Текст книги "Демон-любовник"
Автор книги: Кэрол Гудмэн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)
Неясный шум за спиной прервал мои мысли. Это был тот же самый шум, который я услышала, когда вышла из Бейтс-Холла, – хлопанье крыльев. Вдруг это Антон Волков, обратившись летучей мышью, решил напомнить мне об условиях нашей сделки?!
Я опрометью кинулась к воротам. Но сможет ли железо задержать вампира? Или нет… кажется, это феи боятся железа, на бегу думала я. Хлопанье крыльев за спиной становилось все ближе, и я помчалась во весь дух. До ворот оставалось уже не больше ярда, когда я вдруг поскользнулась и, вскрикнув, рухнула на землю, больно ударившись локтем и коленками об обледеневшие камни дорожки.
Но чья-то сильная рука, рывком оторвав от земли, поставила меня на ноги.
– Калли, ты в порядке?
Лайам лихорадочно ощупал меня. Я была цела – лишь на руке обнаружился небольшой порез.
– Все нормально, – пробормотала я и тут же заметила, как чудовищно огромная ворона, подлетев к Лайаму, нацелилась клюнуть его в лицо.
– Ты в порядке?
– Она чуть не выцарапала тебе глаз! – охнула я.
– Я предпочел бы лишиться обоих глаз, чем допустить, чтобы с тобой случилась беда! – с яростью в голосе выпалил он, а потом вдруг нагнулся и припал губами к моим губам.
Его губы были такими теплыми в той холодной темноте, что окружала нас; они были словно огонек свечи в густой и враждебной чаще леса. Изнывая от желания насладиться этим теплом, я крепко прижалась к нему. Мои губы приоткрылись, поддавшись нежному натиску его губ, и я вдруг почувствовала, как его тепло вливается в мое тело, согревая меня… приоткрывая что-то во мне – как будто губы Лайама были ключом, отомкнувшим потайную дверь, о существовании которой я даже не подозревала.
И тут у меня в голове вдруг как будто щелкнуло… я вспомнила, что всего несколько минут назад видела его в объятиях Фионы Элдрич.
Рванувшись, я высвободилась из рук Лайама.
– Калли…
– Нет.
Я покачнулась.
Лайам дернулся, чтобы поддержать меня, но я схватилась за ворота и он так и замер с протянутой рукой.
– Прошу тебя, не нужно ничего объяснять! Тем более что я почти помолвлена и… И вообще мне пора.
Я поспешно попятилась.
Лайам молча смотрел на меня – глаза у него сверкали, но он так и не решился остановить меня.
Глава 25
Вообще-то я собиралась уехать рано утром. Не люблю ездить ночью – прожив всю жизнь в городе, я так толком и не научилась водить машину. Но после всего случившегося я решила уехать немедленно.
– Прости, малыш, – сказала я Ральфу, лихорадочно швыряя в сумку вещи. – С удовольствием взяла бы тебя с собой в Нью-Йорк, но там тебя наверняка сожрет какая-нибудь крыса. А от вампира ты меня точно не спасешь, – пробормотала я, вытаскивая из чулана теплые ботинки и швыряя их в сумку.
Когда я обернулась, Ральфа и след простыл. Ни в корзинке, ни в моих овчинных шлепанцах – словом, ни в одном из его любимых мест его не оказалось.
– Извини, не хотела тебя обидеть, – с сожалением сказала я. – Но ты сам подумай: мышонок – против вампира!
Застегнув сумку, я поволокла ее вниз.
Ах да, спохватилась я, Антон ведь пообещал, что попросит только о том, что я сама буду рада сделать. И все же заключить сделку с вампиром – просто верх идиотизма! Глупее этого было только целоваться с Лайамом Дойлом.
Выключив везде свет, я написала коротенькую записку Броку, попросив его скормить Ральфу оставшийся в холодильнике пармезан. После чего захлопнула за собой дверь и оставила «Дом с жимолостью» на произвол судьбы…
Плутая по темным проселочным дорогам и стараясь выбраться на скоростное шоссе, я на время забыла обо всем. К счастью, страх заблудиться на время избавил меня от угрызений совести. Однако стоило мне только выбраться на автомагистраль, как перед глазами сразу замелькали картинки того, что случилось на фуршете. Я по-прежнему терялась в догадках, пытаясь понять, что толкнуло меня на сделку с Волковым. На кой черт мне понадобились имена этих ведьм? Я была уверена, что никогда о них не слышала. Даже узнай я, которая из них наложила на Баллардов проклятие, какова вероятность того, что мне удастся уговорить ее – или его (одно из имен было явно мужским) – снять проклятие с Ники? И почему я так расстроилась, застукав Лайама с Фионой? В конце концов, даже если им приспичило перепихнуться, это не мое дело, тем более они два сапога пара – оба неравнодушны к противоположному полу!
