Текст книги "Крадущийся кот"

Автор книги: Кэрол Нельсон Дуглас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

Глава 20 Cладкий запах успеха

Моя дорогая мамочка, ныне потерянная, хотя, может, и не покойная, постоянно говорила, что я все унаследовал от своего отца. По правде говоря, я думаю, что она сама была бы не прочь что-нибудь от него унаследовать, но, к сожалению, папочку невозможно было найти.

Впрочем, мне лично достаточно знать, что где-то есть красивый брюнет, который умеет жить красиво и пользуется жизнью вовсю: рыба, фемины и серенады. Я часто представляю себе своего старика, расхаживающего по палубе какой-нибудь яхты, – предпочтительней всего траулер, добывающий лосося или тунца, – солнце блестит на его начинающей слегка седеть морде, он путешествует по миру, исследует далекие земли и иногда вспоминает, что где-то есть его точная копия, живущая на приколе в сухопутном Лас-Вегасе.

Он бы ни за что не догадался, что его давно потерянный сын в настоящий момент рыщет по закоулкам отеля «Голиаф», стараясь уловить запах мертвой женщины, наряженной в кошечку.

Это занятие – дань моему безумию, хотя и не представляет большой социальной опасности. Факт тот, что покойная леди, царствие ей небесное, сейчас остыла и готова совершить путешествие в большом пластиковом мешке. Однако моя обонятельная миссия базируется вовсе не на болезненном влечении, хотя существа моей породы и замечены в пристрастии к запахам дохлой рыбы, птиц и мышей.

Нет, меня влечет не запах смерти, а воспоминание, трепещущее на краю моего сознания. Это началось, когда я обнюхивал первую жертву того, что, похоже, становится уже привычным эпизодом, а не единичной трагедией. Я тогда в первый раз учуял нечто такое неуловимое, однако знакомое, и это пробудило во мне любопытство, которое требовало удовлетворения. Несет ли эта вторая мертвая куколка на себе тот же запах? Не то чтобы я не нюхал двуногих раньше, живых или мертвых. Мне, например, сроду не удастся забыть противный запах того дохлого чувака на книжной ярмарке, который я сначала принял за плесень. В то же время, запах от этих убитых куколок соответствовал их положению: он был слабым, сладковатым и очень женственным – и я где-то встречал его раньше!

Нет, не духи. Более слабый и легкий запах. Это просто выводит из себя – иметь первоклассный нюх и не иметь возможности определить именно этот букет, который щекочет ноздри и дразнит память!..

Вот поэтому, невзирая на присутствие полудюжины официальных личностей, рыщущих вокруг тела, я натурально прошмыгнул между их деловитых, суетливых ног и притаился, ожидая удобного случая. Некоторые упрекают мою породу в пронырливости и прохиндействе, но действовать скрытно меня заставляет исключительно инстинкт самосохранения. Подходящий момент наступит, когда служители морга отвернутся или кто-нибудь отвлечет их внимание вопросом. И вот тогда я брошусь в объятия смерти – ну, фигурально выражаясь, конечно.

Их было много, и они ни на шаг не отходили от тела. Уже появился проклятый мешок, и я задрожал от злости. Мой нос – первоклассный, тончайший аппарат, но полихлорвинил – одна из субстанций, мешающих верно распознавать оттенки запахов.

И в этот момент я услышал тяжелую поступь больших ножищ. Раздавшийся голос привлек внимание ко-ронерской службы к тому месту, где тело лежало прежде, и неземному сиянию над пестрым ковролином, очерчивающему эту область.

На несколько долгожданных секунд маленькая мисс Китти была оставлена без внимания, как полевой цветочек на школьном балу.

Я воспользовался случаем и устремился к ней, в смысле, к ее неподвижному телу. Усы мои задрожали. Вкрадчивый запах пробрался в мои трепещущие ноздри. Вот оно! Мисс Китти была облечена в тот же странный аромат, что и ее мертвая предшественница.

