Текст книги "Алмаз"

Автор книги: Кэти Хикман

ГЛАВА 36

Пол вышел из ридотто Зуана Меммо. Оказалось, ночью шел дождь, и на улице стало прохладно. Он стоял на ступеньках винной лавки, щурясь от утреннего солнца. Сколько времени утекло с тех пор, как он на этом самом месте разговаривал с Керью и Франческо? Неделя, месяц, жизнь? Пиндар потерял счет дням. После затхлости темного палаццо воздух казался сладким. Моросил почти невидимый дождик – «слезы ангелов», как говорят венецианцы. Город застилала легкая дымка, золотистые лучи восходящего солнца, которые купец представлял, сидя за игорным столом, казались почти белыми.

Влюбленный сжимал в руке вожделенное письмо, которое Зуан отдал после того, как Амброз забрал Голубой Султан.

Пол сел на ступеньки, осторожно прикрывая листок от дождя дрожащими руками. Видимо, алмаз и вправду волшебный и чары помогают не только его владельцу. Слова на этом листке вернут Селию в мир живых, а ему наконец-то расскажут о прошлом, освободив от тяжкого бремени.

Но Полу не хватало смелости прочитать письмо. Он не мог даже пошевелиться. Вдруг Джонс солгал? При одной мысли об этом по спине пробежал холодок. Да, показалось, что это почерк Селии, но ведь он мог и ошибиться! А вдруг письмо написано кем-то другим? Или это вообще жестокий розыгрыш алчного коллекционера?

Был только один способ развеять сомнения. Пиндар поднес к лицу аккуратно сложенную в три раза записку, вдохнул сладкий аромат дальних стран и времен и медленно развернул листок.

Аккуратный мелкий почерк. Будто рука едва касалась бумаги. Пришлось поднести к глазам, чтобы разобрать написанное. Нет, это не шутка! Заговорил голос из царства мертвых.

 

МОЕМУ ВОЗЛЮБЛЕННОМУ

ПРОЩАЛЬНОЕ СЛОВО
 
 
Когда сыскали наконец мои глаза тебя,
Ты отделен был от моей невольничьей судьбы
Железа ржавой дверью.
К тому же знала я, что больше мне тебя не видеть.
Как сердце бедное мое не разорвалось!
Как слезы горькие не выжгли грудь мою!
 
 
Сейчас воображаю я, что рядом мы с тобою.
Всей болью одиночества мечтаю рядом лечь,
Чтоб рассказать о милости жестокой ко мне жизни,
Смягчившей напоследок свой смертный приговор.
Пусть сердце бедное мое тут догорит,
Любовь моя останется с тобой!
 
 
Но в самый мрачный час ночей,
Когда луны самой не сыщет око
И с минаретов каменных громад
Полночный крик язычника несется,
Сон не смыкает мне очей и
Правды слышу я печальный голос:
«Тобою он утерян навсегда».
 
 
Любовь моя! Молю, не забывай меня,
Когда глазам твоим день Англии родной
Отдаст свой милый розовый рассвет
И тем садам, в которых нам когда-то
Весь мир и вечность вся
Принадлежали. Тебе и мне.
 
 
Не забывай о той, которой и волна глубокого Босфора
Твердила имя все твое. Как ей его шептали
И листья древа незнакомого беззвучно.
Не забывай о той, что даже в свой последний день
Любила так же.
Хоть долгим горем убито бедное сердце.
 

Получается, Селия знала, что он был в Константинополе! Получила или сахарный кораблик Керью, или компендиум. И… кто-то заставил ее поверить, что они еще встретятся. Девушка ждала – а он не пришел. Неужели узница решила, что возлюбленный забыл ее? Боже правый! Лучше бы никогда не видеть проклятого стихотворения! Оно лишь усилило муки.

Пол встал и, как в дурмане, побрел куда глаза глядят: по узким калле, через бесчисленные мосты, под которыми плескалась темная вода. Боже, что теперь делать?

Вышел на маленькую кампо с колодцем в центре и увидел, что окна двух домов заколочены, а на дверях нарисованы черные кресты. В ужасе развернулся и зашагал обратно.

В какой-то момент выбрался на улицу пошире и с удивлением обнаружил, что далеко впереди, в дымке, семенит полный мужчина в тюрбане. Неужели… Амброз!