Но тогда почему Лайаму вздумалось целовать меня у ворот?
Достаточно было вспомнить тот поцелуй, как кости у меня стали плавиться… в результате я едва не выскочила в крайний левый ряд прямо перед огромным трейлером. Едва не описавшись от ужаса, я мертвой хваткой вцепилась в руль и какое-то время ехала, не отрывая глаз от разметки. Этот поцелуй ничего не значит, твердила я себе. Для него уж точно. Лайам поведал мне длинную грустную историю о том, почему не способен полюбить вновь, но при этом ни словом не упомянул о недавней интрижке. На мой взгляд, Фиона была как две капли воды похожа на Мойру. А я? Мне казалось, я сама не похожа ни на Мойру, ни на Дженни. Я посоветовала ему переключиться на девушек другого типа… вдруг он подумал, что я имею в виду себя? Может, он поэтому меня и поцеловал? Стоп… а что, если я все придумываю? В конце концов, мне ведь уже пару раз казалось, что он хочет меня поцеловать? Может, это не он, а я сама поцеловала его?
При одной мысли об этом я едва не выпустила руль из рук. Проклятие… да что на меня нашло?! Сначала я закрутила любовь с инкубом – впрочем, особого выбора у меня в данном случае не было… или все-таки был? Должна же быть какая-то причина, почему инкуб положил глаз именно на меня, верно? В конце концов, Матильда, племянница Дэлии, прожила в доме много лет, а инкуб ее даже пальцем не тронул. Может, было во мне нечто такое, что притягивало его? Какая-то неудовлетворенность?..
Еще бы! Учитывая, что мой приятель живет в трехстах милях и видимся мы пару раз в год, фыркнула я. Ничего удивительного, что я чувствовала себя неудовлетворенной! Ничего удивительного, что я взялась соблазнять сначала инкуба, а постом перекинулась на весьма сексапильного ирландского поэта и даже не побрезговала вампиром! Да, похоже, я и впрямь превратилась в «женщину, лишенную моральных принципов», как говорила тетушка Аделаида, никогда не употреблявшая таких слов, как «шлюха», даже когда было ясно, что именно это она хочет сказать. Ответ напрашивался сам собой – мне просто необходимо остепениться. Если Пол действительно нашел работу в Нью-Йорке, если действительно намерен сделать мне предложение, значит, я просто обязана согласиться. Я должна переехать в город – даже если это означает, что мне вновь придется какое-то время мыкаться в поисках постоянной работы. Ну и черт с ним – выставлю «Дом с жимолостью» на продажу, а на вырученные деньги куплю квартиру в Бруклине – или в Куинсе, или в Вестчестере… да хоть в Нью-Джерси – лишь быть вместе с Полом.
К тому времени как я въехала на мост Джорджа Вашингтона, я уже приняла решение и нисколько не сомневалась, что сделала правильный выбор. И не могла дождаться, когда увижусь с Полом.
Чтобы добраться до Бэттери-парка, и отыскать наконец этот чертов «Ритц-Карлтон», мне пришлось задействовать все отпущенные мне природой мозги. К тому времени как я сдала машину с рук на руки швейцару (в своем черном пальто и пушистой меховой шапке парень здорово смахивал на гвардейца у стен Букингемского дворца), я уже с ног валилась от усталости. И едва не заплакала от счастья, когда коридорный проводил меня в роскошный номер на одиннадцатом этаже, из окон которого открывался впечатляющий вид на Нью-Йорк. Оставшись наконец одна, я забралась в исполинскую ванну, пустила горячую воду, щедро плеснула в нее геля с ароматом лимона, который отыскался в ванной, и со стоном наслаждения погрузилась в душистую пену. Потом, спохватившись, оторвала пластырь, которым накануне залепила разбитую коленку. Саднящая боль вновь напомнила о поцелуе Лайама, о его горячих губах…
Нет, нет, нет! – твердила я себе, высунув нос из горячей воды. Задержав дыхание, я дождалась, когда видение исчезнет, помыла голову, а потом принялась с остервенением скрести себя губкой, пока не убедилась, что смогла изгнать из памяти образ Лайама. Только после этого я вылезла из ванны, замоталась в роскошный, висевший тут же банный халат и позвонила в аэропорт узнать, сел ли самолет Пола. Как выяснилось, он приземлился десять минут назад, так что максимум через час он будет здесь, прикинула я.