Я на цыпочках удалился и спрятался под банкетным столом, покрытым свисающей до полу белой льняной скатертью. Неподалеку от меня похоронная команда деловито упаковывала бедную леди в мешок и укладывала на холодную металлическую каталку. Конечно, та ничего не чувствовала, но мои усы дернулись от негодования.

Нет, я не успокоюсь, пока не прослежу этот запах до его носителя. До убийцы.

Где-то там, далеко, за океанами, морями и лососями, мой старик поднимет свое благородное лицо к небу, подставит ветру грудь и будет гордиться мной.

Глава 21 Прогулки по темной стороне

Охранник не желал впускать Темпл обратно в зал, пока она не использовала в качестве пароля имя Молины. Вряд ли охрана отеля так уж боялась городских копов, но явно хотела, чтобы они убрались с их территории как можно скорее.

Вопреки мрачному обещанию Молины, сцена убийства была уже очищена. Ничего не напоминало о найденном здесь трупе, кроме легкого люминисцентного сияния пудры для тела на ковровом покрытии в том месте, где он лежал, – порошка фей, сияющей пыльцы, осыпавшейся с крылышек Динь-Динь, которой никто не удосужился похлопать.

Молина пошла навстречу Темпл. Она выглядела озабоченной.

– Расскажите мне о своем знакомстве с жертвой.

– Ее звали Катарина, – начала Темпл с самого начала. – Именно Катарина: с «а» после «т». Она произносила это очень… отчетливо, как ребенок, который потерялся и старается убедиться, что вы его хорошо поняли и отведете домой.

– Катарина? Вы уверены?

Темпл подпрыгнула от ее резкого тона:

– Разумеется, уверена! Мне пока еще не совсем отшибли мозги!

– Я не имела в виду… – Молина нахмурилась, то ли не в силах собраться с мыслями, то ли решая, что именно можно сказать Темпл, и сверилась с записями в своем блокноте. Свет от софита был одновременно слишком ярким и чересчур рассеянным, чтобы можно было читать.

_ Странно, – она поджала губы. – Все, с кем я разговаривала, уверяли, что ее зовут Китти. Китти Кардозо. Ее в городе хорошо знали. Она много лет работала здесь. У нее ребенок учится в колледже.

– Ребеноквколледже?.. – теперь растерялась Темпл. – Она выглядела года на двадцать четыре, не больше.

Глаза Молины не отрывались от блокнота.

– Тридцать пять. Рано начала.

– Работать в стрипизе или рожать? Молина вздохнула:

– Как правило, одно другому не мешает. Расскажите мне, что вы о ней знаете.

– Маска… кто-нибудь снимал с нее маску?

– Когда приехал коронер, для судебных фотографий.

– То есть, вы видели?..

– Синяки и ушибы на ее лице уже были, когда вы с ней встретились? В котором часу это было?

– Без десяти пять. Я уже собиралась уходить.

– Но задержались в гримерке. Зачем?

– Вбирала местную атмосферу.

– Похоже, ваша любимая атмосфера – запах убийства.

– Это удар ниже пояса, лейтенант! Ну, хорошо, вы правы, я хотела осмотреть место первого преступления. У меня было ощущение…

– Ну-ну?

– Что-то не так с убийством… убийствами. Как будто это… послание.

– Это послание о том, что какой-то псих бегает по городу и убивает женщин. Особенно тех, чья работа имеет сексуальный аспект.

– Вы точно уверены, что это мужчина?

– А вы нет?

– Обе жертвы были серьезными претендентками на победу в конкурсе. Дороти уже побеждала в нем однажды, а ее лицо могло затмить тысячесвечевую люстру. Катарина – Клтти – обладала фигурой, от которой «Плейбой» отдыхает, плюс грация, пластика и умение себя подать.

– То есть, вы полагаете, что их убил кто-то из соперниц. Что ж, физически сильная женщина теоретически могла это сделать. Но меня не интересуют теории, мисс Барр.

– Только факты, мэм?

– Именно.

