Текст книги "Иноземец"

Автор книги: Кэролайн Черри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 29 страниц)

По крайней мере, примерно так потомки через девять-десять поколений реконструировали процесс принятия решения… Аборигены не могут слишком сильно отличаться от нас. У них же есть паровозы. У них есть паровые машины. У них есть промышленность.

А еще у них совершенно по-другому устроены мозги – но физика, которой они пользуются, никак об этом не говорила.

На языке атеви эту встречу не описать. Хелло, как поживаете, как погода? Славный народ. Устроим кое-какую торговлишку, мы вам – малость техники, вы нам – зверя-другого из несезонной дичи…

И лбом с разбегу в стену между двумя культурами. Или в пропасть.

Попробуйте уладить дело – договоритесь с местными лидерами: и прямо с головой в культурный водоворот.

Попробуй теперь сосчитать, сколько раз первое поселение портило дело. Попробуй сосчитать, сколько раз поселенцы глубоко проваливались в эту пропасть, прежде чем начали соображать, что предательство – это не предательство, и убийство – не убийство, и что не можешь ты поддержать одного местного айчжи и воевать против другого, не впутав расползшуюся на весь континент Ассоциацию во все, что тащит за собой этот конфликт. Ну кто мог ожидать, что цивилизация на уровне паровой машины имеет мировое правительство?..

Но тогда, если ты один из первых земных колонистов, то, может быть, ты никак не ожидаешь, что кто-то может вести себя так, как ты не стал бы.

Пятьдесят лет и два пайдхиин назад Мосфейра сделала глубокий коллективный вдох и бросила на стол спутниковую связь и ракетную технику в пылкой надежде, что биитчи-ги и кабиу плюс современная связь совместными силами удержат некоторые предприимчивые атевийские группы от соединения взрывчатки с метательной техникой и устранения таким образом соперников.

Поскольку думали, что теперь знают атеви.

Господи, помоги дуракам и туристам.

Брен перелистнул непрочитанную страницу исторического труда, сообразил, что не прочитал ее, перелистнул обратно и попытался сконцентрироваться на деяниях айчжиин и советников, давным-давно развеянных ветрами Мальгури, смытых дождями в здешнюю почву, унесенных в море из озера Майдинги – в такой сезон даже быстрее, чем осенью.

Он был обижен и зол, и мысли его метались взад-вперед в пределах познанного, словно зверь в клетке, а настоящие ответы лежали за решеткой его понимания.

Может, этот тот рубеж, к которому рано или поздно приходили все пайдхиин. Может, я самый наивный из них, может, потому, что вступил во взаимоотношения с самым дружелюбным из всех айчжиин – и так чертовски легко было игнорировать предупреждения, пестрящие в каждом прочитанном тексте, и попасться в ту же ловушку, что и самые первые земляне на этой планете: решить, что атеви – это люди. Ожидать, что атеви будут делать то, что ты самым естественным образом ожидаешь от нормальных здравомыслящих людей, Боже, помоги мне вдвойне, будут делать то, что ты хочешь, что тебе эмоционально нужно от них, – вместо того, чтобы самому проснуться от сладких снов, обратить внимание на сигналы опасности и делать ту работу, для которой тебя сюда прислали.

Я обязан был позвонить по телефону еще там, в Шечидане, и все сообщить, даже если бы в дверь молотила кулаками охрана Бу-чжавида. И нечего было мне думать, ни тогда, ни сейчас, что Табини испытывает какой-то нажим и что я отчаянно требуюсь ему там, в Шечидане, ведь если бы дело было в этом, то не стала бы телевизионная сеть, с которой Табини работает в тесном контакте, устраивать интервью, чтобы показать, что пайдхи отличный, покладистый и приветливый парень, а вовсе не какой-нибудь таящийся во мраке злодей, который устраивает заговоры с целью добыть себе господство над миром или изобретает лучи смерти, чтобы сровнять города с землей…

«Я не предам вас, Брен-чжи»?

Что бы, черт побери, могли значить эти слова, которые Чжейго выпалила, перед тем как выскочить в коридор и умчаться сломя голову?

