Текст книги "Успокоительное для грешника"

Автор книги: Кэролайн Роу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

– На его теле нашли чашу? – спросила служанка, широко раскрыв глаза от удивления.

– Нет, – ответила Катерина, зловеще покачивая головой. – Ни в каком виде.

– Как это понять? – спросила служанка.

– Говорят, этот священный сосуд может превращаться во что угодно, чтобы уберечься от прикосновения дурных людей, от продажи, от использования в кощунственных целях…

– Есть такие люди, которые стали бы использовать его для волшебства? – прошептала служанка в сильном волнении.

– Для какой угодно нечестивой цели, – заверила ее Катерина. – Понимаешь, Грааль может оказаться любой вещью на этом рынке, и если ты коснешься ее, не будучи совершенно чистой от греха, то умрешь.

Служанка в большой тревоге попятилась.

– Стало быть, он может быть одной из рыб Бартоломеу? – спросила она, глядя в корзинку так, словно та была готова наброситься на нее.

– Нет, глупая девчонка, – сердито ответила Катерина. – Он может превратиться в оловянное блюдо, железную кастрюлю, даже в деревянную чашу. Не станет он скрываться в виде того, что можно убить и съесть.

Пока они так разговаривали, несколько женщин и даже двое любопытных мужчин подошли к рыбной лавке. При каждом высказывании Катерины они зачарованно бормотали.

– Значит, любое блюдо на рынке может оказаться Граалем, готовым убить нас? – спросила крупная, краснолицая женщина, стоявшая за спиной служанки сеньоры Сибиллы.

– Как нам распознать его? – спросила другая.

– Прикоснись к нему, – сказал какой-то шутник, – и посмотришь, скоро ли упадешь замертво.

Трудно сказать, когда этот разговор превратился из захватывающих слухов в истеричное неистовство. Возможно, когда молодая и очень легковерная кухонная служанка, которую отправили на рынок за луком, неохотно оторвалась от этого интересного разговора и столкнулась с женщиной, продававшей фаянсовую и глиняную посуду.

– Прекрасное блюдо, – проворковала она, протягивая глиняное изделие. – Для твоей хозяйки или твоего приданого. Вот, потрогай – какое оно гладкое, как старательно сделано.

Маленькая служанка завопила в ужасе и выставила вперед руки для защиты. Блюдо упало на землю и разбилось на множество осколков.

– Опять на нас идет смерть! – пронзительно выкрикнула она. – Помоги мне, Матерь Божия!

Глава одиннадцатая

Все, кто услышал этот крик, устремились туда посмотреть, что происходит; увидев истерично вопящую служанку и разбитое блюдо на земле, каждый сделал для себя поспешный вывод и принял свои меры. Когда там появились двое епископских стражников, одни уже разбежались с рассказами о роке и гибели на устах, другие стояли и смотрели, как двое мужчин, опрокинув стол, разбивали глиняную посуду. Владелица лавки держалась за порезанный большой палец и громко выражала негодование.

Двое увлеченно бивших посуду пьяниц были арестованы; при этом большинство зрителей скрылось в толпе. Однако истерику, которая охватывала город, подавить было нелегко.

Капитан охранников епископа проехал верхом небольшое расстояние от конюшен собора до рынка вместе с сержантом и теперь спокойно глядел на кучки всхлипывающих женщин.

– Капитан, сейчас я могу с этим разобраться, – сказал сержант. – Потом будет сложнее. Многие уже скрылись, едва завидев нас.

Капитан с угрюмым видом покачал головой.

– Его Преосвященство требует, чтобы мы, по мере возможности, не касались этого. Сюда идут городские стражники. Дождись их, расскажи, что видел, только дружелюбно и по-товарищески. А я поеду к Его Преосвященству с докладом.

– И без дальнейших указаний, Ваше Преосвященство, мы почти ничего не можем сделать, – сказал капитан и поклонился.

– Благодарю, – сказал Беренгер. – Держите меня в курсе событий, капитан, но пока больше ничего не предпринимайте.

Епископ подождал, пока капитан выйдет, а потом обратился к своим секретарю и канонику.

– Что вы еще слышали?

– Слухи, Ваше Преосвященство, – ответил Франсеск. – И еще слухи. Любители поболтать сказали мне, что их распускает Рамон де Орта.

