Текст книги "Алмаз"
Автор книги: Кэти Хикман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)
Кэти Хикман
Алмаз
Посвящается моей дочери Мэдди
Желание сердца моего.
Часть I
ГЛАВА 1
1603 г.
Как много рассказов о том, что человек чувствует, когда тонет! Люди вообще создания многословные.
Говорят, эта медленная смерть похожа на погружение в сон. Жизнь проходит перед глазами, и человек попадает в пустоту или в загробный мир. Но когда кошмар заканчивается, вы узнаете, что «там» все не так, как представлялось.
Никто не говорит о том, что, когда тонешь, самое главное – звук. Не шум волн над головой, не треск палуб уходящего под воду корабля, не доносящиеся издалека голоса гребцов: «Подналяжем, ребята! Раньше покончим с этим – быстрее вернемся домой» – и даже не жуткий рев льющейся в уши воды. В памяти навечно остается собственный голос, который кричит, умоляет, плачет: «Только не это, ну пожалуйста, только не так, лучше убейте меня сразу». Голос не стихает даже в воде, и начинает казаться, что именно он лишает вас последних глотков воздуха.
Вот почему она молчит. С тех самых пор она не произнесла ни слова. Даже теперь, когда все закончилось и она попала в загробный мир.
ГЛАВА 2
Южное побережье Италии, 1604 г.
Деревня была поразительно бедной. Хотя женщины уже насмотрелись на вопиющую нищету этой страны.
Они добрались сюда рано утром, после долгого ночного перехода, и сразу же поняли, что ошиблись. Скопище убогих рыбацких лачуг, словно моллюски облепивших открытый всем ветрам скалистый берег, язык не поворачивался назвать деревней. Со стороны моря домишки напоминали кучи плавника, обкатанного волнами, высушенного солнцем и ветром, который попал сюда по воле случая. А присмотреться – голые бревна и известняк.
Наученные горьким опытом женщины остановились возле деревни и устало оглядели цель своего путешествия. Ни церкви, ни даже часовни, хотя придорожный каменный крест походил на ковчежец с реликвиями – там виднелась грубо нарисованная на куске жести Мадонна. На кресте висело несколько заговоренных амулетов – женских фигурок с короной на голове. Они едва слышно позвякивали на ветру. Неподалеку высились развалины когда-то, должно быть, внушительных построек. Крыши обвалились, из соломы, словно осколки костей из раны, торчали почерневшие от времени стропила. Но хаос не стер следов былой роскоши: тут каменная притолока, там резной косяк искусной работы.
Девочки-близняшки лет восьми-девяти спрыгнули с повозки, на которой приехали вместе с остальными, и, шустрые, словно капельки ртути, погнались друг за дружкой по заброшенным дворам. В ярких разноцветных платьях девчушки походили на порхающих бабочек. Следившая за детьми Мариам резким тоном приказала им вернуться.
– О чем ты только думаешь?! Почему позволяешь им бегать где попало?
Эти слова предназначались сидевшей рядом с ней матери девочек, чье бледное печальное лицо напоминало маску Пьеро.
– А какой с того вред? Пусть разомнутся, – ласково ответила она.
– Вели им возвращаться! – отрезала Мариам.
– Но мы же только приехали…
– Сама посмотри! – Мариам указала на деревянную дверь, которая болталась на одной петле.
На двери жженой известью кое-как был намалеван крест. Елена все поняла. В груди тяжело ухнуло сердце.
– Пavayiaµоv! [1]1
Матерь Божья! (греч.) – (Прим. перев.).
[Закрыть]Нас посмели привезти в чумную деревню?
– Это многое объясняет… – Мариам указала подбородком на заброшенное поселение.
– Но они сказали, что…
– Забудь! Уезжаем немедленно!
Мариам спрыгнула с повозки. Даже босиком она была на голову выше многих мужчин, да и шириной груди и плеч не уступала. Тяжелая конская упряжь в ее руках казалась детской игрушкой.
– Но мы в пути уже столько дней, так дальше нельзя… Дети притомились. Да и остальные выбились из сил.
Горячий ветер спутал Елене волосы, бросил в лицо песком. Она указала на пеструю группу женщин, потом на лошадь:
– И эта бедная скотинка не сможет вечно тащить нашу повозку. Животному тоже нужен отдых.
Тощая, с выпирающими ребрами кобыла стояла, почти касаясь мордой земли.