И где пистолет, Чжейго? Где пистолет Банитчи?

* * *

Дрова прогорели и провалились, выбросив в дымоход сноп искр. Брен подбросил новое полено и снова сел за свою книгу.

Ни слова от Банитчи или Чжейго о том, что случилось, – то ли кто-то прорвался через периметр сигнализации, то ли просто кто-то подозрительный появился в аэропорту, то ли они получили какую-то ужасную весть от Табини.

Он перелистнул страницу, потом подумал, что снова отвлекся от чтения где-то на середине и перевернул лист обратно, упрямо пытаясь сосредоточиться на тексте, идущем на атевийский лад справа налево, и извлечь смысл из старинного причудливого шрифта.

Свет снова включился – и снова погас!

Черт, подумал он, и глянул в окно. Дождь ослабел, теперь только моросило. Серое облако и россыпь ярких капель на стекле. Свечи отбрасывали золотистый свет. А потом из окна полился все ярче белый свет, как будто облака наверху наконец-то стали редеть.

Брен положил книгу, встал, собираясь выглянуть в окно, – но тут услышал шум в спальне и увидел Джинану, который вошел из внутреннего коридора.

– Трансформатор или проводка? – спросил Брен легким тоном.

– Можно надеяться, что проводка, – ответил Джинана и поклонился, остановившись в дверях. – Нади, сообщение для вас.

Сообщение? В замке, где нет телефонов?

Джинана протянул ему крохотный свиток – печать и ленточка Илисиди, решил он, даже не присмотревшись, потому что красное и черное – это цвета дома Табини. Он сломал печать ногтем большого пальца, гадая, имеет ли это какое-то отношение к условленной встрече после завтрака. Отмена, наверное, или перенос на другое время из-за погоды.

«Мне необходимо немедленно переговорить с вами, – гласила записка. – Я встречу вас в нижнем холле».

Записка была подписана: «Сенеди».

IX

Внизу были зажжены все керосиновые лампы и в очаге горел огонь. Наружный холл, с его древним оружием, звериными головами и выцветшими старинными знаменами тускло светился золотыми, коричневыми и красноватыми отблесками. Ведущие вверх лестницы и расходящиеся от них коридоры оставались в тени, которую разрывали лишь круги света от ламп вверху и внизу. Электричества все еще не было. Похоже, на этот раз его не будет долго, и Брен пожалел, что не надел пальто, спускаясь вниз. Наверное, кто-то недавно открывал наружные двери. Весь нижний холл выстыл.

Но он не ожидал ни долгой беседы, ни формальностей, а от огня в камине все-таки шло тепло. Брен стоял, согревая руки, и ждал – услышал, что кто-то идет из принадлежащей Илисиди части дома, и бросил взгляд в сторону уходящего в тень коридора.

Это действительно был Сенеди, в темной униформе, поблескивающей искрами металла по всему телу, олицетворение телохранителя с лицензией Гильдии. Брен думал, что Сенеди подойдет к огню, скажет ему пару слов частным образом и позволит вернуться к ужину, – но Сенеди остановился посреди коридора, поймал его взгляд и жестом пригласил идти за собой.

Идти за ним – куда? – спросил себя Брен; эта пантомима обеспокоила его несколько больше, чем простое приглашение сойти вниз, – но отказаться было столь же трудно, как от любого другого приглашения Илисиди.

Однако при таком повороте событий он испытал мгновенный внутренний толчок – попросить прощения и вернуться наверх под предлогом, что надо взять пальто, а тем временем послать Джинану найти Банитчи или Чжейго – он уже сообразил, что это надо было сделать давно. Черт побери, сказал он себе, если б ты наверху хоть чуть-чуть подумал…

Но он уже больше не понимал, с какой стороной из многих имеет сейчас дело, – даже не знал наверняка, сколько тут вообще сторон задействовано. Пистолет пропал. Он у кого-то… может, у Сенеди, может, у Банитчи. Может, Банитчи забрал пистолет, чтобы помешать Сенеди найти его… слишком переплетены шансы, невозможно просчитать с хорошей вероятностью. Если пистолет нашли Джинана и Майги и отнесли Сенеди, то вряд ли Джинана сумел бы глядеть ему в глаза, никак не проявив чувства вины, Брен это нутром чуял. Не у каждого атеви такое самообладание, как у Банитчи или Чжейго.

