Текст книги "Успокоительное для грешника"

Автор книги: Кэролайн Роу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Глава двадцать шестая

Когда спасательный отряд проходил мимо ворот еврейского квартала, сержант и один из стражников проводили Ракель к дому врача. Мать ее, мучимая беспокойством, ждала во дворе новостей. Она подняла фонарь, направив свет на лицо и одежду дочери. И ахнула.

– Ракель, что с тобой случилось?

– Ничего, мама, – ответила девушка. – Мы все целы и невредимы. Нашли Юсуфа. А это просто грязь. У меня все благополучно, а голова Даниеля…

Она сглотнула, уткнулась лицом в плечо матери и заплакала.

– Ну и прекрасно, – сказала Юдифь, похлопывая ее по плечу. – Я рада, что ни с кем ничего не случилось. Иди, выпей чего-нибудь горячего, поговорим об этом утром. Спасибо, сержант, – обратилась она к нему. – Угостить вас чем-нибудь?

– Нет, спасибо, сеньора Юдифь. К сожалению, меня ждут во дворце.

– А что мой муж и мальчик?

– Вскоре они будут здесь, – успокоил ее сержант.

Несмотря на оптимистичное обещание сержанта, остальным участникам этого долгого ночного приключения суждено было еще какое-то время не ложиться в постель. Они расселись вокруг стола в епископском дворце, и каким бы волшебством ни управлялись такие кухни, как у епископа Жироны, еда – горячий суп, холодное мясо, фрукты и хлеб – появилась перед ними чудесным образом, несмотря на ночной час. Юсуф не ел с полудня и отдавал должное всему в пределах его досягаемости. Даниель, смертельно усталый и неважно себя чувствующий, пытался связно рассказать о том, что пережил этой ночью.

– Думаю, – сказал он, завершая рассказ, – что только благодаря счастливой случайности Себастьян не заколол меня кинжалом.

– Почему вы говорите так, сеньор Даниель? – спросил Бернат.

– Я кожей ощутил острие, когда этот человек оступился. Он вскрикнул и упал, выронив оружие.

– Это не совсем случайность, – сказал Юсуф с набитым ртом. Проглотил. – Тут не было ничего особенного, – добавил он извиняющимся тоном, оружия у меня не было, и я не мог придумать ничего другого.

– Что ты имеешь в виду? – нетвердым голосом спросил Даниель.

– Вот что, – ответил Юсуф с недовольным видом. – Он, казалось, вот-вот убьет вас, и он слишком сильный, чтобы я мог повалить его на землю голыми руками. Я бросил ему в лицо горсть земли, и, видимо, кое-что попало в глаза.

– Юсуф, этого оказалось достаточно. Я обязан тебе жизнью, – сказал Даниель.

– Раз так, – проговорил Беренгер, – нам нужно проявить заботу. Донесите молодого человека до постели со всей заботливостью и усердием, – распорядился он, махнув рукой, и снова повернулся к собравшимся.

И когда Даниеля несли на носилках домой под опеку его тети Дольсы, а писцы записывали показания остальных свидетелей, Ракель с ужасом глядела в зеркало при свете свечи на грязь, слезы и пот, смешавшиеся на ее лице.

– Неудивительно, – сказала девушка своей единственной свидетельнице, ночи, – что он не узнал меня.

Тем временем в скудном свете заходящей луны Жуакин шел широким, уверенным шагом, глядя то на звезды, по которым ориентировался, то на землю под ногами.

Время от времени путь Жуакина пересекался с людьми, у которых были свои причины выйти ночью за город. Его никто не замечал. Лишь ночные существа выдели, как он идет, и шумели немного громче, когда он шел среди них.

Епископ уютно сидел со своим врачом в тенистом уголке своего сада.

– Себастьян, – сказал Беренгер. – Никто не мог ожидать от него такого. Он казался смирным. Жадным, неприятным, но не головорезом.

– Полагаю, ему помогал один его старый слуга, – сказал врач. – Ваше Преосвященство помнит человека, которого называли Буйный Марк?

– Помню, – угрюмо сказал епископ. – Тот день, когда он бежал из епархии, был радостным для всех.