Пошел за ним, толком не понимая зачем. Не давала покоя мысль о том, что где-то в складках одежды старого знакомого спрятан алмаз. Его алмаз! Пол следовал за Джонсом, словно за светом маяка.

Вдруг Пиндару захотелось догнать его, пронзить спину рапирой, забрать камень и бросить подонка умирать, как свинью, в вонючем переулке. Но бессонные ночи и вино лишили его силы воли, а оружие осталось в ридотто.

Если бы рядом был Керью! Пол как будто услышал приятный хруст черепа Амброза, который Джон мог бы раздавить голыми руками. Но слуги не было. Он уехал. Насовсем. «Что я натворил? Один-одинешенек…»

Пиндар ощутил легкий укол чего-то похожего на горе.

Торговца трясло. То ли от напряжения, то ли от холода. Он вдруг вспомнил, что оставил в ридотто не только рапиру. Амброз оделся тепло, а на нем – рубашка. Камзол, нарукавники и даже шляпа забыты у Меммо. «Слезы ангелов» льются с небес. Еще немного, и тонкая ткань промокнет насквозь. Ну и что? Какая теперь разница? Пути назад не было. Пол так растерялся, что вряд ли нашел бы дорогу обратно к таинственному палаццо, даже если бы захотел. Ридотто Зуана Меммо казалось теперь таким же нереальным, как россказни моряков о затерянном мире, где обитают фантомы и разбиваются мечты.

Пиндар шел за Амброзом. Вдруг дома словно расступились. В тумане ничего не было видно. Пол огляделся: позолоченные купола, мозаики на стенах церкви, белый и розовый цвета. Площадь Сан-Марко.

Где-то едва слышно играла грустная мелодия: литавры, дудочка, барабан. У края воды – зрители в длинных черных плащах. Амброз пошел туда, Пол – за ним. Незаметно.

Перед Дворцом дожей давала представление бродячая труппа. Купец не раз лицезрел подобные выступления, в основном на ярмарках: менестрели и акробаты, фокусники и силачи, однажды довелось увидеть даже канатоходца – все циркачи рано или поздно оказывались в Серениссиме. Джонс деловито шагал к ожидавшей его гондоле. Поравнялся с акробатами. Пол тенью следовал за ним. Музыка играла на набережной возле самой воды.

В центре круга зрителей стояла странная женщина: вытянутое печальное лицо выбелено мелом или пудрой, платье из яркой ткани расшито серебристыми блестками. Сначала торговец принял ее за танцовщицу, но, подойдя поближе, увидел, что она быстро, необычно мягко движется, будто катясь на хорошо смазанных колесах.

Туман начал рассеиваться, водянисто-желтый солнечный луч пронзил его молочную белизну. Блестки на платье незнакомки засияли, делая ее похожей на ангела.

Даже Амброз остановился поглядеть. Пол тоже приблизился. Женщина, как оказалось, показывала фокусы.

Она неожиданно вынимала из одежды зрителей перья, цветы, ломтики фруктов. Подошла к одной даме и достала у нее из-под платка розу. Перед Джонсом стояли двое мужчин. Циркачка приблизилась к ним, выдернула из плащей по расшитому носовому платку, спрятала «добычу» в кулак, быстро потянула – и извлекла платки, чудесным образом связанные вместе, словно раскинула струящуюся шелковую радугу. Затем пошла к малышам с мамой. Нашла у каждого за ухом яйцо, подкинула находки в воздух, они исчезли, а на коленях сидевшего рядом ребенка вдруг появились два попискивающих цыпленка.

Музыканты играли все громче, барабанный бой ускорялся. Женщина – в двух шагах от Амброза. Подошла и достала что-то из его тюрбана. Коллекционер хотел оттолкнуть ее, но фокусница была быстрее. Она повернулась спиной к Полу и показала зрителям то, что нашла. Пиндар попробовал разглядеть, что это, но люди впереди заслоняли циркачку. Посмотрел на старого знакомого: лицо охотника за редкостями исказилось от ужаса. Торговец сразу понял, что стащила женщина. Та на секунду повернулась, и он увидел розовую вышитую сумочку. Голубой Султан!

Мертвенно-бледное лицо Амброза побагровело, блеклые глаза, казалось, вот-вот выскочат из орбит. Он открыл рот, но не смог закричать. Фокусница завела согнутую в локте руку за спину, выгнулась назад, собираясь подбросить сумочку вверх.