Предполагалось, что Пол приедет в отель, ляжет спать, а утром прибуду я. Решив сделать ему сюрприз, я забралась в постель, потом позвонила в службу обслуживания номеров и заказала бутылку шампанского (правда, едва не поперхнулась, когда увидела, сколько оно стоит). В номере уже стояла корзинка с фруктами и блюдо с сырами – подарок администрации, – так что еду я заказывать не стала. К этому времени я уже высушила волосы феном и облачилась в ночную сорочку из розового шелка, которую Пол в прошлом году преподнес мне ко Дню святого Валентина. Обычно я розовое не ношу, но знаю, что Полу нравится этот цвет – особенно на мне.
Бросив взгляд на часы, я убедилась, что до приезда Пола есть еще полчаса. Я воспользовалась этим, чтобы как можно соблазнительнее раскинуться на кровати, но только почувствовала себя на редкость глупо и вдобавок замерзла. Из-за всех этих огромных окон, выходивших на залив, в номере было зябко. Вздохнув, я выбралась из постели, чтобы задернуть шторы, но вид за окном был настолько красивым, что я залюбовалась сновавшими по воде катерами. Подтащив к окну кресло, я укуталась в теплый халат и, устроившись поудобнее, стала смотреть на мелькавшие в заливе огоньки. В них чудилось что-то очень знакомое… мне вспомнились блуждающие огни, призрачно мерцающие в чаще леса, пламя свечей в пустом зале, сыпавшиеся с черного неба; кружившиеся в воздухе снежинки… Комната качнулась у меня перед глазами, и я вдруг почувствовала, что меня уносит приливом…
Я стояла в темном лесу, со всех сторон окруженная горевшими свечами, – в точности как в Бриггс-Холле… только на этот раз это был не Бриггс-Холл. Теперь я была в лесу… и меня окружали не свечи, а какие-то крошечные существа, мерцавшие как светлячки. Я поднесла руку к лицу – и увидела, что она светится. Кожа моя сияла изнутри… я видела огонь, струившийся у меня по жилам. Мое тело просвечивало насквозь… Присмотревшись, я увидела позлащенный солнцем, словно залитый жидким золотом, мир, раскинувшийся позади чаши леса, – те же цветущие луга, кристально чистое озеро и густо-синие горы, которыми любовалась на триптихе… только в жизни Они показались мне еще красивее.
Я попыталась броситься туда… и вдруг обнаружила, что не в силах шевельнуться. Я сама стала блуждающим огоньком, бесплотной душой, покорной рабыней, вынужденной подчиняться прихоти ветра. А между тем сцена, представшая моим глазам, стала постепенно тускнеть. Я отчаянно пыталась не дать ей ускользнуть… потом зацепилась взглядом за какую-то точку, которая росла прямо у меня на глазах, пока наконец не превратилась во всадника на белом коне, скакавшего галопом через луг. За спиной у него развевался черный плащ. Я прищурилась, пытаясь разглядеть лицо всадника. Неужели это он? Однако капюшон скрывал его лицо до самых бровей. На опушке леса всадник натянул поводья и замер, словно наткнувшись на невидимое препятствие… Внезапно сообразив, что он не может въехать в лес без меня, я задергалась – и каким-то чудом сдвинулась с места. Так я дотолкала себя до кромки леса, где пролегала граница между светом и тенью. Мужчина нагнулся, протянув ко мне руки, капюшон упал, открывая лицо… и я вдруг заметила, что обе мои руки, светившихся в темноте леса, попав на свет, словно растворились в нем.
Я вскрикнула, дернулась, чтобы уцепиться за всадника… и тут услышала голос:
– Калли, ты что? Это я, Пол!
Я открыла глаза и увидела перед собой лицо Пола.
