, погружаясь все глубже, проникая все дальше. Если это сейчас не прекратится, если после него в нее войдет кто-то еще, ее просто разорвут пополам…
Лампри резко села. Ночная рубашка насквозь пропиталась потом.
Молодая женщина не сразу пришла в себя и поняла, что лежит на палубе корабля вместе с новыми подругами. До утра судно встало на якорь в небольшой бухте. Пологий берег до самой воды зарос раскидистыми соснами. Воздух до сих пор горячий. Цикады затихли, но вокруг полно звуков: едва слышный скрип дерева, стоны якорной цепи, шуршание живности в лесу. Светит полная луна. На вбитом в бизань гвозде висит красная бандана Мариам.
Лежа на спине, Селия старалась стряхнуть жуткое оцепенение сна. Услышала всплеск неподалеку. Подползла к борту, глянула вниз. Поодаль, на глубине, в серебряном свете луны играла пара дельфинов.
Она завороженно смотрела на морских красавцев… Вдруг мир закрутился с бешеной скоростью, и из водоворота сознания выплыл еще один кусочек мозаики.
Жаркой летней ночью, совсем как сейчас, их повезли на Мраморное море смотреть на дельфинов.
Плыли на маленькой лодке – нет, на целой флотилии лодок, украшенных фонариками, словно светлячками. Все вокруг пахло розами, играла музыка, кто-то смеялся. Впереди шел баркас валиде: корма богато инкрустирована драгоценными каменьями, слоновой костью, жемчугом, клыками моржа и золотом. В их суденышке сидели Гюльбахар, Тюрхан и Фатима. И конечно, Айше! Сердце Селии радостно забилось. Айше!
Но у Айше ведь было другое имя?
Айше. Аннетта.
Аннетта. Айше.
Прекрасное видение растворилось в ночи. Лампри хотела вернуть его, Но не смогла. Снова заскрипел такелаж, волосы и одежда загрубели от соли, вокруг ровно дышали во сне акробатки.
Рядом пошевелился и запищал, как котенок, завернутый в рогожку младенец.
«Не просыпайся! Ну пожалуйста, не просыпайся!»
Селия осторожно взяла сверток на руки, но не прижала к сердцу, как мать. Надеялась, что ребенок заснет и так, хотя бы ненадолго.
Посмотрела на залитое лунным светом море, на маленькую бухту, на сосны у воды. Ни ветерка. Взглянула на малыша, на воду и опять на малыша.
Утихомирился. Селия положила комочек с другой стороны, на краю палубы. Слишком близко от борта. Огляделась: в кромешной тьме едва различимы силуэты спящих женщин. Никто не шевелился.
Вдруг показалось, что, кроме нее и ребенка, на всем белом свете нет никого. Навалилось невыносимое чувство одиночества. Морские волны мягко ударялись в обшивку.
Несчастная мать с трудом подползла к борту и посмотрела вниз. Там, под серебристой поверхностью, скрывалась таинственная глубина. Завернутый в тряпье младенец так близко от края… Под пеленками Селия различила очертания сросшихся ножек, похожих на рыбий хвост. Потянулась, чтобы отодвинуть малыша на безопасное расстояние, но рука на мгновение замерла.
«Если он упадет, никто не увидит и не услышит. Надо вернуть тритона туда, откуда он взялся», – подумала она и представила, как кроха будет плескаться в море, свободный и счастливый. Совсем как дельфины.
Мариам проснулась на рассвете. Место, где обычно спала Селия, пустовало. Покалеченной непонятно как удалось перебраться на нос корабля. Она сидела там с розовой вышитой сумочкой на коленях. Великанша часто видела ее в такой позе. Акробатка с трудом встала, заскрипев костями, подошла к «русалке» и села рядом.
– Что ты все время ищешь? – спросила шепотом.
– Не знаю, – грустно взглянула на нее Селия. – Кажется, в сумочке было что-то очень ценное. Я должна была сберечь любой ценой. А теперь там пусто. Не знаешь, что там было?
Мариам покачала головой и взяла сумочку. В огромных руках вещица казалась игрушечной.
– Она была с тобой с самого начала. – Силачка вывернула сумочку наизнанку и рассмотрела черную шелковую подкладку. – Внутри лежал булыжник. Помнишь, откуда она?
