Текст книги "Крадущийся кот"

Автор книги: Кэрол Нельсон Дуглас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

– Хм, очень мило, – пробормотав это, она воспользовалась моментом, когда собеседник замер в красивой позе, чтобы обогнуть его и сбежать.

– Эй, ты что, не запишешь мое имя? – его голос прозвучал обиженно; кажется, он на самом деле расстроился, и Темпл остановилась на безопасном расстоянии, обернулась и приготовилась записывать.

– Кен, – сказал он, сверкая зубами, глазами и всем своим юношеским шармом. – Я из группы «Ньюд Дьюдс». Мы круче всех на этом побережье.

– «Ньюд Дьюдс», – повторила Темпл. – Записала. Пока!

И она бросилась прочь так быстро, что уткнулась в чью-то грудь.

– Простите! – Темпл узнала серую толстовку. – Линди, правильно?

Та кивнула, бросила взгляд на продолжающего идиотски ухмыляться Кена и мотнула головой в сторону выхода из зала для приемов:

– Слушайте, я бы покурила в спокойной обстановке. Пошли в гримерку, там и поболтаем. Расскажу вам еще кое-что про конкурс.

Темпл заколебалась. С одной стороны, она была не большой поклонницей сигаретного дыма. С другой – было бы неплохо отдохнуть от этого мелькания голых тел. Непривычная к обнаженке, она не знала, куда девать глаза, и чувствовала себя, точно монахиня на нудистском пляже.

– Контузия, – усмехнулась Линди, как будто читая ее мысли. – Посторонние всегда испытывают что-то такое в первые пару часов. Пошли, в гримерках народу мало, и вы сможете задавать там свои прямые вопросы и получать прямые ответы. Стриптизерши не тот народ, который будет вилять и ходить вокруг да около.

– Да, это я уже заметила, – согласилась Темпл, увлекаемая Линди мимо худенькой мисс, делающей мостик и обратный кувырок, переходящий в шпагат. – Я слышала, убийство произошло как раз в одной из гримерных?

Линди, которая летела в своих потертых кроссовках как стрела, мгновенно остановилась, услышав этот вопрос.

– Ага. Дороти была душка. Девочки теперь боятся заходить в эту комнату. Эта сука Саванна Эшли отказалась ею пользоваться – говорит, это расстраивает Иветту, ее кошку – так что гримерку отдали обычным рабочим лошадкам.

– Да, точно, – Темпл последовала за Линди в холл перед залом для приемов, в котором обстановка была относительно нормальной. – Кошка Саванны Эшли была в гримерной, когда произошло убийство. Жалко, что кошки не могут разговаривать. – Тут она вспомнила, сколько сцен из ее частной жизни успел подсмотреть Луи, и добавила: – С другой стороны, слава Богу, что не могут.

Глава 12 ЖОЭ против ПОПС

Каким бы роскошным и сверкающим ни был отель, его гримерные за сценой всегда выгладят одинаково – как подсобки в складских помещениях. Темпл это знала. Какой смысл настилать ковролин, покупать кресла и приличные столы и вообще тратиться на какие-либо излишества в помещениях, представляющих из себя театральный эквивалент городского вокзала? Слишком много временных обитателей появляются и исчезают, разливая жидкий тональный крем и рассыпая пудру, пережигая голые лампочки вокруг неизбежно заляпанных гримом зеркал и роняя блестки с постепенно приходящих в негодность костюмов, точно театральные слезы, орошающие временность и тщету всего уходящего.

Темпл поймала себя на том, что невольно притихла, огладывая гримерку, куда привела ее Линди, – лишенная дневного света из-за отсутствия окон, расположенная на задах супер-пупер блестящего «Голиафа», она показалась ей похожей на пещеру. Темпл всю жизнь была очарована дешевой мишурой, своего рода безвкусным гламуром этих холодных комнат с обшарпанными полами, где люди преображали себя, совершая трансформацию в какие-то другие существа, и появлялись отсюда в сверкании и блеске, чтобы петь, танцевать, разыгрывать пантомимы и показывать волшебные фокусы.

Одна из этих человеческих бабочек больше никогда не выпорхнет из своего кокона за сценой, чтобы расправить крылья в свете рампы, – напомнила себе Темпл.

