Текст книги "Иноземец"

Автор книги: Кэролайн Черри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 29 страниц)

Он не завладел интересом интервьюера. Он углубился в технические детали – или, как минимум, разговор угрожал перейти в сугубо техническую плоскость, чего интервьюер не хотел – может, считал, что этого не захочет его аудитория. Брен ощутил перемену темы, когда интервьюер поерзал на стуле и нахмурился. Брен был этому рад. Интервьюер задал еще несколько вопросов о том, где жил Брен, об ассоциациях его семьи, о том, что он делает на отдыхе, слава Богу, вопросы нейтральные и неопасные. Брен уже потел под яркими прожекторами, когда интервью приблизилось к завершению и репортер пустился в положенные любезности.

– Благодарю вас, нанд' пайдхи, – сказал он наконец, юпитеры погасли, и Брен с трудом сдержал вздох облегчения.

– Простите, – сказал он сразу. – Я не привык выступать перед камерой. Боюсь, я говорил несвязно и непонятно.

– Вы говорили очень хорошо, нанд' пайдхи. Намного лучше, чем некоторые из наших собеседников, уверяю вас. Мы очень довольны, что вы нашли для нас время.

Интервьюер поднялся, Брен поднялся, Банитчи поднялся – откуда-то сбоку, где за ярким светом его не было видно. Все поклонились. Интервьюер протянул руку для пожатия. Должно быть, кто-то ему подсказал.

– Я вижу, вы знакомы с нашими обычаями, – решился заметить Брен, интервьюер был польщен, поклонился и сжал Брену руку в сокрушительной хватке.

Обратный рейсовый самолет улетал на закате. У съемочной группы было еще одно задание в Майдинги – электрическая авария. Слава Богу. Бригада паковала юпитеры, отсоединенные кабели извивались – нашествие красных и черных лоз – по древним коврам, тянулись из отдаленных коридоров. Майги отправился отсоединить дальний конец где-то возле кухни, куда, Брен был уверен, персонал отнюдь не рвался впускать чужаков. Все хозяйство сворачивали и раскладывали по ящикам. Стеклоглазые звери пялились со стен, столь же изумленные и пораженные, как пайдхи.

Что же я наделал? – спрашивал он себя, и еще он спрашивал себя, сможет ли оправдать все, что сказал, когда будет писать рапорт на Мосфейру… но слишком щекотливых тем удалось избежать – хоть это мне удалось… если закрыть глаза на сбой мысли, когда речь зашла о дорогах.

– Мы бы хотели и в будущем проводить такие интервью, – сказал тот человек – Брен не мог вспомнить его имени: не то Дайгани, не то что-то вроде. – Мы были бы рады, нанд' пайдхи, записать репортаж прямо на Мосфейре. Может быть, через посредство вашего телевидения, но чтобы одна из наших бригад работала прямо на месте – интервью с простыми людьми, в таком духе.

– Конечно, если получится проработать этот вопрос, – ответил Брен. Это был стандартный ответ на любое неподходящее предложение. Брен не мог допустить, чтобы эта идея дошла до Мосфейры в таком виде, как будто он с ней согласен. – Я мог бы связаться с нужными людьми…

И дальше должно было естественно последовать «Дайте мне телефон» сознательный вызов Банитчи и Чжейго – и Табини. В голове промелькнула добрая дюжина неприятных мыслей. Служба новостей должна знать, что кто-то пытался убить меня, но ни один из телевизионщиков и не заикнулся. И я не заикнулся. Принятое в Бу-чжавиде заговорщицкое отношение к безопасности впитывается в плоть и кровь тех, кто там живет, – никто не беседует с прессой без разрешения, никто не передает слухов, все это оставляют департаментам, имеющим полномочия устанавливать официальную политику.

Но почему я не смог сказать службе новостей, что здесь вчера погиб человек? А почему они не спросили – ведь знали?

Я не знаю, что передавали в известиях на прошлой неделе. Я не знаю, что общеизвестно, а что нет, а стандартная политика управления говорит: если не знаешь – помалкивай.