– Какое мне до этого дело! Сказано же, мы здесь не останемся!
Подав маленькому каравану сигнал к отбытию, Мариам потянула вожжи на себя, развернула повозку и направила ее прочь от деревни по поросшей кустарником песчаной дорожке между рыбацкими лачугами и морем.
Как только доехали до дюн, лошадь споткнулась и упала. Мариам так отхлестала клячу кнутом, что чуть плечо не вывихнула, но ее усилия пропали даром – кобыла свое отбегала.
Некоторое время спустя путники занялись устройством лагеря в тени двух раскидистых, с причудливо изогнутыми стволами и ветвями олив. Елена увидела, что Мариам, отвернувшись от остальных, сидит на клочке травы, подошла и села рядом. Женщины молча смотрели на море. Ветер стих, слышен был только шорох прибоя. Песка тут не было, лишь узкая полоска гальки. Воздух пропитался запахом водорослей и гниющих сосен.
– Вот, поешь. – Елена протянула Мариам ломоть хлеба с сыром.
Мариам съела немного, ощутив привкус соли на губах, а остаток положила в поясной кожаный мешочек.
– Похоже, мы все-таки останемся здесь, – сказала она хриплым голосом.
О мертвой лошади женщины предпочитали не упоминать.
– Нам нужна работа.
– Работа?! Матерь Божья, да откуда тут взяться работе? – поморщилась Мариам.
– Но… разве ты не говорила… что в деревне скоро праздник? – робко взглянула на нее Елена.
– Не будет никакого праздника!
– Как это не будет?! – воскликнула Елена, изо всех сил стараясь не заразиться от Мариам унынием.
– Где? Здесь? В городе призраков? Какой праздник, если веселиться некому? – Мариам указала на рыбацкие лачуги. – Давай посмотрим правде в глаза: нас надули. Причем не впервые. Труппа акробатов, предоставленная самой себе, – хуже, чем цыганские воры. А если в труппе одни женщины без мужей и отцов, которые бы следили за порядком, – это вообще противоестественно, – с горечью сказала она. – Вот и отправили нас «туда, не знаю куда». Тот мужчина из Мессины небось решил бы, что мы еще легко отделались…
– Мариам, тот мужчина… – перебила Елена, но подруга еще больше насупилась и отвернулась.
Она не могла думать ни о чем, кроме лошади, чей труп уже разлагался под палящим солнцем. Мариам закрыла руками лицо. Съесть ее? Или продать? Прижала пальцы к векам и давила, пока перед глазами не заплясали искры. Потеряна единственная лошадь. Это крах, и Мариам еще не осознала весь его ужас.
Придется вернуться в Мессину. Пешком. А что еще остается? Путь сюда занял три дня. Мариам самая сильная в труппе, троих мужчин одолеет, но вряд ли протащит повозку всю дорогу. «Может, привязаться к оглоблям?..» Словно пытаясь избавиться от гнетущих мыслей, женщина еще сильнее надавила на веки.
– Мариам! – Елена потрясла ее за плечо. – Мариам, ты меня слышишь?
– Что?
– Он здесь.
– Кто – он?
Мариам подняла голову. Убрала руки от лица. Глаза слезились.
– Мужчина, который нанял нас. Тот самый, из Мессины!
– Он здесь?!
– Да.
– И кто из нас после этого видит призраков?
– Это не призрак, – улыбнулась Елена. – Мы даже поговорили. Он в лагере, ждет нас. Я пришла за тобой.
Мужчина из Мессины, синьор Бочелли, отдыхал, с удовольствием уничтожая кусок вяленого мяса, уложенный между двумя ломтями хлеба. Обычно немногословная Мариам не стала тратить силы на реверансы:
– Не знаю, что вам нужно в чумной деревне, и знать не хочу. Но наши страдания должны быть оплачены, capito? [2]2
Ясно? (ит.) – (Прим. перев.).
[Закрыть]
Она надеялась, что мужчина не заметит отчаяния в ее голосе.
Синьор Бочелли ответил не сразу. Похоже, Мариам его забавляла. Он достал из кожаного ранца сырую луковицу, размером и цветом похожую на страусиное яйцо, и с наслаждением вгрызся в нее.
– Ух! А я-то уж и подзабыл! – с набитым ртом заговорил гость, соизволив улыбнуться и с притворным изумлением покачав головой. – А ты и вправду великанша.