– Хорошо. Я нашла Катарину – Китти – в гримерке. То есть, сначала я услышала всхлипы. Она пряталась за вешалкой с костюмами, забившись в угол, точно плачущий ребенок. Вы знаете, как испуганные животные прячутся – уши и хвосты торчат наружу, как будто, если они вас не видят, то и вы их не можете видеть. Вот так и она пряталась. Я сначала заметила ее туфли…

– Кто бы сомневался, – вставила Молина.

– Что, кстати, будет с туфлями и вообще с ее костюмом? Они такие классные. Китти их сама придумала.

– В полицейском участке в хранилище. До суда. Если, конечно, суд состоится. Продолжайте.

– Короче, я уговорила ее выйти, и вот тогда увидела ее лицо. Я тогда и не предполагала, что мое собственное лицо будет выглядеть так же буквально через несколько минут. Китти боялась какого-то мужчину. Она все время спрашивала, не стоит ли «он» в коридоре.

– Так что ваша теория о соперничестве рушится на глазах.

– Возможно. А возможно, у Китти был не один враг, а двое. Она говорила, что скоро будет в полном порядке, что собирается порвать с этим парнем… поэтому он ее и избил. Он хотел разрушить ее шансы на победу в конкурсе, потому что призовые деньги могли помочь ей начать новую жизнь. Но она все равно собиралась уйти, я точно знаю.

– Откуда?

– Она рассказывала про свои планы, про свой бизнес. Называла себя антрепренером с гордостью ребенка, торгующего лимонадом.

Глаза Молины опять скользнули по записям в блокноте:

– «Смех и грех». Темпл печально кивнула.

– Комический стрип-сервис. «Чистая радость», как она выразилась. Она была в отчаянии от того, что ее лицо пострадало перед конкурсом. Говорила, что даже тональный крем не скроет… Я теперь и сама убедилась, что это правда.

– Да уж. Темные очки в помещении – любимый аксессуар гопников, – заметила Молина, впрочем, не без сочувствия. – Кто-нибудь еще к вам сегодня привязывался?

– Только полиция и охранник на входе в зал, – ответила Темпл честно.

– Ладно, продолжайте.

– А это все. Я предложила ей сделать кошачью маску – и к костюму подходит, и лицо спрячет. Она засияла, как ребенок, который получил «Нинтендо» на Рождество. Когда я уходила, она была счастлива и готова действовать, только…

– Да?

– Она сказала мне, что плакала не от того, что ее избили, а из-за разрушенных планов на победу в конкурсе. Я тогда гадала, почему это так важно – не плакать, когда тебя бьют.

– А сейчас?

– А сейчас я знаю.

– Итак, вы оставили ее окрыленной, она помчалась делать маску, потом вернулась вечером, когда никого не было, чтобы порепетировать в ней… Почему?

– Она не хотела, чтобы кто-то знал, что с ней случилось. Скорее всего, она собиралась проверить, не будет ли маска мешать ей видеть, сужать угол зрения, не сделает ли ее неуклюжей… Ведь как она двигалась – это же была песня!.. Если бы испытания маски прошли гладко, она могла бы надевать ее на все последующие репетиции, и никто бы даже не догадался, что под ней скрывается.

Молина захлопнула блокнот.

– Посетите группу психологической поддержки. Держитесь подальше от расследования. Если вспомните что-то еще, сразу мне звоните. А теперь – марш домой.

Молина сделала паузу, ее синие глаза нехорошо блеснули:

– Я поймаю этого мерзавца!

И она пошагала прочь, направляясь к своим.

У Темпл болела каждая косточка, но она не собиралась выполнять указания Молины. И так уже в последнее время она только и делала, что слушалась ее указаний. Пришло время немножко понарушать руководящие планы.

Она вернулась в «Каравансерай лонж», где простаива-щие стриптизеры уже начали заказывать еду и питье. Над их пестрой компанией витала атмосфера некоего пикника, из-за дождя вынужденного остаться в помещении: раз уж мы тут застряли, что ж, проведем время с пользой!

То же самое собиралась сделать Темпл.