– Где?.. – начала она.

Прежде, чем она успела закончить вопрос, Линди показала ей на ряд шикарно отделанных перьями накидок, свисающих с крючьев, прибитых метрах в двух от пола. Один из них пустовал – скрюченный железный палец, манящий к себе, точно призрак Дороти Хорват.

Все в этой комнате говорило, скорее, об отсутствии чем о присутствии. Жалкая обстановка, свойственная всем гримерным, – обшарпанные стулья с круглыми сиденьями и шаткими расставленными ножками стояли вдоль длинного прилавка из серой формайки, прикрепленного к стене перед зеркалами. Обычно гримерки, даже пустые, всегда полны ожидания щебечущих, торопливых постояльцев. Но эта комната как будто затаилась.

Щелчок зажигалки Линди царапнул тишину, язычок пламени, затем легкий запах газа и серы, – зажженная сигарета точно пробудила все окружающее к жизни. Обыденный звук и запах дыма разрушил заклятье недавней смерти. Темпл взглянула на противоположную стену и мысленно сосчитала накидки.

– А где шестая накидка, которая должна была висеть на пустом крюке?

Первая затяжка Линди завершилась дымным: «Я не знаю».

Ее голос слегка треснул, точно поцарапанная пластинка:

– И призовые Сверкающие Стринги Дороти – я тоже не знаю, где они. Может, копы все забрали.

Темпл шагнула к пустому стулу, взялась за сиденье и слегка потрясла его. Ножки стула задребезжали по полу.

– Шаткий, – сообщила она. – Эти стулья всегда такие неустойчивые. Но это говорит не в пользу версии самоубийства: жертве нужно было балансировать на шатком стуле, чтобы дотянуться до крюка.

– Не забывайте, что стриптизерши носят высокие каблуки, – Линди облокотилась на прилавок, затягиваясь медленно и глубоко, как всякий многолетний курильщик. – К тому же, убийце тоже пришлось бы влезть на стул, да еще вместе с телом, чтобы подвесить бедняжку Дороти, так? Шаткому стулу пришлось бы выдержать еще и его вес.

– Полиция говорит, что это мужчина? Линди пожала плечами:

– Полуголая девушка задушена собственными трусиками. Кто же еще?.. Вообще, у танцовщиц постоянные проблемы с мужиками.

– Не у них одних, – пробормотала Темпл себе под нос, продолжая обшаривать помещение глазами, вбирая его атмосферу, пытаясь втиснуть факт убийства в свои теплые воспоминания о множестве виденных гримуборных, в точности похожих на эту, – включая бывшую гри-мерку Макса чуть дальше по коридору.

Полусъеденный торт, украшенный розовыми и голубыми розетками, засыхал на картонке на краю прилавка. От надписи «С днем рождения» осталась только буква «и», и вторая «и» – последняя буква имени именинницы – сиротливо притулилась внизу. Мисси? Синди? Линди?.. А может быть, Дороти?

В комнате было полно мусора. На запорошенном пудрой прилавке валялась одинокая заколка с потускневшей позолотой. Накладные ресницы свернулись в уголке, точно затаившийся паук. Все вокруг было пропитано смесью примерно дюжины разных дешевых духов. На полу лежал огрызок карандаша с выпавшим стержнем. В том же углу, где накладные ресницы изображали паука, виднелось еще что-то… комочек бумаги. Темпл подняла его и развернула: бежевого цвета, с оранжевой полоской и мелким черным шрифтом по краю. Какой-то билет? Возможно, улика?..

– Продуктовый талон, – бесстрастный голос Линди опустил ее с небес на землю.

Темпл выронила бумажку так поспешно, точно ее застали за воровством. Или она просто ощутила внезапный укол вины за то, что не поняла, что это такое? Вне зависимости от того, насколько нестабилен был в последнее время ее заработок, на продукты ей пока хватало. Даже на «Кошачье счастье».

Линди тоже прошлась по комнате, остановившись у одного из зеркал. Шесть лампочек, обрамляющих его, не горели и казались холодными и серыми, вместо того, чтобы заливать прилавок обычным ярким светом. Пальцы Линди коснулись фотографии, заткнутой за правый нижний уголок рамы. Черно-белый снимок восемь на десять.