Изо рта мужчины вылетел непрожеванный кусок лука и приземлился Мариам на ногу. Бочелли посмотрел туда же.
– Ох, ничего себе! Ноги как у циклопа, да и руки не меньше, – продолжал он, ухмыляясь. – И страшна же, прости господи…
«Воображаешь, ты первый? – подумала Мариам, спокойно наблюдая за тем, как луковый сок тонкой струйкой стекает по его подбородку. – Это еще цветочки. Мне и не такое доводилось слышать. И это все, на что ты способен, лживая свинья, змея подколодная, клещ кровососущий? Размозжить бы тебе башку голыми руками!»
Но мыслей своих женщина не озвучила. Просто стояла, как всегда, одетая в бесформенный кожаный мужской жилет и обутая в грубые ботинки, и глядела на него сверху вниз. Бочелли перестал ухмыляться и нервно заерзал.
– Ладно, ладно. – Он громко рыгнул и бросил недоеденную луковицу обратно в ранец.
– Не будет здесь никакой ярмарки. Зачем вы послали нас в чумную деревню? – спросила Мариам.
Синьор Бочелли успел ей изрядно надоесть.
– И впрямь не будет. Но деревня не чумная.
– Что здесь произошло? Мне это странное место совсем не нравится… – Мариам поглядела на одинокого пса, который рылся в пыли меж заброшенных лачуг.
– А в Мессине тебе ничего не сказали?
– Чего не сказали?
– Что это за деревня.
– Вы говорите загадками, – сверкнула глазами Мариам. – Не будет ли синьор так любезен перейти к делу?
– Видела такое когда-нибудь?
Мужчина достал из ранца маленький блестящий предмет и протянул Мариам. Силачка осторожно взяла его в руки.
– Что это? Талисман? Похоже на рыбу…
– Амулет. Смотри внимательней.
Мариам снова взглянула на маленькую серебряную «рыбу» и вдруг поняла:
– Русалка!
Действительно, крошечная русалка на серебряной цепочке плыла на спине и дула в рог. Головка увенчана короной, с хвоста свисают крошечные колокольчики.
– Я видела похожие амулеты, – вспомнила вдруг Мариам, словно вновь услышав позвякивание, – у входа в деревню, на придорожном кресте. Только не поняла, что это.
– Местные издавна верили, что русалки приносят удачу. Такие амулеты можно найти по всему побережью. Странно, что вы не замечали их раньше. А эта деревня всегда считалась особым местом поклонения водным девам. Проблема в том, – с некоторой неловкостью в голосе закончил он, – что недавно они и вправду нашли русалку. Самую настоящую.
ГЛАВА 3
Русалка лежала на конюшне, в стойле. Хрупкое тело, тонкие волосы. Рядом – крошечный сверток. Мариам долго разглядывала странное существо. Решила, что морская дева мертва, но русалка пошевелила белой, как бумага, рукой.
В конюшне смердело испражнениями и гнилой рыбой. Облако толстых черных мух то лениво поднималось над открытыми ранами на запястьях и щиколотках несчастной, то вновь опускалось, чтобы насладиться пиршеством.
Мариам невозмутимо отвернулась от стойла. Хватит, насмотрелась.
– Если бы это была лошадь, то я бы не раздумывая пристрелила беднягу.
Силачка направилась к выходу.
Бочелли загородил дорогу.
– Дайте пройти.
– Забери ее с собой, – прошептал он великанше на ухо, обдав луковым дыханием. – Будешь показывать на представлениях.
– Это вы о чем? – Мариам ощутила во рту привкус желчи. – Мы всего лишь акробаты, синьор Бочелли.
– Такая диковина поможет завлечь публику.
Он положил руку на плечо Мариам, и та едва сдержалась, чтобы не ударить.
– Паноптикум? [3]3
Собрание, выставка необычных, уникальных предметов, диковинных живых существ. – (Прим. ред.).
[Закрыть]– задумалась силачка.
– Вот именно! Увидишь, получится отличный номер! – Синьор Бочелли хитро прищурился и потер руки. – На этом можно разбогатеть!
Мариам посмотрела на синьора сверху вниз. Неудивительно: женщина была выше его на две головы.
«Интересно, он видит мои глаза? Надеюсь, нет».
– Не нравится мне эта идея. – Акробатка аккуратно убрала его кисть со своего плеча. – Но все равно спасибо за предложение.
Она вышла на улицу, Бочелли последовал за ней. Из-под ног летела пыль, солнце в зените нещадно палило, лучи отражались от белых стен домов.