– Орта, – повторил епископ. – Вы уверены, что источник слухов он? И что это за слухи?

– Он ничего не говорил мне, Ваше Преосвященство, поэтому не могу сказать, исходят ли слухи от него. Но говорят, они распространяются, как огонь по сухой траве. Та сцена на рынке была лишь первой, вскоре, полагаю, будут и другие.

– Что распространяется, Франсеск?

– Прошу прощения, Ваше Преосвященство. Люди снова говорят, что найден священный Грааль. Что его нашли на теле убитого. И что приближаться к нему очень опасно, даже неумышленно, если только не обладаешь незапятнанной добродетелью.

– Что еще? – устало спросил епископ.

– И что благодаря своей священной, чудесной силе он может превращаться в любой предмет, Ваше Преосвященство. Поэтому даже если его коснуться невзначай, последствия могут быть самыми ужасными. Это сборище легковерных идиотов там…

– Их немало, – пробормотал Беренгер.

– Они впали в панику, подумав, что их могут убить глиняное блюдо или чаша.

Епископ с решительным видом распрямился.

– Нужно выяснить, действительно ли эти слухи распространяет Орта. И если да, то с какой целью. Почему он хочет напугать людей?

– Возможно, думает, что это предотвратит попытки похищения священных сосудов из ризницы, Ваше Преосвященство, – неуверенно ответил Бернат. – Кое-кто может подумать, что Грааль находится там.

– Нет, если им сказали, что он может принять вид деревянной чаши, – сказал Беренгер. Покачал головой. – Я слишком устал и не могу сейчас заниматься безумием мира. Можете идти, но будьте добры передать Орте, что я хочу поговорить с ним.

– Сейчас, Ваше Преосвященство? – спросил Бернат.

– Нет. Сейчас я буду отдыхать. Приму его во время обедни здесь, в своем кабинете.

– Послать за врачом, Ваше Преосвященство? – встревоженно спросил Бернат.

– Нет, – ответил Беренгер. – Он такой же, как вы все. Убежден, что знает, что мне следует делать. Мне нужно одиночество, чтобы найти наилучшее решение этой проблемы.

Епископ поднялся и направился к своей спальне. Дойдя до маленькой двери, ведущей в нее, обернулся.

– Да. Сообщите ему, пусть приходит после ухода Орты.

И скрылся в спальне, оставив секретаря и каноника глядящими друг на друга.

– Я не думал, что он отнесется к этому происшествию таким образом, – дипломатично сказал Бернат.

– Боюсь, это может оказаться серьезной ошибкой, – сказал Франсеск. – Увидим.

– Его Преосвященство зачастую располагает сведениями, которыми не делится с нами, – сказал Бернат, более молодой и оптимистичный, чем его коллега. – Если так, возможно, он придерживается самого разумного поведения.

– Возможно.

Рамон де Орта был пунктуален с точностью до минуты. Как только первый удар призывающего к обедне колокола сотряс воздух, его проводили в кабинет Беренгера.

Бледный, с несколько усталым видом епископ ждал его, сидя за столом.

– Отец Рамон, – сказал он, – простите меня за этот столь властный вызов, но я хотел обсудить с вами некоторые очень важные для епархии дела.

Рамон де Орта, который не ожидал, что епископ будет выглядеть таким усталым, с недоверчивостью воспринял мягкий, умиротворенный тон Беренгера. Сел в предложенное кресло и сощурил глаза, готовясь к битве.

– Буду рад оказать вам любую помощь, какую смогу, Ваше Преосвященство, – смиренно сказал он.

Епископ откинулся назад и попытался непредвзято оценить каноника. «Что за человек Орта? – подумал он. – Честолюбивый, проницательный, умный, нетерпеливый. Возможно, больше всех остальных жаждущий власти и, определенно, наиболее сведущий».

– Отец Рамон, город сегодня полнится слухами, – сказал он. – Странными слухами. И самые странные имеют отношение к вам.

– Ко мне, Ваше Преосвященство? – переспросил Орта. – Я поражен. Разумеется, тот, кого они касаются, обычно узнает последним.

– Так говорят, – сказал Беренгер.

– Можно спросить Ваше Преосвященство, что это за слухи?

