Текст книги "Успокоительное для грешника"

Автор книги: Кэролайн Роу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

Глава девятая

До того как город пробудился от послеобеденной спячки, Исаак прекратил размышления в саду и пошел за дочерью.

– Ракель, – произнес он негромко перед дверью ее спальни, – нам нужно нанести визит-другой.

– К кому, папа? – спросила она, открывая дверь. – Я не слышала, чтобы кто-то вызывал нас.

Ей было досадно, что отец мог сидеть где угодно в доме и, прислушиваясь, точно знать, кто что делает, а она, зрячая, носилась туда-сюда и, как будто бы, упускала очень многое.

– Я получил сообщение еще утром, когда ты была у сеньоры Дольсы. Как чувствует себя наша соседка?

– Ей гораздо лучше, папа, – ответила Ракель, взяла вуаль и поспешно вышла в коридор. – По-моему, она почти здорова. Но зайди к ней, чтобы убедиться, – добавила она.

– По-твоему, ее болезнь проходит? – спросил Исаак, когда они спускались по лестнице.

– Да, папа. Я уверена в этом – почти уверена.

– Ракель, когда ты начала сомневаться в себе? – спросил отец. – На тебя это не похоже.

– Папа, я не сомневаюсь в себе. Но сеньора Дольса – добрый друг семьи, и случись что с ней, я буду…

– Будешь страдать. И Даниель будет страдать, и мой добрый друг Эфраим. Все верно. Теперь бери корзинку, не думай больше об этом, и пошли.

Ракель откинула с лица вуаль, взяла в кабинете корзинку и пошла к воротам.

– Папа, куда мы идем? – спросила она.

Исаак не отвечал, пока они не подошли к открытым воротам еврейского квартала и не вышли в город.

– В Сан-Фелиу, – сказал он. – Повидать твоих сестру и зятя. Николау остановил Юсуфа на обратном пути из дворца, куда тот относил лекарства, и передал с ним сообщение.

– Понимаю, – сказала Ракель.

Хотя ее мать знала, что они с Исааком посещают старшую, самую любимую дочь, Ревекку, говорить об этом она не хотела. Когда Ревекка покинула свою семью и свой народ, выйдя замуж за христианина, ее неповиновение и уход вызвали у Юдифи такую боль и гнев, что теперь она ощущала их так же остро, как и четыре года назад. Они не проходили, и когда соседки утешающе говорили ей, что такое случалось и в других семьях, и когда муж указывал, что она вышла за трудолюбивого, образованного, честного человека. Ракель и ее отец не упоминали о Ревекке, хотя она жила в десяти минутах ходьбы, за городом, в тени высокой северной стены.

Визит их был рассчитан так, чтобы застать Николау, когда он пообедает, но не уйдет на работу в епархию. Маленький Карлос, их сын, спал, Ревекка принесла прохладительные напитки в уютно затененный, маленький двор их дома.

– Надеюсь, я не особенно злоупотребил вашей добротой, папа Исаак, – сказал Николау, – попросив вас прийти к нам, но я не видел другого способа разобраться с этой ситуацией.

– А с какой ситуацией мы разбираемся? – спросил Исаак. – Думаю, нам нужно о многом поговорить, и если б ты не пригласил меня, я бы все равно пришел сюда по другому делу – в котором мне нужна твоя помощь. Но сперва скажи, о чем ты хотел говорить со мной?

– О Марти Гутьерресе, – ответил Николау. – Вы наверняка слышали о смерти его отца.

– Николау, – сказала его жена, – папа был возле дворца епископа, когда его тело обнаружили.

– Да-да, – сказал Николау. – Как я мог об этом забыть? Но тут возникли сложности, папа Исаак. Кажется, отец Марти был должен деньги Аструху де Местру.

И Николау на свой педантичный манер рассказал тестю всю историю о гневе и подозрениях Марти.

– Аструх разговаривал со мной, – сказал Исаак, – так что я слышал об этом многое, хотя и не в таком полном виде. Признаться, я нахожу это тревожным, и уверяю, что Аструх сейчас пребывает в беспокойстве. Быть обвиненным в убийстве христианина и предстать перед христианским судом – дело нешуточное.

