Текст книги "Демон-любовник"

Автор книги: Кэрол Гудмэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

Глава 20

Феникс увезли, и «Дом с жимолостью» как-то сразу опустел. Я выжила оттуда инкуба – а он, словно в отместку, выжил из дома мою соседку. Декан Бук объяснила, что тень в виде гигантского медведя, которую я видела на стене у нее за спиной, всего лишь ее фамильяр [13]13
  Фамильяр – волшебный дух, служивший ведьмам, колдунам и другим практикующим магию. Помогал по хозяйству и в различных бытовых целях, но также при случае мог околдовать кого-нибудь. Фамильяр, как правило, имел собственное имя и чаще всего принимал форму животного.


[Закрыть]по имени Урсулина. [14]14
  Ursus – медведь (лат.).


[Закрыть]Пообещав потом рассказать о ней подробнее, Лиз принялась успокаивать меня. По ее словам, Феникс с самого начала была слегка не в себе, а эта некрасивая история с ее мемуарами послужила лишь толчком, чтобы она окончательно съехала с катушек. Честно говоря, Лиз меня не убедила – я по-прежнему считала, что вся эта канитель с изгнанием демона оказалась слишком серьезным испытанием для Феникс и ее психика просто не выдержала. А иначе откуда ее страхи перед демонами?

– И потом, откуда нам знать: может, это инкуб подослал сюда Джен Дэвис, чтобы она вывела Феникс на чистую воду, – продолжала с ослиным упрямством стоять на своем. – В конце концов, он и не на такое способен! Сначала едва не устроил авиакатастрофу, потом обрушил на город ураган с ледяным дождем – и все для того, чтобы мой приятель не приехал ко мне на День благодарения!

Держу пари, это выглядело как бред параноика. С другой стороны, имею я право поволноваться после всего, что со мной случилось за последние дни? Нет, какая же все-таки скотина этот инкуб! Не смог завоевать мою любовь, так решил в наказание оставить меня и без подруги, и без возлюбленного!

Ну, я ему покажу! Пусть убедится, что мне и одной неплохо! Кстати, пусть не надеется, что я составлю компанию Феникс! Сцепив зубы, я поклялась, что доработаю до конца семестра. А потрудиться мне предстояло немало – я сама вызвалась вести занятия вместо Феникс, пока декан Бук не сможет подыскать ей замену, что наверняка произойдет только после зимних каникул. На следующий же день выяснилось, что Феникс до сих пор не вернула студентам сданные ими сочинения. Я пообещала, что немедленно этим займусь, и в результате все выходные проторчала дома, читая жизнеописания тридцати четырех молодых людей.

Единственной работой, которую мне не удалось отыскать, оказались воспоминания Мары Маринки. Пурпурная папка, в которой лежало ее сочинение, бесследно исчезла. Я вспомнила, что как-то видела ее в библиотеке – это было как раз в тот день, когда увезли Феникс. Может быть, она куда-то ее спрятала? Я перевернула вверх дном весь дом – и не нашла ничего, кроме дюжины бутылок из-под спиртного, обнаруженных мною в самых неожиданных местах. Папка как сквозь землю провалилась.

Как я скажу Маре, что все написанное ею куда-то пропало? Честно сказать, мне не хотелось даже думать об этом.

И вот этот день настал.

– Феникс была очень высокого мнения о твоей работе, – отводя глаза в сторону, залепетала я. – Если ты распечатаешь еще один экземпляр, я с удовольствием ее прочту.

– Распечатаю? – переспросила Мара, недоуменно уставившись на меня.

Я с трудом подавила раздражение. Господи, когда же она наконец выучит язык?!

– Ну да, с компьютера. Если у тебя нет принтера, можешь воспользоваться тем, что стоит в кампусе. Или пошли мне его по электронной почте.

– Но его нет в компьютере! Я писала его ручкой. На бумаге.

– О Боже… – У меня опустились руки. – И ксерокопию ты тоже, как я понимаю, не сделала?

Мара покачала головой.

– Я и не думала, что это нужно. Это… ну, то, что я писала…

Мара, сложив пальцы, сделала такой жест, будто писала. На мгновение мне даже показалось, что я вижу их – странные рунические письмена вспыхнули в воздухе, будто огни святого Эльма на мачтах корабля, – но я моргнула и все исчезло.

