Текст книги "Успокоительное для грешника"

Автор книги: Кэролайн Роу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

Глава восемнадцатая

Праздник тела Христова. Четверг, 12 июня

Это был ясный, солнечный день, прохладный ветерок умерял жару. Превосходный день для праздника, и толпа горожан в лучших одеждах стекалась к собору на мессу.

Многим было любопытно, кто будет вести службу, еще более любопытно – кто станет читать проповедь вместо Его Преосвященства. Если отец Франсеск, то в основном проповедь будет исходить от самого епископа. Если кто-то другой – особенно не из числа сторонников Беренгера – это даст любопытные указания на то, чего ждать в ближайшие годы.

Никого не удивило, что службу вел отец Франсеск. Однако когда пришло время читать проповедь, он скромно сел в кресло среди других каноников. Ближайшая к кафедре дверь открылась, кто-то вошел и поднялся по ступеням на кафедру.

Для многих стал сильным потрясением – правда, не для Франсеска Монтерранеса и не для Берната – вид Беренгера де Круильеса, глядящего сверху вниз на своих прихожан.

Кто-то впоследствии говорил с радостным изумлением в голосе, что епископ походил на умирающего. Другим показалось, что он несколько бледен. Но все соглашались, что говорил он обычным твердым, звучным голосом – хорошо слышным в самых дальних уголках собора.

– Beatus vir qui non abiit in consolio imporium, – произнес он, и в голосе его звучала горечь. – Что означает, дети мои, блажен муж, который не ходит на совет нечестивых.

Епископ посмотрел на своих прихожан, взгляд его, казалось, проникал всем в душу.

– Дети мои, – продолжал он, – слушайте меня внимательно, прошу вас, и запоминайте, что я скажу. Среди нас ходит зло, смертоносное, словно чума, и двое уже стали его жертвами. Два человека в расцвете жизни. Один из них, уважаемый горожанин, был нам всем известен; другой был чужаком среди нас и заслуживал, хотя, возможно, и был грешником, нашей помощи и защиты.

Они погибли, потому что слишком многие из нас – из вас, стоящих здесь перед алтарем, – слушали дурные советы нечестивых – злых или глупых мужчин и женщин – вместо того, чтобы заткнуть уши и прислушиваться к своему, Богом данному благословенному здравому смыслу.

Сегодня мы отмечаем великое таинство жертвоприношения Тела нашего Господа. Изначально я собирался говорить об этом священнейшем из жертвоприношений, но эти слова были вырваны у меня из уст деяниями иных сил.

Прихожане с неловкостью замялись.

– Кое-кто говорит, что она здесь, – произнес он обычным тоном, однако голос его был слышен у западной двери. – Сейчас, в нашем городе, – добавил он, повысив голос. – Эта чаша, священная чаша, Грааль, в которой Господь наш принес себя в жертву перед своими учениками [3]3
  «И взяв чашу и благодарив, подал им и сказал: пейте из нее все; ибо сие есть Кровь Моя нового завета, за многих изливаемая во оставление грехов». Матф., глава 26, стих. 27–28.


[Закрыть]. Среди вас есть те, кто говорит, что эта священнейшая из реликвий находится здесь. И что она сеет зло вокруг себя. И они говорили не только это. Успокойтесь, дети. Я слышал все, что говорят грешные и глупые. Что Грааль может принести власть и неслыханное богатство, что он может менять обличье, чтобы его не коснулись недостойные руки, что он может убивать.

То, что говорят они – ложь, одна ложь. Подумайте сами. Я должен поверить, что чаша, вмещавшая в себя жертву нашего Господа, представляет собой камень алхимика? Что это волшебная палочка? Огонь шарлатана на рыночной площади? Или языческий идол? Если да, то Грааль поистине попал в руки сатаны, а поверить в это я не могу.

Вам достаточно знать, что эта священная чаша в безопасности. Она находится среди высоких и далеких гор; ее охраняют ревностные, заботливые монахи. Она была перенесена туда во время вторжения неверных, ради сохранения. И остается там, охраняемая толстыми стенами и горячими молитвами.

В городе нет никакой ужасающей священной реликвии, угрожающей вашей жизни и безопасности или сулящей неизмеримые богатство и власть. Уверяю вас, дети мои, такие верования нечестивы! Я не потерплю их в своей епархии.