– Если я не ошибаюсь, он вернулся, – сказал Исаак и сделала паузу, потому что слуга принес им кувшин холодного питья. – И его сильные руки наверняка были очень нужны сеньору Себастьяну. Однако, несмотря на всего его жалобы и плохое пищеварение, Себастьян силен.

– Маленький Юсуф очень возмущался этим, – сказал со смехом епископ. – Казалось, считал, что с его стороны непорядочно быть таким сильным. Однако, мой друг, я не понимаю, как мог такой человек, как Себастьян, пойти на столь жестокие преступления.

– Но Ваше Преосвященство знает, что происхождение и воспитание не гарантируют добродетели, – заговорил врач. – У меня не возникло никаких подозрений. Я тоже считал его незначительным человеком, – добавил он с сожалением. – А ведь именно я должен был бы сразу о нем подумать. Богатый человек, он постоянно жаловался на то, как страдает из-за бедности; я знал о его жадности по тому, как он обходился со своими несчастными слугами. По его мнению, все остальные были богаче его и жили лучше. Но он тратил немало золота на то, чего хотел.

– Он много тратил на провидцев и астрологов…

– И на врачей, Ваше Преосвященство. Не упускате этого из виду. Хотя охотно отказался бы платить нам гонорар, если б счел это возможным.

– Вы отказались бы посетить больного, который не может заплатить вам гонорар? – спросил епископ. – Не ждал от вас этого.

– Если это человек бедный или недавно потерпел неудачу, я бы не думал о гонораре. Но если это богатый скупец, как Себастьян? Думаю, Ваше Преосвященство, что я бы настоял на получении справедливого гонорара, если он хочет, чтобы я снова посетил его, – сказал со смехом врач.

– И, значит, Себастьян всегда платил?

– Да, Ваше Преосвященство. Но я не надеялся его излечить. Себастьян страдал от болезни, которая моему лечению не поддается. Его мучила страсть – к женщинам, к вниманию, к золоту, к власти. Это ужасная слабость. И, страдая таким образом, он поверил утверждениям Баптисты, что эта чаша принесет ему несказанное богатство. И верил пугающим слухам о ее смертоносных силах.

– Их распространял один из моих каноников, – сказал Беренгер. – Он утверждает, что с самыми лучшими намерениями.

– Должно быть, Себастьяна очень раздражало, что Баптиста требовал за чашу золота.

– Вы по-прежнему думаете, что он один заманил Гвалтера, убил его и похитил деньги? Баптиста к этому никакого отношения не имел?

– Думаю, что да. Гвалтер не умел молчать о том, что его волновало. Когда Себастьян узнал, что он готов заплатить за чашу целое состояние, то, видимо, расставил ему ловушку.

– С помощью Буйного Марка.

– Несомненно, Ваше Преосвященство. – Исаак сделал паузу. – В конце концов, если они были партнерами, Баптиста ожидал бы смерти Гвалтера и не спешил бы прятать чашу. Он понимал, что Гвалтера кто-то убил ради чаши или денег. В ту ночь, когда погиб, он собирался уйти из города в страхе за свою жизнь. Но Себастьян опередил его.

– Но к этому времени у него чаши при себе не было.

– Судя по тому, что говорил Себастьян, у них был разговор о чаше до смерти Баптисты – то ли ранее в тот день, то ли перед убийством. Не знаю. Себастьян пришел к убеждению, что я знаю, где чаша, и могу обуздать ее губительные силы. Он считал, что Юсуф сообщник Баптисты, и предполагал, что мальчик поделился со мной тем, что знал.

– Бедный Юсуф, – сказал Беренгер. – Думаю, он больше интересуется лошадьми, чем волшебством. Но кое-кто думает, что мавританский мальчик должен знать такие секреты. Поэтому Себастьян и приготовил ловушку для вас обоих на том холме.

– Где мы должны были найти для него чашу, – сказал Исаак.

– И научить безопасному обращению с ней, – сказал епископ. – Потом, думаю, вас бы тихо убил Марк, – добавил он. – Вам повезло, что этот негодяй решил удрать.

Епископа прервало негромкое покашливание.

– Да, Бернат, – сказал Беренгер тоном терпеливого мученика.

– Ваше Преосвященство, можно на минутку прервать ваш разговор? – спросил секретарь, оживленно подходя к ним под деревья.

– Конечно, Бернат? В чем дело?