– Стой! – обретя дар речи, заорал Джонс. – Воровка!

Но было уже слишком поздно.

На глазах изумленных зрителей сокровище растворилось в воздухе.

Фокусница протянула мужчине раскрытую ладонь.

Там лежала серебряная монета.

Амброз схватил ее и с диким ревом швырнул на землю.

– Ladro! Воровка! Куда ты его дела? – орал он, набросившись на женщину, как разъяренный бык. – Что ты сделала с моим… с моей… с тем, что мне принадлежит?

Он схватил бледную циркачку за горло и затряс, как крысу.

– Воровка, где он? Тебе это так не пройдет!

Немедленно верни, что взяла!

– Простите, Κύριος, я не хотела…

Но мужские руки лишь сильнее сжали нежное горло. Музыкантши побросали инструменты и кинулись подруге на помощь.

– Остановитесь! Перестаньте! – кричали они. – Отпустите ее!

Зрители тоже не остались равнодушными: трое мужчин оттащили Амброза от жертвы.

Фокусница, задыхаясь, упала на землю. Оцарапала щеку. Пошарила в складках платья, вытащила сумочку и швырнула ее мучителю.

– Вот, Κύριος, возьми. Я не желала тебе зла.

Амброз неуклюже схватил добычу. Отвратительное лицо пошло пятнами от ярости и алчности. Трясущимися руками он развязал шнурок, заглянул внутрь, взвесил на ладони, довольно ухмыльнулся и, не оглядываясь, поспешил к гондоле.

Пол смотрел ему вслед. Лодка покачнулась, волны забились о каменный причал, гондольер оттолкнулся веслом – и вытянутая черная тень заскользила прочь, в туман.

Вот и все. Спектакль окончен. Зрители разошлись. Пол сел на землю и уронил голову на колени, не в силах даже думать.

Очнулся от ощущения, что рядом кто-то стоит. Поднял голову и увидел женщину с бледным лицом. Пошарил в карманах, но там не оказалось даже медяка.

– Прошу прощения…

– Пол Пиндар? – перебила его фокусница.

– Да, а что? – Несчастный уже ничему не удивлялся.

– Вы – английский торговец, известный под именем Пол Пиндар?

Приятный низкий голос. Она явно нездешняя. «Может, гречанка», – подумал он, изо всех сил сдерживая нервный хохот. Если засмеется, остановиться уже не сможет.

– Да. По крайней мере, когда-то меня так звали.

–  Пavayiaµоv! – тихо воскликнула фокусница.

Женщина посмотрела на лагуну. Едва заметно улыбнулась.

– Он уплыл?

– Да.

А что еще мог сказать Пол?

Призрачный силуэт гондолы Амброза давно растворился в тумане. У Пиндара вдруг словно гора с плеч упала.

– Думаю, теперь я могу показать вам это.

Циркачка протянула торговцу ладонь, на которой лежало что-то маленькое и блестящее. Недоумевая, Пол взял в руки ту самую серебряную монету, которую коллекционер недавно швырнул на землю.

– Что это?

– Посмотрите сами.

Покрутил… Орел. На обеих сторонах. Не говоря ни слова, вернул монету хозяйке.

– Так он забрал алмаз. Ваш друг Керью не сомневался: мошенник попробует устроить что-нибудь в этом духе. А про монету узнала леди Констанца. Вам есть за что поблагодарить обоих, мистер Пиндар. Особенно Джона. Знаете, тогда в переулке он все-таки не ушел.

О чем она? В каком переулке? Пол даже не пытался понять. Довольно долго они молча смотрели друг на друга.

– Какая теперь разница. Нет смысла мешать камню… Раз он избрал такой путь…

– Да уж, – впервые улыбнулась женщина, – жаль, что никто не потрудился объяснить это вашему другу Амброзу.

Откуда она знает Джонса, Керью, Констанцу, его, в конце концов? Может, он спит и видит сон?

– Что вы имеете в виду?

– Камень движется к цели уже много месяцев, мистер Пиндар.

И тут… она протянула Полу розовую вышитую сумочку.

– Возьмите, вот ваш Голубой Султан.

К ним подошли три музыкантши.

– Елена, – сказала одна, – пора.

– Она здесь?

– Да, вон там, – ответила другая, показывая на лагуну.