– Но это же русалка! Настоящая, живая! – жалобно прокричал он. – Не упускай такого шанса!
С замиранием сердца Мариам поняла: Бочелли и в голову не приходило, что силачка может сказать «нет».
– А почему вы не заберете ее себе?
Не хотелось говорить такое, но… это не русалка, а просто молодая женщина с переломанными ногами, и Бочелли все прекрасно понимает. Одному Господу известно, как страдалица очутилась в этом богом забытом месте.
Силачка, глубоко задумавшись, шла по улице. Уж кто-кто, а она за свою жизнь насмотрелась на таких, как Бочелли. Сейчас лицемер готов валяться у нее в ногах, но это ненадолго. Не стоило слишком резко отказывать. И вообще, надо отсюда убираться, пока он не разозлился на всех сразу, а это неизбежно. Как бы усмирить задетую гордость Бочелли?
Он шел по пятам. Акробатка спиной чувствовала внимательный взгляд.
– У нас нет денег.
– Деньги – ничто. – Мужчина тяжело пыхтел, стараясь поспеть за Мариам. – Забирай бесплатно.
– Прошу прощения, но она мне не нужна.
– Дадим тебе лошадь.
Силачка застыла от неожиданности.
– Что?
– Говорю, лошадь дадим в придачу, – прохрипел он, мучаясь одышкой. – Только возьмите ее с собой.
Мариам ушам своим не поверила.
– Вы дадите мне лошадь?
В голове промелькнула странная мысль: «Почему он говорит „мы“?»
– Ваша кляча издохла, – сказал Бочелли.
У Мариам по виску потекла струйка пота.
– А без лошади труппе отсюда не выбраться, – добавил он.
Тут уж великанша не устояла. Решила принять предложение. С трудом промолчала. У Бочелли снова заблестели глаза. Он пошел рядом, делая вид, что задает вопросы исключительно из праздного любопытства.
– И куда вы направитесь?
– На север, – сухо ответила силачка, – в Серениссиму.
– В Венецию? – внезапно повеселел мужчина.
– В нашем деле все пути ведут в Серениссиму, – холодно пояснила Мариам.
– Знаешь, деревенские просто струсили.
«Интриган поменял тактику, – подумала циркачка. – Хочет втереться в доверие».
– Они не вернутся, пока русалка здесь. – Бочелли показал на пустынную улицу.
– Испугались девчонки с переломанными ногами?
– Девчонки? – Мужчина нервно поежился. – Ах да, девчонка… Нашли в сетях. Думали, утонула, – покачал он головой, – но оказалось, жива. Не умерла даже… после родов.
– Она родила ребенка?
Мариам вспомнила крошечный сверток. Пavayiaµоv!Пресвятая Дева! Лучше их убить, чем оставить на милость мужчин вроде Бочелли. Силачка утерла пот со лба.
– Несчастные…
– Это настоящее чудо! – Бочелли упорно не глядел ей в глаза. – Или работа дьявола. Скорее второе. Неудивительно, что все так испугались. Как она вообще сюда добралась?
Мариам не желала больше слушать, разговор вымотал ее.
– Как? Вплавь, чего тут непонятного?
– Вплавь? – Бочелли недоверчиво отмахнулся. – В таком состоянии? Да и откуда она могла приплыть? До ближайшего острова больше ста лиг.
– Не пытались спросить саму девушку? – съязвила Мариам и почувствовала себя чуть увереннее.
– Она не говорит, – отведя глаза, пояснил мужчина. – Не может.
– Погодите… В этих краях считается, что русалки приносят удачу. Так оставьте ее здесь, – предложила Мариам.
Надо отдать Бочелли должное, ему удалось пробудить в силачке любопытство.
– Оставить? Как? Где? Знаю, амулеты приносят удачу. Люди говорят, дальше на побережье есть священная роща русалок. Но настоящая морская дева… – пожал плечами он. – Деревенские к ней даже подойти боятся. Давно бы убили, если б не поверья эти.
– Так вы нас за ней прислали? Чтобы мы забрали ее с собой?
– Да.
Мариам помолчала. Маленький смерч из песка и грязи танцевал на раскаленной от солнца улице. Море за рыбацкими домиками казалось почти черным.
– Заберите ее в Венецию.
Их взгляды встретились.
– Отдам свою лошадь.