– Разве это так важно? Моя… Как это у вас говорится… писанина.

– Феникс никогда так не считала, – возразила я. – Она сама не раз говорила, что просто без ума от твоих работ.

По губам Мары скользнула печальная улыбка.

– До такой степени без ума, что лишилась его окончательно, и ее пришлось увезти. Не стоило мне писать обо всех этих ужасах. Сами видите, ничего хорошего из этого не вышло.

– Но держать все внутри тоже не лучшее решение. Может, стоит с кем-то поговорить об этом? Как насчет доктора Лилли?

– Я уже пыталась, – фыркнула Мара. – Она не понимает… Сказать по правде, мне казалось, что если кто и способен понять тоску по утраченной родине, так только Суэла.

Похоже, Мара, как и большинство ее сверстников, считала, что взрослым недоступны переживания молодых.

– А Флония Ругова? – спросила я. – Она ведь из Албании, это совсем рядом с… ну, откуда ты приехала.

Мара поспешно отвела глаза в сторону, как делала всегда, едва только разговор заходил о ее родной стране. Однако когда она подняла голову, мне показалось, что в ее потухших глазах вспыхнул интерес.

– Хм… может, вы и правы. У нас с ней много общего… вообще хорошо, когда есть с кем поговорить. Николетт ведь теперь с утра до ночи с Бенджамином. Она даже ночевать иногда не приходит… ой! – Мара зажала ладонью рот. – Зря я это сказала. Не хочу, чтобы у Николетт были неприятности.

– Все в порядке. Фейрвик не монастырь, Мара. Но тебе, наверное, тут одиноко. Может, стоит попробовать завести новых друзей?

Мара вдруг одарила меня широкой улыбкой – впервые за все время. Я поразилась, до чего огромный у нее рот… вдобавок полный испорченных зубов.

– Именно так я и сделаю… попробую подружиться с Флонией. А насчет сочинения… ничего, если я какое-то время не буду ничего писать? Хотя бы до тех пор, пока не пойму, что меня снова тянет к этому?

– Хорошо, отдохни немного… во всяком случае, до тех пор пока не подыщут замену Феникс, – неловко пробормотала я.

Вообще-то мне не нравится, когда студенты начинают бездельничать. С другой стороны, в последнее время она трудилась, не поднимая головы, подумала я. Да и у остальных тогда появится шанс показать, на что они способны. Я вдруг поймала себя на том, что у меня точно гора свалилась с плеч – по крайней мере, я теперь избавлена от необходимости читать о тех ужасах, которые пришлось пережить Маре.

Радость моя длилась недолго. Эту ночь я провела без сна – бродила по своему внезапно опустевшему дому, терзалась раскаянием, потому что с Марой явно что-то было не так, и пыталась отыскать эту чертову папку. То, что я предпочла бы малодушно отвертеться от необходимости это читать, только вынуждало меня искать еще усерднее – я старалась избавиться от угрызений совести. Я облазила все места, куда Феникс могла засунуть папку: вывернула наизнанку шкафы на кухне, буфет с китайским фарфором, посмотрела за книгами в кабинете, перерыла стопки рукописей Дэлии Ла Мотт, обыскала собственный письменный стол, все чуланы, что были в доме, и, наконец, чердак.

Чердак я намеренно оставила на потом – очень уж не хотелось забираться туда одной. Почему-то меня не отпускало чувство, что если инкуб по-прежнему в доме, то прячется именно там – под самой крышей, среди пустых коробок из-под чая и обломков старой мебели. Едва я щелкнула выключателем и под потолком загорелась лампочка, как меня охватило желание бежать со всех ног. Задушив страх, я принялась методично обшаривать чердак – ползала по полу и заглядывала в каждый угол и в каждую щелку. Я уже заканчивала, когда в дальнем углу метнулась чья-то тень, и я увидела, как какое-то существо юркнуло в открытую коробку из-под чая. Почти оглушенная грохотом собственного сердца, я на цыпочках подкралась к коробке, молниеносно захлопнула крышку и для верности навалилась на нее всей тяжестью. Кто бы там ни прятался внутри, но этот кто-то вдруг подпрыгнул, ударился изнутри о крышку, и я едва не заорала от ужаса.