– Кажется, самый упорный, что эти выдумки – которые распространяются на рынке, на хлебной, шерстяной биржах и в судах – вышли из ваших уст, отец Рамон. Вы их автор?

– Неужели так говорят, Ваше Преосвященство? – спросил Орта. Он сидел в кресле расслабленно и вместе с тем прямо, представляя собой воплощение совершенно невинного человека. – Как удивительно.

– В вашем голосе не слышится удивления, отец Рамон.

Рамон де Орта покачал головой.

– Ваше Преосвященство знает, что это за выдумки?

– Знаю. Что священный Грааль находится в городе. Что его нашли на теле торговца Баптисты. Что приближение к нему грозит смертью и что он может принимать любые формы.

– Это не совсем точно, – с готовностью заговорил Рамон. – То, что он принимает любую форму – удачная выдумка, кроме того, я сказал, что Грааль не представляет опасности для благочестивого, святого человека. Чтобы Ваше Преосвященство могло взять чашу, если ее найдут, и люди не считали, что она вас убьет.

– Как? – произнес Беренгер, побледнев от гнева. – Вы ходили на рынок, на биржи, в суды и умышленно распространяли эту выдумку? С какой целью? Вы спятили?

– Никоим образом, Ваше Преосвященство. Меня встревожила смерть Баптисты, так как я узнал, что он говорил, что Грааль находится у него. Он хотел продать чашу. Обращался ко мне и еще к нескольким людям, чтобы выяснить, какую цену сможет получить. Кажется, первым из этих людей был погибший Гвалтер. Потом он погиб сам в ту ночь, когда должен был принести ее другому человеку.

– Вам?

– Нет, Ваше Преосвященство. Я сказал ему, что он запрашивает слишком много за вещь, которая вряд ли может быть подлинной. Сегодня утром в суде меня спросил о Граале один респектабельный гражданин, который уже слышал эти слухи, и я подчеркнул опасность владения чашей, надеясь предотвратить дальнейшее безумие. Это казалось хорошей мыслью, то же самое я сделал на биржах, затем на рынке.

– И ввергли город в истерику.

– Прошу прощения, Ваше Преосвященство, если моя идея не оправдала себя. Нужно было знать, что моя выдумка будет искажена.

– Могли бы сперва поговорить со мной, отец Рамон. Я бы с легкостью предсказал вам это.

– Вы были нездоровы. Я не хотел тревожить вас.

– Я нахожу последствия того, что вы этого не сделали, гораздо более тревожными.

Рамон де Орта встал и поклонился.

– Я снова смиренно прошу прощения Вашего Преосвященства. Разумеется, – добавил он почти небрежно, – если Грааль в городе, ему место в соборе, где он будет украшением и оплотом силы.

Когда он ушел, Беренгер некоторое время сидел совершенно неподвижно, поставив локти на стол и сложив пальцы пирамидой.

– Так, – наконец произнес он, – что ты думаешь об этом?

– Поразительно, Ваше Преосвященство, – сказал Бернат, выходя из спальни.

– Что у него на уме?

– Трудно поверить, что он совершил такой опасный поступок, не сознавая, какие могут быть последствия, – сказал Бернат. – Но, возможно, так оно и есть.

– Нет-нет, – сказал Берангар. – Орта достаточно умен и сведущ в человеческой натуре, чтобы не понимать, что делает. Но зачем он это делал? Что у него на уме? И где врач?

– Думаю, поднимается по лестнице, Ваше Преосвященство. Я видел, как он несколько секунд назад пересекал площадь, а ходит он так быстро, что мало кто может угнаться за ним.

– Устал я, Исаак, устал, – сказал Беренгер. Он снова лежал в постели, безо всяких признаков раздражения позволяя врачу обследовать его. – Вчера ночью я был таким усталым, что не мог заснуть, а сегодня город охвачен кошмарами.

– Ваше Преосвященство не оправились от болезни, – сказал Исаак. – Я предупреждал вас. Вам нужно было оставаться в постели, а вы только и делали, что устраивали заседания и разбирались со сложными проблемами. То, что вы не покидаете дворца, не означает, что вы отдыхаете.