– Конечно, – сказал Николау. – И поскольку мне кажется, что Марти строит свои обвинения на очень слабом основании, я рассердился на него и сказал, что он несправедлив, поступает злонамеренно и что убийца его отца уйдет от возмездия из-за его диких бредней. Тогда он был пьян, и я подумал, что он едва меня слышит, но сегодня утром я увидел его снова. У отцовской могилы.

Николау умолк.

– И что? – спросил Исаак. – Он изменил свои взгляды?

– Было ясно, что Марти страдает от горя и угрызений совести, потому что они часто ссорились с отцом, – ответил Николау. – Но его гнев превосходил все остальные чувства. Когда тело отца погребли, он поклялся в вечной мести убийцам Гвалтера.

– Во всеуслышание? – спросил Исаак.

– Да. Мать была так огорчена этим его заявлением, что я увел его, не дав ему продолжать. Он сказал мне, что по-прежнему считает возможным, что его отца убил Аструх, но есть и другие, которые могли это сделать, возможно, с большей готовностью. Потом сказал, что чем жить в нищете, он лучше умрет за дело справедливости.

Николау взял свою нетронутую чашу с вином и осушил ее.

– Я беспокоюсь и за него, и за сеньора Аструха. И не знаю, что делать.

– Возможно, Марти послушает епископа, – сказал Исаак.

– Возможно, – сказал Николау. – Но маловероятно. Всегда было трудно заставить его прислушаться к доброму совету, пока не становилось слишком поздно.

Баптиста откинул кожаную завесу, отделявшую кухню Родриге от зала.

– Ана, – сказал он. – Нам нужно поговорить.

Она подняла взгляд от кастрюли с супом.

– Сядь. Сейчас принесу вина.

Закончив свое дело, она дала указания мальчику-слуге и принесла к столу две чаши и кувшин с вином. Села напротив торговца, разлила по чашам вино и подняла глаза.

– Кое-что произошло, любимая, – прошептал он. – Мне оставаться в городе небезопасно.

Матушка Родриге захлопала глазами и отпила глоток вина.

– Когда уходишь? – спросила она стоически.

– Нужно уйти до рассвета. Мне очень жаль, – добавил он и положил ладонь на ее руку. – Я буду скучать по тебе.

– Ничего не поделаешь, – сказала она. – Я буду скучать по тебе еще больше, сам прекрасно знаешь. Встану пораньше, приготовлю тебе завтрак перед уходом.

– Не беспокойся, – сказал Баптиста. – Я уйду тихо, никого не разбудив.

Поднял глаза, он увидел застывшее выражение ее лица и покачал головой.

– Зачем только я сказал это? Буду благодарен, если приготовишь. И вот, – добавил он, придвинув ей наполненный монетами кошелек. – Это покроет мой счет и, может быть, останется на новое платье. Возьми, пожалуйста.

– Не нужно, – сказала она безжизненным голосом.

– Нужно, – ответил он. – Будь такая возможность, я бы взял тебя с собой, умная Ана.

Он встал.

– Увидимся позже.

Галантно поклонился и вышел из таверны.

Ракель взглянула на пациентку и удовлетворенно кивнула.

– Думаю, сеньора Дольса, завтра вы сможете встать.

– Завтра, – сказала жена перчаточника. – Моя дорогая Ракель, если я проведу еще минуту в этой постели, то с ума сойду от скуки. Я осталась в ней только потому, что Даниель просил меня следовать твоим указаниям. Но едва ты выйдешь из этой комнаты, я позвоню горничной, потребую платье и спущусь во двор.

– Но пошлете за мной, если почувствуете себя хуже? – обеспокоенно спросила девушка.

– Если тебе станет от этого легче, пошлю. Обещаю. Непременно, если покажется, что мне хуже. И благодарю тебя от всего сердца за твою заботу. Выходя, можешь позвонить горничной.

Ракель дернула за шнурок возле кровати сеньоры Дольсы и вышла. На повороте лестницы она ахнула от неожиданности и остановилась. Путь ей был прегражден.

– Даниель, – сказала она, придя в волнение и покраснев. – Я только что оставила твою тетю. Ей как будто гораздо лучше. Она собирается встать.

– Хорошо, – ответил он. – Она бы с удовольствием полежала еще день-другой, но сейчас она слегка раздражена.

Он улыбнулся.