– Кто-то, должно быть, принес ее сюда, – грустно пробормотала Линди и закашлялась.

Темпл подошла поближе, чтобы рассмотреть фотографию. Светлые волосы, обрамляющие классический овал лица, сияющая голливудская улыбка, пойманная в объектив и застывшая в ослепительно театральных тонах черного, белого и серого.

Даже на черно-белом снимхе, лишенном красок жизни, это лицо было потрясающе красиво. Возможно, художник-гример мог бы проанализировать пропорции, черты и их идеальный баланс и объяснить, в чем секрет его очарования. Темпл не могла. Лицо говорило само за себя. В нем отражалась внутренняя душевная красота, усиливающая внешнюю прелесть.

– Дороти Хорват? – спросила Темпл тихо.

Линди кивнула, набежавшие слезы блестели у нее в глазах, превращая зрачки в мокрые мраморные шарики.

– Она была офигительно красивой девочкой. Неотразимой. Выступала в таком платье из органзы… оно под ультрафиолетовыми лампами превращалось в белоснежное, бело-голубое. Номер назывался «Дорога в Изумрудный Город», прямо как в той сказке про девочку Дороти. Скромная, тихая малышка с таким лицом, за которое не жалко и умереть.

Линди внезапно поняла, что последняя фраза звучит неловко в свете того, что случилось с Дороти Хорват, и, замолчав, сильно затянулась сигаретой.

– Глинда, – сказала Темпл. – Теперь я понимаю, откуда взялось ее сценическое имя. «Удивительный волшебник из страны Оз». Добрая волшебница Юга. Наверное, Дороти мечтала о сказочной крестной, такой, как Глинда… У нее был мужчина?

Линди пожала плечами:

– Да все, как обычно… Хотя, кто знает. Теперь уже все равно.

Темпл продолжала смотреть на фото.

– Красивые женщины часто жалуются, что никто не видит их внутренней сути за внешней красотой.

Плечи Линди снова вздернулись вверх:

– Мне-то откуда знать?

– Эй, вы же красотка!

– Да уж, конечно, – Линди криво усмехнулась, видно было, что ей хотелось бы в это верить. – В нашей бражке, когда вам за тридцать, вы можете быть либо старой стриптизеркой, пытающейся угнаться за молоденькими, либо старой экс-стриптизеркой. Больше никак.

– О, не говорите так, – Темпл изобразила отчаянье. – Мне как раз скоро стукнет тридцать. Надежды на перемену карьеры накрылись! Придется всю жизнь строчить пресс-релизы.

Линди недоверчиво махнула рукой:

– Да ладно! Вы выглядите не старше двадцати двух.

– А об этом вы мне лучше не напоминайте. Это кошмар всей моей жизни.

Она кивнула на фото Глинды:

– Я бы хотела узнать о кошмаре всей ее жизни.

– Приходите сюда попозже, когда девочки соберутся. Может, вам удастся из их рассказов сложить картинку. Каждая из нас знает кое-что о других – в таком тесном кругу от этого никуда не денешься.

– Но никто не имел очевидного мотива, чтобы ее убить? Например, ревность?

Линди потрясла тусклыми от частого окрашивания черными волосами:

– Ничего подобного! Мы все опекали Дороти: она была вообще не от мира сего. Не способна была две чашки донести до стола, чтобы не разбить одну.

Темпл оглядела первоклассную фигуру Линди:

– Вы больше не выступаете только из-за возраста?

– Нет. Я теперь менеджер в клубе. За стриптиз, конечно, хорошо платят, но в какой-то момент сильно устаешь от восьмичасового верчения задницей. – Она взглянула на Темпл, потом снова затянулась. – Вы вообще когда-нибудь видели, как работают стриптизерши?

– Ну… топлес-шоу видела.

– Ну, нет, не эти «сю-сю, не тронь меня» ходячие манекены из магазина, таскающие на себе сто килограмм перьев и блестяшек. Я имею в виду настоящую работу, когда стриптизерша спускается со сцены и заигрывает с мужиками в первых рядах. Это надо увидеть, чтобы понять, что не все в жизни так красиво, как на верхних ступеньках лестницы. Пойдемте, я вас отведу.