Мариам взмокла, жилет прилип к спине. Она пошла к лагерю.
– Двух лошадей, синьор Бочелли! – крикнула через плечо. – Моя цена – две лошади!
– Целых две?
– Младенца ведь тоже надо взять.
Мужчина скривился и что-то невнятно пробормотал.
– Две так две.
Мариам кивнула:
– Сегодня ночью.
Елена посмотрела на девушку. В голове циркачки пронесся табун мыслей, но вслух она ничего не сказала. Акробатки устроили для «русалки» ложе из подушек. Девушка не двигалась, только прижимала к впалой груди грязный сверток, из которого время от времени раздавался тихий писк.
– Там малыш? – Елена удивленно взглянула на Мариам.
– Похоже, что да.
– Бедняжка! Что же с ней случилось?
– Никто не знает. Попалась в сети в открытом море. Если Бочелли сказал правду.
– Ты ему веришь?
– Кому? Этому скользкому типу? Конечно же, нет. Наверное, несчастную бросил муж или любовник, отец ребенка. А эти чушь городят…
– Они боятся?
– Да. Слишком сильно, чтобы оставить ее у себя и перестать кормить сырой рыбой…
Елена присела на корточки.
– Несчастное создание, – прошептала она, осторожно погладив девушку по голове, словно раненое животное, – не бойся, я тебя не обижу.
Но «морская нимфа» не пошевелилась, даже когда у нее забрали грязный сверток, обмыли раны на запястьях и щиколотках и переодели в чистую льняную сорочку. Она не протестовала, не пыталась сопротивляться.
– Боже, помоги ей, – сказала Елена, когда девушку привели в порядок, – у нее мозгов не больше, чем у малыша.
– Лохмотья надо немедленно сжечь.
Мариам подняла с пола тряпье, и оттуда неожиданно что-то выпало. Силачка нагнулась. Крохотная сумочка из розового бархата.
– Это еще что? – Она с удивлением показала находку Елене.
Та пожала плечами:
– Наверно, было спрятано под одеждой или зашито в сорочку. Посмотри, что там.
Мариам открыла сумочку и достала завернутый в ткань твердый круглый предмет размером с большое куриное яйцо.
– Что это?
– Пока не знаю. – Мариам развернула тряпицу и озадаченно посмотрела на Елену. – Камень.
– Что за камень?
– Обычный, галька с берега. Такое впечатление, – Мариам взвесила камень на ладони, – что его подобрали здесь, недалеко. Вот только зачем?
Силачка осматривала сумочку, а Елена взяла малыша на руки, развернула пеленки, больше напоминавшие лохмотья. И вдруг побледнела.
– Что с тобой, подруга?
– Только посмотри, – хрипло прошептала женщина, – это же… это… Синьор Бочелли не солгал.
Младенец был маленьким и хилым. «Чудо, что он до сих пор не умер», – подумала великанша.
Ребенок тихо лежал на руках у Елены. Казалось, жизнь теплится только в глазах, темно-синих, как море, из которого он появился. Крошечная грудка поднималась и опускалась – дитя боролось за каждый вдох, словно раненая птичка.
Там, где должны находиться ноги, у малыша была одна диковинная конечность, а вместо ступней – тонкая дырчатая плоть.
– Видишь! Русалка! Бочелли имел в виду не мать, а ребенка! Это и правда настоящая русалка!
ГЛАВА 4
Венеция, 1604 г.
– Он придет, ты же знаешь.
– Ода…
– Наверно, пьяный.
– А сама как думаешь?
– Кажется, такие вопросы называют риторическими, – донесся из полумрака голос куртизанки Констанцы Фабии.
– Сказал бы я тебе, как называют такие вопросы…
Джон Керью высунулся из окна и глянул на канал, протекавший возле дома.
– Смотри, а вот и он!
Керью молча наблюдал, как из-за поворота, словно разрезая острым носом тягучее черное масло, появилась гондола. Лампа на носу покачивалась, бросая на воду отблески. Но когда лодка подошла ближе, он не увидел на ней герба Левантийской торговой компании.
Над кроватью висел расшитый серебром балдахин, на стенах – гобелены, но комната казалась пустоватой. Пара богато украшенных росписью и резьбой сундуков да огромный резной буфет приютились по углам. Констанца сидела в ногах кровати за накрытым турецким ковром складным столиком. Джон подумал, что в этой поразительно огромной комнате женщина кажется еще миниатюрнее, чем она есть.