– А теперь я узнал, что беспокойство в городе вызвано одним из моих каноников. Исаак, я не могу махнуть на это рукой и лежать в постели.

– Если не будете лежать, Ваше Преосвященство, то не поправитесь. Я знаю, вы сильный человек, но даже сильные люди могут болеть и умирать из-за пренебрежительного отношения к болезни.

– Если Орта пытается убить меня, – сказал Беренгер, – то он выбрал слишком окольный путь для этого.

– Разве нельзя уличить его в этом, Ваше Преосвященство?

Беренгер с трудом поднялся в полусидячее положение.

– Это успокаивающая мысль, мой друг.

Закрыл глаза и снова лег,

– Ну, Исаак, что скажете об этом? Я буду отдыхать до воскресенья, когда должен буду произнести проповедь. Одобрите это?

– Нет, Ваше Преосвященство.

– Нет?

– Вашему Преосвященству нужно отложить всякие усилия еще на семь дней.

– На семь дней, – повторил Беренгер. – До следующего четверга.

Наступила долгая пауза.

– Я подумаю. Пусть это и неудобно, но возможно.

– Надеюсь, Ваше Преосвященство. Если это окажется и неудобно, и невозможно, то, может быть, вашу проповедь придется заканчивать вашему преемнику.

– Но, Исаак, я не чувствую себя настолько больным, чтобы залеживаться в постели.

– Меня это не интересует. Перед уходом я поговорю с вашим главным поваром о вашем столе. И вы должны будете есть то, что он приготовит.

– Ладно, сеньор Исаак, – покорно сказал епископ.

– Я еще зайду попозже.

Глава двенадцатая

Пятница, 6 июня

Очередное заседание городского совета Жироны уже разобралось с главной проблемой дня традиционным для находящихся в затруднении администраторов образом. Понс Манет, торговец шерстью и временный председатель совета, поднялся и кратко, спокойно доложил о волнении на рынке, заметив попутно – таким образом, который не допускал дальнейших дискуссий, – что охранники разобрались с виновными и потери торговцев возместили те, кто причинил их. Собравшиеся в зале сеньоры облегченно вздохнули и перешли к более приятным вопросам.

Едва начались довольно оживленные дебаты о лицензиях торговцам на ближайшую ярмарку, обычное спокойствие было нарушено совершенно беспрецедентным происшествием. Зал огласил громкий, пронзительный голос, поднявший скопившуюся за месяцы – если не годы – пыль и даже разбудивший нескольких дремавших членов совета.

– Я требую, чтобы меня выслушали!

Эти слова сами по себе были необычными, но то, что они исходили из уст молодой женщины – хорошенькой молодой женщины по имени Марта, одетой в ее лучшее платье, одно из тех, от которых отказалась ее хозяйка, – было еще более необычным. То, что она ухитрилась проскользнуть мимо двух стражников у двери и оказаться в зале, вызвало сильный испуг в рядах серьезных торговцев и юристов города.

– Стража! – выкрикнул один.

– Выгоните ее! – воскликнул другой, и тут зал разразился целым хором голосов.

– Я должна сказать нечто очень важное, – во весь голос сказала Марта, не думая о подобающей процедуре. – То, что, по-моему, вам, сеньоры, следует знать.

– Что же это? – произнес Понс, заглушив тех, кто предпочитал сразу выгнать ее, а не слушать. – Только говори быстро. Нам сегодня нужно многое обсудить.

– Вчера я узнала кое-что, – заговорила Марта с величайшим хладнокровием. – Хозяйка послала меня вчера утром подмести двор, хотя это не моя работа, и я обнаружила там кровь – засохшую кровь на камнях под лимонным деревом.

Это привлекло внимание собравшихся. В тишине Понс спросил:

– О чьем дворе идет речь?

– А, – сказала она. – Моего хозяина. О дворе сеньора Висенса.

Поднялся общий шум.

– Что она сказала? – раздался громкий жалобный голос.

– Кто она такая? – спросил с ошеломленным видом другой член совета, обращаясь, по всей видимости, к камням сводчатого потолка.

– Кровь на камнях во дворе сеньора Висенса? – повторил Понс, как только шум немного утих. – Не могу поверить.

– С этим нужно разобраться, – сказал еще один член совета, серьезный, редко говоривший человек. – И как можно скорее. Разве не может быть, что один из найденных у собора убитых был убит там?