И вот Брен делал вежливое лицо, и кланялся, и потел – все еще потел, хоть заметно похолодало. Надвигался грозовой фронт. Телевизионщики надеялись, что их самолет пробьется через непогоду. Они уже прорывались через фронт этим утром, побросало и покачало, тот еще полет получился «долгий», как выразилась Чжейго, а телевизионщики выразились чуть-чуть решительнее – «неудобный».

Но теперь уже открыли передние двери, и в холл влетает ветер и льется свет, куда более яркий, чем электрические лампочки, которые светятся слабым золотом. Бригада выносила свои юпитеры, интервьюер застрял – поболтать просто так, Тано и Алгини стоят, сблизив головы, у дверей, смотрят, как телевизионщики выносят оборудование – Алгини прибыл вместе с ними. Как и Банитчи. А Чжейго… где-то, может быть, отдыхает; а тем временем в голове все сталкиваются друг с другом мысли – что я сказал да что я подумал, орут и требуют внимания и дальнейшего анализа.

Банитчи аккуратно отцепил интервьюера и проводил до самой двери, где последовал еще один неизбежный круговой обмен поклонами.

Брен тоже исполнил положенные любезности и, когда последний телевизионщик оказался снаружи, оперся спиной на дверь с неосвещенной стороны и с облегчением перевел дух.

– Тано и Алгини проводят их до аэропорта, – сказал Банитчи; на фоне освещенного солнцем двора снаружи он вырисовывался черным силуэтом. – Они могут остаться внизу на ужин. Я там нашел хороший ресторан.

– Прекрасно, – сказал Брен, но не спросил «А почему бы нам всем туда не поехать?», потому что большинство посетителей было бы не в восторге от убийства под салат. Он вдруг понял, что страшно нервничал на протяжении всего интервью не только из-за каверзных вопросов, которые могли вдруг прозвучать, но и потому, что не доверял этой команде с бесчисленными ящиками для оборудования, и потому, что не знал этих людей.

«Все, – решил он, – ты полный параноик. Ты боишься. Но ведь не думаешь же ты на самом деле, что бригада из национальной сети новостей начнет закладывать взрывные устройства? Полная глупость».

– Вы отлично справились, нанд' пайдхи.

– Никак не получалось собраться с мыслями. Я мог бы говорить и лучше.

– Табини считает, что такие интервью будут происходить и потом, сказал Банитчи. – Он думает, пришло время для пайдхи стать более публичной фигурой. Больше соприкасаться с народом.

– И это сумеет остановить тех, кому я мешаю живой?

Он не собирался возражать. Несомненно, ход был разумный. Несомненно, именно так считает Табини. Но беспокойное чувство не отпускало.

– Почему бы вам не подняться наверх, нади, и не снять пальто? Теперь уже можно расслабиться и отдохнуть.

Брен не знал, сумеет ли расслабиться на весь оставшийся день, но воротник пальто тер шею и все тело одеревенело – слишком долго сидел неподвижно. Пойти наверх и переодеться во что-нибудь поудобнее – это не просто хорошая мысль. Это единственное, что они тебе позволят сделать или решить до самой ночи. Твое единственное великое решение.

До завтрашнего дня.

Брен сказал – потому что это было политично в настоящей момент, и потому что еще раньше собирался и угрюмо твердил себе, что надо, – он сказал:

– Я был груб вчера вечером, Банитчи, простите меня.

– Я не заметил, – сказал Банитчи.

Внимание Банитчи было направлено наружу, за дверь, на фургончик, дверцы которого уже захлопывались со стуком.

– Мне жаль, что так вышло с вашим ассоциатом. Мне жаль ваших наставников.

– Вы тут не при чем. И я тоже. Можно было бы лишь пожелать, чтобы он оказался умнее – но не удачливее. – Банитчи положил руку на плечо Брену, и это движение лишь наполовину было жестом расположения. – Идите наверх, нади.

Уходи и не докучай мне. Пайдхи умеет переводить. Мысли Банитчи были где-то далеко, и Брен – после жара юпитеров – решил, что стоит вернуться наверх, в ванну, которую пришлось покинуть раньше времени. В ванне меня не станут тревожить. В ванне не придется беседовать на философские темы. А заодно она подлечит болячки, о которых вовсе не хочется говорить со слугами.