Но пока мои охранники находятся снаружи и занимаются своими таинственными делами, я принимаю собственные решения – и до сих пор об этом не пожалел, и если Сенеди хочет поговорить со мной о пистолете, лучше не пробовать выкручиваться: не стоит давать Сенеди повод усомниться в моей правдивости – решено и подписано. Я могу взять на себя ответственность за появление здесь пистолета. Сенеди никак не узнает, что я не сам паковал свой багаж. И если пайдхи придется покинуть пост со скандалом… Видит Бог, все лучше, чем смотреть, как будут впутывать в это дело Табини, как ослабеет Ассоциация. Это – мои собственные неприятности. И, может быть, мне придется испытать на себе их последствия.

Но если пистолет в руках у Сенеди и телохранитель вдовствующей айчжи знает его заводской номер, то наверняка найдет способ связаться с полицией и проследить пистолет через регистрационную документацию – с помощью тех самых компьютеров, которые пайдхи надеялся сделать общепринятым удобством. Тогда получается, солгать, пытаясь прикрыть Банитчи, – только испортить дело.

Чертовски много тут всего не на месте: поведение Банитчи, это внезапное, ни на что не похожее бегство Чжейго, человек, убитый на подъездной дороге, который оказался старым соучеником Банитчи… или как там лицензированные убийцы называют своих коллег.

Сенеди по крайней мере несколько раз не воспользовался случаем потихоньку сбросить пайдхи с горы, а мог ведь все сделать шито-крыто, никто и не узнал бы… Чуть не ставший роковым чай мог оказаться и покрепче. Если в этом замке творится что-то зловещее, если Табини послал меня сюда только для того, чтобы Банитчи и Чжейго проникли внутрь крепости Илисиди – именно такой сценарий видится в кошмарах, – то бедняга пайдхи оказался прямо в самой гуще событий; мне нравится Илисиди, черт бы ее побрал, и Сенеди ни разу не сделал мне ничего плохого – но во что же, Господи, я вляпался, когда спустился сюда поговорить частным образом с Сенеди? Я могу врать с абсолютно невинной физиономией, когда надо придерживаться официальной, твердо установленной линии. Но я никак не смогу убедительно врать в таком деле, как история с пистолетом… или, скажем, если он спросит, планировал ли Банитчи что-то… Допустим, я все равно не знаю ответов, но не смогу выслушивать вопросы, не проявив тревоги, которую любой атева воспримет как самую крайнюю…

От керосиновых ламп падали круги света, он шел от одного светлого пятна к другому, все дальше и дальше в глубину коридора, где стоял, дожидаясь его, Сенеди – высокая тень на фоне освещенного прямоугольника открытой двери, тень, которая исчезла внутри прежде, чем он дошел до той комнаты.

Брен рассчитывал говорить только с Сенеди. Но в кабинете оказался другой охранник Илисиди, человек, с которым Брен ездил утром. Имени он вспомнить не мог, и первая, чисто паническая мысль была: а этот какое имеет ко мне отношение?

Сенеди сел и предложил Брену стул рядом со своим столом.

– Пожалуйста, нанд' пайдхи. – И добавил с кривоватой иронической усмешкой: – Позвольте предложить чаю – клянусь, это безопасно…

От такой любезности отказываться нельзя. Более того, это объясняло наличие второго человека: можно предположить, что он здесь для удобства, допустим, Сенеди не хотел, чтобы об их беседе пошли разговоры за пределами этого кабинета.

– Благодарю вас, – сказал Брен и сел, а охранник тем временем налил две чашки, для Брена и Сенеди.

После этого Сенеди отпустил его, и тот закрыл за собой дверь. Две лампы на стене за письменным столом отбрасывали от широкоплечей фигуры Сенеди увеличенные, перекрывающие друг друга тени и чадили, тяжелый воздух в кабинете провонялся керосином. Сенеди, опершись локтем на стол, придерживая одной рукой чашку, листал какие-то бумаги, словно ради них и вызвал сюда Брена, а теперь не мог найти ту бумажку, что была ему нужна.