«Черт… и что теперь делать?! Так и сидеть на коробке до скончания века? Может, от греха подальше, отнести ее Элизабет Бук?»

Но тут я вдруг вспомнила, что коробки, где некогда хранился драгоценный чай, не пропускают воздух. Это делалось, чтобы он оставался сухим во время длительного океанского плавания. Стало быть, к тому времени как я доберусь до дома Лиз, пойманное мною существо наверняка погибнет.

Впрочем, что за беда? Если там, внутри, инкуб, особого вреда ему не причинит, а если какая-то зверушка, которая успела поселиться на моем чердаке, то чем скорее я избавлюсь от непрошеного гостя, тем лучше, так ведь?

Еще один удар… коробка затряслась. Мой пленник, похоже, был в ярости. Или напуган до смерти.

Проклятие.

Ругая себя на чем свет стоит, я осторожно приподняла крышку.

На меня испуганно уставились два крошечных, похожих на бусинки, глаза – мохнатую мордочку я разглядела уже потом, наверное, если бы это существо сдвинулось хотя бы на миллиметр, я бы с воплями кинулась бежать со всех ног. Но мышонок, усевшись копилкой, так и застыл, молитвенно вскинув розовые передние лапки в позе, которая показалась мне странно знакомой… Он словно умолял пощадить его. Заметив белое пятнышко на груди, я похолодела. Потом протерла глаза, поискала взглядом хвост… и увидела короткий обрубок.

– Так это ты! – ахнула я. – Бесхвостый мышонок! Значит, ты не взорвался!

Мышонок, склонив головку набок, проворно зашевелил розовыми ушами. Надо признаться, малыш выглядел очень милым.

– Знаешь, я рада, что ты уцелел, – прошептала я, чувствуя себя совершенно по-идиотски. Надо же, разговариваю с мышью… но, с другой стороны, в последние дни мне случалось вытворять и не такое! – Мне очень жаль, что твои друзья погибли…

Мышонок чуть слышно пискнул и потер розовой лапкой мордочку, словно умываясь… или утирая слезы…

– Ой, ты плачешь, да? – Я сунула руку в коробку. – Иди сюда, малыш. Я тебя не обижу.

Какое-то время мышонок внимательно разглядывал мою ладонь, потом потянулся и стал боязливо обнюхивать мои пальцы, на которых до сих пор были волдыри, – я вдруг вспомнила, что обожгла руку, схватив его, когда мы изгоняли инкуба. Вдруг укусит, поежилась я. Интересно, ожившие мыши являются разносчиками бешенства? Но мышонок и не думал меня кусать. Вместо этого он лизнул мои обожженные пальцы крохотным розовым язычком, после чего вспрыгнул мне на ладонь, потоптался немного, словно устраиваясь поудобнее, и, наконец, свернулся пушистым клубочком, аккуратно подложив под себя обрубок хвоста, по-собачьи положил мордочку на передние лапки и с любопытством посмотрел на меня своими блестящими глазками-бусинками.

Я рассмеялась.

– Ладно, малыш… ты и в самом деле очень милый. Пойдем поищем тебе что-нибудь поесть.

Я решила назвать мышонка Ральфом – в честь главного героя моей любимой книги «Мышь и мотоцикл», которой я зачитывалась в детстве. Ральф, придворная мышь – неплохая игра слов. Скормив ему кусочек сыра, несколько листиков салата и морковку, я отнесла его наверх в корзинке, куда положила сложенное вчетверо полотенце.

В ту ночь уснула я быстро, но спустя какое-то время проснулась – разбудил меня чуть слышный царапающий звук. Первым делом я подумала, что это вернулся мой демон-любовник. В окно спальни струился лунный свет, растекаясь серебряными лужицами у кровати. Машинально бросив взгляд на одеяло, я вздрогнула. Тени от веток куда-то исчезли – вместо них со всех сторон, словно подбираясь ко мне, торчали чьи-то острые зубы. Только потом я сообразила, что это тень от сосулек на оконном карнизе, а царапающий звук, вероятно, издавал Ральф – вскарабкавшись на подоконник, мышонок смотрел в окно.

