Текст книги "Иноземец"

Автор книги: Кэролайн Черри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 29 страниц)

Распоряжениям относительно пайдхи? Табини, Табини, ради Бога, что же ты со мной делаешь?

«Мои агенты имеют указание оставаться на месте, но не вмешиваться.

Табини-айчжи с глубочайшим уважением

Илисиди Мальгурийской, в Мальгури, в провинции

Майдинги».

У Брена тряслись руки. Он пытался сдержать дрожь. Он прочитал письмо второй раз, третий, но не нашел никакого другого возможного истолкования. Это действительно почерк Табини. Это действительно печать Табини. Подделка невозможна. Он старался точно запомнить выражения за то небольшое время, пока мог держать в руках документ, но вычурные буквы расплывались в глазах. Разум пытался вмешаться, вклинить профессиональное, чисто рациональное понимание, что Табини был и остается атева, что им ни в коей мере не руководит дружба, что Табини даже не может понять этого слова.

Что Табини, в общем и целом, должен действовать в интересах атеви и, как атева, действовать чисто атевийскими способами, не испытавшими никакого человеческого влияния, а потому для него естественными и понятными.

Разум доказывал, что нечего терять время на переживания, на попытку истолковать что-то по человеческим правилам. Разум доказывал, что в этом замке ему грозит ужасная и серьезная опасность, что у него есть лишь слабая надежда – в указании, что Банитчи и Чжейго должны оставаться здесь – и еще более безумная надежда, что, может быть, Табини был вынужден предать его, и что Табини держит Банитчи и Чжейго здесь, под рукой, не без причины… безумная надежда на маловероятное спасение…

Но все это очень слабая, очень отдаленная возможность, если вспомнить, что Табини счел необходимым вообще написать такое письмо.

А если Табини согласился рискнуть жизнью пайдхи, а вместе с ней – и всеми преимуществами мосфейрской техники, то неизбежен вывод: над властью Табини нависла настолько серьезная угроза, что устоять перед ней Табини не мог.

Или же можно заключить, что пайдхи полностью провалился в попытках понять ситуацию.

А это тоже не дает никакой надежды.

Он протянул письмо обратно Сенеди, надеясь, что руки дрожат не очень заметно. Он не боялся. Он находил все это удивительным и странным. Ясно он понимал только комок в горле и холодную бесчувственность в пальцах.

– Нади, – проговорил он негромко, – я не понимаю. Так это вы пытались убить меня в Шечидане?

– Не прямо. Но и отрицание не послужит правде.

Табини вооружил меня вопреки Договору.

Сенеди застрелил убийцу здесь, перед замком. Разве не так?

Замешательство громоздилось вокруг Брена все более высокой кучей.

– Где Банитчи? И Чжейго? Они обо всем этом знают? Они знают, где я нахожусь?

– Они знают. Я уже сказал, что отрицание ответственности было бы ложью. Но я хочу также признать, что мы смущены действиями нашего ассоциата, который обратился к услугам лицензированного профессионала для позорного деяния. Гильдия была смущена поступком одиночки, действовавшего по личному убеждению. Я лично – стыжусь из-за инцидента с чаем. Более того, вы приняли мои извинения, что делает мой долг в данный момент еще тяжелее, нанд' пайдхи. Я уверяю вас, что в этой конфронтации нет ничего личного. И все же я сделаю все, что сочту необходимым, дабы выяснить правду в этой ситуации.

– В какой ситуации?

– Нанд' пайдхи! Вводили ли вы нас когда-либо в заблуждение? Говорили ли вы нам когда-либо не всю правду – или что-то кроме правды?

Личное и профессиональное отношение к риску не позволяло Брену принимать решения очертя голову или действовать на основании сиюминутных мотивов, когда говоришь с человеком, границ осведомленности – или неосведомленности – которого не знаешь. Он попытался подумать. Он попытался быть предельно осторожным.

– Нади, есть случаи, о которых я могу знать… какая-то незначительная техническая деталь, схема, режим работы – что-то из чисто технической области – которую я не представлял соответствующему техническому комитету или не сообщал айчжи. Но это не значит, что я не собирался ее сообщить, не в большей степени, чем когда-либо другие пайдхиин оставляли при себе то, что знали. Нет такой области техники или технологии, которую я намеренно оставлял при себе – когда-либо.

– Приходилось ли вам когда-либо в сотрудничестве с Табини вносить дополнительные числа в передачи с Мосфейры на станцию?

Боже!