– Я шел к ней в комнату попросить тебя спуститься во двор, немного посидеть. Если у тебя нет других визитов.

– Нет, – сказала она. – Папа взял с собой Юсуфа к епископу. Как и твоя тетя, он чувствует себя гораздо лучше и становится несговорчивым.

Стол во дворе был уставлен всевозможными деликатесами. Даниель налил для Ракели чашку холодного мятного отвара и понес к скамье в тени. Обычно суетливый дом казался покинутым, и Ракель огляделась в поисках каких-нибудь признаков жизни.

– Через минуту тетя спустится к нам, – сказал Даниель, угадав ее мысли. – Служанки носятся собирают для нее подушки и шали. Она будет недовольна, – добавил он. – Но их не унять.

– Она так редко болеет, – сказала Ракель, – что все беспокоятся, когда это случается.

Тут появилась сеньора Дольса в окружении суетливых служанок. С беспомощным жестом она улыбнулась Даниелю и Ракели и позволила служанкам ухаживать за собой.

– Они пытаются удержать меня в постели, – пожаловалась сеньора Дольса, – чтобы вести дом так, как им нравится, но я предупредила их, что у них есть время до завтрашнего утра, а потом мы вернемся к обычным порядкам.

Она оглянулась.

– Эсфирь, – сказала она своей горничной, – я хочу сесть там, – и указала на дальний от Даииеля и Ракели угол. – Там тише, спокойнее.

И, вновь устроив большую суматоху, служанки перетащили ее кресло, подушки, шали, еду и питье в другую часть двора.

– Она мстит им за всю воркотню, которую ей пришлось выносить в последние несколько дней, – сказал Даниель.

– Прошу прощенья. – сказала Ракель. – Даниель, извини. Я думала о другом и не слышала, что ты сказал. Папа беспокоится, очень беспокоится из-за того, о чем все толкуют последние дни – он отправился поговорить об этом с епископом, но помощи от епископа мало. У него свои заботы в связи с этим, и ему не особенно нравится то, что хочет сделать папа.

– Ракель, – спросил Даниель, – о чем ты?

– О сеньоре Аструхе, – ответила девушка. – Не слышал?

– Чего не слышал?

– О Марти Гутьерресе и Аструхе де Местре.

– А что там у них? Я и понятия не имел, что они знают друг друга, – сказал молодой человек.

– Даниель, – произнесла в раздражении Ракель. – Думаю, ты проводишь слишком много времени в мастерской. Ты, наверное, единственный человек в городе, который не слышал отвратительных слухов, которые Марти Гутьеррес распространяет об Аструхе.

– Я слышал, наследник Гвалтера думает, будто Аструх подослал убийц к его отцу, но это такая несусветная чушь, что вряд ли кто ей поверит.

– Многие верят, – сказала Ракель. – Все из-за денег, – добавила она и стала рассказывать то, что знала.

– И Марти утверждает, что Аструх убил его отца? – сказал Даниель. – Я не могу в это поверить. И никто не поверит. Менее вероятного убийцы не существует во всем королевстве. Как может Марти считать так?

– Как я слышала, – заговорила Ракель, – это из-за одного замечания сеньора Аструха. Он сказал Марти, что пусть не беспокоится о выплате долга, потому что он получит деньги с тех, кто взял их. А Марти подумал, что сеньор Аструх знает людей, которые унесли золото, и поэтому решил, что тот – соучастник убийства и похищения денег.

– Тут должно быть еще что-то, – сказал Даниель. – Это бессмысленно. Никто не мог бы подумать…

– Николау говорит, Марти слишком поспешен в суждениях и очень упрям, – сказала Ракель.

– Я поговорю с ним, – пообещал Даниель.

– Ты его знаешь?

– Знаю, конечно. Я не только сшил ему перчатки, которыми он очень дорожит, но еще мы покупали много кожи у них со склада. Они привозят очень тонкую телячью кожу, из которой получаются прекрасные перчатки для верховой езды. С ним приятно разговаривать, мы не раз вели беседы.

Даниель умолк и задумался.

– Боюсь, эта будет не особенно приятной.

– Даниель, я не уверена, что тебе следует это делать, – сказала Ракель.

– А я уверен, – решительно ответил он.