Я тихонько выбралась из кровати, чтобы не вспугнуть его. Увидев меня, Ральф чуть слышно пискнул, а потом снова уставился в окно. Там, где его теплое дыхание коснулось заиндевевшего стекла, остались отпечатки крохотных лапок. Сгорая от любопытства, я бросила взгляд в ту же сторону, что и он… и увидела задний двор. В призрачном лунном свете покрытая льдом лужайка блестела словно зеркало, а деревья в тонкой ледяной скорлупе вполне могли бы сойти за сказочный лес. И тут вдруг прямо у меня на глазах шлейф тумана на опушке леса свернулся спиралью и, качаясь, поднялся над землей. Я почувствовала, как волосы зашевелились у меня на голове, и покосилась на Ральфа.

– Эй, тебе тоже страшно? – спросила я. – Кто там? Инкуб?

Вместо ответа Ральф моментально забрался ко мне на ладонь и свернулся дрожащим комочком.

Глава 21

На следующее утро, открыв электронную почту, я с облечением обнаружила письмо от Лиз Бук, в котором она сообщала, что ей удалось подыскать замену Феникс. Нашим будущим коллегой оказался ирландский поэт Лайам Дойл – это имя показалось странно знакомым. Я прогнала его через «Гугл» и выяснила, что дипломную работу он написал в Тринити-колледже (где заодно получил и несколько престижных наград), а докторскую степень в области литературы получил в Оксфорде (его диссертация, посвященная теме поэтов-романтиков, удостоилась престижной награды и принесла ему членство в совете колледжа). Небольшое издательство опубликовало два сборника его стихов.

«Страшно рада, что вам удалось найти именно поэта, – написала я Лиз Бук. – Как раз то, что нужно Ники Баллард. Хотите, проведу сегодня занятия вместо Феникс?»

К тому времени как я вышла из душа, меня уже дожидалось новое письмо от Лиз. Она сообщила, что профессор Дойл рассчитывает приехать прямо к началу вечерней лекции («Он как раз был в Нью-Йорке, участвовал в конференции, ну не удача ли?»). Лиз спрашивала, не против ли я встретиться с ним после лекции – заодно отдам ему сочинения, писала она.

Я ответила, что не против, но не лучше ли встретиться с ним до лекции, чтобы он смог просмотреть сочинения, узнать немного больше о своих будущих студентах?

«Нет, – тут же ответила Лиз, – он не хочет, чтобы его мнение было предвзятым».

– Скажите, какой идеалист! – пробурчала я. И мысленно обругав себя за цинизм, добавила: – Но вообще неплохо.

И даже пририсовала смайлик.

В этот день я собиралась показать студентам «Грозовой перевал», поэтому оставшееся время потратила на то, чтобы собрать папки с сочинениями.

После лекции один из моих студентов – юноша с пирсингом – подошел, чтобы обсудить свою работу, я увлеклась и вспомнила о приезжей знаменитости, только когда началась следующая лекция. Подойдя к аудитории, я с удивлением обнаружила закрытую дверь, а прислушавшись, услышала негромкое бормотание голосов, за которым последовал взрыв смеха.

Вот и хорошо, порадовалась я, ребята заслуживают хорошего преподавателя. Оставалось только надеяться, что у него нет обыкновения уделять внимание кому-то одному, как это делала Феникс в случае с Марой. Может, стоит поговорить с ним после занятий, рассказать о ситуации, которая сложилась в группе? До звонка оставалось еще почти полтора часа, и я решила, что пока поработаю в библиотеке.

Я отыскала свободный компьютер и вошла в свою электронную почту. Оказывается, Лиз ответила на мое последнее письмо:

«О, кстати, – написала она, – мистер Дойл спрашивает, когда вам удобнее с ним встретиться. Я сказала, что, поскольку вы обычно подолгу засиживаетесь в библиотеке, это не имеет особого значения. Нам здорово повезло заполучить маститого поэта (особенно учитывая его репутацию прекрасного преподавателя) да еще без предварительной договоренности. Конечно, я стараюсь всячески угодить ему… Надеюсь, вы не обиделись?»

Я вздохнула. Декан Бук, по своему обыкновению, пыталась угодить сразу всем. Честно говоря, я ей не завидовала. Быть деканом – тяжкая участь. Но в одном она была права: заполучить пишущего поэта в качестве преподавателя – редкая удача. Тем более что представители этой братии обычно отличались мерзким характером и славились своей нетерпимостью к студентам. А тут парень из Оксфорда, да еще с опытом работы в старших классах – неудивительно, что Лиз носится с ним как с тухлым яйцом!