Епископ повернулся к алтарю, негромко произнес: «In nomine Patris, et filii et Spiritus Sancti. Amen» [4]4
  Во имя отца и сына и святого духа. Аминь (лат).


[Закрыть], и быстро вышел в ту дверь, в которую вошел.

Большинство прихожан нашло эту проповедь интересной, хотя не поверило ни единому ее слову. Однако большую часть дня люди говорили о том, что прочел ее сам Беренгер.

Глава девятнадцатая

Во второй половине дня в доме врача царила тишина. С обеденного стола убрали, близнецы играли в одну из самых спокойных своих игр. Юсуф незаметно ускользнул, а Ракель во время обеда внезапно ушла в свою комнату, оставив родителей во дворе одних. Даже кошка спала, свернувшись клубком на скамье подле Исаака.

– Исаак, – сказала ему жена, – ты должен что-то сделать с Ракелью.

– Что с ней нужно делать? – спросил отец девушки.

– В последние дни она в дурном настроении, – ответила ее мать. – Стоит мне пожурить ее, она огрызается, как бродячая собака. И за обедом ничего не ест. Наоми очень расстроена.

– Этому наверняка есть причина, – спокойно сказал Исаак. – Может быть, даже хорошая. На твоем месте, Юдифь, я бы не обращал на это внимания.

– На нее это так непохоже. Может, она больна?

– Для больной, дорогая моя, они ходит слишком быстро. Оставь ее, посмотрим, не вернется ли к ней обычное настроение.

Ракель лежала на кровати, глядя на толстые потолочные балки, и думала, надолго ли ее оставят в покое. Посреди обеда, стремясь уединиться, она пробормотала какие-то извинения и выбежала из-за стола, но теперь, добившись своей цели, не была уверена, что хочет оставаться наедине со своими мыслями.

За обедом она упорно смотрела на красиво лежавшую на тарелке запеченную рыбу – одно из лучших блюд Наоми с острой фаршировкой и кисло-сладким соусом – и старалась убедить себя, что ничего важного утром не произошло. Молодой человек, которым она не интересовалась, но который ухаживал за ней, перенес внимание на дочку торговца тканями с большими коровьими глазами и полным отсутствием благоразумия, в голове у которой никогда не бывало больше двух мыслей – как причесаться без помощи материнской служанки и какое платье надеть.

Ракель подняла ложкой кусочек плававшей в соусе рыбы, поднесла ко рту, а потом опустила снова. Как он мог? Безмозглое существо – христианка – неспособное позаботиться о себе, как младенец. При этой мысли она почувствовала, что глаза ее наполняются слезами, и выбежала из-за стола.

Уединение в комнате не помогало. Унизительная правда заключалась в том, что ее волновало поведение Даниеля, то, что он обратил свое внимание на другую. Очень волновало. Ей в ее надменности не приходило в голову, что она может уступить его другой, более щедрой на улыбки и внимание. Она все время предполагала, что, если не появится кто-то более интересный, она выйдет замуж за Даниеля, и он будет очень благодарен ей за то, что она снизошла до него.

То, как незамужние подруги и знакомые поглядывали на Даниеля, веселило и радовало ее. Какой она была дурой! Любая другая восприняла бы это как предостережение. Никогда она не была так рассержена и обеспокоена, в тот момент, когда по велению долга занималась маленькой сеньорой Лаурой и была вынуждена терпеливо слушать ее болтовню о том, какой Даниель обаятельный. Велась болтовня наверняка со злым умыслом. Живя в городе, где простая кухонная служанка не может завести ухажера без того, чтобы все не обсуждали этого, Лаура прекрасно знала, что Даниель был привязан к Ракели.

Или не был? Что, если он никогда особенно не интересовался ею? Если он позволял дяде и тете подталкивать себя к ней, они были бы довольны этим браком, потому что он объединил бы уже дружественные семьи и принес бы их племяннику богатое приданое? Щеки ее вспыхнули, она перевернулась, уткнулась лицом в подушку и заплакала.

Покой во дворе нарушил звон колокола у ворот.

– Кто это может быть в такой час? – раздраженно спросила Юдифь.

– Я думаю, друг, – ответил Исаак. – Судя по спокойному поведению кошки.

Кошка открыла один золотистый глаз, дернула ухом в сторону ворот и снова задремала.