– Надо спешить.

Пол почувствовал, как нежные руки помогли ему подняться.

– Осторожней, осторожней.

– Должна предупредить вас, она не все помнит. Возможно, память не восстановится никогда, – сказала Елена, – и слава богу. Мариам сочла бы это за счастье, – дрожащим голосом добавила она.

Пол затаил дыхание, совершенно не понимая, что происходит.

– А еще ноги… сначала я думала, сломаны. Но оказалось, ей перерезали мышцы, и они плохо срослись. Доктор сказал, чудом не задели сухожилия, navayia pou! Он надеется, что она сможет ходить.

Пиндар схватил фокусницу за плечо и встряхнул.

– Ноги? Чьи ноги? О ком вы говорите?

Казалось, сердце готово выпрыгнуть из груди. Женщина обернулась, и он увидел слезы на ее глазах.

– До сих пор не догадался? – Она посмотрела на торговца с бесконечной грустью и нежностью. – К кому еще мог привести тебя алмаз?

Потом Пол обнаружил, что стоит один у края воды. Женщины исчезли. Он взглянул на серо-зеленую лагуну. Пусто… Но вдруг из тумана показалась длинная, низкая гондола.

В лодке – мужчина и женщина. Джентльмен стоял на носу, дама сидела у его ног. Гондола подошла ближе, и Пиндар узнал Керью. А позади него, укутанная в плащ… Кто же это? Проклятый туман!

Не может быть!

Купец произнес это вслух? Он и сам не знал.

Господи, пожалуйста…

Казалось, он перестал слышать.

Боже, пожалуйста, если ты слышишь меня…

На глазах набухли слезы, и он перестал видеть.

Но она увидела его. Джон помог ей подняться на ноги. Она звала его. Звала по имени.

Господи, пожалуйста…

Пиндар упал на колени, не обращая внимания на дождь.

Селия. Моя Селия. Моя Селия.

ГЛАВА 37

Когда Керью наконец добрался до конвента, снова пошел дождь. «Слезы ангелов» падали на древние стены, за которыми в белесой дымке тонул ботанический сад, заливали окна, верхушки лимонных деревьев. Казалось, земля грустит.

На этот раз Джон подошел к главным воротам и представился.

– Вам нечего здесь делать, сударь, – робко ответила незнакомая монахиня. – Уходите, пожалуйста.

Но Керью не сдался. Стал бить кулаками по огромным деревянным воротам. Наконец створка приоткрылась, и сквозь щель на него посмотрели испуганные карие глаза.

– Что вам нужно?

Монахиня говорила на странном диалекте. Джон с трудом понимал ее.

– Архиепископ запретил продавать лекарственные травы, пока опасность не минует. Говорят, они переносят инфекцию.

– Какая опасность?

– А вы разве не знаете? В этот дом пришла чума. Архиепископ приказал никого не впускать. – Монашка собиралась захлопнуть ворога.

– Плевал я на всех ваших архиепископов, вместе взятых! – Повар метнул нок, и тот вонзился в дверную ручку.

Суора вскрикнула от ужаса, услышав богохульство. Керью довольно хмыкнул.

– Откройте! – повысил голос мужчина. – А то разнесу их к чертям!

Джон заглянул в щелку: монахиня слушала его, склонив голову. Повар сменил гнев на милость и решил уговорить ее по-хорошему.

– Послушайте, я не хочу навлекать на вас беду. Если надо, пойду к аббатисе и попрошу разрешения.

– Суора Бонифация, да будет благословенна душа ее, покинула этот мир четыре дня назад, и ее служанка тоже, – дрожащим голоском ответила привратница. – А суора Пурификасьон при смерти, хотя мы думаем, что ее душу не осмелится забрать даже сам дьявол. Почти все старые сестры больны, – зашептала она едва слышно. – Заболевают так быстро… Послушниц отослали по домам. Прошу, уходите, сударь.

Керью задумался. Без помощи привратницы не удастся войти в конвент через главные ворота. Можно прорваться со стороны мастерской суоры Вероники или перелезть через стену около лимонной аллеи, где он однажды оставил туфлю. «Нет, хватит авантюр!» – решил для себя бывший монаркино.

– Послушайте, суора, – вздохнул Джон, – простите, если напугал.

Мужчина проявил чудеса терпения, и в награду за воротами раздался тихий всхлип.