– Нашли слугу Себастьяна.

– Отлично. Пусть его приведут во дворец. Я бы хотел задать ему несколько вопросов.

– Боюсь, это уже невозможно, Ваше Преосвященство. Его нашли у подножья небольшого обрыва. Видимо, он споткнулся в темноте и упал.

– Он мертв? – спросил епископ.

– Мертв, Ваше Преосвященство.

– В таком случае неудивительно, что он не пришел на свист Себастьяна, – сказал врач. – Мне говорили, что прошлая ночь была очень темной. Известно, кто он?

– Сержант стражи опознал его как Марка, причинявшего неприятности наглеца, бывшего слугу Себастьяна. Несколько лет назад он покинул город.

– Прошлой ночью мы слышали громкий стук, – сказал Исак. – Перед полуночным звоном колоколов. Что-то упало. Я решил, что лиса напала на зайца, но это мог быть и человек, споткнувшийся в темноте и упавший.

– Этот человек кричал, падая?

– Нет, Ваше Преосвященство.

– Странно, – сказал Беренгер. – Мало кто падает молча, зная, что умрет.

– Если они не мертвы уже, Ваше Преосвященство, – сказал Бернат.

– Да, – сказал Исаак. – Это не так уже часто бывает, верно?

– У него сильный ушиб на темени, – сказал Бернат. – Сержант подумал, не ударил ли его кто по голове, а потом толкнул вниз. По мнению сержанта, тот, кто это сделал, оказал человечеству большую услугу.

– Это был не я, Ваше Преосвященство, – беспечно сказал Исаак. – И не Ракель.

– Я бы не подумал на вас, – сказал Беренгер. – А Юсуф был крепко связан. Я видел следы.

– Да, мне так сказали. Я обнаружил сегодня утром на его запястьях следы веревки.

– И если сеньор Даниель не ударял его по голове, – сказал Бернат, – а потом не бросил вниз, тогда кто ударил его?

– Даниель, как будто, долго пролежал без сознания, – сказал Исаак.

– Может, на холме с вами был еще кто-то, сеньор Исаак, – заговорил секретарь. – Человек, который – возможно – увидел, что сеньор Даниель подвергся нападению, и пришел ему на помощь. Может быть, он ударил нападавшего по голове, а когда понял, что тот мертв, избавился от него самым простым способом.

– Так полагает добрый сержант? – спросил Беренгер.

– Он предположил такую возможность, – ответил Бернат. – И только.

– Там мог быть еще один человек, – сказал Исаак. – Я слышал шаги нескольких людей.

– Может, это тот, кто сделал подушку под голову сеньора Даниеля? И поставил рядом с ним его фонарь? – спросил епископ.

Ему никто не ответил.

– Кто-то раскопал ту яму и забрал то, что в ней было, – сказал Бернат.

– Совершенно верно, – сказал Исаак. – Кто-то раскопал. Если только не животное. Животные роют норы.

– Возможно, – сказал Беренгер. – Кстати, сеньор Исаак, как вы оказались так близко к тому месту в лесу?

– Вы спрашиваете, не привел ли нас туда какой-то таинственный незнакомец? Право, нет, Ваше Преосвященство, – ответил врач и засмеялся.

– Бернат, я совершенно уверен, что этому существует простое объяснение, только мы его не знаем. А теперь я должен написать Его Величеству, – бодро сказал Беренгер. – Хотя, видит Бог, мне этого не хочется.

– Его Величество рассердится, Ваше Преосвященство? – спросил Исаак.

– Да, – ответил епископ. – Нужно либо убедить мальчика быть поосторожнее, либо научить его защищаться. Возможно, ему нужен охранник, – задумчиво произнес он.

– Думаю, он заставит охранника погоняться за собой, – сказал секретарь.

– Ты, несомненно, прав, Бернат, – сказал Беренгер. – Тяжело думать, как часто ты бываешь прав. Но можешь оставить нас, пока я не буду готов писать это письмо. Нам нужно еще о многом поговорить.

– Похоже, Ваше Преосвященство на удивление спокойны, несмотря на создавшееся положение, – сказал врач.

– Да, сеньор Исаак, – ответил епископ. – Как вы правильно заметили, на удивление. Я крепко проспал остаток ночи и проснулся в добром здравии. Уверен потому, что эта злополучная чаша исчезла вместе со всеми ее проблемами. Отправилась в другое место, за пределы моей епархии, мучить кого-то другого.