– Маловероятно, – послышался чей-то твердый голос.

– Это так, – сказал еще один человек, – но разобраться нужно.

По залу прокатился согласный ропот.

– Прикажем его арестовать? – спросил ясноглазый человек, известный всем недруг торговца тканями.

– Нет, – ответил Понс. – Я не потребую ареста достойного человека на основании неподтвержденных слов его служанки. Но это заявление, разумеется, необходимо проверить.

Согласный ропот вновь прокатился по залу, и Марта воспользовалась возможностью выскочить так же, как вошла, – неожиданно и незаметно.

Исаак возвращался из епископского дворца в еврейский квартал в нерешительности. Погрузившись в задумчивость, он замедлил шаг, и его рука, легко лежавшая на плече Юсуфа, потащила мальчика назад.

– Господин, вы здоровы? – спросил Юсуф, который не представлял, что может до такой степени замедлить его учителя.

– Что ты сказал, мальчик?

– Вы здоровы, господин?

– Конечно. Совершенно здоров. Я задумался, и мир для меня исчез. Теперь я вернулся в него и останусь в нем на какое-то время, – добавил он добродушно.

– Его Преосвященству, кажется, стало немного лучше, – неуверенно сказал Юсуф.

– Лучше, – сказал Исаак. – Если он еще некоторое время полежит в постели, то, думаю, восстановит силы. Видимо, вчера я напугал его и заставил повиноваться. Но сейчас на уме у меня другое. Мне бы хотелось сегодня помириться с сеньором Шальтиелем, – продолжал он. – Больно видеть, как такой хороший, мудрый человек тратит время и силы, гневаясь на меня. Сегодня вечером начинается суббота, и я хочу покоя и примирения до захода солнца.

Как только они вошли в еврейский квартал, Юсуф направился к воротам сеньора Шальтиеля, но, не доходя до них, мальчик остановился.

– А если он откажется впустить нас? – робко спросил он.

– Передадим ему наилучшие пожелания здоровья, благополучия и уйдем, – простодушно ответил Исаак. – Я не стану навязываться другу или пациенту.

Дверь открыл ученик Шальтиеля, Ави, с беспокойством посмотрел на врача и пригласил войти.

– Как твой учитель? – спросил Исаак.

– Кажется, очень болен, – ответил Ави. – Сделайте для него что-нибудь.

– Это возможно только в том случае, если он согласится принять помощь.

На лестнице послышались тяжелые шаги.

– Шшш, – прошипел Ави. – Он идет в кабинет. Должно быть, услышал вас.

– Тогда идем за ним, – сказал врач.

– Хорошо, сеньор Исаак, – ответил мальчик.

Исаак встал в дверях кабинета философа.

– Сеньор Шальтиель, ваш ученик, юный Ави, говорит, что вы все еще нездоровы, – сказал Исаак. – Я пришел узнать, могу ли что-нибудь предложить для облегчения вашей боли.

– Ничего.

– У меня при себе простые лекарства, которые улучшат ваше состояние. Я прошу лишь дозволения оставить их здесь.

– Честно говоря, сеньор Исаак, мне неловко получать от вас помощь, – сказал Шальтиель.

– Почему? Если у вас случилась философская размолвка с пекарем, откажетесь вы есть его хлеб?

– Исаак, вы извращаете логику, она получается у вас четкой, искушающей.

– Разве я извратил логику? По-моему, только привел простую аналогию, чтобы подкрепить свой довод.

– Аналогия неверная. Философские убеждения пекаря – если только они у него есть – не отразятся на его работе.

– Уверяю вас, Шальтиель, что логика врача не влияет на измельчение трав или на обоняние и осязание. К примеру, я отсюда чувствую по запаху, что вы все еще в горячке и что вам нужна вода. Это скверно, – сказал Исаак и жестом велел Юсуфу принести корзинку. Запустил в нее руку и достал небольшой, плотно закупоренный пузырек. – Здесь опиат, очень действенный. Он позволит вам не только пить, но и есть, и спать. – Поставил пузырек на разделяющий их стол и снова полез в корзинку. Достал сверток с сушеными травами. – Если настоять эти травы в горячей воде и пить жидкость, жар у вас уменьшится и тело сможет избавиться от болезни. Эти лекарства не созданы колдовством или заклинаниями. Я узнал их рецепт, еще будучи учеником, и применял много-много раз, как и пекарь замешивал тесто много-много раз.