Потом Сенеди глянул прямо на Брена – вспышка светящейся желтизны, отблеск улыбки на лице.

– Как вам сидится этим вечером, нанд' пайдхи? Хоть немного лучше?

– Лучше. – Вопрос застал Брена врасплох, заставил рассмеяться все-таки там нервы немножко раздражены, а Брен плюхнулся на стул неосторожно. Резко.

– Единственный способ пробиться через это – перетерпеть, – сказал Сенеди. – Охрана вдовы вам сочувствует, нанд' пайдхи. Люди смеются. Но мы сами все это перенесли. Не думайте, что их юмор направлен на вас.

– Я это так и не воспринял, уверяю вас.

– Для начинающего у вас хорошая посадка. Я догадываюсь, вы не всю жизнь провели за письменным столом.

Брену эти слова польстили. Но второй раз он не был захвачен врасплох.

– Часть свободного времени я провожу в горах, когда есть возможность. Примерно два раза в год.

– Лазите по скалам?

– Катаюсь на лыжах.

– Этого я не пробовал, – сказал Сенеди, переложил еще несколько бумажек, подровнял стопку. – Видел в телевидении. Кое-кто из молодежи пробует, на Бергиде. Не обижайтесь, но я бы предпочел живого инструктора, а не картинки в контрабандном каталоге и исходящие от какого-нибудь энтузиаста-любителя советы, как не сломать себе шею.

– Так вот куда уходят мои журналы!

– О, на эти вещи есть спрос. Почта старается быть осторожной. Но время от времени кое-что ускользает.

«Так что, ради этого весь разговор? – спросил себя Брен. – Кто-то ворует почту? Торгует нелегальными каталогами?»

– Если вы доставите меня на Бергид этой зимой, – сказал он, – я с удовольствием покажу вам основные приемы. Честный обмен за уроки верховой езды.

Сенеди окончательно навел порядок у себя на столе и выправил пачку бумаг двумя руками.

– Я был бы рад, нанд' пайдхи. И не только по этой причине. Я бы с удовольствием уговорил вдову вернуться в Шечидан. Зимой Мальгури – чистый ад.

До дела они еще не добрались. Но в атевийских деловых разговорах такое не редкость – походить вокруг да около, задать общий тон. Атевийские манеры.

– Может, нам это удастся, – сказал Брен. – Я был бы рад.

Сенеди отпил глоток чая, поставил чашку.

– На Мосфейре не ездят верхом.

– Нет. У нас нет метчейти.

– Вы охотитесь.

– Иногда.

– На Мосфейре?

Ага, теперь мы говорим об оружии? К тому, значит, идет?

– Я охотился. Несколько раз. На мелкую дичь. Очень мелкую.

– Да, вспоминается… – сказал Сенеди, как будто кто-то из ныне живущих атеви мог помнить об охоте на Мосфейре. – Мосфейра очень отличается?

– От Мальгури? – Нет, меня так просто не поймаешь; ты-то имел в виду, от того, какой она была раньше… – Очень. От Шечидана – намного меньше.

– Она считалась – до Войны – очень красивой.

– Она и сейчас очень красива. У нас чрезвычайно строгие правила охрана рек, живописных пейзажей. Сохранение биологических видов, которые мы там застали.

Сенеди откинулся на спинку стула.

– Как вы думаете, нади, наступит ли время, когда Мосфейра будет открыта – для движения через пролив в обе стороны?

– Я надеюсь, что наступит.

– Но верите ли вы, что это действительно случится, нанд' пайдхи?

То ли Сенеди уже добрался до сути дела, то ли просто уводит разговор от пистолета, чтобы противник расслабился… Брен не мог угадать – и ощущал заметное беспокойство. Последний вопрос касался политических дел, которые он не имел права комментировать без консультации. Он не хотел отказывать в ответе Сенеди, когда Сенеди ведет себя так приветливо. Отказ может повернуть любопытство охранника к новым областям…

– В этом – моя надежда. Вот и все, что я могу сказать. – Он отхлебнул горячего чаю. – Ради этого я упорно тружусь, делаю все, чтобы это произошло в один прекрасный день, но когда именно – ни один пайдхи не скажет: такое решают айчжиин и президенты.