– Думаю, она уже далеко, – сказал Исаак. – Как и ее хранитель.

– Хранитель? – переспросил Беренгер. – А, вы имеете в виду Жуакина. Пожалуй, он чувствует себя ее хранителем. Человек он во многих отношениях странный. Вы знали, что Жуакин боится луны?

– Правда?

– Когда он в первый раз покинул монастырь без разрешения, он сказал братьям, которые были посланы за ним, что рад их видеть, потому что голоден и боится находиться под открытым небом при полной луне. Я подумал, что странно парню с гор бояться луны.

– Видимо, люди были недобры к нему, – заговорил Исаак. – И он предпочитал идти под покровом темноты, когда луна неполная. Жуакин наверняка хорошо ориентируется по звездам, и могу вас уверить, что он мог увидеть прошлой ночью злодеев раньше, чем они его. Жуакин совершенно невинный человек, Ваше Преосвященство. Воплощение невинности.

– Невинный, сеньор Исаак? Слишком невинный, чтобы убить человека?

Исаак обдумал этот вопрос.

– Да, – сказал он наконец. – Разве что это нужно для спасения другого.

– Сержант очень опытный и умный командир, – помолчав, сказал Беренгер. – Юный Даниель хороший человек, Буйный Марк хорошим не был. Если возникла необходимость делать между ними выбор…

– И Господь избавил нас, Ваше Преосвященство, от такого выбора, – сказал Исаак.

– Не нам судить тех, на чью долю выпало выбирать, – сказал епископ. – За что я приношу Ему благодарность. – Умолк, будто задумавшись. – Если пошлю за шахматами, сыграете со мной?

– С большим удовольствием, Ваше Преосвященство.

Во дворе Исаака Ракель, бережно накладывая целебную мазь на запястья Юсуфа и бинтуя их, тоже думала о событиях прошлой ночи.

– Очень хорошо, что ты оказался так близко к нам, – сказала девушка.

– Я старался, как мог, подвести сеньора Себастьяна поближе к вам, чтобы ты могла увидеть нас, – ответил он. – Или услышать.

– Откуда ты знал, где мы? – спросила Ракель. – Мы старались вести себя как можно тише. По крайней мере, я старалась, а папа вел.

– Я слышал только негромкий ропот, который мог быть голосами, – сказал Юсуф. – Я нашел вас не по ним. Я уловил запах твоих волос. Запах жасмина в твоих волосах.

– Знаешь, я ведь не единственная, кто пользуется жасминовым маслом, – сказала она. – А если б это были не мы?

– Я бы ушел, – ответил мальчик. – Но я должен был вести его куда-то. Он, видимо, думал, что я знаю, куда идти.

В то же утро отряд стражников явился в дом сеньора Себастьяна для обыска. Слуги, узнав о его аресте, решили, что в их интересах забыть о преданности, если она у них и была. Кухарка и кухонная служанка шептались о запертой комнатке на чердаке – так надежно запертой в течение нескольких лет, что ни один из ключей ключницы не открыл им замка, сколько они ни пытались.

Увидев возможность прославиться и даже разбогатеть, маленькая кухонная служанка крепко ухватила за рукав самого симпатичного из стражников и потащила его – а за ними последовали все в доме – на чердак. Там за гобеленом, между скатом крыши и широкой трубой, кто-то недавно сложил стену. В стене была толстая, низкая, крепко запертая дверь.

Сержант быстро отпер ее ключами сеньора Себастьяна. И там, в темном, тесном пространстве, стражники нашли то, что после смерти сеньора Гвалтера искал весь город. Наряду с сундуками, где лежали деньги, скопленные Себастьяном в результате деловых операций, там стояли еще два, крепких, очень тяжелых, окованных толстыми железными полосами и надежно запертых. В них лежали пятнадцать тысяч золотых мараведи, аккуратно уложенных в кожаные мешочки по сто монет.

Сеньор Аструх со сдержанной радостью получил обратно свои деньги – все пять тысяч мараведи.