– Если я возьму эти лекарства, – спросил Шальтиель, – прекратите вы свои тщетные поиски? Перестанете беспокоить город и общину своими расспросами?

– Вы шантажируете меня своей болезнью, чтобы заставить бездействовать? – спросил Исаак.

– Сеньор Исаак, своими неловкими действиями вы навлекаете бесчестие на себя и нашу общину. Прошу вас, подумайте о своем честном имени.

– Что важнее? – спросил Исаак. – Истина и справедливость? Или репутация?

– Исаак, будь вы простым работником, я бы ответил – истина и справедливость.

– Почему?

– Потому что тогда ваши действия повлияли бы на немногих. Но поскольку вы тот, кто есть, люди наблюдают за вашими действиями и прислушиваются к вашим словам. Они верят, что вы правы. Убеждены в вашей нравственности и принимают ваши действия за образец, ничего не зная о ваших мотивах. Поскольку они не задаются вопросом, почему вы делаете то, что делаете, наружное восприятие становится столь же важным, как внутренняя реальность, – заговорил Шальтиель. – К примеру, если на июльском солнцепеке глупец сидит на камне, закутавшись в теплый плащ, люди скажут, что так может поступать только дурак, и пройдут мимо. Но если то же самое делает мудрый и нравственный человек, сочтут, что в таком поведении есть мудрость и нравственность, и не зададутся вопросом, почему мудрый человек поступает так. И кое-кто может начать подражать ему.

– В том, что вы говорите, много смысла, – сказал Исаак. – Не обещаю изменить свой подход, но буду иметь это в виду.

– Вы делаете это по просьбе своего друга епископа? – спросил Шальтиель.

– Нет, сеньор Шальтиель. То немногое, что я сделал, сделано ради Аструха де Местра, никого больше. Его Преосвященство гневается так же, как и вы, что я взбаламучиваю ту грязь, которую он хотел бы оставить на дне пруда.

– Я не гневаюсь, сеньор Исаак, – сказал Шальтиель. – Но меня огорчают ваши действия.

– Ваш гнев ощущается в воздухе, сеньор Шальтиель, – ответил Исаак. – Ее ощущает даже ваш ученик и трепещет при звуке ваших шагов в коридоре. Я ощущаю его как толстое одеяло, которое мешает вам дышать, и меня огорчает, что я являюсь причиной вашего гнева.

– Вы сами свободны от него, сеньор Исаак, раз упрекаете в нем других?

– Никоим образом. Гнев лежит, свернувшись кольцом в моей груди, постоянно. Обычно он спит, потом внезапно пробуждается, и тогда я становлюсь вдвойне слепым, потому что гнев подавляет другие мои чувства и разум. Я знаю его опасность и его запах, сеньор Шальтиель. Оставляю вам эти лекарства. Можете принимать их или нет, как хотите.

Врач повернулся и направился к двери.

– Осторожно, господин, притолока, – негромко сказал Юсуф. И высокий Исаак пригнулся, чтобы пройти под ней.

– Господин, гнев очень дурен? – спросил Юсуф, когда они вышли на улицу. – Я думал, в правом деле он благороден.

– Юсуф, ты сам мог видеть его опасность.

– То, что философ отказывается принимать лекарства?

– Нет, – что мой гнев на его упрямство заставил меня забыть, как низки двери в его доме. Если б не твое своевременное предупреждение, я бы сейчас страдал от того, что ударился головой. Только не говори об этом сеньоре, мальчик, – добавил он. – Не хочу ее беспокоить.

– Не скажу, господин.

– Исаак, ты почти ничего не ешь, – обеспокоенно сказала Юдифь. – Что случилось? Заболел?

– Нет, дорогая. Я совершенно здоров. Признаю, мой аппетит притупила жара, но больше ничто меня не мучит.

– Ты беспокоишься, – произнесла его жена.

– Я пребываю в превосходном здравии и расположении духа, – угрюмо ответил Исаак. – Или пребывал до последней минуты.