– Спросите у айчжи.

– Были ли эти числа представлены вам айчжи?

– Спросите у него.

Сенеди пролистал свои бумаги, потом еще раз, и его темное лицо оставалось абсолютно бесстрастным.

– Я спрашиваю у вас, нанд' пайдхи. Были ли эти числа представлены вам айчжи?

– Это дело Табини, а не мое.

У Брена похолодели руки. Он энергично разминал пальцы и старался уговорить себя, что этот разговор ничуть не серьезнее, чем заседание какого-нибудь совета, на котором, хоть и очень редко, вопросы становились жареными и сыпались быстро.

– Если Табини-айчжи желает сообщить что-то на Мосфейру, я передаю его слова точно. Это моя работа. Я не стал бы вносить искажения, представляя его или Мосфейру. Это – моя честность, нади Сенеди. Я не лгу ни одной, ни другой стороне.

Очередная пауза, долгая и напряженная. Через камни донесся раскат грома снаружи.

– Всегда ли вы говорите правду, нади?

– В таких делах? Да. Обеим сторонам.

– Я имею ряд вопросов к вам от имени вдовствующей айчжи. Ответите ли вы на них?

Ловушка захлопнулась. Это был кошмар, которого страшился каждый пайдхи, но с которым ни один еще не встретился, пока я, Боже, помоги мне, не столкнулся носом к носу, только лишь потому, что доверял атеви несмотря на то, что даже не могу перевести на их язык само понятие доверия, – упорно доверял им, когда мои советники твердили «нет», так упорствовал в своей вере в личную привязанность Табини, что даже не позвонил в управление, когда получил все возможные предостережения, что дела идут плохо.

Если Сенеди захочет сейчас использовать силу… помощи ждать неоткуда. Если Сенеди захочет, чтобы я поклялся, что действительно существует человеческий заговор против атеви – не знаю, смогу ли я устоять и не сказать того, что захочет Сенеди – чего бы он ни захотел.

Брен слегка пожал плечами, как делают атеви, повел одной рукой.

– Насколько смогу, – сказал он, – я отвечу на все вопросы… насколько мне лично известны ответы.

– Сколько людей имеется на Мосфейре?

– Около четырех миллионов.

– Не атеви.

– Не атеви.

– Прибывали ли туда когда-нибудь атеви после Договора?

– Нет, нади. Не прибывали. Кроме экипажей авиалайнеров.

– Что вы думаете об идее пайдхи-атеви?

– На ранней стадии мы этого хотели. Мы пытались включить это в Договор как условие прекращения огня, потому что мы хотели узнать атеви лучше. Мы уже сообразили, что случилось взаимное непонимание. Мы чувствовали, что несем часть ответственности за Войну. Но атеви отказались. Если бы атеви проявили такое желание теперь, я бы оказал абсолютную поддержку этой идее.

– Вам нечего скрывать – вам как народу? Не вызовет ли негодования наличие на Мосфейре атевийского резидента, имеющего доступ в ваши советы?

– Я думаю, для атеви было бы очень полезно изучить наши обычаи. Я бы это поддержал. Я бы со всем жаром отстаивал это.

– Вы больше не боитесь атевийских шпионов?

– Я ведь уже сказал вам – секретов больше нет. Шпионам нечего добывать. Мы живем очень похожими жизнями. У нас очень похожий комфорт и бытовые удобства. Вы бы не заметили разницы между Адамстауном и Шечиданом.

– Я не заметил бы?

– Мы очень похожи. И, – добавил он умышленно, – влияние идет не только от нас к вам, нади. Говорю вам, мы нашли очень многие идеи атеви весьма мудрыми. В некоторых тонкостях вы бы чувствовали себя совершенно как дома. Мы многому научились у вас.

Брен сомневался, что Сенеди полностью верит ему. Он видел, как тот хмурится.

– Учитывая то, что вы сказали о передаче секретов, – задал следующий вопрос Сенеди, – есть ли еще какая-то важная область, которую вы пока держите при себе?

– Биологические исследования. Понимание генетики. Это – самое последнее и самое трудное.

– Почему это самое последнее?

– Из-за чисел. Как и освоение космоса. Из-за огромности чисел. Мы надеемся, что компьютеры найдут более широкое распространение среди атеви. Разумному существу необходимы компьютеры, нади: сколь ни сильны вы в математике, вам все равно без них не обойтись. Признаюсь, мне не под силу повторить все, что вы делаете в уме, но все равно вам придется использовать компьютеры для выполнения космических исследований, для хранения данных и для исследований в области генетики, как мы это делаем.