Она не стала подсаживаться к Линди: выспрашивать того, с кем ты уже знакома – чересчур легкий путь. К тому же, проводник на незнакомой территории может быть полезен, только если не мешает совать нос во все углы, чтобы разглядеть то, чего нет ни в одном путеводителе.

Темпл остановилась у столика, за которым сидела единственная женщина в гостиной, чей серебристый цвет волос был натуральным.

– Можно, я присяду?

– Присаживайтесь на здоровье.

Темпл села и украдкой оглядела соседку по столу. Типаж доброй бабушки: седая «химия» на голове, хлопчатобумажное клетчатое платье из тех, что не стройнят владельца и одобрены уличным дресс-кодом для ношения женщинами преклонных лет. Если бы не пуговицы спереди, отделанные тесьмой кармашки и большой отложной воротник, это был бы просто балахон. А так это был балахон с пуговицами, воротником и карманами.

– Вы тоже участвуете в конкурсе? В категории «За шестьдесят»? – вежливо спросила Темпл, постаравшись не запнуться на одиозном названии.

Старушка возмущенно взглянула на нее, но тут же рассмеялась:

– О, небо, нет, конечно! Я чересчур старая и толстая для любой категории. Вы что, думаете, детка, в этих конкурсах нет никаких стандартов?

– Извините. Я не слишком в них разбираюсь. Я тут занимаюсь связями с общественностью и как раз пытаюсь вникнуть…

– Пиар? – в светло-карих глазах старушки появился радостный блеск. – Тогда вы должны познакомиться с моей Келли. Вот она как раз идет!

Темпл обернулась, чтобы посмотреть в направлении ее взгляда, наполненного материнской гордостью.

Длинноногая высокая брюнетка пробиралась меж столиков, неся в руках два стакана и две бутылки пива из бара и по-собачьи зажав в зубах маленькое пластиковое ведерко с попкорном.

Добравшись до их стола, блудная дочь ловко наклонилась и жестом профессиональной официантки освободилась от своей ноши. Затем бросила на Темпл любопытный взгляд сквозь густую решетку накладных ресниц, прилепленных и снизу, и сверху.

Мама Келли сочла за честь представить Темпл дочери:

– Это пиар-леди вашего конкурса, лапуля.

– О, привет! У нас куча публикаций в прессе, слыхали, да?.. Я репетирую такой номер – супер.

Темпл оглядела Келли. Бело-голубая присборенная хлопчатобумажная кофточка стиля «крестьянка» и, в тон ей, ненатурально голубые яркие глаза. Вот глаза Молины, поразительно синие, но явно данные природой, сверкали в соответствии с ее характером и были очень убедительны. Голубые контактные линзы этой девушки не подходили ей, как и лицемерная атмосфера покоя и комфорта южных провинций.

– Вы – мать и дочь? – спросила Темпл неуверенно.

– Я раньше была темнее и тоньше, – сказала мать смущенно и хихикнула.

– А я была короче, – подмигнула дочь. Темпл рассмеялась:

– А на сцену пошла только Келли?

– Я же не хотела рушить ее шансы! Меня зовут Милд-Ред. Миддред Бартлз. Как вы поживаете?

Никто не говорит «как вы поживаете» в наше время, а Миддред говорила. Темпл нашла это очаровательным.

– Темпл Барр. Признаюсь, я поражена. Мне казалось, большинство матерей стриптизерш предпочли бы не знать, чем занимаются их дочери.

– Они глупые матери, – ответила Милдред добродушно. – Детишки в наши дни делают, что захотят. Вы можете либо воевать с ними, либо присоединиться к ним.

– Но не на сцене?

– Нет, мэм. Я – закулисная мать. Группа поддержки. Я помогаю ей на репетициях, шью все ее костюмы. Езжу с ней везде за компанию. Жизнь на дороге может быть очень одинокой.

– То есть, стриптизерши не заводят романов с мужчинами из клубов?

– Хос-с-споди, вот уж нет! – воскликнула красотка Келли. Ее лазурные глаза поймали взгляд Темпл. – Мало ли, как это выглядит, но стриптиз – просто работа, и за нее платят нормальные деньги. Все, что происходит между клиентом и стриптизершей, происходит только на сцене и возле сцены: немножко позаигрываешь, чуть-чуть поболтаешь и, если повезет, получишь много чаевых.