– Как вас зовут?

– Евфемия…

– Послушайте, Евфемия, это очень важно. – Керью изо всех сил старался говорить медленно и спокойно. – У меня срочное дело к одной из сестер. Пожалуйста, помогите. Ее зовут Аннетта.

– Суора Аннетта?

– Да-да, суора Аннетта.

«Господи, как со мной могло такое случиться?» – подумал Джон, прислоняясь головой к воротам.

– Это очень важно… – повторил он вслух. – Прошу, я должен с ней поговорить.

Привратница долго молчала, а потом вдруг с трудом открыла тяжелую задвижку.

Щель стала расти, и Керью сразу же поставил ногу между створками. Ворота открылись. На него взволнованно смотрела девочка двенадцати-тринадцати лет. Грязную черную домотканую одежду явно носило не одно поколение монахинь. На ногах – грубые деревянные башмаки.

В дальнем углу сторожки лежали две охапки дымящейся соломы – тщетная попытка не выпустить заразу за пределы монастыря.

– Хотите увидеть суору Аннетту?

– Да.

– Значит, вы – тот самый! – воскликнула Евфемия.

– В каком смысле?

– Именно вам я должна была отдать письмо в мастерской Просперо Мендозы. – Девочка посмотрела на Керью невинными глазами. – Она из-за вас рыдает уже несколько дней.

– Несколько дней? – повторил Джон.

Господи, да что с ним такое! Ведет себя как деревенский дурень! Но раздражение смешалось со странным безумным восторгом, будто сердце распахнулось от порыва ветра.

«Она рыдает из-за меня?» – хотел спросить Джон. А потом схватить монахиню за плечи, встряхнуть и заставить повторить эти слова. «Рыдает из-за меня?» И еще, и еще… Пока не будет уверен, что правильно понял.

– Ну, она говорит, из-за того, что я потеряла письмо, – продолжала девочка звонким голосом. – Я отдала его тому толстяку, вашему другу. У него такая смешная желтая шляпа. А еще нос как гигантский кабачок. Но ваш друг обманул меня, – прищурилась Евфемия, – выпросил письмо. А она теперь говорит, что не сдержала обещания… Вы все не приходили, а она не знала, где искать. Ну, я-то сразу поняла, что она не только из-за письма плачет.

– Прошу вас, Евфемия, найдите ее! У меня добрые вести о ее подруге. Вот, смотрите. – Керью достал из кармана сложенный втрое листок бумаги. – Я принес письмо, чтобы доказать, что желаю ей только добра.

– А откуда оно у вас? – с подозрением спросила суора.

– Помните того синьора, – серьезно спросил повар, – ну, с носом, похожим на кабачок?

Маленькая монахиня кивнула.

– Скажем так, он вернул мне послание.

– Хорошо, я помогу, – неожиданно решилась девочка.

Она повернулась и знаком велела следовать за ней во двор.

– Знаете, сударь, – добавила на ходу, – я не пошла бы на это для кого-то другого.

Они прошли через колоннаду и вскоре очутились в салоне монахинь. Джон увидел железную решетку и вспомнил прошлый разговор с Аннеттой. И удивился, когда Евфемия провела его через раскрытую настежь дверь в главную часть конвента.

Керью заметил, как тихо вокруг. Обычно здесь кипела жизнь: послушницы, заливаясь смехом, бегали по коридорам, в саду лилась вода, монахини занимались делами, вооружившись лопатами и лейками, из кухонь доносился запах тушеного мяса с луком, – а сейчас конвент словно вымер.

По пути они никого не встретили. Маленькая монашка почти бежала, стуча деревянными башмаками. Пройдя половину коридора, остановилась у какой-то двери. Джон не мог сообразить, где они; кажется, монаркино тут не бывал.

Это оказалась трапезная, большая комната с высокими потолками и панелями темного дерева на стенах. Напротив – скромное распятие, а над ним, почти под потолком, темное от времени полотно, изображавшее Тайную вечерю. Почти в центре комнаты – стул с высокой резной спинкой, будто для епископа. С другой стороны стоял еще один такой же. Между ними возвышались полусгоревшие кучи соломы.

«Похоже, теперь они тут принимают гостей», – догадался Керью.

– Сидите здесь, пока не придет. – Евфемия указала на стул, что поближе к двери. – И не вставайте. Capito?