Короткая летняя ночь окончательно вступила в свои права. Над горами только что пошедшая на ущерб луна изредка проглядывала из-за несущихся облаков. Когда Баптиста подошел к воротам сеньора Висенса, город то погружался во тьму, нарушаемую лишь мерцающими факелами и тусклыми фонарями прохожих, то ярко освещался зеленовато-белым светом луны.

Привратник впустил его и проводил до лестницы, ведущей в жилую часть дома. Баптиста поднялся в просторную гостиную, где при свете четырех свечей в подсвечнике сеньор Висенс просматривал цифры, а его жена и дочь спорили о цветах своих вышивок по шелку.

Висенс поднял голову и тут же встал.

– Прошу прощенья, мои дорогие, – сказал он с полной невозмутимостью, – этот сеньор пришел поговорить со мной по важному делу. Извините.

Висенс подошел к двери, перемолвился несколькими словами с привратником и движением подбородка велел сеньоре Алисии уйти. Та вышла, прошуршав великолепным шелком и предоставив дочери собирать работу и нести вслед за ней.

– Добрый вечер, сеньор Висенс, – сказал Баптиста, нисколько не смущенный переполохом, который вызвало его появление.

– Почему вы здесь, приятель? – спросил Висенс. – Мы ведь договаривались не встречаться так открыто.

– Вряд ли это можно назвать открыто, – спокойно ответил Баптиста. – На дороге за вашими воротами совершенно темно. Привратнику и родным вы можете объяснить мое появление, как угодно. Думаю, вы умеете говорить убедительно, когда это в ваших интересах, – добавил он с лукавой улыбкой.

– Ладно, – нехотя сказал Висенс, снова опускаясь своей грузной тушей в кресло. – Но если вы будете приходить сюда слишком часто, об этом узнает весь мир. Чужие дела – пища для сплетен. Да сядьте вы, ради бога. Ставни не закрыты.

– Одну минутку, – сказал Баптиста, подходя к полке, на которой лежало несколько серебряных блюд. – Говоря по правде, сеньор Висенс, я очень обеспокоен тем, что происходит в городе, – добавил он, взяв одно из блюд и разглядывая его с большим интересом. – Пожалуй, я кончу здесь дела и отправлюсь куда-нибудь еще. Здешний климат вряд ли полезен моему здоровью.

– Но вы… это означает, что вы не продадите…

– Я, как и вы, торговец. И всегда продаю предназначенные к продаже товары, но если не могу сделать это быстро, предпочитаю двигаться дальше.

И, словно подчеркивая смысл сказанного, положил серебряное блюдо и повернулся к Висенсу.

– Я возьму ваш товар сейчас, чтобы он не уходил в другой город, – сказал Висенс. – Он должен остаться в Жироне. Чаша у вас при себе?

– Нет, конечно, – ответил Баптиста. – Я не такой дурак. Не хочу составлять компанию трупу возле собора. И не желаю нарушать данное другим обещание, лишая их возможности сделать покупку, – ханжески заявил он, широко раскрыв карие глаза с видом оскорбленной невинности. – Скажите, сколько вы готовы заплатить золотом сегодня ночью, и если больше никто не предложит столько, мы отправимся вместе туда, где чаша надежно спрятана – и она ваша. Если боитесь, можете взять с собой сильного охранника.

– Будет ли у меня возможность снова предложить цену после других? – спросил Висенс.

– У меня нет времени, – ответил Баптиста. – Я хочу отвести нового владельца туда, где спрятана чаша, когда начнет светать, и покинуть город. Сколько вы предлагаете?

Висенс подошел к двери, открыл ее и выглянул. Возвратясь к Баптисте, прошептал:

– Восемь тысяч. Но чашу нужно принести мне сюда, в этот дом.

Затем этот энергичный торговец посетил дом Себастьяна. Его вновь проводили в гостиную. После некоторой задержки и суетливой беготни в глубине дома появился хозяин.

– Ну? – сказал Себастьян. – Что же вы мне предлагаете?

– Ничего нового, – ответил Баптиста, – кроме времени. Мне нужно знать ваш ответ сегодня ночью.

– Почему?

Баптиста повторил почти слово в слово то, что говорил Висенсу.

– Какую цену уже предложили? – спросил Себастьян.

Баптиста немного помолчал.