– Куда?

– В «Китти сити», мою альма-матер, куда же еще?

Пока Темпл раздумывала, что возразить на выражение «верхние ступеньки лестницы», Линди затушила свою сигарету в отломанной крышке от пудреницы и пошла прочь из комнаты с такой уверенностью, что Темпл следует за ней, что та и последовала, точно сомнамбула, часто цокая каблучками по цементному полу.

Через пять минут они пробрались в холле «Голиафа» через толпу публики, спешащей им навстречу, и вышли на свет. И остановились, моргая от яркого солнца, точно пригвожденные к земле убийственной жарой, обрушившейся на них с небес, как только они покинули тень маркизы над входом. Белый массив здания, оттененный алым и золотым, сверкал на солнце едва ли не ярче, чем само светило. Темпл остановилась, чтобы нацепить солнечные очки с диоптриями.

– Моя машина очень далеко на парковке. Давайте возьмем такси.

– Отлично. И запишем расходы на счет Айка.

– Айка?

– Я что, не говорила, что работаю на Айка Ветцеля?

– И как там шоу в «Китти сити»? Я смотрю, оттуда много народу участвует в конкурсе.

Линди скорчила рожицу и вышла на тротуар.

– Это наша работа. Гляньте-ка! Вот кому точно надо прогуляться по злачным местам.

Темпл проследила за ее взглядом и увидела фигуру с плакатом, марширующую туда-сюда под палящим солнцем. Крупные буквы на плакате оказались более разборчивыми, чем надпись на табличке перед Кроуфордом, и Темпл сумела прочесть текст даже на расстоянии: «Уважение к личности – это не бриллианты! Прекратите раздевать женщин и использовать их как товар!» Под этим посланием стояла подчеркнутая жирной чертой подпись: «ЖОЭ».

– Ого, – сказала Темпл. – Эти политкорректные плакатоносцы могут использовать убийство как доказательство своей правоты, и привлечь к нему повышенное внимание прессы. А нам надо, наоборот, отвлечь. И что, много их пикетирует конкурс?

– Ходят поодиночке, меняются через какое-то время. Но плакаты у них тупые.

Как будто услышав ее слова, женщина с плакатом повернулась и промаршировала в их сторону.

– Вы ни черта не понимаете в том, против чего выступаете! – крикнула ей Линди базарным тоном.

Плакатоносица подошла ближе. При взгляде на нее сразу было понятно, почему многие считают феминисток уродливыми мужененавистницами: минимум косметики, короткая практичная стрижка, скромненькие золотые сережки в виде гладких колечек, ничего выдающегося в одежде. Единственное, что разрушало стереотип, – то, что, несмотря на блеклый стиль, а возможно, как раз благодаря ему, она была очень хорошенькой.

– А вы знаете, против чего я протестую? – тихо спросила она у Линди.

– Уж будьте уверены, детка. – Линди обменялась с Темпл заговорщицким взглядом. – Я как раз сейчас иду в стриптиз-клуб. Даю этой пиар-леди ознакомительный тур. Хотите пойти с нами и посмотреть своими глазами, ради чего вы тут паритесь?

– Мне не нужен микроскоп, чтобы рассмотреть деградацию в обществе.

– Деградацию!? А что, ваша собственная жизнь – не деградация? Горбатиться на постылой работе с позорной оплатой каждый божий день, чтобы прокормить детей! А как насчет регулярных оплеух от мужа, после которых жизнь не мила? Это не деградация? Черт возьми, стриптизеры – не униженные, они сами унизят кого хочешь!

– Чтобы заработать деньги на мужчинах. И для мужчин.

– Для себя! И побольше, чем зарабатывают официантки в некоторых сучьих снобистских ресторанах!

Девушка вспыхнула в ответ на грубость, однако явно считала в уме до десяти, прежде чем отвечать. Темпл поспешила вмешаться:

– Линди раньше была стриптизершей, но я в этом полный профан. Может, все же присоединитесь к нашей экскурсии и посмотрите сами?