* * *

Пока снова включили нагреватель, пока напустили воду, прошло немало времени. Брен воспользовался паузой и слегка перекусил. За едой он прочитал первые письма из комитетов и тут же – как быстро разум возвращается в привычную колею! – подумал, что надо бы занести заметки в компьютер.

Но для пайдхи не протянули шнур из кухни, нет, это можно только для операторов службы новостей, – а о возвращении в Шечидан никто и не упомянул.

Итак, он влез в ванну, положил голову на край, а вокруг поднимался пар. На табуретке рядом – стакан человеко-совместимой выпивки и стопка каталогов… в том числе курортный, плюс каталог спортивного оснащения – не то чтобы ему был ощутимый толк от второй пары лыж или другого лыжного костюма, но, в конце концов, и читал-то он все эти каталоги, лишь бы помечтать.

Через камень докатился рокот грома. Брен лениво подумал, улетел ли по расписанию самолет с телевизионщиками. И от всей души понадеялся, что улетел. Он хотел, чтобы они убрались отсюда – и подальше. Подумал еще, какие такие особые радости находят Тано и Алгини в деревенских развлечениях, которые может предложить городок Майдинги. Может, осматривают берег озера. Будем надеяться, что они не промокнут.

Отпил глоток из запотевшего стакана. «Зачем портить льдом хорошую выпивку?» – недоверчиво спрашивал Табини на первых порах знакомства.

Джинана, услышав такую просьбу, приподнял брови и похлопал глазами куда более дипломатично. Ничего, теперь, когда включили свет и холодильники работают, в кухне нет проблем со льдом.

Брен перевернул страницу и поразмыслил над рекламой лыжных ботинок, просмотрел вкладки, посвященные искусству и культуре (дополнительная услуга компании), где рассказывалось о восстановлении старинных умений по сведениям из банка данных. Прочитал статью о том, как строили курорт на горе Аллана Томаса, первое роскошное заведение на Мосфейре, когда еще мало кто успел возродить из небытия идею катания на лыжах.

Атеви в последнее время начали проявлять интерес к этому виду спорта, упражнялись у себя в горах. Табини называл это занятие самоубийством потом в нем самом как будто промелькнул ворчливый интерес, когда он просмотрел любительские видеофильмы о катании на лыжах, которые пайдхи привез, получив разрешение у Комиссии.

Потенциально – общее увлечение, человеческое и атевийское. Полезно для улучшения отношений.

Он уже почти уговорил Табини попробовать самому, но тут грянула эта проклятая история с покушением. Ничего, еще можно будет попробовать. Кажется, хорошие склоны есть на Бергиде, всего в часе пути от Шечидана, «где дураки рискуют сломать шею», как сформулировал Табини.

Интервью все еще не давало Брену покоя. Он все еще пережевывал: что я сказал, да какое у меня при этом было выражение лица, ведь атеви не показывают никакого выражения… а я не привык к телевизионным камерам и обращался к слепящим юпитерам…

Раскатился оглушительный удар грома. Свет мигнул. И погас.

Неимоверно. Он бросил злобный взгляд на потемневший потолок, где едва видна была погасшая лампочка.

Но на этот раз не буду я страдать и мучиться от мелких неудобств. Горячая вода остынет не сразу. В подсвечниках есть свечи… Он вылез из воды – воздух в ванной был хорошо прогрет – вынул свечу из канделябра на столе, зажег ее от пламени в водогрее, а от нее разжег свечи в настенных светильниках. Он слышал, как перекликаются слуги в коридоре, без особой паники, за исключением, кажется, повара, у которого, надо полагать, нашлись на то серьезные причины в это время суток. Да, хоть гром, хоть молния, а Мальгури справится.

Брен снова влез в горячую воду, довольный собой, своими познаниями в атевийском прошлом – пайдхи не прекращает изучать мир, когда выключается свет. Отхлебнул из бокала, где еще не растаял лед, и вернулся к размышлениям о безопасных лыжных креплениях – по выбору покупателя черных, белых или светящихся зеленых.