Я написала, что сижу в библиотеке и что мне есть чем заняться, пока не освободится профессор Дойл, так что пусть она не переживает. Собственно, так оно и было – у меня опять скопилась куча тетрадей, и вдобавок мне нужно было поработать над статьей для последнего номера «Фольклора». Но вместо этого я опять открыла «Гугл» и отыскала библиографию Дойла. В одном из сборников стихов, который назывался «С другой стороны», мое внимание почему-то привлекло одно – со странным названием «Ночь. Лжец».

Что было, того уж не будет,

Память ничто не разбудит.

То, что цвело под солнцем,

Зимний ветер погубит.

Любовь, что казалась вечной,

Дружба – крепче каната,

Все ушло безвозвратно!

Виной – лишь моя беспечность.

Свобода казалась дороже.

Мальчишка, что с него взять-то?

Откуда же мог знать я,

Что к прошлому нет возврата?

Смерть расставила точки,

Где сам я писал запятые.

Любовь ушла. Остальное

Только слова пустые.

Юность – не оправданье,

В сердце застыла стужа.

Ветер апрельский кружит,

Крик журавлей в небе…

Солнце согреет землю,

Зиму опять прогонит,

Только в моем сердце

Она поселилась отныне.

Слезы глаза сушат,

И на висках иней.

Как я не понял сразу —

Мне нет без тебя жизни…

Ух ты, присвистнула я, дочитав до конца, а этот парнишка из Оксфорда, бывший школьный учитель, к тому же и писать умеет! Впрочем, по одному стихотворению трудно судить. Вернувшись на его страницу, я отыскала еще одно, потом еще… и еще. Увлекшись, я прочитала не меньше дюжины. Все стихи Дойла были одинаково хороши… и все они были посвящены утраченной любви. Похоже, какая-то девушка в свое время разбила ему сердце, решила я.

Но тут я бросила взгляд на часы и ахнула, сообразив, что лекция уже минут десять как закончилась.

Схватив сумку, я пулей вылетела из библиотеки, промчалась через двор и через минуту с топотом ворвалась во Фрейзер-Холл. В коридоре я остановилась, пытаясь отдышаться, и услышала доносившиеся из бывшей аудитории Феникс голоса. Осторожно приоткрыв дверь, я заглянула туда – и уткнулась взглядом в широкую спину, обтянутую твидовым пиджаком. Высокий темноволосый мужчина, стоя спиной ко мне, что-то говорил, обращаясь к Флонии Руговой. Обычно жутко стеснительная – за все время я, по-моему, ни разу даже не слышала ее голоса, – Флония трещала как сорока, щеки у нее раскраснелись, а руки порхали, словно крылья только, что выпущенной на волю птички. Я попыталась услышать, о чем она говорит, и только тут поняла, что слышу не английскую речь. Профессор Дойл произнес несколько слов – на албанском, предположила я, – и Флония захихикала. Заметив меня, она испуганно закрыла рот. Профессор Дойл тоже наверняка сообразил, что кто-то заглядывает в дверь, однако вместо того, чтобы обернуться, нагнулся к Флонии, тронул ее за плечо и негромко произнес несколько слов. Сразу посерьезнев, Флония кивнула, потом сложила ладони и молча склонила голову – я не знаю албанского, но готова была поклясться, что она за что-то благодарила Дойла. Он бросил какую-то фразу, она в ответ рассмеялась, поспешно собрала свои вещи и выбежала в коридор, сделав вид, что не заметила меня.

Вот так номер, ошеломленно подумала я. Всего одна лекция, и робкая Флония уже влюблена по уши! Вот бы посмотреть на этого парня!

Словно услышав мои мысли, Дойл обернулся. Первой моей реакцией было: «Ну и что в нем такого особенного?!» Ну да, широкие плечи, приятно очерченный рот, отметила я, изо всех сил стараясь быть объективной… правда, волосы чересчур длинные, на мой вкус, и к тому же я терпеть не могла эти дурацкие круглые очки, которые носят парни, желающие прослыть интеллектуалами. Доконала меня свободная сорочка без галстука, в которой он смахивал на благородного пирата из какого-то старого фильма. Вероятно, в глазах юной неискушенной девушки профессор выглядел совершенно неотразимым, но лично я считала, что он слегка перестарался.