Девушка в нерешительности повертела в руках свой плакат.

– И, кстати, что означает «ЖОЭ»? – спросила Темпл.

– «Женская Оппозиция против Эксплуатации». Линди расхохоталась.

– Тогда должно было быть – «ЖОПЭ», – поправила дотошная Темпл.

– Это идиотизм, – возмутилась плакатоносица.

– Идиотизм – это протестовать против эксплуатации вместо того, чтобы использовать эксплуататоров, – заявила Линди. – Короче, в чем дело? Вы хотите увидеть правду или нет? Струсили?

Девушка крутила в руках древко плаката, оглядываясь по сторонам в поисках путей к спасению. Темпл вспомнила свое собственное нежелание прокатиться на мотоцикле. Визит в стрип-клуб был менее опасен, но, очевидно, выглядел таким же неприличным.

– Оставьте свой плакат охраннику на парковке, – предложила она девушке с такой сердечностью, что та согласилась.

Охранник без звука принял и просьбу, и чаевые, однако повернул плакат лицевой стороной с надписью к стене «Голиафа», прислонив его к белой штукатурке. Девушка, оглянувшись, бросила несчастный взгляд на свои покинутые принципы, и троица шагнула к обочине, когда второй охранник подозвал такси.

Через три минуты они уже втиснули свои черные лосины, прозрачные колготки и синие джинсы на заднее сиденье белого автомобиля и поехали в сторону «Китти сити».

Темпл, разумеется, села посередине – Боже, благослови миротворцев! – и разряжала напряженную атмосферу вопросами.

Плакатоносицу звали Рут Моррис. Ей было около тридцати, и она работала помощником адвоката, специализирующегося на разводах. Фамилия Линди была Лукас, и она трижды разводилась. И Рут, и Темпл признались, что никогда не видели стриптиза, так сказать, живьем, – только в кино.

– Я вижу достаточно извивающихся полуголых женщин на заднем плане каждый раз, когда в фильмах показывают ночные бары, – мрачно заявила Рут.

– Я видела несколько извивающихся полуголых мужчин в ток-шоу, – признала Темпл. – И женщин тоже. Но это на совести Опры Уинфри.

Линди не стала это комментировать, так что короткая пауза переросла в длительное молчание. Ослепительное солнце Лас-Вегаса скользило по закрытым окнам такси под гудение кондиционера. На далеком горизонте голубоватые пики гор венчались шапками облаков.

– А там среди зрителей бывают женщины? – спросила, наконец, Рут. Ее желание посетить стрип-клуб явно таяло с каждой секундой.

– Конечно, – ответила Линди. – Это сейчас любимая фишка: ходить в стрип-клубы со своими чуваками.

Немодная стрижка Рут возмущенно затряслась:

– Видимо, это позволяет им компенсировать собственную сексуальную распущенность.

– Что распущенного в том, чтобы зарабатывать от сотни до двухсот пятидесяти баксов за вечер? – рявкнула Линди.

– Очень многим женщинам платят деньги за то, что они делают разрушительные для личности вещи: порнофильмы, проституция… Никто бы не стал столько платить, если бы эта работа не была постыдной.

– Секундочку! – Линди была страшно возмущена. – Очень мало кто из стриптизерш замечен в таких вещах!

Абсолютное большинство из нас просто стриптизерши, и точка!

Темпл поспешила вмешаться, опасаясь попасть под перекрестный огонь:

– Что именно означает «просто стриптизерши и точка»?

– Танцовщицы, – ответила Линди. – Исполнительницы эротических танцев, которые зарабатывают на жизнь тяжелым физическим трудом. Некоторые из них – бывшие чирлидеры, верные подружки, ваши одноклассницы…

– И жертвы насилия, – Рут перегнулась через Темпл, чтобы бросить это в лицо Линди. – Жертвы физического или сексуального насилия, или того и другого вместе, женщины с надломленной психикой, разрушенным чувством собственного достоинства, утратившие уверенность в себе. Их нездоровая сексуальность требует дистанции и ощущения контроля над мужчиной, которое им дает сцена!

Глаза Линди потемнели, но она ничего не ответила.

– Это верно для всех случаев без исключения? – спросила Темпл.