– А если мужчина захочет большего?

– Тогда я делаю неприступный вид и даю ему понять, что он переходит границы. Некоторые девушки, – добавила она неодобрительно, – хотят быть шлюхами, но они на этой работе не удерживаются. Клубам неохота иметь дело с работницами, которые исчезают посреди сезона. И большинство из нас не хотят пятнать свою репутацию.

К этому времени Темпл уже не находила смешными упоминания о том, что стриптизерши берегут свою репутацию.

– Но вы, наверное, знаете, что публика, в основном, считает вашу профессию… э-э-э… фривольной?

– Привольной? – на щеках Келли обозначились ямочки, показывающие, что она умеет поддразнивать не только на сцене. – Вы лучше не говорите таких умных слов, лапуля, многие из нас не пошли дальше средней школы.

– Людям интересно, – сказала Темпл, – что заставляет вас танцевать почти голыми перед представителями противоположного пола.

– Уф-ф. – Келли пошевелила длинными пальцами, точно тема была слишком горячей, чтобы ее касаться. – Если бы мы были шлюхами, как они считают, мы бы не стали тратить силы и время, чтобы сначала поплясать перед мужиками. Мы – артисты, – сказала она без всякого пафоса. – Некоторые из нас обалденные, некоторые – ни то, ни се. Мы вертим задницами, делая хорошее шоу, и уходим, вот и все дела. Слушайте, это получше, чем работа официантки, а я сломала тыщу ногтей, таская подносы по двадцать килограммов весом в ресторане. Какая разница? Вы предоставляете услуги за вшивую зарплату и зарабатываете деньги на чаевых. Только у стриптизерок чаевые в сто раз круче.

– Но клубы делают деньги на продаже спиртных напитков.

– Рестораны тоже. Темпл взялась за мать:

– Как ваша дочка к этому пришла? Какой она была в детстве?

Прежде чем пуститься в воспоминания, Милдред Бартлз подвинула к себе умело налитый дочерью полный, без пены, стакан пива.

– С тех самых пор, как была вот такой крошкой, Келли просто лучилась энергией во все стороны. Страшно хотела учиться танцам. Просила записать ее в танцевальную студию. Платить за это было нелегко. Ее отец сбежал. Я работала официанткой и просто угроблялась по две смены – откуда, вы думаете, у меня такие варикозные вены? – она выставила ногу в матерчатой туфле. Темпл увидела опухшую щиколотку и вены, обвивавшие икру, точно фиолетовые змеи. – Келли была слишком хорошенькая и слишком умненькая, чтобы закончить, как ее мама. Она начала чир-лидером на состязаниях по рестлингу, когда ей стукнуло пятнадцать. А потом пошла официанткой в топлес-клуб.

– Ну, так большинство из нас сюда попадает, – сказала Келли. – Потихоньку, помаленьку, входим в бизнес. И смотрим, конечно, где чаевые получше.

– Но вам платят за то, что вы развлекаете незнакомых мужчин!

– Ну, и Мерил Стрип платят за то же самое.

– Некоторые из этих мужчин довольно отвратительные.

Келли пожала своими изящными плечами, плиссированные бело-голубые крылышки на них вздрогнули:

– Большинство из них просто очень одинокие. Безобидные. Они платят за внимание к себе и получают его. Это просто обмен. Очень мало кто наглеет. Они знают, что девочки в клубе работают, и знают, как они зарабатывают свои бабки. Для них засунуть полтинник в мои стринги кажется лучше, чем проиграть его в карты. И мы, девочки, для них звезды.

Темпл не сомневалась в том, что Келли говорит правду, но все это выглядело как-то слишком просто. Простая жизнь стриптизерш.

– А Дороти Хорват?

– Кто? – спросили мать и дочь хором.

– Девушка, которую убили в понедельник.