– Вы думаете, это телевизионное интервью является – как это вы выражаетесь? – шагом в правильном направлении?

Так что, в этом дело? В моем публичном выступлении? В кампании Табини за ассоциацию с Мосфейрой?

– Честно говоря, нади Сенеди, я был разочарован. Думаю, разговор прошел поверхностно. Есть такие вещи, которые я хотел бы сказать. Но как раз о них меня не спросили. Я не понимал толком, что они хотят из этой беседы извлечь. И меня все время тревожило, чтобы они не вложили в интервью того, что я не имел в виду.

– Как я понял, есть мысль о ежемесячных передачах. Пайдхи говорит с массами.

– Я не знаю. И конечно, такие вопросы я сам не решаю. Я обязан советоваться.

– По человеческим законам, вы имеете в виду.

– Да.

– Вы не самостоятельны.

– Да, я не самостоятелен.

На ранних этапах атеви ожидали, что пайдхиин будут заключать соглашения и поддерживать их – но сейчас двор в Шечидане уже не заблуждается на этот счет, и трудно поверить, что Сенеди менее информирован.

– Хотя на практике, нади, – продолжил Брен, – мнения пайдхиин нечасто отменяются. Просто мы не обещаем того, что, по нашему мнению, не примет наш совет. Хотя мы спорим с нашим советом и временами побеждаем в этих спорах.

– Вы одобрили бы дальнейшие интервью? Стали бы вы отстаивать эту идею?

Илисиди давно уже в консервативном возрасте. Надо думать, ей не понравились телевизионные камеры в Мальгури – а идею регулярно показывать пайдхи в телепередачах она наверняка встретит в штыки. Можно себе представить, что она наговорит Табини!

– Я не знаю, какую позицию я занял бы. Может, подождал бы и посмотрел, как атеви отреагируют на первое интервью: захочет народ видеть на экране человеческое лицо или нет. Я могу напугать детей.

Сенеди рассмеялся:

– Ваше лицо уже побывало на телевизионном экране, по крайней мере в официальных кадрах. «Пайдхи обсуждает программу шоссейных дорог с министром общественных работ, пайдхи рассказывает о предстоящем выпуске новой продукции в области микроэлектроники…»

– Но это все не интервью, только неподвижные картинки. Я просто не могу представить, что кому-то захочется слушать, как я в течение часа обсуждаю сравнительные достоинства разных типов микросхем.

– Да ну, ведь ваши микросхемы работают на числах. Такая сложная геометрия. Фанаты просто захлестнут телефонную сеть, будут вопить: «Дайте нам пайдхи, дайте нам услышать числа!»

Сначала он не был уверен, что Сенеди действительно шутит. Несколько дней вдали от Бу-чжавида – и ты уже забыл о силе страсти фанатичных любителей считать числа. Потом Брен решил, что это все же действительно шутка – шутка во вкусе Табини, непочтительная к фанатикам, горькая из-за осложнений, которые они вызывают.

– Кроме того, люди могут подумать, что мои предложения содержат злонамеренные числа, – сказал Брен, придавая разговору более серьезный оборот. – Совершенно очевидно, кое-кто уже сейчас так думает.

А ведь это уже второй шаг в сторону, что-то Сенеди не торопится перейти к главному…

– Так что, нади, на этот раз просто сгорел предохранитель?

– Я думаю, где-то короткое замыкание. Все время срабатывает автоматический выключатель. Сейчас пытаются найти место пробоя.

– Некоторое время назад Чжейго получила какое-то сообщение от Банитчи, очень расстроилась – и ушла. Это меня встревожило. Как и ваш вызов, нади. Вы имеете представление, что происходит?