– Бога ради, сядь, – попросила Констанца и, перетасовав колоду, привычными движениями разложила карты. – Не поможет, – произнесла она без тени волнения, – и ты это прекрасно знаешь.
– Что не поможет?
Куртизанка посмотрела на Керью и сонно улыбнулась, словно ленивая кошка, но ничего не ответила.
– Давай погадаю, – сказала она чуть позже.
– Предскажешь мою судьбу? – Джон рассеянно дотронулся до длинного серебристого рубца, разрезавшего его лицо от скулы до уголка рта. – Увы, я прекрасно знаю свою судьбу. И твою тоже, если мы продолжим видеться.
Констанца и не подумала ответить. Долгое время тишину нарушало только шуршание карт и тихое потрескивание свечей в тяжелых серебряных канделябрах по обе стороны окна.
– Куда он отправился на этот раз? – спросила женщина.
– В какое-то ридотто [4]4
Игорный дом, казино. – (Прим. ред.).
[Закрыть]над винной лавкой. «Под знаком Пьеро», кажется.
– «Под знаком Пьеро»? – переспросила Констанца.
– Да, а что?
Повар впервые увидел обычно невозмутимую Фабию взволнованной. Они переглянулись.
– Пол в беде, – сказала женщина.
Керью снова отвернулся и вгляделся в канал. Над водой клубился туман.
– Или он убьет себя, или кто-нибудь сделает это за него, – бесстрастно продолжал Джон. – И этим кем-то вполне могу оказаться я.
– О, перестань. – Констанца тихо прищелкнула языком.
– Денег почти не осталось. Ночи напролет, представляешь… Не интеллектуальные состязания, в которые у него есть хоть маленький шанс выиграть, а азартные. Спустил состояние, играя в кости, и ради чего?
Куртизанка вновь перетасовала карты и ловко разложила веером: Башня, Солнце, Маг. Девятка дисков.
– Он несчастен.
– Несчастен? – с отвращением повторил Керью. – Думаешь, мне есть дело до этого? Вот что я тебе скажу, Констанца: он повредился рассудком.
– Сколько времени… – начала было Фабия, но собеседник прервал ее:
– …пройдет, прежде чем я его убью?
– Нет. – Она напряженно улыбнулась. – Долго он так себя ведет?
– Тебе это известно не хуже, чем мне. Три года, может, больше… С тех пор, как мы поселились в Венеции. Вернулись из Константинополя…
– С тех пор, как он потерял ту девушку?
– Девушку? Ну да.
– Сначала ведь все думали, что она погибла в море?
– Да, – мрачно подтвердил мужчина.
– А что случилось на самом деле?
Керью знал, что Констанца слышала все в подробностях. Пиндар сам рассказывал ей тысячу раз. Сейчас она спрашивала лишь из сочувствия.
– Девушку звали Селия Лампри, – ответил Джон. – Ее отец был капитаном одного из торговых кораблей компании. Мы думали, он потерпел крушение в Адриатике, но, похоже, судно захватили корсары. Они убили экипаж и пассажиров, а девчонку продали в рабство. Теперь она наложница турецкого султана.
Керью нажимал на веки, пока перед глазами не заплясали цветные пятна.
– Я видел ее там. Хотя потом тысячу раз казалось, что это был сон… А Пол… так и не встретился с невестой… Мы делали что могли… – Слуга помолчал. – А потом обо всем узнала валиде, мать султана. В общем, длинная история…
– Значит, девушка жива?
– О нет! Она умерла. Для него – умерла.
– Это горе, Джон, – медленно произнесла Констанца. – Все это из-за его тоски по ней.
– Горе? Нет.
– А что же тогда?
– Ярость.
– Как это?
– Он злится на самого себя.
Слова сорвались с языка Керью прежде, чем он успел додумать мысль:
– Злится, что не смог спасти ее.
– Пожалуйста, отойди от окна и сядь.
В голосе куртизанки звучала усталость.
– Тысячу раз говорила, это не поможет.
Мужчина прижался лбом к стеклу и на мгновение прикрыл глаза.
– Что не поможет?
Кажется, они уже говорили об этом, но Джон слишком устал. С отсутствующим видом он сжал кулак одной руки ладонью другой. Раздалось несколько щелчков.
– Смотреть в окно, ждать, – взглянула на него Констанца, – хрустеть костяшками пальцев. Ради бога, Керью!