Из «удобств» донеслись торопливые шаги. Он поднял взгляд – в лицо ударил луч карманного фонарика, за ним угадывалась черная фигура, поблескивающая металлическими искрами.

– Брен-чжи! – Это была Чжейго. – Приносим извинения. Боюсь, авария опять общая. У вас все нормально?

– Абсолютно. Так вы хотите сказать, то оборудование, которое только-только привезли и установили, сию минуту вышло из строя?

– Сию минуту мы еще не знаем. Мы подозреваем, что первая авария была подстроена. Эту сейчас расследуем. Пожалуйста, оставайтесь здесь.

Чувство безопасности испарилось. Мысль о том, что, пока он сидит в ванне, в коридорах могут шнырять незваные гости, не особенно утешала.

– Я выхожу.

– Я буду здесь, – сказала Чжейго. – Можете не торопиться, нади-чжи.

– Нет уж, лучше вылезу. Просто посижу и почитаю.

– Я буду в приемной. И скажу Джинане.

Чжейго вышла. Он вылез из воды и оделся при свечах. Взял свечку с собой, но кто-то успел зажечь керосиновые лампы в спальне и гостиной.

Дождь барабанил по стеклам, серое однообразие за окном уже начинало казаться естественным. Брен посочувствовал Банитчи – тот наверняка где-то снаружи, под дождем. К сочувствию примешалась тревога о собственной безопасности. Он не понимал, какие открытия в ходе расследования заставили Банитчи изменить версию – в самом деле, как можно подстроить удар молнии?

Брен прошел в приемную. Чжейго стояла перед окном, пасмурный свет превратил ее профиль в маску и тускло поблескивал на униформе. Она смотрела на озеро, на гладкое безликое небо.

– Вряд ли они попытаются повторить то же самое, – сказал Брен. – Не настолько они безумны.

Чжейго оглянулась на него, коротко и странно рассмеялась.

– Может, это прибавит им ума. Они догадываются, что мы не станем сидеть сложа руки.

– Они?

– Или он, или она. Кто скажет, нади? Мы стараемся выяснить.

Он решил, что это означает «не приставай». Постоял, посмотрел в окно, но ничего не увидел.

– Идите читайте, если хотите, – сказала Чжейго.

Как будто мозги могут в один момент перестроиться обратно на лыжные каталоги. Черта с два, мои так точно не могут. Моим мозгам не по вкусу информационный вакуум; им не по вкусу молчаливые телохранители в приемной, а особенно им не по вкусу, что для присутствия телохранителей могут иметься реальные причины, и причины эти, возможно, сейчас пробираются вверх по лестнице.

Читать, как же! Ему вдруг захотелось найти окно, за которым было бы видно что-то кроме серой пустоты.

Нет, читать я сейчас не расположен, решил он. Слишком нервничаю.

– Нади Брен, отойдите от окна.

Опять забыл! Ему стало досадно, что он второй раз попадается на одном и том же, он покачал головой и отошел назад…

Чжейго смотрела на него озабоченно и беспокойно – ее можно понять, кому приятно пасти дурачка, который разгуливает перед окнами…

– Извините, – сказал он.

– Попробуйте поставить себя на место тех, кто старается до вас добраться, – сказала она. – Не облегчайте им дело. Пойдите сядьте и расслабьтесь.

Убийца из Гильдии, как сказал Банитчи. Которого Банитчи знал, с которым встречался в обществе.

И все еще неизвестно, почему этот тип нарушил правила?

– Чжейго, как человек получает лицензию?

– На что, Брен-чжи?

– Вы знаете. От Гильдии.

Ему не хотелось задевать чувствительные струнки в разговоре с Чжейго. Сказал – и сразу же пожалел, что вторгся в эту область.

– Как человек получает лицензию от Гильдии? Думает. Выбирает. Решает.

Это ему ничего не сказало, а он хотел понять, что может толкнуть человека в здравом уме на этот путь. Чжейго как будто не того типа, что годится для этой профессии, – если вообще есть какой-то особый тип.

– Брен-чжи, а почему вы спросили?

– Пытаюсь понять, какого сорта человек охотится на меня.

Чжейго как будто игнорировала его вопрос, снова уставилась в окно. В обрызганную дождем пустоту.