– Практически так, – ответила Рут. – Очень многие девочки сбегают от отцов-насильников, угнетавших их физически и морально. Если там присутствовало и сексуальное насилие, они часто путают интимные отношения с эксгибиционизмом и выставлением себя напоказ… иногда даже путают удовольствие с болью.

Щелчок зажигалки Линди прозвучал, как саркастическое «тц-тц-тц». Она демонстративно закурила и выпустила густую струю дыма в тесный салон:

– Как много красивых слов от человека, который сроду не видел ни одной живой стриптизерши!

Такси сделало поворот, остановилось, и водитель, черноусый толстяк в бейсболке, лет сорока с небольшим, обернулся к ним:

– Вы собирались топать в «Китти сити» или рассуждать про общественные пороки? Вылезайте, приехали!

Глава 13 Невооруженный нос

Я абсолютно моногамен: одна возлюбленная за один раз.

Так что, сами понимаете, я не мог в достаточной степени присматривать за мисс Темпл Барр после того, как узнал, что Божественная Иветта появилась в городе.

Это не значит, что привлекательность мисс Темпл Барр поблекла в каком-то смысле. Если уж на то пошло, она даже увеличилась с течением времени – то есть, за те пять недель, что я провел с нею под одной крышей. Ну, правда, она принимала участие в этом моем одиозном визите в ветеринарную клинику, но, я уверен, желала мне только добра. Что касается неаппетитных гранул, которыми она в последнее время наполняет мою чашку, то я вполне могу не обращать на них внимания. Что, собственно, и делаю. Мне нет нужды полагаться на домашние обеды или разные заморские деликатесы. Я всегда могу рассчитывать на добросердечие прохожих, чтобы получить необходимую пищу, и, надо сказать, достаточно в этом преуспел.

Но все же моя безрассудная страсть к Божественной Иветте возникла раньше, чем в мою жизнь вошла мисс Темпл Барр. И, надо признать, эта пушистая крошка в облаке серебряного меха – абсолютно мой тип. Еще никто не опроверг тот факт, что идеальные браки совершаются на кошачьих небесах.

Между прочим, очень удачно получилось, что жемчужина моего сердца, (не говоря уже о других, менее возвышенных частях моего организма), воспринимает меня как героя. Если ее послушать, я смело атаковал убийцу и был вознагражден страшным ударом сапога в филейную часть за свою храбрость. Однако сумел, преодолевая боль, совершить головокружительный прыжок через всю комнату, чтобы успеть подхватить ее портшез на самом краю про… в смысле, перед фатальным ударом о стену.

Леди в это время спала, так что я далек от мысли разубеждать ее и представлять себя в менее благородном свете.

Тем не менее, жестокие события и в самом деле нарушили райскую сцену сладкого сна моей любимой. Сначала имела место ошарашивающая пантомима, уже описанная мною раньше. Успокоив Иветту, но не себя, я пробрался к дальней стене, вскочил на спинку ближайшего стула и внимательно обнюхал подвешенную леди везде, где смог дотянуться. Пока мой на редкость чувствительный нос не вынесет свой вердикт об объекте, я не верю ни тому, что я вижу, ни, тем более, тому, что слышу. Убедившись, что бедная куколка мертва и не нуждается в дальнейшем внимании, я перенес его (внимание) обратно к содержимому розового портшеза. Но, не успели мы с Божественной Иветтой припасть друг к другу сквозь сетку переноски в романтическом поцелуе, как в коридоре раздались крадущиеся шаги.

В комнату вошел некто иной, как этот убогий чувак, с которым я пару раз сцепился на книжной ярмарке. Натурально, он не смотрел вниз, так что не заметил ни меня, ни Иветту – в основном, меня, потому что Иветта скрывалась в глубине переноски. Меня трудно не заметить, если вы, конечно, не ищете меня специально, чего этот чувак, разумеется, не делал.

– Глинда, – позвал он нежно. – Это Кроуфорд. Мне сказали, что ты не поднималась наверх. Я знаю, что ты осталась тут, потому что тебе хотелось рандеву со мной наедине. Глинда!.. – слушая его, я решил немедленно и навсегда изменить свои приемы обольщения.