– Нумерологи, счетчики чисел, не верят этому. Некоторые из них говорят, что компьютеры вводят в заблуждение и несут несчастье.

– А другие в восторге от них. Я слышал, что некоторые нумерологи сами пишут программы… и критикуют наше оборудование. Они совершенно правы. Наши ученые очень интересуются их мнением.

– Интересуются атевийскими изобретениями?

– В очень высокой степени.

– А что мы можем изобрести? Земляне уже все изобрели.

– О нет, нет, нади, далеко не так. Это очень обширная вселенная. А наш корабль уже однажды подвел нас.

– Достаточно ли обширна эта вселенная?

Брен чуть не сказал «сосчитать невозможно». Но это было бы ересью.

– По крайней мере, она выходит за пределы всего, что мне известно, нади. За любые пределы, которые мы обнаружили с помощью наших кораблей.

– Вот так? Но какая от этого польза?

Время от времени Брен сталкивался с новым для себя атевийским подходом – неизменно ошеломительным.

– А какая польза от земли, нади? Какая польза от всего мира, кроме того, что мы в нем есть? Это место, где мы живем, нади. Его польза в том, что мы существуем. Во вселенной могут быть и более важные критерии, но с нашей точки зрения это единственное, что по-настоящему важно и значительно.

– Вы верите, что некоторые объекты неисчислимы?

Очередная медвежья яма для еретиков. Брен снял с полки готовый неопровержимый ответ, зная, что если на ленту попадут неположенные слова, экстремисты его не выпустят.

– Если некто имеет видение, чтобы увидеть такие объекты, то, я уверен, некто иной сумеет исчислить их.

– А кто-нибудь имеет вселенское видение?

Другая атевийская секта, если не изменяет память.

– Не знаю, нади. Сам я наверняка не из таких.

Чертовски плохо, если Сенеди верит нумерологам. Но даже если не верит – все равно невозможно угадать, что может этому Сенеди понадобиться по политическим соображениям. Хорошо бы уже выбраться с этой линии допроса.

– Еще чаю? – спросил Сенеди.

– Спасибо, нади, у меня еще есть.

– Подозреваете ли вы врага во мне лично?

– Не знаю. Очень надеюсь, что нет. Я нашел ваше общество приятным и надеюсь, что так будет и дальше.

– В моей позиции нет ничего личного, нанд' пайдхи.

– Верю. Не знаю, чем я мог бы обидеть вас. Разве что ненамеренно.

– Поймите, ересь здесь не является обвинением. Сам я считаю все это манипулирование числами полной и примитивной глупостью.

– Но магнитофонные ленты можно монтировать.

– Как и телевизионные записи, – парировал Сенеди. – Сегодня вы снабдили Табини-айчжи весьма обильным материалом.

Телевидение? Брен совсем выпустил его из памяти – так потрясло его письмо Табини. Но теперь, когда Сенеди произнес эти слова, Брен начал разлагать интервью на составляющие и сопоставлять с письмом – все эти невинные личные вопросы о нем самом, о его жизни, его ассоциациях.

Обман. Меня обманул единственный атева, которому я доверял абсолютно, которому доверил свою жизнь. Обманул айчжи, который добросовестно выполняет все соглашения с человеческой цивилизацией.

Табини вооружил меня против убийц – а в свете этого письма я не могу доказать, что это не были убийцы, подосланные самим Табини. Табини подарил мне пистолет, который можно найти и проследить по отметкам на пулях.

Но когда я пустил его в ход и пролил кровь, Банитчи дал мне другой пистолет. Вот этого я не могу понять.

Хотя, возможно, Банитчи и сам не понимал тогда и просто совершил лояльный поступок, не подозревая о заговоре. Все расчеты вариантов замыкаются в порочный круг – а теперь пистолет Банитчи исчез из-под матраса, теперь, когда они могут что угодно сфотографировать, подложить любую улику, а заводские номера вписать потом… Брен знал по крайней мере некоторые из трюков, которые противник может пустить в ход. Он их изучал. Администрация заставляла его изучать эти фокусы, пока у него голова не начала пухнуть, но он не хотел верить, что эти знания ему когда-нибудь пригодятся.

Только не в делах с Табини!

Не в делах с человеком, который мне доверял, который рассказывал мне государственные секреты, а я, из уважения к этому человеку, не передавал их на Мосфейру…

– Сколько людей живет на Мосфейре? – спросил Сенеди.