Вдова Гвалтера тоже. И вместо того, чтобы уйти с десятью тысячами мараведи в монастырь, сеньора Сибилла, тридцатишестилетняя, все еще красивая и умная, внезапно стала предметом пристального интереса многочисленных вдовцов и холостяков разного возраста. Мало того, что к ней полностью вернулось семейное состояние, в том числе и значительная сумма, которая останется в ее руках, по городу пошли слухи, что когда состояние сеньора Себастьяна – конфискованное после его смерти от рук палача – будет распределено, корона выделит часть его удрученной горем женщине, которая стала вдовой по вине этого человека.

Поэтому сеньора Сибилла, решив, что ее сын слишком молод и ветрен для такой ответственности, взяла на себя управление делом Гвалтера. В свободное время она несколько месяцев развлекалась, вызывая ярость сына и облегчая горести вдовства игрой, будто кошка с мышью, с многочисленными поклонниками, потом наконец избрала трудолюбивого тридцатилетнего продавца, за которым пристально наблюдала в магазине. Он был не только робким, мягкохарактерным и красивым, но и знал о коже гораздо больше, чем ее покойный муж.

Задолго до этого значительного события, в конце воскресного дня после тяжкого испытания, перенесенного в холмах Даниелем, Ракель и Мириам принесли кастрюльку вкусного супа и тарелку маленьких пирожных больному в доме перчаточника. Как только служанка открыла им дверь, выбежала сеньора Дольса и заглушила их приветствия и вопросы о состоянии Даниеля громким потоком благодарностей и похвал за их соседскую заботу.

– Все хорошо? – спросила Ракель с некоторым беспокойством, как только сеньора Дольса умолкла, чтобы перевести дыхание.

В наступившей краткой паузе послышался серебристый смех – очень знакомый серебристый смех – доносившийся со двора. Ракель замерла перед порогом. Мириам толкнула ее локтем, пытаясь пройти мимо и избавиться от тарелки, которую держала в руках, за что получила резкий выговор. Ракель шагнула вперед, улыбнулась сеньоре Дольсе и сунула кастрюлю с супом служанке так резко, что он выплеснулся на чистый фартук несчастного создания.

– У нас есть и другие поручения мамы, – любезным голосом соврала Ракель. – Мы только поздороваемся с Даниелем и пожелаем ему здоровья, так ведь, Мириам? Но, боюсь, остаться не сможем.

– Он во дворе, – сказала Дольса.

– Я так и думала, – сказала девушка.

– Но, Ракель, – запротестовала Мириам, которая надеялась получить, по меньшей мере, одно из маленьких пирожных, старательно уложенных на тарелку, которую несла. – Ты говорила…

Ракель положила руку на плечо сестренке и больно ущипнула ее.

– Ой! – негромко вскрикнула та и умолкла.

Ракель поспешила во двор, юбка ее развевалась от быстрой ходьбы, и увидела раздражающую, но благопристойную сцену. Сеньора Лаура, сопровождаемая весьма надменной служанкой ее матери, сидела в добрых двух шагах от кушетки, на которой лежал Даниель. Она села так, чтобы ее было хорошо видно в платье из розового шелка с более темной мантией, причудливо расшитой серебряной нитью. Под маленькой вуалью ее светлые волосы спадали завитками на плечи.

Лаура увидела гостью первой.

– Сеньора Ракель, – воскликнула она, словно только появления дочери врача ей недоставало для полного счастья.

– Сеньора Ракель, – холодно сказал Даниель. – Очень любезно с вашей стороны, что пришли. Могу я предложить вам чего-нибудь?

Ракель сделала реверанс перед Лаурой; повернулась к Даниелю и сделала еще один легкий реверанс.

– Боюсь, мы не сможем нарушать ваше приятное уединение больше, чем на минуту, – сказала она. – Нам предстоит нанести еще несколько визитов. Сеньор Даниель, надеюсь, вы чувствуете себя лучше?

– Гораздо лучше, – ответил Даниель. – Мои друзья в последние несколько дней были очень внимательны. Как и ваш добрый отец.

– Очень рада, – сказала Ракель. – Желаю вам приятного вечера. Пошли, Мириам, – отрывисто приказала она и резко повернулась. Уголком глаза увидела, что на безмятежном лице Лауры с правильными чертами лица появилось ликующее выражение.

– Ракель! – позвал Даниель, когда она вошла в темную прохладу коридора.