Этот идиот слепой, что ли?.. Сначала он сунулся в костюмы на вешалках. Потом перенюхал весь разносортный макияж, рассыпанный по прилавку, хотя что он там мог вынюхать, с его-то человеческим носом? Даже надушенная чихуахуа уже почуяла бы за это время запах смерти, наполнявший комнату. Но Кроуфорд Убьюкенен, чтоб ему бешенством заразиться, продолжал оглядывать все вокруг, – и не смотрел ни вверх, ни вниз, где он мог бы, по крайней мере, заметить свисающиеся сверху ноги или вашего покорного слугу под стулом, – но заинтересовался исключительно тем, что находилось у него перед носом, то есть принялся рыться в сумках, оставленных стриптизершами без присмотра.

Я зашипел от отвращения, но этот глухарь был слишком занят, чтобы услышать меня за шумом кондиционера. Отвлекшись от сумок на минуту, чтобы облизать пальцы, которые сунул в крем на засыхающих развалинах торта, он продолжил свое занятие. Голые ноги, свисающие с потолка, он обнаружил, только почти уткнувшись в них. Если бы на его месте была миссТемпл Барр, она бы еще с порога заметила эти вишневые атласные туфельки на шпильке и пошла по ним вверх до логического завершения… ну, в смысле, до распознавания того, что девушка, которой они принадлежат, мертва.

Отягощенные мешками, как у бассет-хаунда, карие глаза Убьюкенена, раскрылись так широко, что стали видны красные прожилки на белках – довольно противный вид, точно суши из глаз осьминога. Он поднимал их все выше, и выше, и выше, пока не достиг искаженного лица мертвой танцовщицы. Он побледнел и попятился, спотыкаясь обо все стулья на пути и расшвыривая их в стороны, а потом замер как раз возле меня и, кинув последний взгляд на дальнюю стену и ее жуткое украшение, вылетел вон из комнаты быстрее, чем сторожевая собака по команде «Взять!».

После этого события стали развиваться стремительно. Буквально через несколько секунд парочка девиц похрабрее заглянула в гримерку, чтобы удостовериться в том, что вонючка Бьюкенен не врет, и сразу скрылась. Я был вынужден подарить моей несравненной долгий прощальный поцелуй, который сам по себе был неплохой компенсацией за разлуку, однако удалился из комнаты на шкаф в коридоре не сразу, а лишь после того, как заслышал истерические вопли и топот маленьких розовых ног, означающие приближение так называемой хозяйки моей Божественной Иветты. Вообще, двуногие поразительно наивны. Наш род, в общем-то, признает их своими компаньонами, но только полный идиот может не понимать, кто в действительности играет первую скрипку в этом дуэте.

Мисс Саванна Эшли, оглашая коридор воплями, подбежала к дверям и потребовала, чтобы кто-нибудь немедленно вошел в гримерку и забрал «ее зайчика» из этого ужасного места. Кто-то, более здравомыслящий, объяснил, что полиция обычно не позволяет трогать ничего на месте преступления. Мисс Эшли, бегая туда-сюда перед дверью, сообщила, что ей начихать на полицию, и что ее зайчик не должен испытывать таких стрессов. Она схватилась руками за горло – жест, который я счел вопиюще безвкусным, учитывая обстоятельства, но, хорошенько подумав, решил, что перед Саванной Эшли меркнет любая безвкусица.

Тут на сцене появилась еще одна старая знакомая со времен книжной ярмарки – лейтенант Молина. Я мог бы прыгнуть ей сверху прямо на голову, и, честно, говоря, правильно бы сделал, если вспомнить, какую нервотрепку она устроила моей лапочке мисс Темпл Барр во время расследования того убийства. Разумеется, я сдержал свой порыв, м предпочел подслушивать, что будет дальше, изредка нервно зевая. Топот и вопли возбужденных двуногих трудно вынести, и я занялся аутотренингом, повторяя успокаивающуюю мантру: «Ту-у-нец… ту-у-нец… ту-у-нец…» Вообще-то, я предпочитаю, карпов, но слово «карп» не подходит для медитации – оно слишком короткое. Тунец гораздо лучше с этой точки зрения – его можно приятно тянуть. С этим волшебным словом в голове я способен задремать даже посреди собачьей своры – и такое со мной нередко случалось, кстати.