– А, вы имеете в виду Глинду, – Келли грустно кивнула. – Почти все из нас используют выдуманные имена, и она тоже… Надо же – Дороти. Совершенно ей не подходит. Может, поэтому она и взяла другое.

– Возможно, она хотела забыть свое прошлое, взяв другое имя?

Миддред доверительно наклонилась вперед и облокотилась на стол:

– У большинства из этих девочек были в прошлом плохие истории, это правда. Некоторые из них очень печальные. Отцы, которые избивали, или даже что похуже… Я не хотела, чтобы с Келли случилось что-нибудь подобное. Я могла выйти замуж снова, мне пару раз предлагали, но к тому времени стало ясно, что она вырастет красоткой. Я не хотела, чтобы отчим испортил ее только потому, что мне требовался мужчина. Да, мне страшно нужна была поддержка, но Келли… Нет уж, спасибо.

– Вы поступили замечательно, – сказала Темпл, нисколько не кривя душой. Ей не нужна была Рут с ее статистикой, она и так знала, что отчим или бойфренд часто издевается над детьми от другого мужчины, а мать не замечает – не может, не хочет замечать, – потому что в ее прошлом тоже были мужские издевательства, или потому что боится остаться одна, или из-за финансовой зависимости…

– Короче, – заключила Темпл, – вы для своей дочери – как старшая сестра. Вы заботитесь о ней, ездите вместе с ней из клуба в клуб…

– Эй! – Келли оторвалась от своего пива. – Это я о ней забочусь! Я же вам говорю, что хорошо зарабатываю.

– Я имела в виду эмоциональную поддержку, а не финансовую, – пояснила Темпл.

– Мы поддерживаем друг друга, – улыбнулась Милдред, нежно поправляя дочкин локон, заколотый в стиле «маленькая девочка». – Правда, лапуля?

– Точно, – ответила Келли. – Мы – одна команда.

Эти двое не притворялись. Их неподдельной привязанности могли бы позавидовать многие так называемые нормальные семьи, где матери и дочери часто безнадежно отдаляются друг от друга. Темпл чувствовала, что они искренне любят друг друга и нуждаются друг в друге, несмотря на якобы неприличную, по общему мнению, работу дочери, а, может быть, именно благодаря ей.

Темпл поймала себя на слове «якобы». Якобы?.. Она что, уже перешла на темную сторону?

Темпл внезапно вспомнила неприкрытый ужас своей собственной матери, когда та обнаружила безумную страсть дочери-старшеклассницы к любительским театральным постановкам. Театры были, безусловно и безоговорочно, темной стороной жизни, и остальные члены труппы, особенно мужчины, подозревались в самых плохих вещах, начиная с первой читки и заканчивая выходом пьесы на сцену.

Кстати, это может стать интересным углом зрения для статьи: матери стриптизерш.

Так-так.

Темпл окинула «Каравансерай лонж» взглядом, ища потенциальные источники новых историй.

Айк Ветцель держал совет за круглым столом в центре зала, окруженный целым гаремом из стриптизерш.

Официантка то и дело подбегала к ним, поднося все новые напитки. Лоскутки прозрачной ткани, прикрепленные к ее бикини цвета «металлик», так и развевались.

Темпл не могла подойти к этому столу, даже по служебной необходимости, без того, чтобы не присоединиться в глазах окружающих к гарему, чего она никак не желала. Так что туда она не пошла.

Четверо мачо в футболках, обтянувших мускулы, сгрудились вокруг рассчитанного на двоих столика, попивая пиво из бутылок.

Темпл решила, что ее обязанность – изучить и мужскую часть стриптиз-бизнеса, но приблизилась к ним с большой осторожностью, стесняясь сверкания ляжек. Парни, похоже, гораздо больше девушек выпендривались, если можно так выразиться, своей заметностью и полуголыми телами.

Она подошла к столику, осторожно ступая по ковру, и остановилась рядышком с компанией.

– Простите, пожалуйста, вы были бы не против ответить на несколько вопросов?

– К вашим услугам, прекрасная леди, – ответил один. Второй встал и склонился над соседним столиком, вежливо осведомляясь, можно ли взять свободный стул. Даже если бы было нельзя, кто в здравом уме посмел бы отказать такой горе мышц?