– Честно говоря, я сомневаюсь, что следует вам говорить.

– Почему? Если не смогу предложить больше, я так и скажу. Это сбережет нам обоим время и силы. Если уже предложенные суммы невысоки, то мою цену вполне сможет перебить следующий. Или я последний?

– Нет, – ответил Баптиста. – Есть еще один.

– Превосходно. Тогда скажите мне.

– Восемь тысяч.

– Золотом?

– Да.

– Слишком много, – сказал Себастьян. – Мне очень хочется приобрести ее, но я не могу пойти на такой риск, понимая, что чаша вполне может оказаться подложной. Но спасибо, что дали мне возможность поторговаться. Всего доброго. Я провожу вас.

Баптиста бесшумно вышел из ворот Себастьяна и свернул на ведущую к собору улицу. Она была погружена во тьму. Ему предстояло сделать еще один визит. Он осторожно шел вдоль стены, ловя малейший звук. Мимо него прошла группа людей с факелами и фонарями, они разговаривали и смеялись. Он прижался к стыку двух стен и стоял совершенно неподвижно, погрузившись в размышления. Сумма, которую предложил Висенс, намного превосходила его самые алчные расчеты. Может, следовало сразу согласиться, но он был по-своему честен в своей бесчестности. Он обещал дать возможность каждому предложить цену, и хотел сдержать обещание. Шумная группа людей скрылась в одном из домов, и улица снова стала тихой. Тучи поредели, время от времени из-за них выглядывала луна, освещая ему дорогу. Баптиста быстро шел на север, подавляя желание запеть.

Быстрым шагом, с легким сердцем он перешел площадь, направляясь к назначенному месту встречи. Небо прояснилось. Лунный свет заливал окрестности, освещая двух бродячих кошек. Послышался какой-то звук.

Баптиста остановился и прислушался. Казалось, по булыжнику легко шаркала кожа. Продолжая прислушиваться, он молниеносно выхватил нож. Услышав, как кто-то поскользнулся, потом негромко выругался, Баптиста успокоился. Где-то неподалеку некий достойный гражданин возвращался домой после попойки или загула. Но Баптиста подумал, что к нему это не имеет никакого отношения, спрятал нож и стал подниматься по склону холма к собору и дворцу епископа. Пусть другие спокойно наслаждаются летней ночью, так как ему сейчас сопутствует удача.

Это было его первой серьезной ошибкой в этот вечер.

Глава десятая

Четверг, 5 июня

Первым обнаружил тело нищий, истративший собранную милостыню на вино, а не на хлеб. Он улегся спать за собором, в темном углу с высокой, мягкой травой, укрывшись от света луны. По опыту он знал, что там его ничто не потревожит, кроме отбивающих часы колоколов.

На рассвете нищий открыл один глаз. Яркий свет нового дня причинил глазу острую боль, он снова закрыл его и, ворочаясь, проспал до заутрени. На сей раз он проснулся окончательно, порадовавшись, что ему удалось проспать так долго без особых помех. Однако его мучили пульсирующая головная боль и сильная жажда, он с трудом поднялся на ноги, чтобы поискать холодной воды, которая поможет унять то и другое.

Нищий потянулся, оправил одежду, широко раскрыл глаза и в ужасе завопил. Бревно, рядом с которым он лежал всю ночь, оказалось человеком с перерезанным горлом.

– Долго пролежал там этот человек? – спросил епископ.

– Когда я увидел его, – ответил капитан стражи, – тело было совершенно холодным. И окоченелым. Нищий, который спал рядом с ним до заутрени, принял его за бревно. Значит, труп уже был холодным, когда нищий улегся спать.

– Зачем было нищему искать бревно? – спросил Беренгер.

– В надежде скрыться от патрулей, Ваше Преосвященство. Прошлой ночью луна была очень яркой. Конечно, он беспокоился, что там, где он лежал, в темноте на него может кто-то наступить, – ответил капитан.

– Конечно. А мы знаем, кто этот убитый? – спросил епископ.

– Он называл себя торговцем, Ваше Преосвященство, – сказал капитан. – Пришел в город в мае и снял жилье в таверне Родриге.

– Значит, не особенно удачливый был торговец, – заметил епископ.