– Вы уже спрашивали, нади. Около четырех миллионов. Четыре миллиона триста тысяч.

– Мы будем повторять вопросы время от времени, просто для уверенности… В это число входят дети?

Вопрос за вопросом – потом о поддержке железнодорожной системы, потом о тех вето, которые накладывал его предшественник, об электростанциях, о плотинах и шоссе, об экологических исследованиях на Мосфейре и на материке.

О воздушном сообщении между островом и материком и о дорожной системе в горной части Мосфейры, на севере и в центре. Ни о чем засекреченном. К чему бы все вопросы ни вели, его не интересовало ничто такое, чего атеви не могли бы узнать из каталогов и из личной почты пайдхи.

Может быть, они действительно узнали все это из моей почты, задолго до появления спутников. Они могли, воспользовавшись туристскими каталогами, сложить мозаику дорог Мосфейры, ее городов, улиц; могли фотографировать прибрежные города, куда прилетают регулярные транспортные самолеты из Шечидана, вывозящие обратным рейсом изготовленную людьми электронику и текстиль, морскую пищу и лекарства.

– Много ли у вас ассоциатов на Мосфейре, нади? Назовите их имена…

– Что вы обычно делаете, когда возвращаетесь на Мосфейру, нади? Конечно, какое-то время посвящаете официальным делам?..

– В вашем жилище было оружие, нади. Что вы собирались сделать с его помощью?

Только ни в чем не признаваться. Это не приятельский вопрос.

– Я не знаю ни о каком оружии.

– Предмет вот такого размера, у вас под матрасом.

– Не знаю. Может быть, этот предмет появился и исчез в один и тот же день.

– Пожалуйста не шутите, нади. Это чрезвычайно серьезное дело.

– Понимаю. Но, уверяю вас, я ничего такого не привозил сюда и не клал под матрас.

– Он появился сам собой.

– Должно быть. Другого ответа у меня нет. Нади, что бы я с ним стал делать? Я не снайпер. Даже с оружием в руках я не представляю никакой опасности, только для себя самого и для мебели.

– Нади! Мы знаем, что этот пистолет происходит не из Мальгури. У нас есть его регистрационный номер.

Брен смотрел по сторонам, на сдвоенные тени на стене. Возможно, Табини потерпел какое-то поражение на политической арене и вынужден был передать своего пайдхи соперничающей группе. Брен не знал, кого он сейчас защищает в этой истории с пропавшим пистолетом: то ли Табини от его соперников, то ли Банитчи от обвинений – а может то, что Банитчи подменил пистолет, страшно замутило воду и теперь все выглядят виновными.

Зато уже понятно, куда девался пистолет.

А что касается лжи, пайдхи следовал своей официальной линии.

– Нади, – сказал Сенеди. – Отвечайте на вопрос.

– Я думал, это не вопрос, а утверждение, нади. Прошу прощения. Я не имею оружия. Я не клал его туда. Это все, что я могу сказать.

– Вы стреляли в убийцу в Шечидане, нанд' пайдхи.

– Нет. Я поднял тревогу. А Банитчи выстрелил, когда кто-то побежал.

– В таком случае Банитчи стреляет хуже, чем я думал.

– Было темно, шел дождь, а тот человек бежал.

– А в комнате не было никого, кроме вас.

– Я услышал шум. Я позвал охрану.

– Банитчи регулярно стоит на страже у вас под дверью по ночам?

– Не знаю, может, у него было какое-то дело в этом коридоре, может, какая-нибудь дама. Я у него не спрашивал.

– Нади, вы лжете. Этим вы никому не поможете.

– Только три человека во всем мире знают, что случилось в ту ночь: я, Банитчи и тот человек на террасе – а это, конечно, были не вы, Сенеди-чжи. Правда ведь?

– Нет, не я. Это выбор не в моем вкусе.

Вероятно, это была шутка. Брен не знал, как воспринимать эти слова. Он боялся, он был уверен, что Сенеди имеет информацию из источников, ему не известных. Сенеди стряпает какое-то дело. И хоть существуют законы против похищения людей и против удержания их силой, но нет никаких законов против того, что сделал Табини, отправив его сюда.

– Итак, вы не имеете представления, как попал туда пистолет, – сказал Сенеди. – Вы категорически утверждаете, что не ничего о нем знали.

– Да.

Сенеди откинулся на спинку стула и уставился на него долгим-долгим взглядом.

– Этот пистолет дал вам Банитчи.