– Мы не принадлежим к одному сорту, Брен-чжи. Мы не все на одно лицо.

«Не твое дело», перевел он для себя.

– Извините, нади, – сказал он, отходя; лучше оставить ее наедине с ее мыслями – если б еще удалось отогнать свои.

– А какого сорта человек становится пайдхи? – спросила она прежде, чем он успел сделать второй шаг.

Отличный вопрос, подумал он. Крепкий удар. Ему пришлось задуматься, сейчас он не находил ответа, который был обычно припасен… он даже не мог увидеть перед собой того мальчишку, который двинулся по этой дороге, не мог поверить в него, хотя бы косвенно, в малой степени.

– Дурак, наверное.

– Позвольте усомниться, нади-чжи. Это обязательное требование?

– Думаю, да.

– Тогда… как же вы добились такой чести? Какой особой глупостью?

– Любопытством. Желанием повидать что-то большее, чем Мосфейра. Сделать что-то хорошее для планеты, на которой мы находимся, для народа, рядом с которым живем.

– Уилсон тоже этого хотел?

Полный нокаут. Ну что тут скажешь?

– Вы, – продолжала Чжейго, – действуете не так, как Уилсон-пайдхи.

– Но Валаси-айчжи, – возразил Брен, – тоже отличался от Табини.

– Верно, – согласилась Чжейго. – Очень верно.

– Чжейго, мне…

И снова он уткнулся лбом в это слово, которое годится лишь в разговоре о салатах. Он покачал головой и двинулся к выходу.

– Брен-чжи. Договорите, пожалуйста.

Ему не хотелось говорить. Он не был уверен в собственном здравомыслии, не говоря уже о самообладании. Но Чжейго ждала ответа.

– Чжейго-чжи, я работал всю жизнь, старался изо всех сил. Я не знаю, что еще могу сделать. Сейчас мы снова остались без света перед собой. Не думаю, что я этого заслужил. Но я спрашиваю себя, нади, нет ли здесь моей вины, не зашел ли я слишком далеко и слишком быстро, не причинил ли я вред Табини, стараясь помочь ему, не породил ли сам противника, чертовски упорного в попытках убить меня? Почему, Чжейго? Вы хоть какое-то представление имеете?

– Вы несете изменения, – сказала Чжейго. – Некоторых они страшат.

– Эти несчастные железные дороги? – Подчеркнутый в интервью интерес к этой теме смущал и озадачивал его.

Чжейго сейчас была просто тенью, лишенной всякого выражения и недоступной. Брен раздраженно махнул рукой и зашагал в гостиную – получить паузу для раздумий, посидеть, почитать, отвлечь мысли от причудливой и неприятной изнанки, которой вдруг вывернулся этот день… хорошо бы, паузу до самого ужина… а ужин, может быть, разделит со мной Чжейго… если никто не отравит повара.

И все же Брен остановился снова, испугавшись, что мог оскорбить ее.

– Если когда-нибудь, – начал он, – телевизионщики все-таки сумеют отправить бригаду на Мосфейру, я попрошу, чтобы вы с Банитчи приехали познакомиться с моей семьей. Мне очень хочется, чтобы вы посмотрели, какие мы. Мне хочется, чтобы вы узнали нас, нади-чжи.

– Для меня это была бы высочайшая честь, – торжественно провозгласила Чжейго.

Ну что ж, может быть, удалось подлатать прорехи. Он ушел в гостиную и подбросил в огонь полено, а от стен эхом отдавались раскаты грома. Чжейго пришла следом, очевидно сочла, что ему этого хочется, но ничего не говорила, только осматривала книжные полки маленькой библиотеки.

Это не противоречило представлениям Чжейго о долге или о том, что она считала нормальной формой общения. Он взял свою книжку и начал было усаживаться.

Загорелся свет.

Брен раздраженно поднял глаза к потолочному светильнику.

– Наверное, просто перегорел предохранитель, – сказала Чжейго с другого конца комнаты. – Это хорошо.

Брен вспомнил покрытые пылью старые провода, идущие вдоль труб для подвода природного газа по потолку коридора, и представил вдруг, как его апартаменты взлетают на воздух из-за электрической искры.