Я оставался на своем посту до той минуты, когда Божественная Иветта появилась в коридоре на руках лейтенанта Молины.

– Переноску мы оставляем у себя, пока наши эксперты с ней работают, – объяснила Молина мисс Саванне Эшли.

Та прижала Иветту к груди и осыпала нежностями, между тем как Божественная строила поверх плеча хозяйки свои очаровательные аквамариновые глазки вашему покорному слуге, сидящему на шкафу.

– О, благодарю вас, лейтенант, – пролепетала мисс Саванна. – Вы только посмотрите, как моя бедная детка мурлычет от счастья у мамочки на ручках! Пожалуйста, когда вы выясните, что случилось с моим зайчиком в этой ужасной комнате, расскажите мне все! Мы будем в нашей личной гримерной дальше по коридору.

Поскольку Иветта благополучно вернулась в силиконовое лоно семьи и была теперь в безопасности, мне тоже не было никакого резона болтаться там, точно использованный пластырь. Слушать меня все равно никто бы не стал, даже если бы я предложил себя им в качестве очевидца событий. Они приняли бы меня всерьез не более, чем мисс Саванну Эшли, а это, между прочим, смертельное оскорбление.

Я исчез оттуда, словно тень – и это очень точное сравнение! – и отправился в «Серкл-ритц», чтобы все хорошенько обдумать. Одна вещь, впрочем, была очевидна и безо всякого обдумывания: Божественная Иветта по-прежнему находилась в опасной близости от места преступления и, возможно, от неизвестного убийцы. Я не мог быть за нее спокоен, пока дело обстояло таким образом. Поэтому на следующий день я снова очутился в гримерной, заполненной полуодетыми куколками.

У меня давно вошло в привычку посещение барышень за кулисами – там всегда можно нарыть жареных фактов и жареных куриных окорочков, что, поверьте, гораздо вкуснее и полезнее пресловутого «Кошачьего счастья». Там же можно получить малую толику женской ласки и море обожания – и все это, заметьте, без каких-либо обязательств.

Мое излюбленное место – это «Кристал феникс», но то же самое ждет чувака вроде меня и в других местах: в «Балли», «Сэндс», «Дьюнес» и т. д. Я, правда, из принципа не хожу в «Мирэдж», несмотря на интересные аттракционы, включающие, например, аквариум с акулами. Дело в том, что там ошиваются очень неприятные представители семейства кошачьих. Криманальные субъекты, я бы сказал. Они ходят в полосатых арестантских костюмах, что им весьма подходит, если принять во внимание, что большую часть жизни эти мускулистые скоты вполне заслуженно проводят за решеткой. Каждый из этих отморозков весит больше меня на пару сотен фунтов. Их банда называет себя «Тигры» и служит ассистентами у двух иллюзионистов, Зигфрида и Роя. Короче, я, может, и рисковый парень, но отнюдь не слабоумный.

Надо сказать, бывая практически везде, вплоть до «Лэйс энд Ласт», я ни ногой в «Китти сити», и вовсе не по причине вопиюще лживого названия (никаких кошечек, кроме двуногих, там нет). Дело в том, что девочки-стриптизерши в «Китти сити» постоянно работают на разных площадках, носятся, как сумасшедшие, еле успевая переодеваться между выступлениями, и не имеют ни минутки свободного времени, чтобы уделить внимание чуваку вроде меня. К тому же, они живут на «сникерсах» и диетической кока-коле, а такой режим представляется мне только чуть более привлекательным, чем «Кретинское счастье».

Но в этот раз я пришел туда по делу, и сразу обнаружил, что гримерка в «Китти сити» еще менее приятное место, чем я предполагал. Впрочем, меня это не удивило. Я не собирался обнародовать свое присутствие. Время, которое я выбрал – позднее утро – было лучшим, чтобы остаться незамеченным: первая волна куколок нахлынет в гримерку только перед обеденным шоу. Помещение было пусто, как кухня бедняка, и оборудовано рядом зеркал, которые могли бы меня выдать, если бы я прятался.