– Нет, то был не он…
Я потрясла головой, прогоняя остатки наваждения, и сконфуженно пробормотала:
– Я, наверное, уснула… Ждала тебя и…
– Да, я догадался. – Пол сел напротив меня. – А я ждал тебя только утром…
Я смущенно провела рукой по лицу, стряхивая с себя паутину сна и пытаясь вернуться к реальности. Что-то было не так….
– Я решила приехать вечером.
– А я думал, ты боишься ездить вечером.
– Так и есть, но мне захотелось поскорее увидеть тебя…
Я присмотрелась к Полу. На нем был костюм. Это действительно было странно. Пол, сколько мне помнится, предпочитал джинсы. С чего ему вдруг вздумалось влезть в костюм? Вдобавок он подстригся – намного короче обычного. Он заметно похудел – куда-то исчезли пухлые щеки и мягкий живот. Впрочем, выглядел он неплохо – повзрослевшим, чуть-чуть усталым, но это ему шло. Однако мне показалось, он избегал смотреть на меня.
– Что-то не так? – потуже затянув пояс халата, спросила я. – Полет прошел нормально? Наверное, страшновато снова лететь после того…
– Все в порядке. Просто… Я рассчитывал, что мы утром обо всем поговорим…
На его лицо набежала тень. Взгляд Пола, испуганно отскочив от меня, метнулся к бутылке шампанского в ведерке со льдом, потом к корзинке с фруктами и вернулся ко мне. Не к моему лицу, а к халату, из-под которого выглядывал краешек розовой шелковой сорочки.
– О чем поговорим? – осипшим голосом спросила я.
Внутренности вдруг будто стянуло тугим узлом.
К моему ужасу, Пол вдруг закрыл лицо руками.
– Калли… я… Я должен кое-что тебе рассказать, но это нелегко. Мне давно уже казалось, что между нами не все ладно… Ты заметно отдалилась от меня…
– На новом месте всегда нелегко, – возмутилась я.
И тут же закрыла рот – по лицу Пола пробежала судорога. Казалось, он испытывает настоящую боль.
О Господи, с ужасом подумала я… Он прилетел не для того, чтобы сделать мне предложение, – он тут, чтобы порвать со мной!
– У тебя появился кто-то еще? – жалобно спросила я.
Пол поморщился, судорожно глотнул, запустил обе руки в волосы, словно намереваясь выдрать их с корнем.
– Да. Рита, та женщина, с которой я познакомился месяц назад…
И тут Пола вдруг словно прорвало. Я услышала, как они держались за руки, когда их самолет едва не разбился, как они провели выходные в гостях у ее родителей, в Бингхемптоне. Как они подолгу разговаривали, и переписывались, и как ей, в конце концов, удалось устроить для него это собеседование в Лос-Анджелесе, в крупной фирме на Уолл-стрит, а потом еще одно, в Нью-Йорке, которое, как выяснилось, было просто формальностью, потому что ему уже предложили работать на Уолл-стрит, и что они с Ритой уже поговаривают о том, чтоб вместе поселиться в ее мансарде.
– Стало быть, дело за малым – сообщить мне, – тусклым голосом сказала я, когда он, наконец, выдохся.
– Зачем ты так, Калли? – запротестовал Пол. – Просто я хотел говорить об этом по телефону. И не мог допустить, чтобы ты прилетела в Калифорнию и… в общем, по-моему, это было бы некрасиво. Вот я и решил, что тебе будет легче услышать об том здесь, где осталась твоя семья и все твои друзья…
Я рассмеялась:
– Семья? Ты забыл, что моя тетка переехала в Туксон? Впрочем, если ты думаешь, что я буду плакаться ей в жилетку…
– Я имел в виду Энни, – перебил Пол. – Не знаю, есть ли у тебя еще друзья, хотя мне иногда приходило в голову…
– Что у меня кто-то есть? Да, тогда все было бы намного проще – для тебя, я хочу сказать. Нет. Извини, но вынуждена тебя разочаровать. У меня никого нет.
Я не особо покривила душой. Попытайся я объяснить Полу, чем мы занимались с инкубом, он бы решил, что у меня поехала крыша. И все же мне было неловко.