Она отложила карты, подошла к сундуку, накрытому льняной салфеткой. Там стояли серебряный кувшин и два хрустальных бокала на тонких длинных ножках.
– Еще вина?
– Благодарю, не стоит. – Слуга Пиндара даже не открыл глаза. – Я в последнее время не чувствую вкуса.
Куртизанка наполнила бокал, поднесла к губам и внимательно посмотрела на мужчину поверх хрусталя.
«Немного вина тебе полезно, carissime [5]5
Дорогой (ит.). – (Прим. перев.).
[Закрыть]Керью», – чуть было не сорвалось с ее губ.
Женщина украдкой взглянула на собеседника: крепкое тело, длинные спутанные кудри, подозрительный взгляд. Таких обычно называют пройдохами. Образ нарушали потрясающе красивые руки, словно посеребренные множеством шрамов и ожогов. Если хотите узнать, что за человек перед вами, посмотрите на его руки. «Не так давно, друг мой, ты сам шлялся по проституткам и игорным домам, – размышляла Констанца, – из одной передряги попадал в другую. Кто бы мог подумать, что ты станешь так нянчиться с собственный хозяином?»
И, как и полагается мудрой женщине, оставила эти мысли при себе.
– Он скоро придет, – повторила Фабия.
– Обязан прийти. Если не доберется сюда раньше Амброза, значит, он… – Керью осекся.
– Что? – Констанца приподняла идеальную бровь.
– Исчез, вот что, – вздохнул Джон. – Погиб.
Женщина собиралась спросить, кто такой Амброз, но не успела открыть рот, как к мосткам под окном со скрипом причалила гондола. Послышались слегка раздраженные мужские голоса, потом всплеск, словно в воду бросили что-то тяжелое.
Констанца вернулась к столику. Вновь посмотрела на расклад: кубки, мечи, диски, жезлы. Маг. Сколько бы ни гадала ему, всегда выпадал Маг. Если Керью и заметил, что сегодня она далеко не такая уверенная, как обычно, то счел за лучшее промолчать. Голоса за окном утихли. Значит, гости прибыли не к ним.
– Dio buono! [6]6
Боже! (ит.) – (Прим. ред.).
[Закрыть]
– Думал, это он.
– Я тоже…
Собеседники посмотрели друг на друга, в глазах у обоих читалось одобрение.
– Тебе нечего бояться, Констанца, – заговорил Джон.
– Знаю. – Куртизанка отвела взгляд.
– Я не позволю ему…
– Полу?! Он никогда… Только не со мной…
Керью хотел было ответить, но передумал.
Меньше всего ему сейчас нужны новые расспросы об Амброзе, и так сболтнул лишнее. Мистер Джонс – часть его собственных интриг. Если все выяснится слишком рано, жди неприятностей. «Ну что ж, теперь ничего не поделаешь, – с содроганием подумал повар. – Амброз может стать моим спасителем или палачом. Или тем и другим, с моим-то везением в последнее время…»
Боже, долго еще ждать? Время от времени доносился знакомый чистый звон колоколов новой церкви Сан-Джорджо Маджоре на острове по ту сторону Гранд-канала. Значит, прошло еще четверть часа. В какой-то момент, уже глубокой ночью, Керью все же уснул. А очнувшись, обнаружил, что так и стоит у окна, а вокруг темно. Свечи догорали. Воск паутинками тянулся с массивных серебряных канделябров к озерцам жемчужной лавы на выложенном каменными плитами полу.
В противоположном углу Констанца склонилась над картами. Неужели она так и не сомкнула глаз? Джон присмотрелся к куртизанке.
Интересно, сколько ей лет? Его хозяин, Пол Пиндар, представитель Левантийской торговой компании, называл Фабию сфинксом, существом без возраста. Керью, человек куда более практичный, понимал, что ей должно быть далеко за тридцать или даже больше. Казалось бы, старуха, но…
Она вновь разложила карты. Констанце очень шел наряд византийской знатной дамы, который Пиндар подарил ей, в первый раз вернувшись из Константинополя: платье без рукавов, из алого дамаста, расшитое золотыми тюльпанами. Куртизанка носила его расстегнутым до талии. Под платьем виднелась легкая рубашка из тончайшего батиста с расшитым воротом и крошечными жемчужинами на рукавах. Никаких драгоценностей. Темные волосы свободно ниспадали на плечи. Керью подумал, что Констанца – единственная женщина во всем христианском мире, которую он уважает, причем с самой первой встречи. Настолько глубоко уважает, что даже не пытается представить, каковы на вкус ее губы, как пахнет ее тело… Ну, почти не пытается.