– Банитчи работает с персоналом, обслуживающим дом. Не знаю, что он мог обнаружить, но он чрезвычайно взыскателен. Его подчиненные поторапливаются, когда он приказывает. – Сенеди отпил еще глоток, побольше, и поставил чашку. – Мне кажется, не стоит из-за этого тревожиться. Думаю, он поставил бы меня в известность, если бы нашел что-то ненормальное. Конечно, и домашняя прислуга тоже доложила бы, независимо от него… Еще чашку, нади?

Брен отвлек Сенеди от выбранной им темы беседы, а потому обязан был согласиться на вторую чашку.

– Спасибо, – сказал он и начал подниматься, чтобы налить себе и, в отсутствие слуги, не вынуждать Сенеди выполнить эту услугу, но Сенеди жестом остановил его, потянулся длинной рукой к углу стола, взял чайник и налил Брену и себе.

– Нади, чисто личное любопытство – у меня ведь никогда не было случая поговорить с пайдхи: все эти годы вы выдаете нам свои секреты. Когда они у вас кончатся? И что вы будете делать потом?

Странно, что никто никогда не спрашивал у пайдхиин об этом так прямо по эту сторону пролива, хотя, видит Бог, на Мосфейре давно уже сушат мозги.

И, может быть, Сенеди действительно задал интересующий его лично вопрос, хотя, безусловно, не тот вопрос, ради которого пригласил меня сюда. Хороший вопрос, того сорта, который мог бы задать проницательный репортер из службы новостей. Такой вопрос мог бы задать ребенок… но не изощренный политик вроде Сенеди, и уж никак не официально.

Но это был именно тот вопрос, на который сам Брен уже начал намекать на технических совещаниях, зондируя почву, начиная, как он надеялся, понемногу изменять позицию атеви и понимая, что атеви не могут далеко продвинуться по определенным направлениям без быстрого развития, которому годами противились заинтересованные круги в других отраслях.

– Поток знаний через пролив идет не только в одну сторону, нади. Мы узнаем многое от ваших ученых, и довольно часто. Не говоря уже о том, что и сами мы не стояли на месте после Высадки. Но главные принципы были выложены на стол сотню лет назад. Сам я не ученый – но, как я это понимаю, есть необходимые промежуточные шаги, которые должна сделать атевийская наука, прежде чем станут ясны принципы в других областях, – вот этого вам пока не хватает. Существует наука о материалах. Должна появиться особая отрасль промышленности, обеспечивающая потребности науки. И наконец, новым поколениям необходимо образование, чтобы понимать ее. Технические советы все еще спорят о форме дефлекторов в топливных баках – в то время как никто не учит студентов, зачем вообще нужен дефлектор.

– Вы считаете, что мы медленно учимся?

Ну, эта ловушка была очевидна, как дыра в паркете. И, черт побери, мы ведь действительно ожидали, что атеви будут схватывать все быстрее – с поправкой на айчжиин, которые не захотят сдвинуться хоть на шаг, и на комитеты, которые не позволят процессу сдвинуться с мертвой точки, пока не задебатируют его до смерти. Невероятно коротким оказался путь к авиации и современной металлургии. И невероятно трудным – к умению выстроить по науке какой-нибудь несчастный мост, чтобы выдерживал напряжения от тяжеловесного железнодорожного состава.

– Самые быстрые и сообразительные учащиеся – неизбежно вечные спорщики, – ответил Брен.

Сенеди рассмеялся:

– А земляне ни о чем не спорят!

– Но нам не нужно спорить о технике, нади Сенеди. Мы ею владеем. Мы ею пользуемся.

– И она приносит вам успех?

Осторожно, смотри под ноги! Осторожно!

Он скромно пожал плечами, несколько даже униженно – в стиле атеви.

– Мы чувствуем себя спокойно в ассоциации, которую создали. Последние секреты уже потенциально на столе, нади. Мы просто не можем вынудить атевийских консерваторов принять самое главное в этих секретах. Наши секреты полны чисел. Наши числа описывают вселенную. А как может быть вселенная неблагоприятной или несчастливой? Мы недоумеваем, когда некоторые лица объявляют, что числа складываются в несчастливое сочетание. Мы можем верить только в природу. – Он говорил с главным телохранителем Илисиди, Илисиди, которая предпочла жить в Мальгури, Илисиди, которая добывает охотой дичь для своего стола, но верит в необходимость сохранения дракончиков. – Конечно, по моему мнению – не мнению эксперта, нади, кто-то наверняка фокусничает, добавляет числа, которых природа не вложила в свои уравнения.