И тут он вдруг улыбнулся. На левой щеке запрыгала лукавая ямочка, а карие глаза за круглыми стеклами очков стали цвета расплавленного солнца пополам с медом.

– О, вы, должно быть, профессор Макфэй! – с легким ирландским акцентом воскликнул он. – Мои студенты рассказали, как вы великодушно согласились позаниматься с ними.

Его студенты?! Быстро же он прибрал их к рукам, подумала я. Ладно, ладно, конечно, он производит приятное впечатление, но я могла бы поклясться, что ему это хорошо известно.

– Ну, группа действительно подобралась неплохая, – кивнула я. – Ники Баллард…

– Вы хотите сказать, многообещающая поэтесса? Да, я заметил. Странно, что мисс Миддлфилд пыталась убедить ее писать мемуары…

В душе я была полностью с ним согласна, но меня покоробило, что он попытался лягнуть бедную Феникс, которой и так уже крепко досталось. Я представила ее в смирительной рубашке, и мне стало совсем худо.

– Феникс пришлось испытать немалый стресс. Уверена, что она хотела как лучше. Она всегда считала, что для любого писателя полезно взглянуть в лицо демонам в своей душе.

Губы Дойла дрогнули, как будто я сказала что-то смешное.

– Она так и говорила: «Взглянуть в глаза собственным демонам»? Мне, если честно, казалось, что своим демонам она строила глазки! Кое-кто из моих студентов упоминал, что от нее частенько попахивало спиртным. И что их сочинения она не проверяла чуть ли не с сентября.

– Да, согласна, это действительно плохо, но…

– Это не просто плохо, – перебил он. – Это преступление. Юноши и девушки согласились обнажить душу перед этой женщиной – и что они получили взамен? Пьющего преподавателя, наворотившего кучу лжи ради того, чтобы урвать свой кусочек славы. – Он печально покачал головой: – Будет чудом, если мне со временем все-таки удастся завоевать их доверие.

– Ну, по-моему, доверие Флонии Руговой вам уже удалось завоевать, – съехидничала я.

И тут же мысленно пожалела об этом. В конце концов, он прав: поведение Феникс возмутительно, – и, тем не менее, было противно слушать, как он судит ее.

Дойл с любопытством посмотрел на меня, по-птичьи склонив набок голову.

– Мисс Ругова рассказывала мне, как ее семье пришлось бежать из Албании. Там осталась ее сестра, о которой вот уже три года нет ни слуху, ни духу. Я посоветовал ей обратиться в «Международную амнистию» – может, им удастся отыскать ее.

– О… – смутилась я, – это… очень мило с вашей стороны. Флония пока написала не много, но то, что мне удалось прочесть, просто замечательно. Вот. – Я протянула ему кипу папок. – Разумеется, вы правы. Все они заслуживают лучшего преподавателя, чем Феникс. Она была не в состоянии сосредоточиться… Кстати, раз уж об этом зашел разговор, – спохватилась я, – видите ли, мне не удалось обнаружить сочинения одной студентки. Ее зовут Мара Маринка. Я обыскала весь дом, но так ничего и не нашла. Вероятно, Феникс его потеряла.

Я ожидала, что Дойл вновь разразится обличительной речью в адрес Феникс, но ошиблась.

– Это уже не важно, – вздохнул он. – Мара предупредила, что не будет ходить на занятия по литературному творчеству.

– Вот как? – удивилась я. – Странно.

Лайам Дойл пожал плечами:

– Мне кажется, девочка расстроилась – ведь теперь она уже не будет постоянно в центре внимания. Боюсь, переизбыток внимания иногда может принести больше вреда, чем пользы. Как бы там ни было, мисс Маринка сообщила, что не питает ни малейшей склонности к поэзии, а именно этому я и собирался посвятить оставшиеся две недели семестра.

– Очень жаль… особенно учитывая, как много ей пришлось работать. Знаете, я перевернула весь дом в поисках ее папки, однако…

– Уверен, что вы сделали все возможное… Кстати, о доме. Мне сказали, что вы сдавали свободную комнату мисс Миддлфилд. Я-то сам временно остановился в гостинице «Харт-Брейк», но… – При одном упоминании его передернуло точно от зубной боли. – На день или два это еще куда ни шло, но если мне придется там задержаться, то, боюсь, дело закончится диабетической комой… Одна обстановка чего стоит, не говоря о том, как там кормят!