– Вообще-то я рад! Знаю, знаю, я не имею права так говорить, но дело в том, что у нас с Ритой пока еще ничего не было. И мне не хотелось, чтобы мы с тобой расстались, потому что просто надоели друг другу и от скуки занялись сексом с кем-то… кто ничего для нас не значит. И потом, у меня все время было такое чувство, что ты чего-то недоговариваешь.
Конечно, мне было больно узнать, что мое место в сердце Пола заняла Рита. Но, по правде сказать, я до сих пор ощущала смутное чувство вины – ведь я действительно не была с ним откровенна, утаив десяток-другой событий из области сверхъестественного… и один более чем реальный поцелуй. Надо чем-то его утешить.
– Если честно, мне очень нравится наш новый преподаватель литературы, – с тяжелым вздохом, словно грешница на исповеди, призналась я.
– Так я и знал! Этот твой Лайам… как его? Я прогнал его через «Гугл» – знаешь, этот парень как раз твоего типа!
– Неужели? А вот я так не думаю… и вряд ли это к чему-нибудь приведет. Мы даже еще… в общем, между нами пока ничего нет.
– О…
У Пола явно гора свалилась с плеч.
– Значит, ты прогнал его через «Гугл»?
– Угу… – Пол кротко улыбнулся. – И еще залез на его страничку на «Фейсбук». Господи, этот парень – просто герой романа: учит детей в школе, работает в «Международной амнистии», да еще поэт! Кстати, он пишет совсем даже неплохие стихи.
То, что Пол не поленился прочитать кое-что из стихов Лайама, неожиданно растрогало меня до слез.
Я осторожно покосилась на Пола – слегка успокоившись, он поудобнее уселся в кресле, не замечая, что взъерошенные волосы встали дыбом, несмотря на весь тот гель для укладки, который он вылил на голову, перед тем как сесть в самолет. Он снова выглядел моложе – передо мной вновь был тот самый Пол, в которого я влюбилась в колледже. Если б я только захотела, то без труда увела бы его от Риты.
Теперь я догадывалась, почему он собирался поговорить со мной утром.
Бедный Пол не настолько доверял себе и очень боялся, что наш разговор закончится в постели. А если он переспит со мной, то с Ритой точно придется расстаться.
Пусть лучше Пол будет счастлив.
А мое собственное счастье никак не зависит от него.
Я решительно встала.
– Я уезжаю, – объявила я. – Переночую у Энни в Бруклине.
– Нет! – запротестовал Пол. – Пусть номер останется за тобой. Моя фирма оплатила его на пять дней. А я могу перебраться к…
Он поспешно прикусил язык.
А, так Рита в этом же отеле. Что ж, пусть так.
Но что я могла? Только оттянуть неизбежное… ну, если, конечно, не собиралась вернуть его себе.
– Ладно, иди к ней, – миролюбиво кивнула я. – Но предупреждаю честно: раз такое дело, счет будет километровый.
Глава 26
Первое, что я сделала утром, – это попросила подать завтрак в номер – настроения идти в ресторан почему-то не возникло. Увидев счет, я едва не рухнула в обморок, но потом решила, что фирма Пола легко все это оплатит.
Выглянув в окно, я решила не звонить Энни, а погулять в одиночестве. Я отправилась в Бэттери-парк и несколько часов бродила вдоль берега реки Гудзон.
Почти сразу же я сообразила, почему все до единого швейцары в «Ритц-Карлтоне» щеголяли в меховых шапках. Ветер с залива пробирал до костей. Он злобно хлестал по лицам редких прохожих, бросался на стекла домов и автомобилей, словно пытаясь ворваться вовнутрь. Я быстро продрогла, но упорно шагала вперед – от южной оконечности острова с его видом на статую Свободы и остров Эллиса на север, мимо Мемориала жертвам ирландского голода.
Нагулявшись вдоволь, я вернулась в роскошный отель и позвонила Энни.
– Привет, – поспешно бросила я, стараясь успеть до того, как она засыплет меня вопросами. – Скажи, в твоей булочной до сих пор пекут хлеб для бездомных? Помнится, раньше вы их развозили по приютам.
– Угу… только двое моих волонтеров как раз свалились с гри…
– Не переживай, двоих я как-нибудь заменю, – перебила я. – Считай, что тебе повезло. Я уже выезжаю.