– Подожди, Ракель, – сказала Мириам, ухватив ее за мантию и потянув. – Даниель хочет поговорить с нами.

– Мириам, я не хочу разговаривать с Даниелем. Пусти меня и иди сюда.

Она повернулась, чтобы взять сестренку за руку, и тут послышался зловещий звук рвущейся по шву ткани.

– Смотри, что ты наделала, – сказала Ракель со слезами гнева и досады. Мантия, которую она носила с лучшим летним платьем, порвалась на правом плече. – Только этого мне недоставало.

– Чего тебе недоставало? – нервозно спросила Мириам.

– Тебя, несносный ребенок. Теперь все пропало.

Девочка громко заплакала, едва не заглушив голос со двора:

– Ракель, подожди.

Она подняла взгляд и увидела Даниеля. Он прошел за ней через двор и стоял, прислонять к одной из колонн, поддерживающих верхний этаж. Лицо его было смертельно бледным.

– Даниель! – воскликнула она и, забыв о разорванной мантии, подбежала к нему, обхватила за талию и твердо положила его ладонь на свое плечо.

– Опирайся на меня, – сказала она и медленно повела Даниеля к креслу в коридоре.

– Перестань плакать, Мириам, найди сеньору Дольсу или кого-нибудь из слуг. Попросили холодной воды или мятного отвара для Даниеля.

Ракель опустилась коленями на каменные плиты коридора и стала растирать его ледяные руки.

– Что случилось?

– Это все моя глупость, – ответил он слабым голосом. – Больше ничего. Не волнуйся.

– Скажи, Даниель, что случилось, – потребовала Ракель, – а не то получишь по голове на сей раз от меня.

Он попытался улыбнуться.

– Я позвал тебя, а ты не обратила внимания. Лаура принялась говорить о чем-то – кажется, о цвете твоего платья – и я понял, что когда она закончит, ты скроешься. Поэтому слишком быстро вскочил…

– Что случилось? – Тетя Даниеля торопливо вышла из кухни в сопровождении служанки, несшей кувшин. – Мириам…

– Тебе нужно лечь, – сказала Ракель. – Сеньора Дольса, Даниель любезно, но опрометчиво поднялся на ноги, чтобы попрощаться с нами, и у него закружилась голова. Ему нужно полежать где-нибудь в тишине и прохладе, пока слегка не оправится.

– Конечно. Я положу его в гостиной.

– Кажется, во дворе у него остались гости, – небрежно добавила Ракель.

– Сейчас избавлюсь от них, – сказала сеньора Дольса.

И через минуту Даниель лежал на удобной кушетке в гостиной тети, Ракель сидела на скамеечке у его головы. Она отправила слуг за холодной водой и бинтами, чтобы перевязать ему лоб, и за чашей, чтобы попить. Мириам с пирожным в руке последовала за сеньорой Дольсой, ей было очень любопытно, как избавляются от гостей. К ее сожалению, на это потребовалось больше времени, и было сделано с большей вежливостью, чем она надеялась. Девочка была разочарована.

Даниель огляделся.

– Замечательная у меня семья, – сказал он. – При первом признаке слабости все меня покинули.

У Ракели покраснели щеки.

– Позвонить позвать кого-нибудь из слуг?

– Нет-нет, – ответил Даниель. – Зачем мне слуга?

– Извини, Даниель, что испортила тебе вечер, – сдавленно сказала девушка.

– О, Господи, Ракель, перестань так говорить. Это невыносимо, – сказал он с неожиданным гневом. – Где ты была? Я тут с ума сходил. Мне велено спокойно отдыхать, пока голове не станет лучше, а в доме топтался весь мир – все, кроме тебя.

– С какой стати мне…

– С какой стати? Я лежал здесь, думая, что ты больна, покалечена или того хуже, и никто не хотел сказать мне, что случилось.

– Ты все сказал? – спросила Ракель.

– Нет – не все. Почему не хотела меня навестить?

– Я обязана?

– Только по-дружески, – ответил он. – Мы ведь друзья, разве не так? И ты знаешь, как я к тебе отношусь.

– Вот как? У тебя странный способ выражать свое отношение, – сказала Ракель.