Говорить так было очень неосмотрительно – с одной стороны, но, с другой стороны, он ведь не сказал, какую именно философскую школу в нумерологии он порицает, а какую одобряет из полудюжины разных течений, которые были известны ему лично на практике и расчеты по которым он, как и любой землянин, не может выполнять в уме. Он лично желает знать, как на это смотрит Сенеди лично – а губы Сенеди растянулись в редкой улыбке: ему забавно.

– А тем временем компьютеры, которые вы сделали, тайно присваивают несчастливые номера, – насмешливо проговорил Сенеди. – И сбивают звезды с курса.

– Я пока такого не видел. Звезды движутся так, как положила им природа, нади Сенеди. Точно так же обстоит дело с причинами, вынуждающими устраивать дефлекторы в топливных баках.

– Значит, мы суеверные глупцы?

– Ни в коем случае. В этом мире нет ничего неправильного, с ним все в порядке. Нет ничего неправильного в Мальгури. Нет ничего неправильного в порядке вещей, сложившемся до нашего прибытия. Просто – если атеви хотят получить наши знания…

– …то считать числа – это глупость?

«Сенеди хочет, чтобы я признался в ереси!» Брена внезапно охватил панический страх перед спрятанным где-то магнитофоном – но не меньше он боялся соврать этому человеку, ибо ложь сокрушит притворную любезность Сенеди скорее, чем Брен сумеет полностью понять смысл игры.

– Мы сообщаем атеви истинные числа, нади, я в этом клянусь. Числа, которые дают правильный результат, хоть кое-кто подвергает их сомнению, даже видя перед собой свидетельства природы.

– Кое-кто подвергает сомнению добрую волю землян еще больше, чем числа.

Значит, все-таки Сенеди ведет не праздную беседу… Мы сидим тут при свете керосиновых ламп – я сижу здесь, на территории Сенеди, а моя собственная охрана где-то и, насколько мне известно, ничего не знает о моем местонахождении, об этой беседе, об угрожающей мне опасности.

– Нади, мои предшественники на этой должности никогда не делали секрета из того, как мы здесь оказались. Мы прибыли к этой звезде совершенно случайно – и в совершенно безнадежном настроении. Тогда мы даже не имели понятия о существовании атеви. Мы не хотели умереть с голоду. Мы видели, как выходит из строя наше оборудование. Мы понимали, что спуститься со станции и высадиться на планету рискованно для нас – и, честно признаю, для вас тоже, но мы видели, что атеви уже далеко продвинулись по техническому пути, очень похожему на наш путь. Мы думали, что сумеем не причинить никому вреда. Мы думали, что место, где мы высадились, удалено от любой ассоциации – поскольку там не было зданий. Это была первая ошибка.

– Какая сторона, по-вашему, совершила вторую?

Собеседники прокладывали курс среди плавучих льдин. Сенеди не спрашивал ни о чем запретном. В ответах Брена не было ничего противоречивого – строго по линии принятой и утвержденной правды, как излагали ее пайдхиин уже больше сотни лет.

Секунды уплывали, а Брен думал о метчейти и атевийском правительстве, а Сенеди ждал – слишком долго, решил Брен, иначе я не смогу лишить его некоторого выигрыша.

– Я считаю причиной Войны, – заговорил он наконец, – то, что обе стороны давали неправильные сигналы. Мы думали, что получили одобрение таким поступкам, которые оказались совершенно ошибочными, фатально ошибочными, как выяснилось.

– Какого рода одобрение?

– Мы думали, что получили одобрение подойти ближе, обходиться друг с другом как с… – Ну нет у них слова «друзья»! – Как со знакомыми. После этого у нас возникли большие надежды. Наше поселение начало так хорошо развиваться – а потом провал, и начались боевые действия. Люди, которые считают, что их предали, во второй раз не захотят уже верить никаким обещаниям.