– Папа, ты беспокоишься? – спросила Мириам. – Почему?

– Я не беспокоюсь, дорогая, – резко ответил Исаак, – только вот ты слишком много прислушиваешься к чужим разговорам вместо того, чтобы заниматься своим делом.

Умолкшая Мириам принялась с огорченным видом крошить хлеб и бросать крошки птицам.

– Мириам, – сказала ее мать, – этот хлеб нужно есть самой, а не…

Их спас звон колокола. Юсуф поднялся со своего места на скамье и побежал открывать ворота. Вошла высокая женщина под густой вуалью и в темном платье.

– Можно мне поговорить с врачом? – спросила она и осталась стоять у ворот.

– Ракель, Мириам, – помогите Наоми убрать со стола, – сказала Юдифь, поднимаясь и давая понять, что обед окончен, хотя еда осталась нетронутой. – К вечеру нужно сделать еще многое, Наоми не сможет все успеть. Поживее!

Стол очень быстро был убран и перенесен в угол двора. Юдифь последовала за дочерьми на кухню, чтобы помочь в приготовлениях к субботе.

– Кто-нибудь заболел, сеньора? – спросил Исаак. – Сейчас соберу корзинку и…

– Нет, сеньор Исаак, никто не болен, – с беспокойством ответила женщина. – Я хотела поговорить с вами, вот и все.

– Тогда пойдемте к фонтану, поговорим. Выпьете чего-нибудь? День жаркий.

– Чашку воды, пожалуйста, сеньор Исаак. Ничего больше.

Юсуф поспешил принести холодной воды из фонтана.

– Спасибо, – негромко произнесла женщина и откинула вуаль, чтобы поднести чашу ко рту.

Тонкая, темная ткань, покрывавшая ее волосы, лицо и верхнюю часть платья, скрывала красивую женщину, широкоплечую, сильную, с темными глазами и румяным лицом. При виде ее лица Юсуф невольно сделал шаг назад.

Мальчик хорошо ее знал – гораздо лучше, чем она его. В дни бедности, когда он побирался на улицах Жироны, Юсуф не раз крал кусок-другой хлеба на кухне ее заведения.

– Матушка Родриге, – произнес он дрожащим голосом, уверенный, что она пришла наконец призвать его к ответу за те преступления.

– Так меня называют, – сказала женщина. – Мой муж Родриге, владелец таверны у реки. Но мое имя Ана.

– Так, сеньора Ана, вы пришли поговорить о своем муже?

Наступила долгая пауза.

– Юсуф, – сказал врач, – собери корзинку. Не забудь положить те лекарства, которые мы использовали утром.

– Да, господин, – нервно ответил мальчик, все еще ожидая удара. Зная матушку Родриге, он сомневался, что его присутствие удержит ее от жалоб учителю. Но она как будто потеряла к нему всякий интерес; оглядела двор, потом стены дома, словно собиралась построить себе точно такой же. Юсуф с облегчением решил, что он так изменился с тех пор, как вошел в этот двор – превратился из грязного уличного оборванца в вежливого, чистого, прилично одетого ученика значительного человека, – что матушка Родриге не узнала его. И побежал в кабинет учителя, приободренный этой уверенностью.

– Смышленый у вас парнишка, – сказала она. – Я видела его в городе.

– Он часто выполняет мои поручения, сеньора Ана. Очень надежный мальчик, – твердо сказал врач.

– Не сомневаюсь, сеньор Исаак, – сказала жена владельца таверны. – Но я осмелилась прийти к вам потому, что должна поговорить с вами о Баптисте, том человеке, которого нашли мертвым возле собора. В среду, если помните.

– Вы знали его, сеньора Ана?

– Знала. Он снял комнату в нашем доме, и мы, ну, скажем, стали друзьями. Возможно, он был не совсем честным, но приятным человеком. И во многих отношениях хорошим, – она приумолкла. – Смешил меня, хотя я думала, что разучилась смеяться.

– Тогда вы будете скучать по нему, – сказал Исаак. – Мне очень жаль.