– Мальгури нужна новая электрическая система, – пробормотал он. – А где у них емкость с газом?

– С каким газом?

– Метаном.

– В подвале, – ответила Чжейго.

– Под зданием. Это ведь настоящая бомба, нади. Этому зданию просто необходимы электрические печи. Уж если они провели электрическое освещение, то от электрических печей вреда не будет.

– Финансирование, – лаконично возразила Чжейго.

– Пока убийц не нашли, кто-нибудь сторожит эту емкость?

– Все входы в здание находятся под наблюдением.

– Кроме периодов, когда гаснет свет.

Чжейго слегка пожала плечами.

– А мои окна не охраняются, – заметил Брен. – Я это обнаружил прошлой ночью, когда внезапно возобновилась подача энергии.

Чжейго нахмурилась, подошла ближе к окну и провела пальцем по краю рамы, поглядела вверх и вокруг – на что именно, Брену не было видно.

– Как вы это обнаружили, Брен-чжи?

– Я открыл окно, чтобы выглянуть наружу. Потом подали питание. Только тогда включилась сигнализация. Я так понимаю, это старая система.

– Конечно старая, – согласилась Чжейго. – Вы сообщили об этом?

– Звонки разбудили весь персонал.

Чжейго, похоже, его рассказ не порадовал, но что она увидела, изучая окно, Брен сказать не мог.

– Кроме Банитчи, – добавил он.

– Кроме Банитчи.

– Я не знаю, где он был. Я уже говорил вам. Мы поспорили. Он куда-то ушел.

Была у него одна, довольно нежелательная мысль, но он держал язык за зубами, только следил, как Чжейго подошла к двери, наполовину прикрыла и осмотрела стену за ней, все еще хмурясь. Служба безопасности не любит говорить о системах безопасности. Сомнительно, что объяснения вообще когда-нибудь последуют.

– Нади Чжейго, – сказал он. – Банитчи здесь не было. У вас есть какое-то представление, где он был прошлой ночью?

С тем же успехом он мог сообщить, что прошлой ночью шел дождь. Лицо Чжейго никогда не менялось. Она снова открыла дверь, оставив ее в том же положении, что и всегда, и вышла в соседнюю комнату.

Свет снова погас. Брен раздраженно поднял глаза, затем последовал за Чжейго в приемную, чтобы высказать все, что он думает о ее молчании и о об этой бесценной системе сигнализации. Чжейго находилась у окна. Она отперла боковую створку, открыла, закрыла снова – сигнала тревоги не последовало.

– Чжейго, что за чертовщина тут творится?

Чжейго вытащила из кармана переговорное устройство, включила и отбарабанила цепочку кодовых слов, которых он не понял.

Ответил Банитчи. Брен был почти уверен, что это голос Банитчи. Да и поза Чжейго показывала, что она немного приободрилась. Она ответила, выключила рацию и убрала.

– Она зарегистрировала. Наша система зарегистрировала.

– Ваша с Банитчи? – переспросил Брен, но тут переговорник снова запикал, Чжейго снова включила его и ответила, нахмурившись.

Отозвался голос Банитчи. Чжейго нахмурилась сильнее. Коротко ответила своему напарнику, дала отбой, пристегнула рацию на пояс и направилась к дверям.

– Что еще? – спросил Брен. – Что происходит, Чжейго?

Она вернулась – сделала два больших шага – схватила его за плечи и посмотрела на него сверху вниз.

– Брен-чжи! Я никогда не предавала вас. И не предам, Брен-чжи.

После чего тем же широким шагом вышла в коридор. Дверь она захлопнула за собой. Крепко.

«Чжейго?» – думал он. Плечи все еще ощущали силу ее пальцев. Ее быстрые шаги удалялись по коридору, становились все тише, а Брен стоял, застыв на месте, и снова спрашивал себя: «Где был Банитчи прошлой ночью, когда я включил сигнал тревоги?»

Если действительно существует вторая система сигнализации – то Банитчи знал бы, что я открыл окно, если бы Банитчи следил за сигналами этой системы. И, неизвестно по какой причине, Банитчи не пришел, когда включился общий сигнал тревоги.