Он ловко подвинул стул под попку Темпл, когда она садилась, и сел на свое место.

Она старалась не смотреть на загорелые колени, окружавшие ее, но крохотный размер стола и количество – не говоря уже о массивности – коленей делали это абсолютно невозможным. Темпл привыкла к своей миниатюрности по сравнению с остальным человечеством, но рядом с этими парнями она чувствовала себя просто мухой, залетевшей в клетку со слонами.

– Вы из «Энтертаймент тудэй»? – спросил юный Шварценеггер.

– Нет. Я занимаюсь пиаром конкурса. Но, если «Энтертаймент тудэй» захочет сделать колонку о конкурсе, или если мне удастся их уговорить ее сделать, тогда, может быть, вам повезет встретиться с самой Лизой Хартман. Но, скорее всего, нет. Она не занимается лично каждой колонкой.

– Наплевать, – сказал второй. – А вас как зовут?

– Темпл Барр.

– Темпл – классное имя.

– На сцене бы классно звучало, – вступил еще один.

– А вы не родственница кэнди-бар? – поддразнил третий.

– Только по линии нашей общей любви к шоколаду. Итак, давайте, если не возражаете, поговорим о вашей работе, чтобы я могла составить пресс-релиз.

– Ага, давайте сделаем прессе… релиз!

– Отлично! – Остальные радостно захлопали ладонью о ладонь друг друга, и Темпл даже испугалась такого всплеска коллективного энтузиазма. Наверное, она подсознательно опасалась крупных мужчин с тех пор, как… нет! Она не намерена впадать в паранойю. Несмотря на все эти горы мышц, ни одному из этих ребят не было больше двадцати четырех, и их просто переполняла беспечная юношеская энергия, скрытая в здоровых молодых телах. Жаль, что их не было в гараже, когда те двое громил использовали ее в качестве боксерской груши…

В общем, она стала задавать вопросы, и они отвечали, и она скоро стала отличать их по именам – ну, сценическим псевдонимам. Они больше не казались ей какими-то клонами.

Кирк носил умеренно длинные волосы, которые касались загорелых, хорошо оформленных плеч и придавали ему сходство с избалованной рок-звездой. Он мог бы разъезжать на мотоцикле (возможно, на «вэмпайре») без шлема, но женщины любого возраста непременно угадали бы в нем внутреннего угрюмого Марлона Брандо. Такого… чувствительного по натуре парня. Так-так…

А вот выгоревшие на солнце волосы Стетсона были длинными только сзади и коротко пострижеными с боков. Его покрытое загаром тело отражало типаж простого американского мачо, проводящего много времени на открытом воздухе и плевавшего на рак кожи – рабочего со стройки, либо нефтяника. Короче, последний в Америке Настоящий Мужик. Деньги, заработанные стриптизом, позволяли ему поступить в медицинский.

Парень с коротким ежиком, конечно же, звался Бутч. Бутч был весь такой мужественный, такой накачанный, и собирался когда-нибудь добиться победы в конкурсе «Мистер Вселенная». Или сниматься в кино, как Арнольд Шварценеггер. Святой Арнольд!..

И последний, Кайен – тонкий, гибкий Кайен. Темноглазый, темноволосый, непонятной расы и неясной сексуальной ориентации – опасная деталь в нашу эпоху СПИДа. Но все равно невероятно притягательный – может быть, как раз по этой причине. Кайен был по-настоящему молчалив и закрыт, и только после длительных расспросов, наконец, сознался, что он актер. Ну, как бы актер. Снимался несколько раз в мыльных операх. Темпл могла себе представить эти сериалы: крупные планы, «горячие» кадры, запечатлевшие его полуобнаженным, и приносящие тонны писем от фанаток, которые никогда не заглядывают дальше того, что на поверхности.

И вот, наконец, Темпл добралась до своего главного вопроса:

– Почему?

– Бабки классные, – сказал Бутч.

– И это весело, – добавил Кирк.