– Вы говорите, что вы не были виноваты.

– Я говорю, что и атеви не были виноваты. И верю в это.

Сенеди сидел, постукивая по столу сложенными вместе пальцами, как будто размышлял.

– Вас привел к нам несчастный случай. Это была ошибка в числах?

Брену вдруг стало нечем дышать – то ли от керосиновых ламп, то ли оттого, что он столкнулся с очень хорошо подготовленным противником.

– Мы не знаем, – сказал он. – Или я не знаю. Я не ученый.

– Но разве ваши числа не описывают природу, естественный мир? Или это был какой-то сверхъестественный случай?

– Я так не думаю, нади. Может быть, испортилось оборудование. Такое случается. Космос – это пустота, вакуум, но в нем есть пыль, есть камни попробуйте вычислить, какую из миллионов пылинок вы потревожите своим дыханием.

– Значит, ваши числа несовершенны.

Очередной шанс свалиться в ересь.

– Нади, инженеры делают приближенные вычисления, а природа их подправляет. Мы приближаемся к природе. Наши числа дают нужные результаты, и природа поправляет нас не все время. Только иногда. Мы достигли хорошего уровня. Но мы еще не совершенны.

– И Война была одним из таких несовершенств?

– Очень большим… Но мы умеем учиться, нади. Я оскорбил Чжейго по крайней мере дважды, но она была терпелива и дождалась, пока я разобрался в своей ошибке. Банитчи чрезвычайно огорчил меня – но я знаю точно: он не понимал, что делает, и потому я не перестал ценить ассоциацию с ним. Я, наверное, причинял другим вред, о котором сам не знаю, – но, по крайней мере, нади, по крайней мере мы не сердимся друг на друга, и каждый из нас знает, что другой старался поступать справедливо. Мы делаем множество ошибок… но люди могут заставить себя быть терпеливыми.

Сенеди сидел, пристально глядя на него, и у Брена возникло ощущение… он сам не знал, почему… что в этом разговоре он ступил на очень зыбкую почву. Но пока еще не проиграл. Не совершил никакой роковой ошибки. Как хотелось бы знать, известно ли Банитчи, где я нахожусь в этот момент…

– И все-таки, – сказал Сенеди, – кому-то не хватило терпения. Кто-то покушался на вашу жизнь.

– Очевидно.

– Вы догадываетесь, почему?

– Абсолютно не догадываюсь, нади. У меня и вправду нет никаких конкретных предположений, но я понимаю, что некоторым людям просто не нравятся земляне.

Сенеди выдвинул ящик стола и вынул из него бумажный свиток, увешанный черными и красными лентами дома айчжи.

Илисиди, сообразил он, но тут Сенеди протянул ему свиток через стол. Брен развернул его – и увидел знакомый почерк.

Почерк Табини.

«Я посылаю к Вам человека, 'Сиди-чжи, в Ваше распоряжение. Я объявил Намерение для защиты его от некоей неизвестной мне силы, не столь, я думаю, неизвестной для Вас, но я не выдвигаю обвинений против Вас, учитывая курс действий, который при чрезвычайных обстоятельствах Вы лично сможете счесть необходимым».

Что это? – подумал Брен и, со внезапным отчаянным ощущением нехватки времени, перечитал еще раз, пытаясь понять, высказывает ли Табини угрозы в адрес Илисиди или же утверждает, что именно Илисиди стоит за покушением.

И Табини отправил меня сюда?!

«Тем самым я освобождаю Вас от этой неприятной и опасной необходимости, 'Сиди-чжи, мой возлюбленный враг, зная, что другие могут действовать против меня из зависти или ради личной выгоды, но Вы, одна Вы, неизменно занимали принципиально непримиримую позицию против Договора.

Ни я, ни мои агенты не будут противиться Вашим расследованиям или распоряжениям относительно пайдхи-айчжи в этой опаснейшей ситуации. Я прошу лишь, чтобы Вы проинформировали меня о своих взвешенных выводах, чтобы мы могли обсудить решения и поискать выходы».