– Capito.

Керью присел на краешек «трона» и осмотрелся. Вдоль трех стен расставлены длинные деревянные столы. У каждого места – блюдечко с солью и бутылка оливкового масла. На этом домашний уют заканчивался. Белые скатерти сплошь в пятнах, повсюду засохшие хлебные корки, на тарелках – остатки давно завершенной трапезы. Воробьи с чириканьем носились под потолком и время от времени совершали набеги на залежи еды. А ведь прошло всего несколько дней! Керью подумал: «А если сюда зайдет кто-то из монахинь?» Прислушался, но из коридора не доносилось ни звука.

Наконец открылась дверь с другой стороны комнаты. Повар поднял глаза и увидел Аннетту: чуть бледнее обычного, черное монашеское платье и непокрытая голова. Темные волосы рассыпались по плечам.

Суора стояла в проеме, сверкая глазами от ярости.

– Что это за безумие?

Мужчина не ответил, и она сделала пару шагов в его сторону.

– Не знаете, что здесь чума?! – Указала она на дымящуюся солому между ними. Подошла к стулу, положила руку на резную спинку. – Не надо было, – тихо, почти шепотом сказала девушка. – Только не сюда, только не сейчас.

– Я должен был прийти, – поднялся со стула Джон. – Селия Лампри нашлась. Она здесь, в Венеции. Менее чем в лиге отсюда.

– Селия? – нахмурилась монахиня. – Откуда вам известно это имя? – медленно произнесла она. – Селия нашлась?

– Да.

– Гусыня? Здесь? – Аннетта вцепилась в спинку стула. – Не может быть! Но откуда… вы знаете?

– Я слуга Пола Пиндара.

– Что?! – воскликнула девушка. – Вы?! Монаркино?!

– Да. А вы загадочная дама из гарема, которую мы так долго искали. Я и понятия не имел…

– Вы! Ушам не верю! Нет, нет, нет и еще раз нет! Когда вы спросили о Голубом Султане, я… если честно, не знала, что и думать, поэтому послала Евфемию отыскать вас… Но чтобы вы оказались слугой того самого торговца…

В воздухе повисла долгая пауза.

– Значит, он… – вновь нарушила молчание Аннетта, – тоже здесь?

– Они снова вместе.

Монахиня, ойкнув, приложила руку к груди, словно ее сердце пронзила невыносимая радость.

– Пожалуйста, присядьте. – Джон указал на стул, но суора лишь покачала головой.

– Нет, мне нужно идти. – На ее глазах заблестели слезы.

– Селия рассказала, что вы украли алмаз у валиде и отдали ей, чтобы…

– …чтобы подруга заплатила евнухам и добралась до Венеции. Прошел уже год, – монашка цеплялась за спинку стула, словно ноги отказывались ей служить, – а я не знала, что с ней… Все это время, – срывающимся голосом добавила она, – вы себе не представляете…

Бывшая служанка валиде заметила, что собеседник нервничает.

– Как гусыня? – спросила она. – С ней все в порядке?

– Она поправится. – Керью постарался подобрать слова. – Девушке многое пришлось пережить.

– О чем вы?

– Ее пытались утопить. Если бы не алмаз…

– Бедная моя «английская роза»! – Аннетта в ужасе прикрыла рукой рот.

– Это ей удалось вспомнить, – медленно произнес Джон, думая, что рассказывать дальше.

– Камня, увы, оказалось мало. Тот мужчина заставил Селию отдаться. И не только ему. Она понесла.

– У нее есть ребенок? – ахнула монахиня.

– Был. Судя по тому, что я слышал, он с самого рождения был не жилец.

Керью поведал как мог историю путешествия Селии. Это был самый странный рассказ, который они оба когда-нибудь слышали: о русалчонке и похищенном алмазе, об алчности мужчин и доброте незнакомцев, об Амброзе Джонсе и его помощнике Бочелли, о Елене, Мариам и Констанце. О большой игре, приз в которой – Голубой Султан.

Не забыл он и о своей скромной роли во всех этих удивительных событиях. О том, как, непонятно почему, тогда, в переулке, все же в последний момент решил не уходить.

– Не верится, – произнесла Аннетта, когда слова иссякли, – что все это правда.

– Клянусь жизнью, я не лгу.