– Диана известная сладкоежка, – сокрушенно кивнула я. – Может питаться одним шоколадом.

– Поймите, у меня и в мыслях не было обидеть ваших друзей. Мисс Харт – прекрасная хозяйка, но комнаты в гостинице… как бы это сказать? Слегка женственные – я бы так выразился. А в тех блюдах, которыми она меня потчует, многовато сахара. И вот я подумал… а не согласились бы вы сдать мне комнату?

– Вы хотите снять комнату Феникс?

Я вытаращила глаза.

– Да. Декан Бук говорила, что там есть отдельный выход. И, что из нее можно сразу попасть на кухню. Кстати, я обожаю готовить. Учился этому в Париже, стал первоклассным поваром.

– Я бы с радостью, мистер Дойл, – с притворным сожалением вздохнула я, – но Феникс оставила после себя кое-какие вещи – уверена, ей было бы приятно знать, что ее ждут. И потом, у меня с детства принцип – лежачего не бьют!

– Конечно, конечно, я понимаю, – кивнул он. – Простите, что спросил. Но если мисс Миддлфилд пришлет за своими вещами…

– Обещаю, что внесу вас в лист ожидания под номером один, – отрезала я, уверенная, что Феникс не в том состоянии, чтобы послать за своими вещами.

Перед уходом я позволила себе роскошь ослепительно улыбнуться профессору Дойлу, донельзя счастливая, что нашелся благовидный предлог отказать нежелательному квартиранту.

Уходила я из Фрейзер-Холла в полном смятении чувств, спрашивая себя, почему с первого взгляда невзлюбила Лайама Дойла. Банальная ревность? Не понравилось, что он моментально нашел со студентами общий язык? Позавидовала полученной в Оксфорде степени? Ладно, пусть я не права… и все-таки этот тип раздражал меня до зубовного скрежета. Что-то в нем было… претенциозное, что ли. А эта его рубашка! Проклятие… неужели, кроме меня, никто этого не замечает?!

Развернувшись, я двинулась обратно, но вошла через заднюю дверь, чтобы не столкнуться с Дойлом. Ладно, разозлилась: если в нем есть что-то необычное, Суэла Лилли наверняка бы это заметила, К счастью, перед дверью ее кабинета никого не было, но из-за двери слышались приглушенные голоса. Я уже собралась уходить, когда узнала один из них – глубокий низкий мужской голос:

– Нет, ты видела его рубашку?! – возмущался он. – Держу пари, она из каталога Петермана!

О Господи, выходит, я не одинока! Я едва не запрыгала о традости. Постучав в полуоткрытую дверь, я осторожно заглянула внутрь. Суэла сидела за столом в пуловере своего любимого карамельного оттенка, на шее у нее красовались янтарные бусы. Другого я точно не ожидала тут встретить, да еще за чаепитием, был Фрэнк Дельмарко… и однако это был он – сидел, развалившись в кресле, маленькими глотками потягивая ароматный чай со специями.

– Не помешала? – спросила я.

– Мы как раз обсуждали замену Феникс, – отозвалась Суэла, наливая еще чашку чаю из самовара. – Вы уже встречались?

– Да, – усаживаясь рядом с Фрэнком, кивнула я. – Очень… увлеченный человек.

– Ха! – Фыркнув, Фрэнк так резко повернулся, что кресло под ним жалобно скрипнуло. – Тоже попались на крючок! Все вы, женщины, одинаковы!

– Вовсе нет! – запротестовала я, не желая, чтобы меня ставили в один ряд с глупенькими студентками. – На редкость самонадеянный тип. Спросил, не сдам ли я ему комнату Феникс.

– Вот видите! – рявкнул Фрэнк. – Кровать бедняжки еще не остыла, а он уже норовит в нее забраться! Надеюсь, вы ему отказали?

– Конечно, – улыбнулась я.

У меня за спиной скрипнула половица.

Суэла, неловко кашлянув, подняла глаза. Я обернулась – на пороге, почти закрывая широкими плечами дверной проем, стоял Лайам Дойл.