– Это Даниель, – сказала Юдифь, встала и направилась к воротам. – Я впущу его. Он может пол дня звонить, пока Ибрагим его услышит. Входи, Даниель. Надеюсь, все здоровы?

– Совершенно здоровы, сеньора Юдифь, – ответил молодой человек. – Простите, пожалуйста, что нарушил ваш покой, но я пришел повидать сеньора Исаака по одному незначительному делу.

– Ничего, – ответила Юдифь, воспитание не позволяло ей оставаться во дворе после такого недвусмысленного намека. – Прошу извинить меня. У меня много дел. Возможно, мы сможет поговорить потом, – негромко сказала она, быстро поднялась по лестнице и села там, откуда могла слышать разговор.

– Мама! Кто там? – спросила Ракель, открыв дверь своей комнаты.

– Просто-напросто Даниель, дорогая, – ответила Юдифь. – Пришел поговорить с твоим папой по какому-то делу.

– А, – произнесла Ракель. Закрыла дверь и снова бросилась на кровать.

– Сеньор Исаак, приношу прощения, – сказал Даниель. Если он и надеялся увидеть Ракель, сидящую с другими членами семьи, то не подал вида. – Прошло несколько дней с тех пор, как я побывал в монастыре. Я собирался сразу же рассказать вам, что там узнал, но всякий раз, когда приходил, было невозможно поговорить с глазу на глаз. Вы занятой человек, сеньор Исаак, – уныло добавил он.

– Я не беспокоился об этом, – ответил врач. – Твои подвиги хорошо известны.

– Какие?

– К примеру, ты очень долго разговаривал с братом Жуакином. Дон Видаль де Бланес упомянул об этом епископу.

– Неужели? – сказал Даниель. – Я думал, что был более осторожным.

– Даниель, я удивляюсь, – недовольно сказал Исаак. – Уж ты-то должен знать, как быстро расходятся новости и слухи в маленькой общине. Думаю, монах даже чихнуть не может, чтобы от силы через час это не стало известно всем.

– Но они как будто почти не разговаривают друг с другом! – сказал Даниель. – Ну, что ж – простите, если стал причиной неприятностей. Но все же позвольте рассказать вам о том визите.

– Конечно, рассказывай.

– Когда я закончил дела с настоятелем – у него ушла всего минута, сеньор Исаак, чтобы примерить перчатки и сказать, что он доволен ими – я спросил монаха, который привел меня в его кабинет, как себя чувствует молодой Жуакин. Объяснил, что встречался с ним в доме сеньора Гвалтера, и сказал, что всем интересно, как у него дела. Постарался задать вопрос небрежно – словно спрашиваю из простой любезности, а не из любопытства. Видимо, у меня это получилось плохо, – добавил он.

– И ты получил ответ? – спросил врач.

– Можно сказать так, – ответил Даниель. – Мы шли по монастырю, и этот брат указал мне на монаха, работавшего в небольшом декоративном садике в центре. Сказал: «Вот он. Ступня его зажила, но он все еще какой-то странный. С цветами обращаться умеет». Потом сказал, что привратник выпустит меня, и ушел. Сперва я счел это очень странным, потом я решил, что он тактично позволил мне поговорить с братом Жуакином. И я подошел к нему.

– У тебя получился разговор с ним?

– Да, – ответил Даниель. – Пожалуй. Однако это был очень странный разговор.

Он умолк.

– Даниель, – спросил Исаак, выждав подобающее время, – ты передашь мне, что говорил Жуакин?

– Конечно, сеньор Исаак, – поспешно ответил молодой человек. – Только это был очень странный разговор, – повторил он.

– Все-таки расскажи, Даниель.

– Казалось, он совершенно не интересуется своим здоровьем. Когда я спросил его о ступне, он посмотрел на нее и покачал головой. Не так, будто она беспокоила его, а словно бы не думал о своих ступнях годами. Я мог бы так посмотреть, если б вы спросили, как дела у меня с бровями.

– Интересно, – сказал Исаак.

– А потом я спросил, не собирается ли он вернуться в свой монастырь в горах. Ну… собственно, сперва я спросил, где этот монастырь находится. Он как будто бы не знал, сеньор Исаак, – сказал Даниель с недоумением. – Покачал головой и ответил, что сажал цветы, когда я спросил его о монастыре. Когда я спросил снова, он неожиданно заговорил. «Я должен вернуться в горы, – сказал он, – это единственное место, где она будет защищена от плохих людей. Я должен доставить ее обратно в горы. Ей здесь плохо». Я был поражен, как вы можете представить, и спросил, о ком он говорит. Жуакин уставился на меня. Наконец ответил: «О чаше». И тогда я спросил, у него ли она.