Джон не мог оторвать глаз от лица девушки. Боялся пошевелиться. Вдруг она испугается и уйдет? Одна мысль об этом приводила его в ужас. Повисло долгое молчание, только воробьи чирикали под потолком.

– И что будет дальше?

– Селия хочет увидеться с вами.

– Это невозможно, – раздраженно отчеканила Аннетта. – Разве не понимаете? Мне сейчас ни с кем нельзя видеться. Сумасшедший! Зачем вы здесь? – прошептала она, оглядев заброшенную трапезную и разделявшие их охапки тлеющей соломы.

И правда, зачем он пришел? Видимо, повредился рассудком. С того самого дня, когда подобрал в саду ее сумочку. Он знал, что хочет сказать, но как решиться превратить мысли в слова?

– Я пришел, потому что… не мог иначе.

Джону показалось, что за него говорит кто-то другой.

Аннетта отвернулась, пряча сияющие от радости глаза.

– Но я боюсь… боюсь, что…

– Не надо, пожалуйста! Тогда, в саду, я понял, что никогда не смогу причинить тебе боль. Богом клянусь, бояться нечего…

– Но я все же боюсь.

– Чего?

– Что я для тебя лишь одна из многих, приз в рискованной игре…

– Нет! Клянусь!

Керью вдруг отчаянно захотелось броситься перед ней на колени. Он приблизился к девушке, сам не понимая, что делает. Аннетта вскочила со стула.

– Нет! Не подходи!

Их разделяла лишь узкая полоска дымящейся соломы. Юноша оглядел изящную шею, прелестные губы, крошечную темную родинку на скуле… и вдруг подумал, что даже суора Вероника не смогла бы написать такую трогательную картину.

– Уходи, Джон Керью. – Голос монахини дрожал. – Ты должен уйти. Немедленно.

– Не могу.

– Уходи, пожалуйста! Ты же знаешь, что должен…

– Как ты можешь так поступать, – прошептал повар, – если сама плакала по мне все эти дни?

– Откуда ты знаешь?!

– Потому что тоже скучал.

Казалось, они последние люди на земле.

– Думала, ты не придешь. – По щеке суоры побежала одинокая слезинка. – Думала, мы не увидимся. А теперь так больно…

Она прижала руку к груди, словно пытаясь успокоить разболевшееся сердце.

– Я никогда не оставлю тебя.

– Не говори глупостей, Джон Керью! – вскричала девушка. – Уходи. Пока не поздно!

– Позволь обнять тебя, поцеловать хотя бы один раз!

Впервые в жизни ему настолько отчаянно захотелось заключить в объятия женщину, почувствовать, как их тела сливаются в единое целое, услышать биение ее сердца. Казалось, он может вырубить лес, разрушить любую стену, расколоть булыжник голыми руками – только бы дотронуться до нее. Мечта так близко… Запах ее волос, нежная кожа за ухом…, Но между ними – бездна.

– Нет! – Аннетта покачала головой.

– Я не могу оставить тебя здесь.

– Но придется.

– Пойдем со мной! – отчаянно взмолился Керью.

– Ты сошел с ума.

– Пускай! Пойдем! Смотри, дверь открыта! Нас никто не остановит. Сегодня отправляется торговый корабль. Мы поплывем на нем. Вместе.

– Нет! Замолчи! – воскликнула девушка, закрыв руками уши. – Не хочу слушать! Ты можешь умереть, если не уйдешь сейчас!

– Но ты, если останешься, точно умрешь!

– Может, я уже заражена. Но если выживу, мне нужно… нужно…

Монахиня не смогла договорить, рыдания душили.

– Что тебе нужно? Только скажи! Все, что угодно!

– Чтобы было ради чего жить дальше.

Вскоре повар снова шел по пустому коридору. Он прошагал через салон, миновал внутренний дворик и оказался за воротами, оставив позади кучи дымящейся соломы. Вернулся в мир, где с неба падали «слезы ангелов».

Мыслей не было. Никаких. Только боль, будто внутри что-то сломалось. Он сам не понимал, почему не может думать ни об Аннетте, ни о Селии, ни о самом себе. Перед глазами стояла одна и та же картина: Селия приближается к Полу, тот падает на колени под дождем и рыдает. И Джон наконец понял, что значит потерять человека, которого любишь больше жизни.

Нетвердой походкой Джон Керью вышел под дождь.