– Он, видимо, торговал вразнос, Ваше Преосвященство, хотя, пожалуй, успешнее, чем многие. Мне посоветовали расспросить о нем матушку Родриге. Очевидно, она хорошо знала его, если можно верить слухам.

– Тогда, капитан, я вас больше не задерживаю, – сказал Беренгер. – Продолжайте расследование обстоятельств убийства этого торговца. И помните, что мне очень не нравятся все эти убийства и волнения возле собора.

Капитан поклонился.

– Разумеется, Ваше Преосвященство, – негромко произнес он, с возмущением подумав, неужели епископ считает, что ему нравится, волнение, которое вызвали два окровавленных трупа возле собора. Однако его лицо оставалось, как всегда, бесстрастным и непроницаемым.

Юсуф вернулся с утреннего урока верховой езды и обнаружил во дворе одну Ракель, которая сидела за длинным столом, перед ней лежала толстая раскрытая книга.

– Поздно ты сегодня, – сказала она. – Папа уже ушел.

– Я был ему нужен? – спросил с беспокойством мальчик.

– Папа сказал, что нет. Он посещает соседей, отказался и от моей помощи. По-моему, никто из них не болен, – уверенно сказала девушка. – Им нужны самые свежие слухи.

– Корзинка была готова, – сказал Юсуф, с беспокойством оправдываясь. – Я уложил ее утром.

– Юсуф, перестань волноваться, – сказала Ракель. – Если б ему кто-то был нужен, то здесь была я.

– И знаешь ты больше, чем я, – сказал мальчик.

– Это великодушное признание с твоей стороны, Юсуф. В свою очередь я признаюсь, что ты знаешь нечто очень важное, чего я не знаю. Твой язык. Я его совершенно не понимаю. А надо бы. На нем написано много важных трактатов по медицине.

Девушка придвинула к нему толстую рукописную книгу в кожаном переплете.

– Как этот. Видишь? Это трактат о растениях и травах. Многие из них я узнаю по рисункам, но, возможно, здесь указаны способы их применения, о которых я не слышала. И здесь есть изображения растений, совершенно мне неизвестных.

– Я научу тебя своему языку и как читать на нем, – сказал Юсуф. – Тогда ты сможешь изучать эту книгу самостоятельно.

– Я хотела бы научиться разговорному языку, – сказала Ракель. – Для начала. И ты сможешь научить меня ему, если захочешь. Но пока ты сам можешь читать почти одни только буквы. Как тебе научить кого-то читать на своем языке?

– Такая книга поможет мне припомнить то, чему я учился, – сказал мальчик. – Как бы то ни было, я знаю больше тебя. Знаю обычные слова, и, возможно, здесь есть ученые, которые помогут нам с трудными словами.

– Есть, – неуверенно сказала Ракель. – Папа знает этот язык, только не может видеть букв.

Юсуф придвинул книгу к себе и уставился на страницу.

– Это слово, кажется, означает «урожай». Только я давно не читал на своем языке. Скоро ты выйдешь замуж за Даниеля? – задал вопрос безо всякой паузы. – Я спрашиваю только потому, что мне нужно многому научиться, прежде чем я смогу помогать своему учителю так же умело, как ты. И нужно научить тебя читать на моем языке.

– Замуж за Даниеля? – спросила девушка, покраснев. – Кто тебе это сказал?

– Да ведь любой дурак видит, что он влюблен в тебя, – ответил Юсуф. – И сеньора всегда старается подвести вас друг к другу, когда он бывает здесь. Ты влюблена в него?

Ракель странно посмотрела на мальчика.

– Это не твое… ну, я полагаю, это не твое дело, так ведь? И в данном случае ответ отрицательный. Я не влюблена в него.

– Почему? – спросил Юсуф. По выражению лица было ясно, что для него это очень серьезный вопрос. – Он красивый, так ведь?

– Пожалуй, – сказала Ракель. – Я не обращала внимания. Он слишком… ну, слишком обычный. Он мне как брат, – сказала она раздраженно. – Как я могу в него влюбиться?

– Он тебе нравится? Мне да, потому что он умный. И веселый.

– Нравится, конечно. Его общество приятно. Но я не назвала бы это любовью. Помнишь сеньору Исабель?

– Помню, конечно, – сказал Юсуф. – Это было всего год назад.