– Вы были одни, вас никто не подслушивал? – спросил Исаак.

– Мы находились в центре садика, разговаривали негромко, – ответил Даниель. – У Жуакина очень тихий голос. На людной улице его не расслышишь. Так что если даже монахи прятались в монастыре, не думаю, чтобы они могли нас подслушать.

– Я не был бы совершенно в этом уверен, – сказал врач.

– Может быть, и нет, сеньор Исаак, – заговорил Даниель с несколько смущенным видом. – Однако долгое время спустя – разговаривая с Жуакином, нужно набраться терпения – он сказал: «У меня ее нет. У меня забрали все, когда я был болен, но чаши у меня не было». Потом очень серьезно посмотрел на меня и сказал: «Я знаю, где она. Я всегда знаю, где она». Он говорил так мягко и так искренне, сеньор Исаак, что я почти поверил ему.

– И это все?

– Нет, – ответил Даниель. – Зайдя так далеко, я решил, что могу спросить его о чаше. И спросил, правда ли, что она опасна в руках грешника. Он ответил, что она священная, добрая и никому не причинит зла, но он должен отнести ее в горы, где она будет в безопасности. После этого, о чем бы я его ни спрашивал, я получал тот же ответ и в конце концов сдался.

– И это все?

– Все, что имеет какой-то интерес, сеньор Исаак.

– Даниель, расскажи все, что помнишь. Мне хотелось бы узнать и незначительные подробности.

– Как хотите, сеньор Исаак. Временами он говорил слишком уж сбивчиво, но я постараюсь. Я пожелал ему доброго пути. Жуакин ответил, что он уже почти готов к уходу, но не может пуститься в путь, пока луна очень яркая. Он был совершенно помешанным, сеньор Исаак, потому что тогда на нас весело светило утреннее солнце. Я согласился, что это было бы трудно – что еще можно было сказать? – и ушел, потому что из монастыря вышли несколько монахов, мне пришло в голову, что они могли заинтересоваться, о чем мы говорим.

– Они заинтересовались, – сказал Исаак. – Но гораздо меньше, чем я. Мне бы хотелось поговорить с этим парнем.

Он поднялся и стал медленно расхаживать по двору.

– Но, боюсь, скоро для этого станет слишком поздно.

Позади них лязгнули ворота, потом послышались легкие шаги по камням двора.

– Это вернулся Юсуф, – сказал Даниель.

– Господин, – спросил мальчик, – я был вам нужен? Вы сказали мне, что хотите отдохнуть…

– Я отдыхал, Юсуф. Нужен ты мне не был.

– Я вернулся так быстро, потому что получил сообщение для вас, – сказал мальчик, протягивая квадратик сложенной бумаги.

Исаак осторожно пощупал его. Он был запечатан воском, но знаки на печати были неразборчивы.

– Кто-то хочет встретиться со мной, – сказал врач, – но в такой тайне, что запечатал письмо изо всей силы. И как он думает, кто его прочтет?

– Я не должен больше вмешиваться в ваши дела, – сказал Даниель, поднимаясь на ноги.

– Спасибо, Даниель, – сказал хозяин дома – Мне было очень интересно то, что ты рассказал.

– До вечера, сеньор Исаак, – сказал молодой человек и ушел.

Исаак сломал печать, провел пальцами по поверхности бумаги и отдал ее Юсуфу.

– Там что-то написано, господин, – сказал мальчик.

– Прочесть можешь?

– Да, – неторопливо ответил Юсуф. – Надеюсь. Но буквы неразборчивы.

– Тогда позови Ракель, – сказал Исаак. – Вдвоем вы сможете разобрать написанное.

– Читать трудно, папа, – сказала успокоившаяся Ракель. Она умылась, но была рада, что может избежать внимательного взгляда матери. – Чернила бледные, перо отвратительное, почерк ужасный. К счастью, письмо короткое.

– Сможешь прочесть его? – спросил Исаак. – Признаюсь, мне не терпится узнать, что есть в письме, кроме неразборчивого почерка.