– Телки натурально балдеют. Вы бы видели, – сказал Стетсон. – На конкурсе это не то. Тут все свои. Вы в клуб приходите, гляньте на наше выступление.

– Ага, – сказала Темпл. – Девушки обычно работают соло, а вот вы, парни, выходите на сцену группой. Почему? Струсили?

Было приятно переложить на них обвинение, которое ей предъявила Электра. Вдобавок, вопрос ослаблял то напряжение, которое еще осталось.

– Неа, – ответил Кирк. – Но парни действительно в новинку в стрип-клубах. Раньше считалось, что обтягиваться и крутить задом могут только геи.

– Поэтому вы наращиваете мускулы и изображаете из себя мачо? – спросила она.

Бутч потряс своей по-солдатски остриженной головой:

– Мы бодибилдеры, это во-первых и в основных, вот что вам надо понять. Мы все выступали на конкурсах бодибилдинга, принимали позы… Стриптиз не сильно отличается от этого.

– Только за него платят, – вставил Стетсон.

– Та-акие чаевые!.. – Кайен чувственно улыбнулся, прикрыв глаза.

– А вам не кажется это… недостойным?

– Черт возьми, – взорвался Кирк. – Да, кажется! Но в банке у вас не спрашивают, достойные или нет ваши деньги. Между прочим, приятно посмотреть, как бабы ведут себя точно голодные волки.

– Они знают, что это все понарошку, – возразила

Темпл.

– Ага, – согласился Кирк. – Это понарошку, и слава богу. Слишком многое в этой жизни по правде.

– Например, убийства девушек-стриптизерш, – заметила она.

Лица молодых людей впервые омрачились.

– Да, непруха, – пробормотал Кирк. Стетсон покачал своей светловолосой головой:

– Прямо виноватым себя чувствуешь. Мы, парни, веселимся и все такое, пользуемся успехом, а девчонки-стриптизерши получают каких-то долбанутых на свою голову.

– Вы думаете, это сделал психопат? – спросила

Темпл.

– А кто еще? – сердито спросил Кайен. – Слушайте, мы работаем стриптизерами, и никто не считает нас отбросами общества по этой причине. Но с женщинами совсем другая картина. Их осуждают, если они работают в клубе, и даже если нет – все равно осуждают. Возможно, такое не принято говорить, но, по-моему, выставлять свою секусальность напоказ – это нормально. Вот только, стоит женщине начать это делать, как ее тут же изнасилуют.

Ее удивила их юная революционная страстность и тронуло чувство вины, которые они испытывали в качестве представителей своего пола.

– Я хотела спросить, является ли стриптиз родом эксплуатации…

Они дружно закивали.

– Мы, конечно, эксплуатируем свою аудиторию, – сказал Кирк. – И они эксплуатируют нас. Но и нам, и им это известно.

– Мы зарабатываем деньги, – сказал Стетсон. – Показываем свою работу – тело. Мы над ним трудимся. И собираемся стать кем-то, не просто телом. То же самое девчонки, только… многие девчонки используют стриптиз для того, чтобы перебороть глубокие внутренние проблемы. Ну, там, самоидентификация, чувство собственного достоинства… Когда мужик пыхтит и платит, для них это не безобидная шутка, как для нас. Для них это анамнез. Некоторые мужики изгаляются над женщинами, как могут.

Темпл кивнула. Ей нравились эти парни. Их отношение к своей работе – или все-таки искусству? – было гораздо более осмысленным и ясным, чем для большинства девушек. Они твердо стояли на земле, были привлекательны, понимали расклад. О них можно было помечтать без всякого страха… и не принимать всерьез.

– Спасибо, – сказала она. – Вы мне очень помогли.

Они никогда не узнают, что больше помогли ей разобраться с собой, чем понять их желание раздеваться или зарабатывать деньги.

– Моя карточка, – Кайен подал ей простой белый квадратик плотного картона два с половиной на три дюйма, на котором были только имя и телефон.

«Одни антрепренеры кругом», – подумала она устало, покидая «Каравансерайлонж».