Может быть потому, что Банитчи уже разобрался и не усмотрел в этих звонках реальной угрозы. Но Банитчи, которого я знаю, никогда не посмотрел бы на такое происшествие сквозь пальцы.

Все – сплошное безумие, начиная с завтрака у вдовы и кончая появлением телевизионной бригады – в условиях такой жесткой охраны, что мне даже нельзя позвонить по телефону. Мне не нравятся чувства, которые у меня возникают. И мне не нравятся возможные причины, которые заставили Чжейго умчаться отсюда бегом, предварительно сказав – на языке, где нет слова «доверять», – доверься мне, я о тебе позабочусь.

Брен перепроверил задвижки на окне. Он не представлял, кто сумел бы добраться до второго этажа, выходящего на отвесный обрыв, но выяснять это на практике ему вовсе не хотелось. Он проверил замок наружной двери, хоть и слышал, как щелкнул язычок.

Но что толку от замков, если весь персонал имеет ключи к задним коридорам этого дома?..

У него возникла неожиданная и неспокойная мысль, он кинулся в спальню и, опустившись на колени возле кровати, сунул руку под матрас.

Пистолета не было!

Он поискал – мало ли, замковые слуги, застилая постель, могли, сами того не заметив, куда-то сдвинуть его. Для полной уверенности поднял матрас – и не нашел ничего: ни пистолета, ни патронов.

Брен уложил матрас на место, привел в порядок постель и меховые одеяла, потом присел на край кровати, пытаясь не впадать в панику, и принялся рассуждать: у меня было вполне достаточно времени обнаружить пропажу пистолета, столько, сколько, по их мнению, мне могло на это потребоваться, прежде чем они начнут испытывать нетерпение и подозрения; и если в комнате не устроили без моего ведома системы визуального контроля, тогда тот, кто забрал пистолет, еще не знает, что я обнаружил пропажу.

Факт: пистолет сейчас у кого-то. Кто-то им вооружен и, что важнее, кто-то такой, кто может – или не может? – в обычных условиях иметь доступ к оружию такой модели или такого калибра. Пистолет принадлежал Банитчи – и если Банитчи не забрал его сам, значит кто-то имеет сейчас пистолет с номером и четкой маркировкой на пулях, которые могут привести прямо к командиру Банитчи в Бу-чжавиде.

И неважно, для чего пистолет был использован.

Если Банитчи не знает, что случилось, то Банитчи должен узнать, что пистолет пропал, а у меня нет ни телефона, ни карманной рации, и я не знаю, как их добыть, – разве что выйти за дверь, пересечь какую-то линию сигнализации и надеяться, что именно Банитчи отзовется на сигнал тревоги.

Вот такой план сложился у Брена. Не самый удачный способ незаметно привлечь к себе внимание.

Но, с другой стороны, пока я не подниму скандала, все может оставаться тихо и спокойно вплоть до возвращения Банитчи или Чжейго. Пропажа пистолета – не то событие, о котором следует выспрашивать слуг. Вероятно, можно доверять Тано и Алгини, они ведь приехали вместе с нами из Шечидана, – но и этого я точно не знаю.

Брен был в панике. Он чувствовал усталость после тревожной ночи и выматывающего нервы дня. И, возможно, принимал сегодня не самые лучшие решения – знал слишком мало, а догадливости не хватало.

Нервно дернулся от дальнего удара грома – еще одно доказательство усталости. Можно пойти и попробовать включить сигнал тревоги – но Банитчи и Чжейго снаружи, под дождем, охотятся на кого-то, или, еще хуже, охотятся на кого-то внутри дома. Воображение тут же нарисовало огромный бак с метаном в подвале и темную фигуру со взрывчаткой…

Но они не должны повредить Мальгури. Атеви не одобрят такого образа действий. Мишиди. Неуклюже. Грязно. Не биитчи-ги.

Так что замок они взрывать не станут. Но если что-то случится и пуля объявится там, где не должна бы, с метками, которые помогут проследить ее до Банитчи, я смогу под присягой рассказать, что случилось на самом деле.

Если речь не будет идти о моем трупе.