– Это совершенно несправедливо, – сказал Даниель. – Как…

– Уже несколько недель всякий раз, когда тебя вижу, ты находишься с этим существом, которое улыбается, хихикает, жеманничает и твердит тебе, какой ты красивый…

– Нет, – сказал он, и лицо его внезапно расплылось в улыбке. – Она никогда не делала этого. Это она тебе говорила, что я красивый?

Ракель почувствовала, что ее щеки начинают гореть еще жарче.

– Вижу, что да, – удовлетворенно сказал он. – И надеюсь, ты обратила на это внимание.

– Не могу представить себе, что стала бы обращать внимание на ее слова, – высокомерно сказала Ракель.

– Что ж, – сказал Даниель, – во всяком случае, она пробудила в тебе ревность, и, возможно, это лучшее, что сделала за всю свою жизнь. Ракель, почему ты не хочешь выйти за меня замуж? – спросил он.

– Я думала ты собираешься жениться на сеньоре Лауре, – ответила она.

– Что? Жениться на ней? Покинуть свою семью? Перейти в другую веру? Чтобы войти в их жалкое дело торговли тканями?

На его губах появилась легкая улыбка.

– Конечно, будь ее отец по-настоящему богатым, занимайся более интересным делом, то можно было бы выносить ее пустоголовость и бесконечную болтовню…

– Даниель, это отвратительно.

– Ракель, – сказал он серьезным тоном, – ты понимаешь, что я дразню тебя. Но я хочу знать, почему ты не хочешь выйти за меня замуж. Скажи, и я перестану докучать тебе. Но мне невыносимо жить между твоими «да» и «нет».

– Почему я не выхожу за тебя? Не знаю, – сказала Ракель. – Возможно, потому, что ты еще не просил меня об этом, а я стеснялась спросить тебя.

И когда слуга наконец принес холодную воду и бинты, он заглянул в гостиную и решил, что в них нет больше надобности. Оставил то и другое на столе возле комнаты и вернулся к другим делам.

– Ракель, значит, тебя заставили передумать медового цвета кудри сеньоры Лауры? – спросил Даниель чуть погодя.

– Она напомнила мне, что есть острозубые хищницы, стремящиеся вцепиться в тебя – а все знают, каким глупым временами может быть мужчина.

– И женщина, – сказал он. – Я отрицаю твое предположение, что мужчины имеют естественные права на всевозможные глупости. Но я уверен, что просил тебя выйти за меня замуж. Ты просто забыла.

– Не думаю, – сдержанно сказала Ракель. – Ты говорил об этом, но ни разу не сказал просто и ясно. И не говоришь до сих пор.

– Ракель, ты потратила очень много времени на изучение логики. Но раз ты требуешь, я повинуюсь. Ракель, дочь Исаака, окажешь мне честь стать моей женой? – произнес он громко и отчетливо к изумлению тети Дольсы, которая в эту минуту вошла.

Она уставилась на обоих, потом сказала каким-то странным голосом:

– Твое платье, Ракель. Кажется…

Дальше она не нашла слов.

В промежутке между закатом и темнотой, когда уже плохо видно, но зажигать свечу еще рано, Исаак и Юдифь сидели во дворе, наконец-то одни.

– Исаак, ты доволен помолвкой Ракели? – спросила Юдифь.

– Думаю, важнее спросить у Ракели, довольна ли она, – ответил отец девушки.

– Довольна, – сказала Юдифь. – Она выглядит счастливой. Более того, оживленной, как Мириам, когда происходит что-то приятное. Исаак, она росла чересчур серьезной. Казалось, все заботы мира легли на ее плечи.

– Как он выглядит? – спросил Исаак. – Какое-то время мне было любопытно.

– Он красивый. Как ты, Исаак. Почти с тебя ростом, по виду сильный. С улыбкой, привлекающей взгляды всех. Если внешность что-то значит, у нашей Ракели будет много детей.

Юдифь засмеялась.

– Хотя не знаю. Я не изучила его настолько хорошо.

– Надеюсь, – сказал муж, обнимая ее за талию. – Это завело бы материнскую заботливость, на мой взгляд, слишком далеко. Но если их дети пойдут в бабушку, они будут сильными, как львы, и красивыми, как величайшие королевы мира.

– Перестань, Исаак, – игриво сказала Юдифь, – а то окажешься в опасности качать на колене вместе и сына, и внука.