– Любовь даже больше того чувства, что сеньора Исабель испытывала к своему бедному рыцарю.

– А что она испытывала? – спросил Юсуф. – Я спрашиваю тебя только потому, что, думаю, мужчины ощущают это по-другому, а здесь, в Жироне, у меня нет сестер, чтобы спросить их.

– Видимо, да, – сказала Ракель. – Если то, что рассказывают, правда, Исабель говорила, что внутри у нее появлялось странное, болезненное ощущение – для меня тогда это звучало очень тревожно, но… но я не ощущаю ничего подобного, когда вижу Даниеля.

Она отбросила с лица волосы.

– Жарко сегодня.

– Но ты знала эти ощущения, – заметил Юсуф.

– Чертенок, – сказала Ракель. – Да, знала, только не здесь и не сейчас. И не говори об этом папе. Это его только встревожит, а тут нечего тревожиться. Все-таки, думаю, я когда-нибудь выйду за Даниеля, потому что нужно выходить замуж, а он здесь лучше многих. Тогда все будут счастливы, так ведь?

– А ты?

– Не знаю.

Утреннее солнце поднялось уже высоко, когда Даниель нашел убедительный предлог отправиться в город, не вызывая любопытства дяди. Изначально он собирался объяснить, что кому-то надо поговорить с Марти Гутьерресом по поводу его безответственных обвинений, и поскольку он знает его, то займется этим. Но теперь его тревожило беспокойство Ракели. Если она считала объяснение с Марти безрассудством, то дядя воспринял бы его как полное сумасшествие. Поэтому он счел за лучшее помалкивать об этом. Даниель вышел из лавки, сказав, что пойдет кое-что купить, и вызвавшись доставить несколько сообщений. Конечно, за покупками можно было отправить слугу, а сообщения не были срочными. Но дядя решил, что племяннику просто не сидится на месте, и отпустил его.

Даниель шел по людной улице, обдумывая, что именно сказать Марти. Старательно выстраивал доводы, как пешки на шахматной доске, готовясь дать отпор любому выпаду, каждому оправданию, какое тот мог выдвинуть в свою защиту.

Однако его тщательно спланированное объяснение началось скверно. Марти, с мутным взглядом, несколько бледный, сам подошел к воротам. Увидел, кто это, и, пересиливая похмелье, улыбнулся.

– Оле! Даниель, – сказал Марти. – Очень хорошо, что пришел. Входи, входи. Голова у меня горит, словно кузнечный горн, а во рту будто козел ночевал, но при виде тебя я взбодрился. Давай выпьем по чаше вина.

– Нет, спасибо, Марти, – ответил Даниель, свирепо глядя на него. – Пить ничего не буду. Я только хотел поговорить с тобой.

Если холодный тон и жесткий ответ не насторожили Марти Гутьерреса, то от него не укрылись вызывающая поза и враждебное выражение лица.

– Что случилось? – спросил он.

– Мне нужно поговорить с тобой по поводу Аструха де Местра, – ответил Даниель, начав разговор, как планировал.

– Он попросил тебя об этом?

В голосе Марти прозвучала язвительная нотка.

– Это неважно, – ответил Даниель с легким замешательством. Этого вопроса он не предвидел.

– Это важно. Я думал, Аструх де Местр способен сам постоять за себя.

– Ты порочил его доброе имя по всему городу, – заговорил Даниель заготовленными фразами. – Даже человеку, который вполне способен защищаться физически, нужны друзья, чтобы защитить его доброе имя.

– А ты считаешь себя его рыцарем и защитником? – усмехнулся Марти.

От гнева у Даниеля из головы вылетели все заготовленные речи.

– Ты обвиняешь его в убийстве безо всяких оснований, – произнес он дрожащим голосом.

– У меня есть основания, – ответил Марти с уверенным видом, который в данных обстоятельствах бесил Даниеля. – Достаточно веские.

Сел, развалясь, на скамью и поднял глаза на гостя.

– Хотел бы я знать, кто толкнул тебя на это? Кто отправил ко мне? Уверен, не Аструх.

– Меня никто не посылал.

– Хорошенькая дочь врача, так ведь? И ради нее ты обвиняешь друга в наговоре, да?

– Лжешь! – сказал Даниель, выведенный из себя явной подлостью этого удара.