Три следующих дня я занималась тем, что пекла для бездомных хлеб. Это был проект, который Энни и Максина вынашивали два последних года. Определенный процент от продаж рождественских тортов, булочек и пирогов шел на закупку муки, дрожжей и прочего; из всего этого выпекали хлеб, который потом перед Рождеством развозили по приютам Манхэттена и Бруклина.
Каждый вечер я возвращалась в «Ритц-Карлтон» с головы до ног обсыпанная мукой, источая при этом ароматы свежевыпеченного хлеба. Я бы с радостью переехала к Энни, но со дня на день из Висконсина должны были приехать родители Максины, и мне наверняка пришлось бы объяснять, почему я путешествую в компании мышонка. Да-да, Ральф отыскался уже на второй день – сидел в мини-баре, с аппетитом поедая «М&М»! Я сурово отчитала его – он ведь запросто мог задохнуться в сумке!
По правде говоря, я соскучилась по своему маленькому другу. Как-то жутковато было лежать в постели одной, когда ветер за окном воет, точно стая голодных банши.
Каждый день с утра до вечера я месила и раскатывала тесто, а потом раскладывала его по формочкам в компании других волонтеров, среди которых были люди самого разного возраста – от студентов колледжа до девяностолетней старушки, бывшей монахини по имени Кармелита. Думаю, у всех нас были причины печь для бездомных хлеб, вместо того чтобы носиться по магазинам в поисках подарков.
– Это будет неплохо смотреться в моем резюме, – смущенно призналась одна из студенток.
– Сразу вспоминаешь деревушку в Польше, откуда я родом, – пожала плечами восьмидесятилетняя жительница Рослина.
В первый же день я сообщила Энни о нашем с Полом разрыве. Присутствовавшие при нашем разговоре полдюжины волонтеров тут же поспешили высказать свое мнение по этому поводу.
– Деточка, он что же – бросил вас прямо в гостинице?! – ужаснулась Герта из Рослина. – Вот засранец!
– Ради женщины, с которой познакомился всего месяц назад! Ха! Держу пари, это ненадолго! – с пророческим видом изрек Энрике, ударник из Вильямсбурга.
– Надеюсь, ты догадалась посмотреть фотку этой девицы в «Фейсбуке»? – всплеснула руками Стефани, студентка из колледжа Святой Анны. – Держу пари, она тебе и в подметки не годится!
Их поддержка и то, как они дружно принялись пинать Пола, было, конечно, приятно, но, если честно, я ожидала, что Энни примет во всем этом более горячее участие. Однако она ограничилась тем, что лишь сочувственно обняла меня… это повторялось всякий раз, когда она оказывалась рядом, так что к концу дня я была с головы до ног покрыта мукой. Нам так и не удалось поговорить – только в сочельник, когда Энни предложила мне вместе с ней поехать в город, чтобы развезти по приютам хлеб, мы с ней наконец остались одни.
– Ты чего-то недоговариваешь, – бросила она, когда мы въехали на Бруклинский мост.
– Ты имеешь в виду Пола? – с самым невинным видом спросила я. – По-моему, я не упустила ни единого слова из того, что он сказал…
– Нет, я не о Поле. О том, что стало причиной вашего разрыва.
– Но я же рассказала тебе и об урагане, и о том, как самолет едва не рухнул на землю, и о Рите…
– Чушь собачья! – заявила она, нетерпеливо дернув головой. Темные волосы, которые она стянула на затылке в хвост, хлестнули ее по плечам. – Пол ни за что бы не втюрился в какую-то девицу, если бы ты первая не сходила налево!
– О, так, стало быть, это я во всем виновата! – возмутилась я, тут же вспомнив, какой нетерпимой бывает иной раз Энни. – С каких это пор ты стала его защищать?
– Я никогда ничего не имела против него лично. Просто всегда считала, что он тебе не пара. И сейчас так считаю. Если бы ты сказала, что порвала с ним, я бы ответила: «Давно пора!» Но если он сам порвал с тобой, значит, ты не слишком старалась его удержать. А если ты общалась с ним столько же, сколько со мной этой осенью, то я не удивляюсь, почему он втюрился в первую же девицу, которая держала его за руку во время того чертова полета!
– Слушай, это нечестно! – буркнула я, повернувшись так, чтобы оказаться с Энни лицом к лицу. – Кстати, когда ты закрутила с Максиной, то пропала почти на полгода!