Женщина почувствовала взгляд и обернулась.
– Уснул все-таки.
– Не знаю, – потянулся он. – А ты?
– Я? Нет, – с улыбкой ответила Фабия.
– Как думаешь, зачем мы делаем это? Вопрос прозвучал неожиданно и для самого Керью.
– Кто знает? Потому что любим его? – предположила Констанца. – Потому что в нравственном отношении чем-то похожи?
Джон будто не заметил ее насмешливого взгляда.
– Не льсти себе, – мрачно ответил он. Констанца от удивления приоткрыла рот, а потом вдруг запрокинула голову и зашлась радостным звонким смехом.
– Вот видишь! За это я тебе погадаю. Куртизанка еще раз перетасовала колоду.
Выложила карты на столик и впилась в них взглядом. Диски. Она щелкнула языком.
– Ну, что там?
Женщина смешала карты, словно с трудом очнувшись от глубокого сна.
– Нет-нет, ничего. Давай попробуем еще раз. Перетасуй.
Керью перемешал карты и вручил ей. Фабия развернула колоду веером.
– Выбери одну и дай мне. Пока не смотри. Он послушно выполнил указания.
– Только не говори, что снова Шут, – попытался рассмешить ее Джон, хотя веселья не ощущал.
– Шут? – Куртизанка одарила Керью томной улыбкой. – Шут – это невинность и безрассудство. Не очень-то похоже на тебя. По крайней мере, что касается невинности. – На щеках Констанцы появились ямочки. Она посмотрела на карты, нахмурилась и протянула: – Любопытно…
– Ладно, не Шут, значит, Повешенный, – высказал повар предположение мрачным тоном.
«Потому что сейчас я себя чувствую именно так, – подумал он. – Как приговоренный к позорной смерти».
– Нет не Повешенный, хотя это далеко не самый плохой аркан. – Фабия держала в руке карту. – Повешенный часто означает перемены.
– К лучшему?
– По-всякому бывает.
– Что может быть хуже? Покажи наконец.
Керью протянул руку, но гадалка отдернула карту.
– Нет, рано. Я еще не решила.
– Что не решила?
– Каков ее смысл.
Некоторое время оба молчали.
– Говоришь, Пол поехал в «Знак Пьеро», – задумчиво сказала женщина. – Уверен?
– Еще как, – удивился вопросу Джон.
– Ладно, может, это ничего и не значит. – Куртизанка вновь смешала карты. – Он упоминал когда-нибудь Зуана Меммо?
– Нет, я бы запомнил, – покачал головой повар. – А кто это, твой друг?
– Друг? – рассмеялась Констанца. – Не думаю, что у Меммо вообще есть друзья. Он владелец дорогого ридотто. Очень дорогого. Там бывают мужчины, мальчики, иногда даже женщины. Слышала, там много чужеземцев. – Куртизанка предостерегающе посмотрела на Керью. – Не было недели, чтобы на его играх не проливалась кровь.
– Ты видела его на картах? – Джон кивнул на колоду.
Он не особенно доверял гадалкам, будь то Констанца или кто-то другой.
– Расклад неясный, – нахмурилась та. И задумчиво продолжила, словно разговаривая сама с собой: – Но почему ты, а не Пол… И Зуан Меммо…
Она вновь глянула на Керью.
– Слышала, в его новом ридотто скоро будет большая игра. Говорят, победитель получит тот самый алмаз, о котором столько слухов.
– Что за алмаз?
– Последнее чудо Серениссимы, Голубой Султан. На Риальто все только об этом и судачат. Принадлежал то ли падишаху Оттоманской империи, то ли какому-то индийскому правителю, не помню. Его привез сюда торговец из Алеппо и быстренько проиграл в карты. Громкая история. Знаешь, как в этом городе…
Рассказ был грубо прерван настойчивым стуком в дверь. Они так сосредоточились на картах, что не заметили, как к дому причалила гондола и по лестнице кто-то поднялся. На пороге появился мужчина в плаще. Лицо его оставалось в тени.
– Salve! [7]7
Здравствуй! (ит.) – (Прим. перев.).
[Закрыть]
Мужчина молча стоял в дверях. Констанца привстала.
– Salve, – повторила она. – Пол, это ты?