– Извини, папа. Оно начинается: «Уважаемый сеньор Исаак. Простите этот срочный вызов, но если… – Ракель умолкла, разбирая следующее слово. – Если возможно, приходите в мой дом между закатом солнца и восходом луны, со… – Она снова сделала паузу. – Кажется, тут написано: «со всей возможной осторожностью. Грааль найден, и мне нужен ваш совет. Если вы преподнесете чашу Его Преосвященству в знак доброй воли, это может оказаться значительным шагом на пути к примирению между вами. Подписано «Висенс», – сказала Ракель, возвращая письмо отцу.

– Висенс, – сказал Юсуф. – Этого не может быть.

– Почему ты так говоришь? – спросил Исаак.

– Не могу поверить, что сеньор Висенс может совершить такой дурной поступок.

– Какой? – спросил врач.

– Ну, как же – разумеется, похитить Грааль, – ответил мальчик. – Возможно, и деньги. А также убить сеньора Гвалтера. Разве он не говорит, что это дело его рук?

– Нет, здесь не говорит, – сказала Ракель, указывая на открытую страницу. – Ты не пойдешь к нему, правда, папа?

– Дорогая моя, я не отказался бы от этой встречи за все золото Арагона. Разумеется, мы пойдем.

– Мы? – переспросила Ракель.

– Ты нет, дорогая моя. Мы с Юсуфом. Но перед этим я должен нанести визит. Пошли, Юсуф. До заката нам нужно многое сделать.

– За последний час я получил два свидетельства, Ваше Преосвященство, – сказал Исаак. – Сообщение о содержании разговора и письмо. Оно у меня с собой; я получил его вскоре после обеда. Подумал, что вам захочется его увидеть.

Беренгер взял у врача письмо, взглянул на него, чуть отдалил от лица и взглянул снова.

– Оно очень скверно написано, Исаак, – сказал он, – и таким мелким почерком, что я не могу разобрать. Бернат!

Секретарь открыл дверь из кабинета.

– Да, Ваше Преосвященство? – спросил он.

– Прочти его вслух, – сказал епископ, закрыв глаза и откидываясь на подушки.

– Оно очень скверно…

– Мы знаем это, Бернат. Читай.

– Читаю, Ваше Преосвященство, – сказал секретарь и прочел его с легкостью человека, привыкшего читать самые неразборчивые почерки.

– Его написал Висенс? – спросил Беренгер.

– Не знаю, – ответил Бернат. – Не узнаю его руку.

– Я сомневаюсь в этом. Висенс не так глуп, чтобы подумать, будто от меня можно откупиться подложным Граалем.

– Я тоже очень сомневаюсь, что его написал Висенс, – сказал Исаак.

– Почему?

– Просто потому, что оно подписано именем Висенс, однако человек, который отправил его, постарался скрыть свою личность. К чему такая скрытность, если передаешь подписанное письмо?

– Юсуф, кто дал его тебе? – спросил Беренгер.

– Какой-то деревенский неряха, Ваше Преосвященство, – ответил мальчик. – Крестьянин.

– И как выглядит этот деревенский неряха? – спросил епископ.

– Высокий, широкоплечий, широкогрудый, Ваше Преосвященство. У него рыжевато-каштановые волосы, поредевшие на темени.

– Что еще? – спросил Беренгер.

– Несколько дней назад он чисто выбрился, Ваше Преосвященство, но борода отрастает снова. Нос у него большой, искривленный – словно был сломан. Глаза карие, темно-карие. Впалые щеки и раздвоенный подбородок. На нем было коричневое платье, поношенное и грязное, на ногах веревочные сандалии. Лицо и руки загорелые, и он грязный. От него дурно пахнет.

– Чем, Юсуф? – спросил Исаак.

– Скотным двором, господин, – ответил мальчик. – Свиньями и курами. И на левой руке у него длинный белый шрам. Нет – шрам был по левую сторону от меня – на правой.

– У меня такое чувство, что я знаю его лучше, чем свою любимую мать, – сказал Беренгер. – Хотя в твоем описании, Юсуф, он не особенно привлекателен.

– Похоже, это простой работник с фермы, – сказал Бернат. – Вне всякого сомнения, довольно честный. Кто-то дал ему монетку, чтобы он отнес письмо.