Энни выразительно приподняла бровь, хмыкнула, но продолжила смотреть на дорогу, пока мы не съехали с моста.
– Верно, – кивнула она. – Значит, поэтому ты не звонила почти три месяца? Тоже закрутила с кем-то роман? Надеюсь, секс был что надо?
Я принялась что-то мямлить, но от ледяного взгляда, которым смерила меня Энни, слова застряли у меня горле. Имея дело с Полом, я без особого труда убедила себя, что секс с инкубом – или поцелуй с Лайамом Дойлом – абсолютно ничего не значат, но взгляд карих глаз Энни мог поспорить с лазером. И она была не из тех, кто безнаказанно позволит вешать себе лапшу на уши.
– Ну… вроде того, – неохотно буркнула я. – В зависимости от того, что ты подразумеваешь под сексом.
– Ну привет, Билл Клинтон! – ухмыльнулась Энни. – И ты скрывала это от меня? Почему? Считаешь меня слишком косной или чересчур консервативной?
– Нет. Я скрывала это от тебя, чтобы ты не подумала, что я чокнутая.
Притормозив, Энни со вздохом повернулась ко мне.
– Милая, – покачала она головой, – вспомни-ка, к кому я пошла, когда мне стукнуло тринадцать, и я поняла, что девочки нравятся мне больше мальчиков? Кто уверял меня, что никакая я не чокнутая – просто нормальная лесбиянка?
Я сконфуженно улыбнулась в ответ.
– Боюсь, тут все немного сложнее. Ты уверена, что хочешь услышать?
Энни испепелила меня взглядом.
– О том, с кем у тебя был сложный, безумный, невероятный секс?! И ты еще спрашиваешь?! Ну давай не томи, выкладывай!
Я так и сделала. Пока мы мотались, развозя хлеб по десяткам приютов, раскиданных по всему городу, от Бауэри до Челси и от Адовой кухни до Верхнего Уэст-Сайда, я рассказала Энни обо всем, что случилось в Фейрвике, от первого появления в моем доме инкуба до его изгнания. И обо всех сверхъестественных существах, которые меня там окружали: ведьмах, феях, гномах, домовых, вампирах и ожившем мышонке, – об измучившем меня видении, когда я в день зимнего солнцестояния, любуясь триптихом, случайно приоткрыла дверь и глянула в сказочную страну, обиталище фей. Энни слушала молча, поджав губы, не отрывая глаз от дороги – она открыла т только раз, чтобы обругать каких-то придурков на микроавтобусе, подрезавших ее у самого поворота на Нью-Джерси. Рассказывала я долго – выдохлась, только когда мы добрались до последнего пункта в списке Энни, мужского приюта возле собора Святого Иоанна Богослова.
Заглушив мотор, Энни повернулась ко мне. Я зажмурилась, готовясь услышать, что мне необходима срочная помощь психиатра. Зная Энни, я не удивилась бы, предложи она составить не компанию, чтобы держать меня за руку. Но вместо этого она коротко бросила:
– Пойдем. Хочу тебе кое-что показать.
Заглянув на кухню, она спросила двух ребят, разливавших бесплатный суп, не против ли они заодно выгрузить привезенный нами хлеб (они были не против); а потом потащила меня в собор.
Хотя моя тетя Аделаида жила чуть ли не в двадцати шести кварталах отсюда, в детстве она приводила меня сюда несчетное количество раз – не столько послушать службу, сколько ради разных культурных мероприятий вроде поэтических чтений или концертов. Став взрослой, я не изменила этой привычке, и пока училась в Колумбийском университете, частенько оглядывала в этот огромный недостроенный епископальный собор. Не то чтобы я считала себя особо религиозной, но мне нравилась царившая внутри атмосфера умиротворенности и покоя, и красота высоких и узких стрельчатых окон. И еще мне нравилось, что собор, так сказать, не терял связи с внешним миром. Я исходила из того, что окно каждого из боковых приделов было посвящено какому-то виду человеческой деятельности – например, искусству. Особенно мне нравилось то, что каждое из этих окон отличалось какой-нибудь вполне мирской и часто на удивление современной деталью вроде панели с играющим на скрипке перед микрофоном Джеком Бенни. Собор Святого Иоанна Богослова всегда вызывал во мне теплые чувства. Построенный в 1893 году, в тот же год, что и остров Эллина, собор изначально предназначался для поддержки иммигрантов. Уже на пороге тебя охватывало ощущение терпимости и сострадания – и не только благодаря менорам, огромным золотым семисвечникам и синтоистским вазам, стоявшим по обе стороны от его алтаря, но в основном из-за расположенных полукругом часовен «Семь Языков», каждая из которых принадлежала какой-то иммигрантской общине. Энни потащила меня в церковь Святого Амвросия, куда ходили католики.