– Нет, нади. Он этого не делал.

– Нанд' пайдхи, среди знакомых вдовы есть люди, близко ассоциированные люди, чья ассоциация с Табини-айчжи идет через вдовствующую айчжи. Они не признают этот клочок бумаги, этот «Договор» с Мосфейрой. Клочки бумаги для них ничего не значат и, честно говоря, они не считают передачу землянам Мосфейры законной или имеющей силу.

Та банда, подумал Брен, холодея. Консервативные экстремисты. Сторонники лозунга «Вперед, на побережье!» Ему не хотелось в это верить.

– Мы получили от них запрос, – говорил Сенеди. – По сути дела, их агенты явились в Мальгури с требованием передать вас им и побуждали вдовствующую айчжи вообще разорвать ассоциацию с Табини. Они доказывают, что Договор ничего не стоит. Что Табини-айчжи ведет народ в ошибочном направлении. Мы предложили им компромисс. Им нужна определенная информация. Я сказал, что мы можем получить ее для них, а они не станут требовать вашей выдачи.

Это был совершенный кошмар. Брен не представлял, как справиться с этим безумием, с какой стороны зайти и с чего начинать. В любом случае прежде всего нужно понять позицию Сенеди.

– Вы работаете на вдовствующую айчжи, нади?

– Всегда. Без исключения.

– А какую сторону она приняла? Она за Табини или против него?

– Она не имеет ман'тчи. Она действует только для себя.

– Чтобы заменить его?

– Это одна из возможностей, нади. Она не сделает ничего такого, что ограничило бы ее независимость.

Ничего такого, что ограничило бы ее независимость. Илисиди провалилась на выборах в хасдраваде. Дважды. Последний раз – пять лет назад, проиграла Табини.

А Табини вынужден был написать такое письмо и отослать меня к Илисиди?

– Дадите ли вы мне показания, которые мне нужны, нанд' пайдхи?

Нелегко ответить. Может быть – может быть, Табини на самом деле не предавал меня. Может быть, администрация Табини уже катится к поражению, а я просто не заметил подземных толчков. Нет, не верю, не может быть. Хотя атевийская политика уже сбивала с толку не одного пайдхи и до меня.

– Нанд' пайдхи, – снова заговорил Сенеди. – Эти люди послали агентов в Мальгури, чтобы привезти вас к их предводителям. Если я передам вас им… я не говорю, что мы не получим вас обратно – но в каком состоянии, сказать не могу. Они могут завести свои допросы намного дальше нас, в области технологии, оружия и систем космического базирования, в те области, где мы не имеем интересов и относительно которых мы не имеем оснований считать, что вы не говорили правду. Пожалуйста, не обманывайте себя: это не матчими, от профессионала никто не сможет сохранить тайну. Если вы дадите мне показания, которые мне нужны, которые приведут Табини к падению, мы сможем быть радушными. Но если я не смогу продемонстрировать им эти показания…

Мысли Брена неслись галопом. Он пропускал отдельные слова Сенеди, а это может закончиться катастрофой.

– …у меня не останется другого выхода, кроме как позволить им получить эти показания своими способами. А я хотел бы уберечь вас от этого, нанд' пайдхи. Еще раз: кто стрелял из пистолета?

– Из пистолета стрелял Банитчи.

– Кто дал вам пистолет?

– Никто не давал мне пистолета, нади.

Сенеди вздохнул и нажал кнопку. Отнюдь не историческая реликвия, отметил какой-то отстраненный участок мозга. Но, вероятно, еще очень многое в кабинете Сенеди не является ни историческим, ни устаревшим.

Оба ждали. Еще можно изменить решение, думал Брен. Можно дать Сенеди то, что ему нужно, переметнуться на другую сторону – ну да, у меня ведь есть слово Сенеди… и это письмо… сказать ему, что произошло на самом деле – а он не поверит, или поверит не полностью. Табини слишком осмотрителен, он слишком политик, чтобы сдаться, не попытавшись сманеврировать, а я, насколько можно представить, могу оказаться пешкой, которую Табини все еще считает своей. На которую все еще полагается.

Глупо так думать. Если Табини хотел, чтобы я сыграл какую-то активную роль, если это письмо не следует воспринимать всерьез, Табини мог бы сказать мне, Банитчи или Чжейго могли мне сказать – кто-нибудь мог бы мне сказать, чего, черт побери, они от меня хотят.

И я мог позвонить в свое управление, как положено, и отослать рапорт.