– Возможно, ты прав, Бернат. Но, думаю, нужно скрытно поискать его. Раздвоенный подбородок и шрам на правой руке легко обнаружить.

– Конечно, Ваше Преосвященство, – сказал Бернат. И почти бесшумно вышел. Но не успел разговор возобновиться, как он вернулся. – Я послал за капитаном стражи, Ваше Преосвященство.

– Исаак, у меня есть новость, которая может заинтересовать вас, – сказал Беренгер, пока они ждали стражников.

– Какая же, Ваше Преосвященство?

– Она касается одного из ваших пациентов. Того, которого обнаружил Гвалтер и привез в город. Жуакина. Он скрылся.

– Скрылся, Ваше Преосвященство?

– Ушел сегодня утром, сказав одному из братьев, что идет на рынок – это странно, потому что денег у него не было. И не вернулся.

– Я опасался этого, – сказал Исаак.

– Что он пойдет на рынок? – спросил Беренгер.

– Нет, Ваше Преосвященство. Что он может сегодня уйти. Нужно было постараться поговорить с ним, пока существовала такая возможность.

– Не понимаю, зачем, – сказал епископ.

– Он мог сказать кое-что интересное. Дон Видаль расстроен?

– Дон Видаль испытывает облегчение. Хотя все же несколько раздосадован. Кажется, я говорил вам, что он писал монахам в Сан-Льоренте, спрашивал, не исчез ли у них брат Жуакин. Кажется, они даже не слышали о таком брате. Он определенно не из того монастыря.

– Тогда кто он? – сказал Исаак. – Ваше Преосвященство, я тоже получил любопытные сведения о брате Жуакине. Юный Даниель наконец улучил минуту, чтобы передать мне суть их разговора. – И, стараясь быть точным, повторил то, что слышал от Даниеля. – Думаю, он собирается идти ночью.

– Тогда выберет темное время, – сказал Беренгер. – Луна сейчас на ущербе и взойдет очень поздно.

– Между заутреней и обедней, Ваше Преосвященство, – сказал Исаак.

– Где он сейчас? – произнес епископ. – В городе у Жуакина нет друзей, которые его приютят. Гвалтер убит, а его вдова не питает добрых чувств к этому парню.

– Думаю, прячется где-нибудь, – сказал Бернат.

– Я начинаю сожалеть, что упомянул о нем, – сказал Беренгер. – Исаак, давайте сыграем в шахматы, пока мы ждем возвращения стражников.

Исаак отправил Юсуфа домой с поручением сказать жене, что их не будет дома этой ночью, и стал играть в шахматы с епископом.

Вскоре после начала поисков стражники обнаружили работника, который доставил письмо, сидящим неподалеку с кувшином вина. Сказать им он мог очень мало.

– Я знаю его, Ваше Преосвященство, – сказал сержант, когда вернулся с докладом к епископу. – И готов поклясться, что он честен. Он сказал мне, что какая-то девушка, чья-то служанка, дала ему запечатанную бумагу и пять монет, чтобы он отыскал Юсуфа и отдал бумагу ему. Найти Юсуфа оказалось нетрудно, потому что он стоял на другой стороне площади. Но когда мальчик спросил, кто дал ему письмо, он заволновался. Плата за такое простое поручение была слишком щедрой, и он подумал, что сделал что-то не так. Я спросил его о служанке, но он сказал о ее внешности только то, что она очень юная – почти ребенок, что на ней был фартук и что у нее темные вьющиеся волосы. Она убежала прежде, чем он успел ее о чем-то спросить.

– Он пошел за ней? – спросил Беренгер.

– Нет, к сожалению, – сухо ответил сержант. – Пошел к матушке Бенедикте, чтобы оправиться от испуга, потому что у него было пять монет. Он уже истратил две на вино и какую-то еду. Я дал ему еще одну и сказал, чтобы он отнес деньги жене. Но не задержался, чтобы убедиться, что он так и сделает.

– Превосходная работа, сержант, – сказал Беренгер и повернулся к капитану. – Теперь пора обдумать то, что содержится в этом письме.

– И вопрос о Жуакине и ночной темноте, – добавил Исаак. – Я думаю, это связано со всем произошедшим после появления юного монаха. Монах он или нет, не так уж важно.

Капитан посмотрел на одного, потом на другого.

– Конечно, Ваше Преосвященство, сеньор Исаак. Давайте непременно подумаем о ночной темноте.