Не самое подходящее время болтаться по коридорам, решил Брен, или пугать мою собственную охрану, которая полагает, что ей известно, где я нахожусь. Я планировал провести вторую половину дня за книгой. Кажется, ни лучшего, ни более умного плана не придумать…

Он надел халат, чтобы не так мерзнуть, вернулся к камину в гостиной и взял свою книгу – снова история Мальгури.

Книга об атеви. О верности. О несбывшихся ожиданиях.

У меня тоже одни ожидания – я ожидаю от них чувств, которых здесь просто не бывает. Ясно и просто, не бывает, и никакого толку пробовать изменить то, что заложено на биологическом уровне, – исключено. Что тут можно поделать? Влить человеческие гормоны в атевийскую кровь, переключить провода в атевийских мозгах, чтобы послать импульсы, которых атевийские мозги не знают?

А ты заодно поинтересуйся, в чем люди обманули ожидания атеви, на каком эмоциональном уровне. Какой-то эмоциональный уровень обязательно должен быть.

Нет. Не обязательно и не должен. Опять террацентрическое мышление. Никакие законы вселенной не говорят, что те свойства атеви, которые позволили им своими силами построить вполне приличное общество, должны иметь человеческие атрибуты или отзываться, когда земляне пытаются взаимодействовать с атеви на человеческий лад. В рационально устроенной вселенной такого вовсе не должно быть; более того, в рационально устроенной вселенной вполне рационально, когда атевийские локомотивы похожи на земные, но очень странно выглядело бы, если бы атеви напоминали землян психологически. Локомотивы, независимо от того, какой биологический вид их строит, имеют рельсы для легкости качения, валы для вращения колес, паровую машину или дизель, и передачу для вращения валов, и трубу для отвода дыма это физика. Самолеты, летающие при одинаковой плотности воздуха, будут похожи у них и у нас, но не могут выглядеть, как локомотивы. Ракеты не будут похожи на холодильники. Физика накладывает свои ограничения на машины и конструкции, выполняющие одну и ту же функцию, а физика на старой Земле и на земле атеви ни капли не отличается.

Но биология, при том дьявольском многообразии функций, которые должно выполнять разумное существо, при бесчисленных различиях в микроокружении, эволюционном давлении и генетической вычурности, – вносит чертовски большое число переменных, диктующих возможную форму.

И никто не виноват. Никто не виноват, что нас вынесло к этой звезде какая-то червоточина, разрыв в пространстве – у физиков хватает теорий на этот счет, но при наших сегодняшних знаниях никто не может доказать истинную причину отсюда, с дальнего конца Бог весть какого галактического диска; никакой спектр не соответствует Солнцу или его соседям, даже пульсарам, которые, по словам физиков, должны точно показать, где мы находимся… нет!

В те времена они не знали, куда попали, и мы сейчас не знаем – как будто знать, где мы находимся, важно само по себе; а какая разница, если мы все равно не знаем, сколько времени нам… им понадобилось, чтобы попасть сюда: сотни лет в подпространстве, насколько можно судить, потом застряли здесь, смогли кое-как слепить Станцию…

Но для этого пришлось мучительно долго ползти к замороженному поясу астероидов этой звезды, а потом обратно в зону жизни, где они и построили станцию: вот это, как понимал Брен, и была реальная политика, выбор варианта – либо строить станцию внутри зоны жизни, либо у самого ее края; и победа досталась первому варианту, хоть и знали, что рядом – живой населенный мир, хоть и понимали, что когда-то, возможно, придется признать, что они выбрали очень опасный вариант на основании очень ограниченных данных…

Политический компромисс. Согласие на проблемы в будущем, лишь бы избавиться от близкой беды.

Добавьте к этому разрушение системы регенерации и солнечные бури, пределов которых никто в то время не знал, – а внизу, прямо под ногами, лежит привлекательная планета, черт побери, – да мы не причиним никакого вреда, мы подружимся с ними, тем более, что местные уже научились пользоваться паром, все равно мы встретимся рано или поздно, и зачем нам рисковать своими драгоценными жизнями, пытаясь устоять против неблагоприятных обстоятельств?