– Повтори, и я познакомлю тебя с моим мечом! – выкрикнул, подскочив, Марти.

– Нападешь на безоружного? Дай мне меч, и я докажу, что ты лжешь, – загремел Даниель. – Трус!

– Ты зашел слишком далеко, – сказал Марти. – Ладно, получишь меч, много же будет тебе от него пользы.

Он оглядел двор, словно ожидая, что кто-то сунет меч ему в руку.

– Мечи! – крикнул он.

Ничего не последовало.

– Принесите мечи, ленивые обормоты! – закричал Марти, вскинув в отчаянии руки.

– Марти, – послышался резкий женский голос. – Что ты делаешь?

Вид молодого человека, пытающегося сотворить из воздуха два меча на глазах у матери, внушительной сеньоры Сибиллы, показался Даниелю комичным.

– Даже слуги не обращают на нас внимания, – сказал он с усмешкой.

Тут Марти бросился к Даниелю, который был старше, выше, сильнее, словно собираясь драться с ним голыми руками.

Но двор уже заполнялся слугами. Сеньора Сибилла направилась к сыну.

– Не успел твой отец упокоиться в могиле, как ты уже буянишь во дворе, будто пьяный негодник, – возмущенно напустилась она на него. – Ступай в дом. Отведите своего хозяина, – приказала она привратнику и конюху. – Немедленно. Даниель, прошу прощения за поведение моего сына. Он вне себя. Я должна извиниться перед тобой. Всего тебе доброго.

И, шурша шелком, она быстро пошла к двери дома.

За Даниелем лязгнули, закрываясь, ворота. За сеньорой и ее сыном захлопнулась дверь. И тут же среди слуг поднялся гомон пересудов. Вернулись привратник и конюх, которым не терпелось добавить к скудным фактам собственные домыслы. Через несколько минут оживленного разговора кухонный подручный побежал рассказать захватывающую историю работавшему неподалеку приятелю; то же самое сделал один из конюхов; служанка схватила корзинку с большей, чем обычно, поспешностью и отправилась прямиком на рынок.

Первым делом служанка пошла за рыбой. Хозяйка не просила рыбы – измученной горем и беспокойством, ей было все равно, что есть – но вести Бартоломеу обычно бывали столь же обильными и верными, как его рыба свежей и дорогой.

– Поздно ты сегодня, – заметил он. – Вся лучшая толстая рыба для жарки уже распродана. Но есть замечательные сардинки. Они возбудят аппетит твоей хозяйки – бедная женщина. И очень свежая макрель.

– Бартоломеу, нет ничего удивительного в том, что я опоздала. У нас сегодня была такая заварушка…

– Ерунда по сравнению с тем, что происходит здесь, – сказал продавец рыбы, понизив голос до шепота.

– Правда? – спросила служанка с легкой досадой, что минута ее славы омрачена. – Мой молодой хозяин был в такой ярости…

– Не слышала об убийстве?

– Каком? Моего хозяина? Из-за него и произошла ссора…

– Нет, это старая история. Я говорю об убийстве торговца, который остановился в таверне Родриге, – негромко сказал Бартоломеу, наполняя ее корзинку сардинами.

Служанка прикрыла рыбу льняной тряпицей и подалась вперед.

– Его убили? Когда?

– Ночью, – ответил рыботорговец. – Или рано утром.

– Каким образом? – спросила она, невольно заинтересовавшись.

– Перерезали горло и бросили тело возле собора, у самых святых стен.

– Кто же это его?

– Думаю, Родриге вышел из пьяного оцепенения и узнал то, что знали все остальные, – сказал Бартоломеу. – Если верить мальчишке-слуге, наш дружелюбный торговец нашел матушку Родриге особенно гостеприимной. Вполне естественно, что Родриге воспользовался возможностью отстоять свои права.

– Ничего подобного, – сказала Катерина, торговка конфетами. – Родриге все еще наивен – и глуп – как новорожденный младенец. Я слышала – имейте в виду, от надежного человека, из собора – что Баптиста взял в руки священный Грааль, когда поднялся с прелюбодейского ложа, оскверненный этим грехом и наверняка еще многими другими грехами – и что прикосновение к священной чаше означает смерть для всех, кроме самых непорочных людей.