– Ты в курсе, что я частенько захаживала сюда, когда мы учились в старших классах? – спросила она, когда мы переступили порог церкви, неизменно напоминавшей мне постройки эпохи Возрождения.
– Нет. – Взяв раскладной стул, я уселась рядом с ней. – Честно говоря, я думала, что ты порвала с церковью еще в восьмом классе.
– С католической церковью, – поправила Энни, сложив руки и не сводя глаз с алтаря. – Я тогда подумала: на кой черт мне церковь, которая упорно твердит, что меня, мол, ждет ад просто потому, что я такая, какая есть? Но потом вдруг поймала себя на том, что мне чего-то не хватает… того чувства, которое охватывает тебя во время мессы, понимаешь?
Энни робко покосилась на меня – это было так не похоже на нее, что я даже не сразу сообразила, что она смущена. Мы столько раз до этого говорили с ней о сексе, а вот о религии – в первый раз.
– Да, – кивнула я. – Я обычно забегала в собор между уроками – тогда я объясняла это тем, что меня, мол, просто тянет к искусству, – но сейчас…. Нет, наверное это благодаря ощущению, которое испытываешь, когда сидишь здесь.
– Угу… стало быть, нас обеих тайно тянуло в церковь, только мы этого не понимали. – Она ухмыльнулась и вновь стала похожа на ту самоуверенную, дерзкую Энни, которую я знала с детских лет. – Обычно я заходила в эту церковь – может, из-за того, что она носит имя какого-то итальянского святого. Знаешь, одно дело – перестать быть католичкой, совсем другое – перестать считать себя итальянкой.
– Dio mio! – в притворном испуге воскликнула я. – Выкинь это из головы! Неужели ты считаешь, – уже более серьезным тоном добавила я, – что перестала быть итальянкой из-за того, что стала лесбиянкой?
– Да, звучит глупо, согласна, но тогда я не понимала, чем – или кем – мне придется пожертвовать. Хорошо хоть не лучшей подругой… – Энни порывисто сжала мою руку. – Кстати, ты в курсе, что я ни слова не говорила матери – призналась, только когда мне стукнуло шестнадцать? А решившись, сначала пришла сюда. Я молилась, чтобы для матери это не стало ударом – чтобы она не перестала… любить меня.
Голос Энни дрогнул. Я взяла ее за руку и держала, пока она снова не была в состоянии говорить.
– Я сидела тут и молилась. Вошла какая-то старушка и села возле меня. Типичная итальянская бабулька: черное платье, черный платок на голове, седые волосы – то есть я могу поклясться, они были седыми, когда она вошла, – горб размером с баскетбольный мяч, и ни одного зуба во рту. Помню, как она прошамкала что-то, пока усаживалась. Ну, вот сидим мы, значит, рядом, и вдруг она поворачивается и, взяв меня за руку – ну вот как ты сейчас, – говорит: «Не бойся, Анна Мария, твоя мать любит тебя такой, какая ты есть, и всегда будет любить». Я уже открыла было рот, чтобы спросить, с чего она взяла, что я боюсь – может, мы знакомы, – но едва обернулась, как мне в глаза ударил сноп света. На фоне этого сияния я смогла различить лишь силуэт старухи, только теперь она уже не была ни старой, ни седой – солнце било ей в спину, отчего ее фигура казалась словно сотканной из золотисто-розового света. Волосы у нее вдруг стали длинные и сверкали словно серебро. Ослепленная, я на мгновение отвернулась. Миг – и она исчезла. А на том месте, где она сидела, лежало вот это… – Энни, порывшись в кармане, вытащила маленький беловатый камешек. В середине его была небольшая выбоинка, придававшая ему форму полумесяца. – Я забрала его и держала в руке во время разговора с матерью. Я призналась ей, что я лесбиянка. Догадываешься, что она мне ответила?