– Он все равно собирался уходить, – сказала матушка Родриге, отмахнувшись от горя, которое, возможно, испытывала. – Вчера чуть свет. Расплатился по счету накануне вечером. Я собрала еды ему на дорогу и поднялась рано, чтобы приготовить ему завтрак, но когда пошла будить, в постели его не было. И он больше не вернулся. Потом я услышала, что он убит, и решила, что это как-то связано с вещью, которую он продавал.

– Что же это было? – спросил Исаак.

Но она пропустила его вопрос мимо ушей и продолжала рассказывать по-своему:

– У него был список людей, которым он пытался продать эту вещь…

– Длинный? – спросил врач.

– Нет, три или четыре имени.

– Простите, что перебил, – негромко произнес Исаак.

– Ничего, – ответила она. – Тогда, в ту последнюю ночь, он пошел навещать их всех, спрашивать, каким будет их последнее предложение. Разумеется, тот, кто предложил бы больше всех, получил бы ее. Уходил он, когда вечерня уже давно закончилась.

– И больше не возвращался?

– Кажется, я слышала, как он входил в дом и выходил, но, возможно, мне это приснилось. Я больше не видела его.

– Что он продавал?

– Чашу. Серебряную. Продавал как священный Грааль, – монотонно добавила она.

– И это был Грааль? – с любопытством спросил Исаак.

– Он и сам не знал, – ответила матушка Родриге. – Сказал мне, что человек, от которого он получил ее, верил, что да. А потом сказал, что, может, это Грааль. Сеньор Исаак, один из тех людей, к которым он ходил в последнюю ночь, очень хотел купить эту чашу, но у него не было золота, чтобы заплатить за нее, и он взял ее, перерезав Баптисте горло.

– Видели ее вы? – спросил врач.

– Да. До того как Баптиста решил, что держать ее в таверне небезопасно. Это была серебряная чаша – старая, притом в скверном состоянии. Очень простая, с сильными вмятинами. Потускневшая. Он не позволил мне почистить ее, сказал, что ей нужно выглядеть старой, а не блестящей.

– Вы касались ее?

– Касалась. Даже немного потерла рукавом, так скверно она выглядела. То, что говорят люди – сущая неправда, сеньор Исаак. Она не вредит никому. Я вполне здорова, только зла из-за Баптисты.

– Тогда почему вы пришли ко мне, сеньора Ана? Я ведь не могу избавить вас от злости.

– Сеньор Исаак, я слышала, что вы пытаетесь найти Грааль для епископа, и подумала, что вам может помочь мой рассказ о Баптисте. Меня беспокоит, что все говорят, будто ее взял сеньор Аструх, а я знаю, что в списке Баптисты его не было.

– А кто был? – спросил врач.

– Не могу сказать, сеньор Исаак. Я не видела списка. Да если б и видела, проку было бы мало, потому что я не умею читать и писать, умею только считать деньги. Цифры знаю, а в списке были только буквы, и он не читал мне его вслух.

– Тогда откуда вы знаете, что в нем не было сеньора Аструха?

– Потому что он еврей, – бесхитростно ответила она. – Баптиста сказал, что еврей или мавр заплатят за чашу только как за сосуд для питья. Он хотел больше. Поэтому евреев в списке Баптисты не было.

– Меня это не удивляет, – сухо произнес Исаак.

Матушка Родриге снова продолжала, будто слышала только собственный голос.

– Там были только богатые христиане – богатые и, как он надеялся, легковерные.

– Я все-таки остаюсь в недоумении, сеньора Ана. Почему вы пришли ко мне?

– Я не знаю сеньора Аструха. Он непьющий, а в банкирах у нас с Родриге нужды нет. Но по всему, что я видела и слышала, думаю, человек он честный. Меня разозлило бы, если б он несправедливо пострадал к радости своих врагов.

– Сеньора Ана, ваши чувства делают вам честь, – негромко сказал врач.

– Они не лучше и не хуже, чем у большинства людей, – сказала она. – Баптиста напомнил мне, как смеются. Я хочу, чтобы человек, который убил его, ответил за убийство, – она встала и опять закуталась в вуаль. – И я верю тому, что говорят люди – что вы можете добиться этого. Вот и все, что я хотела сказать, сеньор Исаак, – добавила она. – Если б я знала, кто убил его, то могла бы всадить острый нож ему между ребер, – сказала она со злобой. – И ваша помощь мне бы не потребовалась.