– Конечно помню, – улыбнулась бывшая наложница. – Такие были у всех женщин в гареме, от последней карие до самой валиде. Их носят на поясе. Мы хранили там жалованье…
Селия замолчала, будто внезапно вспомнила что-то.
– Значит, там были деньги? – предположила Мариам. – Турецкие асиеры?
– Может быть, – тихо произнесла «нимфа».
Подумала, стоит ли рассказывать об игре дельфинов, и внезапно вспомнила еще один эпизод из прошлой жизни. Селия еще побаивалась немногословной великанши в грубом кожаном жилете.
Взошло солнце. В неверном свете утра Селия разглядывала Мариам. Без привычной банданы жирные черные волосы падали ей на лицо, над губой виднелась тонкая темная полоска. Лампри вдруг показалось, что в уродстве силачки ощущается своеобразное величие: «Каково это, быть ошибкой природы?»
Рядом на палубе послышался писк. Калека даже не пошевелилась.
– Можно мне? – спросила глава труппы.
Несчастная мать кивнула. Великанша взяла ребенка на руки. Абсурдное зрелище: огромная женщина держит такого кроху. Мариам до того осторожно взяла сверточек, что Селия подумала, сейчас силачка уронит ребенка размером почти с ее ладонь. Но рябое, круглое лицо засветилось неописуемой нежностью, и Лампри внезапно стало стыдно. Маленький пискнул еще раз, выпростал из пеленок ручонку и помахал ею. Мариам, чуть дыша, протянула ему палец, младенец крепко обхватил его крошечным кулачком.
– Смотри! У него ручка дрожит, словно крылья мотылька! – завороженно прошептала великанша.
Ее лицо вдруг засияло неожиданной красотой.
– У него? – нахмурилась Селия.
– Ну конечно. Это ведь мальчик? – Мариам не сводила глаз с малыша.
Пеленки разболтались, обнажив «рыбий хвост». Бывшая наложница не сдержалась и отвела взгляд.
– Не знаю… трудно сказать, – пробормотала она.
– Тебе нечего стыдиться, – попыталась утешить ее великанша.
– Мне ни капельки не стыдно…
– Почему же ты покраснела?
Щеки Селии действительно залились румянцем. «Но я чувствую не стыд, – подумала она, – а скорее отвращение. Даже глянуть на уродца без дрожи не могу… Знаю, Господь накажет, но я каждый день борюсь с желанием кинуть его за борт, вернуть туда, откуда он взялся…» Горло сдавило, и вслух она не сказала ни слова.
Мариам не подала виду, что разгадала мысли молодой женщины.
– Я всегда была большой. Родители стыдились меня, считали уродиной. Наверное, так и есть. В одиннадцать я переросла отца – а он не был низкорослым – и стала сильнее его. Меня пытались прятать даже от соседей, не пускали играть с другими детьми. – Она говорила ровным, спокойным тоном, медленно водя ножищей туда-сюда, словно пытаясь отбросить неприятное воспоминание. – А тут чего стыдиться? – Великанша бережно поправила пеленки, прикрыв хвост.
Ребенок начал вертеть головой и пищать.
– Он голоден, – сказала Мариам.
– Он ничего не ест. – Селия печально взглянула на малыша.
– Дай-ка попробую. – Великанша ушла и вскоре вернулась со стаканом молока.
Положила малыша на сгиб локтя, обмакнула палец в белую жидкость и принялась терпеливо кормить его, капля за каплей. Лицо женщины просияло.
– Смотри! Ест!
Несчастная мать взглянула на крошечное тельце, лежащее в огромных руках бывшей Дочери Минотавра. Такой маленький и слабый. Кожа до сих пор красная и морщинистая, как у новорожденного. Селия поняла то, о чем Елена уже давно догадалась.
– Прости, но мне кажется, уже поздно…
– Лучше поздно, чем никогда. – Мариам снова поднесла смоченный в молоке палец к ротику ребенка. – Видишь, ест. Наберется сил, а в Венеции отнесем его к доктору. – Она нежно взглянула на малыша. – В ospedale [22]22
Больница (ит.). – (Прим. перев.).
[Закрыть], о которой матросы рассказывают. Вот увидишь, я всегда буду заботиться о нем.
Всегда.
Жизнью клянусь.
